Булай закончил чтение ориентировки СИС о положении в СССР и взглянул на Рочестера.

– Джон, документ имеет общий характер. Он явно разбавлен открытой информацией, и я не могу оценить его высоко. Водичка, Джон…

Рочестер засмеялся:

– Я не для торга его принес, мистер Булай. Понятно, что вас на мякине не проведешь. Но обратите внимание на последний абзац: нам рекомендуется усилить сбор информации по обстановке в Кремле.

– Что-то я с трудом представляю, как вы будете усиливать сбор в Берлине. У вас есть хорошие источники в нашей столице?

– Не без этого, дорогой мистер Булай, есть. И хотя сидят они в Москве, встречаемся мы с ними в Берлине, потому что ваша контрразведка совсем озверела. В служебной церкви СИС идет круглосуточный молебен, чтобы Вашего Крючкова черти проткнули шампуром и делали из него шашлык в режиме нон-стоп.

– Что-то я не слышал, что у СИС имеется служебное чистилище.

– Ах, да, простите, я ошибся. Это не церковь, а капище, в котором наши Джеймсы Бонды пьют виски и устраивают шабаши. А если серьезно, то в уютном гнездышке нашей службы действительно имеется кафе. Мы в нем отдыхаем от подрывной работы и уж тут не даем спуску вашему Председателю.

– Хорошо, вернемся к Вашей агентуре. Что, это крупные источники?

– Неплохие, совсем неплохие парни, но я их не знаю. Здесь с ними встречаются те же, кто ведет их в Москве. Но кое-что из их информации мне все равно становится известно, и я могу продать эти сведения вам.

– Послушайте, Джон. Ведь вы неплохо получаете, зачем вам столько денег, для ощущения счастья?

– Видите ли, Данила… Я сейчас нахожусь в процессе развода с моей прелестной женой. Согласно брачного контракта, эта генетическая шлюха имеет шанс отсудить у меня пожизненное содержание. Кстати, несмотря на грязную измену. А так как наше родовое состояние пустил псу под хвост еще мой дедушка, я буду вынужден платить эти немалые деньги из своей зарплаты.

– Что, Британский Королевский Суд может защитить даже изменницу? Что-то непохоже на ваши обычаи.

– Ее адвокаты пытаются доказать, что я неправильно исполнял супружеские обязанности, что призвано как-то объяснить ее, извините, блудливость. Сейчас они рыщут по всему Лондону и Берлину, собирают свидетельские показания, будто я каждый вечер допоздна засиживался в пивных и надирался до положения риз. Вот такие дела, друг мой.

– Знаете, Джон, я не очень верю в то, что вы пришли к нам ради денег или из-за ваших конфликтов с Ее Величеством. Мне мерещится еще что-то, хотя не никак не могу уловить этот мотив. Вы чего-то недоговариваете…

– Возможно, Дан. Психология – дело тонкое. Если вам не повезло и вы родились на свет со второй сигнальной системой, то возможны варианты. Вот вы не задумывались, почему самые крупные британские разведчики, такие как Ким Филби, приходили к необходимости сотрудничать с вами? Уж не потому ли, что они были коммунистами?

– Они и на самом деле были коммунистами. Во всяком случае, принято считать, что убеждения подтолкнули их к решению работать на Союз.

– Это так и не так. Надо понимать, что такое британец-коммунист, Дан. Тут мы имеем дело с уникальным явлением. Вот что такое немец-коммунист, более понятно, правда? Это сторонник коллективистского образа жизни, и сам глубоко по натуре коллективист. Но можно ли такое сказать про британца? Ни в коем случае. Коллективизм в Альбионе появится только тогда, когда издохнет последний англичанин. Британский коммунист был явлением очень загадочным. Дело в том, Дан, что та крайняя форма индивидуализма, которую выращивают на моей родине, непреложно порождает случаи отчаянного протеста. Вот ты знаешь полицейскую акцию «Соседи следят»? Это когда каждый добровольно стучит на соседа по любому подозрению, отчего раскрываемость преступлений очень высокая. Акция рекламируется повсеместно. Везде висят плакаты, существует шкала вознаграждений за стукачество вплоть до медалей. Вобщем, дело почетное. Раскрываемость высокая, но каждый понимает, что любой его чих может попасть в полицейское досье. Вы ощущаете себя в свете прожекторов, независимо от того, в белье вы или без оного. И вас еще убеждают, что это здорово.

Я привел частный пример, но при желании их можно привести массу, из чего становится понятной ненормальность британского образа жизни. Протест против этой ненормальности выражался по-всякому. У нас полно сограждан, сбежавших в мусульманство или в свое время двинувших в хиппи. И коммунисты были одним из проявлений такого протеста. Просто они облекли свое сопротивление в свойственные тому времени формы. Сейчас они вымирают вместе с мировым коммунизмом.

Мой главный резон прихода к вам также кроется в протесте. Я ведь с самого начала об этом сказал. Другое дело, почему я пришел именно к вам, а например, не к китайцам, да мало ли к кому еще. Тут такое дело.

Помните, я рассказывал, что интересовался в юности вашей страной. С возрастом я пришел к выводу, что именно в России таится ответ на главный вопрос всех времен: зачем есть человек? Западная цивилизация дает на него простой ответ: для того, чтобы унавозить собой очередной слой чернозема. А вы собираетесь снова обрадовать мир национальным откровением.

– Ну-ка, поясните подробнее.

– Вот сейчас Горбачев и компания собираются вправить русским мозги, превратить их в рабов и при этом внушить, что они свободные люди. А чтобы они поверили, дать им вдоволь дешевой еды, копеечных развлечений и обязательно сделать секс их основным жизненным стимулом. И они станут счастливы. Я считаю, что с русскими этот номер не пройдет и они ответят на него по-своему.

– Каким же вы видите этот ответ?

– Сначала, конечно, под руководством ваших новоявленных кумиров вы броситесь в наши райские кущи и начнете стремительно учиться жить по-западному. Но очень скоро сообразите, что ничего, кроме скотской толкотни у кормушки, у нас нет. И тогда вы взбрыкнете и пойдете своим путем. Вспомните, наконец, зачем на свет появилась Россия.

– За чем же, по-вашему мнению?

– Во-первых, если бы это было только мое мнение, то на него можно было бы наплевать. Во-вторых, я уже высказывался по этому вопросу, правда, под другим углом зрения. Могу повторить, коль Вам будет угодно.

Так вот, если исходить из реальности существования Бога, а эта мысль едва ли вызывает сомнения у любого вменяемого человека, то на земле Господа должна обязательно представлять Его Божественная Религия. Нет сомнения в том, что Его Религия – это Православие, то есть незамутненное христианство. Вы ведь не будете настаивать на том, что папа Римский реально является наместником Бога на земле, правда?

– До такой степени я еще не поглупел.

– Так вот, Православию принадлежат преимущественно русские, а значит, они и есть народ, несущий правду этого мира. Выходит, Дан, мое мнение здесь ни причем. Похоже, что на миссию России имеется мнение Господа: она представляет среди людей Иисуса Христа. Это видно и по тому, каким пыткам ее подвергли, и по тому, насколько непостижима ее духовность для Запада.

Вот у американцев есть демократическое миссионерство, от которого скоро взвоет весь мир. А у вас должно быть православное миссионерство, в котором мир остро нуждается. Могучая православная держава и будет таким миссионером. Потому что в православии таятся истинные ценности человечества: равенство перед Богом и возвышенность верующей души. Вот куда лежит ваш путь! И мне с вами по пути.

– Что ж, Джон, спасибо на добром слове. Не ожидал услышать от вас то, что у нас пишет, может быть, несколько самых глубоких авторов. Тем более не думал, что вы близки православию.

– Я хочу быть близок, Дан, хотя мне еще далеко до этого. Кажется, только в вашей вере можно обрести способность одухотворять свою грешную натуру. Мои попытки сделать это с англиканами плохо кончились. Вот так, друг мой. Хотя, все мои выводы сделаны лишь по зрелому размышлению, да от чтения всяких книжек. Я и в храме-то православном ни разу не был.

– Тем не менее, спасибо на таком обнадеживающем заключении о нашем будущем. Теперь вернемся к русским агентам. Вы собираетесь передавать мне препарированную информацию. А как я определю, что это не компиляции ваших аналитиков? Вот если бы информация была прямо от источника…

– Это опасно.

– Мы же не в крокет играем.

– Довод просто неотразимый, но мне нужна уверенность, что в Москве не протечет.

– Если я дам вам стопроцентную гарантию, вы перестанете воспринимать меня всерьез.

– Это мне нравится больше. Возможно, мы придем к соглашению. Только не торопите меня. Вы же знаете, мы, англичане, народ неторопливый.

– Хорошо. Давайте поговорим о деле. Когда встреча с первым источником?

– В середине следующего месяца.

– Вы сумеете поработать вокруг него?

– Точно не знаю. Вероятно. Если я что-то узнаю, то передам вам, не беспокойтесь.

– Что ж, можно договариваться о тайниковой операции. Оплата сведений, как условились, после их оценки в Москве.

* * *

Резидентуры британской СИС отличаются наибольшей эффективностью среди всех остальных резидентур НАТО за рубежом. Не потому, что в них работают неотразимые и непотопляемые Джеймсы Бонды, а совсем по другой причине. Все дело в той школе, которую получает будущий слуга Ее Величества по пути в британскую разведку. Школа эта великолепна, неподражаема, достойна всяческого восхваления. Она уходит корнями в глубокую старину, никогда не изменялась и не реформировалась. Нет, однажды были кое-какие небольшие изменения, но об этом позже. Так вот, если Вам однажды случится попасть в Итон, Оксфорд или Кембридж, не поленитесь прогуляться до университетских корпусов. Они стоят в самом центре этих маленьких городков, и Вам не придется долго бить ноги. Но по пути туда, если дело происходит в учебный период, не глазейте по верхам, а обращайте внимание на прохожих. Может быть, Вам удастся увидеть стайки совсем маленьких мальчиков в красивых курточках и галстучках, в кепи и гетрах. Это ученики тех частных и дорогих закрытых школ, в которых дети уже в свои семь лет знают, что когда-нибудь станут хозяевами страны. Потом, ближе к учебным корпусам, Вы увидите студентов, одетых совсем не так, как их сверстники в Сорбонне или Риме. К тому же, все они будут юношами. Хотя нет, прошу прощения. Иногда среди них может мелькнуть и существо в юбке. Это и есть то самое изменение, которое Ее Величество однажды, кажется, в шестидесятые годы, ввела в систему высшего образования Великобритании. Девушкам теперь можно учиться даже там, где куются государственные кадры Альбиона. Нет, нет, не надо заблуждаться, Великобритания – это самая древняя демократия в мире, кажется, она появилась сразу вслед за древнегреческой демократией, поэтому Вы можете встретить в ее университетах сколько угодно девушек. Но в Итоне их немного. Может быть, побольше в Кебридже и в Оксфорде. А если Вы хотите насладиться видом большого количества молоденьких студенток, то езжайте куда нибудь в захолустье Уэльса, где фасад университета не ремонтировался со времен Шекспира. Там студенток хоть пруд пруди. Там, кстати, и нравы совсем не похожи на Кембридж. Вот папаша одного студента приехал как-то в такое университетское захолустье повидать сыночка. Пока добрался, наступил поздний вечер. Стал он стучать в дверь общежития, еле достучался. Открывается наверху окно, и чья-то лохматая башка спрашивает, кто такой, чего надо? Ну, а папаша в ответ, мол, скажите, студент Джон Джонс здесь живет? – Здесь, здесь, – отвечают ему сверху, – заносите.

Так вот, будьте уверены, что потом, после окончания захолустья в Уэльсе, Вы не обнаружите Джона Джонса ни в МИДе, ни в Министерстве обороны, ни в любом другом достойном заведении. А если бы Вы были волшебником и сумели заглянуть в личные досье чиновников этих уважаемых заведений, то увидели бы одни и те же скучные записи: «закончил Итон, закончил Кэмридж, закончил Оксфорд…». Вот и все. Так что в Кембридже лохматого Джона представить себе невозможно. Там все ходят в строгих костюмчиках, аккуратно причесанные и очень вежливые. А обедают, сидя рядами в столовой на виду у преподавателей, которые кушают на возвышении, вроде как на сцене, и внимательно следят за поведением своих воспитанников. Воспитанники же, предварительно получившие правила приличного поведения, ведут себя в высшей степени благопристойно и думают исключительно только о долге перед Ее Величеством, хорошей успеваемости и предстоящем матче в регби. Они знают, что будущий слуга Ее Величества должен быть предельно лоялен, послушен, исполнителен и непреклонен в выполнении поставленной задачи. Кроме того, он должен уметь не показывать своего идиотизма окружающим. Правда, процент людей, которые не справляются с этой задачей, среди студентов довольно высок, так как здесь немало отпрысков благороднейших фамилий Альбиона, пристрастившихся к пьянству и кровосмешению больше века назад.

Когда же выпускник Кембриджа наконец-то выходит в жизнь, он знает, что никакой диплом ему не поможет, если он будет нерадив на службе Ее Величества. Система жестокой дисциплины и отчетности пронизывает всю английскую бюрократическую машину. Пусть даже какой-нибудь твой предок знаменит тем, что передушил из-за наследства дюжину братиков и сестричек, тебе не поставят это в заслугу и вышибут из Форин офис после второго же появления на службе подшофе. Во всех английских офисах царит стресс. Из людей выжимают все их ресурсы, и это приводит к отличным результатам. Как себя при том чувствуют сами люди – совсем другой разговор.

Вот так и в резидентурах. Британский разведчик не знает уныния и усталости, он целиком отдается работе на порученном ему участке, а корона обеспечивает его всем необходимым для успеха, в первую очередь – деньгами.

И еще. Британский разведчик не знает комплексов неполноценности в любом обществе. Он спокойно войдет в лабораторию ученого с мировым именем, в кабинет министра огромной страны или на дачу командующего армией. Потому что его к этому приучили еще дома, на родине.

Резидент СИС в Москве Джон Салем каждую неделю устраивал приемы у себя на квартире. Такие небольшие приемы, персон на пятнадцать – двадцать. Приглашались постоянно разные люди, но если посмотреть их должности, то ни представителей трудовой интеллигенции, ни звезд эстрады там не обнаружилось бы. Ученые, правда, мелькали, военные – только изредка. Зато костяком этих веселых встреч являлись «перестройщики».

Советник Джон Салем, рыжий шотландский еврей, был выходцем из древнего рода ростовщиков, которых, по легенде, сам Кромвель ввел во дворянство. Может быть, про Кромвеля предки Салема и приврали, но вообще-то, при этом канцлере как раз и начался знаменитый английский капитализм, сделавший евреев в этой стране хозяевами всего, что приносит деньги. Так что все может быть. Однако Джон никакого отношения к ростовщичеству не имел и с молодых лет шпионил в пользу Королевы. Делал он это весело, с огоньком, потому что сам был человек общительный, шумный, говорливый, и жену подобрал как раз под себя. Сара Салем хотя и не отличалась стройной фигурой, а уж если говорить честно, то была похожа на кадку с огурцами, зато обладала прелестными вокальными данными, и ни один прием не обходился без переливов ее райского голоска. Она сама себе аккомпанировала на фортепьяно и великолепно исполняла романсы на стихи Бернса. Молодые чиновники из правительства, экономисты и политики новой формации с удовольствием аплодировали ей и с не меньшим удовольствием поглощали щедрое хозяйское угощение, которое готовил повар-индус. Эти индийские угощения, если их не залить спиртным, просто сжигали слизистую желудочно-кишечного тракта, поэтому молодежь старательно тушила пожар пивом и виски под извинения хозяина о том, что собственной кухни Англия так и не придумала. Все, что может предложить из национальных лакомств английский повар – это кусок трески в кляре с жареной картошкой. Фиш энд чипс, сэр! Вот и все.

Однажды одним из молодых гостей оказался Юджин Ежиков (так он представлялся хозяевам), а в миру Евгений Викторович Ежиков, или, для друзей – Женька-Ежик. Британскому разведчику было достаточно одного взгляда на Ежикова, чтобы понять, с кем он имеет дело. На языке профессиональных музыкантов Юджин был кустарной мандолиной, если на что и способной, так разве что подхватывать коллективные аккорды других инструментов. По всем своим конструктивным данным это изделие неизвестного мастера не годилось на сольные и сильные партии. Лицо Ежикова было неброским и бледноватым. Небольшие серые глаза под гривой хорошо постриженных рыжих волос делали его, впрочем, довольно приятным. Он был невысок, хрупок, физически слаб. Его манера держаться скованно подсказала бы разведчику, что струны его ослаблены и незвучны. Скорее всего, он не блещет остроумием, да и в целом не очень умен, женщины им не бредят, и на службе он не делает стремительной карьеры. Все это было правдой. А любой из приятелей Ежикова рассказал бы разведчику, что совсем недавно Юджин с грехом пополам и могучей помощью влиятельного родителя окончил экономический факультет МГУ. И вся его музыкальная партия с этого момента заключалась в том, что он, помирая от скуки, бил мух логарифмической линейкой во ВНИИ «Продтяжмаша». Ни в корпусе, ни в струнах этой мандолины никакого намерения подхватить мощную мелодию жизни не ощущалось, и можно было смело прогнозировать, что единственным ее достижением станет несметная куча набитых насекомых. Но это не подходило родителю Евгения, страстно желавшему вызвать в своем неказистом изделии хоть какой-то звук. В результате проведенной мастером несложной комбинации и ряда поднесенных подарков неучтенной ценности, молодой Ежиков волшебным образом переместился прямо в аппарат премьера Павлова, да не кем-нибудь, а заместителем заведующего его секретариатом. Можно сказать, младшим дирижером целого хора молоденьких дудочек, флейточек, а также видавших виды скрипочек. Ежик и не мечтал никогда стать таким советским бароном, от которого теперь зависел целый музыкальный коллектив, а главное – порядок очереди, выстраиваемой к самому Хрюкалу, как любовно называли Павлова за спиной его подчиненные. Какие подарки и почтение, оказывается, может принести такой пост! А еще веселее было то, что Ежику стали теперь известны многие кремлевские тайны, от которых аж голова ходила кругом. Вот что значит – иметь нормального папика. Папик же был, и вправду, ничего себе «шнурок», зав. сектором в отделе по связям с братскими партиями за рубежом. Что он там делал с этими партиями, Бог его знает, но в деньгах он никогда не нуждался и, бывало, привозил Ежику из загранкомандировок такие подарки, что дух захватывало. Одни часики «Радо», заблиставшие на запястье Юджина, вызывали неподдельное восхищение у понимающих людей.

К Салему Ежика зазвал его старинный приятель, с которым они учились еще в средней школе, Семка Соткин. Семка после окончания МГИМО остался там аспирантом на кафедре международных экономических отношений и нежился в обществе отборных студенток, якобы шептавших ему, что прелестней его черных кудрей нет ничего на свете. Соткин был еще тот враль, и Ежик не очень верил, что черная мочалка, которая торчала на его башке, сильно возбуждает окружающих красавиц. Аспирант он был никакой, потому что, как и Ежик, имел родителя, способного обеспечить сыночку теплое место в этом суровом мире. Семкин папик рулил каким-то управлением МИДа и имел ранг «чрезвычайно уполномоченного» посла.

На первом же приеме с Ежиковым познакомился молодой английский дипломат Стив Йенсен, занимавшийся в своем посольстве экономической проблематикой. В том, что Стив действительно сек в экономике, Ежик засомневался с первого разговора, настолько несуразными были его вопросы. Более того, англичанин не врубался в ответы, которые Юджин давал ему на довольно сносном английском языке. Однако все это мало смущало Ежика, потому что англичанин был интересным парнем. Он увлекательно рассказывал об английской эстраде, прекрасно знал историю битлов, был тонким знатоком моды и кухни. Короче говоря, от Стива можно было черпануть европейской культуры, и Юджина это очень увлекло. Йенсен же, в свою очередь, вскользь опросил Евгения о его скромной личности, и когда узнал, что тот работает у премьера, проникся к нему чувством, близким к эротическому. Весь вечер англичанин обхаживал Ежика, всеми силами стараясь ему понравиться, и на прощание предложил встретиться еще раз для обсуждения проблем современной культуры.

На следующей встрече, которая проходила в ресторане «София», речь зашла о делах земных, и Ежик не стал скрывать, что его зарплата немногого стоит, а от родителей особой поддержки нет. Здесь он откровенно врал, потому что ни в чем нужды не испытывал, а тоска у него образовалась потому, что папик наотрез отказался давать деньги на БМВ-кабриолет, который ему предложили по знакомству. Москва уже начала наполняться иномарками, и не было для Ежика и ему подобных ничего престижнее, чем заиметь крутую тачку. У родителя же была на это другая точка зрения, и он просто опасался, что непутевый отпрыск наделает на таком мощном звере беды. Папик неколебимо указал Юджину на красную «девятку», подаренную год назад по случаю получения им диплома, и сказал, чтобы о большем наследник не смел и мечтать.

Оказалось, что Стив является фанатом-автолюбителем, очень хорошо разбирается в машинах и знает в Европе места, где их отдают практически задаром. У собеседников появилась одна общая животрепещущая тема. Юджин насел на Стива с просьбой помочь ему добыть такой автомобиль, однако тот вдруг неожиданно печально сказал, что у них ничего не получится, так как к Юджину через пару дней придут из КГБ и попросят прекратить дружбу с англичанином.

– Почему это, – возмутился Ежик, – у нас перестройка на дворе. Прошло время, когда нам по рукам били.

– Ты же понимаешь, Юджин, перестройка перестройкой, а КГБ свое дело делает и от посольства всех ненужных людей отсекает. Ты же работаешь в аппарате правительства. Конечно, чекисты тебе запретят со мной общаться, так что извини, с машиной я тебе помочь не смогу.

– А почему я должен докладывать на Лубянку о знакомстве с тобой? Не буду я докладывать. Они и не узнают никогда. И звонить тебе в посольство я не буду. Коню понятно, что твой телефон прослушивают. А если ты мне из автомата домой будешь звонить, так и отлично. Уж наш-то телефон в порядке, папика без санкции Крючкова никто на прослушку не поставит. А для этого, Стив, надо иметь очень веские основания. Так что, не робей.

– А ты, я вижу, не робкого десятка, это мне нравится. С тобой, наверное, можно и не только автомобильные дела прокручивать.

– Ты о чем это?

– О деньгах. Ты ведь говоришь, что тебе их не хватает, так?

– Точно. Не хватает.

– А по образованию ты экономист, лучший в Союзе факультет закончил. Подручных материалов у тебя на работе полно. Вот и напиши мне справку по экономическому положению в СССР на текущий момент. Выдели две-три основных проблемы. Если материал получится, я тебе заплачу. Мне все равно кому платить, людям Ананбегяна или тебе. Кстати, помощниками этого академика я не очень доверяю. Из Лондона присылают скептические оценки их материалам.

– Так ты что, имеешь здесь корреспондентов?

– А как ты думал? Ни я, никто другой из посольства в вашей кухне не разберется. А освещать положение надо, сам понимаешь, Лондон требует. Поэтому у нас есть фонд на заказ экспертных работ среди местных спецов. Раньше ваши люди боялись с нами сотрудничать. А сейчас – сколько угодно. Благо, мы неплохо платим.

– Ну и сколько примерно?

– Если оценка материала хорошая, то может доходить до пятисот долларов за печатную страницу.

В мозгах у Ежика что-то чирикнуло, и он увидел розовое зарево над лазурным побережьем тропического архипелага. На фоне ласковых волн, в ярком свете солнечных лучей стоял БМВ-кабриолет дивного лимонного цвета. На эту желтую мечту, отставив попку, опиралась безумной красоты блондинка в бикини, а за ней, насколько хватит глаз, качались в ритмах какого-то неведомого блюза широколистые пальмы.

– Стив, а ты не на шпионаж меня подбиваешь? – ослабевшим голосом из последних сил спросил Юджин. – Слишком все хорошо, чтобы быть правдой.

– Юджин, шпионаж начинается там, где появляются государственные секреты. Я бы от них не отказался, конечно. Но тебе я предлагаю написать анализ, опираясь на открытые данные. Никто и никогда не сможет тебя упрекнуть в нарушении закона, понял?

– Я напишу такой анализ, давай вопросы.

– Хорошо, ты их получишь на следующей встрече. Только сначала давай договоримся, как будем встречаться, чтобы о нашем контакте никто не знал.

Этой ночью Ежик не спал. Он прокручивал разговор с англичанином с разных сторон и каждый раз возвращался к сладостному выводу о том, что Фортуна стала поворачиваться к нему лицом. Теперь он сможет настричь достаточное количество «зелени», чтобы зажить достойной жизнью. Бедняга не подозревал, что попал в то психологическое состояние, которое на языке всех разведок мира называется одной фразой: «Коготок увяз».

Ежиков не мог догадываться, что теперь его поведут безжалостно и умело прямо в агентурную ловушку, используя его недалекий ум, отсутствие сыновьего чувства к Родине и жадность к деньгам. И путь этот не будет выстлан розами.

Первое мучительное разочарование он испытает совсем скоро, когда вместо ожидаемых пары тысяч «зеленых» за десятистраничный анализ Йенсен небрежно бросит на стол одну бумажку достоинством в пятьдесят долларов и в сочувственной, но непререкаемой манере выльет ведро помоев на его труд. На труд, который Ежиков впервые в жизни писал ночами, проклиная себя за то, что кое-как учился в университете, вынеся из него по существу фиктивный диплом. Англичанин не преувеличивал убожества его работы. У специалистов ничего, кроме насмешки она не могла бы вызвать. Быстро разобравшись, с кем имеет дело, СИС решила долго не дурить голову Ежику никому не нужными анализами. Британские разведчики точно оценили натуру этого человека и взяли направление на то, чтобы нарастить его аппетиты и подвести к краже секретных документов. Доступ к таким документам у парня имелся. Делалось это просто. Все «анализы», вымученные Ежиком бессонными ночами, безжалостно осмеивались, и в заключение выдвигалось пожелание «довести бумагу до ума» небольшим секретным фрагментом. Оплата ставилась в зависимость только от этого фрагмента, и он, в конце концов, выработал условный рефлекс: не будет секретной составляющей – не будет и денег.

Через четыре месяца отчаявшийся Юджин Ежиков, в погоне за золотой птицей притащил секретную инструкцию правительства для МВЭС и получил за нее целых семьсот пятьдесят долларов. Начался его тайный путь Иуды, который не мог закончиться хорошо ни по земным, ни по небесным законам.