Как же соблазнить куртизанку?

Алекс размышлял над этим сложным вопросом, пока карета катилась по темной дороге, а Сара Тэва спала, не придумав лучшей защиты от его угроз и от его похоти.

Джентльмен никогда не овладеет женщиной против ее воли или если она потеряла сознание.

Но для Алекса кодекс чести кончался там, где начиналась Сара Тэва. Здесь не было никаких правил, лишь ее скандальная репутация, ее тело и жгучее желание погрузиться в него.

Вот в чем суть ее притягательности. И, конечно же, овладев ею, наверняка испытаешь разочарование.

Сотни мужчин обладали ее телом. Его плоть восстала при мысли об этом. Он представил себе Сару, распростертую на помосте, она манит мужчин к себе и удовлетворяет одного за другим, как того добивался Кардстон. Кто же из них мог оказаться настоящим жеребцом, способным заставить ее гарцевать?

Конечно же, он.

Но прежде он заставит ее идти рысью.

Утром Маркус ворвался в комнату и, даже не поздоровавшись, обрушил на голову Алекса целый ворох плохих новостей:

– К ночи слух распространится по всему Сомерсету, Алекс. Твой проклятый распутный друг Кардстон хвастался Аластэру, что накануне вечером она танцевала голая и переспала по пять раз с каждым. Аластэр разошлет своих слуг, чтобы они разнесли эту новость. Ты запятнал имя Девени, из-за этой... этой... я не знаю, куда глаза девать от стыда. Мои прихожане... наши друзья... – Он рухнул на стул, дрожа всем телом. – Ты потерял рассудок, привезя сюда эту женщину. Ее невозможно спасти. Она этого не хочет. И ты поощряешь ее. Клянусь, она доведет тебя до беды, как и Уильяма.

– Боже милостивый, Маркус, – перебил Алекс брата, пропустив мимо ушей его причитания. – Итак, что сказал Кардстон?

– Что они все попробовали ее, и ты это прекрасно знаешь. Боже Всемогущий, был ли на свете мужчина, которого бы не искушал грех?..

– Неужели так и сказал? Это замечательно, Маркус, лучше не придумаешь. Просто подарок, и так кстати!

– Ты обезумел.

– Аластэр, говоришь? – Маркус молча кивнул.

– Он будет следующим, – сказал Алекс. – Они теперь все ее захотят, но мы не дадим им того, что получил Кардстон. Я допустил тактическую ошибку.

Маркус вскочил.

– Мне действительно нужно помолиться о твоей душе, Алекс.

– Сядь, Маркус. – Маркус сел.

– Ты что-то затеваешь.

– Кардстон лжет.

– Да? Но ему поверят, учитывая репутацию этой женщины.

– Это не имеет значения.

– В воскресенье, во время службы я не смогу поднять глаз, – простонал Маркус.

– Это Кардстон не сможет, – пробормотал Алекс. – Ну, полно, полно причитать. Клянусь тебе благополучием королевы и страны, что Кардстон и его мерзавцы не дотронулись до нее.

Маркус вскинул голову.

– Ты хочешь сказать...

– Маркус!

– Дорогая... – Маркус встал, когда на пороге появилась Филиппа.

– Собираешь всю грязь. Не можешь успокоиться, не узнав все до мельчайших подробностей, да? – Она вошла в столовую. – Алекс, убить тебя мало за то, что ты привез эту женщину в наш дом.

– Дорогая, я только рассказывал Алексу...

– Уверена, Алекс сообщал тебе все мерзкие подробности. – Филиппа демонстративно уселась напротив Алекса. – Где же твои безмозглые слуги? Ей, что ли, прислуживают?

– О, Филиппа, моя дорогая... не нужно... – Маркус мгновенно оказался у ее ног, на коленях. – Я не... ты же знаешь, что я чувствую...

– Ничего я не знаю, – холодно заявила Филиппа, – кроме того, что эта женщина все перевернула вверх дном в этом доме, и Алекс стал ее... сутенером.

Маркус отшатнулся от нее.

– Филиппа!

– Что? Ты не думал, что леди знает такие слова? Так позволь тебя разуверить. Леди знает такие слова, знает, что собой представляет эта женщина и что Алекс делает с ней в своей спальне. – Филиппа стукнула кулаком по столу. – А мужчины, эти глупцы, жаждут узнать подробности этой гнусной истории. Все до единого, включая и моего мужа.

– Филиппа... – Маркус коснулся ее руки, но она оттолкнула его. – Алекс?..

– Сами разбирайтесь, я не вмешиваюсь в семейные перепалки, – заявил Алекс.

– Известное дело, семья тебя не интересует. Только эта потаскуха. Вот какую власть может взять женщина над мужчиной. Жаль, что я не понимала этого раньше.

– Филиппа, – запротестовал Маркус, пытаясь ее обнять. Филиппа хотела оттолкнуть его – и замерла.

– А вот и она. Очень кстати, как вошла! Доброе утро, Сара. О, какая вы отдохнувшая – и удовлетворенная. Удивляюсь, что Алекс доверяет вам настолько, что позволяет разгуливать тут, как сучке перед течкой.

Это уже было слишком. Маркус взглянул на Франческу, замершую в дверях; ее лицо было мертвенно-бледным на фоне строгого черного платья. Он поднялся.

– Приношу извинения, Сара. Моя жена погорячилась. – Он потянул Филиппу за руку. – Прошу нас простить. Нам нужно идти.

Филиппа вырвала руку и встала.

– Не смей извиняться за меня перед этой потаскухой, Маркус Девени. Нет-нет, ты останься, раз тебя так завораживает грех. Уверена, Сара с радостью обсудит с тобой все бесстыдные подробности под видом исповеди. И я не сомневаюсь, что ты найдешь время и веские причины, чтобы отпустить ей грехи.

– Филиппа... – остановил жену Маркус, но она, оттолкнув Франческу, выскочила из комнаты.

– Оставь ее, – сказал Алекс. Маркус опустился в кресло.

– Не знаю, что с ней делать.

– Разберешься, – успокоил его Алекс. – Присаживайся, Сара. Завтрак подан.

– А я, наверное, главное блюдо, – пробормотала Франческа, потрясенная яростью Филиппы. – Я попрошу Уоттена принести мне что-нибудь в мою – в вашу – комнату.

– Сядь.

Она села, и служанка налила ей чаю.

– Скажи Маркусу, что вчера вечером ничего не случилось.

Она взяла чашку и посмотрела на Маркуса.

– Я бы так не сказала, милорд.

Маркус вспыхнул, видимо, с нетерпением ждал, что она скажет. В это утро все было как-то странно, включая и переданное Уоттеном приглашение Алекса присоединиться к нему за завтраком.

Она не была настолько наивна, чтобы считать, будто Алекс ей доверяет. Или же испытывает угрызения совести за вчерашний вечер. Скорее, ему что-то от нее нужно.

Спускаясь вниз, она заметила множество слуг, они стояли во всех коридорах, и ее надежда сбежать мгновенно угасла.

Она слышала почти все, что говорила Филиппа.

Но Маркус ей нравился, независимо от того, как он к ней относился. Он был слишком расстроен прямотой Алекса и совершенно растерялся. Не знал, куда девать глаза и руки. Несмотря на его сан и его религиозность, ему очень хотелось побольше узнать о Саре.

Филиппа, кстати, была не так уж далека от истины.

– Позвольте заверить вас... – начала она и осеклась, не зная, как лучше выразить свою мысль.

Алекс уже проявлял признаки нетерпения. Молчание. Презрение. Пусть ждет. Наконец она сжалилась над Маркусом:

– Позвольте мне подтвердить, что Алекс сказал правду. Я танцевала для джентльменов, как мы и договаривались. И ничего больше.

Маркус явно испытал облегчение.

– Говорят, вы не только танцевали.

– Понятно, – тихо произнесла Франческа. Почему она не была к этому готова? Особенно после того, как дала отпор Кардстону в присутствии стольких свидетелей. Конечно, он будет утверждать, что овладел ею. Десять раз кряду, да еще скажет, что она валялась у него в ногах.

Ей стало нехорошо при мысли об этом. Вчерашний эпизод явно не исчерпан.

Устремив взгляд на Алекса, она сказала:

– Ну ладно, Алекс. Меня вы не обманете. И, конечно, вам не удастся отделаться от Маркуса. Итак, чего еще вы от меня хотите?

Когда Филиппа выскочила из дома, начался дождь, и это лишь усугубило ее убежденность в несправедливости жизни. Дождь. Шлюхи. Мужья-растяпы. Все одно к одному. Постоянно одни неудачи.

Как может добропорядочная, симпатичная жена священника соперничать с прекрасной, роскошной, экзотичной иностранкой, которая готова танцевать голая для любого, кто бросит ей монету?

Одна мысль о таком развлечении должна возбуждать мужскую плоть.

И, видит Бог, Маркус не исключение. Он тоже очарован Сарой Тэва.

Такая женщина требует того внимания, которого за все годы своего замужества она не видела от Маркуса. Он был настоящим служителем церкви, благочестивым, набожным, мягким, заботливым.

Скучным.

Филиппа вышла за него потому, что хотела Алекса. Отчаянно, горячо, исступленно, и была уверена, что, в конце концов, завоюет его.

Что он обратит на нее внимание. Увидит, что у нее тело богини, и увлечет в глубину парка Миэршема, и будет ласкать до самозабвения, как это ей представлялось в мечтах.

Но Алекс за все эти годы ни разу не взглянул на нее, как на женщину. Для него она была, прежде всего, женой Маркуса, обладающей высокими нравственными принципами, спокойной и рассудительной. Он ни разу не услышал желания в ее голосе, не заметил вожделения в ее взгляде.

А сейчас он вообще никого не замечал, кроме Сары Тэва, – потаскухи, шлюхи, готовой лечь под любого, – обращался с ней, как с королевой. Уложил ее в свою постель, делал с ней все, что хотел, любовался ее телом. Она все ему позволяла.

Разве может соперничать с ней добропорядочная женщина?

Впрочем, Филиппа вовсе не была добропорядочной. Она втайне мечтала, чтобы за ней ухаживали мужчины, добиваясь ее благосклонности. Чтобы боготворили ее, преклонялись перед ней. Извергали семя при одном лишь взгляде на ее ноги, на ее грудь.

Филиппа мечтала о грешных, чувственных отношениях; ее мучило яростное желание затащить Алекса к себе в постель, чтобы он проделывал с ней все эти замечательные, запретные вещи.

Но ее мечтам не суждено осуществиться. В доме поселилась Сара Тэва, и теперь Филиппа умрет, так и не узнав, что значит взять власть над мужчиной. Алекс Девени никогда не захочет ее, и она обречена прозябать с Маркусом.

Где же то безумное желание, о котором она так мечтала в дни своей юности? Ей казалось, что она превратилась в старуху, что ее окружает непреодолимая стена из незыблемых нравственных устоев и безгрешности, а из-за стены ее манит к себе соблазнительная, будоражащая кровь греховность…

Филиппа не знала, от чего стало мокрым ее лицо – от дождя или от слез. Все ее тело изнывало от желания, жаждало прикосновений и всепоглощающей любви, способной все смести на своем пути.

Но, видно, не суждено ей, жене священника, познать такую любовь. Особенно после того, как в жизни Алекса появилась Сара Тэва. Это Сару желал каждый мужчина. Сару, с ее телом, ее танцами, ее наготой, ее все понимающей, невыносимо наглой улыбкой...

О Боже, я не должна так думать, не должна, не должна...

Филиппа огляделась и не сразу поняла, где находится. Она старалась уйти подальше от дома и теперь не хотела возвращаться, обуреваемая грешными мыслями на ее совести. Наконец она обнаружила, что забрела в самый дальний конец огороженного забором луга.

...она мечтала, что именно здесь кто-нибудь овладеет ею... Алекс...

Она судорожно схватилась руками за голову. Ей никогда не стать Сарой Тэва, не стать такой соблазнительницей, какой она представляла себя в мечтах. Она должна успокоиться, отогнать прочь эти мысли. Пусть Алекс наслаждается этой... распутной девкой. Пусть Маркус мечтает о том, чего ему никогда не получить. Пусть ее саму ожидает унылая, тоскливая, лишенная блеска жизнь с Маркусом... Пусть все катятся к...

– Боже, какая ты высокая! – Глубокий, звучный мужской голос ворвался в ее мысли так неожиданно, словно возник из воздуха.

Филиппа резко обернулась: сердце ее заколотилось, когда она увидела мужчину, спрыгнувшего с коня. Именно о таком она мечтала.

Она убрала с лица мокрые волосы, чтобы получше разглядеть незнакомца. О, он был прекрасен, с белокурыми волосами и бездонными голубыми глазами, которые ощупывали все ее тело, заставляя ее дрожать. Он был крепким, мужественным, высоким, в элегантном костюме, не очень подходящем для верховой езды.

– Я не разговариваю с незнакомыми мужчинами, – высокомерно заявила она, не в силах оторвать от него глаз. Потом заставила себя отвернуться. Он слишком соблазнителен, слишком опасен. Воплощение секса и греха. Она не сможет себе это позволить. Даже с ним. Даже в этом волшебном сне.

Он схватил ее за руку.

– Но мы уже знакомы, любовь моя. – Она замерла.

– Знакомы?

– Разумеется. – Он привлек ее к себе.

О, это замечательный сон, прекрасный, прекрасный... Филиппа прижалась к его груди, чувствуя его жар, его возбуждение, наслаждаясь ощущением его крепкого тела.

– Кто ты? – прошептала она.

– Зови меня, как хочешь, – прошептал он ей на ухо.

О Боже, это так соблазнительно. Она может назвать его именем человека, живущего в ее мечтах. Может обрести возлюбленного, который воплотит в жизнь все ее запретные желания.

Посмеет ли она?

– Ты так прекрасна. – Он положил руки ей на плечи. – Так желанна. Чаровница на дожде. – Его руки обвились вокруг ее талии. – Как же я тебя нашел? – Он обхватил своими большими руками ее грудь, провел пальцами по соскам, и она задрожала. – Я ни за что тебя не отпущу.

– Не отпускай, – прошептала она, выгибаясь ему навстречу и подставив губы для поцелуя.

Он прикоснулся губами к ее губам сначала робко, потом впился в них с жадностью и словно замер.

Филиппу никогда никто не целовал так. Она не знала настоящей ласки. Волна самых невероятных ощущений захлестнула ее. Он повернул ее к себе, расстегнул платье, спустив его с плеч, осыпал поцелуями ее шею, грудь. Потом обхватил губами ее сосок, от чего она ощутила дрожь во всем теле.

Филиппа вцепилась в его плечи – его широченные плечи, – а он, прижав ее к дереву, наслаждался тугими бутонами ее груди, лаская их губами, языком, пока она едва не лишилась чувства и не взмолилась о еще большем наслаждении.

– Я хочу тебя всю без остатка, – прошептал он, – хочу, чтобы ты принадлежала мне. Скажи, что это возможно. Не исчезай из моей жизни.

– Да разве я смогу? – простонала она.

– Послушай. Мужчина вовсе не так желает обладать своей любимой – не на холоде и дожде. – Он стал застегивать ей платье, не переставая ее целовать, шепча слова любви, которые она так жаждала услышать. – Скажи, что пойдешь со мной. Я хочу тебя. Только ты можешь прекратить мои мучения, богиня. Я должен знать, что ты хочешь этого. Хочешь меня.

О да, да. Да. Я хочу этого. Я хочу тебя...

– Я хочу тебя, – выдохнула она.

– Пойдем.

Экстаз. Вот в чем истинный секрет всех ее желаний. Чтобы мужчина довел ее до экстаза, чтобы с силой вонзался в нее, чтобы она кричала от наслаждения, и чтобы это повторялось вновь и вновь.

Она не знала его имени, не знала, сколько времени провела в деревенском домике, который он арендовал на лето. Не хотела знать.

Она лишь хотела испытать невероятное, всепоглощающее наслаждение оттого, что этот человек желает ее.

Прошли часы, а она все лежала на спине, нагая, и он все вонзался и вонзался в нее. И она наслаждалась каждым мгновением его обладания, кокетничая, дразня, соблазняя и возбуждая его, пока не добивалась желаемого.

Его пульсирующая плоть была огромной и ненасытной.

Филиппа тоже не могла насытиться. В ней словно плотина прорвалась, и она торопилась наверстать упущенное за прошедшие годы.

Он оправдал ее ожидания, неутомимо утоляя ее жажду, словно племенной бык, вонзаясь и вонзаясь в нее так, что она стонала.

– Мне пора, – устало пробормотала она, когда уже завечерело.

– Ты должна до дна испить чашу наслаждения, – сказал он, слегка прикасаясь к ее лону кончиком возбужденной, твердой как камень плоти.

– Это зависит от тебя, – подзадорила она его, и он медленными толчками, дразня и мучая ее, с торжеством наблюдая, как она сгорает от желания, вошел в нее.

– Не уходи.

– Я должна.

– Я не отпущу тебя. – Он снова вонзился в нее. – Я могу оставаться в тебе вечно.

– Я знаю... Но я не могу, не могу.

Он услышал нотки отчаяния в ее голосе^

– Ты... замужем?

Филиппа отвернулась и застонала, когда он выскользнул из нее.

– Ты возненавидишь меня. – Он покачал головой.

– Такая роскошная женщина не может быть свободной. И все же я надеялся на чудо. Смогу ли я вновь увидеть тебя?

– Сможешь, – прошептала Филиппа. – Я хочу этого. А ты?

– Нужно ли спрашивать?

– Скажи когда? – В голосе ее звучала мольба. Как она переживет ночь без него? Без его страстных ласк?

Он на мгновение задумался.

– Завтра... здесь, в это же время. Сможешь?

– Смогу, – прошептала она.

– Еще раз, прежде чем ты уйдешь... – Его плоть была напряжена до предела, так сильно он желал ее.

Филиппа ощутила себя властной, желанной. Она раскрыла объятия и раздвинула ноги.

– Еще раз, мой жеребец. А потом еще...

Алекс хотел, чтобы Франческа снова танцевала. Боже всемогущий, после вчерашних неприятностей, после сплетен, вспыхнувших, словно огонь, после слухов, которые еще будут распространяться, он все равно хотел, чтобы она танцевала.

Она закрыла глаза, лишь бы не видеть его. Теперь у нее появился союзник в лице Маркуса.

Маркус без обиняков высказал то, что думал.

– Ты безумец, Алекс, ты зашел слишком далеко. Ты всех огорчаешь. Мама не выходит из своей комнаты с тех пор, как здесь побывал сэр Эдмунд. А теперь ты еще обрушил на наши головы все эти сплетни. Самое разумное – откупиться от нее и отпустить, а то, что ты задумал, придется выполнить иным способом.

– Ты же знаешь, я никогда не был разумным, – возразил Алекс.

– Иными словами, всегда поступал по-своему и получал то, что хотел, – рявкнул Маркус.

– Я и впредь собираюсь так поступать, брат мой. Имя Девени выстоит. А тебе советую держать свое мнение при себе.

– Прекрасно. Разговаривать с тобой, как всегда, невозможно. Буду молиться за тебя, Алекс. Чувствую, что только Господу дано проникнуть в твою душу. – Он кивнул Франческе. – Я и за вас буду молиться, Сара. Надеюсь, что вы найдете в себе силы изменить свой греховный образ жизни.

Франческа отвернулась, и Маркус покинул комнату. Ложь на лжи, и ей не видно конца. Она должна признаться Маркусу, должна довериться ему прежде, чем ей снова придется танцевать.

Но ведь Сара никогда не отказалась бы от шанса заработать деньги или выставить себя напоказ перед толпой.

Сара танцевала бы.

– Сплетни Кардстона лишь разожгут их аппетит, – нарушил тягостную тишину Алекс. – Бьюсь об заклад, сегодня я получу новое предложение.

– Я бы лучше пошла в тюрьму, – прошептала Франческа.

– Вовсе нет. Поверь, ты предпочла бы танцевать. Ты предпочла бы делать все, что угодно, даже со мной. И подумай о деньгах.

Да, деньги. Она не может не считаться с этим. Четыреста фунтов, спрятанные у нее на груди, – это путь к свободе и к новой жизни.

Если она сумеет убежать от Алекса. Если сумеет найти Кольма.

– Вы не сказали, что для вас так важно, милорд. «Ты», – подумал он и тут же прогнал эту мысль.

– Какое это имеет значение? Ведь тебе платят, у тебя есть все необходимое.

Франческа открыла рот, чтобы сказать, насколько это для нее важно, и снова закрыла его. Для Сары это не имело бы значения.

– Просто любопытно узнать, ради чего я рискую своей честью.

Алекс моментально подумал о десятке причин, в том числе о его задании искоренить зло, обосновавшееся в Англии, возможно, где-то совсем рядом.

Но сказал совсем другое:

– Ради меня.

– Вы этого не стоите, – пробормотала она.

Он мгновенно напрягся. Она снова отмахнулась от него.

– Постараюсь повысить свою цену. Как же соблазняют куртизанку? – Она пожала плечами.

– Как вам будет угодно, милорд.

Она все же перехитрит его. Она не будет танцевать – никогда и ни за что.

Алексу хотелось встряхнуть Сару. Ее пустой, бездушный взгляд приводил его в бешенство. Ее ничто не волновало, по крайней мере, так казалось. Она была его марионеткой, его куклой, которой он мог манипулировать, как пожелает.

Он хотел заманить ее в свои объятия, в свою постель. Заставить ее реагировать на него. Но даже после их вчерашней стычки в карете она оставалась совершенно безразличной.

И это еще больше выводило Алекса из себя. Сара умела разжечь воображение мужчины. Чем холоднее была она, тем неистовее он ее желал. Это была для него настоящая пытка – находиться с ней в одном доме, в одной комнате, в одной постели. Но менять он ничего не хотел.

Она принадлежит ему, и если ее можно удержать только угрозой тюрьмы, то пусть так пока и будет.

– Думаю, мы понимаем друг друга, Сара. Ты можешь свободно бродить по Миэршему, если хочешь. Но пойми: за тобой все время будут следить, так что любая попытка бегства бессмысленна.

– Милорд способен предусмотреть все, кроме подлой натуры мужчин.

– С которой ты, должно быть, давно свыклась, не так ли, Сара? Не нужно прикидываться застенчивой девственницей, миледи. Любой мужчина знает, что ты собой представляешь; они пожирали глазами твое нагое тело, умоляли тебя о милостях – от Парижа до Марракеша и, судя по всему, получали их. – Алекс все больше распалялся при мысли о тех мужчинах, которых она одарила своей благосклонностью, о тех, кто познал ее.

– Ты с наслаждением красуешься перед ними, их безумие приводит тебя в восторг. Так было вчера, так будет завтра и все последующие дни. Тебе нравится доводить их до полного изнеможения, когда они валяются у тебя в ногах.

Таково было его представление о Саре Тэва. Ослепленный, он не понял, что перед ним совсем другая женщина. Не пытался понять.

– Знаете, от всего можно устать, милорд.

– Замечательное высказывание из уст такой скандальной личности, как ты. Надеюсь, ты понимаешь, что, если тебя поймают с этими бумагами, пощады не будет.

Значит, его по-прежнему занимают бумаги. Он не забыл о них и ни за что не выпустит ее из своих сетей.

– О, снова эти бумаги!

– Нечего притворяться, ты лучше всех знаешь, что придется дорого заплатить за тайный ввоз в страну бумаг, содержащих государственную тайну.

– Не дороже, чем за то, что я стала вашей сообщницей, – возразила она.

– Это намного безопаснее, черт возьми, – рявкнул он, и в душе Франческа с ним согласилась. Только никто не принял бы ее за Сару, как Алекс, тогда в Берлине. Ее спросили бы, кто она такая и что делает в комнате знаменитой танцовщицы. Но не стали бы интересоваться Кольмом. Она пожила бы в Берлине до тех пор, пока не закончила портрет генерала, и вернулась в Англию ждать Кольма.

Но все обернулось самым неожиданным образом. Этот безумец захватил ее – Сару – исключительно для того, чтобы использовать в своих целях: чтобы попасть в дома некоторых вельмож, непонятно зачем. И он не отпустит ее потому, что эти бумаги, что бы там в них ни было, все еще очень важны для него.

Он по-прежнему искренне убежден, что бумаги у нее, у Сары.

Только каждый момент этого сценария был реальным.

– Сара... – Что?

– Ты не глупа.

– Да, милорд. Благодарю вас. Чего не скажешь о вас. – Алекс в раздражении хватил кулаком по столу.

– Тебе нужно лишь отдать мне бумаги.

– Я уже говорила вам, что у меня, их нет.

– Никто этому не поверит после того, что ты сделала для Кольма.

Франческа застыла. О Боже... снова Кольм...

– Он не появлялся. Я была больна. Почему мы опять все это обсуждаем?

– Потому что я не получаю то, чего хочу, – с какой стороны ни посмотри...

Его слова, полные двусмысленности, повисли в тишине.

– Потому что... – Ее голос прозвучал резко, даже гневно. Алекс встал со стула и склонился, приблизив лицо к ее лицу.

– Потому что мне нужно то, чего я хочу, – а хочу я тебя.

– Милорд не любит, когда его прихотям не потакают? Животным, перед которыми я вчера танцевала, это тоже не нравилось.

– Но в отличие от них я могу себя сдержать. А вот ты, судя по тому, что я видел, не можешь.

Итак, он безжалостен к Саре, хотя страстно желает ее. Что же, теперь она знает, как вести эту игру. Слова тоже имеют власть...

Остановись, не нужно отвечать угрозами на угрозы, потому что придется их выполнять.

Мне все равно. Хочется задеть его за живое, и я сделаю это, несмотря ни на что. Что может быть страшнее вчерашней ночи?

– Вы имеете в виду вчерашний вечер, милорд? Считаете, что мой танец был непристойным, слишком откровенным? Дождитесь следующего выступления. И вы увидите настоящую Сару Тэва – полностью раскрепощенную. Надеюсь, на сегодня все, милорд?

Алексу захотелось сжать пальцами ее гибкую шею, чтобы она замолчала. Он просто не выносил этот ее высокомерный, насмешливый тон. Он бросился к ней, когда она вызывающе встала, рывком привлек к себе и накрыл ее губы своими губами, погружаясь все глубже в мир чувственности и желания.

И она, открывшись перед ним, как истинная обольстительница, уступила его жаркому натиску, давая ему ощутить сладость ее поцелуя, даря ему, всего на одно мгновение, власть над собой. И тут же неторопливо отстранилась, мягко и скромно, словно девственница.

Алекс почувствовал, как жгучее желание раздирает все его тело.

Она опасна. Гораздо опаснее, чем он предполагал.

Сара Тэва должна ответить за многое, подумал он со злостью. Она уверена, что довела его до крайности и что он находится во власти собственной похоти. Но она еще узнает, что он в силах побороть собственное желание.

И что в этом сражении воли и чувств ей никогда не победить.

Недаром говорят, что добрые дела вознаграждаются, решила Филиппа, завершив благотворительные визиты и возвращаясь, домой.

Маркус, разумеется, был на месте, как всегда погруженный в какую-то книгу, в надежде почерпнуть оттуда очередную глубокую мысль для новой проповеди.

– Маркус, милый, – мягко сказала она, подходя к нему и положив руку ему на плечо.

Он похлопал ее по руке.

– Да, дорогая?

Сердце ее заколотилось, она никогда не лгала и не знала, способна ли на это. О да, конечно, способна, ради того, чтобы вновь очутиться в объятиях незнакомца.

Ее сердце больно сжалось, когда она сказала:

– Я закончила все дела на сегодняшнее утро. День так хорош, пойду, прогуляюсь.

– Упражнения – замечательная идея, – рассеянно пробормотал он.

– Вернусь где-то через час.

– Я подожду, дорогая.

– О, я это знаю, я знаю...

Филиппа, даже не переодевшись, выскользнула из комнаты. Времени совсем немного. Ей придется идти к домику кружным путем, чтобы никто не заметил ее.

А если заметят, все должно выглядеть так, словно она просто прогуливается. Поэтому торопиться нельзя, хотя она готова была мчаться со всех ног к своему возлюбленному.

Если только это не сон. Даже сейчас, после того, как она повела себя столь непристойно, Филиппа думала, что, возможно, это просто плод ее фантазии.

Она едва не споткнулась, торопясь к домику. Коттедж Висмара, так его называли в округе. Домик обычно сдавали в аренду городским жителям, желавшим подышать сельским воздухом, подальше от городской суеты.

Кто он? Но разве это важно?

Филиппу затрясло, когда она подошла к двери. Иначе и не могло быть. Она никогда не сможет прийти к нему с гордо поднятой головой, и открыто назвать его своим любовником.

И когда-нибудь он, конечно же, уедет.

Она повернула ручку, и дверь распахнулась. Филиппа вошла в тускло освещенную кухню. Затем дальше, в гостиную, где были опущены шторы и горели ароматические свечи.

В этом пристанище ничто не могло им помешать, даже реальность жизни.

Он кое-что существенно поменял в обстановке. Исчезли жесткие диваны и стулья.

Теперь перед камином стояла широченная кровать с толстыми, мягкими матрасами, на которых он будет до самозабвения вонзаться в ее податливое тело.

И сейчас он ждал ее, обнаженный, охваченный безудержным желанием.

– Вот что ты со мной сделала, – сказал он севшим от похоти голосом. – Я не мог спать. Моя плоть так возбуждена, так разгорячена, что еще немного, и я взорвусь. Умоляю: подойди, прикоснись ко мне, моя богиня, докажи, что любишь меня.

Она судорожно сглотнула; все тело запылало при одной лишь мысли о предстоящем наслаждении.

– Что ты сказал?

Его глаза потемнели, тело судорожно дернулось.

– Умоляю, сжалься надо мной. – Его бедра дернулись, и тело Филиппы мгновенно откликнулось сладостной влагой в ее лоне.

Он умоляет ее. Он хочет погрузиться в нее. Разве может женщина отвергнуть такую мольбу?

Он весь в ее власти – пульсирующий, напряженный, страстно желающий ее... Она не могла оторвать взгляд от возлюбленного, о котором так долго мечтала, и вдруг у нее перехватило дыхание.

Нет, у нее нет времени любоваться им. Либо она будет вожделенно взирать на его набухшую плоть, либо позволит ему глубоко вонзиться в нее. Она еще успеет дразнить и искушать его. А сейчас надо наслаждаться.

Филиппа задрала юбки и взобралась на постель, предоставляя ему возможность делать с ней все самое непристойное, что только может подсказать ему воображение.