К словам учителя Марвин прислушивался одним ухом. Он сидел за последней партой и выводил стилусом на планшете то ли змею, то ли обыкновенную веревку. Линия перечеркнула записи по физике, но Марвин этого словно не заметил. Резкими штрихами он рисовал травинки. Несколько из них проткнули формулу давления твердого тела.

До уха донеслась фраза учителя о том, что «ро» в формуле — это плотность жидкости. Марвин удивленно вскинул брови и нарисовал лужу, в отражении которой висело яблоко.

Два года назад он, как и миллионы его сверстников, стал первоклассником. Поначалу Марвину даже нравилось ходить на уроки, слушать учителя и приносить домой хорошие оценки. Но затем интерес к всевозможным формулам, тестам и задачам стал угасать. Марвин боялся признаться в этом остальным детям, учителю и — сильнее всего — родителям.

— Так! И чем это мы тут занимаемся? А, Марвин? — металлический голос Марка Слотовича над самым ухом заставил мальчика вздрогнуть. — Ну-ка, дай мне сюда твою тетрадь.

По телу Марвина пробежала волна жара, когда планшет с формулами и рисунками попал к учителю. Тот раздраженно схватил его манипулятором и замер, на голове задрожала антенна, сильнее выдвинулись бинокуляры. Да, порой ученики рисовали на полях каракули и загогулины, но чтобы солнце, траву и лужу…

Позади учителя поднялся забияка Платон и, театрально скривившись, сообщил классу о рисунке. Кабинет взорвался смехом. Марк Слотович прикрикнул на ученика и повернулся к классу. Все разом затихли, но не отвернулись.

Выждав несколько секунд, учитель обратился к Марвину:

— Я буду вынужден сообщить твоим родителям. Пока еще не поздно что-либо предпринять. — Последовала пауза, в которой Марк Слотович окончательно собрался с мыслями и проговорил скорее самому себе: — Назвать сына в честь знаменитого ученого! А он такое вытворяет. Несчастные родители. И это при его высоком коэффициенте интеллекта… Марвин, ты хоть в курсе, какой у тебя сейчас IQ?

Класс снова засмеялся, но учитель пригрозил задирам дополнительными задачами на дом. Дети отвернулись от Марвина и стали недовольно перешептываться.

— Ну так что, какой у тебя коэффициент интеллекта?

— Сто сорок три, — мальчик опустил взгляд на парту.

— Да еще лет пятьсот назад твоего уровня IQ достигал далеко не каждый, а ты вот так бездарно тратишь время на уроке.

— Но мне и так все было понятно, — оправдывался Марвин.

— Ты посмотри-ка на Бора, — за соседней партой смиренно сидел худой мальчик в очках. — Его IQ даже выше твоего, но на уроках он ведет себя прилежно и запоминает все, что я говорю. Потому что главное в нашем мире — дисциплина. Интеллект и самоконтроль — двигатели научного прогресса.

— Я тоже запоминаю, — сказал Марвин и осекся. Учитель посмотрел на него строго, насколько это мог сделать робот. — Извините, Марк Слотович, я больше не буду отвлекаться.

— Вот и славненько, — развернулся тот на гусеницах и поехал к доске, — но твоим родителям я все равно сообщу, — сказал он вдогонку. — Главное — не упустить момент.

Остаток урока дети поворачивались к Марвину и хихикали, однако он сидел спокойно, прилежно списывая информацию с огромного планшета на стене. Но мысли его были далеко. В них яблоко нашло в отражении лужи ветку, с которой упало. Жаль, что Марк Слотович начисто стер рисунок. Зато дома Марвину никто не помешает нарисовать сразу два.

Прозвенел звонок. Не дождавшись разрешения учителя, ученики вскочили с мест и бросились кто куда. Некоторые обступили Марвина, чтобы взглянуть на рисунок, но ушли с досадой.

Марвин неспешно собрал вещи, в одиночестве вышел из школы и побрел домой. Родители каждое утро давали деньги на проезд, но он редко садился на автобус. Звонкие монеты в кармане, накопленные за неделю, просились наружу, и в центре города им точно найдется применение.

Портфель оттягивал плечи, словно в него положили старинные бумажные учебники, а не легкий планшет. Марвин лавировал в потоке людей и роботов, высматривая вдалеке магазин со сладостями. Толпа становилась гуще, вытесняла его к тротуару и будто нарочно подтолкнула к другому магазину.

Дверь раскрылась перед Марвином автоматически и впустила в лабиринт стеллажей. Он когда-то слышал о забавных книжечках с картинками и текстом к ним. Комиксами интересовались только роботы. Вот и здесь они сновали между полками.

— Чем могу помочь? — поинтересовалась робокасса, походившая на говорящий банкомат. — Могу посоветовать «Суперробота», «Бэтробота» или «Робота-паука».

— Я… — растерялся Марвин.

— Ну, или еще есть «Роботы Икс» и «Железный робот». Тебе что больше нравится?

— Я никогда не читал комиксы…

Робокасса посмотрела на странного покупателя и развела «руками».

— Тогда посоветую лично от себя «Робота-варвара», «Термиробота» или «Черепашек-роботов».

— А что-то кроме роботов есть?

— Где-то должно быть. Думаю, тебе надо в самый конец магазина. Там на полках хранятся комиксы, когда-то сделанные людьми. Только сомневаюсь, что они тебе будут по карману. Им не меньше четырехсот лет. С тех пор люди ничего нового не выпускали.

Марвин шмыгнул мимо андроида в виде пышногрудой брюнетки за ближайший стеллаж. Его взгляд привлек огромный зеленый робот на обложке: бицепсы и пресс с кубиками, отверстие на месте рта и взирающие на покупателей выпученные бинокуляры. Марвин хихикнул.

— Что смешного? — стоящий рядом робот с подозрением посмотрел на него. — Ты что, человек? И что же ты здесь забыл? Магазин научной литературы через дорогу.

Робот напоминал колесо со спицами, из центра которого выходили с каждой стороны по два манипулятора, а над самим колесом возвышалась на узкой трубе плоская голова с антенной.

— Нет, мне нужен комикс. — Марвин вспомнил об уроках и потупил взгляд.

— Никогда не видел, чтобы человек заинтересовался комиксом, — робот покачал головой. — Ну, бери тогда «Халка», раз уж обратил на него внимание. Я его лет сто назад прочитал, отличный комикс, не пожалеешь.

— Да нет, спасибо, я, пожалуй, возьму что-нибудь другое. А это что такое? — заметил Марвин комикс у робота в манипуляторе.

— Ха! Это уж точно не для таких маленьких, как ты, — все микросхемы попортишь. То есть я хотел сказать, нервов не напасешься. — Марвин подошел ближе, и робот показал обложку. — «Ходячие мертвецы», слышал?

— Нет, — мальчик ужаснулся, представив разгуливающие трупы.

Ему пояснили, что таких мертвецов называют зомби — это роботы, в программное обеспечение которых проник вирус. Им не помогла даже антивирусная защита, но вместо того, чтобы выйти из строя и валяться грудой металла, они продолжают функционировать. Зомби бродят целыми днями в поисках уцелевших роботов — при этом сами постепенно ржавеют и разваливаются, — а когда находят очередную жертву, то набрасываются и разбирают на шурупы. А кому удается сбежать, но с него сняли хоть одну деталь, то он со временем тоже превращается в зомби. Потому что вирус передается с машинным маслом.

— Круто. Я, пожалуй, возьму этот комикс.

— Еще бы. Только я, если что, предупреждал. — Робот посмотрел на мальчика, но тот не отказался от своих слов. — Тогда бери первый номер и пошли. Тебя, кстати, как зовут?

— Марвин, а тебя как?

— Фрейм.

Робокасса поместила комикс в специальное отверстие на корпусе, а затем выплюнула покупку Марвину в руки.

— С тебя одна робопюра и десять робонет.

— Черт, не хватает… — расстроился мальчик, пересчитав свои монеты.

— Только не пускай воду, я дам тебе денег, — сказал Фрейм. — Мне тем более со скидкой, как-никак двести лет здесь скупаюсь.

Попрощавшись с роботом, Марвин с воодушевлением заторопился домой. С обложки его приглашал в фантастический мир робот-шериф в ковбойской шляпе и с дробовиком. В отражении разбитых витрин наступали зомби, готовые вцепиться в него манипуляторами.

У подъезда Марвин забросил комикс в портфель и только потом приложил палец к идентификатору на замке, чтобы журнал с картинками не попал в объектив камеры. На кухне слышались взволнованные голоса родителей. Он снял обувь, попробовал пройти в комнату на цыпочках, но папа заметил его краем глаза.

— Сынок, подойди сюда.

Марвин послушался. Как нередко бывало после работы, родители сидели за чашечкой чая и смотрели по визору новости науки. Робот-ведущий в пиджаке и при галстуке рассказывал о строительстве коллайдера на Марсе и связанных с ним будущих открытиях.

— Марвин, — отец всегда старательно изображал строгого родителя, но сейчас он не притворялся, — звонил Марк Слотович, сказал, что ты… рисовал.

— Дай сюда планшет, — протянула руку мама.

— Он их все равно стер, — сказал Марвин, снимая портфель с плеч.

— Их? — переспросил отец. — Ты хочешь сказать, что нарисовал несколько объектов? Непостижимо.

Марвин потупил взгляд. Пока мама пыталась выудить рисунок из памяти устройства, отец внешне спокойно пил чай и посматривал на визор, словно сын просто пришел показать оценки. Внутри старший Савински задавался одним вопросом: неужели гены были не до конца нокаутированы во время эмбриогенеза?

— Что будем делать? — поинтересовался отец, отставив чашечку.

— Все зависит оттого, что я найду… О! Готово.

Родители надеялись увидеть всего лишь непонятные каракули, а вместо этого планшет показал чуть ли не целую картину.

— Без генной терапии здесь не обойтись, — отец поглядел Марвину в глаза. — И никому ни слова. Ты слышишь? Никому.

— Марвин! — крикнула мама, хотя сын находился рядом. — Как это понимать?

— Ну… — замялся он, не рискуя смотреть на родителей, — мне просто захотелось что-нибудь нарисовать. Я не знаю. Захотелось изобразить окружающий мир.

— Лучше бы ты изобразил его через формулы. — Отец перевел взгляд на жену: — Завтра же отведем его к врачу, с этим затягивать нельзя. Полное секвенирование генома, анализ мозговой активности, тесты с раздражителями… Пускай проверят его на известные изъяны делеции и дупликации. Может, заодно пару пунктов IQ себе накинет, когда перестанет думать о всякой чепухе.

Марвин стоял молча. Отчитывали его редко, но он давно усвоил, что в таких случаях лучше не говорить, а только кивать и соглашаться. Родители строили предположения о странных наклонностях сына, а Марвин гадал, что же приготовил ему комикс.

— Мы вынуждены прервать наши новости, — сообщил визор, и родители наконец-то замолкли. — Только что мы получили подтвержденные данные от ученых из астрономической обсерватории на Луне. Если вы сейчас стоите, то советую всем присесть. — Робот выдержал паузу и продолжил: — Недалеко от Солнечной системы была обнаружена блуждающая черная дыра. Она движется в нашу сторону. По предварительным оценкам, через пять лет пройдет сквозь облако Оорта и затем пролетит рядом с Землей. Ученые пока не берутся предсказать последствия.

* * *

Марвин смотрел на пустой экран планшета и думал над заданным вопросом учителя. Дисциплину «Упадок эпохи искусства» он любил за информацию о старом мире. В нем бы его рисунки, сделанные на уроках, впечатляли людей. Теперь же они вызывали у сверстников непонимание и агрессию, но Марвин продолжал «набивать руку», как говорил Фрейм. Он рисовал деревья, которые могли расти на Земле, если бы на ней изменился состав атмосферы. На экране его планшета меняли направление реки и клеточные процессы, зажигались новые звезды и шло время вспять. Он думал над словом «революция», услышанным на уроке истории, и не заметил, как гусеницы Марка Слотовича остановились возле него.

— Марвин, у тебя есть вопросы? — робот приблизил бинокуляры к лицу ученика, внимательно изучая мимику. Он беспокоился, как мог делать только робот-учитель — не придется ли в который раз сообщать родителям о рассеянности Марвина.

— Нет.

Марвин успел стереть наброски до контроля новых знаний. Больше он не попадался Слотовичу по глупости. А все нарисованное отправлял Фрейму на хранение.

— Тогда сформулируй три постулата эпохи прогрессорства и робототехники. — Учитель передал команду на экран, и там появились графы журнала с фамилией Марвина и клеточкой для оценки за урок. Курсор нетерпеливо мигал.

— Роботы — самое прогрессивное творение ума человека, служащее облегчению его жизни и содействию научно-технической эволюции. Роботы также занимаются литературой, живописью, музыкой, кинематографом и прочим, оставляя человеку дорогу логики и ясного ума, без энтропии искусства. Человек, являясь создателем роботов, не должен вмешиваться в их сферу деятельности, а должен посвящать жизнь науке. — Марвин, как и другие дети его возраста, обладал феноменальной памятью и понимал, что учитель не просто проверяет знания.

— Молодец. Теперь сформулируй основную догму отрицания искусства на основе трех постулатов. — Бинокуляры стали еще внимательнее следить за лицом Марвина. Ответ был знаком всем с детства.

— Искусство в любом своем проявлении нарушает развитие человечества, направляет его на достижение непродуктивных показателей, приводит к растрате человеческого ресурса и снижению коэффициента интеллекта, — выпалил Марвин, краснея. Щеки выдавали его ложь в любой ситуации, но Слотович воспринял эмоции человека как должное — волнение перед ответом у доски.

— Молодец. Ты справился с заданием, — учитель подъехал к экрану, и напротив фамилии Марвина появилась пятерка. Цифра смотрела на него укоризненно. Конечно, Марвину это казалось. Но сам он знал о лжи, потому вернулся за парту с понуренными плечами.

— Мутант, — прошептал сидевший сзади Платон. Прозвище закрепилось за Марвином два года назад. Так дети называли того, кто хотя бы раз попался на занятии искусством. Генетику в школе проходили третий год, и ученики давно знали, что известные гены, отвечающие за порывы к искусству, исключаются из генома каждого младенца. Развитие идет по строгой программе и без отклонений на вольные мысли. Дети растут в одинаковой среде, едят пищу соответственно возрасту, не превышают недельную норму сладостей. Каждый год школьники сдают кровь на анализ генома, и выявленные неправильные последовательности аминокислот сразу же корректируются.

После рисунка с яблоком, висящим над лужей, Марвина обследовали особо тщательно в закрытой лаборатории. К нему не пускали родителей, хотя именно они настояли на подробном анализе генома. После недельных тестов ему ввели профилактическую вакцину, но, вернувшись домой, Марвин снова взялся за рисование. Времени у него стало больше — родители ушли в работу с головой, а няньку — старого андроида — Марвин научился отключать сам. Он мог бы отключить любого учителя, зная ключевую комбинацию слов. Марвин выявлял ее в разговоре с роботом, но не хвастался перед другими — хитрость и коварство преследовались в обществе еще сильнее, чем атавистическая склонность к искусству.

Направляясь по коридору в галдящей толпе, он слышал перешептывания у себя за спиной. Но потом все забыли о нем и побежали к стене, на которой обычно вывешивались школьные газеты и объявления. Робот-уборщик уже пробирался сквозь толпу детей, чтобы очистить стену от приклеенного скотчем рисунка. Красно-синий портрет человека-паука заставил Марвина улыбнуться.

— Марвин, тебя вызывают к директору. — Марк Слотович бесшумно подкатил к нему и сообщил неприятное известие. Улыбка исчезла с лица, Марвин догадывался, о чем его будут спрашивать.

Директора никогда не было на месте с тех пор, как лучшие умы планеты стали искать защиту против черной дыры. Его заменял андроид — точная копия директорской головы на металлическом каркасе возвышалась над столом со встроенным сенсорным экраном. На нем светилось досье ученика школы «для детей с коэффициентом интеллекта от 130» Марвина Савински.

— Здравствуйте, профессор Марс, — тихо сказал он.

— Здравствуй, Марвин, — лицо андроида выглядело настоящим, но мальчик с первых дней жизни имел дело с роботом-няней и с ходу определял живое существо даже на экране визора.

— Садись, — директор протянул манипулятор, выезжающий из металлического корпуса-тела, и отодвинул стул для посетителя. — Разговор будет долгим.

Марвин подчинился, рюкзак поставил у ног. Из открытой сумки выглянул уголок альбомного листа, и пришлось его незаметно толкнуть ногой.

— Марвин, какой у тебя коэффициент интеллекта? — Директору это было известно, но он требовал, чтобы о своем уровне знал каждый ученик.

— Сто сорок три, — ни родители, ни учителя не баловали Марвина похвалами, особенно сейчас. Мама и папа пропадали на работе, редко ночевали дома, оставляя сына на няньку. Только не наука воспитывала ребенка, а книги и фильмы прошлых веков открывали в нем то, чего не давал ни один урок Марка Слотовича. Статистика одобряла его знания. За счет таких, как Марвин, средний уровень IQ ежегодно рос.

— Твой уровень очень высок, Марвин. Ты быстро осваиваешь новые массивы информации, используешь их с максимальной эффективностью на практике. Понимаю, тебе скучно сидеть на уроках и слушать то, что ты уже успел прочесть и запомнить, но таковы правила, Марвин. Развитие нашего общества строится на правилах, и мы обязаны пресекать нарушения на корню.

Марвину показалось, что манипулятор зажал его руку на случай побега из кабинета, но всего лишь показалось — директор только поменял слайд на «экране» своего стола. Теперь на нем выделялся человек-паук, словно в знак протеста против серости кабинета.

— Марвин, ты же знаешь, что это? Да? — профессор Марс смотрел на него с суровостью настоящего человека.

— Да, — лгать было практически невозможно — ген, отвечающий за вранье, притупляла ежегодная вакцинация. — Это герой комиксов. Старых комиксов.

— Почему тебя интересуют комиксы?

Марвин сглотнул.

— Мне интересно прошлое, профессор Марс. Я хочу написать научную работу о сравнении методов воспитания, применяемых в эпоху искусства и в эпоху робототехники и науки, — сказал Марвин и осекся. У него получилось соврать и даже не покраснеть. Невозможность этого события раскрепостила его, родила в голове такой взрыв, который возникает только при взрыве сверхновой. Потому Марвин продолжил говорить живо, как никогда: — Это будет полезно всем ученикам и будущим поколениям, профессор Марс. Я хочу доказать, что путь человека, увлеченного искусством, неизбежно приводит к коллапсированию личности. Искусство — это черная дыра, которая засасывает реальность человека. В будущем я надеюсь написать научный трактат на тему победы интеллекта над черной дырой искусства.

— Похвально, Марвин, — остановил его андроид. — Ты рассуждаешь не как девятилетний мальчик, а как вполне взрослый человек. И я скажу тебе как взрослому — если бы не твои превосходные гены, а также гены родителей — светил современной науки, то я бы без сомнения отчислил тебя из школы и направил на принудительную генную терапию.

Марвин ощутил жжение на щеках и потупил взгляд. Теперь он просто не мог солгать профессору — тот знал всё.

— Простите, я больше не буду вешать рисунки на стены.

— И на уроках будешь учиться.

— И на уроках буду учиться… — повторил Марвин, мысленно ожидая, что директор отпустит его домой и ничего не расскажет родителям. Те и так были разочарованы непослушанием сына. Они не могли найти на него управу из-за постоянной занятости, поскольку решали проблему, от которой зависела жизнь человечества.

— Скажи одно. Зачем ты это сделал?

В голове Марвина опять появилось то же новое слово «революция». Он чувствовал себя революционером, идущим против всех. Но он был всего лишь мальчиком и не мог изменить ничего. Только солгать в очередной раз вопреки генам:

— Я хотел спровоцировать их. Все сейчас заняты решением проблемы черной дыры, и шок мог вдохновить их на новые идеи.

— Ты сказал «вдохновить»? — Манипулятор протянулся к словарю с книжной полки, прикрытой жидким стеклом. Книга старого образца, созданная еще людьми с творческими навыками, легла перед Марвином на стол.

«ВДОХНОВЕНИЕ — степень творческого возбуждения, когда человек чувствует себя исторгнутым из области реальных впечатлений жизни и вовлеченным в круг отвлеченных переживаний».

Марвин прочел и не знал, что ответить на непоколебимую уверенность в своей правоте профессора. Он мог бы добавить слова Пушкина, поэта эпохи творческого романтизма, — «вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии», — но выдал бы себя еще сильнее. Марвин давно скачивал книги, написанные когда-то людьми для людей, читал их запоем, конечно, после выполнения всех уроков и нормативов. Эти книги наделяли его мозг особой силой. Он чувствовал, как она бегает по клеточкам тонкими нитями электрических разрядов и связывает совершенно разные в его привычном мире вещи.

— Простите, профессор Марс. Я озадачился поиском данных для научной работы и перечитал много книг, опровергающих теорию искусства. Борк Майнд писал об аномалиях творческого вдохновения и его побочных эффектах. — Марвин сам не понял, откуда его мозг почерпнул информацию в столь нужный момент, и едва сдержал улыбку.

— Да, я помню, о чем писал Майнд. Но тебе, девятилетнему мальчику, еще рано читать о пороках и психических расстройствах людей искусства. Тем более, эти изъяны давно искоренены в нашем обществе, и оно никогда уже не пойдет по прошлому суицидальному пути.

Марвину оставалось только кивнуть и надеяться на то, что профессор сочтет разговор оконченным. Марс решил добавить финальный аккорд:

— Марвин, сейчас не самое лучшее время для отката назад. Твои намерения ясны, но ум твой нужен человечеству. Ты должен идти по стопам родителей, учиться хорошо и не отвлекать их своим поведением от борьбы с космической угрозой. Я советую тебе записаться в группу инициаторов для младших классов. Они собираются после уроков и обсуждают проблему черной дыры. Я настаиваю, чтобы ты оставил рисование там, где ему место, — в прошлом.

Марвин едва не заплакал. Он вспомнил, как сжималось его сердце в день, когда папа нашел единственный рисунок на бумаге и порвал его. Когда во дворе сжигали книги, обнаруженные в подвале ветхого дома, а мальчишки выбирали эпитеты и обзывали ими друг друга. Марвин меньше испугался, когда ученые объявили о возможной гибели планеты.

— Хорошо, — выдавил он.

— Договорись, мальчик мой. Мы не будем отрывать твоих родителей от важной работы. Они пытаются спасти жизни миллионов людей.

* * *

— Признаюсь, это было нелегко, — сказал Фрейм, протягивая книгу.

Марвин взял ее так, словно от одного прикосновения бумага могла рассыпаться в пыль. На обложке сильно заросший человек в одежде из листьев шел по пляжу, оставляя следы, и прикрывался от жгучего солнца самодельным зонтом. На плече сидел красивый попугай, на заднем плане виднелись пальмы. Марвину не выдавали книги в библиотеках, и он поблагодарил робота. Читать в электронном варианте было опасно — родители в любой момент могли прошерстить память компьютера или планшета.

— Не знаю, чем тебе не угодил «Робинзон робот», — изрек Фрейм. — По-моему, читать о затерянном на астероиде роботе куда как интереснее, чем о человеке на необитаемом острове.

— Прости, но мне больше нравится читать о людях, — сказал Марвин, поколебался с секунду и добавил: — Да и писать у них получалось лучше.

— Вот, значит, как?

— Ну, мне так кажется, больше ведь не у кого спросить. Просто в тех книгах герои такие живые получаются, им сопереживаешь, проблемы поднимаются понятные мне, и стиль каждый раз своеобразный, в ваших книгах он какой-то грубый, что ли… в нем четко расписаны действия, нет образности.

— Понятно, понятно, мы не умеем писать, — обиделся Фрейм.

— Извини, просто я хочу сказать, что у вас это получается не так как у людей… — Марвин осекся, заметив, как бинокуляры друга раскрылись на максимум.

— Не так хорошо? Или просто не так?

Марвин замялся, но взял себя в руки и твердо ответил:

— Не так хорошо. Ты же и сам пробовал читать книги, написанные людьми, неужели не заметил, как сильно они отличаются?

— Заметил, — признался Фрейм. — Да, сильно отличаются — ваши книги скучные и непонятные.

Марвин улыбнулся. Конечно, робот не сумеет оценить глубину чувств автора: «На губах Челленджера играла ангельская улыбка, отчего щеки его вздулись яблочками; желчная гримаса исчезла с лица Саммерли, уступив место выражению благоговейного восторга». Фрейм так и не осилил «Затерянный мир» Артура Конан Дойля.

— В конце концов, никто никого не заставляет читать неинтересное, — сказал Марвин, и робот утих.

Недалеко в бурном потоке спешили по делам роботы, среди них терялись немногочисленные андроиды и совсем не попадались люди. Выходной близился к обеду, и Марвин ощутил одиночество. Родители вот уже четыре года пропадали на всевозможных конференциях и в лабораториях, пытаясь решить проблему черной дыры. Об этом говорили повсюду, но Марвин, как любой другой ребенок, просто не верил, что с ним может что-то случиться. Времени оставалось совсем немного, но он не сомневался — ученые найдут выход. Ведь среди них его мама и папа.

— Ладно, пойдем ко мне? Пока я буду обедать, ты можешь посмотреть какой-нибудь фильм, а потом я присоединюсь к тебе.

Фрейм часто бывал у Марвина и называл квартиры людей свалками. Он не мог понять, зачем держать у себя столько лишних вещей. Роботы хранят в боксе самое необходимое: запчасти, устройство для подзарядки, канистру с машинным маслом, ну и, конечно, визор с парой сотней каналов. Требуемый минимум для работы и проявления творческих способностей, пускай Марвин и считает, что конечный продукт выходит низкого качества. Фрейм еще два столетия назад отвел в боксе специальное место под стеллаж с комиксами и учился их рисовать.

Робот прямиком направился в детскую, а Марвин, оказавшись на кухне, включил визор. На экране возились ученые из главного исследовательского центра. Когда они только узнали о приближении черной дыры, то засыпали Совет предложениями о ядерных боеголовках, чтобы изменить траекторию объекта. Позже люди остыли, отбросили эмоции и прибегли к помощи интеллекта, генерируя просто фантастические идеи.

Группа британских ученых предложила собрать воедино облако Оорта и сделать из него еще одну черную дыру, которая засосет мелкую блуждающую. Но они не знали, что потом делать с новоявленной дырой, хотя уверяли, будто та не будет нести опасности. Даже наоборот — вращаясь по орбите, она сможет «подчищать» космические тела, стремящиеся пересечь границу Солнечной системы. Но идею Совет все равно отклонил, сославшись на то, что столь массивный объект со временем поменяет орбиты тел в системе. Тогда планеты и Солнце будут вращаться вокруг него.

Японские ученые предложили разработать специальную сферу и поместить в нее черную дыру, чтобы нейтрализовать силу притяжения силой отталкивания сферы. Русские же решили эту сферу «вывернуть наизнанку» и «надеть» на Землю с Луной, чтобы рядом проходящая черная дыра не смогла зацепить планету. Совет счел невозможным при нынешнем уровне знаний соорудить подобную защиту в короткие сроки.

Однажды против дыры предложили использовать роботов. Этот вариант до сих пор нравился Фрейму, и он расстроился, когда Совет отверг идею. Два года назад американцы придумали запустить к черной дыре около сотни роботов. Находясь на расстоянии, близком к горизонту событий, они бы специальным устройством разложили ее на газы. Устройство еще предстояло изобрести, а Фрейм был готов к полету хоть сейчас.

— Передачу смотришь? — вошел в комнату Марвин, после того как перекусил. — Мне пора делать домашнее задание. Мама и папа скоро будут звонить…

— Можно я еще побуду здесь? Никто пока не пришел.

— Хорошо. — Марвин уселся на кровати. — Поищи новости, может, расскажут что-то новое о Ковчегах.

Фрейм переключал каналы. Мультфильм «Робот в сапогах» — редкое развлечение в последние годы — сменила реклама розового корпуса со стразами. Даже известие о конце света не оставило мир без гламура для роботов. Через несколько каналов попался андроид, ведущий репортаж из специального дока на Луне.

Позади корреспондента кипела работа. Сотни роботов сновали по палубам, строя Ковчеги. Ни Марвин, ни Фрейм не догадывались, что крылось за этим древним названием. Они только знали, что человечество сможет покинуть Солнечную систему, избежать гибели. Фрейм всегда говорил, что звезды не такие уж и далекие, главное — запастись книгами, фильмами и комиксами, и тогда двести лет полета не покажутся длительным сроком.

Марвин понимал, что со временем на палубе Ковчега прошлая жизнь представится сном, забудутся день и ночь, изменчивость погоды и океан. Но другого выхода может и не оказаться.

Робот-корреспондент поведал о том, что тысячи Ковчегов уже готовы принять всех ученых и более половины роботов. Через год достроят остальные, и тогда все судна запустят с поверхности Луны. Черная дыра как раз приблизится к облаку Оорта. В невесомости Ковчеги соединят в один большой корабль. В длинном перечне полезных вещей, которые обязательно отправятся в полет, произведений искусства, разумеется, не было.

Марвин сглотнул ком в горле и подумал, что слишком легко человечество отвергло историю. Труды искателя закономерностей Леонардо да Винчи используют все ученые до сих пор. А ведь он был сторонником «познавательной живописи»… Размышления Марвина прервал зуд в ухе — имплантированный под кожу передатчик реагировал на импульсы дверного сканера.

Марвин слегка сдавил мочку уха и посмотрел на ладонь. На ней появился экран, и словно из окна другого мира показалась уставшая мама. Откуда-то сбоку послышался раздраженный голос отца. Родители стояли у входной двери и о чем-то спорили.

— Фрейм! Родители вернулись. Быстрее, я выпущу тебя через заднюю дверь! — Марвин посмотрел на робота извиняющимся взглядом.

— Да ладно, я все понимаю. — Фрейм направился в коридор и едва не уперся в живот, входящего в дом отца.

— Марвин! Вместо того чтобы прочесть наше сообщение и разогреть еду, ты торчишь здесь вместе с… роботом?!

Ответить было нечего. Фрейм разогнал колесо на полную мощность и, не попрощавшись с другом, выехал на улицу. Марвин попытался его догнать, но отец схватил за футболку.

— Мы еще не договорили, — строгий тон не предвещал мягкой беседы.

— Я не потерплю в своем доме это колесо!

— Он мой друг. — Марвин едва сдерживал слезы.

— Мало того что рисованием увлекся, так еще и с роботами дружишь! Что ты сделаешь завтра? Бросишь школу?

— Ну, милый, успокойся, — вмешалась мать. — В конце концов, это не смертельно. В отличие от черной дыры — вот куда тебе следует направить агрессию.

— Не смертельно? Ты только вдумайся — наш сын водится с рисовальщиком глупых комиксов!

— Папа, папа! Он не виноват!

— А кто постоянно мешает тебе заниматься? Почему ты отстаешь от моего графика? Думаешь, я не знаю о твоем тайнике?

Марвин обомлел и даже перестал плакать. Он мог бы сказать, что стремление к порядку погубило древних греков, но думал о другом. В тумбочке и под кроватью он прятал книги, написанные человеком, и фильмы, в которых когда-то снимались люди. Но больше всего Марвин дорожил рисунками и хранил их в шкафу на полке под свитерами и штанами. Они манили к себе. Он часто их доставал, рассматривал и садился рисовать что-то новое. На листах Ковчеги мчались сквозь звезды, планета готовилась принять новых обителей, пустовала Земля, оставленная на произвол судьбы. Черную дыру Марвин боялся рисовать, будто верил, что таким образом опасения сбудутся.

— Милый, давай не будем скандалить. Мы устали, обсудим все завтра на свежую голову, — мать изо всех сил защищала ребенка, но отец был неприступен.

— Ты же видела, чем он там увлекается вместо физики? Какой толк с этого рисования, красок, цвета…

— А как же «Слово о происхождении Света, новая теория о цветах…» Ломоносова! Он первым заговорил об электрической природе света! И все это… на примере мозаики!

— Я сейчас тебе покажу Ломоносова!

После отцовского крика Марвин побежал к себе в комнату. Сдерживая плач, он достал незаконченный рисунок и карандаши. На бумаге космос благодарно впитывал даримые ему цвета и с каждой секундой преображался, пока в коридоре сердился отец и заступалась за сына мать.

Дверь в комнату раскрылась. Марвин продолжил рисовать, сидя за столом. Он больше не прятался от родителей.

Отец подошел к нему решительно, но от увиденного попросту забыл, что хотел сказать, и выдал только нечленораздельные звуки.

— Ты… — выговорил он так, будто отрекся от сына, посрамившего имя основателя лаборатории искусственного интеллекта — Марвина Мински. Отец, тяжело дыша, выдрал рисунок из детских рук и уставился на него.

Необъятная глубина космоса, украшенная россыпью звезд и газовой туманностью розового оттенка, хранила планету с голубыми океанами и ее испещренный кратерами спутник. Две капли слез расплывались на бумаге, и отец увидел, что сын виновато перебирает карандаши.

— А что? Красиво, — сказала мать, прогнав тишину. — А почему у тебя такой странный белый карлик? Что это вокруг него?

Марвин посмотрел на родителей блестящими глазами, шмыгнул носом и выдавил обиженно:

— Это черная дыра.

— Так она у тебя белая, — удивился отец.

— Я боюсь черную дыру. — Марвин промокнул рукавом глаза. — Я нарисовал белую, потому что она не всасывает космические тела. И Землю тоже не может засосать. А свечение вокруг нее — частички когда-то погубленных планет. Теперь они вырываются наружу.

Марвин услышал резкий вздох и только успел заметить, как отец хлопнул себя по лбу, схватил рисунок и выбежал из квартиры. Жена бросилась за ним. Мальчик смотрел в окно, как родители вызывают такси, срочно уезжая в лабораторию.

* * *

Марвин впервые шел по школьному коридору и не боялся, что кто-то случайно заглянет в его рюкзак и увидит рисунки. Он нес показать их ученикам и знал, что смеяться они не станут. Сверстники и даже старшие школьники с недавних пор смотрели на него с интересом, без удивления и злобы, как раньше.

Марвин отправился не в класс, а в актовый зал, где его уже ждали заполненные кресла. Он сел в первом ряду с краю, рядом притормозил Фрейм, украсивший разноцветными ленточками спицы своего колеса. Поблизости следил за порядком Марк Слотович. Марвин гордо посмотрел на красную трибуну посреди сцены. Он знал, кто с минуты на минуту появится на ней, заговорит в микрофон и улыбнется ему.

Сперва к трибуне подошел профессор Марс — настоящий, не тот андроид, принимавший в кабинете посетителей. Он дождался, пока стихнут аплодисменты, и сказал:

— Доброго дня, земляне. Я рад видеть здесь, в нашей школе, всех учеников и их родителей, учителей и лаборантов, людей и роботов. Я рад, что Земля осталась нашим домом. Я рад, что нам удалось спасти планету. Но еще больше меня радует то, что сегодня на эту сцену выйдут люди, которые сумели побороть нависшую над человечеством угрозу. Встречайте физиков и астрофизиков, инженеров и астрономов. Их изобретения и расчеты превратили смертельную опасность — черную дыру — в друга нашей планеты — белую дыру. Аплодируем стоя!

Зал поднялся, когда на сцене появилось с десяток человек в белых костюмах с эмблемами Космического агентства по чрезвычайным ситуациям. Марвин тоже вскочил, но приветствовал только двоих — папу и маму. Они стояли и улыбались ему, всем людям в здании школы и на планете. За их спинами, на большом экране, превращенном в глубины космоса, распускались звезды и мирно манила голубыми океанами спасенная Земля.

— Я хочу сказать спасибо своему сыну Марвину. Он не просто один из лучших учеников школы. Он очень талантливый и — я не побоюсь этого слова — творческий мальчик. Его тяга к рисованию спасла нашу планету. — Отец Марвина подошел к микрофону и рассказал о том, как рисунок сына привел его к победе над ловушкой гравитации. — Теория Хокинга говорила об античастицах, которые покидают черную дыру. Ученые создали полярные частицы и, отражая энергию черной дыры, заставили ее гореть и испаряться. Несколько дней астрономы фиксировали необычное свечение белой дыры. Ее фотографировали, рисовали, ею восхищались, как раньше северным сиянием или радугой. Небольшой «огарок» размером с астероид просто промчался мимо Земли, унося пятилетние тревоги на край Вселенной.

Фото минимальной «планковской» черной дыры появилось на экране под бурные овации.

— Благодаря случаю с черной дырой и под давлением нескольких выдающихся ученых Совет пересмотрел отношение к искусству. — Отец нашел глаза Марвина среди зрителей.

В зале стало заметно тише. Многие не смогли поменять взгляды на искусство, к которому относились с пренебрежением совсем недавно.

— Сказать, что мы недооценивали эту культурную отрасль, — ничего не сказать, — продолжил старший Савински. — Переложив искусство на роботов, чтобы целиком и полностью посвятить себя науке, мы лишились возможности мечтать и воплощать мечты в реальность. Без умения мечтать нет настоящего прогресса.

На задних рядах раздались голоса.

— Я хочу сказать, что хоть мы и избавились от угрозы черной дыры, но наша жизнь в скором времени все равно изменится. Изменится в лучшую сторону. И я очень счастлив и горд, что толчком к этому послужил мой сын Марвин.

Редкие хлопки через секунды слились в поток оваций.

Марвин не стеснялся слез на глазах и наблюдал за другими детьми. Они догадывались, что жизнь на уцелевшей Земле потечет иначе под знаком белой дыры Марвина. Кто-то будет ждать открытия библиотек с художественной литературой и посвятит себя искусству. Кто-то будет ненавидеть книги и картины, останется технарем и создаст защиту для Земли на будущие века. Марвин просто улыбался, зная, что с понедельника в школьном расписании добавится новый предмет — «Основы безопасного искусства». Он знал — это только начало.