За пару-тройку недель я более или менее освоилась. Покупатели к нам заходили однотипные — средний класс, секретарши в шмотках из испанских универмагов, будущие домохозяйки, с пальцами уже слегка траченными слишком частым употреблением моющих средств, и женихи в костюмах-тройках. От них веяло недолговечной радостью, которой вскоре — это чувствовалось — предстоит сгинуть под тоннами разогретых в микроволновке блюд, яростным детским плачем (зубки режутся!) и бессонницей конца месяца, когда непонятно, на что жить до зарплаты. Я смотрела на них и угадывала, как начнут преждевременно стареть их руки, покрываясь пятнистой сыпью, мозолями и шрамами. Меня восхищало то непостижимо веселое смирение, с каким они, улыбаясь во весь рот, дружными рядами шагали на гильотину. Полагаю, ежедневное близкое общение со всей этой публикой стало для меня самой надежной прививкой против брака. Впрочем, мне нравилось ощущать себя хозяйкой зала, точно знающей, где что лежит, и способной с закрытыми глазами найти в подвале нужную модель. В этой лавке я чувствовала себя как дома. Привыкла к абсурдным требованиям клиентуры. На работу являлась вовремя, консультировала покупателей — не всегда удачно, зато без нахальства, и с нетерпением ждала обеденного перерыва, чтобы остаться с глазу на глаз с девчонками.

В тот день Синди за обедом сообщила нам, что познакомилась с одним человеком. Даже ее смелое декольте сияло широченной улыбкой. Лола выслушала новость с материнской подозрительностью. «Кем он работает? Опять какой-нибудь бармен, мечтающий стать киноартистом?» Ничего подобного, затрясла головой Синди. Он специалист по финансам, хорошо получает. Красивый. Обаятельный. Похоже, словарь Синди включал в себя от силы десятка полтора лексических единиц. Очевидно, в отсутствие технических средств, потребных для осмысления сложности окружающего мира, жизнь невероятно упрощается. Лола тем временем продолжала наступать, облизывая перепачканные майонезом пальцы. «Где ты с ним познакомилась? В ночном клубе? Ха, значит, он бабник». Но Синди не сдавалась. Удары она принимала со стойкостью боксера, не моргнув глазом. Старая Огюстина, как обычно, делала вид, что поглощена мытьем стаканов, а сама, ушки на макушке, не пропускала ни слова из нашего разговора. К третьему раунду она решила, что арбитру пора вмешаться.

— Отстань от нее, Лола! И почему тебе так неймется, если у людей все хорошо? — спросила она.

Глаза Лолы выстрелили смертоносной пулеметной очередью.

— Моешь стаканы, Огюстина, и мой себе! Ты, что ли, будешь ее утешать, когда через три недели ее финансист свалит с болгарской манекенщицей?

— Может быть, этого не случится, — позволила себе заметить я.

— Ты еще будешь тут рассуждать! — рявкнула Лола. — Вы что, клуб организовали? Лига защиты права на несчастную любовь? Я давным-давно знаю Синди и знаю, чем кончаются ее романы. Ничем хорошим.

Синди наконец соизволила опустить голову к своему декольте, с которого слетела вся веселость.

— Ну конечно, опять я выступаю в роли монстра, — снова заговорила Лола. — А все почему? Потому что ты, Синди, не удосужилась рассказать этим адвокатам, которые спешат тебе на помощь, что это твоя третья попытка выйти замуж. Причем первые две с треском провалились. Первый джентльмен бросает мадемуазель в двадцати метрах от алтаря, потому что неожиданно понимает, что любит не невесту, а ее подружку. Классика жанра! Но ничего, горький опыт — тоже опыт, и ровно через год она заключает помолвку с еще одним кретином, на сей раз итальянцем. Правда, длится счастье недолго — всего несколько дней. А потом он собирает вещички. Без него дела на родине пришли в полный упадок, и вообще у него ностальгия. Странно, но, пакуя чемодан, наш возлюбленный с горячей южной кровью кое-что забывает. Нет, он взял и зубную щетку, и крем от солнечных ожогов. А забыл он предупредить свою невесту. И вот приходит она вечером с работы, а тут такая радость — жениха и след простыл! Но Синди у нас — злостная рецидивистка. Ну не желает она свыкнуться с идеей, что судьба послала ей в дар иммунитет к священному союзу. Нет, она будет выпрашивать кольцо на палец у каждого встречного козла! В данный момент она работает над составлением мишленовского гида по всем придуркам Европы. Каждый раз клянется, что больше — ни-ни, и, как запойный пьяница, после первой же рюмки — опять за старое, опять пошла куролесить. Так что вы уж меня извините за недоверчивость, но, знаете ли, были прецеденты. А ты, Синди, зря молчишь. Ты можешь, конечно, закатывать свои дивные глазки и корчить из себя оскорбленную добродетель, но только в следующий раз, когда надо будет бежать к Жерару и слезно его умолять взять назад свадебное платье, потому что ты его так ни разу и не надела, ну разве что примерила, на меня не рассчитывай, ясно тебе?

Лола решительным жестом сунула руки в карманы пальто, явно опасаясь, что не сдержится и влепит кому-нибудь по морде. Развернулась на каблуках и ушла, оставив Синди размышлять над остывшим куском мяса. Занавес. Завсегдатаи ресторанчика были в восторге — будет о чем почесать языками до самого конца обеденного перерыва.

— Я знаю, что она права, — выдохнула Синди. — Но разве обязательно было говорить мне все эти гадости?

Выглядела она жалко — на кончиках ресниц дрожало готовое пролиться отчаяние. Если честно, мне ее переживания были до лампочки. Синди была для меня не более чем элементом декорации, притом таким элементом, без которого я бы с удовольствием обошлась, поскольку понятия не имела, как к нему относиться. Ее наполовину искреннему, наполовину наигранному горю не хватало подлинной красоты, чтобы во мне вспыхнуло желание ее утешить. И я тоже бросила ее и дальше сидеть над своей тарелкой. Совесть меня не мучила: она ведь вроде как привыкла к тому, что все ее бросают. Я встала и побежала догонять Лолу.

Она стояла на пороге магазина и нервно курила сигарету. «Ничего не говори. Позже поймешь, почему я это сделала», — не дожидаясь вопроса, сказала она, закрывая болезненную тему, как захлопывают дверь. Рядом с Лолой я терялась. Она ни секунды не сомневалась в том, что будущее докажет ее правоту, хотя грубость манер и резкость выражений не добавляли ей привлекательности. Одно я знала точно: моя жизнь стала гораздо интересней с тех пор, как в нее вошла Лола. В то же время я боялась слишком привязываться к ней, боялась ей доверять. Поделишься с такой своими слабостями, а потом она шмякнет их перед тобой на глазах полутора десятка чужих людей — извольте, это блюдо подают исключительно под соусом холодной злобы. Дружить с Лолой значило играть с огнем.

В бутик вошли три женщины, и в тесном помещении мгновенно стало шумно. Перекрывая звяканье дешевых браслетов и писк мобильников, они на ходу, не вынимая изо рта жвачки, перебрасывались идиотскими замечаниями. Сороки, сущие сороки. И ногти на руках — точно хищные клювы. Они сразу же направились к самым блескучим платьям. Лола подала сигнал тревоги. Платье выбирала одна из сорок — с конским хвостом и ярко-красным накрашенным ртом. Обе подружки стояли рядом и отпускали взаимоисключающие комментарии.

— Наверное, вот это возьму, — сказала невеста, хватая обильно обшитую кружевом модель, которую даже полуслепая шестидесятилетняя старуха не согласилась бы надеть на благотворительную вечеринку.

— Нет, ты что! — воскликнула подружка номер один. — Слишком выпендрежное.

— Ничего подобного! — отозвалась подружка номер два. — И вообще, чем выпендрежней, тем лучше! Пусть гости пялятся на тебя, а не на какую-нибудь цацу!

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — вежливо обратилась к ним я.

— Нет! — хором гаркнули обе гарпии, наконец-то сойдясь во мнении.

Но ненадолго, потому что тут же снова принялись спорить, перекрикиваясь из разных концов магазина.

— Конечно, бери бледно-розовое. Все знают, что ты уже не девушка.

— Ты что, спятила? Кого это сейчас интересует?

— А волосы забери наверх. Шикарно будет смотреться.

— Ни в коем случае! Нельзя открывать уши!

— Да ты лучше на свои уши посмотри! Африканский слон отдыхает! Нет, точно тебе говорю: к свадебному платью обязательно нужна высокая прическа!

Невеста терпеливо выслушивала обе спорящих стороны, не отдавая предпочтения ни той ни другой. Но, видно, свара подружек и ее достала, потому что она вдруг заорала: «А ну заткнитесь, мать вашу!» Наступила тишина, прерываемая тихим всхлипыванием и осторожным шмыганьем носом. Сколько же слез проливается в нашей лавчонке, с ума сойти. И это крайне редко бывают слезы радости, вот ведь что любопытно. Я приблизилась к примерочной, куда ввалилась будущая новобрачная. «Если вам так неймется, выходили бы сами замуж! — отчитывала она свою свиту. — И так голова кругом от этой чертовой свадьбы, а тут еще вы развопились, как две макаки! Послать бы все…» Подошла Лола. Мягко оттеснила меня от кабинки и обняла девицу. Как только она одна умела — совершенно материнским жестом. Девица и не подумала вырываться. «Идите погуляйте, а мы тут немножко поболтаем». Я принесла гарпиям кофе, но и с чашками в руках они продолжали вполголоса переругиваться. «А все из-за тебя. Вечно ты всем недовольна. Вот она и сорвалась». — «Из-за меня? Да как у тебя язык поворачивается? Сама все охаивает, и я же еще и виновата!»

Через десять минут появилась и невеста. Успокоившаяся, даже с легкой улыбкой на губах. Волшебство Лолы снова подействовало. Я подозревала, что у нее есть какое-то особое заклинание, способное заглушать все горести мира, — этакая семейная тайна, передаваемая по наследству на протяжении десятка поколений, — и не приведи господи посвятить в нее постороннего. Лола протянула ей визитку, на которой нацарапала свой телефон, и сказала: «Приходите через пару дней». И подмигнула, стирая последние следы недовольства. Три грации удалились, сверкая фальшивыми бриллиантами.

— Как ты это делаешь? — не удержалась я.

— Потом расскажу.

В этот миг откуда ни возьмись возник Жерар. Из ноздрей у него только что дым не валил. Оказывается, наш толстячок все это время наблюдал из укрытия за разворачивающейся сценой. И она его отнюдь не вдохновила.

— Так вот как ты окучиваешь покупателей? Не мотай башкой, паршивка, я все видел! Девки готовы полмагазина скупить, а ты что делаешь? Кривляешься перед ними, изображаешь мать Терезу, отпускаешь ни с чем, а на прощание еще ручкой машешь? Слушай, а ты, случайно, не работаешь втихаря на моих конкурентов, а?

Он говорил пронзительным тонким голосом, от которого было больно барабанным перепонкам, но Лола как ни в чем не бывало продолжала складывать шаль.

— Не вмешивайся, — не оборачиваясь, ответила она. — Я знаю, что делаю. Она вернется. И придет одна. И тогда я ей впарю все, что захочу.

— Ну, смотри. В твоих же интересах, чтобы твои предсказания сбылись, мадам Солей ты наша. Иначе вылетишь отсюда как пробка из бутылки! А вместо выходного пособия получишь от меня пинок под зад. Это я тебе гарантирую.

И походкой игрушечного воина из конструктора «Плеймобил» потопал к себе в берлогу. Выгреб половину кассы и ушел, шарахнув дверью с такой силой, что несчастный колокольчик захлебнулся собственной трелью.

— Напугал! Сейчас от страха тоже задребезжим! — прошипела сквозь зубы Лола и уложила на полку стопку белья. Еще один шторм в героической биографии капитана Лолы.

Я чувствовала, как крепнут нити, привязывавшие меня к ней. Восхищение перед ней заставляло меня дорожить каждым рабочим часом. А фильмы, которые я по вечерам крутила у себя на стене, все больше начинали походить на боевики.