* * *

 

 

Глава 1

Франсуа стоял в дверном проеме. Он смотрел на мужчину, который суетился возле распростертого женского тела. Ванную заливал тусклый неоновый свет. Франсуа угадывал равномерные движения рук, массирующих грудь. Это было похоже на ласку, но настолько механическую, что никакой ответной реакции она не вызывала.

Внезапно грудную клетку женщины потряс сильнейший спазм. По спине Франсуа пробежала дрожь. Все его существо застыло, скованное ледяным холодом.

Мужчина, врач «скорой помощи», убрал руки.

– Мне очень жаль… – сказал он, поднимаясь с колен.

Из груди Франсуа вырвался крик. Почти звериный. Хриплый и дикий.

Похоронный автомобиль въезжал на кладбище Баньо. Рука Элианы Прат лежала на колене Франсуа, отчего тот чувствовал себя еще более несчастным. Он посмотрел на мать и заплакал.

Сквозь тонированные стекла машины Франсуа различал знакомые лица. Друзья, которые не так давно любовались его молодой супругой в подвенечном наряде, сегодня пришли почтить ее память. От этой мысли Франсуа горько усмехнулся. Судорожно облизнув сухие губы, он с трудом оторвался от кожаного сиденья и сошел с подножки. Люди подходили. В отчаянии Франсуа повернулся к отцу, как бы прося, чтобы тот дал ему силы. Но Робер Прат и сам был совершенно раздавлен горем. Молчаливая толпа окружала их плотным кольцом. Франсуа отступил. Он задыхался. Внезапно почувствовав головокружение, он тяжело опустился на землю.

Первое, что он увидел, открыв глаза, была обувь. Десятки пар обуви. На каблуках, со шнурками, плохо начищенная. Он вспомнил ноги своей любимой, тонкие… и такие чуткие, если касаться их языком. В ушах зазвенел ее смех, хрустально-звонкий. Ее тихое постанывание, когда язык проникал в интимные глубины ее тела. Но… вокруг царила тишина. Франсуа захотелось остаться лежать на земле и никогда не вставать. Он чувствовал ее присутствие, ощущал ее запах. «Оставьте меня! Уйдите все!» – всхлипнул он. На его лицо упал ласковый луч солнца. Нет, он преодолеет это испытание, ему ненавистна собственная слабость. Он встал, отряхнул белесую пыль с темно-синего костюма и уверенным шагом присоединился к процессии.

Он шел, и ему на ходу быстро пожимали руки. Чужие губы пили его слезы, чужие рты касались его щек. Здесь были и его бывшие любовницы, которые – он знал – втайне лелеяли надежду вновь вкусить его ласк.

Он представил тело своей молодой жены. Боль усилилась.

Ее образ стоял перед ним все то время, пока он раздавал рукопожатия, сопровождаемые словами благодарности. «Спасибо, что пришли, – бормотал он, – спасибо». Голова кружилась от мысли, что все эти люди находятся здесь ради него.

Тишину нарушало только пение птиц. Время текло медленно. Франсуа решил, что похороны будут скромными, без молитвы, без цветов и венков.

Сухое горячее солнце обжигало. Тело покрывалось потом, хотелось пить. Но в этом месте никому не приходило в голову жаловаться. В душе каждый радовался, что еще может потеть, испытывать жажду и боль в ногах.

Пошатываясь, Франсуа подошел к холмику свежей земли. Принимая из рук могильщика лопату, он чувствовал себя так, словно играет плохую роль в дешевом фильме. Вокруг раздавались лишь шорохи и звуки сдерживаемых рыданий. В это мгновение ему захотелось умереть.

* * *

Кафе, которое Элиана Прат выбрала для поминок, находилось в сотне метров от кладбища. Из внутренних помещений, вымытых по случаю, доносился запах хлорки и преющей половой тряпки. К столам были подставлены дополнительные стулья. Сложив руки, с непроницаемым лицом, Франсуа сидел на диванчике, обитом красным дерматином. Одни несвязно бормотали ему слова соболезнования, другие толпились в углу кафе. Никто не решался притронуться ни к еде, ни к напиткам.

Барбара достала из сумочки сигарету и машинально зажгла ее. Она стала искать взглядом мужа и заметила его в компании Патрика и Катрин Варне и супругов Лежандр. Она подошла к ним. Вшестером они составляли самый ближний круг друзей Франсуа.

Тишину нарушила Валери Лежандр:

– Это слишком несправедливо…

– Просто чудовищно… Хорошо хоть, что у них не было детей…

– Ты знаешь, что Франсуа даже не успел предупредить ее родителей?

– Да, это ужасно. Кажется, они с сыном сейчас на сафари.

– А ее друзья? Как ты думаешь, у нее были друзья?

– Откуда я знаю? Нам их никогда не представляли!

– По большому счету – мы ее почти не знали…

Барбара молчала. Теперь, когда этой девушки не было в живых, она укоряла себя за то, что никогда не верила в этот брак. Она считала Франсуа бабником.

Барбаре вдруг представились их с Франсуа обнаженные тела. Как же давно это было – двадцать лет назад, они тогда были студентами. Она почувствовала, как ее охватывает желание.

Франк взял ее за руку. Барбара вспомнила вечер, когда впервые познакомилась с девушкой Франсуа. Они с Франком отмечали пятнадцатую годовщину свадьбы. Франсуа позвонил около семи:

– Барбара, малышка, у меня к тебе просьба…

– Я слушаю…

Полотенце, намотанное на голову, развязалось, и вода с мокрых волос капала на ковер.

– Я хотел бы прийти не один…

– Не беспокойся, я добавлю прибор. – При этих словах Барбара скорчила гримасу – Мы ее знаем?

В памяти всплыли два-три лица.

– Это богиня…

Услышать это слово от Франсуа было удивительно. Она положила полотенце на плечи и протерла уши.

– Вот это да! Уж не влюбился ли ты, чего доброго?

– Еще как! Тебя это огорчает, моя милая? – промурлыкал он.

Ей нравилась двусмысленность их отношений. Она почувствовала укол ревности.

– Наоборот, я рада! Кто она?

– Я же сказал… Богиня…

– Франсуа, не раздражай меня! Я только что из душа, и мне холодно!

Она попыталась скрыть раздражение и заговорила более спокойно:

– В любом случае я ее сегодня увижу.

– Скажи всем, чтобы они были с ней поласковее…

– А что, обычно мы нападаем на твоих приятельниц?

– Она еще совсем молодая, понимаешь?

– То есть?

– Двадцать два года.

Полотенце соскользнуло у нее с плеч. Она наклонилась за ним, и банный халат распахнулся. Она удрученно взглянула на свой живот, испорченный двумя беременностями.

– Двадцать два года?! Да она еще совсем девочка! Ее голос прозвучал резко.

– Ты ревнуешь?

– Не говори глупостей! До вечера! – Она бросила трубку.

Франсуа и его спутница появились как раз в тот момент, когда все обсуждали последнюю новость, потягивая шампанское. Девушка была одета просто: джинсы и черная водолазка, макияж был едва заметен, губы тронуты неярким блеском. Слегка покраснев, она поцеловала Барбару и пожала руки остальным гостям. От нее хорошо пахло. Возможно, «Маленькой феей», туалетной водой для детей. Барбаре сразу захотелось такую же.

Больше всего ей запомнилась тишина, наступившая в гостиной, когда вошла эта девушка. Чем она была вызвана? Молодостью новой подруги Франсуа, ее длинными светлыми волосами или прозрачной зеленью глаз? Все – и мужчины, и женщины – были очарованы ею.

Барбара посмотрела на своих друзей и подумала: «Как же мы постарели!» Валери в наряде от «Прада» выглядела карикатурой на кокетку предпенсионного возраста. Катрин носила исключительно укороченные костюмы, выставлявшие напоказ ее и без того некрасивые икры. А декольте самой Барбары с годами становилось все глубже и глубже. Скоро ей придется совсем обнажить грудь, чтобы убедиться в своей неотразимости!

Когда Франсуа сел, она наклонилась и поцеловала его, вложив в поцелуй как можно больше страстности. Но он даже не взглянул на ее грудь. Такое случалось впервые. Барбара была сильно уязвлена.

За ужином Франсуа не сводил глаз со своей подруги. Он ловил каждое ее слово, светясь при этом такой гордостью, что Барбара сочла ее вызывающей. Улыбка Франсуа резко контрастировала с его обычным скучающим видом.

Девушка говорила мало. Но каждый раз, когда она осмеливалась что-либо произнести, она искала одобрения Франсуа. Их взгляды были настолько переполнены желанием, что Барбаре вдруг захотелось заняться с Франсуа любовью.

На кухне Валери и Катрин возбужденно обсуждали событие:

– Я еще никогда не видела его таким!

– Она не похожа на девиц, которых он обычно приводит!

– Еще бы! Она по меньшей мере лет на пятнадцать их моложе!

– Все мужчины одинаковы! Это отвратительно!

– Но ведь ты замужем! – хихикнула Катрин. – Тебе-то какое дело?

Замечания Катрин иногда вызывали у Барбары желание влепить ей пощечину. Она возразила:

– Но ведь муж меня может бросить, и что мне тогда останется?

– Одни пенсионеры! – хохотнула Валери.

– И то не уверена!

– Как бы то ни было, она само очарование! – Катрин вернулась к прежней теме.

– Довольно мила… Но не слишком сексапильна…

– Все же очень хорошенькая…

– Одета так себе…

– Во всяком случае, он от нее без ума…

– Правильнее сказать – она его возбуждает! Я даже боялась, что он опрокинет стол!

Они снова расхохотались. Валери повернулась к Барбаре:

– А ты что о ней думаешь?

– Это именно то, что ему нужно: девица, которая помалкивает и боготворит его.

– О! Ты слишком резка!

– Я достаточно хорошо его знаю!

Она подумала о своей четырнадцатилетней дочери и добавила:

– Во всяком случае, надеюсь, что он не причинит ей горя.

* * *

Все потянулись к выходу из кафе. Франсуа не терпелось остаться одному. К нему подсел Варле, коллега по работе. Диванчик скрипнул.

– Я просто раздавлен, Франсуа. Не могу найти слов…

– Не переживай… Такое событие, это всегда тяжело… Для других…

Фраза неприятно задела Варле. Он бросил удивленный взгляд на Франсуа и продолжил:

– Когда я думаю о том, что каких-то четыре дня назад мы вместе возвращались с семинара… И что в тот же вечер…

Он почувствовал, что запутывается…

– Ну и подлая же штука жизнь.

– Да, ты прав.

– Мне очень… жаль.

– Мне тоже.

Варле вспомнил наказ жены. К счастью, вовремя.

– Франсина сейчас в Лондоне… Давно запланированная командировка… Она просила передать тебе свои соболезнования.

– Спасибо.

– Ты зайдешь к нам на ужин? Через пару дней?

– Не беспокойся… Мне необходимо побыть одному. – Франсуа подумал о коллегах, которых не захотел пригласить на похороны, и добавил: – Передай всем, чтобы не сердились на меня…

– Я понимаю. И они тоже. Не переживай.

– Я скоро выйду на работу.

– Тебя никто не торопит.

– Напротив! Мне необходимо работать, чтобы чем-то занять себя.

– Когда сочтешь нужным…

Франсуа и его родители вышли на улицу. Год назад Робер Прат перенес двойное шунтирование и теперь из-за инфаркта невестки испытывал такое чувство вины, что не мог вымолвить ни слова.

– Может, побудешь несколько дней у нас? – Элиана Прат задавала сыну этот вопрос уже в третий раз.

– Нет, спасибо.

– Тогда давай я поживу у тебя. Как ты считаешь, Робер?

– Я же сказал, нет!

Тон Франсуа был резок. Опустив голову, мать продолжила:

– А ее родители?

– Что ее родители?

– Как ты им скажешь?

– А я? Как мне сказали?

– Но Франсуа… Для матери потерять ребенка… Это ужасно! – Она снова заплакала. – Ты можешь представить себе?

– А потерять любимую женщину? Ты можешь представить, что значит для мужчины потерять любимую женщину? Знаешь, сколько длилось мое счастье? Девятьсот семьдесят один день! Черт возьми! А я-то рассчитывал на целую вечность…

– Я знаю, милый…

Она в бессилии опустила руки.

Когда уехало такси, вызванное родителями, Франсуа почувствовал облегчение. Первое испытание он преодолел. Часы показывали два. Ему захотелось выпить кофе, но он решил, что не стоит задерживаться. Он тоже взял такси. Ему казалось, что он не спал трое суток.

Перепрыгивая через ступеньки, он взбежал на четвертый этаж. Ему не терпелось повернуть ключ в замке. Звук шагов потонул в мягком ворсе серого ковролина. За какие-то четыре дня жизнь его перевернулась. Всхлипнув, он опустился в кресло в гостиной.

Аккуратные ряды книг на полках красного дерева подействовали на него успокаивающе. Он взял себе за правило расставлять книги в строго определенном порядке, от которого никогда не отступал. Ему казалось, что, подчиняя себе предметы, он может контролировать собственную жизнь. Соблюдение ритуалов служило ему ориентиром. Он называл их путеводными нитями. Но жена придерживалась другого мнения… Невроз навязчивых состояний – таков был диагноз психиатра. Он тяжело вздохнул… Для чего нужно было все это лечение, если она не дождалась результатов? Она так страдала! Бедная девочка…

Всхлипывая, Франсуа добрел до спальни и упал на кровать. Теперь он мог целиком отдаться своему горю. «Вернись! – плакал он. – Почему ты покинула меня?» Никогда ему не свыкнуться с мыслью о том, что ее больше нет. На него нахлынули беспорядочные воспоминания. Ему представилось прекрасное лицо жены. Она улыбнулась ему, и он успокоился.

* * *

8 октября 1998 г.

Когда закончилась последняя лекция, она вспомнила, что холодильник дома пуст. Она могла бы сварить макароны и съесть их на диван-кровати перед телевизором. Однако такая перспектива показалась ей унылой. Студенческие вечеринки ее не интересовали. Она отклонила столько приглашений, что ее перестали звать. Ей было очень одиноко и хотелось плакать.

Со станции «Одеон» она вышла на бульвар Сен-Жермен. Она подумала, что, кроме кафе «Флор», все наверняка уже закрыто. В кошельке оставались банкнота в пятьдесят франков и четыре монеты по десять.

По пути попалось бистро. В помещении висел такой тяжелый табачный запах, что она едва не повернула обратно. На улице начинался дождь. По бульвару бежала смеющаяся пара – она увидела ее сквозь стекло.

Она с тоской оглядела задымленный зал в поисках уединенного места. Часы показывали без двадцати одиннадцать. Вид сэндвича подействовал успокаивающе. Соскользнувший с хлеба соленый огурчик оставил влажный след на бумажной скатерти. Она с наслаждением положила его в рот. Специи обострили аппетит. Она убрала перчинку с кружка колбасы и попросила пива. При первом же глотке ее наполнило ощущение свободы.

Напротив нее, в нескольких метрах, сидел мужчина. Ему было около сорока. Ей нравились мужчины намного старше, чем она. Он читал «Либерасьон», покручивая между пальцами бокал с красным вином. Ей нравились мужчины, читающие левую прессу и пьющие вино. Она попыталась представить исходивший от него запах: смесь алкоголя и табака – запах самца. Ей захотелось прижаться губами к его рту.

На мужчине была слегка потертая кожаная куртка. Он был небрит. Пробивавшаяся щетина красиво оттеняла загорелое лицо. Он скрестил ноги; она разглядела под столом до блеска начищенные коричневые ботинки. Его лицо было теперь закрыто газетой, и она машинально прочла крупные заголовки на первой странице. Потом ее взгляд соскользнул на ремень, однако между ними как преграда возвышался стол. «Будь в жизни все проще, – подумала она, – я бы подошла к нему, расстегнула ширинку, поцеловала член и вернулась на свое место». Улыбнувшись своей фантазии, она с аппетитом принялась за сэндвич.

Мужчина в куртке перестал читать. Статья вызвала у него желание заняться сексом. Он пробежался по памяти своего сотового, высвечивая на дисплее имена. Дойдя до Патрисии, он нажал на вызов и услышал ее голос на автоответчике. Какое-то мгновение он колебался. Затем дал отбой, не оставив сообщения.

Он уже собрался было подозвать официанта, чтобы заплатить за вино, но тут заметил ее. Представив узкие стенки ее влагалища, он мысленно сравнил их с дряблой плотью зрелых женщин. «Интересно, почему пластические хирурги не занимаются подтяжкой влагалищ? – подумал он, – Ведь эта ниша могла бы оказаться весьма сочной». Он улыбнулся своему каламбуру и нарисовал в воображении пухлые половые губы из силикона. Картина подействовала на него угнетающе. Он снова посмотрел на девушку, и ему захотелось ощутить под пальцами упругость ее юной плоти. Он устроился на диванчике поудобнее и улыбнулся ей.

Она заказала себе второе пиво – для солидности и чтобы потянуть время. Она не знала, что лучше: поощрить незнакомца взглядом или принять равнодушный вид. Но тогда он может уйти. А он был таким красивым. Загадочный брюнет. «На что мне свобода, если я все время одна? – подумала она. – Мне уже двадцать два года, а рядом – никого». Она вспомнила парней, с которыми занималась любовью… Заниматься любовью… Какое странное выражение! Почему нельзя сказать – дарить любовь! Или дарить удовольствие, это было бы вернее… Любовь – это чувство, а чувством нельзя «заниматься», его можно только дарить.

Увидев, что мужчина встает, она поспешила поднять стакан, чтобы скрыть за матовостью стекла свой разочарованный взгляд. Вдруг она услышала его голос:

– Разрешите составить вам компанию?

– Если хотите…

– У вас такой грустный вид…

«Мужчины его возраста наверняка знают о женщинах все! Он, наверное, совсем не похож на моих ровесников!»

Она подвинулась, освобождая ему место. Их плечи соприкоснулись. Они заказали еще пива. Сделав глоток, она почувствовала легкое опьянение. Он нежно стер пену с ее губ. Переполненная желанием, она откинулась на спинку диванчика. Посмотрев на мужчину, она улыбнулась: теперь она не сомневалась в том, что он подарит ей удовольствие.

Ему нравились молоденькие нимфетки. А у этой все горело так, что впору было прямо здесь вынимать огнетушитель? Жаль, что они сидят в кафе.

Он откинул прядь ее волос Щека девушки напряглась.

– Ты красивая…

Его голос обжигал. Она чуть было не сказала «спасибо», но вовремя спохватилась:

– Ты тоже ничего…

«Я хочу увидеть тебя обнаженным», – подумала она и покраснела, испугавшись, что чуть не выпалила это вслух.

– Может, пойдем куда-нибудь?

– Хорошо…

Он жил неподалеку. На улице он взял ее за руку. Они шли быстрым шагом и молчали.

Она ничего не имела против табака, которым была пропитана его квартира.

Она проследовала за ним в спальню.

Он снял с нее пиджак и расстегнул блузку.

Она стянула брюки и трусики.

Она была уже совершенно голой, когда заметила, что он не разделся. Он задернул шторы.

– Тебе холодно?

– Нет…

– У тебя мурашки, – сказал он, укладывая ее на кровать.

Она скрестила руки, чтобы прикрыть грудь. Сердце лихорадочно колотилось.

– У тебя испуганный вид…

– Почему ты не раздеваешься?

– Позже…

Он знал, что она боится. Это его возбуждало. Он приподнял ее и прижал к себе.

Ошущать кожу куртки было приятно. Страх отступил. Мужчина подложил ей под бедра подушку. Спина прогнулась, и бедра слегка разошлись, приоткрывая плоть. Она была как плод, готовый упасть в его руки.

– Великолепно… – пробормотал он, осторожно раздвигая ей ноги.

Никто прежде не смотрел на нее так в этой ярко освещенной комнате ее обнаженная плоть была открыта взгляду мужчины. Настоящего мужчины. Как в зеркале она вдруг увидела то, что видел он, и ее окатила волна наслаждения, хотя руки мужчины еще даже не коснулись ее кожи.

Он видел, как ее губы сокращаются от удовольствия, он слышал ее стон. Когда спазмы начали затихать, он приблизил к ней лицо. Она закрыла глаза. Он посмотрел на ее округлые упругие груди и провел языком по набухшему соску. В этот момент он понял, что обретает над ней безграничную власть.

* * *

Пошатываясь, Франсуа прошел в коридор и открыл шкаф жены. До него долетел легкий аромат ее духов. «Стоит только улетучиться этим эфемерным субстанциям, не останется ничего, что бы напомнило о ней, живой», – с тоской подумал он, дотрагиваясь до одежды.

Внезапно сквозь аромат духов он различил ее запах. Горячая волна обдала тело: его жена была здесь, перед ним. Складки платья струились вниз, тонкая ткань подчеркивала линию бедер. Он погладил сквозь материю обнаженные ягодицы. Шелк вклинился между полушариями, повторяя линию больших половых губ.

Франсуа встал на колени, расстелил платье на ковре и лег на живот, спустив брюки. Трение о синтетический ворс было болезненным, его распухший член горел. Медленные ритмичные движения он сопровождал нежными словами. Он не переставал нашептывать их, изливая семя на шелковую ткань.

Запачканное спермой платье приклеилось к лобку. Он содрогнулся, внезапно осознав всю глубину своего одиночества. Стены комнаты были единственными свидетелями его жалкого оргазма Он почувствовал себя униженным. Жена покинула его.

Франсуа хотел подняться, но спущенные брюки стесняли движение. В крайнем раздражении он кое-как добрался до постели. Сняв ботинки, он швырнул их о стену. Затем высвободил из брючин ноги и в бессилии растянулся на кровати.

Он провел в постели весь остаток дня. Несмотря на рубашку и пиджак, он никак не мог согреться, его знобило.

Она ушла от него в три часа ночи. Они не занимались любовью. Он просто смотрел на ее лоно и ласкал грудь языком. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у нее оргазм. Впервые в жизни он дарил удовольствие женщине, ничего не получая взамен. Но он не жалел об этом. Он интуитивно чувствовал, что это только начало. Он заснул, испытывая необъяснимое удовлетворение.

Она осторожно притворила за собой тяжелую дверь подъезда. Ей показалось, что путь от улицы Принцессы до дома занял всего несколько минут. Бульвар Сен-Жермен был пуст. Влажный асфальт расстилался перед ней, как ковер. Она шла, подпрыгивая, подобно школьнице на перемене. Не хватало только дружеской руки, опершись на которую можно было бы промурлыкать: хочешь поиграть со мной? Город принадлежал ей. В животе пульсировало.

Она с легкостью взбежала по черной лестнице на седьмой этаж, в свою жалкую комнатушку в доме номер три по улице Лилля. Расшвыряв по комнате одежду, она сделала несколько танцевальных па. Затем взобралась на стул, чтобы рассмотреть себя ниже пояса в маленьком зеркальце над раковиной. Качнув бедрами взад-вперед, она спрыгнула со стула на кровать. Лежа на спине, она подняла ноги, развела их и застыла так на несколько мгновений. Она вспомнила лицо мужчины, когда он смотрел на ее плоть. «Мне было хорошо! – прошептала она. – Завтра все повторится. Теперь я принадлежу тебе. Я хочу, чтобы ты играл со мной, как с игрушкой… А что, если ты меня сломаешь, как это делают злые мальчишки? – Она сделала вид, что задумалась, и продолжила: – Что же, пусть так! У меня наконец есть мужчина – и это здорово!»

Вернувшись с работы, Франсуа поджарил себе бифштекс и открыл бутылку бордоского. В девять вечера он уже сидел за компьютером.

Патрисия очень настойчиво приглашала его к себе. Но они слишком часто виделись в последнее время. Он сторонился женщин, которые начинали заявлять свои права на него. Потом он подумал о вчерашней малышке, о том, что сегодня с удовольствием вторгся бы в ее чрево.

Услышав звонок в дверь, он улыбнулся.

– Добрый вечер.

– Привет, – ответил он, пропуская ее.

– Я вам не мешаю?

– Нет.

– Я сначала зашла в кафе. Но вас там не было.

– Нет, я работал.

– Я не знала, можно ли… Но потом…

– Вы правильно сделали.

Она прошла в гостиную. Ей понравились и большие тяжелые кресла, обитые коричневым плющ, и книги, и письменный стол красного дерева. Она не знала имени мужчины. Она сняла пальто и села – Хотите вина?

– С удовольствием.

«Как странно: вчера я валялась тут перед ним с голой задницей, а сегодня пью вино, как на светском рауте», – подумала она и улыбнулась.

– Почему вы улыбаетесь?

– Так.

– Нет уж, скажите.

Ей нравился его голос.

– Я вспомнила вчерашний вечер.

– Вы жалеете?

– Если бы я жалела, то не пришла бы.

– И почему же вы пришли?

– Не знаю… Мне не следовало?

– Почему вы пришли?

Ее сердце заколотилось.

– Не знаю. Возможно, чтобы повторить…

Он рассмеялся. Она почувствовала облегчение и тоже засмеялась. Значит, он не сердится.

– Как вас зовут?

Она ответила.

– А вас?

– Франсуа. Сколько вам лет?

Она испугалась, что он сочтет ее слишком юной.

– Двадцать два…

– Вы как-то неуверенно это сказали.

– Нет-нет, двадцать два года.

Он почувствовал, как его член зашевелился. Он был старше ее на двадцать лет. Великолепно.

– Мне почти вдвое больше.

– Это хорошо.

– Вам нравятся мужчины моего возраста?

– Для меня это в первый раз. Но думаю, да, нравятся.

– Почему?

– Я не знаю.

– Вы что-то ничего не знаете.

Она покраснела.

– Я знаю только, что хочу еще.

– Значит, вам понравилось?

– Да.

– Но я ничего не делал.

– Вы разглядывали меня.

– Что именно?

– Меня.

– Я разглядывал ваше лицо?

– Да.

– А что еще?

– Мои… половые органы.

Она снова покраснела.

– Не бойтесь называть вещи своими именами. Да, я любовался вашим лоном. И вам это понравилось?

– Да, очень.

– Тогда продолжим, – прошептал он, снова осознавая свою власть над ней. – Раздевайтесь!

Она послушалась. Он вздохнул про себя, что не все женщины такие покладистые. Он разжигал в камине огонь, а она тем временем ждала, сидя нагая в кресле. Когда огонь принялся за страницы вечерней газеты, он повернулся к ней, раздвинул ее ноги и положил их на подлокотники кресла. Жар огня приятно согревал промежность. Он протянул ей бокал вина и уселся на полу напротив. Они молчали. Он смотрел на девушку, борясь с желанием наброситься на нее.

Как и накануне, она ушла от него рано утром. Вечером она вернулась, И так пять раз подряд. На шестой день она осталась, чтобы больше никогда не уходить. Ей было так хорошо, что она перебралась к нему.

Он ничего не сказал. Он освободил ей пару плечиков и нижнюю полку в шкафу.

Она сама перенесла вещи из комнатушки на улице Лилля к нему в квартиру. Она была еще в том возрасте, когда переносить много не пришлось: одежда, книги, какие-то милые безделушки. Франсуа отдавал себе отчет в том, что события развиваются слишком быстро. Он думал: «Она cумасшедшая… Через десять дней, максимум через месяц она мне надоест!» И тем не менее ничего не предпринимал. Его словно околдовали. Впервые в жизни он не боялся, что его свобода окажется под угрозой.

– Ну вот и все! – сияя, она захлопнула ногой входную дверь. – Разреши представить тебе мою плюшевую обезьянку, ее зовут Нэшвил.

На зеленые глаза упала прядь волос. Она дунула чтобы откинуть ее.

– Ты принесла одеяло?

– Да.

– Тебе придется от него отказаться.

Она рассмеялась.

– Но так быстрее заправлять кровать!

– Я терпеть не могу одеял!

– Но ведь это так приятно!

– Не спорь. Я покажу тебе, как должна быть заправлена постель.

Она опустила глаза. «Он изменится…» – подумала она, глядя, как Франсуа натягивает простыню.

Скоро она перестала встречаться со своими друзьями по мнению Франсуа, все они были слишком молоды. Они напоминали его учеников, которым он раз в неделю преподавал информатику в лицее имени Шарля де Голля в Руане. Юные болваны!

«Тем лучше, мне и самой не хочется их видеть!» – сказала она, пожимая плечами. На самом деле она не выносила их удивленных взглядов, их молчаливого неодобрения. С тех пор как она переехала на улицу Принцессы, она чувствовала, что одинаково далека и от своих приятелей, и от приятелей Франсуа. Особенно ее смущали женщины.

– Они обогнали меня на пятнадцать лет… Они ведут активную жизнь, у них семья, дети, и при этом они умудряются оставаться привлекательными. Мне не угнаться за ними, Франсуа… Ваши разговоры – и те недоступны моему пониманию… Они наверняка считают меня такой зеленой, такой глупой… Я никогда не раскрываю рта…

– Да ты великолепна! Главное – оставайся такой и дальше! Я обожаю в тебе именно твой возраст! Твой возраст, твое тело, твою маленькую ненасытную пещерку!

– Но посмотри на меня! Я не ношу ни облегающих джинсов, ни открытых бюстгальтеров… я не прочла и десятой доли того, что прочитали вы… я не покупаю ни утренних, ни вечерних газет… не обедаю в модных ресторанах… Я даже готовить толком не умею! Один лишь омлет и макароны с маслом, и те кое-как…

Франсуа рассмеялся. Она выглядела такой очаровательной, такой молодой по сравнению с этими старыми тетками, его знакомыми.

– Да ты их всех возбуждаешь!

– Кого?

– Мужиков! Ты что, не замечаешь, как они похотливо смотрят на тебя, на твою маленькую грудь? Мне, конечно, не следует тебе этого говорить, любовь моя…

– И все же…

– Да они только и мечтают о том, чтобы переспать с тобой.

– Ты так считаешь?

Она заправила за ухо прядь волос.

– Тебе это льстит?

– Придумаешь тоже!

– Сознайся, тебя это возбуждает!

– Не говори глупостей…

– Дай-ка я посмотрю… Так и есть, я прав, тебя это возбуждает, ты вся мокрая!

– Это не они, это ты меня возбуждаешь.

– Ты бы хотела?

– Хотела чего?

– Переспать с ними?

– Перестань, Франсуа! Хватит!

Она рассмеялась. Его слова не возмутили ее! Она смеялась! Франсуа вскрикнул. Он встал с кровати и прошептал. – «Я думал, ты согласна… Признайся, любовь моя, что ты хотела заняться сексом с другими».

Он снова заплакал.

* * *

Шесть вечера. Франсуа почувствовал, что голоден. На кухне не было ничего, кроме черствого хлеба. «Эмоции, переживания… как это истощает», – подумал он, открыв и тут же закрыв дверцу холодильника. До него долетел телефонный звонок, затем голос матери повторил ту же короткую фразу, что и час назад «Это мама, перезвони». По ее тону Франсуа понял, что если он не выполнит ее просьбу, то она заявится к нему домой.

– Я не покончил с собой, – сказал он ей.

– Меня беспокоит, что ты там один…

– Знаешь, что доставит мне самое большое удовольствие?

– Нет, что?

– Если ты оставишь меня в покое!

– Думаю, тебе лучше поговорить с отцом…

Франсуа инстинктивно сжал трубку. Горе отца только усиливало его собственную боль.

– Не волнуйся, папа! Я ужинаю сегодня у друзей.

Но на самом деле он ни у кого не ужинал. Хотя Барбара и звала его, он чувствовал, что не в состоянии снова играть роль безутешного вдовца. Утром на кладбище ему пришлось выставить свою боль на всеобщее обозрение. Франсуа не помнил, когда он в последний раз плакал, разве что лет в десять. Да, лет в десять, когда старшие мальчишки задирали его.

Ополоснув лицо, он подумал: «Кто теперь будет заботиться о моем члене?» Никому и в голову не придет, что вдовцу просто необходим секс в первый вечер после похорон. Ибо что еще может заполнить пустоту, оставленную безжалостной смертью?

В этом нет ничего дурного, дамы и господа! Пожалейте мой бедный член!

Он побрасывал в руке свой вялый пенис, как нищий побрасывает мелкую монетку.

Прошу вас, милые дамы!

Он уже прикидывал, какая из его бывших любовниц может быть свободна, но вовремя спохватился: его примут за чудовище, нет, нельзя так рисковать своей репутацией. Мир тесен. Мир глуп, а он из-за этого должен тут подыхать! Подыхать от одиночества, от тоски, подыхать от того, что хочется заняться любовью, да вот боязно подыхать от голода! Бедный мальчик!

Он подумал о проститутках. Удобно, не правда ли?! Жаль, что борделей больше нет! Ибо минета в какой-нибудь тачке ему не хотелось сегодня вечером. Не хотелось также взбираться вверх по лестнице, пожирая глазами оплывшие ляжки в рваных колготках, «Нет, что мне сейчас нужно, так это хорошую порнуху. Отличная идея! В конце концов у меня на лбу не написано, что я только что вернулся с кладбища Баньо, где похоронил молодую жену!» – подумал он.

Выйдя на улицу, Франсуа почувствовал удивление Он и забыл, что уже весна. «Весна, весна – пора любви…" – завертелась у него в голове строчка русского поэта. Ему удалось заставить себя одеться и переступить порог квартиры. Одно это уже было маленькой победой, первым шагом на пути к выздоровлению! Он готов был поверить в то, что сможет отвлечься, забыться хоть на один вечер. Но, обнаружив скопление людей на террасах кафе, он вновь почувствовал себя бесконечно несчастным.

На улице Фур он испытал странное чувство и даже наклонил голову, чтобы посмотреть, одинаковые ли ботинки у него на ногах, застегнута ли ширинка. Почему-то на этой оживленной улице ему вдруг показалось, что он раздет.

Чем дальше он шел, тем болезненнее ощущал свое одиночество, от которого терял равновесие, которого стыдился. Превозмогая себя, он продолжил свой путь.

* * *

– Мне надоели все эти званые ужины! – призналась она однажды. – И эти комментарии за нашими спинами… Меня это гнетет!

Она сбросила платье.

– Просто это их возбуждает: зрелый мужчина – и с девчонкой двадцатилетней! Пройдет еще пара недель, и нас перестанут приглашать…

– Тем лучше!

– Но и развлечений поубавится!

– Общество этих людей тебя развлекает?

– Да… А тебя нет?

– Нет, я предпочитаю быть с тобой вдвоем!

– Это ты сейчас так говоришь!

Франсуа покрывал ее грудь быстрыми поцелуями.

– Вот увидишь… Придет день, и одного меня тебе уже будет недостаточно…

– Не думаю! – И вдруг добавила, испугавшись: – А если все наоборот? А если меня тебе станет недостаточно?

– Этот день еще не настал, богиня. Иди сюда, забирайся на меня…

– Но ты думаешь, что однажды это случится?

– Тогда я найду какой-нибудь выход…

– Что ты имеешь в виду? – Она прекратила свои ритмичные движения.

– Увидишь… Когда ты мне наскучишь…

– Значит, ты уже сейчас знаешь, что когда-нибудь я тебе надоем?

Она попыталась подняться, но он удержал ее за бедра.

– Ты не закончила.

– Мне больше не хочется.

– Ничего, тебе придется подчиниться… – произнес он, силой проникая в нее.

Он почти сразу кончил и высвободился.

Она прошептала дрожа:

– Ты меня почти что изнасиловал…

Потом она вспомнила парней, которые быстро входили в нее и так же быстро, не задерживаясь, выходили. Не задерживались они и в ее жизни. Она подумала о ласках Франсуа, без которых больше не могла обходиться. И решила забыть только что произошедшее.

Дни и ночи сменяли друг друга. Одна неделя шла за другой. Огонь желания, снедавший ее тело не затухал. Ни утром, ни днем, ни ночью. В нем сгорали все ее мысли, в нем сгорало ее «я». Она была любовницей, предлагающей себя, как предлагают вещь. Она и была вещью. Но она тем охотнее принимала свою роль, чем сильнее неукротимое желание партнера подтверждало силу ее женственности. Она не переставала повторять: «Я принадлежу тебе. Делай со мной что хочешь». А для него эта покорность служила неиссякаемым источником удовлетворения сексуальных фантазий. Но наивысшей точки удовлетворение достигало, когда они бывали на людях. Будучи убежденным, что любой мужчина мечтал бы оказаться на его месте, Франсуа взирал на свою подругу с гордостью. Она дарила ему свое тело, она дарила ему свое время. Ему нравилось думать, что однажды она подарит ему и свою душу.

Однако в этой самодостаточности он не заметил, как она стала для него смыслом жизни. Он хотел просто поиграть с ней, а она превратилась в коварный наркотик, увлечение которым лишь усиливает зависимость. Ее отсутствие днем было невыносимым, оттого что он мучился от постоянно грызущего чувства ревности. Он спрашивал себя, чем она занимается, с кем и как разговаривает, улыбается ли при этом или – хуже того! – кокетничает. Он представлял, как она хохочет в компании студентов, как попадает под обаяние какого-нибудь энергичного профессора. Чем больше проходило времени, тем сильнее он страдал. Он осознавал, что отныне приговорен, что больше не может обходиться без нее. И, проклиная ловушку, в которую угодил, искал способ накинуть хомут на шею своей возлюбленной.

Они поженились.

Мэрия Шестого округа.

Площадь Сен-Сюльпис.

Десять утра.

Будний зимний день. Паперть церкви, вся темная от голубей.

Сотен голубей. Таких же серых, как погода.

* * *

Улица Сены. Половина седьмого.

Франсуа бесцельно слонялся по городу. Еще свежие воспоминания о похоронах отдалялись, сливаясь в смазанную картинку. На смену им приходили события из недавнего прошлого. Тоска заволакивала глаза.

В этот момент навстречу ему попалась женщина. Она держала в руках пакет с миндальным печеньем. С клубничной и лимонной начинкой. Не с кофейной, не с шоколадной – с клубничной, нежной, как фруктовое мороженое. Но атмосфера беззаботности этого вечера была для нее испорчена. Этим плачущим мужчиной. От которого пахло смертью, нехорошей смертью. Хотя было видно, что горе его настоящее, неподдельное. Но чем она могла помочь?

Женщина продолжила свой путь. Никогда больше она не захочет ощутить нежный вкус миндального печенья с клубничной и лимонной начинкой. Никогда. Но это совсем другая история, и если мы начнем ее описывать, то попадем совсем в иную жизнь.

Франсуа обогнул церковь и закрыл глаза.

Она была прекрасна. В белом платье она выглядела девственно-чистой. Ее свежая молодая кожа оттененная серебристыми блестками, играла всеми красками этого зимнего дня. Она медленно шла ему навстречу. По мере того как она приближалась, улыбка все ярче разгоралась на ее лице. Но к радости примешивался страх. Когда-нибудь, когда ты мне наскучишь». «Когда?» – спрашивала она его, если эти слова слишком навязчиво звучали у нее в голове.

Забудь об этом, мой ангел. Забудь. Ты мне никогда не наскучишь» Никогда не будет так, как ты думаешь.

Лиф ее платья был обшит жемчугом. Перламутровые блики, сливаясь, повторяли нежную выпуклость ее груди. «Согрей меня, – прошептала она, – я замерзла». Он обнял ее и поцеловал.

Там были родители Франсуа. И Варле. И его друзья. Все те же, что сегодня утром на кладбище Баньо. Он улыбнулся, вспомнив полицейского, который стоял на посту перед участком, примыкавшим к мэрии. Из его левой ноздри вытекла капля и повисла, готовая упасть. Это расстроило Франсуа.

Шага по ступеням парадной лестницы мэрии отбивали ритм из жизни: ласки, которым нет конца. Оргазмы, повторяющиеся снова и снова, вплоть до утра. Поезда и самолеты. Лазурные воды и коралловые рифы. Заснеженные горные вершины. Дети. Шушуканье. Пылесосы и стиральные машины. Богемия по магазинам. Утюги и заложенные носы. Шарфы и рукавицы, зимы и весны. Арендованные дачи и куличики из песка. Выходные и праздники Любовницы Битая посуда и захлопнутые двери Признания, раскаяние, прощение наполовину. Ревматизм и зубовный скрежет Руки в морщинах и переломы бедер Семейные альбомы, запах нафталина…

На площадке второго этажа аллегорическая пленка их жизни была вновь перемотана на начало… Сперма, слезы, взрывы смеха… А любовь? Они забыли о ней. Наверное, у них просто не было времени… подумать о любви.

Порог просторного зала бракосочетаний они переступили одновременно. Если бы большая парадная лестница с узорными коваными перилами была длиннее на несколько ступеней, они, возможно, успели бы просмотреть ленту своей жизни до самого конца. Беззубые приоткрытые рты, слабое старческое дыхание…

Но у них и на это не было времени… Времени подумать о смерти.

Накануне позвонили ее родители. Франсуа их ненавидел. Они довели ее до слез. Не портите мне свадьбу! Мы любым друг друга… Что вы можете поставить ему в упрек? Его возраст, религию?… Я вас очень прошу, приезжайте!

Они перелетели через океан, чтобы вскоре вернуться обратно. Теперь у тебя нет никого, кроме меня. Успокоила ли се эта фраза? Во всяком случае, она больше никогда не заговаривала с ним о родителях. Но он знал, что она продолжает им регулярно писать.

Ее тихое» да», прозвучавшее как-то совсем по-детски, так разнежило его, что он едва расслышал эхо своего собственного ответа. Он раскусил рисовое зернышко, прилипшее к уголку рта, и аккуратно смахнул пальцем еще одно с ее накрашенного века.

Моя жена. Разрешите представить вам мою жену. Вы знакомы с моей женой? Моя жена. Жена. Госпожа Прат. Она красива, не правда ли? Да, очень молода… Мы занимаемся сексом… Она принадлежит мне. Мне. Она моя. Моя жена. Вы знакомы с моей женой?

Он зашел в магазинчик Аромат пирогов напомнил ему, что он голоден. Он выбрал их любимый, с козьим сыром и базиликом. И еще два пирожных с малиной. Стоя в очереди в кассу, он почувствовал прикосновение женских ягодиц. Ему захотелось сжать их в руках. Помять, как тесто. Он вспомнил о фильме, который так и не взял в прокате, и прижался гениталиями к бедрам женщины. Та удивленно обернулась. «Ах, простите», – буркнул он с рассеянным видом и отошел.

Вернувшись домой, он включил телевизор и приготовил поднос с ужином. Он чувствовал себя умиротворенным. Он принялся щелкать кнопками дистанционного управления, пока наконец не попал на программу о жизни насекомых в амазонских лесах. Как раз то, что он терпеть не мог. Идеальное средство, чтобы заснуть.

На следующее утро он проснулся около одиннадцати. Он чувствовал себя хорошо. Сквозь задернутые шторы сочился неяркий ласковый свет. Телевизор продолжал свое безостановочное жужжание. В спальне было душно. Возле ножки кровати стояла тарелка с засохшими остатками вчерашнего ужина. Это подействовало успокаивающе. Он пукнул и стал вспоминать времена, когда еще не был женат.

Из оцепенения его вывел звонок в дверь; это была Барбара. Она сварила кофе и приготовила бутерброды. Пока он ел, она, присев на краешек кровати, смотрела на его усталое и помятое лицо, и сердце ее сжималось от боли.

Франсуа попытался вспомнить, сколько у нее было любовников с тех пор, как она вышла замуж. Три, четыре? Пальцы Барбары пробежались по его груди и теребили теперь волоски.

– Чем я могу помочь тебе, мой Франсуа?

Он улыбнулся, и его взгляд соскользнул к лобку.

– Приласкай меня!

– Ты, я смотрю, времени зря не теряешь…

– Мне так плохо, Барбара. Это единственное, что может меня утешить.

– Ты играешь на моих чувствах, это как-то не очень красиво…

Чувственно приоткрыв рот, она откинула простыню и взяла в руки член Франсуа.

– Что, твой муж тебя не удовлетворяет? – спросил он не без сарказма.

– Оставь Франка в покое», – Потом добавила: – Как у тебя быстро встает!

– Это не мешает мне быть несчастным, Барбара. Если бы ты только знала…

– Я знаю, мой Франсуа… Я здесь. С тобой…

В глубине души он всегда предпочитал распутниц. Он постанывал от удовольствия, пока рука Барбары нежно ласкала его член. Она слегка раздвинула ноги, пытаясь сдержать хрип. Рука Франсуа скользнула ей между бедер. Но Барбара возмущенно убрала ее.

– Мертвым не изменяют! – наставительно произнесла она.

– Почему? Это грех?

Она не ответила. Стало быть, ему придется довольствоваться малым. Его охватила злость, к которой примешивалось чувство горечи. Он понял, что вдовство обрекает его на самую нечеловечную из всех пыток: верность заочно! Эта мысль потрясла его как смертельный приговор.

И тогда Франсуа принял решение вести двойную жизнь. В одной из них будут те, для кого он останется безутешным вдовцом. В другой – ничего не знающие о его прошлом. В новом, пока еще незнакомом ему обществе, девственном, как необитаемый остров, и свободном от любых предубеждений, он сможет укрыться, когда тоска станет совсем невыносимой. Эта картинка мира, состоящего из двух сфер, успокоила его. Он хотел спрятаться в спутанных ветвях подрубленного древа общепринятых моральных устоев, он готов был преступить через любые законы, лишь бы забыть свою жизнь.

Барбара прибралась в спальне и на кухне.

– Вечером я тебе позвоню! – сказала она, когда Франсуа вышел из ванной.

– Ты придешь еще?

– Обещаю!

– Когда?

– Завтра, в любой день… Не бойся…

– Барбара, не бросай меня одного.

– Может, поживешь несколько дней у нас?

– Нет.

– Тебе нужно скорее выйти на работу. Нельзя сидеть в четырех стенах, ничего не делая.

– Я чувствую себя таким усталым.

Ей захотелось обнять его. Она была зла на себя за произошедшее. Она подумала о работе, о доме. У нее больше не было времени.

– Я с тобой, – прошептала она, целуя его в губы.

Затем тихонько прикрыла за собой дверь.

Франсуа присел на одно из кресел в гостиной. Он наконец вышел из оцепенения, в котором пребывал, как в укрытии. Слезы его высохли, воспоминания подернулись легкой дымкой забвения. Ему не хотелось возвращаться в постель. Но он боялся выйти на улицу. Он перешел в спальню, включил телевизор и тут же выключил его. Выдвинул ящик комода и достал трусики жены, чтобы вспомнить нежную шелковистость ее кожи. Несуразное гудение холодильника заглушало шелест шелковой ткани, которую ласкал Франсуа. Он никогда бы не поверил в то, что одиночество сыграет с ним однажды такую злую шутку.

* * *

Ему не терпелось пойти в спальню к жене. Закончив работу, он навел на рабочем столе порядок, как делал всегда, перед тем как отправиться спать. Заходя в ванную, он уже был взвинчен, так как провод мышки никак не хотел распрямляться. Ему не нравилось, когда провод свивался в спираль. Но каждый раз, когда он отходил от стола, в глаза бросался неряшливый узел, который нужно было распутывать. Это изматывало.

В ванной комнате все было вверх дном. Его ориентиры разлетелись вдребезги. Он не мог избавиться от впечатления, что его встряхивают, держа за ноги вниз головой. За первой волной жара последовала нервная дрожь. Он почувствовал, что впадает в панику. Как если бы от этого зависела его жизнь, он судорожно попытался расставить все по местам. Но руки дрожали так, что ему не удавалось навести порядок. Его охватила дикая ярость. Он выскочил из ванной. Она, видите ли, читает! А ведь он в таком состоянии исключительно из-за ее небрежности! Эгоистка! Когда же ты начнешь думать обо мне? Он подошел и с криком ударил ее. Он бил ее все сильнее и сильнее, полностью утратив самообладание. Это был уже третий случай за последние недели.

Лакированные сосновые панели, которыми была обшита приемная психиатра, ему сразу же не понравились. Они напомнили ему комнатушку одной бабенки, у которой он однажды переночевал после вечеринки с обильными возлияниями. Он чуть было не ушел. Этот запах – запах пластилина – вызывал у него тошноту. Может быть, этот запах и есть причина моей болезни, доктор? Он внутренне ухмыльнулся. И тем не менее остался. Он обещал ей.

Кресло для пациентов было ниже того, в котором сидел сам доктор Понс. Франсуа почувствовал себя приниженным, и ему снова захотелось уйти. Но тихое поскрипывание перьевой ручки подействовало на него успокаивающе. Он уселся поудобнее и начал говорить; мысли захлестнули его неконтролируемым потоком.

…Нет, я точно не помню, когда это началось». Это развивалось постепенно… В течение нескольких месяцев». Сначала я не придавал значения». Но это стало повторяться так часто, что… Нет, я не вижу ничего такого, что могло бы спровоцировать». Понимаете, я уверен, что с моей женой случится что-нибудь ужасное, если я не расставлю некоторые предметы в определенном порядке. Например».

На самом деле успокоить его могли только эти выполняемые ежедневно ритуалы. Он сознавал, что и его страх, и попытки избавиться от него с помощью ритуальных жестов были совершенно иррациональны, но стремление к порядку довлело над ним! Это смешно! Это была навязчивая идея, и он знал это. Но беспорядок и асимметрия так выбивали его из колеи, что он просто вынужден был наводить порядок…

– Если я взбудоражен, этот ритуал может длиться очень долго… Несколько часов… Какие предметы? В основном на рабочем столе и в ванной комнате… Не знаю почему… На рабочем столе я убираюсь сам… Жена к нему не прикасается. Но с ванной все сложнее… Когда она ставит свою зубную щетку в стакан, то моя поворачивается… Вы понимаете… Щетке надлежит быть повернутой вправо на сто тридцать пять градусов…

Франсуа замолчал, пораженный абсурдностью своих слов, однако врач, поглощенный записями, сделал ему знак продолжать.

– То же самое и с моей туалетной водой. Флакон жены должен отстоять на два сантиметра от моего флакона и быть придвинутым к стене… Два сантиметра – это очень важно, так как два – наше счастливое число… А полотенце! Еще один пример… Я ей тысячу раз говорил, что края его должны быть выровнены. – Голос Франсуа стал более резким, – Но моя жена ничего не понимает! Я живу как в кошмарном сне!

– Она тоже, я полагаю?

– Она?

– Вы говорите, что живете как в кошмарном сне. Ваша жена тоже, разве нет?

– Да, конечно. В такие моменты я становлюсь… довольно… ну, в общем… довольно агрессивным. Когда у меня случается приступ, я теряю самоконтроль. Вот. Я пообещал ей, что буду… лечиться. Я болен, доктор?

Он не решился произнести слово «сумасшедший».

В этом кабинете Франсуа впервые услышал название своей болезни: невроз навязчивых состояний Правда, врач его немного успокоил. Это довольно распространенное заболевание. Неврозом страдают многие. Только большинство не знают, что это болезнь, и мучаются в одиночестве.

– Вы правильно сделали, что не стали откладывать визит ко мне. Подобные проявления могут превратить повседневную жизнь в пытку… как для больного, так и для его близких… Когнитивно-бихевиоральная терапия состоит в том, чтобы изменить реакции пациента, искусственно моделируя ситуации, способные вызвать у него беспокойство… Приучить оставлять предметы не в том порядке, который представляется ему правильным… Постепенная десенсибилизация, дополненная лечением антидепрессантами типа серотонина…

Спустя несколько месяцев состояние Франсуа значительно улучшилось. Но болезнь наложила отпечаток на их отношения. Сколько бы он ни пытался, ему не удавалось найти средство, чтобы остановить порчу, разъедающую его семью.

Он задвинул ногой ящик комода и прошел в ванную. Туалетная вода жены была придвинута к стене – она все-таки выработала в себе эту привычку. «Бедная малышка! – пробормотал он. – Ты боялась меня». Он равнодушно посмотрел на свою зубную щетку, брошенную в раковине, и на валявшееся на полу полотенце. Он выздоровел, но кому теперь это было нужно?

* * *

Франсуа договорился встретиться с Барбарой в пиццерии на улице Канет. Он сидел за столом и пил кьянти, когда она пришла. На ней были льняные брюки и блузка.

Рядом ужинала семья с тремя детьми. Они строили планы на отпуск Глава семьи, похоже, был кардиологом. В иной ситуации Франсуа расспросил бы его о случаях инфаркта у молодых женщин. Но атмосфера пиццерии не располагала к подобным вопросам, поэтому он просто улыбнулся супруге врача.

Барбара не закрывала рта. Она действовала ему на нервы. Она трещала о работе мужа, о переходе дочери в физико-математический класс, но Франсуа было на все это наплевать. Через два столика от них он заприметил девицу Он уже мысленно насиловал ее, когда почувствовал, как Барбара взяла его за руку.

– Ты думаешь о жене?

– Да.

Лицо ему залила краска.

За десертом она предложила ему провести отпуск вместе с ними. Ее муж Франк Лежандр снял домик на острове Ре на первую половину августа.

– Но если я поеду, как мы организуемся?

– В каком смысле?

– В смысле секса. Ты подумала об этом?

– Франсуа!

Она украдкой посмотрела по сторонам.

– Мы ведь не сможем заниматься сексом под носом у твоего мужа! Это не совсем прилично ты не считаешь?

– Прекрати!

– Надо будет найти какую-нибудь уловку… Постой-ка, у меня появилась идея! Например, ты могла бы снять на недельку номер в дешевой гостинице. Если будет меньше трех звезд, то вряд ли мы встретим там кого-нибудь из знакомых…

Он обожал дурачиться.

– Однако, Франсуа, ты хочешь сказать… Не станем же мы…

– Ну и потаскуха же ты, Барбара.

Она снова оглянулась. Он повысил голос:

– Потаскуха!

– Франсуа, ты что, рехнулся? Замолчи!

Она съежилась.

Он с улыбкой взял ее руку и поднес к губам.

– Ты испугалась? Я пошутил.

– Убирайся к черту!

– Конечно же, мы не будем заниматься сексом!

Он снова повысил голос. Барбара опустила голову.

– Ну разве что если ты сама захочешь! Ты ведь не против покувыркаться со мной?

Ничего не ответив, она стала искать взглядом официанта, чтобы попросить счет.

– Почему ты молчишь? Тебе хотелось бы заняться со мной сексом, Барбара?

– Черт подери! Пошли отсюда!

Она стремительно направилась к выходу. По дороге он подмигнул девице, которую мысленно изнасиловал, и вышел вслед за подругой.

Оказавшись на улице, Барбара почувствовала облегчение. Она обняла Франсуа за талию и со смехом сказала:

– Да ты совсем сдвинулся, дружище! Вогнал меня в такой стыд!

Они были в паре десятков метров от улицы Принцессы.

* * *

Франсуа познакомился с ними три года назад в одном свингер-клубе. В то время он наловчился извлекать выгоду из того, чем не владел: обменивал своих подружек на замужних женщин.

На первый взгляд заведение ничем не отличалось от обычного ночного клуба. Внизу находились танцевальная площадка и большой бар, где подавали пунш и текилу. По обе стороны от танцплощадки стояли угловые диваны, образуя будуары, укрытые от посторонних взглядов пышными пальмами. В начале вечера бармен по имени Бальтазар выставлял на стойку стаканы с ромом. Под ром, кажется, шли пирожки с треской. Выпивка распаляла тела и ударяла в головы. Перекидываясь ничего не значащими фразами, посетители оценивали себя и свои шансы, исподволь сравнивали партнеров. Около полуночи помещение, оформленное в колониальном стиле, оглашал ритм бразильской самбы, одновременно раздавался свисток, дающий старт. Речи все более сдабривались непристойностями, от слов начинали переходить к делу. На втором этаже самые нетерпеливые уже кружились в бешеном ритме сарабанды. Скинув нижнее белье, респектабельные «сэсэ» («славные сорванцы» и «славные стервочки») увлекали друг друга – кто за пенис, кто за грудь, – в разнузданную кавалькаду, змеящуюся во всех направлениях «Наш веселый хоровод кого хочешь увлечет!» Другие – интеллектуалы – ждали своей очереди, чтобы вставить Марии Г., чье тело на глазах превращалось в образчик концептуального искусства. Чтобы скоротать ожидание – поскольку желающих было много, – они пьяно горланили на мотив детской песенки: «Эй, подружка, не зевай! Кого любишь – раздевай! Рот пошире разевай! Только зубы не сломай!» Наконец, по темным углам неудачники, сами того не ведая, ублажали собственных жен – ведь ночью, как известно, все кошки серы. К счастью, окольцованные киски, пребывавшие в том же заблуждении, что и их мужья, мурлыкали от удовольствия. И все были довольны. Классовая борьба на время была забыта. Работа или отпуск на острове Маврикий – об этом они подумают завтра. А пока… Глаза завидущие, руки загребущие…

Франсуа считал, что в свингер-клубах высвечивалась мораль тех, кто порицал адюльтер. Лицемеры могли сохранять здесь чистую совесть, не думая о супружеской верности, да по сути дела и не нарушая ее. Франсуа пользовался чужими женами, как пользуются шлюхами, но при этом бесплатно. All you can fuck, folks! And enjoy! [5]Сколько сможешь отыметь, парень! Хорошей тебе оттяжки (англ.).
Каждая фрикция отдавалась в теле медовой сладостью.

Как и Франсуа, Брис и Кзавье заводили любовниц на один вечер. Подобное нарушение кодекса свингер-клуба и сблизило их. Вскоре они пристрастились устраивать веселые свинг-партии на дому, что освобождало от утомительной обязанности отплясывать в клубе сальсу или доставший уже танец маленьких утят. Однако после женитьбы Франсуа предпочел отдалиться от своих приятелей, так как не хотел делать из своей молодой супруги предмет обмена. Время от времени друзья снова пытались вовлечь его в свой круг. «Попозже!» – отвечал он. Ни за что на свете он не согласился бы поставить крест на былых развлечениях.

Наступила осень. На смену дням приходили ночи. На смену одному дождю приходил другой дождь. Оконные стекла помутнели из-за измороси, разгоняемой ветром. Небо затянули большие черные тучи. Сырость проникала через окна и двери, просачивалась в дома, заполняла собой тела. Неотвратимо приближалась зима. Франсуа ничего не мог с этим поделать. Дожди лились бесконечно монотонно. Как жизнь. Как секс. Франсуа ничего не мог с этим поделать.

Им овладела непонятная грусть. Когда-нибудь, когда ты мне наскучишь. День, которого он так боялся, наступил.

Скука.

Неизбежная.

Как зима.

Как смерть.

Казалось, желание Франсуа смывается потоком непрекращающегося дождя.

Любовь моя, что мне делать? – спрашивал он себя. – Заниматься сексом без желания? Лучше умереть. Перестать совсем? Ты этого не переживешь. Заниматься сексом с другой? Наша любовь не переживет этого. А ведь я поливал тебя, любимая, как редкий цветок, случайно занесенный на мою маленькую планету. Я хранил тебя, как драгоценный камень в золотой шкатулке, которую открывал и закрывал по своему желанию. Я обучал тебя. Я притягивал тебя и отталкивал я проникал в тебя и пил из твоей чаши. Я уклады, вал тебя и переворачивал. На постели, на столе, на ковре и на холодном кафеле. Я дарил тебе оргазмы и заставлял кричать от удовольствия. От наслаждения. Вновь и вновь. Неутолимая страсть. Я любил тебя. День за днем. Ночь за ночью… Потом я закрыл глаза. Чтобы убедить себя что еще не пресытился. Я старался изо всех сил. Я призвал на помощь всю свою любовь. Я закрыл глаза. Чтобы прогнать назойливое видение: тело другой женщины.

Он так больше не мог. Он мечтал о том, чтобы прикоснуться к другой плоти. Плоти, о которой он не знал ничего – ни ее запаха, ни цвета. Не важно чьей, пусть даже пятидесятилетней старухи, не важно! Но только не эта маленькая влажная пещерка, принимавшая его совсем недавно!

Обычно мрачные мысли отпускали его лишь во время сна, давая кратковременную передышку – до следующего утра. Так проходили дни. Но этой ночью сон никак не шел. Франсуа смотрел на свою жену. Нагую, такую нежную и чувственную. Она спала. Мирно, спокойно. Ее светлые волосы обрамляли лицо. Такое красивое, такое юное, такое чистое. Как и тело. Как и ее кожа. Она выглядела счастливой. Он подтянул повыше простыню и нежно накрыл ее. Затем встал и вышел из комнаты. Боль горела в его душе, как костер в ночи. Он прошептал: «Прости меня». Никогда бы он не поверил, что может так сильно любить женщину.

В гостиной он подошел к телефону и медленно поднял трубку. Потом снова положил ее на рычаг. Спустя время вновь поднял и набрал номер Бриса. Услышав на автоответчике голос приятеля, он вздрогнул, как от удара током. «Это Франсуа. Перезвони мне завтра на работу. Мне вас не хватает…»

Он открыл окно и посмотрел на небо. Оно было усыпано звездами. Впервые холод показался Франсуа приятным. «Зима великолепна, если ее приручить», – сказал он себе.

Осторожно закрыв окно, он вернулся в спальню. Он чувствовал себя умиротворенным.

* * *

Она красиво сервировала стол и зажгла свечи. «Прекрасно», – прошептал он ей на ухо. Когда она ощутила его желание, почти забытое чувство радости вновь вернулось. Ее банный халат был накинут на голое тело. Она взглянула на часы.

– Хочешь заняться любовью?

– Не сейчас, прибереги себя на потом».

Она не придала значения его словам, она была поглощена мыслью о том, как ей одеться. Она накрасилась. Друзья Франсуа должны были прийти с минуты на минуту. Она удивлялась, что никогда не встречала их прежде, ни у Барбары, ни у других знакомых, ни даже на свадьбе. «Они из другого круга», – уклончиво ответил ей Франсуа…

Она стала натягивать брюки.

– Надень лучше это платье!

– Это? Но оно слишком откровенное!

– Ну и что?

– Не знаю…

– Сделай это для меня, прошу тебя!

Конечно, ей хотелось доставить ему удовольствие…

– Ты меня любишь?

– Сильнее чем когда-либо.

…Когда-нибудь, когда ты мне наскучишь. Она вздохнула. Сейчас не время об этом думать. Она и так без конца возвращалась мыслями к этой фразе, и это было мучительно. Платье застегивалось спереди. Глядя в зеркало, она нашла его коротковатым, при этом она не без кокетства отметила красоту своих ног.

Она услышала трель домофона. «079Б», – сообщил код Франсуа и зашел к ней в спальню. Она надевала вторую туфлю. Ей было слегка не по себе: у них редко бывали гости.

– Сними трусики.

– Что?

– Поторопись… Они уже внизу.

– Ты шутишь?

Сердце застучало быстрее. Когда прозвучал звонок в дверь, она хотела выйти из комнаты, но Франсуа не позволил сделать это. Она подняла на него недоумевающий взгляд. Решимость, читавшаяся на лице мужа, испугала ее. Она попыталась оттолкнуть его, но он так крепко держал ее за талию, что нельзя было сделать ни малейшего движения. Он чувствовал, что она в его власти, и эта мысль удесятеряла его силы. Он яростно сдернул с нее трусы. В дверь позвонили еще раз. Франсуа поволок ее в прихожую, но по дороге она вырвалась и бросилась к кухне. Тебе принесли цветы! Ей захотелось слиться со стеной, чтобы спрятать в ней свой стыд. Лицо ее было мертвенно-бледным, слова благодарности прозвучали чуть слышно. «Проводи наших друзей в гостиную, дорогая! – ласково попросил Франсуа. – А я позабочусь о вазе». У нее едва хватило решимости сделать шаг. Ей и раньше случалось ходить без нижнего белья, но в этот вечер все было иначе… Они не одни… Ее муж сошел с ума… Она натянула платье на колени и села, плотно сжав колени. Она прижала к щеке бокал с шампанским. Пузырьки газа, поднимаясь, казалось, освежали лицо. Ей трудно было сосредоточиться на беседе мужчин. Франсуа наблюдал за ней. Он не скрывал своего вожделения. Она отвела взгляд.

Когда все встали, чтобы пройти к столу, она почувствовала, что тонкая ткань платья, прилипнув к телу, облегает его. Она покраснела. В этот момент она вдруг поняла, что мужчин связывает молчаливый уговор.

За ужином ее беспокойство стало ослабевать. Кзавье то и дело подливал ей вина. Ему удалось даже рассмешить ее. Голоса гостей убаюкивали. Брис оказался архитектором. Франсуа заговорил о его последнем проекте, сделанном по заказу мэрии Парижа. Она и сама увлеченно рассказывала о своей работе, гордясь тем, что больше не студентка. Вот уже несколько месяцев она числилась младшим менеджером на заводе виниловых скатертей… Они только что подписали договор о создании совместного предприятия с одной американской фирмой… Кзавье работал в рекламе… В филиале рекламного агентства «Dream»… Но он мечтал перейти в медиа-концерн. Как Франсуа, который возглавлял подразделение в немецком издательском доме… В крупных фирмах столько преимуществ«. Не мог бы Франсуа при случае устроить его на место художественного редактора?… Вечер становился приятным. Она уже жалела о своем недавнем поведении. «Ее реакция была… слишком бурной, но ведь, в конце концов, фантазии Франсуа так возбуждали ее в начале их отношений. Хотя сейчас она страдает от них. С тех пор как желание ее мужа поистрепалось. Подобно старым джинсам… Они об этом никогда не говорили. Но она чувствовала, что Франсуа отдаляется. Может быть, пойти ему навстречу, принять его правила игры?… Согласиться быть голой под платьем… В компании с другими мужчинами… Как в этот вечер… Надо будет почаще приглашать гостей… И пусть это будет их маленьким секретом… Она повернулась к Франсуа, сидевшему слева, и улыбнулась ему. Он нежно обнял ее за талию. Она положила голову ему на плечо. Ей было хорошо. Она была влюблена. Немного пьяна – вино начало сказываться. Она подалась к нему всем телом.

Он опустил руку на ее правую грудь. Испытывая смущение, она попыталась высвободиться, но он и не думал уступать. Брис и Кзавье казались увлеченными беседой. Франсуа убрал руку, чтобы подлить вина. Облегченно выпрямив спину, она заправила волосы за уши. Однако передышка была короткой.

– Прекрати! – прошептала она.

– Что именно, дорогая?

Его голос был слишком громким. Взгляды гостей обратились на них.

– Ничего! Налей мне вина!

Щеки ее горели.

– Но у тебя и так полный бокал!

Он ласкал ее под столом. Это было невыносимо. Она вцепилась в его руку, чтобы отвести ее. Она умрет от стыда, если он не прекратит. Брис и Кзавье замолчали. Она попыталась отвлечь их, возобновить беседу. К несчастью, рука Франсуа двигалась слишком ритмично, чтобы подумать о чем-то другом.

На этот раз она не смогла сдержаться и крикнула:

– Ты сошел с ума!

Никогда еще она не испытывала такого унижения. И такого бешенства. Она попробовала встать, но он опередил ее. Он стоял у нее за спиной. И тут услышала его пьяный голос, произносящий ей на ухо жестокие слова:

– Я хочу показать друзьям твою грудь.

Резким движением он расстегнул платье и обнажил ее грудь.

– Ты прелестна! – сказал Кзавье улыбаясь.

– Я же говорил вам, что она великолепна! Подойди, Брис, я знаю, что ты хочешь потрогать… Успокойся, дорогая! Она немного нервничает… Это первый раз…

Он заставил ее подняться и, не давая возможности пошевелиться, стянул платье вниз, к ногам. Ее сердце готово было разорваться. Она закрыла глаза. Это было выше ее сил – связать между собой этот кошмар и ее мужа.

– Господа, я одалживаю вам свою жену!.. К вашему удовольствию! А я подожду своей очереди!

Совершенно парализованная, она ощущала, как между ее ног скользят пальцы Бриса. Франсуа шептал ей что-то, прижавшись губами к шее, но она не понимала ни слова. Язык Кзавье скользил по ее груди Она отвлеченно подумала о юных девушках, озабоченных поисками возлюбленного. Потом вспомнила о родителях Потом открыла глаза. Слезы она сдерживала из страха. В висках громко пульсировало. В какой-то момент ей показалось, что она задыхается. Наконец из груди вырвалось сдавленное рыдание. Оно было похоже на судорожный приступ рвоты.

Брис и Кзавье, тут же прекратив свои ласки, удивленно посмотрели на нее. Глаза ее закатились, тело сотрясала дрожь.

Вдруг, нарушая повисшую в комнате тишину, Франсуа встряхнул жену и закричал:

– Ты моя! Ты понимаешь, что принадлежишь мне? Я могу одалживать тебя, кому захочу!

Кзавье сказал, вставая:

– Ну и сволочь ты все-таки!

– Давай, я тебе говорю! – жалобно настаивал Франсуа… Она моя! Продолжай, Кзавье! Брис, это же классно!

– Подожди, Франсуа! Расслабься… – прошептал Брис, высвобождая ее из объятий мужа. Ему захотелось избавиться от наваждения. – Извини, – тихо обратился он к молодой женщине. – Твой муж не предупредил нас, что ты не хочешь… Мы никого не принуждаем… Такое у нас правило…

Затем он повернулся к Франсуа и жестко сказал ему:

– У тебя потрясающая жена! У меня на нее встает, но нужно, чтобы она была согласна! И ты прекрасно это знал, приятель! Чао, красавица! – добавил он, погладив ее по щеке.

Кзавье взял со стола бутылку вина и отпил из нее два глотка. Прямо из горлышка. Затем молча вышел вслед за Брисом.

Она слышала, как захлопнулась входная дверь. Она смотрела на недопитые бокалы с вином. Потом ее взгляд упал на нетронутое мороженое, которое таяло и вытекало из креманки. Какое-то время она смотрела на свое тело. Обнаженное. Затем задула свечи и тяжело дошла до кровати, погасила настольную лампу и взглянула на светящиеся цифры будильника. Одиннадцать сорок пять. Не так уж поздно. Заметив вдруг, что дрожит, она встала и натянула футболку. Ноги были по-прежнему ледяными. Тогда она достала из шкафа пару носков. Пробивавшаяся из-под двери полоса света напоминала в этой темной спальне последний луч заходящего солнца. Она залезла под простыню. Франсуа расхаживал из гостиной на кухню и обратно. Она расслышала стук тарелок, которые он складывал в посудомоечную машину. Ей показалось, что зашумел пылесос. Затем наступила тишина. Франсуа не пришел. Ни чтобы объясниться, ни чтобы оправдаться… Холод простыней назойливо напоминал о его отсутствии. Ощущение пустоты в постели – хуже нет ничего, это как если бы у тебя ампутировали полтела Это была ее последняя мысль. Крепко сжав кулаки и подтянув к животу колени, она заснула в позе зародыша. Она была похожа на ребенка, который сердится на эту жизнь, на этот мир. Ее так ранили!

Франсуа не решился войти к ней в спальню. Он прибрался на кухне, пытаясь заслужить этим прощение. Жалкая компенсация. Сколько людей в этот момент оправдывали так внебрачные радости плоти? Тысячи. А может быть, миллионы! Потеря либидо невероятно угнетала его. Если бы речь шла о ком-то другом, он бы даже не пытался ничего предпринять. Он бы просто ушел. Но ее он любил слишком сильно. И только что увиденный им спектакль с участием приятелей вдруг как по волшебству воскресил влечение к ней. Завтра он принесет ей в постель на красивом подносе горячие круассаны и свежевыжатый апельсиновый сок. Завтра он поговорит с ней. Ему не хотелось такой жизни. И еще меньше хотелось стать одним из тех мужей, которые убирают грязные тарелки, чтобы избежать разговора о своих грязных поступках.

– В общем, дорогая, у нас нет выбора… – подытожил Франсуа.

Когда-нибудь, когда ты мне наскучишь… Она даже не притронулась к круассанам.

– Это и есть то будущее, которое ты мне предлагаешь? А мы, что останется от нас? – спросила она надломленным голосом.

– Все… Ведь я люблю тебя!

– Ты хочешь, чтобы я поверила тебе? Любишь, одалживая меня другим?

– Да, я люблю тебя!

– И тебе этого мало?

– Чего? Любить?

– Чтобы хотеть меня?

– Да, мало!

– Тем не менее, знаешь ли, есть мужья, которые любят и хотят своих жен! Даже после долгих лет совместной жизни!

– Тем лучше для них. Но позволь мне в этом усомниться: они, может быть, и любят своих жен но наверняка изменяют им!

– Измена это не единственный выход!

– Потому-то я и предлагаю тебе Бриса и Кзавье!

– Я не могу заниматься сексом с тем, кого не люблю.

– Врешь! Мы все через это прошли… Ты можешь сделать это для меня!

– Я не могу заниматься любовью втроем. Или вчетвером. Называй это как хочешь. – Она покачала головой. – Не могу! Понимаешь ты это или нет?

– А я уверен, что можешь! Я буду рядом… Ты только представь… Представь себе, любовь моя, как это было бы здорово!

Он пощекотал ей грудь. Она резко убрала его руку и продолжила:

– Это противоречит моим моральным принципам!

– Что это еще значит – «моим моральным принципам»? Ты боишься?

– Ничего подобного! Это значит то, что значит! Это ненормально!

– Я не вижу здесь ничего ненормального!

– Вот именно! Стоит только послушать всех этих придурков на телевидении, как поверишь, что весь Париж занимается свингом, что это последний крик… Заниматься сексом вдвоем – это устарело! – Она перешла на крик – У этих типов настолько убогое воображение! Они, видите ли, решили, что одна и та же женщина их уже не возбуждает! Как и тебя! Ее глаза сверкали.

– Но я же не с телевидения! Ты несешь черт знает что! Ты сама идиотка! Сотни женщин мечтали бы о таком: три красавца для нее одной… А мадам отказывается!

– Да, отказываюсь! Оставь меня в покое…

Он немного помолчал и снова начал:

– Подумай, любовь моя. Ты ведь знаешь, как для меня важен секс.

– Но я же здесь! Ты всегда делал со мной все что хотел! Я моложе тебя на двадцать лет, и у меня есть все, что нужно: влагалище, грудь! Далеко не всем так везет!

– Возможно, но ты меня больше не возбуждаешь!

– Но почему?

Она заплакала…

– Другие на твоем месте пошли бы по женщинам, а ты…

– Ты этого хочешь?

– Нет, но это было бы более нормальным! Более моральным… почти…

– У нас с тобой разные системы ценностей!

– Это уж точно!

– Послушай меня хорошенько! Если хочешь, я могу отправиться на сторону! Но с тобой спать перестану. Навсегда. А если так, то мы расстанемся!

Его голос зазвучал угрожающе.

– Это шантаж!

– Нет, любовь моя, это жизнь!

– …

– Подумай!

– …

– Попробуй хотя бы один раз! Если тебе не понравится, то мы прекратим!

– …

Она тихо плакала.

– Тебе даже не придется самой их трогать! Ты просто отдашься им, и все! Я понаблюдаю за вами, а потом… я так захочу тебя, что буду любить как богиню. Знаешь, что ты в результате выиграешь? Оргазмы, которым не будет конца.

– А потом… Тебе захочется чего-нибудь еще!

Она перешла на шепот.

– Нет! Обещаю тебе!

Франсуа понял, что успех близок Он продолжил:

– Я никогда не обманывал тебя! Ты не можешь упрекнуть меня во лжи!

– А если об этом узнают?

Исход битвы был предрешен! Франсуа, ты гений!

– Никто ни о чем не узнает. Это будет наш секрет.

– Нас четверых?

Она сказала это с бесконечной горечью…

– Наш с тобой секрет, любовь моя… Итак, ты согласна?

– Нет! Я ничего не знаю!

– Подумай еще, дорогая!

– Оставь меня!

Она грубо оттолкнула его.

The last chance, the last dance! [6]Последний танец – последний шанс (англ.).
Все поставить на карту. Как в покере. Франсуа встал и надел свою кожаную куртку.

– Ты куда?

– Пойду поищу проститутку.

– Проститутку?

– Я пошутил! Пойду к кому-нибудь из бывших… Не волнуйся! Я надену презерватив! Don't worry, be happy… – пропел он, выходя из спальни.

– Постой, Франсуа, подожди!

Она вышла вслед за ним в прихожую.

– Да, любовь моя?

– Подожди!

От рыданий ей даже не удавалось перевести дыхание. Он выжидал. Потом с огорчением заметил безобразные носки, сползшие на щиколотки. «Бедная девочка», – подумал он. Счастье, что он любит ее. Иначе бы вышвырнул ее пинком под зад! Да, именно так поступил бы он с телкой, которая перестала его возбуждать!

Всхлипывания жены становились все реже. Он ласково произнес:

– Ты хотела мне что-то сказать?

Его голос прозвучал так нежно, так любяще. Что ей оставалось делать? Она так сильно любила его.

– Я… согласна…

Победа. And the winner is!.. [8]Победителем становится… (англ.).
Она так любит меня моя покорная…

Он постарался скрыть свою радость.

– Ты не пожалеешь, дорогая!

– Но я хочу предупредить тебя, Франсуа…

– Да, я слушаю…

– Только один раз. – Она снова заплакала. – И никогда больше!

– Обещаю… Я люблю тебя!

Он снял куртку, стянул с жены футболку, бормоча про себя: never again, [9]Больше никогда (англ.).
эти позорные носки, они занялись любовью прямо на полу в прихожей! Временами перед ним возникали образы Бриса и Кзавье, и это усиливало наслаждение.

– Вот увидишь, дорогая, когда-нибудь ты будешь благодарить меня…

* * *

Сразу после пиццерии Барбара поднялась к Франсуа. По его поведению невозможно было сказать, что накануне он похоронил свою жену. Включив телевизор, он улегся на кровать. Он вдруг стал неразговорчив. Наверное, все-таки переживает. Барбара подумала, что заниматься сексом в постели молодой жены, которая только что умерла, как-то не очень… Но в конце концов! Если это могло утешить Франсуа! Это оправдание так успокоило ее совесть, что она свела в одно и покойную, и своего мужа.

Она весело направилась на кухню и приготовила две чашки травяного чая с вербеной и мятой. Затем посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. До полуночи она может остаться. Если задержаться, Франк начнет приставать с расспросами. «Нужно ускорить ход событий», – подумала она, возвращаясь в спальню.

Франсуа был, судя по всему, поглощен какой-то телеигрой. Минут десять она делала вид, что интересуется происходящим на экране, потом сказала:

– Я не могу остаться на всю ночь!

– Тебе везет.

– Ты хочешь, чтобы я тебя приласкала?

– Как, это разве не грех?

– Франсуа, не зли меня! Так хочешь или нет?

– Ты же знаешь, я всегда готов, – ответил он, не сводя глаз с экрана.

– Тогда давай, чего ты ждешь?

– Ты всегда такая авторитарная? Даже в постели?

– Это потому, что ты ничего не делаешь! А у меня всего лишь час времени!

Звуковой фон, создаваемый идиотской игрой, раздражал Барбару.

– Телевизор, это не слишком романтично, а?

Он не ответил. Барбара чуть было не ушла, но ее охватило такое вожделение, что она разделась и приняла пикантную позу, загородив собой экран.

«Твой отец стекольщик?» – подумал он, продолжая пялиться в телевизор, как если бы мог видеть сквозь тело Барбары. Она взорвалась.

– Ты смотришь на меня или… черт подери?!

– Черт подери!

Лицо Барбары исказилось.

– Ты не видишь, что я разделась?

Говоря это, она принялась трясти его.

– Тебя никто не просил! Ты уже большая девочка!

– Но ты всегда хотел секса со мной! Признайся…

– Возможно, но не сегодня вечером!

И поскольку Барбара не сдвинулась с места, он пояснил:

– Ты ведь сама сказала, что мертвым не изменяют… И кстати, ты не выдерживаешь сравнения… Давай! Избавь меня от этого жалкого зрелища, ты провалила экзамен!

Барбара подняла валявшийся у ее ног журнал и зло швырнула им в Франсуа. Тот с безразличным видом щелкал кнопками дистанционного управления.

Страшно униженная, она с трудом натянула колготки, на которых пошла стрелка, и вдруг услышала сзади глумливый смех Франсуа. Она повернулась к экрану и увидела блестящую розовую задницу бабуина. Смертельно побледнев, она вышла, хлопнув дверью.

Франсуа был рад остаться один. Он встал и тщательно запер входную дверь. Надо начинать двойную жизнь! Прежде всего отгородиться и не наделать глупостей! Он выключил телевизор, издававший адский шум, а затем и свет в спальне. Темнота подействовала на него успокаивающе. Он начал разговаривать со своей женой, как если бы та лежала рядом. Любимая, мне тебя так не хватает… Прости меня. Прости за все зло, которое я тебе причинил. Эти запоздалые сожаления вызвали в глубине горла горечь, которая исчезла только с наступлением утра, когда он, совсем без сил, наконец-то смог сомкнуть глаза.

* * *

Она закрыла глаза. Медленно-медленно. Как будто хотела уснуть. Или умереть. Она улавливала шум снимаемой Брисом и Кзавье одежды. Они делали это аккуратно. Словно боялись ее разбудить. Ее нагое тело лежало на постели. Бесстыдно предлагая себя.

Ткань, накинутая на абажур, приглушала свет, но не могла ослабить ее стыд. Она позволила отдать себя. Как вещь. Как коробку конфет. Каждая клеточка ее тела была горьковато-сладкой конфетой, таявшей в их жадных ртах. Ртах, охочих до лакомств. Ртах, которые хватали ее. Всасывали, втягивали, впитывали. Она была ничто. Пустеющая коробка конфет. Тающий на солнце снег. Капля воды в океане. Пустота после смерти.

К ее коже прикасались ладони и рты. Она ждала, когда все это закончится. Ее тело цепенело от горячего мужского дыхания. Она ничего не чувствовала. Ни отвращения. Ни боли. Ни удовольствия. Ничего. Ею овладела апатия. Она слышала только звуки. Звук скальпеля в руках у хирурга. Который расчленял ее тело. Копался внутри, исследовал. Ее тело. Как будто это всего лишь оболочка. Лишенная эмоций. Лишенная души. Которую невозможно унизить.

Ослепнув от темноты, она вдруг открыла глаза. И перехватила взгляд Франсуа – непроницаемый и одновременно горделивый. Оттого, что он отдал ее. Чтобы полнее ею обладать.

В этот момент ей захотелось умереть. Или никогда не рождаться на свет. Она вдруг поняла, что больше не любит Франсуа. Ее сердце разрывалось. Жертва оказалась напрасной. Она застонала. Потом отбросила простыни. Резко, грубо. Она прогнала мужчин из своего тела. Она выгнана Франсуа из комнаты. Потом уснула. Совершенно разбитая. Даже не заплакав. Даже не помывшись.

Потом к ней регулярно возвращались картины Пережитого. Четкие, всегда одни и те же: мужчины И она, пассивная и податливая.

Франсуа был ее героем, стержнем, вокруг которого крутилась ее жизнь. Она принесла себя в жертву. Чтобы он по-прежнему желал ее. Она потеряла свое достоинство. Напрасно. Она больше не любила Франсуа. Она без конца повторяла эту фразy, без конца, как заезженная пластинка, которая никак не может остановиться.

По утрам запах туалетной воды Франсуа был ей так же противен, как и запах его испражнений в туалете. Когда он уходил, она проветривала квартиру. Иногда ее рвало.

За ужином они почти не разговаривали. Она не рассказывала ему о событиях дня, храня их для себя. Все ее внимание было сосредоточено на хрусте его жующих челюстей. Шум, производимый его ртом, был глухим и влажным. Как чмоканье влагалища. Самым неприятным был звук разжеванного хлеба. Ей казалось, что она и есть этот мякиш. Плотный и намокший, прилипающий к небу и отстающий от него с глухим причмокиванием. Она чувствовала себя взвешенной на языке, размятой, разжеванной, проглоченной. Главное – не думать о кишках и всем остальном. Пережевывание. Переваривание. Испражнение. Она едва удерживалась от рвоты.

Франсуа глядел на нее с нежностью, ласково поглаживая по щеке. Он прятал свое беспокойство за улыбкой. Отгораживался шуткой. Она делала вид, что ей интересно. Но это было притворством. И Франсуа видел это. Как прежде, он спрашивал: «Ты меня любишь?» Она чуть слышно отвечала: «Да». Затем, чтобы взгляд не выдал ее, убегала на кухню. Потом возвращалась. Он замыкался, уходил в себя. Она отдалялась. Проходили дни. Она ускользала от него. И ему не удавалось ее вернуть.

Часто по вечерам Франсуа укрывался в винном погребе. Там находилась его коллекция вин, которую он пополнял год за годом. Это был отлично обустроенный погреб, содержимое которого заставило бы побледнеть от зависти самых именитых сомелье. За бронированной дверью скрывалось целое состояние. И предмет его гордости.

После напряжения, царившего за ужином, ощущения винного букета во рту успокаивало. Присев за старый дубовый стол, он заносил в большую черную тетрадь сведения о своих последних приобретениях, после чего принимался за дегустацию. Но прежнего удовольствия от этого ритуала он не получал. Впервые женщина смущала его душевный покой. Она наблюдала за ним. Она осуждала его. Она выносила приговор. Больше всего он страдал от ее молчания. Да, ее молчание… И эта рука, которую он протягивал к ней и которая день за днем оставалась пустой.

Он не допустит, чтобы она ушла к другому! С Кзавье и Брисом – это другое дело. К тому же он сам захотел, чтобы они ласкали ее, чтобы они проникли в нее! Он пнул ногой стол. Если когда-нибудь… он способен на все! Ревность разъедала его как гангрена. Заполняла собой все его существо. Он не мог отогнать от себя образ мужчины моложе себя. Это было как раскаленным утюгом по открытой ране. Возможно, ему удастся справиться с тоской. Но эта ревность, нет, он никогда не сможет побороть ее!

Пока Франсуа был в винном погребе, она смотрела на барабан стиральной машины, в котором крутилось их спутанное грязное белье. Как завороженная, она ждала, и от этого ее тоже тошнило.

Когда приходило время ложиться спать, ее охватывал ужас. Она боялась. Боялась насилия. Боялась его похоти. Тогда она раздвигала ноги и считала до тысячи. Ни больше ни меньше. Всегда до тысячи. Время текло, как сперма Франсуа по внутренней поверхности ее бедер. Она поднималась и шла в душ. Она смывала с себя эту грязь. Которая снова и снова пачкала ее оскверненное тело.

Когда Франсуа засыпал, она мысленно уносилась от него… в лучшие, светлые времена. Она возвращалась в свою комнату в доме номер три по улице Лилля. Она думала о славных парнях, своих ровесниках, которыми пренебрегала, о растраченных впустую годах, которые унесли с собой ее надежды и душевную чистоту.

Она понемногу свыкалась с мыслью о том, что ее семейный корабль потерпел крушение. Без каких-либо надежд на спасение.

Потом она осознала, что может снова стать свободной, и мысль о будущем избавлении была для нее как удар электрического тока.

С этого момента она стала считать и после каждого соития – как дети считают овец, чтобы заснуть. Она вела обратный отсчет, чтобы найти в себе достаточно мужества уйти от него. Она начинала с миллиона, дав себе слово, что если однажды дойдет до цифры «один», то на следующее утро уйдет от Франсуа. Но это было так долго – считать от миллиона до одного! Она всегда засыпала, так и не дойдя до конца. А на следующую ночь все начиналось снова. Миллион… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто восемь… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто семь…

Она возвращалась с работы все позже и позже. Приходя домой, Франсуа находил квартиру еще пустыннее и тише, чем накануне. В доме запахло затхлостью. Это был запах домов, в которых умерла радость.

Франсуа принимал душ и брился. Иногда у него появлялось желание натянуть старый спортивный костюм, но он не хотел, чтобы она могла упрекнуть его в неопрятности. Поэтому он снова одевался и начинал готовить ужин. Каждое сделанное им усилие вселяло надежду, что их отношения улучшатся. Но когда она возвращалась, надежды улетучивались. Он потерял жену. Он знал это. И тем не менее продолжал делать вид, что ничего не происходит. Приближалось лето.

За две недели до этого Франсуа избил ее. Сколько это продолжалось? Он не мог вспомнить. События и их временная канва спутались в его памяти. Все смешалось. Он знал только, что в тот вечер она не должна была возвращаться так поздно.

В пятницу за завтраком он объявил ей, что должен ехать на ежегодный семинар.

– Когда ты уезжаешь?

– Сегодня. Прямо с работы. – Ей наплевать. – Варле предложил поехать на его машине.

– В прошлом году вы ездили на поезде.

Она рада, что я уезжаю. Что я буду далеко.

– В этом году фирма решила на всем экономить.

– Когда ты вернешься?

Это что-то меняет для тебя? Ведь тебе наплевать. На меня.

– Через три дня.

Ты слышишь? Три долгих дня без меня!

Он сглотнул, потом повторил:

– Меня не будет три дня.

– И где он проходит, этот семинар?

– В Бургундии.

Прежде ты бы не перенесла разлуки…

– Красивые места!

Она говорит не думая. Ей все равно. Я с таким же успехом мог бы назвать Азорские острова или Гонолулу…

– Знаешь, Бургундия или что-то другое… Когда это по работе…

– Ну все-таки. Так когда ты возвращаешься?

– В воскресенье.

– В котором часу?

Почему ей нужно знать точное время? С кем она собирается встречаться?

– Ближе к вечеру. Точно не знаю. Я позвоню.

– Ты не уложил сумку.

– Сейчас сделаю… – Он добавил нарочито небрежным тоном: – А чем ты будешь заниматься в выходные, пока меня не будет?

– Еще не знаю…

К кому ты собралась? Шлюха!

У него болел живот. Болела голова. Болела уязвленная гордость.

– Не забудь, что я люблю тебя…

Она промолчала. Он продолжил:

– Я ужасно люблю тебя. Как в первый день. Даже сильнее.

Она по-прежнему не реагировала.

– Ты солнце, озаряющее мою жизнь. Моя надежда…

Ему хотелось дать ей пощечину. Он добавил более резким тоном:

– Постарайся не забыть, что ты моя жена.

Все, что было ему близко, перестало ее интересовать. Она меня ненавидит. Эта мысль привела его в ярость. Я убью ее, если узнаю, что она мне изменяет.

Он держал в руке сумку с вещами. Она проводила его до лестничной площадки. Это был ее последний знак внимания. Он крепко обнял ее и прижал к себе. «Ты меня задушишь!» – прошептала она, высвобождаясь из его объятий. Ему хотелось плакать.

 

Глава 2

«Декабрь – самый красивый месяц года», – подумала Мод Кан, глядя на пробуждающийся Нью-Йорк Она смотрела в большое, до пола, окно своей однокомнатной квартиры и пыталась представить, какая погода на улице. Но с девятнадцатого этажа трудно было что-либо различить. Лишь сгорбленные спины прохожих наводили на мысль о сильном морозе. Небо сияло пронзительной синевой. Рождество было уже не за горами.

Она включила телевизор. На ее любимом кабельном канале застыл кадр: башни-близнецы Всемирного торгового центра. По экрану бежала надпись «Remember». [10]Запомни (англ.).
Календарь показывал 11 декабря 2001 г. Не проходило и дня без того, чтобы она об этом не думала. Она полила свой pancake [11]Оладья (англ.).
кленовым сиропом и сделала первый глоток кофе. Отныне она чувствовала себя коренной американкой.

Она пролистала журнал «Elle», который покупала за бешеные деньги в газетном киоске за Метрополитен-опера. Затем заглянула в «Time Out New York» – посмотреть, что идет в «Анжелике», одном из немногих кинотеатров, где показывали французские фильмы.

Выставка, посвященная искусству сервировки стола, только что закончилась. За те три недели, что она шла, у Мод не выдалось ни одного свободного выходного, и теперь она твердо намеревалась насладиться заслуженным отдыхом.

Она включила ноутбук, просмотрела электронную почту, написала письмо Мари, своей лучшей подруге, жившей в Париже, после чего пошла в ванную.

Она задумалась о том, что наденет 31 декабря. Друзья ее брата Пьера пригласили встречать Новый год у них в Гринвиче. Она, правда, предпочла бы остаться у себя в Манхэттене, а не тащиться в Коннектикут, но других предложений у нее не было. Оставалось надеяться, что Пьер догадается заказать ей машину напрокат и что дороги не слишком занесет снегом.

В девять часов Мод уже была на улице. Она обожала гулять по нью-йоркским улицам – просто так, куда глаза глядят. Ей стало холодно. Она подняла воротник парки и надела перчатки. Часто по субботам – но это было раньше – она спускалась по Черч-стрит до банковского квартала. Ей нравилась умиротворенная атмосфера, которая царила там в выходные, резко контрастируя с деловой лихорадкой будней. Но теперь она избегала этого района. В последний раз, когда она там была, ей показалось, что даже тротуары исходят плачем. Как если бы земля в том месте сомкнулась над одним из самых чудовищных в мире кладбищ, над адом, где души не находили себе успокоения, продолжая страдать.

Она пошла по Леонард-стрит по направлению к Чайна-тауну. На углу Лафайет-стрит она купила «The New Yorker» и зашла в маленький бар, насквозь пропахший беконом. Официантка приняла заказ и принесла ей кофе. Мод завела дурную привычку в выходные завтракать дважды: в первый раз у себя дома, а во второй – где-нибудь в забегаловке, причем забегаловку она выбирала максимально безликой. Ей казалось, что такого рода заведения более других пронизаны местным колоритом.

В журнале оказалось несколько статей про Альбера Коэна, и ей даже захотелось перечитать его «Солал».

В кармане брюк завибрировал мобильный. Она быстро достала телефон – на экране высветился номер матери.

– Да, мама?

– Где ты, дорогая?

– На улице.

– Ну, об этом я догадываюсь: я только что звонила тебе домой!

– У тебя все в порядке?

– Да, все отлично. Может, пообедаешь с нами?

– Нет-нет, спасибо… У меня масса дел.

– Каких, например?

– Ммм… Подобрать себе что-нибудь на Новый год, прикупить книжек… Ну и тому подобное…

– Пьер сказал, что вы едете к его друзьям в Коннектикут?

– Да.

– Надеюсь, ты там кого-нибудь встретишь!

– Мама! Прошу тебя!

– А что такого?

– Перестань…

Мод улыбалась краешком губ.

– Мама, я сейчас не могу разговаривать. Я тебе перезвоню.

Она дала отбой и включила автоответчик. Затем спокойно продолжила чтение.

* * *

В декабре Париж был темным и промозглым. Он поднял воротник куртки и закурил сигарету. Казалось, что дождь никогда не остановится.

Со времени похорон, после которых прошло уже полгода, Франсуа отдалился от своих друзей. Его все реже звали в гости, как если бы смерть или горе были заразной болезнью. Единственными, кто по-прежнему приглашал его, были Франк и Барбара Франсуа с ностальгией вспоминал о том утре, когда она его ласкала. Обида Барбары была, по крайней мере, естественной. А вот все остальные! Из-за своего дурацкого сочувствия они старательно избегали говорить при нем обо всем, что так или иначе связано со счастьем, как, например, дети или будущий отпуск Франсуа все меньше засиживался на этих выхолощенных ужинах и всякий раз клялся себе, что больше никогда сюда не вернется. Но все равно возвращался. Одиночество – это не для него! На работе – та же песня. Коллеги стеснялись разговаривать в его присутствии о пустых мелочах, наполняющих человеческое существование. Франсуа вздохнул. Он овдовел, но с этим нужно было как-то жить.

Пересекая бульвар Сен-Жермен, чтобы попасть на улицу Сены, Франсуа остановился посреди проезжей части. Раздались гудки автомобилей, но ему не было до них никакого дела. У него больше не было будущего. Болезнь подтачивала его плоть и разум. И с каким бы усердием ни посещал он лучшие секс-шопы города, его любимый орган по-прежнему оставался бесполезным вялым отростком. Вначале он хотел было снова обратиться к психоаналитику, но затем передумал. Ибо в глубине души отлично знал причины собственного бессилия.

Первым, чем он занимался, вернувшись с работы, была мастурбация. Однако результат никогда не оказывался адекватным затраченным усилиям. Тогда он в отчаянии садился за компьютер и с головой уходил в киберпространство. Вот уже несколько лет он был членом дискуссионной группы, объединявшей программистов, университетских преподавателей и философов со всего мира. Они обменивались мнениями по поводу искусственного интеллекта и сопоставляли результаты своих исследований. Это увлечение стало для Франсуа единственным способом хоть как-то держаться на плаву, и он посвящал ему все вечера.

* * *

Мод носила только брюки, что значительно усложняло дело: за три дня до Нового года в магазинах были представлены исключительно вечерние платья. По крайней мере на Мэдиссон-стрит и Пятой авеню.

Мод подумала об этом примерно в квартале от Чайна-тауна. Она не спеша пересекла Колумбус-парк Ей нравилось это место. Его невозможно было представить без групп пожилых китайцев, игравших в маджонг или кости. Пожалуй, это был самый необычный уголок квартала.

Она вышла из парка на Молберри-стрит и принялась за поиски праздничного наряда. Довольно скоро ей попалось то, что хотелось: широкие брюки из черного шелка, дополненные поясом с нежным пурпурным отливом. Мод подобрала к брюкам туфли на плоской подошве и неброский верх из той же коллекции. Посмотревшись в зеркало, она осталась довольна своим отражением. Все выглядело очень стильно. В «Саксе» или в Сохо такой комплект обошелся бы ей в три раза дороже.

Было уже около часа, когда она завернула в небольшой ресторанчик, где подавали дим сум. Она обожала все, что готовили на пару, к тому же она находила, что такая пища легче усваивается. Какое-то время она оглядывала посетителей вокруг себя, затем подозвала официантку. Та толкала перед собой тележку, от которой исходил аппетитный аромат. Мод сделала ей заказ и снова погрузилась в чтение газеты. После обеда она села в метро на станции «Канал-стрит» и доехала до 23-й улицы: на углу Шестой авеню и 22-й улицы находился книжный магазин «Варне энд Нобл».

По дороге Мод попалась стайка молоденьких девушек Они были одеты столь эксцентрично, что она приняла их за студенток Института дизайна и моды, который находился в паре кварталов отсюда. Она улыбнулась им. В памяти неожиданно промелькнули картины прежней студенческой жизни. Она возвела глаза к небу, словно эти воспоминания раздражали ее, и пожала плечами. В голове неотвязно крутилась песенка Лайзы Миннелли «Нью-Йорк, Нью-Йорк». В этом городе она чувствовала себя свободной!..

Она ничего не имела против «Риццоли» с его роскошной деревянной резьбой, но все же ее любимым книжным магазином по-прежнему оставался «Барнс». Возможно, потому, что покупатели могли слоняться по нему сколько угодно. Иногда она заходила в «Варне» просто так, чтобы вдохнуть царившей там атмосферы или выпить чашечку кофе, листая очередную книгу.

В проходах между стеллажами всегда было тесно Еще бы, ведь здесь можно было отыскать какое-нибудь редкое издание, недостающее звено научной статьи или диссертации. Согнувшись, встав на колени, люди шарили, раскапывали, выискивали. Мод отдавалась во власть мечтаний. Скользя по страницам, теряясь в лабиринте слов, кружась по серпантину строчек, она путешествовала. Открывая для себя новые уголки, она вдыхала запахи, изобретала цвета. Вселялась в то или иное тело, проникала в сознание, наполнялась чужими эмоциями. «Книжный магазин, – часто говорила она себе, – сродни машине времени. Здесь можно пронестись сквозь тьму веков, заглянуть в отдаленное будущее и снова вернуться в глубокое прошлое. Можно вобрать в себя книжный лист, заглотить его, внести в память, сделать частичкой самого себя. Разделить его с окружающими, до бесконечности передавая от одного к другому…»

Погрузившись в мысли, она остановилась перед полкой французской литературы, ища книгу Альбера Коэна. Рука ее перебирала корешки изданий на букву «К», когда вдруг неожиданно коснулась другой руки.

– Sorry1 – машинально вырвалось у нее.

– Ничего страшного, мадемуазель!

Она подняла глаза на незнакомого мужчину который приветливо глядел на нее.

– Вы француженка?

– Да…

– Я тоже…

Мод изобразила дежурную улыбку и сняла с полки «Солал» из серии «Фолио».

– Вы здесь в отпуске? – продолжал расспрашивать мужчина.

– Нет… не совсем.

Она хотела было отойти, но затем, вспомнив, что американцы достигли необычайного мастерства в умении обмениваться банальностями, сочла себя обязанной вежливо поинтересоваться:

– А вы?

– Я?

– Вы здесь в отпуске?

– Нет! – Это его рассмешило. – Вовсе нет.

Мод не поняла, что смешного было в ее вопросе, ведь она всего-навсего переадресовала ему его же вопрос!

– У вас найдется время на чашечку кофе с соотечественником? Мне необходимо подкрепиться… Я битый час пытался отыскать тут одну книгу, а сейчас вот узнал, что она больше не издается!

– Да?! А что именно вы искали?

– Так… Ничего особенного…

Уж не выдумал ли он всю эту историю с книгой прямо на ходу? Впрочем, это было не важно, ибо у Мод неожиданно для нее самой вырвалось:

– Ваше предложение очень кстати. Я как раз собиралась в буфет…

Кофейня была на галерее второго этажа. Свежемолотый кофе издавал восхитительный аромат. Мод выбрала смесь незнакомых ей сортов. Пока они устраивались за столиком, она спрашивала себя, с чего бы начать разговор. Поскольку ей нравилось, когда кофе наливают в фарфоровые чашечки, а не в обычные пластиковые стаканчики, которые хрустят, стоит к ним прикоснуться зубами, она это и сказала. Он согласно кивнул и даже повертел чашку перед глазами, но все же казалось, что он не придает этому большое значение.

– Вы не хотите carrot cake? [16]Морковный пирог (англ.).
Здесь его очень вкусно готовят! Или мафин? Хотите мафин?

Она колебалась.

– Я буду то же, что и вы…

Пока ее новый знакомый расплачивался за пирожные у стойки, Мод смерила его взглядом. Рост около метра восьмидесяти, темные вьющиеся волосы. Черный расстегнутый пуховик, а под ним твидовый пиджак и рубашка от Ральфа Лаурена. Элегантный и в то же время непринужденный стиль, который она находила небезынтересным.

Мужчина вернулся к столику, они мельком оглядывали друг друга. Мод совершенно не знала, какую тему избрать. Она отломила ложечкой кусочек морковного пирога. Тот оказался чудовищно сухим.

– Восхитительно! – произнесла она. Затем, чтобы не подавиться, быстро отпила кофе. «Да уж! Это у него, наверное, привычка», – подумала она, снова услышав его смех.

– Мне очень неловко!

– Почему?

– Потому что я посоветовал вам взять этот пирог. Его же невозможно есть!

Мод от души рассмеялась и наконец-то решилась посмотреть ему в глаза. Глаза оказались голубыми.

– Вам часто случается знакомиться с девушка, ми по субботам в «Барнс энд Нобл»?

Ее голос звучал более уверенно. Она сознавала, что рассчитывает на свое женское обаяние.

– Только когда это очаровательные француженки! А если без шуток, то со мной это впервые.

– У вас легкий американский акцент. Вы здесь давно живете?

– Моя мать француженка, а отец американец. Я жил в Париже до восемнадцати лет. До конца средней школы. Затем отец пожелал вернуться в Америку, и высшее образование я получил уже в Нью-Йорке, в архитектурном институте… Я здесь уже четырнадцать лет…

– Так вы архитектор? – спросила она, быстро подсчитывая: восемнадцать плюс четырнадцать – тридцать два.

– Да…

– Прекрасная профессия! А что вы проектируете?

– Так, красивые дома для богатых американцев. А вы чем занимаетесь?

– Я работаю на фирме, которая называется «Кац энд сонс». В отделе…

Но он ее уже не слушал, более того – он взглянул на часы. Мод даже немного обиделась. Затем он и вовсе ее перебил:

– Любите ли вы…

– Брамса?

Она чувствовала себя в шутливом расположении духа. Они рассмеялись…

– Брамса и hot pastrami sandwiches?

– Обожаю! При условии, что в них кладут маринованные огурцы!

– Тогда вот что я вам предлагаю. Я знаю». Правда, сейчас только шесть часов… А во всем, что касается времени, я настоящий американец… Сказать честно, я умираю с голоду! So! [19]В общем (англ.).
Я приглашаю вас поужинать в одном месте… Которое, во-первых, я очень люблю… В котором, во-вторых, обслуживают алжирцы, турки, поляки, евреи и арабы, вместе взятые… И в котором, в-третьих, сэндвичи с копченой говядиной самые вкусные в мире, и на сей раз, клянусь, это так!.. And, last but not least, [20]Последнее, но не менее важное (англ.).
в котором маринованные огурцы можно есть, сколько захочешь!

– Потрясающая перспектива!.. Вы меня убедили!

Мод сама не понимала, почему вдруг испытала огромное облегчение при мысли о том, что ей не придется с ним расставаться.

– Замечательно! Тогда я только отменю одну встречу…

Он вынул мобильный телефон и, встав из-за стола, отошел в сторону. Из вежливости Мод старалась как можно медленнее застегивать свою парку, чтобы дать ему время спокойно поговорить. Она представила, что он звонит какой-то женщине, и испытала совершенно глупый укол ревности. «Бедняжка, у тебя совсем крыша поехала!» – отчитала она саму себя.

Он подошел к ней:

– Ну что, идем?

– Идем!

Ее сердце забилось быстрее. Роман Коэна «Солал» так и остался лежать на столике.

* * *

Они сели в разбитое такси и поехали по Восьмой авеню по направлению к 55-й улице. Водителя звали Туссэн Ляроз. Он был родом с Гаити. Услышав, что пассажиры говорят по-французски, он спросил, не знают ли они некоего Патрика, которого он возил в прошлом году целую неделю; получив отрицательный ответ, он принялся напевать Эдит Пиаф.

Ресторан «Карнеги Дели» находился на Седьмой авеню. Мод была там впервые. Переступив порог, она отметила про себя, что попала в нью-йоркский вариант «Голденберга» в эпоху его величия – был такой ресторан на улице Розье в Париже.

Стоявший в заведении гам напомнил ей столовую. Они пристроились у бара, дожидаясь, пока в первом зале освободится столик. Сотни фотографий с автографами киноактеров и звезд мюзик-холла привносили своеобразную нотку бомонда. Над барной стойкой на огромных мясницких крюках висели батоны салями, размерам которых позавидовал бы сам Гаргантюа. В воздухе витал аппетитный аромат копченой говядины.

Ожидание затянулось, и им пришлось перейти в самый дальний зал. Интуитивно они чувствовали, что схожи в своей слабости к горячим сэндвичам, и осознание этого наполняло их счастьем. Официант, не отличавшийся изящными манерами, протянул им засаленное меню. Они заказали по пиву «Хайнекен» и два горячих сэндвича на хлебе с тмином.

– Видите? Я вас не обманывал, когда говорил про маринованные огурцы!

На столике стояла большая миска, щедро наполненная маринованными огурцами. Мод с аппетитом надкусила один.

– Возьмите горчицы, она настоящая!

Сэндвич оказался таким огромным, что Мод не знала, с какой стороны к нему подступиться. В конце концов она разрезала его пополам.

– Посмотрите! Видите вон ту пару?

Мод обернулась:

– Да.

– Узнаете?

– Нет. А кто это?

– Вуди Аллен и Сун Йи.

– Правда? Неужели?!

– Да нет, я шучу. Просто говорят, что «Карнеги Дели» – это любимый ресторан Вуди Аллена! А все потому, что он снимал здесь одну из сцен своего фильма «Денни Роуз с Бродвея». Но, не считая этого, я никогда его здесь не видел. Вам нравится Вуди Аллен?

– Я его обожаю!

– Отлично!

– А что, если бы я ответила, что терпеть не могу его фильмы?

– Ужасно! Я бы сказал, что это ужасно!

Они рассмеялись.

– Говорят, что в США он менее популярен, чем в Европе. Это действительно так?

– В определенной степени. Точнее, его основные зрители – это ньюйоркцы, а не американцы… Знаете, о чем я сейчас думаю?

– Нет, но вы ведь мне сейчас скажете?

– О том, что ужинаю в данный момент с молодой женщиной и при этом даже не знаю ее имени…

– Вы правы! – Ее голос смягчился. Она продолжила: – Мод. Меня зовут Мод… А вас?

– Майкл…

Они посмотрели друг на друга, испытывая восхитительное смущение.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Майкл не уставал смешить Мод. Он был разговорчив. Мод была покорена. Гомон жаркого зала, легкое опьянение от пива окутали их мягкой негой. Когда они вышли из ресторана, лица обоих пылали, словно в лихорадке, тела трепетали. Но мороз на улице не замедлил напомнить о себе.

Они бесцельно брели по Бродвею. Был час, когда в театрах заканчивались спектакли. Хлопали дверцы такси и лимузинов, дамы плотнее запахивали полы шуб, кавалеры обматывали вокруг шеи кашемировые кашне. Холод заставлял горожан шагать быстрее.

Казалось, что в этот день, 11 декабря, жизнь текла как обычно. Выстроившиеся вереницей вдоль тротуаров такси напоминали желтые потоки, в которых отражался свет неоновых фонарей. Мод редко бывала на Бродвее в ночное время. Словно завороженная, она смотрела на огромные рекламные щиты, переливавшиеся всеми цветами радуги. Ее забавляла неоновая пивная пена, равно как и салютующие в небо пузырьки лимонада.

Немного постояв, они продолжили свой путь. Временами, когда их руки случайно соприкасались, они замолкали из страха, что голос выдаст желание. Им безумно хотелось прижаться друг к другу, и не только для того, чтобы согреться. Ими овладело любовное смятение. Ничто уже не могло заставить их спуститься на землю. Словно желая замедлить время, они останавливались перед витринами магазинов, которые на Бродвее исчислялись десятками. В какой-то азиатской лавчонке они купили упаковку парникового винограда и съели его, остановившись у подножия небоскреба, в стороне от толпы. Холодный ветер хлестал им в лицо, но это их не смущало: они наслаждались каждым мгновением. Взгляды их были наполнены тем особым блаженством, которое свойственно только влюбленным.

Позднее, когда они прощались перед домом Мод, прикосновение губ Майкла к ее щеке показалось ей верхом блаженства. Ее пошатывало от необычного счастья.

Дома она почистила зубы и задержала взгляд на своем отражении в зеркале: глаза ее лучились особенным сиянием.

Проснувшись на следующее утро, она первым делом подумала об этом полузнакомом мужчине, который, ничего не форсируя, всколыхнул ее жизнь. С тех пор как она поселилась в Нью-Йорке, никто еще не пытался ухаживать за ней. Возможно, мужчин останавливала сдержанность, которую она неизменно проявляла в отношениях с ними. Майкл ей понравился, однако, когда он записывал номер ее телефона, она не спросила его. Никогда больше не делать самой первый шаг – от этого правила она не отступит.

Какое-то время Мод нежилась в постели, потом просмотрела свою электронную почту. Мари сообщала, что собирается жить с Филиппом. Они встречались уже четыре месяца. В самом начале их знакомства Мод позволила себе посмеяться над столь не подходящей друг другу парой: он – инспектор управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, она – большая любительница покурить травку. «Надеюсь, что у вас это всерьез! – написала она тогда. – А если нет, То твой суперполицейский по крайней мере сможет стать твоим супердилером!» Получив резкий ответ подруги: «Лучше уж полицейские, чем извращенцы!» – она промолчала. Мари была права: над чувствами не шутят.

Утро Мод провела за уборкой квартиры. Уже выходя из душа, она услышала музыку к фильму «Миссия невыполнима». Она бросилась к своему «Nokia» и нервно выдернула шнур подзарядки из розетки.

* * *

Они выломали входную дверь – от этого грохота он проснулся. Их было трое: негр, белый и араб. Качки необъятных размеров, мускулистые громилы, словно с трехмерной рекламы для «United Colors of Benetton». Боеприпасы они держали в заплечном мешке а-ля Санта-Клаус из реквизита «Звездных войн». Белый громила достал из мешка автомат Калашникова и вперил его в грудь Франсуа. Чем больше он смотрел на него, тем больше по простыням растекались винные пятна. Когда Франсуа наконец понял, что из него хлещет кровь, он что есть силы закричал: «Пощадите!» Но громила продолжал стрелять… Самым страшным было то, что остальные парни в это время смеялись. В темноте Франсуа прекрасно видел их ядовито светящиеся зубы. Затем неожиданно зубы стали расти. Они вытягивались, как нос у Пиноккио, но по вертикали, все более превращаясь в клыки. Они буравили паркет. Они дырявили его насквозь, как бормашиной. Ему было так больно!

Нет! Неет! Нееет!

Крик разбудил его. Франсуа открыл глаза и рывком сел в кровати. Простыни были насквозь мокрыми от пота, от тела исходил зловонный запах. Он узнал этот запах, запах страха.

Ему вдруг вспомнилась та ночь, когда приехала бригада «скорой помощи». Как и в его кошмарном сне, их было трое: врач и два санитара. Втроем они пытались спасти ее.

Остановка сердца… Интубация! Рассекаем гортань! Трубку!.. Есть! Вентилируем легкие!

Каждый играл отведенную ему роль, подобно актеру хорошо отлаженной пьесы. Они боролись до тех пор, пока не опустился занавес. Самоотверженно, до последней капли надежды.

…Массаж: сердца, адреналин, один миллиграмм… Отлично, ритм нормальный… Стетоскоп… Черт, у нее фибрилляция… Дефибриллятор, 200 джоулей… Так, порядок…

Их голоса воскрешали в памяти Франсуа новые воспоминания.

Давление есть? Пульс? Черт, она уходит… Адреналин… еще…

Воцарившаяся после этого тишина показалась громче грохота отбойного молотка на пустынной дороге. Затем раздался его крик. Нечеловеческий.

Франсуа встал с кровати и пошел в туалет. Его моча пахла спаржей, которую он ел накануне. Он знал, что в пять утра уже не заснет. Слишком поздно. Как только рассветет, он поедет на кладбище – положить цветы на могилу жены.

«С днем рождения, любимая», – едко произнес он.

* * *

Понедельник, 31 декабря 2001 г.

Накануне Мод ходила с Майклом в кино. По телевидению обещали снег. Предстоящая поездка за город ее не радовала. Туфли, которые она рассчитывала надеть под купленные в Чайна-тауне брюки, были слишком тонкими, а ведь от машины до дома, возможно, придется пройти несколько метров. Она положила их в сумку рядом с бутылкой шампанского, чтобы не забыть, и принялась за макияж. Она уже заканчивала подводить второй глаз, когда Тед, ночной консьерж, предупредил, что к ней пришли.

Открыв дверь, Мод сделала вид, что не замечает цветы, которые он держал за спиной.

– Вот уж сюрприз! Заходи, Майкл… Не стоять же тебе на лестнице!

– Надеюсь, я не помешал?…

– Мне скоро уходить… А ты где встречаешь Новый год?

– Я как раз спрашивал себя, что ты скажешь об ужине при свечах?

– Нужно подумать… – лукавым голосом ответила она.

Воистину, перед обаянием этого мужчины невозможно было устоять.

– Только у меня нет свечей! Это как-то меняет дело?

Он улыбнулся и достал из кармана позолоченную свечку.

– Ну раз так! Иду звонить брату и ставить воду для макарон.

Он положил букет на стол и снял пуховик. Тот был слегка мокрым.

– На улице дождь?

– Небольшой снег, – ответил он, доставая бутылку шабли, тосты и баночку фуа-гра, сложенные в пакет из магазина «Дин энд Делюка».

– Да ты все предусмотрел! И даже то, что я соглашусь?

– Нет… Скажем, мне этого очень хотелось…

Мод охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она опасалась слишком организованных мужчин. С другой – Майкл казался ей таким трогательным. И он так спонтанно выражал свои желания! Когда он заговорил, голос его был столь пылким, что это ее взволновало.

– Мод, дело в том, что я много думал о тебе, о нас… со вчерашнего дня…

– И?…

Он подошел к ней и обнял. От него пахло «Поло».

– И я сказал себе, что не могу просто так отпустить тебя!..

– Ты правильно сделал… – прошептала она, отдаваясь во власть его рук.

Чувства, которые всколыхнул в ней его нежный поцелуй, удивили ее. «Значит, – подумала, – я еще способна любить».

* * *

Каждую ночь в один и тот же час Франсуа снилась его жена. Всегда один и тот же сон. Она медленно идет к нему. Он протягивает ей навстречу руку. Она улыбается. До этого момента все шло хорошо. Но затем, как только он пытался прикоснуться к ней, его рука проходила сквозь пустоту, словно ее тело было голограммой. Он плакал: «Где ты? Я не могу до тебя дотронуться!» Она со смехом отвечала: «Я же умерла! Разве ты забыл?» Что за глупая штука эти сны, потому что, стоило ей произнести это, как он, вместо того чтобы и дальше пускать нюни, начинал хохотать. «Ты умерла? По-настоящему?» – «А ты уже видел кого-нибудь, кто бы умер не по-настоящему?» – отвечала она. Потом они вместе покатывались со смеху. Ржали до колик. Полный бред! Наконец она шептала: «Мне тебя не хватает» – и нежно притрагивалась к нему языком. Ее тело витало над ним. Он чувствовал, как его обволакивает нежностью. Ему было хорошо. Сколько это длилось? Десять минут? Не больше. До тех пор пока до него не долетал запах. Омерзительный запах, который невозможно описать. Зловоние обгорелых костей и костного мозга, зловоние с содранной плоти. Тошнотворный запах. Сон становился кошмаром. Лицо жены превращалось в череп. Череп мертвеца, разумеется. Этот череп был настолько жутким, с огромными, вылезшими из орбит ядовито-зелеными глазами, что он без труда мог бы продать его в качестве маски для Хеллоуина. Успех был бы бешеным! Короче! Его жена была по пояс в могиле и тянула его за руку. Ее смех все более делался похожим на металлическое бульканье… Она шелестела: «Пойдем со мной! Пойдем со мной! Пойдем… туда, где вечный холод». Подобно Рэмбо, он мужественно сопротивлялся, чтобы не дать затащить себя под землю, но жена была намного сильнее его. Он кричал и отбивался. Это длилось часами. По крайней мере, ему так казалось. До тех пор пока зыбучие пески не смыкались над ним. Но не до конца, ибо в самый последний момент его тело становилось похожим на разжавшуюся пружину. Бум! Он вырывался и тут же просыпался. Уф!

Этот проклятый кошмар не давал ему покоя. Напрасно он внушал себе, что все это фикция, плод не в меру разыгравшегося воображения. В такие минуты он сравнивал себя с матерью, убеждающей свое драгоценное чадо, что страшилище из фильма, который он – вот проказник! – не должен был смотреть, всего-навсего модель из папье-маше. Сама мысль о том, что пора спать, неизменно вгоняла его в холодный пот. Он кружил по квартире до тех пор, пока не падал от усталости. Он знал, что эта чудовищная картина снова возникнет перед ним. Вместе со сном он терял заодно и здоровье.

С сексом же, как ни странно, дела пошли намного лучше. Через раз у него даже появлялась эрекция. И все это благодаря Барбаре! Франсуа встречался с ней в интимной обстановке, которая, признаться, больше напоминала курс лечебных психотерапевтических сеансов. Незлопамятная по мелочам и необыкновенно упорная, Барбара помогла Франсуа восстановить его мужскую силу. «И на том спасибо! – говорил он себе. – Я потерял сон, но зато вновь обрел желания! Вот ведь как! Будем живы – не помрем!»

* * *

29 апреля 2002 г.

По Франции прокатилась волна антисемитских актов, на которые общественность никак не отреагировала. Более того, израильско-палестинский конфликт, казалось, только придал им легитимности. Выпадки против евреев становились настолько банальными, что средства массовой информации теперь сообщали о них в разделе бытовых происшествий. Антисемитизм не ставил под угрозу благополучие французов, и те не испытали потребности выразить свою поддержку сынам Давида. В определенной мере история повторялась. Даже если история никогда не повторяется один в один.

Трудно сказать, во что бы все это вылилось в дальнейшем, но в конце апреля кандидат от крайне правых сил вышел во второй тур президентских выборов. На этот раз молодежь проснулась. Во всех городах Франции состоялись многотысячные демонстрации. Средства массовой информации активизировались. Республика была в опасности. Франция гражданских свобод сплотилась против фашизма, но, казалось, все забыли о том, что одним из его рычагов является антисемитизм. Или же поступки, в отличие от идей, стали слишком абстрактными, чтобы беспокоиться из-за них? Если бы выпадки против евреев были делом рук крайне правых группировок, реакция на них была бы совершенно иной. Но, поскольку они исходили от исламских экстремистов (пресса стыдливо называла их «несовершеннолетние хулиганы с окраин»), общественность молчала. Лишь небольшая горстка людей, среди которых выделялся Малек Бути, руководитель организации «SOS-расизм», имела смелость обличить корень зла, четко его обозначив. Власть была задушена политической корректностью. Партии и организации хранили молчание, пресса пыталась минимизировать чудовищные акты или, хуже того, найти им пропалестинское оправдание. Тем самым они становились сообщниками новой формы антисемитизма. Зло гангреной расползалось по обществу.

Такие вот горькие мысли обуревали Мод, когда она выключила телевизор. Девушка только что посмотрела запись французского выпуска новостей. Она чувствовала себя причастной к происходящему и сильно страдала от изоляции французских евреев. «В это смутное время лучше быть в Нью-Йорке», – сказала она себе, входя в спальню Майкла. Она смотрела, как он спит, преисполненная нежности. Они встречались вот уже четыре месяца, а в последнее время – практически ежедневно.

* * *

Июнь 2002 г.

Они ездили на выходные в Лонг-Айленд. На взятой напрокат в «Херце» машине. Движение на сабвее было отличным, учитывая, что выехали они утром в пятницу. Машина ни разу не остановилась, и они всю дорогу распевали песни из «Саймона и Гарфункеля». В конце пути их голоса были немного охрипшими.

Амагансетт считался одним из самых привлекательных уголков Хэмптона. На въезде в город Мод заприметила с левой стороны пожарную часть, узнав ее по огромным сверкающим хромом грузовикам. Развешанные повсюду рекламные стяги сулили lobsters special's [21]Специальное предложение – лобстеры (англ.).
в субботу вечером. На отгороженном участке, примыкавшем к fermer's market, [22]Фермерский рынок (англ.).
люди собирали цветы. Мод захотелось последовать их примеру. Оставив машину на обочине, она нарвала себе большой букет.

Майкл забронировал номер в небольшом семейном пансионе в пятидесяти метрах от пляжа.

Старинные дома в викторианском стиле спускались по пологому скату к цветнику с бледно-сиреневыми рододендронами. По обеим сторонам порот большие американские флаги колыхались звездами по воле морского бриза.

Хозяйка накрыла им завтрак на porch, своеобразной крытой веранде, характерной для особняков Новой Англии. Веранда огибала весь дом. То там, то тут на ней стояли качели и диванчики с выцветшими от времени и морского воздуха подушками. Особый уют этому уголку придавали широкие плетеные кресла, между которыми пристроился журнальный столик, сбитый из деревянных дощечек. Кто-то из прежних жильцов забыл на нем несколько журналов, и со временем их глянцевые обложки покрылись тонким налетом песка. Глициния, грациозно спускавшаяся с горшков на втором этаже, поигрывала, словно веером, кистями своих соцветий. Мод и Майкл присели за столик, на который Хизер, хозяйка дома, поставила плетеную корзинку с еще горячими кукурузными мафинами. Она также принесла им кувшин свежевыжатого лимонного сока. По небу пролетела чайка. Этот сладостный миг был одним из тех волшебных моментов жизни, когда наслаждение достигает своего апогея.

Они поднялись в номер. Комната была полукруглой и выходила в сад. Они подошли к окну и медленно опустили жалюзи. Чередование солнечного света и тени, отражаясь, расцвечивало кожу полосами.

Они стали медленно раздеваться в полутьме комнаты. Она наслаждалась каждым жестом, он вбирал в себя каждый сантиметр ее обнаженного тела. Она расстегнула одну за другой пуговицы на его рубашке, он прикоснулся к ее груди. Она покрывала его тело нежными поцелуями, он ласкал губами набухший сосок. Широкие, выкрашенные в белый цвет половицы поскрипывали под их босыми ногами. Торопливым движением они сбросили выцветшее синее покрывало – из тех, что продает религиозная община амишей, – лежавшее на кровати с балдахином. Ласки их становились все более и более чувственными. Прохлада комнаты лишь придавала им желание как можно дольше забыться в пленительной неге. Постепенно, под воздействием ласк, их тела стали изнемогать от возбуждения. Они слились в наслаждении. Когда их дыхание вновь стало ровным, они снова отдались друг другу.

Мисочки с душистой смесью с запахом корицы и букеты засушенных цветов благоухали ароматами Новой Англии. На старинный особняк опустилась тишина, изредка прерываемая поскрипыванием перекрытий. Часы на первом этаже пробили три раза. Мод и Майкл уснули на какое-то время один в другом.

В четыре часа они приняли душ и переоделись. Нежно обнявшись, они шли по песчаной тропинке, спускавшейся к пляжу. Майкл показал небольшой дом, the pink house, [23]Розовый домик (англ.).
который его родители прежде снимали на лето. В пятницу на пляже было пустынно. Они скинули обувь и ступили на мелкий белый песок. Океанский бриз развевал их волосы. Стебельком камыша они рисовали сердца, в которые вписывали свои инициалы. Морские волны, набегая, стирали все, словно ластик. Тогда они со смехом отпрыгивали назад и рисовали на мокром песке новые сердца. Взявшись за руки, они вихрем летали в безудержном хороводе, пока у них не начинала кружиться голова. Они веселились, как дети. А позже, растянувшись на песке, рассказывали друг другу свои мечты, забыв обо всем на свете.

Около семи вечера они решили поужинать в маленьком городишке Сэг-Харбор, что находился и нескольких милях от Амагансетта. В старом порчу, где у пирса стояли китобойные суда, они приметили летнее кафе в форме корабля. Клиенты заведения сачком вытягивали из огромного аквариума омаров и, потягивая пиво, дожидались, пока их приготовят. Они нашли свободный столик на верхней палубе. Мякоть омара, щедро политая растопленным маслом, была упругой и ароматной. Они заказали сухое белое вино и, смакуя его, любовались парусниками, которые либо вставали на рейд после проведенного в море дня, либо отчаливали от дебаркадера в лучах заходящего солнца.

– Ты замерзла?

Вечер был мягким, но Майкл заметил, что Мод дрожит.

– Нет, все хорошо…

– Я так счастлив, что ты увидела эти места. Я хотел разделить это с женщиной, которую по-настоящему полюблю…

Она взяла его руку и поднесла к губам.

– Я тоже очень счастлива… Я люблю тебя…

Он продолжил:

– С тобой жизнь спокойна и легка. Я хотел бы продлить ее до бесконечности. Мне никогда не будет скучно рядом с тобой… Что случилось?

– Ничего.

– У тебя странный вид.

– Я просто подумала об одной вещи.

– Ты уверена, что все в порядке?

– Уверена… Скажи, Майкл, что было бы, не подойди ты тогда ко мне в книжном магазине? Или не прими я твое приглашение выпить кофе?

– Наша жизнь была бы иной.

– Может быть, ты жил бы тогда вон с той девушкой… И она сидела бы сейчас на моем месте, напротив тебя…

– Иногда мы лишь чудом не проходим мимо своей судьбы! Сколько людей женятся, не испытывая друг к другу настоящих чувств? Не всем же везет, как нам!

– А потом, бывает, что люди ошибаются! Когда я, например, выходила замуж, то думала, что люблю его.

– А если бы то, что случилось, не произошло?! Возможно, ты была бы счастлива с ним?

– Но это произошло, и теперь я его ненавижу! Я избежала худшего!

По ее щекам текли слезы.

– Что с тобой? – Он рассмеялся. – Ты плачешь?

– Мне стыдно от того, что я так ошиблась. Мне стыдно за свое прошлое.

– Забудь его, Мод! У вас ведь не было детей! Вас ничто не связывает! Ты свободна!

– Нет, я не свободна.

– Не стоит корить себя, honey. [24]Милая (англ.).
– Он прижал ее к себе. – Скоро ты будешь свободной. Я люблю тебя…

В субботу утром они сели на паром до Гринпорта, маленькой деревушки на противоположном берегу полуострова. Благодаря Майклу Мод открыла для себя тонкий вкус New England clam chowder, [25]Дословно: суп из морских гребешков по-новоанглийски (англ.).
традиционного супа местных рыбаков. Их обед под холодное белое шардоне в сопровождении коротких гудков кораблей и криков чаек был настоящим пиром чувств, очередным волшебством. Затем они поехали в Ориент-Пойнт на восточной оконечности острова. По обеим сторонам дороги расстилались белые песчаные дюны и согнутый тростник. Нежное однообразие пейзажа, этой дикой нетронутой природы убаюкивало их. К концу дня они добрались до Саусэмптона, одного из самых шикарных городов Лонг-Айленда. Они гуляли, взявшись за руки, по залитым светом улицам и рассматривали витрины магазинов. Майкл подарил Мод флакон духов и толстый моряцкий свитер.

В воскресенье они все утро ходили по антикварным лавочкам и garage sales, своего рода ярмаркам, на которых люди продают ненужный им хлам. Настоящая находка для тех, кто любит собирать старые вещи. Мод купила себе стул arts and craft [26]Художественного промысла (англ.).
благородного, потемневшего от времени красного цвета и две деревянные уточки.

По дороге в Нью-Йорк Мод думала о том, какой могла бы быть ее жизнь с Майклом. Едва ли не сразу после знакомства он предложил ей переехать к нему, но она отказалась, предпочитая независимость. Теперь же, когда она наконец поверила в глубину и прочность их чувств, в их неутомимость, она горячо жалела о том, что однажды запальчиво бросила ему: «Я больше не хочу! Никогда больше не хочу жить с мужчиной».

На деле каждый новый день, проведенный с Майклом, становился праздником. У них были одинаковые вкусы, они разделяли одни и те же ценности. Им было весело друг с другом. Просто-напросто они любили друг друга. Любовь Майкла смягчила ее страдания. Длинные бессонные ночи, во время которых она, вся в слезах, измученная и больная, терзалась воспоминаниями о прошлом, практически исчезли.

В конце пути Майкл, который словно читал ее мысли, произнес:

– Знаешь, Мод… У каждого в жизни есть свои темные пятна. Более или менее мучительные, я понимаю. Но не стоит ни о чем сожалеть. Твоя история привела тебя в Нью-Йорк. Здесь мы познакомились. Я уже сотни раз говорил тебе и говорю сейчас: мне плевать на твоего мужа, мне плевать на то, как вы занимались любовью. Я не собираюсь судить тебя, да, впрочем, и за что? Ты ведь знаешь, что самое главное для меня – это наше будущее. А в этом вопросе решение остается за тобой. Я не буду тебя принуждать. Но это единственное, что для меня важно. Все остальное… Раз уж на то пошло, я даже не хочу ни о чем знать!

Машина, которую они брали напрокат, остановилась у подъезда Мод. Майкл нащупал во внутреннем левом кармане пиджака коробочку. В течение выходных он несколько раз спрашивал себя, правильно ли выбрал момент, чтобы подарить ей это кольцо, символичность которого была очевидной. Он не сомневался, что Мод примет его подарок, хотя она и отказалась от предложения жить вместе. В конце концов, он сам виноват! Ему следовало проявить чуть больше терпения! Теперь же они строили совместные планы… Нет! Сомнений у него не было. Просто он вдруг почувствовал неожиданную робость. Ну, давай же! «Раз, два, три!» – сказал он себе, снова притрагиваясь к карману пиджака. Ему стало смешно. Это, должно быть, от нервов.

Мод удивленно повернулась к нему и заметила:

– Чего ты ждешь? Не сидеть же нам тут весь вечер!

Это было в его духе: собрался делать предложение прямо в машине! Где была его голова?! Майкл улыбнулся, вынул руку из кармана и произнес:

– Да, действительно, идем!

В лифте он бросил взгляд на стул, который она купила, и не смог удержаться от незлой шутки:

– Ты уверена, что этот трон поместится в твоей квартирке?

– Нет. Но знаешь… Мне стоит всерьез призадуматься о том, чтобы перевезти все к тебе!

– Все? То есть?

– Но, Майкл, дорогой!.. – Она рассмеялась. Потом сделала вид, что беспокоится: – Надеюсь, твое предложение по-прежнему в силе?

Когда консьерж заметил, что лифт «В» застрял между двенадцатым и тринадцатым этажом, он включил камеру наблюдения. Увиденное на экране вызвало у него удивленное «О! My God! [27]Боже мой! (англ.).
», после чего он с чисто английским флегматизмом перевел камеру в положение «off» – выключено.

* * *

Суббота, 22 июня 2002 г.

Дайте время времени! Франсуа с каждым днем убеждался в мудрости этой поговорки. Он чувствовал себя намного лучше. Почти что совсем хорошо. Он не знал почему, но ночные кошмары прекратились так же неожиданно, как появились. Его страхи ослабли. Он стал лучше спать. Он внимательно следил за своим питанием, в результате чего сбросил три килограмма, набранных за зиму. И буквально за месяц вновь обрел ту уверенность и безмятежность, не говоря уже о чувстве юмора, которые и составляли его обаяние. Его шарм обольстителя остался прежним. Одним словом, ему было чем залечить раны своего внутреннего «я», которому за прошедший год пришлось туговато. Однако ни одна из его новых возлюбленных не переступала порога его квартиры. Он предпочитал ездить к ним сам. Если же кому-нибудь из них удавалось взволновать его, он прекращал все контакты. Он возвел крепостную стену, проникать за которую чувствам воспрещалось. Никто не заменит его жену.

Приближался период летних отпусков. Он строил планы. Ему рассказали о граничащем с Грецией острове, на котором якобы все дозволено. Ему безумно захотелось туда. Он все утро ходил по туристическим агентствам около своего дома, пока наконец не отыскал за бульваром Сен-Мишель туроператора, который специализировался на греческих островах. Молоденькая девушка-менеджер показалась ему убедительной. Маршрут, который она предложила, вызвал в нем желание немедленно поехать туда. Трудность заключалась лишь в одном: билет на самолет. Свободных мест на рейс до Афин уже не было. Франсуа решился слишком поздно. Но девушка обнадежила его, заговорщицки сказав:

– Я знаю, как обхитрить всемогущего «Амадея».

– «Амадея»?

– Естественно, не Моцарта!

Она любила повторять клиентам эту шутку.

– В туризме, – объяснила она, – «Амадей» – это название сервера, на который в режиме реального времени стекается информация о свободных местах на рейсах всех авиакомпаний мира!

– Да?! Надо же! Вы поставите меня на лист ожидания?

– Что вы! С листом ожидания никогда нельзя быть уверенным в том, что место подтвердится!

– Как же тогда вы собираетесь поступить?

– Это уже моя забота, месье. Не буду же я рассказывать вам все свои секреты! Но к вечеру я найду вам место. Я перезвоню вам самое позднее в двадцать часов. Если дата вам подойдет, я подтвержу бронь. Учитывая, что вы хотите уехать на следующей неделе, нужно будет тотчас же оплатить билет кредитной картой. Договорились?

– Договорились! Кстати, вы свободны сегодня вечером, Виржини?

Имя девушки было выведено курсивом на значке, приколотом к ее футболке. Девушка прыснула:

– Так вы хотите, чтобы я искала вам билет, или нет?

– Еще как хочу!

Он передразнил ее насмешливый тон.

– Без шуток, сегодня вечером я буду слишком усталой! Но у вас и так есть чем заняться, учитывая, сколько брошюр я вам дала!

Она возбуждала его.

– Так, может быть, и посмотрим их вместе? – настаивал он.

Как приятно было констатировать, что его член встает теперь с пол-оборота!

– Сегодня вечером никак, а вот завтра – если хотите!

– Завтра?

Сиртаки, масло для загара и девушки в стрингах из каталогов заводили его сейчас, прямо в эту минуту… Небольшая подсобка, даже обычная кладовка вполне сгодились бы для этих целей! Какие же женщины сложные! Тогда как завтра… блюда второй свежести… нет, это решительно не его сир of tea.

– Завтра? – повторил он. – Кажется, я занят…

– А! – произнесла она. Затем продолжила сухим деловым тоном: – Я вам перезвоню, как договаривались, месье Прат. Давайте проверим, есть ли у меня ваши телефоны, домашний и мобильный… Отлично! Не позднее двадцати часов. Но и не намного раньше, так что не беспокойтесь… Я просто не успею: мне еще нужно подготовить один свадебный тур.

– Я вернусь домой во второй половине дня. И буду ждать ваш звонок, Виржини… «И днем, и ночью… Я буду вечно ждать… Ваш звонок…» – промурлыкал он на мотив песни, которую исполняла Далида.

– Ну и шутник же вы! Ладно, до скорого!

Он терпеть не мог это выражение: «да скораво». Однако он дружелюбно махнул ей рукой и произнес таким же наигранным голосом:

– До скорого, детка!

С чувством выполненного долга Франсуа прошелся по Сен-Жермен-де-Пре. В «Гапе» он приобрел две пары брюк и рубашку, после чего завернул в «Бон Марше» за бельем «Кельвин Кляйн». Он уже давно подумывал сменить свои семейные трусы на что-нибудь более обтягивающее. Теперь же, когда он похудел, это было как нельзя кстати. В книжном отделе внизу магазина он купил пару романов. Карманного формата, так легче, когда путешествуешь. А также путеводители по Греции. Затем он поднялся в парфюмерный отдел и набрал косметических средств: крем для кожи, мягкий шампунь и гель для душа «Герлен». В кожгалантерее после некоторых колебаний он раскошелился на дорожный несессер «под крокодила» марки «Мальберри», стоивший 210 евро. По дороге домой он завернул в оптику «Микли», где поставил наконец точку приобретением роскошных солнечных очков. Общая стоимость операции: 912 евро. В этом году для отпуска было ничего не жалко. Франсуа решил, что пора снова начать жить.

Звонка на мобильный от девушки из агентства не последовало, и Франсуа поспешил домой. На автоответчике тоже ничего не оказалось. Он примерил перед зеркалом новые трусы. Его красиво очерченный член был приподнят. Франсуа с гордостью взвесил мужское достоинство в руке, распрямил грудь, напряг бицепсы и полюбовался результатом. Через каких-то шесть дней на пляже ему не будет равных. Он вспомнил, что забыл купить себе новые плавки. В «Виктуар» были одни по его вкусу, но время подходило к шести. Он решил, что лучше остаться дома и дожидаться звонка. По четвергам магазины закрываются поздно, так что еще можно будет туда заскочить. Он сгреб в кучу все приобретения и открыл стенной шкаф. На следующей неделе он будет работать допоздна и не успеет толком собрать вещи. Виржини пообещала забронировать билет на пятницу, значит, нужно, чтобы Грациелла, его домработница, успела выстирать и выгладить летнюю одежду. Он принялся вытаскивать вещи, складывая их в кучу на кровать.

Поужинал Франсуа рано. Он приготовил себе салат из помидоров с моццареллой и кусочками брезаолы. Не время набирать лишний вес. Окно гостиной было открыто. Несмотря на жару, воздух с улицы Принцессы, которая всегда оставалась затененной, наполнял комнату прохладой. Вечером, после звонка Виржини, он пойдет в бар выпить стаканчик.

Проглотив последний кусок, он сел за письменный стол и принялся изучать каталоги, положив перед собой все путеводители и лист бумаги. Когда зазвонил телефон, он делал какие-то пометки.

Наконец-то! Франсуа бросил взгляд на часы. Девятнадцать сорок. Малышка Виржини крайне пунктуальна. Это заслуживает награды. Он уговорит ее провести вечер вместе. Он снял трубку. Лицо его озарилось широкой улыбкой. Придав голосу обольстительную интонацию, он произнес: «Алло».

 

Глава 3

Суббота, 31 августа 2002 г.

Самолет авиакомпании «Эр Франс», рейс 007, который должен был доставить Мод в Париж, вылетел из аэропорта Джона Кеннеди в Нью-Йорке в девятнадцать сорок пять по местному времени.

Мод, сидевшая у прохода в седьмом ряду, допила свой томатный сок. Легкий привкус арахиса, оставшийся во рту, разжигал аппетит. Она терпеливо дожидалась, пока до нее доедет тележка с едой. Но, к ее огорчению, стюардесса в сопровождении стюарда не торопилась. Заговорщицкое перемигивание и сдавленные смешки этой парочки раздражали Мод. Она смотрела на них, спрашивая себя, действительно ли члены экипажей «Эр Франс» спят друг с другом? В семидесятые – восьмидесятые годы, когда о СПИДе пока еще никто не говорил, стюардессы развлекались как могли. Особенно бурно протекали посадки на островах. Девушка в униформе, пятясь, приближалась к ней. Мод бросила взгляд на ее темно-телесные, немного старомодные колготки и вдохнула запах ее духов. Стюардессы всегда источали приятный аромат. Сильный, но ненавязчивый.

Мод подтянула одеяло повыше. Ей было зябко. Наверное, от нервов.

Майкл проводил ее в аэропорт. В следующие выходные он приедет к ней в Париж, и они отправятся в Прованс. В отличие от Майкла, у Мод было целых шесть недель отпуска: пока ее официально не оформили на работу в американском филиале, она пользовалась всеми преимуществами «Пластик-сета», французской головной компании.

Мод с нежностью посмотрела на кольцо, подаренное Майклом в июне. Кольцо имело форму цветка с лепестками из бриллиантов. Мод поднесла его к губам и поцеловала. Они с Майклом собирались пожениться. По этой причине она и летела в Париж.

Она поставила стаканчик в углубление на столике. Она выбрала рыбу, хотя говяжье соте у соседки выглядело намного аппетитнее. Стюардесса была уже далеко, и Мод не решилась поменять блюдо.

Двадцать два часа. Пассажирам показывали «Испанку», последний фильм Седрика Клапиша. Очень неплохо. Соседка Мод заснула.

Когда на экране пошли титры, Мод решила сходить в туалет. В тусклом освещении она выглядела неважно. Сиденье было забрызгано. «Ну что за свиньи», – подумала Мод, стараясь согнуть ноги так, чтобы не касаться краев. Перед ней вдруг неожиданно возникло лицо Франсуа, причем настолько отчетливо, что она вздрогнула.

Спустив воду, она вымыла руки. «Мужайся, – сказала она себе. – Через несколько дней этот кошмар закончится».

Когда она вышла из туалета, верхний свет в салоне не горел. Индивидуальные лампочки освещали страницы книг и журналов тех немногих, кому не спалось. Воздух был пропитан особым запахом – такой бывает только в самолетах.

Мод вернулась на свое место и закуталась в одеяло. Меньше чем через пять часов она уже будет в Париже.

* * *

Восемь пятьдесят. Аэропорт Руасси. Терминал 2С. Мари была ей очень рада. Они не виделись с тех пор, как год назад, в июле, подруга приезжала в Нью-Йорк.

– Ты без Филиппа?

– Он на дежурстве. Познакомишься с ним сегодня вечером. А пока у нас будет время спокойно поболтать…

– Я привезла фотографии.

– Майкла?

– Да.

– Мне не терпится их посмотреть! Ну как ты, счастлива?

– Безумно! Если бы ты знала! Ты уверена, что я не помешаю, если остановлюсь у вас?

– Абсолютно уверена! Я же тебе говорила, у нас есть комната для гостей. Когда ты встречаешься с адвокатом?

– Во вторник утром. В одиннадцать часов.

– Ты хочешь увидеться с ним до этого?

– Я как-то не подумала… Но ты права… Надо позвонить ему сегодня… или завтра.

– Так будет разумнее. Вдруг он забыл?

– Что ты, Мари! Такие встречи не забывают! К тому же сентябрь – это его инициатива. Будь моя воля, я покончила бы с этим еще до лета!

– Так в чем дело?

– Месье, видите ли, был в отпуске! Хотя, признаюсь, я не настаивала. Я предпочитаю не форсировать события…

– И правильно делаешь!

– К тому же процедура примирения будет проходить у его адвоката. Так что, как видишь, если только он неожиданно не потеряет память…

– От этого типа можно всего ожидать…

Они дошли до стоянки. Мод села в машину и пристегнулась.

– Нет, единственное, что меня страшит, – продолжила она, – это необходимость снова увидеть его рожу! А все остальное…

– Думаешь, ты сумеешь удержать себя в руках?

– Конечно! Мне нечего отстаивать. У нас нет детей, нет совместного имущества… Ничего! Мне бы только заполучить эту проклятую справку, без которой я не могу выйти замуж!

Мари и Филипп жили в трехкомнатной квартире на авеню Мэн, на углу улицы Гэте. Мод отнесла сумку в комнату, положила на зарядку мобильный и приняла душ. Перед выходом она сделала первый звонок. Ответом ей были длинные гудки.

– Никого! – Мод не смогла скрыть разочарования. Автоответчик не сработал, и она не смогла оставить сообщение.

– Неудивительно, в такую-то погоду! Он наверняка пошел прогуляться! Ладно, пошли! Я заказала столик на час!

Они пообедали на летней террасе ресторанчика на бульваре Эдгара Кине. Мод показала фотографии Майкла. Девушки пили вино и весело щебетали о своих мужчинах. После обеда они отправились в кино на бульваре Монпарнас. Во время сеанса Мод заснула.

Филипп ей сразу понравился. Умный и скромный. Они с Мари выглядели влюбленной парой. Вечер прошел очень приятно. За исключением того, что Мод так и не удалось дозвониться бывшему мужу.

– Может, он уехал куда-нибудь на выходные? – предположил Филипп. – Иди лучше спать! Ты совсем без сил!

– Он? Уехал на выходные? Да для него невыносимо покидать Париж!

– А если у него подруга, у которой есть дом в пригороде?

– Но он ненавидит пригород! – недовольно отрезала Мод.

Она испытывала неудовлетворенность. Они еще не встретились с бывшим мужем, но она уже была на него зла.

На следующее утро в восемь часов она предприняла новую попытку.

– Что за бред! – произнесла она вслух, когда К телефону снова никто не подошел. – Куда же он напропастился?

– Перестань зацикливаться на нем! – журила ее Мари.

– Ты не представляешь, как это меня раздражает!

– Может быть, он провел ночь у какой-нибудь женщины!

– Может быть. Позвоню-ка я ему попозже на работу.

Мари оставила ей ключи, и они с Филиппом ушли. Они работали в одном районе.

* * *

– «Медиауордвайд», здравствуйте! Минуту, пожалуйста…

Голос Бена Кинга, поющий «Stand By Me», задавал ритм ее сердцебиению.

– «Медиауордвайд», здравствуйте! – снова раздался голос.

– Здравствуйте! Будьте добры Франсуа Прата.

Мод позвонила через секретаря, так как не помнила прямой номер мужа. Она ожидала услышать скороговоркой «Не вешайте трубку», которое на долю секунды предшествует щелчку переключения. Но девушка колебалась.

– В каком отделе он работает?

– В научно-исследовательском… Мультимедиа… Мод почувствовала, что что-то не так. Ее сердце забилось быстрее.

– Не знаю, кто это может быть. Прат, вы говорите?

– Прат. Франсуа Прат.

– Как это пишется?

– Так же, как произносится: Пэ-Эр-А-Тэ. Прат! – раздраженно ответила Мод.

– В моем списке такой фамилии нет…

– Этого не может быть! Посмотрите получше! Он все-таки начальник отдела!

Она начала терять терпение.

– Минуточку, я узнаю… – Словно в свое оправдание девушка добавила: – Я здесь всего месяц…

Песня «Stand By Me» звучала снова и снова. Мод задумалась. У каждого работника компании был свой номер. Секретарша, очевидно, просто не успела запомнить все фамилии…

– Мадам?

– Да…

– Вы спрашивали месье Прата?

– Да!

– Мне очень жаль, но он больше у нас не работает.

– Как не работает? Это невозможно!

– Я только что навела справки, мадам…

Девушка говорила с апломбом.

– Вы наверняка ошибаетесь!

– Нет, мадам.

– Но… как давно?

– Не знаю, мадам… Извините, у меня звонок на другой линии… «Медиауордвайд», здравствуйте!

Раздалось потрескивание, вслед за которым раздались гудки отбоя. Мод была в шоке. Ее муж проработал там без малого двадцать лет. Он получал великолепную зарплату, у него были интересные проекты. Его продвижение по должностной лестнице льстило его самолюбию. Начальство ценило его. Посули ему золотые горы конкуренты «Медиауордвайд», он никогда бы не согласился принять их предложения. По одной простой причине: он не любил менять свои привычки. Что же вынудило его уйти? Сокращение штатов? Но компания котировалась на бирже, за последние четыре года ее акции выросли на двадцать три процента!

Мод лихорадочно набирала домашний номер Франсуа. Да где же он? Она разрывалась между яростью и беспокойством.

Она вернулась на кухню, подогрела в микроволновке кофе и отломила кусочек шоколада. Франсуа не мог улетучиться. Она обязательно дозвонится до него. Это всего лишь вопрос времени. Допустим, он провел ночь у какой-то женщины, что ж, в этом случае он мог пойти на работу прямо от нее, не заглядывая домой. Ее муж не мыслил себя без женщин и без работы. В этом Мод была твердо уверена. Сегодня вечером она застанет его дома. Ее беспокоило лишь одно: раньше Франсуа никогда не забывал включить автоответчик!

Она взглянула на часы: половина одиннадцатого. Самое лучшее в данный момент – пойти прогуляться. Однако разговор с секретаршей из «Медиа-уордвайд» не давал ей покоя. У нее не хватит терпения дождаться конца дня. Тем более что она не знает, когда Франсуа вернется домой.

Мод убрала посуду, оставшуюся после завтрака, повесила в шкаф свою одежду, взяла ключи, сумку, мобильный телефон и вышла на улицу. Стояла прекрасная погода. Какое-то время она раздумывала. В этом районе ей нечего было делать. Она спустилась по авеню Мэн до Монпарнасского вокзала, села на девяносто пятый автобус, доехала до Красного Креста и решительным шагом направилась к дому, где прежде жила с Франсуа. Как каждое утро на улицах Канетт и Гизард официанты, не жалея воды, драили тротуары перед ресторанами, торопясь до наплыва посетителей в обеденный перерыв. Мод опустила голову. Ей не хотелось ни с кем здороваться.

По мере того как она приближалась к дому, воспоминания все более наплывали на нее. Болезненные воспоминания. В свете того, что она переживала теперь с Майклом, она спрашивала себя, был ли в ее браке с Франсуа хоть один счастливый миг.

Она толкнула тяжелую дверь.

Она вспомнила, как отдавалась ему.

Безудержно.

Ее страсть была неистовой.

Она поднялась по лестнице. Она подумала о наслаждении, которое испытывала с Франсуа. Бесконечное наслаждение. Оно было всепоглощающим.

На площадке четвертого этажа она вспомнила руки Франсуа у себя на груди. Тело Франсуа на своем теле. Член Франсуа в своем влагалище. Его губы на своей коже. Она закрыла глаза.

– Я люблю тебя, Майкл, – прошептала она.

Она нажала на звонок. Ее ладони касались бархата кресла, притрагивались к столу из красного дерева. Она была незваной гостьей.

Она снова позвонила. В мыслях она сидела на их кровати. Франсуа ждал ее. Готовился ударить. Ей было страшно.

Она позвонила в третий раз. Брис и Кзавье. Бокал вина. Их руки, пальцы, их языки. Они видели все. Самые интимные уголки ее тела. Она залилась краской. Этот стыд, от которого не избавиться.

Она прислонилась лбом к двери, продолжая нажимать на звонок Она прислушивалась; затаив дыхание, она пыталась уловить признаки жизни, звук шагов, музыку, запахи с кухни.

Ничего. Абсолютно ничего не доносилось из этой квартиры, из которой однажды утром она сбежала. Июньским утром. Не предупредив.

Мод постучалась к соседке. Мадам Перро жила В этом доме вот уже сорок лет. Она всегда была любезной с Мод.

– Кто там? – спросил дребезжащий голос.

– Мод…

– Кто?

– Мод!.. Жена Франсуа!

Дверь приоткрылась. Старушка издала странный, придушенный крик Ее лицо приобрело фиолетовый оттенок Мод успокаивающе протянула руку к хрупкому плечу… но дверь резко захлопнулась.

– Уходите немедленно! Уходите! Иначе я вызову полицию! – произнес голос из-за двери.

Мод спустилась по лестнице. На ступеньках был налет пыли. Ноги ее дрожали. Она бросила взгляд на почтовый ящик, до отказа наполненный рекламными листовками. Этикетка Прат – Кан все еще не была содрана. Сочетание двух фамилий кольнуло ее.

В бистро Мод заказала кофе. Она была ошеломлена. Она спрашивала себя, что же такое Франсуа рассказал соседке. Может быть, правду? Добропорядочные обыватели не знают прощения женщинам, которые уходят из лона семьи. Она подумала о мужчинах, которыми втайне восхищались. За которыми после их исчезновения годами тянулся шлейф похождений… Тогда как женщины… Уделом женщин было лишь порицание. Смягчающие обстоятельства никогда не распространялись на них. Существует ли женский род для слова «дезертир»? Нужно будет обязательно проверить.

«Кому позвонить?» – спрашивала она себя. Кто из друзей Франсуа не станет осуждать ее? Женщина? Но кто именно? Барбара? Мод всегда относилась к ней с опаской. Кто же тогда? Валери? Катрин? Катрин была добрее всех. Но у Барбары более близкие отношения с Франсуа…

Она заказала еще кофе. За окном спешили прохожие. Мод чувствовала себя в Париже чужой. За каких-то пятнадцать месяцев она растеряла все ориентиры. Она больше не отождествляла себя с этим городом, с этими людьми. Ее жизнь была теперь в Нью-Йорке. Ее любимый. Ее семья. Тогда как Париж… Она еще вернется сюда. Но позже. В качестве туристки. С Майклом. И их детьми. Позже. Когда ничто не будет ее к этому принуждать.

Барбара. Она была единственной, чью фамилию Мод помнила и чей номер могла найти. Единственная, кого она могла застать утром дома.

– Мама! К телефону! – протяжно сказал голос девочки-подростка на другом конце линии.

– Кто там?

– Мод.

– Кто?

– Откуда мне знать! Какая-то женщина по имени Мод!

Мод услышала шепот. Почувствовала нерешительность.

– Алло?

Барбара казалась настороженной.

– Да, Барбара… Добрый день! Это Мод.

– Кто?

Теперь в голосе Барбары Мод явственно различала тревогу.

– Мод!

– Какая Мод?

Что за бред! Она, наверное, издевается надо мной.

– Извини за беспокойство, Барбара… Я пытаюсь связаться с Франсуа. У нас назначена встреча и…

– Это что, шутка?

Это был уже не шепот, а хрип.

– Отнюдь.

Последовало молчание, затем Барбара прервала его властным тоном:

– Послушайте, мадемуазель… Я понятия не имею, кто вы…

– Но я же тебе…

– Замолчите! Я не знаю, кто вы… Ни что вы от меня хотите… Но я нахожу вашу шутку… неуместной!

– Барбара, я Мод! Мод, жена Франсуа…

Мод никогда не забыть крик Барбары. Крик, и котором смешались страх и ярость. Как незадолго до этого старушка соседка захлопнула перед ней дверь, Барбара повесила трубку.

Мод испытывала бешенство и унижение одновременно. Я ненавижу Франсуа! Я ненавижу этих людей! Я ненавижу Париж!

Она перезвонила на работу Франсуа и попросила к телефону Варле, единственного коллегу мужа, которого она хорошо знала. Их разговор был коротким. Не проявляя ни капли агрессивности, Варле, однако, не дал ей сказать ни слова.

– Я не понимаю, чем вызван ваш звонок, мадам. Мод была необыкновенной девушкой! До свидания, мадам, мне нечего вам сказать.

И он повесил трубку. Еще один отказ.

Мод совсем растерялась. Да, эти люди были ей чужими, но их враждебность глубоко ранила ее. Она ощущала себя непонятой. Ей хотелось оправдаться. Рассказать о своей жизни с Франсуа. О своих мучениях. О причинах своего бегства.

В отчаянии она позвонила Мари.

– Что ты собираешься теперь делать?

– Не знаю… Скорее всего, дождусь Варле после работы! Так ему не ускользнуть! Он будет вынужден поговорить со мной! В любом случае я не представляю, что еще могу сделать…

– Удивительно, почему он сказал, что ты была необыкновенной? Выходит, он не держит на тебя зла?

– Вот этого я и не понимаю!

Мод разрыдалась.

– Как именно он выразился?

– Он сказал: «Мод была необыкновенной девушкой…»

– Почему была!

– Не знаю!

– Хочешь, поговорим с ним вместе?

– Нет, спасибо, не беспокойся…

– Тогда держи меня в курсе.

– Я тебе перезвоню.

Мари услышала, как ее подруга шмыгает носом.

– Мод?

– Да?

– Ты ведь больше не будешь плакать?

– Нет…

Почему ее жизнь становилась такой сложной всякий раз, когда речь шла о Франсуа?

– Подумай о Майкле… Ты ему звонила?

– Он мне сам позвонил. Но я ему ничего не сказала. Не хотела волновать его.

– Ты правильно сделала.

– Эти люди выбили меня из колеи.

– Они все полные идиоты, и твой бывший в первую очередь! Не сдавайся, Мод! Ты поняла?

– Обещаю!

Нет, Мод не собиралась сдаваться. Едва прошло Первое смятение, к ней вернулась былая самоуверенность. Она была полна решительности стойко вынести все подлые выходки мужа.

Устроившись в кафе напротив роскошного здания «Медиауордвайд», Мод пристально следила за всеми, кто входил и выходил из стеклянных дверей. И будни Варле никогда не пользовался машиной. Соответственно, не было риска, что он улизнет через гараж Непрерывный поток служащих принуждал Мод к крайней бдительности. По счастью, здание находилось вдали от центра и пробок. Время от времени Мод заказывала себе кофе. Смена часовых поясов давала о себе знать. Наконец около семи она заметила Варле. Он спешил по направлению к метро, повесив на плечо сумку с ноутбуком.

Мод едва успела догнать его. Ускорив шаги, она окликнула его по имени. Варле обернулся. Она решительно направилась к нему. Что же такого она натворила, чтобы заслужить подобное выражение лица? Варле схватился за столбик аппарата для оплаты парковки. Он был мертвенно-бледным. Она была уже в двух шагах от него, когда увидела, что его рвет. Выражение «меня от нее тошнит» перестало быть голой метафорой.

Мод протянула ему бумажный носовой платок.

– Вы меня наверняка узнали. Мод Прат… – произнесла она.

Варле словно окаменел.

– Будьте любезны объяснить, – гневно продолжила она, – почему все люди, с которыми я пытаюсь поговорить с сегодняшнего утра, бегут от меня, как от чумы?

Лицо Варле исказилось. Приободренная его молчанием, Мод продолжила:

– Неужели я первая женщина на свете, которая ушла от своего мужа? Это что, преступление? По какому праву вы меня судите?

– Вы ушли от мужа? – прошептал Варле.

– Разве Франсуа вам ничего не сказал? Хотя это меня не удивляет: в нем столько гордыни!

– Вы ушли от Франсуа? – повторил Варле с совершенно ошеломленным видом.

«У него плохо с ушами или с головой?» – спросила себя Мод. От Варле сильно пахло рвотой.

– Ладно! Хватит! Да, я ушла от него! Сколько можно об этом рассусоливать!

Она впилась глазами в его лицо, размышляя про себя о людской тупости.

– В конце концов, не так уж важно, кто ушел от кого!.. Но, – она повысила голос, – я хочу, чтобы мне объяснили, куда подевался Франсуа!

Варле попятился назад. Она подошла к нему ближе, несмотря на запах. Ей хотелось вцепиться ему в волосы, чтобы вывести из оцепенения. Она выкрикнула:

– Я специально приехала из Нью-Йорка, чтобы подать на развод! А месье, видите ли, пропал! Кстати, что это за история, что он якобы больше не работает в вашей конторе? Черт знает что такое!

– Из Нью-Йорка? На развод?

«Боже милостивый! – подумала Мод. – Я выбрала самого тупого!» Варле оперся о машину. Дрожащими руками он зажег сигарету, потом внимательно посмотрел на Мод.

– Я никуда не спешу, дорогой! – бросила она, скрестив руки.

Неожиданно Варле обернулся, как если бы боялся, что их заметят.

– Нам не стоит здесь оставаться…

Так, теперь он будет разыгрывать сыщика! Хамфри Богарт в обличье руководящего работника! С ума сойти можно! Она осознала, что думает словами Франсуа, и это вывело ее из себя. У нее вдруг возникло нехорошее предчувствие.

– С Франсуа все в порядке?

Она встряхнула Варле…

– Скажите мне всю правду!

– Думаю, у него все отлично! – произнес тот ледяным тоном.

Разительная перемена потрясла ее. Варле начал вести себя по-другому. Казалось, они поменялись ролями. Теперь она выглядела подавленной. Варле взял инициативу в свои руки.

– Поехали ко мне!

– К вам? Но зачем?

– Я не могу вам это объяснить. Не сейчас. Не здесь. Вам будет лучше у нас дома.

Заметив ее нерешительность, он добавил:

– Там будет моя жена. Нам нужно кое-что рассказать вам.

– А почему бы не рассказать прямо сейчас? Понимаете, меня ждут друзья и…

Он протянул ей свой мобильный. Последней модели. Панель под пантеру и имитация бриллиантов. Сногсшибательный.

– Можете предупредить их, если хотите.

Она жестом отказалась.

– Благодарю вас, я могу позвонить и со своего. Просто у меня нет времени ехать к вам!

– Ну же, решайтесь! Поверьте, это и так достаточно сложно…

Они нырнули в такси.

* * *

Двадцать два часа. Ги и Франсина Варле наконец добрались до конца. С трудом. Не так-то легко было смириться со страшной действительностью. Мод оказалась жива. Она сидела перед ними совершенно подавленная. Ее слезы и крики то и дело прерывали рассказ. Они оледенели. От ужаса. От потрясения.

Похороны. Ги подбирал слова как можно более тактично. Однако они все равно хлестали, как пощечины. Чудовищное притворство. Горе Франсуа. Ощутимое. Каждодневное. Никто не догадался, что оно было фальшивым.

Долгие паузы. Как передать все, что они знали, и одновременно попытаться успокоить? Одна белая. Две черных. Скрипичный ключ, наполненный вздохами. Ужас и отвращение. Мод. Франсины. Его самого.

Фермата. Неозвученные вопросы. Фразы, которые трудно было произнести вслух, но которые стучали у них в сердце. Гроб. Олицетворение страха и загадки. Был ли он пустым? Или в нем лежало чье-то тело? Но чье? Кого-то, кого они знали? Кто это мог быть? Какие мотивы были у Франсуа? Что это – предумышленное убийство или убийство в состоянии аффекта? Мысли их пульсировали, словно ритуальные заклинания вуду. Скрытая сторона дьявольской махинации не давала им покоя.

Поэтому они пили. Молча. Старый портвейн. Подарок домработницы. Пришлось открыть. Из спиртного ничего другого у них не нашлось. Слишком сладкий. Виски подошло бы лучше. Как в кинофильмах. В романах. В реальной жизни других людей. Не их. У них была лишь кока-кола. Для детей. Которые гостили у бабушки с дедушкой. Счастливое совпадение. Франсина достала из буфета соленые крендели. Нужно заедать. Чтобы не стало плохо. Плохо. Им и так уже было плохо. Чуть больше, чуть меньше. И они ели. Чтобы заполнить ощущение пустоты, от которого сводило желудок.

Мод плакала, свернувшись калачиком на диване. Франсина поглаживала ее по плечу. По волосам. Врач, которого они вызвали, дал ей успокоительное, и оно вот-вот должно было подействовать. Они ждали.

Варле ходил взад-вперед по комнате. Он не спускал глаз с окна, карауля друзей Мод. «Полицейские – настоящие герои!» – думал он. Возможно, этот Филипп спасет их. Найдет убийцу. Поставит все на свои места. Сотрет следы этого кошмара. Мы вас ждем! Приезжайте быстрее, Филипп! Быстрее! Так же быстро, как образы, мелькавшие у него перед глазами так, что кружилась голова. Как на карусели. В сквере. Которая взбесилась. Полицейский фургон. Вертолет. Машина. Гусь. Нет, это лебедь… Слон. Помаши ручкой маме! Снова полицейский фургон. В нем Франсуа. Его голова торчит из люка в крыше. На руках наручники. Полицейский из «Кукол». Детские крики… Варле обхватил голову руками, надеясь остановить этот бред. Пощупал себе лоб. Жара нет, доктор. Просто видения… Печаль Франсуа, его меланхолия, его издерганное лицо. Подумать только, все это было фальшивым! Расчет… Это предательство стало для него ударом ниже пояса. Варле не мог дышать. Голова разламывалась. Внутренности разрывались. Затем срастались обратно. Как его мысли. Он посмотрел на Мод. Та заснула в объятиях Франсины.

Заслышав шум лифта, он кинулся открывать дверь. Он повторил свой рассказ Мари и Филиппу, дополнив его подробностями, которые предпочел утаить от Мод.

– Это более чем странная ситуация… – начал Филипп.

Три пары глаз выжидательно смотрели на него. Лица были напряжены. Филипп подбирал слова. Двадцатилетний опыт работы в полиции сейчас был бесполезным. Но он был обязан их успокоить. Убедить, что держит все под контролем. В конце концов, этого и ждут от полицейского. От врача. От судьи. Знать и не выказывать сомнений. Однако единственное, в чем он был твердо уверен, – что в глазах закона Мод была мертва.

– Иными словами… – Он прочистил горло. – Ее иск не может быть принят!

– И?

– И все!

Филипп без труда представил себе, что ответит ему судья: «Инспектор! Если предъявительница иска скончалась, как, черт побери, вы хотите, чтобы я принял его?» Разумеется… в конце концов судья все же сдастся… Но эти проклятые бюрократические проволочки займут уйму времени. Перенести, отсрочить, отложить… Как часто ему приходилось слышать эти слова! Неожиданно Филипп понял, что другого выбора у него нет. Он должен сам начать официальное расследование.

Когда они расстались, была уже глубокая ночь. Франсина и Ги Варле продолжили пить. Франсина накрасила ногти на ногах. Ги поставил компакт-диск. Джаз. Композиции, которые они давно не слушали. Они занялись любовью прямо на диване. Варле даже подумал про себя: «Начиная с сегодняшнего дня – никаких телевизоров! Будем каждый вечер слушать джаз и пить портвейн!» Но потом Франсина расплакалась. Под воздействием алкоголя. Или месячных, которые должны были скоро начаться. Или шока. Да, скорее всего, шока. Который только сейчас дал о себе знать. Впрочем, будь Варле женщиной, он бы тоже расплакался. Он сглотнул и налил себе еще стакан. Его била дрожь. И не было сил дойти до кровати.

Мари легла спать в комнате Мод. Они переговаривались, но обе так устали, что временами фразы обрывались на полуслове.

– Мне так стыдно, Мари…

– Стыдно от чего?

– Я была женой чудовища… Ты можешь это представить?

– Подожди, ты прежде всего жертва…

– …Или хуже того! Женой преступника… Ведь кто-то же лежит в этом гробу Кого-то похоронили вместо меня!

В комнате повисла гнетущая тишина. «Кто это может быть? – думала Мари. – Кого убил Франсуа?»

– Мари?

– Ммм?

– Ты спишь?

– Нет…

– Кто, по-твоему, лежит в этом гробу?

– Не знаю, дорогая. Спи. Постарайся уснуть…

Чуть рассвело, Мод приняла решение ехать на кладбище.

– Предоставь эти хлопоты Филиппу!

– Это не хлопоты, Мари, это намного больше…

– Чего ты добиваешься? Чтобы тебе стало еще больнее?

– Тебе не понять! Когда с тобой такое случается… если бы с тобой такое случилось… ты бы тоже захотела увидеть… Это как если бы… не совсем, конечно, но все же… как если бы ты потеряла человека, которого любишь… И который умер… Тебе необходимо увидеть его мертвым, чтобы осознать, что он умер! Понимаешь? Со мной то же самое… – Она перешла на шепот. – Мне необходимо увидеть свою могилу, чтобы осознать, что я…

– Но ты не умерла! – воскликнула Мари. Она осознала, в каком глубоком смятении пребывает ее подруга. Сердце ее сжалось.

– Прошу тебя! Мне нужно туда поехать!

– Тогда я поеду с тобой…

На бульваре Распай они сели на шестьдесят восьмой автобус. Мод не захотела брать такси, как если бы опасалась, что машина слишком быстро довезет их до места, которое вселяло в нее ужас. Но и автобус уже почти доехал до конечной остановки.

Мари пошла узнать, где находится могила. Мод ждала ее у входа. Она думала об умерших – давно и совсем недавно, – дожидавшихся посещений. Утренних, по-настоящему пронизанных любовью, и обеденных, более торопливых, в перерыве между работой. Убаюкиваемые знакомым журчанием голосов, мертвые слушали весточки от родных. Они терпеливо ждали, пока им почистят мрамор, заменят цветы, подсыплют гальки… Мод неожиданно почувствовала, что подземное царство, заключенное в строгий периметр камня, становится ей ближе. Воздух был пропитан совершенно особым запахом. Запахом кладбища… Мод увидела, как Мари выходит из будки смотрителя… Даже земля пахла здесь иначе, чем в парках…

– Ну что, узнала номер аллеи?

Мари утвердительно кивнула.

– Ты готова?

Мод подумала о Майкле. В этот час он еще спит. Какой будет его реакция? Она боялась потерять его.

Мари мягко взяла ее под руку. Они шли довольно долго. Листва каштанов была столь густой, что Мод казалось, будто она идет по лесу. Она вспомнила о замке графини Де Сегюр, сказки которой так любила в детстве, и неожиданно произнесла:

– Думаешь, здесь есть земляника?

Подруга бросила на нее такой странный взгляд, что Мод с трудом сдержала улыбку.

Спустя еще несколько метров Мари сжала ее руку. Сердце Мод глухо билось, пока она шла к поперечной аллее.

Как самонадеянно было думать, что у нее хватит сил! Она смотрела на свою могилу с надгробием из розового мрамора в окружении белых гортензий. Разноцветная галька, занимающая свободное пространство, не могла не привлечь внимание. Казалось, что гальку достали со дна аквариума. Мод подняла голову, и ее взгляд упал на высеченную в камне надпись. Ей вспомнился рассказ Варле, пугающий, но ставший реальностью. От боли она сгорбилась. Чуть ниже звезды Давида шла тонко вырезанная эпитафия: Мод, моей любви навсегда. Затем, словно удостоверяя ее личность, две золотые строчки, простые и предельно ясные, гласили:

Мод Прат, урожденная Кан

1974–2001

Слезы застилали ей глаза. Подруга взяла ее за руку, но она вырвалась. Ей хотелось сломать эту стелу. Разнести в куски ударами молотка. Лома. Вырвать камень. Отбросить его. Как можно дальше. Увидеть, как он падает и разбивается вдребезги. Растоптать тело, лежащее под ним. Найти Франсуа. Убить его. Разорвать в клочья. Отрезать ему мужское достоинство. Вырвать глаза. Кричать. Кричать, чтобы дать выход своей боли. Она стонала, земля уходила у нее из-под ног… Проснуться. Наконец-то! Чтобы все это оказалось страшным сном. Ночным кошмаром. Почувствовать тело Майкла рядом со своим. Она плакала… Проснуться. Открыть глаза и сказать: «Наконец-то! Какой страшный, чудовищный сон мне приснился!» Она открыла глаза. И увидела надгробную надпись. Ей захотелось кричать. Но она и так уже кричала. Не смолкая. Этот крик разрывал тишину. Разрывал сердца. Садовников, смотрителей, посетителей. Которые не различали в нем горя. Ставшего в силу привычки почти незаметным. Они качали головой. Нет, этот крик не от горя. Это скорее страх. Вопль ужаса.

Лежа на животе, Мод разгребала руками землю. Она раскапывала ее, чтобы освободить проход своему телу. Раскапывала с ожесточением отчаяния. Она скована. Погребена под горкой глины. Похоронена заживо. Древние предрассудки ввергали ее в состояние панического ужаса. Тело ее билось в конвульсиях.

Ни слова, ни жесты Мари не могли ее успокоить. Осознав свое бессилие, Мари обратилась за помощью к смотрителю, который подошел к ним. Его коллеги вызвали по рации такси, но машина приехала спустя целую вечность. Потребовалась сила двух мужчин, чтобы справиться с Мод.

Майкл вылетел первым же самолетом. Он лишь забежал домой, чтобы кинуть в сумку что-нибудь из одежды, и теперь прохладный «мерседес» вез его из парижского аэропорта Руасси к Филиппу домой. Ему не терпелось заключить Мод в свои объятия. Воочию убедиться в том, что она жива. Прикоснуться к ней. Ощутить тепло ее кожи. Услышать стук ее сердца. Ему хотелось до потери сознания повторять ей, как крепко он ее любит.

Он позвонил. Один короткий звонок в дверном проеме появилось незнакомое лицо. Женщина. Должно быть, Мари. Они обменялись быстрым рукопожатием.

– Где она? – Голос его звучал глухо, сдавленный волнением.

– Здесь, проходи… – Женщина провела его в комнату.

Незнакомка закрыла за ним дверь. Майкл увидел Мод и потрясенно опустился на кровать. Она показалась ему пылающей от жара и похудевшей. Он медленно приподнял ее и прижал к себе. Он почувствовал запах ее духов. Такой далекий. Он поцеловал ее в волосы. Спутанные. В шею. Влажную. В губы. Сухие. В грудь. Упругую. Он покрывал ее поцелуями так, словно обезумел. Словно потерял всякую надежду. Неистово. Все будет в порядке… любимая». Я здесь… Я люблю тебя… Он нежно опустил ее на подушку. Она открыла глаза и слабо улыбнулась. Майкл подумал: «Son of bitch! [31]Сукин сын! (англ.)
Я убью тебя!» Затем спрятал лицо в руках и заплакал от чудовищности произошедшего.

Она работала в единственном на весь остров хозяйственном магазине. Когда он зашел туда, вместо привычного «дин-дон» дверной колокольчик издал протяжное мычание. Как одна из тех забавных шкатулок с сюрпризом, которые открывают со смехом. «Прикольная лавочка!» – подумал Франсуа. Вентилятор гонял по помещению воздух, однако прохлады это не добавляло. Здесь было еще влажнее, чем на улице. Франсуа взял в руки масло для загара. Открутил колпачок и понюхал. С отдушкой. Ваниль. Как ее любят телки! Это не для него. Он огляделся. Магазин был настоящей свалкой. В нем можно было найти все и ничего. Потом он увидел ее. Она сидела в большом плетеном кресле – точь-в-точь из знаменитого фильма семидесятых Он просвистел мелодию из «Эммануэль». Она была столь маленькой и хрупкой, что ее едва было видно. Бамбуковый прилавок закрывал ее на три четверти. Она читала журнал и ела арахис, резким движением губ посылая скорлупу на пол.

– Здравствуй, Эммануэль! – сказал Франсуа.

Она подняла голову и смерила его взглядом.

– Меня зовут Марина! Но если тебе хочется называть меня Эммануэль, дело твое!

– Это все из-за фильма.

– Я знаю! И еще из-за кресла. Ты не первый, кто говорит мне это.

– В следующий раз постараюсь быть пооригинальнее!

– Сколько там натикало?

– Два часа.

– Мне пора закрываться.

– Уже? Я должен уйти?

– Поступай как хочешь!.. Если, конечно, не боишься остаться со мной наедине! – с улыбкой добавила она.

Так-так… Антенны Франсуа улавливали возможность поживиться. Он оперся на прилавок, чтобы быть к ней как можно ближе.

– А что у нас в программе, цыпонька? – проворковал он.

– Курица Коломбо, приготовленная моей подругой в шесть утра и разогретая в микроволновке. Подается прямо в пластиковой миске. Один прибор на двоих. Но чур я первая!

– А на десерт?

– Арахис, приятель!

Он рассмеялся. Эта девушка казалась ему забавной. Необычной. Шаловливой. Он зашел за прилавок и сел около нее на пол.

– Во сколько ты открываешься?

– В четыре.

– Выходит, у нас есть немного времени?

– В обрез! Я уже начала думать, что ты тяжеловат на подъем!

Шорты соскользнули с ее поджарых бедер. Затем она запустила пальцы в маленький передний карманчик, извлекла оттуда презерватив и бросила его Франсуа.

– Возьми-ка! Это тебе!

Красная резинка! Сногсшибательно! Франсуа бросил взгляд на дверь.

– Не дергайся! – сказала она. – Сейчас у всех сиеста. К тому же мы стоим против света, так никто ничего и не увидит!

* * *

Администратор кладбища в Баньо удивленно просматривал дело покойной Мод Прат, урожденной Кан. Все было сделано в полном соответствии с обычной процедурой. Он не совсем понимал, что инспектору было от него нужно. Он распечатал адрес похоронного бюро, осуществлявшего подготовку и перевозку тела.

– Это очень серьезная фирма. У нас с ней никогда не возникало проблем. Держите… «Шомон Фрер», бульвар Эдгар-Кинc, это в Четырнадцатом округе.

Он протянул листок Филиппу.

– Оформлялся ли договор на уход за могилой?

– Сейчас я проверю…

Он застучал по клавиатуре.

– Да, инспектор!

Администратор гордился своей новой программой.

– Деньги по договору заплачены супругом покойной на пять лет вперед. Посмотрите!

Он слегка развернул монитор к Филиппу.

– Чистка каменного надгробия, уход за цветами, как видите, здесь все записано!

– А как все обычно поступают? Я имею в виду, это вы предлагаете договор на пять лет или?…

– Здесь нет каких-либо правил. Чаще всего договор продлевается ежегодно. Но всякое бывает! Если, например, второй супруг – преклонного возраста… то случается, что он предпочитает оплатить и более длительный срок. С тем чтобы избавить детей от… скажем, слишком больших расходов. Или же другой пример, когда у семейной пары нет наследников… В таких случаях они распоряжаются более… Понимаете? Но такое, стоит признать, бывает реже!

– Гм! Понимаю! Хорошо. Спасибо за помощь.

Перед встречей с администратором Филипп ходил взглянуть на могилу. Ничего необычного он там не заметил. За исключением мелкой гальки. Вроде той, что разбрасывают обычно на могилах евреев и добывают в карьерах… Прахом ты родился, в прах ты и превратишься. Франсуа, должно быть, купил ее на набережной Межиссери. У птичников. Филипп подумал, что эта деталь вряд ли поможет продвижению следствия. Это была лишь обычная бестактность. Или, на худой конец, черный юмор. Он бросил взгляд на часы. До обеда у него как раз есть время заскочить к «Шомон фрер».

* * *

В похоронном бюро Филиппа встретили более настороженно. Здесь не любили поднимать старые дела, особенно по просьбе полиции.

– Могу ли я узнать… господин… – Шомон-старший еще раз взглянул в его служебное удостоверение, – господин Лопес, что именно управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ищет у нас в бюро? – Он представил себе мешки с кокаином, положенные в гроб вместо тела, и чуть заметно покачал головой. Нет, так просто его не проведешь.

– К сожалению, это конфиденциальная информация.

Он записал номер удостоверения Филиппа, чтобы выказать свое недоверие.

– Тело госпожи Прат подготавливал один из моих сыновей… Я был с ним!

– Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы выполнили свою работу как следует. Будьте добры просто ответить на мои вопросы.

– Слушаю вас, – неохотно процедил Шомон. Он снял трубку телефона, чтобы его не беспокоили, и принялся барабанить пальцами по лежавшей у него на столе папке.

– Вы забрали тело с улицы Принцессы?

– Нет, месье!

– Тогда откуда?

– Из морга. При больнице Некер.

– Разве Некер занимается не только детьми?

– Вовсе нет! Они держат места и для парижской «скорой помощи». Соотношение приблизительно две трети на треть, то есть тридцать процентов взрослых. Особенно с тех пор, как закрыли больницу Лаэннек…

– Женщина скончалась в больнице?

– Мы подключились уже в морге. А все остальное…

Филипп исключил вероятность смерти на улице, так как в подобном случае проводилось бы вскрытие и тело вывезли бы из Института судебной медицины на набережной Рапе.

– Пожалуйста, дальше!

– Но что именно вы хотите знать, господин Лопес?

– Все.

Шомон сделал вид, что углубился в чтение бумаг, затем произнес:

– Все услуги были заказаны и оплачены господином Франсуа Пратом, супругом усопшей. Принимал его я. Здесь. Во вторник, 5 июня 2001 года. Во второй половине дня. – Шомон снова пробежался по записям. – В утро похорон он принес нам одежду для своей супруги. В помещение морга, предназначенное для этих целей. Он выразил желание присутствовать при одевании усопшей. Я это отлично помню.

– Как он выглядел?

Шомон озадаченно посмотрел на Филиппа.

– Убитым горем! Как еще ему выглядеть?

– А она?

– Что, извините?

– Как выглядела госпожа Прат?

– Вы хотите сказать… усопшая?

Шомон, казалось, был окончательно сбит с толку.

– Она была блондинкой, брюнеткой?

– Очень молодой, в этом я уверен. А что касается всего остального…

– Кто еще был в похоронной машине, кроме Франсуа Прата?

– Родители вдовца, кажется.

– Кажется?

– Я уверен…

– То есть они были вместе, когда гроб закрывали?

– Нет, родители ждали на улице.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

Филипп молча переваривал услышанное.

– Вот, смотрите! – прервал тишину Шомон. – Разрешение на захоронение, выданное мэрией Шестого округа. Все было оформлено как полагается!

– Вы не могли бы сделать мне копию?

Шомон, не скрывая раздражения, поднялся с кресла и открыл крышку ксерокса. Листок, который он протянул Филиппу, был еще теплым.

– Спасибо. И последний вопрос. Директор кладбища сообщил мне, что представителей церкви на похоронах не было. Вы подтверждаете эту информацию?

– Да. Гражданская панихида. Что-нибудь еще?

– Вас ничего не удивило, не показалось необычным?

– Не припоминаю ничего такого.

Шомон посмотрел на часы. Беседа была закончена. Филипп тоже поднялся. Хризантемы в горшках, стоявшие на улице, казалось, медленно таяли от жары.

* * *

Лихорадка Мод спала. Она начала есть. Присутствие Майкла действовало на нее успокаивающе. Однако у нее не было сил. Как и желаний. Она словно впала в апатию.

В конце недели они переехали в гостиницу на улице Делямбр. Неподалеку от дома Мари и Филиппа.

В воскресенье они поссорились. Майкл упрекнул Мод в упадническом настроении. В том, что она упивается своим горем. Ему хотелось вывести ее из апатии. Однако чем больше он журил ее, тем упорнее она стояла на своем.

Мод чувствовала себя непонятой.

– Если тебе трудно выдержать все это, значит, ты меня не любишь! – кричала она.

– Не говори глупостей!

– Возвращайся в Нью-Йорк! В свое болото…

– Как ты можешь… Я же обожаю тебя!

– Тогда докажи это! Любви не существует, есть только ее доказательства!

Она ненавидела эту сентенцию и сама не понимала, почему с такой жестокостью бросила ему эти слова.

– Ты несправедлива!

После обеда они пошли в Люксембургский сад. Мод по-прежнему выглядела насупленной. В киоске у кукольного театра они купили конфет. Остановившись перед старинной каруселью, они наблюдали за кружением деревянных лошадок Дети, сидевшие на них, пытались поймать металлические кольца, которые спускались сверху.

Мод вынула из пакетика круглую конфету, покрытую кокосовой стружкой. Стружка скрипела на зубах, как шаги на свежем снегу. Она подумала о своих родителях, которые ничего не знали о случившемся. Потом она подумала о том, как они с Майклом были бы счастливы, ожидая ребенка. Внутри у нее словно что-то перевернулось. Она поняла, что вела себя отвратительно. Чуть было все не разрушила… Она взяла руку Майкла и поднесла ее к губам. Через пять дней американцы отметят первую годовщину событий 11 сентября. Remeber…Майкл прав. Пора прекратить жалеть саму себя. Она должна бороться. Чтобы не позволить Франсуа наслаждаться победой.

* * *

Необходимость воскрешать в памяти события годичной давности явно раздражала ее, тем не менее служительница морга при больнице Некер согласилась ответить на вопросы Филиппа.

– Зря вы думаете, что мы помним всех покойников. Они для нас на одно лицо.

Она открыла папку и поправила очки.

– Я могу сделать вам две копии: первая – свидетельство о смерти, составленное доктором Ружмоном, дежурным врачом, вторая – разрешение на захоронение.

– Думаю, что разрешение на захоронение у меня уже есть. Вы ведь имеете в виду вот этот документ?

– Да.

– А вот свидетельство о смерти… Можно на него взглянуть?

– Пожалуйста. Женщина скончалась на улице Принцессы.

– Вы запомнили ее мужа?

– Как ни странно… да!

– Какое впечатление он на вас произвел?

– Он казался таким… отстраненным!

– Отстраненным? Вы хотите сказать… убитым горем?

– Не знаю… слово «отстраненный» подходит больше…

– Можно немного поподробнее?

– Во-первых, я видела только его! И больше никого из родственников! Это меня удивило… Я думала, придут брат или сестра… или родители.

– А что, никого не было?

– Никого! Только муж! Во-вторых, он у нас не засиделся. Конечно, вы скажете, что каждый реагирует по-своему! Но ведь он пришел сюда, чтобы узнать, что нужно делать… и чуть было не сбежал, даже не посмотрев на жену!

– И?

– Я была потрясена! Так вы не хотите увидеть свою жену? – сказала я ему. Мне даже показалось, что я его вынуждаю.

– …

– И в-третьих…

Медсестра выждала пару секунд, чтобы эффект был сильнее.

– При выносе тела тоже был один муж! А такое, могу вам сказать, месье, случается нечасто!

– А в похоронной машине с ним кто-нибудь был?

– Про машину не знаю. Но вот когда выносили тело, был только он! Бедная девочка! От такого одиночества мне даже стало не по себе!

* * *

Вторник, 5 июня 2001 г. Без двадцати час

Франсуа не воспользовался дезодорантом, и от него пахнуло потом. Он прошел в ворота больницы Некер, придав лицу подобающее случаю выражение. Здание морга – издалека оно выглядело довольно обшарпанным – находилось в самом углу больничной территории. Сильно пахло антисептиком, Франсуа даже показалось, что он задыхается. Какой-то высокий худой мужчина при входе бесшумно возил мокрой тряпкой по кафельному полу. Франсуа аккуратно обогнул его хромированную тележку с ведром и пошел в указанном стрелками направлении. Из двери приемной доносилась приглушенная музыка. Табличка на двери призывала входить без стука. В комнате повсюду стояли цветочные горшки, обвитые макраме.

– Добрый день!

Франсуа охватило такое волнение, что под мышками выступили крупные капли пота. Он незаметно приложил большой палец к рубашке, чтобы не дать им скатиться.

– Я по поводу своей супруги… Она поступила к вам этой ночью…

Он протянул медицинское свидетельство, которое выдали ему санитары. Рука дрожала.

– …Я не знаю, что теперь нужно делать.

Служащая, занятая раскладыванием карточек из плотной бумаги, едва взглянула на него.

– Вам следует подать заявление на получение свидетельства о смерти.

Франсуа заметил висевшие на стене открытки… Кто мог их послать? Счастливые вдовцы или… покойники – с того света?

– Заявление?

Ноги его подкашивались.

– Смерть наступила дома?

Теперь женщина внимательно смотрела на него.

– Да.

Она пробежала глазами выписку, которую ночной дежурный оставил у нее на столе.

– Все правильно! – подтвердила она. – Значит, нужно написать заявление в мэрию вашего округа! Вы уже связались с похоронным бюро?

– Еще нет.

Стоявшая в комнате мебель поплыла у него перед глазами.

– Я могу дать вам список…

Женщина достала из пластиковой папки ксерокопию и протянула ее вместе с медицинским заключением о смерти.

– Возьмите! Это для мэрии.

– Спасибо, – произнес Франсуа, пятясь к дверям. Уйти! Я хочу как можно скорее уйти из этого мерзкого места…

– Так вы не хотите ее увидеть?… Вашу жену?

– Что вы! Конечно!

Пот катился по нему градом. Земля уходила из-под ног. Служащая достала из ящика связку ключей.

– Идемте!.. Следуйте за мной!

Она толкнула одну дверь, затем другую, после чего они оказались в просторном помещении, где еще сильнее пахло обеззараживающими средствами. Франсуа был белее мела. От запаха ему стало совсем плохо. Женщина открыла ключом какой-то отсек и выдвинула его Франсуа.

– Вот! Я вас оставлю! – сказала она, перед тем как уйти.

Франсуа отвел глаза… Черт возьми! Какого хрена я торчу здесь с этой вонючей девкой? Тут с ним поравнялись два санитара в белых халатах, оживленно беседовавших между собой… Франсуа охватила паника, он наклонился к женщине, сделав вид, что гладит ее по лицу… Еще пара минут, и меня вывернет прямо на нее!..

Он заставил себя выждать, как ему казалось, подобающее приличию время, прежде чем улизнуть из морга, а затем и из самой больницы. На улице Севр он зашел в первую же аптеку, чтобы купить ароматизированные салфетки. Ему не терпелось стереть с себя микробов. И этот запах, от которого у него к горлу подступала тошнота. Он лихорадочно надорвал упаковку и принялся тереть руки и лицо. Но стойкий запах смерти, казалось, въелся в кожу. Ему захотелось сладкого, и он зашел в кондитерскую. Аккуратно сняв целлофановую обертку с поросенка из миндального теста, он встал, уставившись в никуда, перед витриной книжного магазина «Фонтен». Когда он уже поднес поросенка ко рту, перед глазами промелькнуло видение: та девица из морозильной камеры превратилась в розовую хрюшку! Фу! На него снова накатила тошнота. «Мужайся, парень, ты прорвешься!» – приободрил он самого себя, прежде чем проглотить пирожное.

* * *

Хотя в этот вечер доктор Эрик Ружмон не дежурил, он предложил встретиться с инспектором Лопесом в приемном отделении службы «SOS – вызов врачей на дом», которое находилось на бульваре Пор-Ройяль. Филипп сразу же ввел Ружмона в курс дела, ведь как-никак тот был врачом. Филипп, конечно, не мог полностью исключить вероятность того, что Ружмон был сообщником, но эта версия все же казалась ему необоснованной. К тому же его рассказ настолько потряс Ружмона, что ему потребовалось некоторое время на то, чтобы прийти в себя. «Моим доверием нагло злоупотребили!» – наконец выдавил он из себя и потянулся к холодильнику за бутылкой водки. Тремя жадными глотками он опустошил свой стакан.

…То было мое первое ночное дежурство в нашей службе. Мужчина стоял на лестничной клетке. Увидев меня, он сильно удивился.

– Служба «SOS»?

Я кивнул.

– Вы приехали быстрее, чем «скорая помощь»!

На самом деле, мой предыдущий вызов был совсем рядом. На улице Фур. Отит…

– Вы вызвали «скорую помощь»?

Часто бывает, что люди ударяются в панику по пустякам. Телефонистка, принявшая вызов, мне ничего не сказала.

– Что случилось?

Я зашел в квартиру. Он последовал за мной. Дверь в ванную была приоткрыта. Я увидел лежавшую на полу девушку и бросился к ней.

– Спасите ее! Умоляю…

Мужчина стонал. Я почувствовал собственное бессилие: у меня не было необходимых инструментов. Мужчина опустился на колени рядом со мной. Я ощущал его панику, которая начала передаваться и мне. Он сказал, что это его жена. Но сказал не спокойным голосом, нет, то был настоящий крик.

– Моя жена! Мод! Любимая!..

Рыдания душили его.

– Нет! Пощадите! Не мою жену! Нееет!

Он произнес «Мод», в этом я абсолютно уверен, потому что еще подумал тогда о «Моей ночи у Мод»… Помните, есть такой фильм…

Ружмон плеснул себе еще водки.

…Удивительно, как медленно тянется время в таких случаях… Мужчина буквально вцепился в нее, и я еле смог его оторвать… Конечно, я мог бы сделать ей массаж сердца… Но за время обучения в интернатуре я практически не занимался реанимацией… Я боялся, что сделаю его плохо. Но самое страшное – это то, что я не находил слов! В больнице все происходит иначе. Тогда как в квартире, в узком кругу… «Скорая помощь» приехала очень быстро. К счастью. Минут через шесть после меня. Они подняли на лестнице дикий гвалт! Я открыл им дверь. Муж был совершенно подавлен. Он то и дело повторял: «Мод! Мод! Жена моя! Любимая! Обожаемая! Почему?»

Он крутился под ногами у врачей. Мешал. Тогда один из санитаров мягко подвел его к двери в спальню, и он так и остался стоять там, словно чего-то ждал. Бригада «скорой помощи» работала быстро, слаженно… Массаж сердца, адреналин, дефибриллятор – они все испробовали… Но когда врач произнес: «Мне очень жаль», у мужчины вырвался воистину чудовищный крик, полный боли! Вам это покажется странным… но я твердо убежден в том, что он действительно страдал!

Старший врач бригады подтвердил мой диагноз:

– Обширный инфаркт… В ее возрасте это большая редкость… Ты успел расспросить ее мужа?

– Нет…

В этот момент к ним поступил другой вызов. Рация реаниматора принялась выплевывать слова: …попытка самоубийства… шестнадцать лет… барбитураты… улица Пре-о-Клер, 38. Мне стало страшно, и я произнес:

– Поезжайте!

Врачи принялись сворачиваться. Они выглядели безумно уставшими.

– Ты можешь провести всю стандартную проверку?

Я сказал, что да. Муж стонал не переставая.

– А свидетельство о смерти оформишь?

Я согласился. Если бы я знал!

Ружмон тяжело вздохнул и налил себе третий стакан.

…Надеюсь, что им хотя бы удалось спасти того подростка!

Он медленно, с опустевшим взглядом, пил водку.

Лопес терпеливо ждал продолжения рассказа.

…Мужчина пластом лежал на кровати. Его халат развязался, и было видно, что под ним ничего нет. Он стал похож на старика. Да, я вам, кажется, не сказал, что девушка была нагой. Наверное, они занимались любовью. От этой мысли мне стало еще хуже. Я вошел в ванную и тихо прикрыл за собой дверь, чтобы не остаться один на один с мужем.

* * *

Ружмон открыл свой чемоданчик, надел латексные перчатки, нагрудник и приступил к осмотру. Температура: 36,5°. Ничего удивительного. Он машинально попытался сосчитать пульс. Затем отпустил руку. Прощупал живот: внутреннего кровотечения, похоже, нет. Задержался на синюшных, плотно сжатых губах и закатившихся глазах: типичные признаки смерти от инфаркта. Потом его взгляд скользнул к бедрам девушки, после чего снова поднялся к лицу… К ее виску прилипла прядь волос. Ружмон прикоснулся к белесой жидкости, затем поднес палец к носу. Сперма. Должен ли он заключить из этого, что инфаркт явился следствием напряжения? Разрыв аневризмы у лиц женского пола, да еще в ее возрасте, случается крайне редко! Затянутые в перчатки руки скользили по телу в поисках хоть малейшей детали, которая могла бы свидетельствовать об иной причине смерти. Но внимания Ружмона ничто не притягивало. Кожа девушки была молочно-белой. На ней не было ни синяков, ни кровоподтеков, ни следов от ранений или насилия. Отсутствие точечек от уколов исключало возможность смерти от передозировки наркотиков. Хотя позднее я подумал, что девушка могла нанюхаться кокаина…

Ружмон покачал головой. Он колебался. Из соседней комнаты доносились всхлипывания мужа. Он осмотрел ноздри девушки, но не заметил никаких частичек порошка. Он в последний раз обвел тело взглядом. Хорошенькая блондиночка. С зелеными глазами.

Из деликатности доктор прикрыл ее банным полотенцем. Затем перешел в спальню.

Муж лежал, свернувшись клубочком. Ружмон кашлянул, чтобы вывести его из оцепенения.

– Гм! Мне нужно выполнить ряд формальностей…

Ружмон подумал о девушке, оставшейся на холодном кафельном полу. Эта мысль не давала ему покоя. Ружмон произнес: «Хотите, я помогу вам перенести вашу жену на кровать?» И, поскольку ответа так и не последовало, добавил:

– Или вы предпочитаете, чтобы ее перевезли в морг?

– Какая разница?

Мужчина вдруг стал настолько отстраненным и безразличным ко всему происходящему, что Ружмон вздрогнул. Изоляция аффекта, отрыв от действительности, состояние глубокого шока… Он чуть было не возразил: «Разница очень большая, месье! Так у вас будет сорок восемь часов на то, чтобы поговорить с ней, поцеловать ее, обнять!..» Хотя в какой-то мере муж был прав: этим ее не воскресишь.

Я не позволил себе навязывать ему какое-либо решение, поэтому просто ответил:

– Вопрос личных мотивов.

– В таком случае увезите ее!

Заметив потрясенный вид Ружмона, он добавил:

– А что такого? Она же умерла, разве не так?

– Несомненно.

– Тогда что вы ко мне привязались?

По правде говоря, я неуверен, что он это произнес. Он процедил что-то сквозь зубы, и мне показалось, что я услышал эту фразу. Я нашел ее столь… неожиданной. В подобной ситуации…

Ружмон нервно кашлянул.

– Мы можем где-нибудь присесть?

Они перешли в столовую и устроились за обеденным столом.

– Мне нужно взглянуть на документы мадам…

Да-да! Не смотрите на меня так, инспектор!

Я действительно видел ее паспорт!.. Не знаю… Девушки, наверное, были похожи… Меня одурачили. Как простофилю!

Мужчина снова ушел в спальню. Ружмон принялся писать заключение о смерти… Рука его немного дрожала. В больнице этим занимались только заведующие отделением или старшие врачи, но никак не интерны.

Я, нижеподписавшийся, доктор Эрик Ружмон, врач-интерн, дежуривший в службе «SOS – вызов врачей на дом» в ночь с понедельника, 4 июня, на вторник, 5 июня, 2001 года, засвидетельствовал сегодня в… – Он посмотрел на часы: была половина четвертого – …три часа пятнадцать минут смерть госпожи… – Он взял паспорт. На фотографии лицо женщины было более округлым, а зеленые глаза более яркими… – Я почувствовал нечто странное, что трудно выразить словами. Но, знаете, в подобные моменты раздумывать бывает некогда! – Осознав, что муж девушки стоит рядом с ним, он продолжил писать… госпожи Мод Прат, месторождения: Париж, Тринадцатый округ… от обширного инфаркта… Патологии, обусловившие летальный исход… Стоило ли в этой графе поставить прочерк? Он даже еще не расспросил мужа.

– Скажите, ваша супруга страдала сердечнососудистыми заболеваниями?

– Нет.

– Наблюдалась ли она у врача в связи с патологией…

– Нет. Она была совершенно здорова.

– Понимаю…

Ружмон на минуту задумался… Он не должен был поддаваться этому мужчине. В конце концов, врач здесь он! Он продолжил более уверенным тоном:

– Употребляла ли ваша супруга регулярно или эпизодически такие химические вещества, как героин или кокаин?

Тут мужчина вздрогнул, и я сказал себе, что попал в десяточку. Я был доволен: врачу всегда важно найти объяснение» Но я совершил большую ошибку – хотя откуда мне было знать, – пожалев его. Если бы мужчина встал в позу и принялся все отрицать, я бы наверняка поступил иначе. Но тут...

– Стоит ли чернить ее память?… Теперь, когда она умерла? Доктор, прошу вас! – Он опустился на колени. – Мод, любовь моей жизни, ты же обещала!.. Вы понимаете меня, доктор? Ааааа! Ааааа! – Рыдания сотрясали его. – Это все по моей вине!

Я хотел избавить его от неприятной процедуры вскрытия тела. Дернуло же меня! Я больше не задавал вопросов и дописал заключение. И, как последний идиот, поставил прочерк. Патологии, обусловившие летальный исход: нет!

Вот и все. Я вколол мужчине 5 мг транксена и позвонил в морг при больнице Некер.

Успокоительное начало действовать. Ружмон сел на стул и обвел комнату взглядом. В ней не хватало чего-то женского. Была ли эта пара счастлива? Одежда девушки валялась на полу. Ружмон заметил туфлю. Каблуки были настолько стоптаны, что он сказал себе: «Удивительно, но обувь выглядит такой бедной по сравнению со всем остальным!» Вспомнив про деньги, Ружмон вдруг подумал, что не сможет оставить счет за свои услуги, даже если деликатно положит его на столик у изголовья кровати. Он принялся размышлять о том, люди каких профессий не всегда получают плату за свою работу, но очень скоро его воображение иссякло. Он придумал лишь «кюре» и «волонтер», но ведь, строго говоря, это не совсем профессии, разве не так?

Санитары из морга приехали через час. Они положили тело в пластиковый мешок и резким движением застегнули молнию. Санитары также забрали заключение о смерти, оставив ему в обмен некое подобие расписки о приемке. С выносом тела возникли трудности, так как слишком узкая лестничная клетка не позволяла использовать носилки.

…Я ушел сразу же после них. Предрассветная свежесть напомнила мне о том, как, будучи практикантом в больнице Сен-Винсен-де-Поль, я принимал по ночам роды и к утру чувствовал себя безмерно усталым. Но одновременно счастливым и гордым. Я зашел в какой-то бар на бульваре Сен-Жермен и заказал кофе. Я был один. На барной стойке стояла корзинка с горячими круассанами. Я взял один круассан и принялся жадно есть его.

* * *

Вторник, 5 июня 2001 г. Половина третьего. Мэрия Шестого округа

Франсуа направился к залу регистрации рождения, браков и смерти. Толкнув входную дверь, он очутился в комнате, где витал запах натертого пола. Это подействовало успокаивающе. Пока он шел к окошку, паркет поскрипывал у него под ногами. Именно здесь они с Мод подавали заявление о браке. При этом воспоминании у него на глаза навернулись слезы. «Даже не придется прикидываться!» – подумал он, протягивая служащей заключение о смерти.

– Ваше свидетельство о браке! И удостоверение личности!

Франсуа забыл свидетельство о браке! Хорошо еще, что он жил в каких-то ста метрах, поскольку все эти похоронные гонки начали порядком его утомлять! А ведь ему еще предстояло общение с гробовщиками! К счастью, он настоял, чтобы эту идиотку вывезли от него как можно скорее, потому что в противном случае… У него в постели был бы еще тот запашок! Подумать только, этот докторишка хотел уложить ее ко мне в кровать!

* * *

Вторник, 5 июня 2001 г. Половина пятого

Франсуа наведался к «Шомон фрер». У мужчины, который принял его, было сдержанно-печальное выражение лица, что плохо вязалось с его жестами: регулярным и довольным потиранием рук.

«…Один пригород!» – внутренне посетовал Франсуа. Он предпочел бы еврейский сектор на Монпарнасском кладбище. Но это, кажется, почему-то было недоступным. То ли не было места, то ли слишком дорого. Франсуа уже и не помнил. Короче! Кризис недвижимости докатился и до кладбищ. Так что же ему выбрать: южный пригород или северный?

– Ладно, пусть будет Баньо! – решился Франсуа.

– В принципе вероисповедание вашей супруги не допускает, чтобы ее закутали в саван в одежде… Что вы на это скажете?

Заткнись, придурок! Что ты забиваешь мне голову всякой белибердой?!

– Моей супруге не понравилось бы… быть обнаженной.

– В таком случае в день похорон нужно будет принести нам ее одежду.

– Во что мне все это обойдется?

Ты вот тут заливаешься, козел, но во сколько мне влетит вся эта история? А ? Тебе-то, конечно, наплевать, еще бы!

– Все зависит от дерева и отделки гроба… Помимо этого…

Шомон принялся перечислять ему различные варианты. Франсуа был поражен качеством каталога. Двадцать четырехцветных страниц… Мелованная глянцевая бумага плотностью 150 г/м2. Обложка плотностью 300 г/м2 и в довершение всего – обработка ультрафиолетовым лаком…

Черт возьми! При таких расходах у него, должно быть, неплохой оборот!

– Единственное, я не совсем уверен насчет обивки гроба… – произнес Франсуа. – Сделать розовую или сиреневую? Что вы мне посоветуете? Что более модно?

– Простите?

– Ну, в моде… Я боюсь, как бы розовая обивка не была чересчур…

У Франсуа снова взмокло под мышками. Как утром в морге. «Лишь бы только это не надпочечники! Только этого мне не хватало!» – подумал он, внезапно испугавшись.

* * *

Запрос на проведение эксгумации лежал на столе у прокурора. Желая придать делу солидности, Филипп дополнил его показаниями Мари и супругов Варле. Он не сомневался в благоприятном исходе и куда больше боялся реакции Массона. Спустившись на два этажа, которые отделяли управление по борьбе с наркотиками от уголовного розыска, он вошел в кабинет лейтенанта.

– Так-так! В кои-то веки! – воскликнул Массон, прервав телефонный разговор. – Неужто по мне соскучился, приятель?

До перехода в управление по борьбе с наркотиками Филипп работал в его отделе.

Массон сказал в трубку своей собеседнице:

– Знаешь, кто сейчас у меня сидит? Красавчик Лопес!

Филипп опустился на стул.

– Ладно, мне пора, солнышко!

Он повесил трубку, взял самоклеющийся листок и написал на нем «Цветы».

– Это была Жюльетта!

– Ну как она, уже родила?

– Да! Девочку! Назвали Морган! Скоро нам в полиции придется открывать ясли!

Массон подмигнул Жоэлю, у которого тоже недавно родился ребенок.

– Как жизнь, Лопес? Тебя что, выперли из наркотиков?

Лопесу явно было не по себе.

– У тебя найдется минутка?

Массон поудобнее уселся в кресле.

– Ты как нельзя кстати. За последние двое суток у нас не было ни одного убийства! Неужели «эффект Саркози»? Я тебя слушаю!

Рассказывая невероятную историю, приключившуюся с Мод Кан, Филипп чувствовал, как вокруг него сгущается тишина. Плохой признак. Затишье перед бурей.

– Короче! – подытожил он. – Если бы Ружмон доверился своей интуиции и не сжалился над…

– Всей этой катавасии не случилось бы! – сухо оборвал его Массой. – Твой докторишка отвратительно сделал свою работу!

Заложив руки за спину, Массон ходил взад и вперед по комнате. В нем разгоралась ярость.

– Ну а ты, Лопес, что, гордишься собой?

– Мод моя знакомая…

– А я? Я кто, скажи на милость? А? Кто я?

Зазвонил телефон. Массон бросил своим подчиненным:

– Меня ни для кого нет! Даже для английской королевы!

Он дождался, пока Бертран повесит трубку, и продолжил свою гневную речь.

– Итак, месье, значит, решил, что ему никто не нужен! И что же он в одиночку успел сделать? Кладбище – раз! Похоронное бюро – два! Морг – три!.. Не говоря уже о взятии показаний у свидетелей! Ну так давай, Лопес, дерзай один и дальше! Заканчивай расследование, раз уж ты начал! Какого черта ты полез в мой огород?

Массон был в бешенстве. Его крик разносился по всему коридору.

– Девицы в гробах – это моя работа! Caprisce?Заговорщицкие улыбки Жоэля и Бертрана ненамного успокоили Лопеса: он по-прежнему считал Массона своим начальником.

Двумя днями позже Массон заглянул в его кабинет.

– Ты свободен девятнадцатого?

– Можно устроить. А что ты предлагаешь?

– Небольшую прогулку на кладбище…

– Супер!

– Сбор в полседьмого утра!

– Еще лучше!

– Да, чуть не забыл: желательно на голодный желудок!

– Как в старые добрые времена!

Массон собрался выходить.

– Да, Массон… – задержал его Филипп.

Массон с насмешливым видом развернулся.

– Угу?

– Спасибо!

– Не за что!

* * *

19 сентября 2002 г. Без четверти семь. Кладбище Баньо

Стояла настоящая осенняя погода, сухая и прохладная. Солнце начало пробиваться сквозь туман, и красновато-коричневая, с золотистым отливом листва сверкала под его лучами.

Накануне Массон приказал никого не подпускать к могиле. Он обвел взглядом собравшихся. Все были в сборе. Кивок могильщикам – и те приступили к делу.

Мало-помалу под напором лома камень стал поддаваться. Могильщики тяжело дышали. Наконец мраморная плита сдвинулась. Ритмично заработали лопаты. Плотные комья земли падали с глухим чавкающим звуком. К Массону подошел судмедэксперт.

– У меня для тебя новая загадка!

Массон наклонил к нему голову.

– Знаешь, что есть верх…

Раздался их смех. Затем кашель. Судмедэксперта позвал помощник:

– Доктор!

Гроб был уже почти на поверхности. Затем послышался шелест полиэтилена, в который заворачивали тело. Массон бросил взгляд на часы. Мужчины обменялись парой ничего не значащих фраз. Быстро пожали друг другу руки. Захлопали дверцы. Фургон судэкспертизы уехал первым. Вырулив на дорогу, машины медленной вереницей покинули кладбище. Была всего четверть восьмого.

* * *

– …Я так больше не могла. Я начала его ненавидеть…

Любовь и ненависть. Вечная история. Покрытая от древности ржавчиной. Повторяющаяся снова и снова.

Массон доброжелательно посмотрел на Мод. Он прекрасно сознавал глубину ее боли. Прошлой и настоящей.

Голос девушки то и дело прерывался от волнения.

– Но я чувствовала, что не в силах объясниться с ним. Сказать ему «давай расстанемся» или «я от тебя ухожу». Говорят, что людям проще расставаться, когда у них нет детей… Но мне кажется, что это не так…

– Вы переживали из-за него?

– Нет, это нет! Я слишком его ненавидела!

– И что?

– Я боялась…

– Боялись чего?

– В нем было столько агрессии…

– Вы думаете, что он был способен на убийство?

– Да!

Лицо Мод перекосилось, словно от боли. Она поправилась:

– Хотя, не знаю… Убийство – это… особенное… Я считаю, что он был сумасшедшим или гением… Но убить человека… Я все время об этом думаю… Не знаю… Возможно… С другой стороны…

– Он часто вас бил?

Мод покраснела. Есть категория женщин, которые терпят побои, также как есть категория женщин-алкоголичек… Я впервые формулирую это подобным образом…

– Периодами. Но я чувствовала, что он может сорваться в любой момент… Он был таким…

– Грубым? Злым?

– Нет…

Мод задумалась, как точнее охарактеризовать жестокость Франсуа.

– …Он был необузданным. Даже когда мы занимались любовью, он был необузданным… Он жил, думал необузданно. И разрушал все, что любит… Но в то же время он был способен на самую невероятную… нежность!

Массон сделал вид, что смахнул слезинку.

– Он был сумасшедшим! Просто-напросто!

– Что подтолкнуло вас на бегство?

– После… того… события… Все шло из рук плохо…

Мод пришлось рассказать о Брисе и Кзавье: Массон считал, что нельзя пренебрегать ни малейшей деталью. И она снова почувствовала себя униженной. Это унижение будет преследовать ее вечно.

– На самом деле я его больше не любила… И Франсуа это видел… Мы практически не разговаривали. Он стал безумно ревнивым. А за пару недель до того, как я его бросила, он меня избил… Без повода.

– Вы считаете, что бывают поводы, из-за которых женщину можно бить?

– Нет конечно… Просто в тот вечер я вернулась особенно поздно…

– У вас был любовник?

Мод посмотрела на Массона. Ответила она не сразу.

– Нет.

– Я вас слушаю, Мод.

Голос Массона был мягким.

– У меня были синяки по всему телу. Везде, кроме лица. Франсуа специально не задевал лицо… Боялся пересудов. Как посмотрят другие, что скажут – он был зациклен на этом. В нем было столько гордыни! Гордыня правила его жизнью.

– В таком случае ваш уход должен был нанести страшный удар по его самолюбию!

– Вполне возможно. Если бы я осталась с ним, то в конце концов убила бы его…

– Но вы же его не убили, разве не так?

Сердце Мод заколотилось.

– Нет, конечно, нет!

– Я спрашиваю это, потому что пока не знаю, жив ли еще Франсуа…

Инспектор пристально посмотрел на Мод.

– Вы могли убить своего мужа… Совсем недавно… Например, этим летом…

– Вы шутите?

– Да! – отрубил Массон.

Хотя!.. Впрочем, нет! Эту историю и без того нарочно не придумаешь!

Мод расплакалась.

– Простите, мне очень жаль! – произнес Массон, протягивая Мод мятную пастилку.

Мод шмыгнула носом. В кино полицейские обычно предлагают носовой платок, а не леденец! Она полезла в сумку за платком. Она насторожилась: Массон выбил ее из колеи.

– Продолжайте!

– Когда Франсуа уехал на свой семинар, я почувствовала себя свободной. Мне больше не нужно было терпеть его тело рядом со своим. Нюхать его зловонное дыхание. Или запах его дерьма… Жить с человеком, которого ненавидишь, это выше человеческих сил, разве не так? Если, конечно, ты не мазохистка!.. Впрочем, я ею была. У меня не хватило смелости. Я сбежала, как воровка.

– Расскажите об этом…

– Я решилась буквально за пять минут. Сняла все деньги со своего счета. Заказала билет в один конец до Нью-Йорка. И ушла. Не взяв с собой ничего из вещей. Лишь сумку и загранпаспорт. Я не хотела брать ничего из того, что напоминало бы мне о нем, о прошлом.

– Вы знали, что ваш внутренний паспорт был у него?

– Да. Он как-то ему понадобился, да так и остался лежать в его портмоне… Будь моя воля, я сбежала бы даже голой. Из аэропорта я отправила ему записку. Десять часов спустя я уже была у родителей.

– Что вы написали в той записке?

– Что все кончено. И что не нужно пытаться со мной увидеться.

– И он не пытался?

– Пытался. Он позвонил сразу же, как получил мое письмо. Умолял вернуться. Плакал… Но для меня все было кончено. Over! [37]Кончено (англ.).
Я была спасена… Нас разделял океан. И рядом была моя семья. Чтобы защитить меня.

* * *

Воскресенье, 3 июня 2001 г.

Возвращаясь в машине с семинара, Франсуа с трудом внимал разглагольствованиям Варле относительно агрессивной политики конкурирующей компании в области рекламы. В голове у Франсуа был полный разброд. Ему не терпелось поскорее вернуться в Париж.

– Ты разве не поедешь по трассе? – обеспокоенно спросил он.

Варле пропустил поворот, указанный сине-белым щитом.

– Сверну на следующем съезде! Эта дорога через виноградники такая красивая!

Варле поставил диск Бетховена.

– Ты же не слишком торопишься?

Еще как тороплюсь, идиот! Он провел целых три дня и две ночи в этом чертовом замке, строя из себя шута, тогда как у него на душе кошки скребли! И все из-за кого? Из-за этой мерзавки, которая даже не соизволила снять трубку! Он уже было приготовился выдать что-нибудь про неожиданно почившую бабушку и преспокойно вернуться домой, но тут из Франкфурта заявился большой начальник «Мерзавка! – повторял про себя Франсуа. – Чем ты занималась все эти выходные, пока я пахал? И с кем? С каким-нибудь вонючим молодым менеджером, ребенок которого так горланит по ночам, что у его жены уже не остается сил на секс?»

– А! – У Франсуа вырвался стон.

– Что с тобой? Тебе плохо?

– Все в порядке… Можешь сделать потише?

Франсуа закрыл глаза. С тех пор как он имел несчастье впустить в их постель Бриса и Кзавье, Мод строила из себя оскорбленную невинность! До чего же женщины сложные создания, с ума сойти можно! Он почувствовал, что его член твердеет. Ему хотелось заняться сексом! Сидевший рядом Варле по-прежнему нес какую-то чепуху. Франсуа незаметно расправил пиджак, желая скрыть вздувшийся в паху бугорок. Быстрее! Моя Мод! В мыслях он уже проваливался в самую глубину ее лона… Он надавил ногой на коврик, словно это была педаль газа.

Было уже восемь вечера, когда Варле привез его на улицу Принцессы. Франсуа недовольно нахмурил брови: почтовый ящик был переполнен. Мод не открывала его. Недовольство Франсуа усилилось, когда он констатировал, что жены нет дома. За кого она себя принимает? За шлюшку из ДОЖ?Ярую феминистку? К ноге! Так и быть, сегодня я устрою тебе праздник!

«Черт знает что!» – яростно взорвался Франсуа. Мало того что она не приготовила ужин, так еще и в холодильнике шаром покати! Я этого так не оставлю! Эгоистка! Франсуа задыхался от бешенства. «В чем мать родила! Ты будешь мне готовить в чем мать родила!» – орал он. Пару минут спустя он рухнул на кровать и заснул.

Разбудило его ощущение пустоты рядом с ним. Будильник показывал 2:07. У него неожиданно резануло в животе. Боль была обжигающей, похожей на ту, что на десятую долю секунды опережает сообщение какой-нибудь дурной новости. Сердце готово было вырваться у него из груди.

Франсуа отыскал на кухне кусочек сыра и четверть багета, завалявшегося в полиэтиленовом пакете. Хлеб был словно из резины. Сыр вонял. Но он был голоден. Около четырех утра его озарило: надо позвонить этой девке, Мари. Франсуа лихорадочно взялся искать ее телефон. Но ее фамилии он не знал. Он вдруг с ужасом понял, что далеко не все контролировал в жизни своей жены. Он бросился к платяному шкафу. Одежда Мод висела на плечиках. Он подошел к комоду и увидел ее аккуратно сложенные свитера и белье. Это его успокоило. Что за глупость! Как ему могло прийти в голову, что Мод его бросила? Она так нуждалась в нем! Ну где же ты? Он прошелся по квартире. В ванной засохшая зубная паста оставила на раковине толстую полосу. Франсуа взглянул на себя в зеркало. «Ну где же ты?» – спросил он свое отражение. Он бесцельно слонялся по комнатам, сначала в одном направлении, затем в другом. После чего в третий раз прослушал автоответчик Звук собственного голоса заставил его подпрыгнуть. Сообщения, оставленные им, были нетерпеливыми и сумбурными. Франсуа отметил, что друзья звонили ему нечасто. Но, кстати, как давно?

Ему снова захотелось есть. Он вспомнил про фуа-гра и крекеры из «Маркс и Спенсер». Он открыл бутылку сотерна. «Если очень хочется, то можно! – не к месту подумал он. – Когда Мод вернется… Я куплю блинов и черной икры!» Потной рукой он раздернул шторы и, внимательно вглядываясь в узкую улицу, стал терпеливо дожидаться ее возвращения. Но в семь часов утра Мод по-прежнему не было. Он обвел гостиную взглядом. Его дорожная сумка валялась на полу: накануне, в приступе бешенства, он швырнул ее на ковролин вместе с содержимым почтового ящика. Он хотел уже было переложить письма на стол, когда его внимание привлек штемпель из почтового отделения аэропорта Руасси, более широкий, чем все остальные, датированный первым июня. Он нервно разорвал конверт. По нему градом катился пот. Снова заболел живот. Рука задрожала.

«Франсуа!

Когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет. Думаю, ты этого ждал. Я тебя так любила. До безумия. Ты это знаешь. Но я тебя больше не люблю. Это до грусти просто и до простоты грустно. Не пытайся вернуть меня. У тебя ничего не получится. Я уезжаю в Нью-Йорк насовсем…»

В глазах у него помутнело. Он бросился в туалет, где едва успел сдернуть брюки. Он упал на сиденье унитаза, и из него выплеснулись все его внутренности, вся ярость, все унижение. Унитаз был переполнен. Экскременты забрызгали ему низ рубашки. Согнувшись вперед, с потерянным видом, с жалко болтающимся между ног членом, Франсуа рыдал. Совершенно убитый, опустошенный.

* * *

– Я могу теперь пригласить господина Вейса?

Мод кивнула. Майкл сел рядом с ней и нежно взял ее за руку.

– Филипп наверняка сказал вам, – начал Массой, – что антропометрический портрет незнакомки с кладбища в Баньо не соответствует ни одному объявлению о международном розыске. Поэтому я вынужден назначить проведение сравнительного анализа ДНК.

– Ее ДНК и моей? – спросила Мод.

– ДНК незнакомки и ДНК, очень похожей на вашу…

– А почему не моей?

Массон вздохнул.

– Я понимаю, что вам сложно принять отправной постулат, но официально Мод Кан умерла!

Лицо Мод снова омрачилось. Массон продолжил:

– Если следовать этой логике… Поскольку теоретически я не располагаю никаким доказательством того, что вы не пытаетесь выдать себя за Мод Кан, использование вашей ДНК мне ничего не даст! Понимаете?

– Но вы же прекрасно видите, что…

– Если мы хотим доказать, что незнакомка из Баньо не является дочерью господина и госпожи Кан, мы должны подтвердить, что ее ДНК не совпадает с ДНК предполагаемых родителей. Я люблю, когда в деле все четко!

– Как бы то ни было, я ни за что не соглашусь втягивать в эту историю своих родителей! – чуть слышно произнесла Мод. – Они даже не в курсе!

Массон выглядел огорченным.

– У вас есть братья? Или сестры?

– Есть брат…

– Значит, придется попросить его поучаствовать! Но предупреждаю вас: в таком случае результаты будут менее надежными!

В глазах Мод было столько решимости, что Массон отказался от идеи попробовать ее уговорить. Он спросил, обращаясь к Майклу:

– Ее брат в Нью-Йорке?

– Да!

– Пусть приезжает как можно скорее.

* * *

Обычно Массон весьма неохотно делился информацией. Сторонних лиц, включая потерпевших, он ставил в известность лишь в случае крайней необходимости. Но в этом расследовании он действовал иначе, постоянно вовлекая в него Мод.

Когда Пьер Кан прилетел из Нью-Йорка, Массон пригласил всех троих в Центральную научную лабораторию полиции, находившуюся на улице Данциг, в Пятом округе. Доктор Вормс, заведующий биохимическим отделом, не смог удержаться, чтобы не прочитать молодым людям лекцию по генетике – одновременно он преподавал в научно-учебном подразделении университета Рене Декарта.

– Около тридцати лет назад исследователи полагали, что родство двух индивидуумов можно доказать только путем сравнения всех хромосом. Но в 1985 году английские ученые сделали важное открытие. Некий Джеффрис совершил переворот в криминалистической генетике, додумавшись брать ДНК там, где это возможно, например в волосинке, осколке кости, частице кожи… Он первым стал использовать полиморфные маркеры и «разрезать» ДНК энзимами, чтобы освободить нуклеотиды…

Массон вытянул ноги и скрестил руки на груди. Он был убежден, что Вормс зря теряет время. Внимание его переключилось на брата Мод. Тот отнесся ко всему крайне серьезно. Американцы все делают серьезно и профессионально. Именно поэтому зачастую они добиваются лучших результатов, чем французы.

– Нуклеотиды?

Массон взглянул на носы своих ботинок. Давно пора их почистить!

– Помните, что проходили в школе? Двойная спираль, Крик и Уотсон, Нобелевская премия… Нет? Это вам ни о чем не говорит?

– Лишь весьма смутные воспоминания.

Мод ела леденцы с лакрицей. Массон заметил, что она любит сладкое. Сидевший рядом с ним Жоэль задремал.

– Четыре нуклеиновые кислоты, всегда одни и те же, соединенные по две. От одного конца двойной спирали к другому идут связи оснований: аденин с тимином, гуанин с цитозином… Последовательность соединений определяет генетический код. На деле с помощью энзимов ДНК «разрезают» на небольшие фрагменты, которые затем наносят на специальный гель. Затем проводят электрофорез… Это своего рода подача электрического тока… в результате которой все протеины группируются по весу, образуя своеобразный штрихкод! Гениально, вы не находите?

«Хорошо быть энтузиастом своего дела! – подумал Массон. – Но готов поспорить на сто евро, что молодежь ничего не поняла!»

– На заключительном этапе берут полиморфные зонды и сравнивают фрагменты ДНК при помощи специальной программы…

Вормс посмотрел на Пьера и Мод.

– Мы только что взяли у вас по пряди волос. Но и одной волосинки было бы достаточно! Говоря более конкретно, мы наложим «оттиск» ДНК Мод на «оттиск» ДНК Майкла и выявим незначительное, но неоспоримое – порядка 25–30 процентов – количество генетических совпадений. Одновременно с этим сравним «оттиски» ДНК незнакомки из Баньо и Пьера. Если нам повезет, мы констатируем, что генетическое сходство незнакомки и Пьера меньше, чем сходство Пьера и Мод.

– Почему «если нам повезет»?

Заданный хором вопрос вывел Жоэля из дремы.

– Потому что не всегда срабатывает! Индивидуумы одного вида генетически очень близки. Вот если бы сравнивать человека с обезьяной, тогда другое дело!

Жоэль прыснул. Массон бросил на него суровый взгляд. Вормс продолжил:

– …Поэтому, если нам повезет, я смогу почти со стопроцентной уверенностью заявить, что наша незнакомка не может быть генетической сестрой Пьера!

– Если я правильно понимаю, может случиться, что мой брат прилетел сюда зря?

Вормс обреченно поднял руки.

– Обычно мы занимаемся установлением отцовства или материнства, а не поисками брата либо сестры!

Массон резко положил конец дискуссии. Он и так уже потерял много времени.

– Вормс пытается объяснить вам, что, если не привлекать родителей, шансы научно доказать генетическую связь между братом и сестрой, особенно недвойняшками, чрезвычайно малы. Я вас предупреждал!

– Результаты станут известны через неделю, так что придется подождать, – уточнил Вормс – Пьер, естественно, может вернуться в США.

– А если результаты будут недостаточно убедительными? – спросил Майкл.

– Это не помешает нам продолжить расследование! – заверил Массон, провожая их до двери.

Массону не терпелось побеседовать с Траном, судмедэкспертом, который как раз присоединился к ним.

– По чашечке кофе, господа? – предложил доктор Тран, как только они остались одни.

– Не откажусь!

Они молча отпили по глотку. Затем Массон наконец-то озвучил вопрос, вертевшийся у него на языке:

– Ну так что, доктор?

Судмедэксперт улыбнулся, не торопясь поставил чашку на блюдечко и приступил к объяснениям:

– Я подтверждаю диагноз доктора Ружмона. Смерть действительно наступила в результате обширного инфаркта, вызванного коронарным спазмом. Я говорю про коронарный спазм, потому что, за исключением закупоренной артерии, коронарная система без патологий. Наиболее распространенной причиной спазма в этом возрасте является кокаин.

– Кстати, сколько ей было?

– От двадцати до двадцати пяти лет. Точнее сказать сложно.

– Что-нибудь еще?

– На данной стадии разложения трупа трудно определить. Возможно, воспаление маточной трубы, случившееся лет десять назад. Я нашел небольшой фрагмент, подтверждающий это.

– ВИЧ?

– Исключено. Но думаю, что анализ ДНК даст нам дополнительные материалы. Да, девушка была блондинкой. Глаза зеленые. Знаете, что самое интересное?

– Ну-ка, ну-ка…

– У этой девушки зубы, как у ребенка, – все молочные!

– Тем лучше. Это может нам помочь. Внесем это в базу данных. Что-нибудь еще? Признаки изнасилования?

– Во всяком случае, глубокие кровоподтеки отсутствуют, а влагалищные повреждения определять уже поздно…

– Ладно…

Массон был разочарован. Тран, очевидно, это почувствовал, так как добавил:

– Мы еще должны изучить ее одежду! Но дайте мне два дня: мы сейчас заняты одним срочным делом.

– Старуха из дома престарелых?

Тран кивнул.

– Да, грязное дельце!

– Good luck, doc!

* * *

– Оперативка! – бросил Жоэль, вернувшись с Массоном из Центральной лаборатории. «Совещаться, но о чем?» – спрашивал себя Массон, вглядываясь в лица подчиненных. Однако выбора у него не было: все ждали, что он что-нибудь скажет. Нужно было импровизировать. Массон взял толстый синий фломастер и медленно снял с него колпачок. Запах ацетона щекотал ему ноздри. Коснувшись глянцевого листа бумажной доски, фломастер слегка заскрипел.

– …Лично я развил бы версию психотического переноса. А: Мод уходит от Франсуа. – Массон провел от пункта «А» две стрелки, направленные в разные стороны. – Подпункт один: ее муж не может смириться с мыслью о том, что его бросили, – самолюбие, гипертрофированное эго… – и задумывает месть. В таком случае мы имеем дело с предумышленным убийством. – Массон написал заглавными буквами ПУ. – Подпункт два: мужчина психологически неустойчив, лечился от невроза навязчивых состояний. Шок от того, что его бросили, вводит его в невменяемое состояние. И тогда это… УСА… убийство в состоянии аффекта. В обоих случаях мы приходим к выводу, что Франсуа намеревается убить Мод. Обозначим это буквой Б. Но есть еще и В, и этим все и осложняется… вместо Мод Франсуа убивает кого-то другого! Почему именно эту девушку? Знал ли он ее? Имела ли она какую-то связь с Мод?

Массон раздраженно обвел свою схему.

– Вот вам первая порция загадок! И ни на один из вопросов у меня пока нет ответа!

Массон перевернул исписанный лист бумаги, заменил синий фломастер на черный и принялся рисовать дальше.

– Нельзя упускать из вида и то… хотя это не упрощает нам жизнь, что заключение экспертизы не опровергает и другого варианта: незнакомку из Баньо не убили, она сама себя убила! Если, конечно, это не попытка замаскировать убийство под смерть от передозировки наркотиков.

Массон надел колпачок обратно на фломастер и скрестил руки.

– Итак… Франсуа – убийца или узурпатор?… На данной стадии расследования, скажете вы, это ничего не меняет!

Он положил фломастер в выемку на доске и обвел своих сотрудников взглядом.

– Мне остается добавить лишь одно: за работу, парни!

Сев за письменный стол, он принялся твердым голосом раздавать задания.

– Бертран! Ты взял показания у Варле?

– Да, шеф! Вчера после обеда.

– И что?

– Ничего нового по сравнению с тем, что уже известно!

– Копай! Читай между строк! Фред?

– Франсуа Прат подал заявление об уходе в конце июня… Поскольку человек он крайне обстоятельный, – Фред хмыкнул, – квартплату внес аж до сентября!

– Хозяин уже сдал эту квартиру?

– Еще нет…

– Тогда пусть эксперты прочешут ее в поисках отпечатков! Жоэль?

– Да, шеф?

– Все счета Франсуа были в «Креди дю Нор». Надо бы договориться о встрече в банковском отделении.

Массон снова повернулся к Бертрану.

– Продолжай расспрашивать! Соседей, друзей, коллег.

Сотрудники Массона переходили уже в примыкавшую к его кабинету комнату.

– Да, еще вот что! – вспомнил Массон. – Мод подала иск против своего мужа, как я ее просил сделать?

– Еще нет…

– Так чего же она ждет? Потопа?

Массон взял фотографию, которую Варле оставил Бертрану. Снимок был сделан в июне, когда Франсуа отмечал свой уход из фирмы. Он держал в руках бокал шампанского и улыбался. «Красивый мужчина! – сказал себе Массон. – Неудивительно, что малышка не устояла!»

* * *

– Давайте подытожим. После вашего бегства в Америку в июне 2001 года Франсуа ни разу не пытался с вами связаться?

– Пытался! Я вам уже говорила. Он позвонил, когда я еще была у родителей.

– А за исключением этого случая?

– Нет. Ни разу.

– Вы звонили ему в июне 2002-го. Помните точный день?

– Думаю, в предпоследние выходные… В субботу или воскресенье…

– Что именно вы ему сказали?

– Что встретила другого мужчину и хочу выйти за него замуж И что мы должны начать процедуру развода…

– Он был удивлен?

– Нет. Мне так не показалось.

– Как он отреагировал?

– Очень спокойно.

– Он предложил встретиться в сентябре. Потому что уезжал в отпуск… кажется, на следующий день или через день.

– Я так понимаю, он не поделился с вами своими планами? Не сказал, куда собирается?

– Разумеется, нет. В любом случае, мы не говорили на личные темы…

– Кто назначил встречу на третье сентября?

– На самом деле никто. Мы просто решили сделать это в первую неделю сентября… Наши адвокаты договорились бы о конкретном дне.

– После того звонка вы больше не разговаривали с Франсуа?

– Нет. В июле я получила письмо, в котором мой адвокат подтверждал дату и адрес. Все показалось мне совершенно нормальным. Поставьте себя на мое место… У меня не было поводов для беспокойства…

«Действительно, Мод, у вас не было поводов для беспокойства!» – вздохнул Массон, после того как Мод ушла. Он вызывал ее к себе уже в третий раз. Он хотел, чтобы Мод рассказала ему о Франсуа. Ему нужно было понять сущность этого типа. Но Франсуа оставался неуловимым. Он обвел вокруг пальца все свое окружение. Его ложь расцвела пышным цветом! В этом было что-то пугающее. Этот ум. И это самообладание.

Эксперты по отпечаткам не нашли в квартире Франсуа ничего значащего. Массона это не удивило: со времени событий прошел целый год. Владелец квартиры передал в полицию письмо Франсуа об аннулировании договора найма. Письмо было датировано 24 июня 2002 года. Накануне, 23 июня, в воскресенье, Франсуа попросил отключить телефон и оплатил счет в отделении на бульваре Сен-Мишель. Неделей раньше он расторг договор с оператором сотовой связи. Учитывая срок, прошедший с того времени, список его последних звонков получить было нельзя. Адвокат, которого Франсуа нанял для процедуры примирения, не располагал никакими сведениями о своем клиенте. Более того, он ни разу его не видел. Результатов следовало ждать лишь от встречи в «Креди дю Нор». Франсуа закрыл свой счет 22 июля. Банк предоставил полицейским выписку о всех операциях за год. «Никому не укрыться от банковской системы!» – гордо заявил директор отделения. «Некоторые даже используют ее для шантажа!» – чуть было не парировал Массон, вспомнив о деле мадам Салерн. Но удержался: не время.

– …Чеки, выписки по операциям с кредитной картой, денежные переводы с одного счета на другой… выдача наличных в банкомате… Прочеши все как следует, Жоэль! Меня интересует все, кроме расходов на еду и тряпки!

– Какой период мне просмотреть?

– Начни с июня. Этого пока будет достаточно.

Друзьям и родителям Франсуа сказал, что отправляется в кругосветное путешествие. Ему, мол, нужна передышка, чтобы побыть в одиночестве. «И все купились на эти россказни!» – усмехался про себя Массон. Как ни странно, коллегам из «Медиауордвайд» этот фрукт выдал другую историю: тихая непыльная работа в небольшой пиар-фирме в Бретани! Массону не очень-то верилось в это. Для Франсуа это было бы равносильно уходу в монастырь. Одним словом, фантастика, если только, конечно, тот «монастырь» не славился легким поведением своих монахинь! But who knows? [41]Но кто знает? (англ.)
Удивительно, но никто не обиделся на Франсуа за столь спешный отъезд. Его начальник даже не потребовал отработать предусмотренный по договору срок. В качестве выходного пособия Франсуа получил довольно круглую сумму. «На самом деле, – признался Варле, – все испытывали облегчение от того, что он уходит!»

Бретань! Вот еще! Полный бред! Чем больше Массон об этом думал, тем меньше в это верил. Он обратился к Фреду:

– Свяжись со всеми рекламными агентствами в Бретани, да и вообще в Западном регионе. Проверь всех, кого они приняли на работу за последние три месяца. Но предпочитаю сразу сказать: я в это не верю!

Однако Массон не хотел пренебрегать ни одной версией. Из этих же соображений он два раза беседовал с Робером и Элианой Прат, которые, казалось, ничего не знали о собственном сыне…

– Бертран! Организуй контроль всех их звонков. Исходящих и входящих. То же самое с почтой: запроси специальное разрешение. Все их письма должны проходить через нас.

– Тут такое дело, шеф…

– Да?

– Соседка… не знаю, насколько это важно…

– Ничего, выкладывай…

– Мебель уехала намного раньше его самого.

– И какой вывод ты из этого делаешь?

– Никакой. Не знаю.

– Вот и я не знаю. А она запомнила название перевозчика? На коробках или на грузовике?

– Нет.

– Значит, порасспрашиваешь грузоперевозчиков. Париж и пригород… Хотя постой! Это не ты должен был заняться анализом счетов?

– Нет, это Жоэль!

– Тогда за работу! И накопай мне что-нибудь!

* * *

Майкл считал, что им больше нет необходимости оставаться в Париже. Время от времени Массон вызывал Мод к себе, но они могли бы общаться по телефону или по электронной почте. Дело обещало быть сложным. Массон не информировал их о ходе расследования. Майкла ждала работа, да и его сотрудники начинали проявлять нетерпение.

Он хотел, чтобы Мод улетела в Нью-Йорк вместе с ним.

– Мы будем наведываться сюда раз в десять дней…

Но для Мод уехать означало сдаться. Смириться. Она опасалась, что Массон потихоньку переложит дело в долгий ящик.

– Мне кажется, не такой он человек. Я не думаю, что твое присутствие в Париже что-либо изменит…

– Но я нужна ему…

– Ты ему уже все рассказала!

– Это ты так считаешь… Но уверяю тебя, каждый раз он задает мне все новые и новые вопросы… О характере Франсуа…

Мод обняла Майкла и заговорила как можно более убедительно.

– К тому же, honey, в Нью-Йорке мне совершенно нечего делать…

И действительно, шестинедельный отпуск Мод еще не подошел к концу.

Внезапно мобильный Мод зазвонил.

– Алло?

– Мод? Это Массон! Я собираюсь в Антони. Комиссионный магазин… я вам все объясню… Вы где?

– В гостинице…

– Я за вами заеду. Мне хотелось бы, чтобы вы помогли мне составить небольшую опись…

– Видишь? Я и вправду нужна ему!

Майкл прижал ее к себе. На месте Мод он наверняка поступил бы так же.

– Я буду по тебе скучать! – прошептал он.

– Я тоже, любимый… Прости меня… Но…

– Тсс… Я все понимаю.

Он так ее любил!

За пять минут до этого разговора в кабинет Массона влетел возбужденный Жоэль. Массон, беседовавший с менеджером из почтового отделения, быстро закончил разговор.

– Я тебя слушаю!

– Я только что нашел две интересные детали! Во-первых, «Эр Франс»… Прат купил билет в один конец до Каракаса на 24 июля.

– Каракас! Какого черта его туда понесло? В любом случае от Бретани это далековато! А вторая деталь?

– Он положил на свой счет чек на три тысячи евро!

– Кто выписал чек?

– «Ле Копэн брок», комиссионный в Антони.

– Едем!

Натягивая куртку, Массон вошел в кабинет Фреда.

– Бросай свои поиски, Фредди! Прат, по всей видимости, укатил в Каракас 24 июля рейсом «Эр Франс». Свяжись с венесуэльской пограничной полицией и держи меня в курсе.

Когда Жоэль выруливал, чтобы выехать со двора судебной полиции, Массон позвонил на мобильный Мод.

* * *

Напоминающее ангар здание магазина «Ле Копэн брок» стояло в стороне от дороги, на маленькой улочке, застроенной, по-видимому, еще в тридцатые годы непритязательными домишками из песчаника. Жоэль припарковался на забитом всяким хламом пустыре: фарфоровые умывальники, биде, статуи В форме ангелов и оконные рамы. Жоэль заметил пару красивых кованых решеток, привезенных, по всей вероятности, из какого-нибудь старинного особняка. В самый раз, чтобы заменить позорную ограду из ПВХ в его загородном доме! Жоэль уже было остановился, чтобы рассмотреть решетки поближе, но тут Массон свистнул, подзывая его. Это невыносимо! Давно пора сказать Массону, чтобы тот прекратил обращаться с ним, как со своим псом!

Владелец магазина вышел к ним навстречу. На вид ему было около сорока. Черты его лица казались тонкими и правильными, тогда как тело – грузным и крепко сбитым. Синий суконный комбинезон делал его похожим на грузчика. Кабинет – небольшая застекленная комнатка, забитая коробками, – находился внутри. Осмотревшись, Жоэль понял, что раньше здесь, по всей видимости, был завод либо склад. Пятьсот квадратных метров, два этажа. На первом стояли буфеты, платяные шкафы и комоды. В глубине справа внушительная батарея пишущих машинок семидесятых годов. Неужели их кто-то купит? В горке у входа безделушки сомнительной ценности. Всякий раз, попадая в подобного рода заведения, Жоэль спрашивал себя, на что живут их владельцы. Сидевший в стеклянной клетке хозяин еле виднелся из-за бумаг. Провод удлинителя тянулся за пределы комнаты. От кофейника на небольшой электрической плитке пахло подгоревшим кофе. Везде, за исключением кабинета, было холодно и сыро.

Наконец мужчина достал листок из какой-то папки, закурил сигарету и подошел к посетителям. Протянув Массону рукописный список на двух страницах, он так затянулся сигаретой с ментолом, словно это была трубка.

– Не исключено, что мы это уже продали! У нас все расходится довольно быстро!

Но кто может покупать такое убожество? Массон предпочел промолчать. Жоэль забеспокоился: если предметы продаются с такой скоростью, лучше бы сразу внести предоплату за решетки!

– Вот описание…

Мужчина сделал затяжку и выпустил изо рта толстые кольца дыма.

– Газовая плита, холодильник, стиральная машина… Как в песне Бориса Виана! – Он засмеялся. – Бытовая техника находится на втором этаже…

Массон пробежался по списку. В нем были и письменный стол с креслом эпохи Луи Филиппа, и книжный шкаф в стиле Директории, и два обитых бархатом кресла, и дубовый стол с четырьмя стульями… Кровать… Голову даю на отсечение, что мебель ни минуты не была на этой свалке!

– Список весьма длинный! – продолжил мужчина. – А что именно вы ищете?… Уверяю вас, тут нет ничего краденого! Я лично туда ездил!

– Что стало со всей этой мебелью?

Мужчина пожал плечами.

– Думаю, я все продал…

– У вас разве нет книги учета?

– На комиссионные товары – да. Но в данном случае мы расплатились наличными сразу, при приемке! У вашего типа не было времени ждать! Кругосветное путешествие… Это сваливается на вас так же неожиданно, как желание облегчиться…

– Три тысячи евро! Да это совсем даром, за такой-то товар!

– Каждому свое, начальник! Зато какая экономия на переезде!

– Вас не удивило, что он согласился так быстро?

– Я никогда не задаю себе лишних вопросов! Я знаю только, что оказал ему услугу! Обычно мы платим за старье лишь после того, как продадим его!

– Это полный список?

– Ну если только я забыл какой-нибудь утюг… Тогда уж не серчайте!

Смех вызвал у него приступ сильного кашля; в горле образовался сгусток мокроты, который он проглотил. Не спеша он зажег новую сигарету, прикурив от раскаленного окурка.

Массон и Мод опустились на стулья из пластика. Мод старалась держаться отстраненно: ей нельзя было сорваться.

– Поступим следующим образом, Мод… – мягко произнес Массон, протягивая ей бумагу и ручку. – Вы мысленно пройдетесь по всем комнатам нашей бывшей квартиры и запишете каждый предмет на этом листе. Мне, естественно, не нужен подробный перечень столовой посуды или набора кастрюль. Каждый раз, когда вы здесь что-нибудь отмечаете, я сверяю это с нашим списком.

– И что это нам даст? – спросила Мод слабым голосом.

Участие в расследовании было для нее тяжелым испытанием. Она никогда не сможет реагировать на все как простой свидетель: это ведь было ее прошлое. Два кресла, обитых коричневым плюшем… Кухонный стол… Кровать… Запах дома… Ей не нужно было приходить.

– Понятия не имею! Мне случается предпринимать какие-то шаги, не зная, куда это выведет. Возможно, и никуда…

Мод перестала ощущать царивший в магазине холод. В мыслях она переступала порог своего дома, толкала двери, огибала мебель, слышала шорох постельного белья, исследовала содержимое шкафа. Она задыхалась в затхлой атмосфере той квартиры. Франсуа увлек ее за собой на грань безумия. Мод позволила себя увлечь. Почти что с наслаждением. Но наслаждение парализовало ее мысли и достоинство. Она попала в зависимость, которая теперь возмущала ее. Рука ее дрожала, пока она переносила на бумагу реальность своего прошлого.

В это время Жоэль подошел к хозяину, который был занят тем, что сортировал сложенные в тачке мелкие стеклянные изделия.

– Меня заинтересовали ваши решетки у стены… Вы осуществляете доставку на дом?

– Смотря куда…

– Недалеко от Труа…

– Если мы поедем туда за товаром, в какую-нибудь деревушку, то да…

– Я не тороплюсь…

– Решетки стоят восемь тысяч…

– …франков?

Мужчина достал сигареты из кармана комбинезона и внимательно посмотрел на Жоэля.

– Евро… восемь тысяч евро… пара!

– Ах, пара!

Сердце Жоэля было разбито.

– Американские декораторы у меня их с руками оторвут… – снисходительно добавил хозяин, резким жестом гася спичку.

«Пара! И на том спасибо!» – пробормотал про себя Жоэль, возвращаясь в ангар. Настроение у него испортилось.

– А ведь я оставила у него всю свою одежду! – воскликнула Мод. – Наверное, он ее выбросил!

– Мы тряпьем не занимаемся! – сообщил перекупщик. – Вам, может быть, стоит узнать в «Эммаусе»…

– А его книги! Ими вся стена была заставлена!

– А книги? – эхом повторил Массон.

– Если они не в списке, значит, их не было!

Массон продолжил:

– Оргтехнику мы здесь тоже не нашли. Вы не принимаете компьютеры?

Мужчина зашел в свой кабинет и включил телевизор, стоявший на стойке в полутора метрах от пола. Заставка тринадцатичасового выпуска новостей заглушила его ответ.

– Принимаем! На экспорт!

– Экспорт? – крикнул Массон.

– В Африку! – Мужчина высунул голову из кабинета. – Но компьютера вашего типа у меня нет…

Выезжая с пустыря, Жоэль заметил позади здания сверкающий «ягуар». «Восемь тысяч евро! Мерзавец!» – кипел он.

Массон улыбнулся и обратился к Мод.

– Какой компьютер был у Франсуа?

– У него их было два. Ноутбук и ПК… Я не обращала внимания на марку. Еще у него был принтер, довольно большой. Размером с маленький ксерокс.

– Жоэль!.. Спроси у своего человека в «Эр Франс», сколько весил багаж Прата!

– В чемодан все равно винчестер не запихнешь! – взорвался Жоэль. – Равно как и монитор в пятнадцать или семнадцать дюймов! А принтер со сканером и тем более! Книжный шкаф в чемодан тоже не поместится, шеф!

– Всего делов-то – набрать один номер!

– Если бы! – проворчал Жоэль.

– У тебя проблемы?

– Нет!

– Вот и хорошо! А то мне показалось!

Массон повернулся к Мод.

– Вас подвезти до гостиницы?

– Мне все равно!

– Не отчаивайтесь, малыш…

– А я и не отчаиваюсь…

По сути, Мод стала ненавидеть Франсуа. День ото дня это чувство росло в ней. То была опухоль, которая увеличивалась и расползалась, гримаса, зажатая между животом и грудной клеткой, постороннее тело, нахально занимавшее сердце. Одна лишь ненависть удерживала ее в жизни, давала силы на то, чтобы бороться.

* * *

Мод встретилась с Майклом в «Клозери де Лиля». Убитым голосом рассказала она ему о своей поездке к перекупщику. Она чувствовала себя виновной оттого, что решила остаться в Париже. Майклу захотелось хоть как-то облегчить ее страдания.

– Наша поездка мне очень понравилась! – весело произнес он.

Мод озадаченно посмотрела на него. Он продолжил:

– Правда-правда! Нам было так хорошо вдвоем!

– Не о такой неделе мы мечтали!

– Я всегда хотел оказаться в Париже в качестве туриста… Ты нет?

Мод кивнула и слегка улыбнулась. Взгляд ее просветлел. Майкл нежно прикоснулся к ее лицу, словно желая стереть с него следы напряжения, которое все еще искажало ее черты.

– Ты говоришь так, чтобы сделать мне приятно!

– Вовсе нет!

Он обнял ее за талию и прижал к себе. Затем раскрыл меню и протянул его ей.

– Держи! Я себе уже выбрал.

– Что ты возьмешь?

– Ландский салат…

– Отличная идея. А из вина?

– На твое усмотрение. Мне все равно.

Франсуа ни за что бы не позволил Мод заказать вино самой. От одного только вида его вытянутых В трубочку губ…

– Вино! – вскрикнула она.

– Что вино?

– Его винотека! Бутылки! У него же их было сотни!

* * *

Массон повесил трубку. Он плохо представлял себе винный шкаф в багажном отделении самолета! Пять минут назад он говорил по телефону с Вормсом. Доктор не оставил ему никакой надежды относительно результатов на ДНК.

– Новости, которые я должен вам сообщить, не обрадуют вашу клиентку!

– Я вас слушаю, Вормс.

– Генетическое сходство между Пьером и Мод составляет двадцать шесть процентов…

– Но?

– Но, к сожалению, генетическое сходство между Пьером и незнакомкой очень близко к этой цифре.

– Сколько?

– Двадцать один процент… Разница незначительна.

– Что вы предлагаете?

Вормс колебался.

– Я могу отослать образцы в Лилль, в Центральную лабораторию. Мы обращаемся к ним, когда необходимо уточнить результаты…

– Хм… Вы, по-моему, сами не верите в успех?

– Честно говоря, не очень…

– Ладно, не надо бесполезных трат! Передайте, пожалуйста, трубку Трану.

Но судебно-медицинский эксперт лишь подтвердил его собственные предчувствия.

– На незнакомке была одежда Мод. Мы обнаружили частички кожи и волосинки.

– Это все?

– К сожалению, все. Разве что драгоценности… Что мне с ними делать?

– Какие драгоценности?

– Кольцо с сапфирами и бриллиантом. Золотой браслет с изумрудами.

– Чьи это драгоценности?

– Я, наверное, забыл вам сказать… Мод их опознала…

– Она мне ничего не сказала…

Массон был поражен.

– Вы хотите сказать, что Прат оставил гнить в гробу такие дорогие украшения?

– Несомненно.

– Это невероятно!

– Я положу их в сейф?

– Конечно! По крайней мере, до времени! Не думаю, что девчушке не терпится их надеть!

* * *

Массон взял с доски фломастер, покрутил его между пальцами и заговорил:

– Итак, я резюмирую! С тех пор как Прат овдовел, прошел год. Он окружен всеобщим вниманием и сочувствием. Самое трудное уже позади. Наш приятель живет скромно, не высовываясь…

– А как насчет секса?

– Без понятия! Какое это имеет значение?

– Но как же? У нас ведь есть подозрения, что он спал с женой Лежандра!

– С Барбарой? Ну и что дальше? Меня интересует тот факт, что Прат отлично приспособился к новым условиям. Вы согласны? Так, хорошо! Теперь попробуйте влезть минут на пять в его шкуру…

– Может ли он спать спокойно?

– Да, при условии, что никто его не трогает…

– Правильно, Бертран! То есть до тех пор, пока Мод не появляется на горизонте! Однако в один прекрасный день мадам приходит в голову неудачная мысль вновь объявиться! Она рискует все испортить…

– Кошмар!

– Как бы вы поступили на месте Прата?

– Я бы ее убил!

Массон улыбнулся.

– Это ему не удалось!

– Допустим, он отправился в Нью-Йорк, чтобы прикончить ее… И сидит теперь там, как в ловушке! – предположил Фред.

– Или же он до сих пор в Париже, – предположил Жоэль. – И может в любой момент убрать ее…

– В таком случае при чем здесь Каракас?

Вопрос Массона прозвучал резко. До сих пор ему не приходило в голову, что Мод может угрожать опасность.

– Чтобы запутать следы!

Массон задумался.

– Это вы мне все запутываете! Нет! Он уехал из Парижа. В этом мы можем быть уверены! Что же касается Нью-Йорка… Можно проверить через Иммиграционную службу…

Массон отложил фломастер, которым так и не воспользовался.

– И все-таки, если бы Франсуа хотел прикончить Мод в Штатах, он бы не бросил так просто все, что у него в Париже! Однако наш приятель дал деру.

– Предположим!

– С другой стороны, побег не каждому по карману, – продолжал Массон.

– У него были деньги…

– Но не столько же! Он спустил по дешевке всю свою мебель. Скорее всего, у него не было ни малейшего желания распродать и свои вина! Раз уж он установил в погребе железную дверь, то наверняка там была недурная коллекция!

Массон обратился к Бертрану.

– Фирмы, занимающиеся переездами: ты что-нибудь накопал?

– Ничего.

– Проверь также все склады под аренду. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что Прат где-то спрятал все компрометирующие его вещи. Винчестер компьютера, одежду Мод… Он бы не стал рисковать, разбрасывая это где попало! Он, кстати, ничего не оставил у своих родителей!

– Вы считаете, что он спрятал где-то свою винотеку?

– Он мог ее и продать… Вот только кому?

– Частному лицу?

– На это нужно время, а наш приятель сильно спешил…

– Он мог продать вина на аукционе!

– Неглупо, Бертран! Жоэль, подготовь-ка нам список вин, поступивших в продажу после 24 июня. Торговые залы Парижа и пригородов. Эта дрянь водит нас за нос, и мне это начинает действовать на нервы!

* * *

Суббота, 22 июня 2002 г.

Вкус к жизни у Франсуа просыпался. Как и прежде, он формулировал свои желания в будущем времени, а мечты – в условном наклонении. Когда раздался телефонный звонок, он просматривал с маркером в руке брошюры по Греции. На часах было без двадцати восемь. Это Виржини, малышка из турбюро. По телу пробежала волна вожделения. Захлопнув путеводитель, он прошептал в трубку чувственное «алло».

Прошло мгновение. Кровь бешено застучала в висках. Сердце выпрыгивало из груди. Франсуа инстинктивно узнал звук ее дыхания.

– Франсуа?

Этот голос. Голос, который перестал тревожить его слух. Голос, такой знакомый, что он едва не прошептал: «Да, любовь моя? Ты где? Ты не забыла купить хлеб?»

– Это я…

Ее голос, резонируя, мучительно отдавался в висках. Тембр был непривычно высоким, а ритм непривычно быстрым. Конец слов она проглатывала. Она волнуется.

– Кто – я?

– Мод.

– Здравствуй, Мод.

– Здравствуй, Франсуа…

Это молчание… О, Мод… Произнести твое имя… Сложить губы в это мучительное и любимое «М»… Вновь обрести твое тело… Сейчас… Сию минуту… любовь моя… Я никогда не переставал тебя любить…

– Я собираюсь замуж, Франсуа…

– Поздравляю.

Фамилии адвокатов. Зачеркнутые записи. Наугад выбранные даты. Лишенные смысла слова. Головная боль. Франсуа кладет трубку. Потом снова снимает ее. Как если бы он открывал входную дверь. Пытался догнать на лестнице любимую женщину. Крикнуть ей: «Остановись! Не уходи!» Как если бы он сжал ее в объятиях до боли, до забвения… Только бы вновь ощутить знакомый вкус ее рта… Нежную шершавость ее языка… Франсуа кладет трубку. И снова снимает ее. У телефона нет дверей. Только бездонная глубина. Ее нет. Никого нет. Лишь монотонные гудки. Линия свободна. Но не он. Он больше не свободен. Как там по-английски? Misunderstanding? Моя куколка! Моя девочка… Так, значит, ты не чувствуешь нерушимые связи, соединяющие нас?… Мне надо прилечь. Что там тебе было нужно? Встретиться? Мне надо выпить. Виски. Всю бутылку. Прямо из горлышка. В глотке пересохло. Пети-Гозье и Гран-Гозье, где это, на Мартинике или в Гваделупе? Виржини. Поль и Виржини. Она не позвонила. Я люблю тебя, Виржини! А мой билет в Афины? Я хочу танцевать сиртаки с девушками в стрингах… У меня все стоит, как надо… Какой-то мужчина с моей Мод, в моей Мод, на моей Мод. Но Мод – моя. Она моя жена. Она принадлежит мне. Даже мертвая, она остается моей. Long distance call… Ты бросила меня… Как туалетную бумагу в выгребную яму… Развестись? Не смешите меня! Я вдовец! Кто умер? Ты, конечно! Ты не знала?… Да, мой ангел… Я не сообщил тебе… Ты была так далеко… Я одел тебя в шелка… И еще в тонкий пуловер… Чтобы ты не замерзла… Какой заботливый муж… Муж-ш… Ты моя… Ненаглядная… Барбара не выдерживает сравнения… Розовый мягкий бархат… Насчет сиреневого я засомневался… Там должно пахнуть сыростью… Уже год прошел… Ты была так красива… Я чуть было не вынул «Пола… роид»… Нет, не пола… рамин… Просто чтобы сфотографировать! Франсуа закричал:

– Какой, к черту, развод тебе нужен? Чтоб ты сдохла!

От его крика в квартире повеяло ледяным холодом. Как от колдовского заклятья, все вдруг испарилось… Тепло уютной безмятежности, неяркий свет настольной лампы, темно-бордовые тона мебели красного дерева… Распахнутые двери спальни… Запах туалетной воды, то появляющийся, то исчезающий вновь… Разложенная на кровати новая одежда… Дорожные сумки… Шелковые платочки… Вещи, брошенные на ковер… Волнующее ощущение собственного богатства… Мечты об отпуске… О светлом будущем… Все исчезло! Как летучая мышь в ночи… Паф! Испарилось! Бой часов ознаменовал конец бала… Фея придумала Золушку, чтобы возбудить принца-импотента… Бедняга… Жертва иллюзии… Влюбился в голограмму.

Нет, тебе не удастся загнать меня в угол! Я убью тебя!

Франсуа метался по квартире, как хищник в клетке. Его охватила звериная злоба, а вместе с ней – первобытный страх. Ему мерещились орды полицейских, настигающие его в собственной квартире и волочащие обнаженное тело по улицам города. Его отрубленную голову, насаженную на кол, будут возить по всему Парижу, а истеричная толпа не устанет скандировать «Смерть, смерть убийце» на мотив «Карманьолы».

Уехать. Не важно куда. Лишь бы уехать.

Он выбежал в светлую летнюю ночь. Он несся по улицам как одержимый. Он не знал, куда приведет его бешеная гонка, он хотел одного – избавиться от ада.

Полночь. Где-то между Лионским вокзалом и вокзалом Аустерлиц. Улица? Бульвар? Нищий из Восточной Европы. Который не хочет поделиться глотком водки и теплым воздухом, дующим из вентиляционной трубы… Он ему не доверяет. Бормочет что-то по-русски… Он не понимает песню Франсуа. Разглядывает его ботинки. И зубы.

Франсуа пел. Всю ночь. Голосом, пропитанным желчью. Припев звенел у него в ушах… Все было бы проще, если бы Мод умерла… гораздо проще… Не пойман – не вор…

Домой он вернулся под утро. На приготовления к отъезду ему отпущено два месяца. Исчезнуть несложно. Гораздо проще, чем убить. Гораздо проще, чем притворяться. Воскресенье пролетело незаметно, как молитва. Тихо и успокаивающе. Франсуа уснул как дитя.

* * *

Франсуа не выставлял свои вина на продажу. Во всяком случае, ни один аукционист не получал от него таких полномочий. Его имя отсутствовало и в списках клиентов, арендующих склады. Наблюдение за Робером и Элианой Прат также ничего не дало. Массон был разочарован. Он взглянул на номер, высветившийся на экране сотового, и переключил телефон на автоответчик. Во время расследований личная жизнь лейтенанта отходила на второй план. Он забывал свой спортивный клуб, глотал на ходу сэндвичи, прибавлял в весе. Шагая по мосту Сен-Мишель, Массон подумал о Беа. Несколько лет назад он чуть было не влюбился. Одному Богу известно, что с ней теперь стало… «Too late!» – пробормотал он. В любом случае у него нет времени на романы! Иногда после работы он заходил в кафе в квартале Сен-Жермен-де-Пре пропустить стаканчик. Сегодня туда не тянуло. Тоска от одиночества. Такое с ним порой случалось. Ни одного близкого человека. Это угнетало. Красивая брюнетка. И ребенок. С которым дождливыми днями он играл бы в электрическую железную дорогу… «Too late!» – снова вздохнул Массон. Нет. Сегодня он точно не пойдет в Сен-Жермен-де-Пре. Что тогда? Кино? Чтобы поднять настроение! Фу! Сидеть в окружении пустых кресел… Дойдя до бульвара, он ощупал свой живот. Он больше не мог выносить эту автомобильную шину. Взглянув на часы, Массон остановил такси. Еще немного, и овернский ресторанчик на первом этаже его дома закроется! Ему хотелось сэндвича с мелкорубленой свининой. Ему надоели вечные бутерброды с паштетом и корнишонами!

* * *

Вечером в воскресенье, 23 июня 2002 года, Франсуа влез в Интернет. Выбрав три наиболее совершенные поисковые системы, он методично вводил все приходящие ему на ум ключевые слова, постепенно расширяя критерии. Из двух сотен обнаруженных сайтов он забраковал те, что не гарантировали абсолютную конфиденциальность. Введя конфиденциальность в качестве дополнительного критерия, он принялся внимательно изучать предложения.

К трем часам ночи он завершил первое «кругосветное путешествие». Однако ни одно из предложений не удовлетворило его. В подавленном настроении он сварил себе крепкий кофе и вернулся к компьютеру. Сильно болела голова. Лишь неослабевающая ярость придавала ему сил, чтобы продолжать.

Массон встал с левой ноги. Часть ночи ушла на борьбу с бессонницей. В ванной он пытался помыться единственным кусочком мыла, оставшимся в доме. Тонкая полосочка таяла в ладонях, прилипала к коже, ускользала из рук. От полотенца на коже остался неприятный запах сырости, который не удалось заглушить туалетной водой. На кухне из фильтра кофеварки, смявшегося под тяжестью воды, вытекла какая-то коричневая бурда. Массон выругался и пошел в спальню. Там он надел чистые джинсы. Ткань, плотно обтянувшая его чресла, напомнила об избыточном весе. Тогда он дал себе три обещания: с завтрашнего дня сесть на диету, пополнить запасы мыла в доме и впредь не отказываться ни от одного приглашения.

Как обычно, на работу он пришел первым. «Вот уж воистину собачья жизнь!» – проворчал Массон. Первым делом он просмотрел электронную почту, затем взглянул на накопившиеся факсы и, скомкав несколько листов, бросил их в переполненную корзину для бумаг, отметив про себя, что помещение не убрано. На краю стола пепельница Бертрана ломилась от окурков.

Массон открыл окно и посмотрел на Сену. Сентябрьский свет рассыпал золотистую пыль по серым волнам. Набережная Гран-Огюстен на противоположном берегу искрилась в солнечных лучах. Выйдя в коридор, он опустил пятьдесят центов в кофейный автомат, затем вернулся в кабинет и сел за стол. Что-то беспокоило его. Ощущение, что он прошел совсем близко от истины. Как будто какая-то важная деталь ускользнула!

Массон взял блокнот и принялся черкать в нем карандашом. Тут было чему удивляться. Упрямства этому Прату не занимать. Кроме того, он человек смекалистый. Срежиссировать в одиночку похороны с подменой тела – такое не каждому провернуть! А с блеском отыгранный послепохоронный спектакль! Принимать соболезнования… Изображать скорбь… Он ни разу не оступился, не сделал ни одного фальшивого жеста… Какое владение собой! И какое самозабвение! К тому же он просто-напросто стер последние годы своего существования, продумав все до мельчайшей детали. Ни одного долга! «И он окажется настолько глуп, что оставит свое имя в списке клиентов мебельного склада? – вскричал Массон. – Надеюсь, он таки ошибся где-то, будь все проклято! Но в этом… вряд ли!»

* * *

Понедельник, 24 июня 2002 г. Семь часов утра

Франсуа все еще сортировал предложения. Когда он просматривал условия тендера, объявленного одним административно-территориальным образованием, его внимание привлекло короткое объявление. Туристический офис искал веб-мастера для создания обновленного веб-сайта. В этом заказе он сразу же разглядел вожделенный выход из тупика. Предложение поступило четыре дня назад: у Франсуа еще были шансы не упустить его. Он набрал в окне название фирмы и зашел на существующий сайт. Какие-то жалкие разрозненные странички… Фотографии плохого качества оформлены без соблюдения правил графического дизайна. Гипертекстовые ссылки не подчиняются логике. Ползунок прокрутки не работал. Даже возврат на основную страницу, и тот плохо функционировал. Не было ничего проще, чем создать лучший сайт! Франсуа открыл страницу фирмы-конкурента. Разница бросалась в глаза.

Он переключил телефон на автоответчик, чтобы его не беспокоили. Впервые в жизни он не пойдет на работу. Компания «Медиауордвайд» удалялась от него со скоростью байтов модема. Приглушенный стук клавиш и равномерное пощелкивание мышки только подчеркивали царившую в квартире тишину. Проходили часы. Нейроны в голове Франсуа словно превратились в тысячи напряженно работающих мускулов. Время от времени в голове проносились убийственные мысли. Ненависть действовала на него как допинг. «Ничего, скоро я расквашу твою крысиную морду…» – бормотал он, думая о своей жене.

* * *

– Все в мой кабинет, да поживее! – распорядился Массон, возмущенный тем, как неторопливо подтягиваются его подчиненные. – Я дожидаюсь вас уже полчаса! Бертран! Опорожни-ка эту пепельницу!

– Что случилось, шеф? Вы выиграли в лотерею?

– Провалиться бы тебе к чертям! – процедил сквозь зубы Жоэль. – Одну минутку! Мне нужно позвонить…

– Куда это ты направляешься? В мой кабинет, я сказал!

– Гав-гав!

– Что такое?

– Ничего!

– Что-то в последнее время с тобой неладно, Жоэль!

– Вы мне все время свистите, как собаке!

– Я? Я свищу тебе, как собаке?

– Да! Вы!

– Как собаке?

– Вот именно!

– Я же говорю! С тобой не все в порядке!

Массон поискал взглядом одобрения Фреда и Бертрана, но те отвели глаза.

– Жоэль гавкает, и вас это не удивляет?

– …

– Черт! Как же вы все меня достали! – взорвался Массон.

Он совершенно не был расположен деликатничать!

– Ладно! Речь идет об анаграммах! Вы знаете, что это такое? Вы ведь были сильны в этой игре?

– Не жаловался! – отозвался Жоэль.

– Подналяжем вчетвером – только искры полетят! Пусть каждый найдет мне пятнадцать слов, имеющих отношение к Прату, его окружению, его душевному состоянию… Короче! Все, что придет в голову!

– И что мы будем делать с этими словами? – недоверчиво спросил Бертран.

– Объединим все варианты, а Комп их перемелет и выдаст нам готовые анаграммы.

– А что потом? – настаивал Бертран. Ему порой начинало казаться, что шеф совсем свихнулся.

– Потом? Мы сравним анаграммы со списками клиентов мебельных складов.

– И что дальше?

– Даю голову на отсечение, что мы найдем нашего красавца!

– Вот уж действительно, чем только не приходится заниматься в полиции! – заметил Жоэль с саркастическим видом.

Мод, Кан, Франсуа, Прат, Принцесса, 5 июня 2001, любовь, навеки, смерть, покоится, свобода, месть, вечность, кладбище, Баньо, исчезновение, предательство, незнакомка…

Первый список тут же был передан Компу, прозванному так потому, что лучше его в компьютерах не разбирался никто в управлении. Тем временем Фред ввел в «Access» фамилии шестисот двадцати восьми клиентов мебельных складов, распределил их по алфавиту и тоже отнес дискету Компу.

Около полудня Комп появился в кабинете Массона с кислой миной.

– Не клеится! Идея интересная, но все без результата. Я крутил и так и эдак, но машина не нашла ничего похожего.

– Жаль, что заставил вас зря потрудиться! – ответил Массон глухим голосом. Он был разочарован.

– Действительно, жаль! Могла бы получиться красивейшая поэма!

Фред забавлялся тем, что расставлял в разном порядке написанные на доске слова. Послушайте… Мод Кан, любовь и принцесса Франсуа Прата, умершая 5 июня, покоится навсегда на кладбище в Баньо, вот моя месть, мое исчезновение и моя свобода!

– Ты работаешь не по призванию, Фредди!

– Замечу тебе, что покоится она на кладбище в Баньо не навсегда, а навеки! – поправил Бертран, отличительной чертой которого было стремление к точности. – В нашем списке нет слова навсегда!

– Какая разница? Мод покоится навеки или навсегда!

– Кстати! А как выглядит надгробная надпись?

– Прекрасный вопрос, Жоэль! Бьюсь об заклад, собака бы до этого не додумалась!

– Черт возьми! Он сегодня просто невыносим…

Массон нажал на кнопку мобильного телефона.

– Мод? Это Массон… Прошу прощения… Вы не помните, что написано на памятнике? Так… Эпитафия. Мод… так., моей любви навсегда? Вы уверены? Потом даты… Очень хорошо… Нет… Пока ничего нового… Я вам перезвоню…

Массон повесил трубку с задумчивым видом.

– Мне это нравится: Мод навсегда… Какие это дает анаграммы?

– Я зову Компа?

– А собственные мозги? Ты что, никогда не играешь в слова?

– Нет, а вы?

– Я тоже! За дело!

Увлеченные игрой мужчины вновь принялись за работу.

– У меня Жамэдоам и Омаджаэм!

– Он случайно не индус, этот тип?

– Заткнитесь!

– Без компьютера нам все же не обойтись! – сказал Массой. – Существуют сотни вариантов…

– Может быть, все гораздо проще! – заметил Фред.

– Что ты предлагаешь?

– Господин Модажамэ! М.о.д.а.ж.а.м.э.

– Фонтан блестящих идей в полиции в среду утром… – вздохнул Жоэль.

– Что? Уж не хуже твоего Омаджаэма!

– Ладно, проверь, если хочешь, Фредди! И на этом хватит!

Массон и так потерял слишком много времени… На самом деле это была дурацкая идея!

– Меня ждет награда, шеф? – Фред с лукавым видом ерзал на стуле.

– Нет!

– Да!

– Bay! С первой же попытки – в самое яблочко! Иди сюда, я тебя обниму, мой дружок!

* * *

Мод пыталась проигнорировать утреннее вторжение солнца. Но яркий осенний свет до боли резал глаза. Она зарылась головой в подушку. Не просыпаться. Не обращать внимание на шаги горничных в коридоре. На звон фарфоровых чашек о металлические подносы. На деликатный стук в дверь… Войдите… Двери открываются и закрываются. Завтрак. Запах кофе и тостов. С тех пор как уехал Майкл, Мод впала в тоску и отчаяние. «Зачем я осталась в Париже?» – сетовала она. Целыми днями она бродила по улицам как неприкаянная. Накануне, например, она наблюдала за праздной публикой в Люксембургском саду. Сидя на проржавевшем стуле, она подсчитывала цветы на газоне, по которому запрещено ходить. Затем встала и вернулась в гостиницу. Безуспешно ждала звонка Массона. Она ждала. Каждый день. Ждала чего-то, что никогда не происходит. Тогда она погружалась в тело Франсуа. Натягивала на себя его кожу. Проваливалась в его безумие. Ненависть поднималась в ней, как вода во время наводнения. Сначала медленно. Постепенно превращаясь в дикий необузданный поток.

Мод встала и резко задернула шторы. Моя могила осиротела… Она попробовала снова заснуть, но ее мысли беспорядочно бродили… Как драже, обсосанное до миндальной сердцевинки… Замотанная в брачный покров… Обвязанная черной лентой… Букет фиалок…

«Я схожу с ума!» – воскликнула она, отбрасывая одеяло. Затем набрала номер их с Майклом квартиры. В Нью-Йорке два часа ночи… Не страшно… Для любви не существует разницы во времени. «Я люблю тебя. Приезжай скорей! Я люблю тебя», – всхлипывала она, услышав первые гудки, звучащие по ту сторону Атлантики.

* * *

Склад «Гренье» находился в Семнадцатом округе Парижа, недалеко от Порт-де-Клиши. Возведенный в пятидесятые годы, четырехэтажный гараж был перестроен и поделен на отсеки различной площади. 20 июля некий Модажамэ, заплатив наличными за два года вперед, снял помещение площадью пятнадцать квадратных метров.

«Гренье» опровергал общепринятые представления о складах для хранения мебели. В этом просторном и светлом здании люди могли перемещаться легко и свободно. «Рассчитано неплохо! – подумал Массой. – Гораздо дешевле, чем снимать ателье!» За минуту до этого, просунув голову в приоткрытую дверь, он почувствовал, что здесь пахнет подпольным предприятием. Например, что делали тут эти швейные машины рядом с манекенами? Он повернул назад. Оперативники взламывали последний из трех замков, висевших на металлической двери отсека номер 234. Массон сгорал от нетерпения. Они и так потеряли уйму времени, дожидаясь этого проклятого ордера на обыск.

Он вошел в помещение в сопровождении своих сотрудников. В ящиках лежали сотни винных бутылок. Взяв наугад одну из них, Массон посмотрел на этикетку и присвистнул. «Шато Мутон-Ротшильд» 78 года, «Пойак Премъе Гран-Крю Классэ». Не меньше 250 евро за бутылку! Он скосил взгляд.

– Реквизировать! – отрывисто бросил Массон, указывая на пару десятков ящиков, поставленных возле дальней стены.

* * *

От одежды Франсуа исходил сильный запах нафталина. Пуловеры. Вельветовые брюки. Пальто. Там были только зимние вещи.

– Не может быть! Этот тип прячется где-нибудь в тропическом раю! – воскликнул Бертран.

Натянув резиновые перчатки, Массон тщательно изучал каждую деталь гардероба Мод. Ничего общего с одеждой, которую она носила теперь. Два стиля. Две женщины. «Какая из них была настоящей, а какая поддельной?» – думал Массон, перебирая кружевные боди и пояса с подвязками. Выбрав бюстгальтер и кашемировый пуловер, он бросил их в полиэтиленовый пакет. Анализ оставшихся на них частичек эпидермиса и волосинок позволит лаборатории, по крайней мере, подтвердить личность Мод. Увидев входящую в помещение молодую женщину, он покраснел. Мод волновала его. У нее было тело. Грудь. Бедра. Она стала мучительно желанной.

В девятой по счету коробке он обнаружил дамскую сумочку. Удлиненной формы, из сморщенной кожи, она показалась Массону страшно дешевой. Внешний признак бедности?

– Совсем наоборот! Вы ничего не понимаете в моде! – подковырнула его Мод, прочитав марку. Услышав имя знаменитой актрисы, Массон мимолетно подумал о Патрике Деваэре.

– А-а! – отозвался он. – Ни разу не слышал.

В большой черный чемодан были свалены последние остатки скоропалительного отъезда. Среди чистых блокнотов, авторучек, штопоров, шелковых платочков, компакт-дисков и бумажных носовых платков Массон обнаружил записную книжку.

– Она принадлежала мне… – сказала Мод.

Массон сунул книжку в карман.

– А это?

Одетой в перчатку рукой он держал женские трусики…

– Это тоже… мое, – пробормотала она, опуская голову.

Массон повернулся к одному из сотрудников лаборатории.

– Следы спермы…

В эту секунду Мод захотелось провалиться сквозь землю. Она не понимала, как могла оставить эти испачканные стринги.

– По всей видимости, это сперма Прата… Надо будет расшифровать его ДНК. Это может пригодиться.

Внезапно он почувствовал, что тяготится присутствием Мод. Он уже и не знал, зачем попросил ее прийти. Ей нечего было здесь делать.

– Хотите, чтобы кто-нибудь проводил вас?

Она разрыдалась.

– Мне ужасно стыдно…

Массон уселся на один из ящиков. Ему хотелось прижать Мод к себе.

– Вам нечего стыдиться… Эти люди не обращают внимания на такие вещи… Они всего лишь ищут зацепки…

– А вы?

– Что я? – вздохнул Массон. – Знаете, Мод… Стыдно бывает… за преступление, за насилие… Здесь я ничего такого не вижу. Вижу только хорошенькую девушку, которой совершенно незачем плакать…

Мод вытерла слезы и села рядом с Массоном. От слабого прикосновения ее плеча его дернуло, как от электрического тока.

– Идите. Уходите. Вы мне больше не нужны, – проговорил он глухим голосом.

Она поднялась. Такая хрупкая. Массон смотрел на нее. Как она идет. Вожделение… Он подумал об уже наступившем вечере и о приближающейся ночи. Опять один. В своей постели. «Черт побери!» – выругался он, вспомнив, что снова забыл купить мыло.

* * *

Франсуа набросал план будущего сайта. Главная страница должна притягивать как магнит. Она будет работать по принципу ловушки. Стоит только кому-нибудь зайти сюда, и ему уже не вырваться.

Он уже придумал название пакету программ, который предложит этой фирме. «Scout®»! Разведчик сначала посетителя надо затянуть в музыкально-оптический водоворот. Как шарик в электрическом бильярде. Game one! Опьянев от децибелов и пикселей, потенциальный отпускник попадет в плен игры. Ведь «Scout®», который Франсуа собирался продать, представлял собой не просто веб-сайт, а креативную концепцию интерактивного путешествия в пространстве. Затерянный в океане остров, который прежде безуспешно рекламировала фирма, можно будет исследовать по законам интерактивной игры! Природа, местная кухня, секс, загадки и тайны, паника и смех… Каждое новое приключение будет держать игроков в напряжении. Из пассивных зрителей посетители превратятся в активных участников. По ходу игры они будут заполнять своего рода поведенческую анкету, и, когда обрисуется психологический профиль каждого, на мониторе в режиме реального времени появятся их виртуальные клоны. Далее можно будет по своему вкусу улучшить внешность клона: женщины, например, введут физические данные топ-модели, а мужчины выберут мускулистое тело и пышную шевелюру.

«Черт возьми! – ликовал Франсуа. – Да это же идея века!» Подобно двадцать пятому кадру, сайт будет воздействовать на воображение и создаст в подсознании иллюзию параллельного мира, вселяющую в людей новые надежды. Мечта воплотится в реальность… А я, создатель «Scout®», обрету богатство и свободу!

Game two! Посетители сайта совершат виртуальное путешествие или займутся решением задач, которые будут соответствовать их вкусам, профессии и материальному положению. Они никогда не будут одиноки. Их будут направлять ассистенты или ассистентки, что позволит избежать значительных потерь времени, поскольку услуги и задания будут предлагаться с учетом личных вкусов и ожиданий. По желанию можно будет пообщаться на форуме. Бывшие отпускники поделятся своим опытом, посоветуют понравившиеся им места. Холостяки смогут объединиться и организовать совместный отпуск, что поможет им преодолеть подводные камни одиночества. На самом деле работники турбизнеса переоценивают тот факт, что острова обычно ассоциируют с романтикой медового месяца! Однако иметь деньги – этого недостаточно! Никто не хочет жить в одиночестве, как Робинзон Крузо! Но если холостяки убедятся, что не одни они одиноки… От туристов просто не будет отбою!

Франсуа мысленно порадовался этому дополнительному аргументу и налил себе виски. Он размышлял. Несмотря на новизну его концепции, нельзя слепо идти на поводу у моды. В любом случае он разместит на видном месте обычную туристическую информацию и гипертекстовые ссылки. Таким образом те, кого не заинтересует интерактивная игра, смогут ознакомиться с островом и традиционным путем. Да будет так!

У «Scout®» были все шансы на победу. Фирма ориентировалась на молодых и богатых клиентов, которых надо было завлекать новаторскими идеями.

Не в силах удержаться, Франсуа в общих чертах набросал схему графического дизайна. Обычно веб-дизайнеры недооценивают важность такого элемента, как удовольствие. Везде, как правило, превалирует стремление к максимальной оптимизации, тогда как сайт Франсуа, возможно, пробудит чувственность и вызовет восторг, сравнимый с купанием в теплых водах Карибского моря. Завтра вечером он засядет за «фотошоп».

Франсуа пошел в туалет. В то время как его мочевой пузырь с шумом опорожнялся, он почувствовал, что проголодался. Открыв кран в ванной, он отправился разогревать в микроволновой печи замороженное диетическое блюдо. Он решил провести еще одну бессонную ночь с максимальным комфортом.

* * *

Сумка принадлежала Тине Грюбер, двадцатитрехлетней немке, зарегистрированной по адресу: Берлин, улица Вены, 20.

Ее родители не подавали в розыск Их дочь исчезала так часто, что они перестали волноваться на сей счет. Теперь же они упрекали друг друга в недостатке бдительности. Останки Тины были переправлены в Германию вместе с заключением судебно-медицинской экспертизы и французской полиции.

Массон вручил Мод записную книжку, найденную в чемодане.

– Что, по-вашему, я должна с ней делать? – раздраженно спросила она.

– Оставьте пока! Ничего нельзя предугадать заранее…

Мод пролистала книжку и отдала ее Массону.

– Не хочу ничего хранить из этого прошлого. Нет смысла. Это была моя записная книжка, а не Франсуа.

– А номера телефонов?

– Бывшие университетские приятели… мы все давно потеряли друг друга из виду!

– Позвоните мне, если вам в голову придет какая-нибудь идея, – попытался настоять на своем Массой, так и не забрав записную книжку.

– А если не придет?

– Позвоните в любом случае! – сказал он улыбаясь. – Кстати, ваши драгоценности все еще в сейфе лаборатории…

– Пусть там и остаются!

– Ладно, мы поговорим об этом позже.

– Скажите, лейтенант…

– Что?

– Что вы намерены теперь делать?

Мод знала, что Массон не хочет объявлять международный розыск Он боялся, что Прат скроется во второй раз.

– Ждать, когда зверь выползет из берлоги.

– Но это безумие… – прошептала она.

– Первая часть расследования закончена. Установив личность неизвестной с кладбища Баньо, мы вернули вам вашу.

– Этого недостаточно.

– Охота продолжается… не беспокойтесь.

Массон проводил Мод до дверей и положил руку ей на плечо.

– До скорого. Возвращайтесь в Нью-Йорк Я знаю одного человека, которому вы очень нужны.

В телефонных разговорах Мод умоляла Майкла приехать. Он согласился при условии, что они вместе возвратятся в Нью-Йорк на следующей неделе.

– Ты готова вернуться к нормальной жизни? – спросил он, входя в гостиницу.

Вопрос был сформулирован неуклюже. Он понял это в тот момент, когда задавал его.

– К нормальной жизни? – воскликнула она раздраженно. – Как ты можешь? Да ты ничего не понимаешь!

– Что я должен понимать?

– Что я все еще ношу фамилию Прат!

– Мне это прекрасно известно!

– И тебе все равно? – продолжала Мод враждебным тоном.

– Что, по-твоему, я должен делать?

– Мы не можем пожениться…

– Женитьба – это не самоцель!

– Зато развод – да!

– Потерпи…

– А если Франсуа никогда не найдут?

– Его найдут…

– Пока этот тип на свободе… я не могу иметь детей!

– Пусть так… Но у нас еще есть время…

Сев в кресло, она продолжала:

– Приготовься к тому, что это затянется на годы…

– Черт возьми! Не сгущай краски! – закричал Майкл.

Он ужасно устал. Мод не переставала провоцировать его. Вдруг она всхлипнула.

– Я ненавижу этого человека! Ненавижу! Ты когда-нибудь мечтал кого-нибудь убить?

– Honey…

– Я каждый день мечтаю о том, чтобы убить Франсуа.

– Успокойся. Мы поговорим об этом дома.

Майкл лег. Им выпало тяжелое испытание. Нельзя было сдаваться.

– Майкл… – тихо возобновила разговор Мод. – Что с нами происходит?

– Не знаю.

– Мы больше не смеемся… Мы больше не разговариваем так, как раньше…

– Все уладится…

С тех пор как Майкл приехал, она его еще ни разу не поцеловала.

– Я хочу в Нью-Йорк…

– Good news!

– Я знаю, что последнее время уделяю тебе мало внимания…

Что на это ответить? Майклу было грустно.

– Иди сюда. Разденься…

– Нет! Я не хочу…

– Ты напряжена. Отдайся своим чувствам.

– Нет! Прости…

– Ну ради меня… Иди ко мне…

– Ненависть разъедает мне сердце.

– Разденься.

Мод его не слушала. Она продолжала свой монолог.

– Мое тело переполнено… Телом Франсуа. Его членом. Его ласками…

– Забудь все к чертям! – закричал Майкл.

Ему хотелось влепить ей пощечину. Ему хотелось плакать. Ему хотелось убежать из гостиничного номера. Убежать от Мод. Призрак Франсуа неотступно преследовал их.

Он глубоко вздохнул, пытаясь отогнать страх и злобу. Его пальцы скользнули по бедрам Мод. Но она отстранилась. Майкл оцепенел. Почувствовав это, Мод придвинулась к нему. В голове ее проскользнула мысль, что она любит его уже не так, как раньше. Она испугалась. Словно пытаясь разорвать чары, лишившие ее желания, она взяла в рот член Майкла.

Майкл вдруг открыл глаза. Его разбудила одна мысль.

– Скажи-ка! – воскликнул он.

Мод, лежавшая рядом, читала книгу Джейн Остин.

– Что?

– Если они не нашли его компьютер…

Ему было по-прежнему трудно произносить имя Франсуа.

– Да?

– Это значит, он забрал его с собой?

– Массон тоже так думает… А что?

– В таком случае… Он им пользуется…

– Возможно. И что из того?

– Там, где он сейчас находится!

– Вероятно…

– Чем он занимался, когда работал дома?

– Понятия не имею!

– Работал для «Медиауордвайд»?

– Нет, никогда.

– Так чем же?

– Он занимался исследованиями…

– В какой области?

– Не знаю. Мы не говорили об этом… Мне кажется, он интересовался искусственным разумом… Он был членом какой-то дискуссионной группы… Что-то в этом роде…

– У вас был Интернет?

– Думаю, да.

– Да или нет? – воскликнул Майкл. – Вы хотя бы изредка беседовали?

– О! Ты действуешь мне на нервы! Представь себе, нет! Если хочешь знать, мы не беседовали! Мы занимались сектам! Ты доволен?

Она прикусила губу. Почему ей все время хотелось задеть его?

– Ты знала его электронный адрес?

– Нет!

– А его провайдера?

– Провайдера?

Мод отложила книгу и посмотрела на Майкла.

– Послушай, почему ты все время говоришь со мной о Франсуа? Нам было хорошо, а ты опять напоминаешь…

Внезапно она поняла.

– Постой-ка! Ты думаешь… Ты думаешь, что его можно найти по электронному адресу?

Он утвердительно кивнул.

– Не может быть! – воскликнула Мод. – Только бы это было там!

Она открыла ящик ночного столика и вынула записную книжку:

– Массой нашел ее в одной из коробок.

Майкл хотел взять книжку у нее из рук. Но она не отдала.

– Подожди, я объясню… Однажды… после свадьбы… Или незадолго до нее… я не помню…

– Ну так что?

– Франсуа записал в книжку… В мою книжку… Я не знаю, в эту ли?

– Что он записал?

– Все коды… Все свои номера… Кассы социального страхования… Кредитной карточки… Сейфа… Все!

– Зачем?

– На всякий случай!

– На случай, если он умрет?

– На случай, если забудет. Он боялся потерять память. Из-за лекарств, которые принимал… У него бывали приступы беспокойства… К тому же он страдал неврозом навязчивых состояний… Так он чувствовал себя спокойнее. Когда все было записано…

Мод нервно листала страницы.

– Дай я посмотрю. Ты слишком взбудоражена.

– Да нет же…

– Осторожно! – вскрикнул Майкл. – Ты что, не видишь, что чуть не разорвала страницу?

– Это ты слишком взбудоражен!

Внимательное изучение книжки требовало терпения и сосредоточенности. Одни записи были густо зачеркнуты, другие изобиловали пометками. Проглядывая страницы целый час, Майкл наконец выудил комбинацию букв, которая могла быть электронным адресом: fprin. Пять букв подряд, «f» – от «Франсуа», «prin» – от «Принцесса». Почему бы и нет? Майкл подошел к окну, чтобы разобрать мушиный помет, следовавший сразу за словом. Для этого нужна была лупа. Была ли это «собака»? Возможно. Ничто не указывало ни на провайдера, ни на код страны.

Майкл позвонил Массону. Тот выслушал его очень внимательно.

– Возможно, это и есть ошибка, которую я ждал… – пробормотал он.

– Вы думаете, это может нам пригодиться?

– У нас есть специальная группа наблюдения за Сетью. Надо будет спросить у них. Интуиция подсказывает мне, что вы наткнулись на нечто важное!

Массон уже обращался к Даниэлю Гросману. В ходе предыдущего расследования. Начальник Центрального отдела по борьбе с компьютерной преступностью был человеком симпатичным и дельным.

– Я рад более тесному сотрудничеству с криминальной полицией! Компьютер – это ахиллесова пята преступников… Они не владеют тонкостями информатики и совершают массу ошибок… Тем лучше! Это дает нам неоценимое преимущество!.. Я буду держать вас в курсе, Массон!

Бертран собирался уходить, когда заметил на входящем факсе логотип ЦОБКП. Была половина восьмого вечера. Он лихорадочно оторвал лист и отнес его Массону.

– Шеф! Ответ от Гросмана…

Массон вырвал факс у него из рук. Его взгляд сразу же упал на заключение.

– Сен-Барт! – воскликнул он. – Этот мерзавец неплохо устроился!

* * *

24 июля 2002 г. Аэропорт острова Сен-Мартен

Франсуа вошел в салон «Фалькона», вылетавшего на остров Сен-Бартельми. Уже несколько часов он бороздил небесные просторы. Остановка в Каракасе значительно продлила его путешествие. На Сен-Бартельми его встретил директор туристического агентства.

– Здравствуйте! Франк де Бютти.

Мужчины уже были знакомы заочно. В последнее время они часто подолгу общались по телефону. На Франке были белые брюки и розовая рубашка, удачно подчеркивающая загар. У него было открытое улыбчивое лицо. Франсуа был покорен.

– Рад с вами познакомиться!

Прядь светлых волос спадала Франку на глаза.

– Взаимно! – ответил Франсуа, сердечно пожимая протянутую руку.

– Как добрались?

– Прекрасно! Приземление было впечатляющим! Казалось, что вот-вот самолет врежется в берег!

– Это точно! Захватывающее зрелище, особенно в первый раз! Потом привыкаешь… Вы не очень устали?

– Нет, я в отличной форме…

Таможенник поприветствовал Франка и пропустил обоих мужчин, даже не заглянув в паспорт Франсуа.

– Я чувствую, что мне здесь очень понравится…

– Надеюсь! Ваш «Scout®» всех просто покорил! Вас ждут с нетерпением… Думаю, что у вас не будет недостатка в друзьях…

Они рассмеялись. Франк де Бютти одним попоротом ключа завел свой джип BMW, припаркованный перед зданием аэропорта. Заработал кондиционер, охлаждая еще не успевший прогреться воздух салона. Франсуа удобно устроился на сиденье и вытянул ноги, немного отодвинув свой рюкзак, положенный на пол. Он чувствовал себя прекрасно.

– Вам повезло: номер заказан в одной из лучших гостиниц… «Манапани»…

– В гостинице?

– Дом, в котором будете жить… Вы ведь получили фотографии вашей обители?

– Конечно! Я уже сказал об этом вашей секретарше. Она очень красива!

– Кто? Клер?

– Нет, обитель!

Они снова рассмеялись. «А он, как и я, большой любитель женщин…» – подумал про себя Франсуа, затем продолжил:

– Не сомневаюсь, что Клер тоже хороша! Так что вы говорили насчет дома?…

– Ах да! Потребовалось сделать небольшой косметический ремонт… Вы сможете переехать туда через несколько дней. Кстати, компьютерная техника доставлена в целости и сохранности. Не обошлось без проблем… Представьте себе, она побывала в Южной Америке! Не спрашивайте почему!

– Превосходно! Главное, что она здесь, – оборвал его Франсуа.

Машина въехала на парковку отеля. В тени олеандров стояли миниатюрные автомобили компании «Мини-Мок», взятые напрокат. Из окон кухни доносился аромат бульона из морепродуктов, омаров или лангустов. Франк де Бютти бросил на Франсуа заговорщицкий взгляд завзятого гурмана.

– «Манапани» – самое подходящее место, чтобы набраться сил перед стартом нашего большого проекта! Разумеется, я вас приглашаю…

Они заказали по коктейлю «Пина колада» и расположились возле бассейна, отражавшего последние лучи заходящего солнца. Кроме них, в этот час уже никого не было. На черно-бежевых полосатых матрасах и на спинках шезлонгов лежали мокрые полотенца. На белых столиках тут и там стояли стаканы, некоторые из них были украшены засахаренной вишней. На других столах – кофейные чашки, пепельницы, чья-то книжка, журнал «Вуаси».

Все готовились к ужину. Опускались сумерки. Франсуа всегда интересовало, чем занимаются постояльцы гостиниц между шестью и восемью вечера. Принимают душ. Моют голову. Сушат волосы. Намазываются кремом после загара. Ну хорошо, а потом? Что они делают в течение двух часов? Занимаются сексом? Испражняются? Мастурбируют? Уминают «Твикс» или «Марс» из холодильника? Потягивают горячительное из миниатюрных бутылочек? Смотрят порнографические фильмы? Или, может быть, мультфильмы?

Франсуа поселили в бунгало, череда которых находилась на возвышенности, в стороне от отеля. Он вышел на балкон, задернув за собой москитную сетку, и уселся на пыльный пластмассовый стул. Потом он долго смотрел на океан. Долго, до тех пор пока солнце не скрылось за горизонтом.

Париж превратился в точку. Очень далекую. Пейзаж был изумительно красив. Это освещение. И эта бесконечность. Франсуа захотелось любви. Ему захотелось быть любимым. Он вернулся. Ему было так одиноко. В этой комнате. На этом острове. В этой духоте. Поплакать – вот чего ему не хватало. Выплакаться на груди у женщины. Которая называла бы его «деточка»… Он вдруг почувствовал, что страшно устал. От всего. От жизни. От секса. Устал бороться. Лгать. Пытаться спасти свою шкуру. Париж был точкой. Очень далекой. Все время начинать жизнь заново. С нуля. Он так больше не мог. Франсуа нежно обхватил себя руками. Он прикоснулся губами к руке, лежавшей на плече, и безмолвно заплакал. Есть кто-нибудь, кто любит меня сегодня вечером? Джонни, я люблю тебя. Франсуа послышались аплодисменты. Топот ног. Есть кто-нибудь, кто любит меня сегодня вечером? Полюбите меня… Обнимите меня… Девушки… Дамы… Не важно. Пусть даже Франк де Бютти… Обнимите меня своими мужественными руками… Мне так одиноко… Погладьте меня по ногам… По спине… По голове… Я даже не прошу, чтобы вы ласкали мой член… M уже не хочу секса… Я хочу любви! Франсуа не знал, насколько хорошо здесь с изоляцией. Он посмотрел на белый потолок. И на неподвижный вентилятор. Кондиционер был включен на полную мощность. Он громко гудел. Мне холодно. Франсуа зарылся в простыни. Хотел укрыть плечи. Но простыни были туго натянуты. Горничная – стерва… У Франсуа не было сил потянуть простыню, чтобы вытащить ее из-под матраса. Он ощущал бесконечную пустоту. И головокружение. У него больше не было ничего. Ни квартиры. Ни книг. Ни зимней одежды. Он все начинал с нуля. Он был в бегах, он превратился в изгоя. Он больше не увидит своих родителей. Никогда. Он подумал о матери, намазывающей ему маслом хлеб. Зачем так много масла, мама! – От масла умнеют… Ты же хочешь вырасти умным? Я не хотел расти умным! Я хотел, чтобы меня любили! Он плакал. Он слышал, как отец напевает арию из «Кармен». Он брился в ванной, выложенной оранжевым кафелем. Тюбик с кремом перекручен. Видавшая виды кисточка для бритья… Любовь – дитя свободы… законов всех она сильней… Когда умираешь, перед тобой мелькают детские воспоминания. Мучительно. Как кассета, которая сама перематывается на начало. Я сирота. «Папа! Мама! – шептал он. – Простите меня. Я умер, но вы об этом еще не знаете». Он слизывал текущие по щекам слезы. Ему было так холодно. У него не было сил встать и выключить кондиционер. Не было сил натянуть на себя простыню. Франк даже не сказал, когда я смогу приступить к работе… Мне страшно. Работать. У меня нет четырехцветной ручки… Нет тетради в крупную клетку. Учительница будет ругаться… Завтра нельзя опаздывать. Но куда? У меня даже нет адреса. О! Франк! Ткань твоих брюк так тонка… Надо мне было прикоснуться к тебе… Если ты голубой, я согласен. Я полюблю тебя, при условии, что ты будешь меня любить… Что ты сожмешь меня в объятиях… Мне так холодно… Мне нужен кто-то рядом в постели… Чье-то тело. Рядом с моим… Ведь я такой ранимый… Чье-то дыхание в ночи, согревающее мне затылок… Я не хочу спать один… Пойду постучусь в соседнюю комнату… Хлопнула дверь. Кто там за ней? Обними меня… Франк. Океан здесь слишком романтичен. Этот вид. Красиво до помешательства. Слишком прекрасно. Особенно когда ты одинок… Просто бесчеловечно – такое море в лучах заходящего солнца… Париж – всего лишь точка. Очень далекая. Я люблю тебя, мой Франсуа… Я люблю тебя… Я люблю тебя… Кто говорит? Кто меня любит? Это ты, мой Франк? Или это Кармен. Кончита. Наташа. Ребекка. Пьер. Поль. Жан. Я люблю тебя, мой Франсуа… Иди ко мне… В мои объятия… Забудь про мой пенис… Твой пенис. Просто приласкай меня… Немного нежности… Поцелуй… Ты не почистил зубы… Ты не пописал… Ты не покушал… Спокойной ночи, Пимпренель… Спокойной ночи, Николя… Спокойной ночи, Плюшевый Мишка…

* * *

Мод ничего не понимала. С тех пор как Франсуа обнаружили на острове Сен-Бартельми, Массой ничего не предпринимал. Все выходные она безуспешно пыталась поймать его по мобильному телефону. Чего он дожидался? Она больше не могла терпеть.

Все собрались в кабинете Массона. Все сплотились против нее. Даже Майкл. Она одна. Против всех. Ее обуревала ярость. Она уселась, скрестив руки на груди. Это означало: я никуда не уйду.

– Ответ – нет! – заявил Массон не терпящим возражений тоном.

– Но почему?

Ему вдруг представились груди Мод. Пытаясь отогнать от себя этот образ, он резко переменил позу.

– Потому что полицейские там привыкли точить лясы с местными жителями и выписывать штрафы, а не выслеживать преступников! Вот почему!

– И что же?

– Что? – вскипел Массон. – А то, что я не намерен дарить этим типам такое удовольствие, как арест вашего мужа!

– Моего мужа!

Массон провоцировал ее.

– Что такое? Профессиональное тщеславие?

– Если хотите…

– Но Франсуа опять ускользнет!

Ей была невыносима мысль, что они снова потеряют его след.

– У него нет никаких причин скрываться!

– Что вы можете об этом знать?

– Важно действовать быстро. Быстро и скрытно.

– Почему?

– Потому что на этом острове все знают друг друга.

– Но вы-то, чего вы ждете?

– Разрешения! – взорвался Массон.

Внезапно его пронзило желание, наэлектризовав низ живота и вызвав прилив краски к лицу.

– Я жду, когда мне дадут разрешение на операцию.

– И сколько времени нам придется ждать?

– Мне придется ждать! Насколько мне известно, вы пока не являетесь членом оперативной группы!

– Сколько времени?

– Сутки. Максимум двое!

Внезапно Массон встал. Ему надоело. С него хватит. Пререкаться с девицей, которая так волнует его! Он вышел из кабинета и резко захлопнул за собой дверь.

– Не тебе отдавать приказы Массону! Ты вела себя… как ребенок, – ворчал Майкл, когда они покидали здание судебной полиции.

– А ты ведешь себя как типичный американец! – парировала Мод. – Покорный и законопослушный.

– Ты меня достала!

– Я знаю. Я всех достала!

Они дошли пешком до станции «Сен-Мишель». Накануне было решено, что они посетят Версаль.

– Ты едешь? – спросил он, видя, что она не идет за ним.

– Извини, но мне необходимо побыть одной.

– Прекрасно! – ответил Майкл уязвленным тоном. – Но не вздумай жаловаться…

– Вот именно…

 

Глава 4

«Hезаметно исчезнуть… Это у меня получается лучше всего!» – с горечью подумала Мод. Она не могла находиться под влиянием Массона либо кого бы то ни было. Она сделает так, что Франсуа больше не скрыться. У нее с ним свои личные счеты. Ни Массой, ни Майкл не поняли этого. Впрочем, мужчины никогда ничего не понимают. Протянув посадочный талон стюардессе «Эр Франс», она рассеянно посмотрела на самолеты, припаркованные по другую сторону стеклянной стены. От запаха горючего ее тошнило. Трап пружинил под ее ногами, как меха аккордеона. Как история любви с Майклом. Которой не хватало воздуха. Которая задыхалась. Сдувалась, как шарик Мод прошла к своему сиденью. Она чувствовала себя подавленной. Стюард что-то спросил у нее по-английски. Его голос жужжал в ушах. Пристегнув ремни, она поняла, что в эту минуту ставит на карту все свое будущее. «Боинг-747» тронулся с места. Было слишком поздно поворачивать обратно.

Самолет, взявший курс на остров Сен-Мартен, пролетал над Атлантическим океаном. Мод опустила шторку иллюминатора и вынула из сумочки роман Джейн Остин. Атмосфера викторианской Англии подействовала на нее успокаивающе. Паркетные полы пахли свежей мастикой. Высоко зашнурованные ботинки оставляли следы на влажной траве газона, и жизнь текла подобно чаю, который пили в тенистых беседках. Под пером автора возникала картина в пастельных тонах, как на полотнах Мэри Кассат. Мод отложила книгу и закрыла глаза.

* * *

От хандры Франсуа остались лишь смутные воспоминания. Все его существо наполняло нечто такое, что он – еще не решаясь назвать это счастьем, – определил для себя как совершенную полноту жизни. Он продал свой «Scout®» ряду компаний для их веб-сайтов, а договор о сотрудничестве с крупнейшей американской ассоциацией защиты потребителей обеспечивал ему стабильное финансовое будущее. Его доходы переводились через оффшорный банк, расположенный на Каймановых островах. Ему удалось провести налоговую службу. У него не было ни кредитной карточки, ни карты социального страхования. Ничего. Он был свободен.

В маленьком домике на отшибе Франсуа вел томную жизнь. На рассвете он отправлялся к Сьюзен, сорокавосьмилетней американке, владелице виллы на берегу моря. Они занимались любовью молча. Может быть, так действовало на них восходящее солнце. Сьюзен была художницей. Ее работы очень нравились Франсуа. После секса они завтракали на террасе, слушая песни Кэт Стивенс. Возвращаясь домой, Франсуа чувствовал прилив энергии, у Сьюзен была хорошая карма. После обеда приходила Марина. Она увлекала его в спальню с опущенными жалюзи. Ее тело пахло кокосовым орехом. Марина забавляла его. После ухода Марины Франсуа включал вентилятор. Его лопасти равномерно поскрипывали. Пот на коже постепенно высыхал, и все его существо наполнялось истомой. Он любил Сьюзен. Он любил Марину. Франсуа улыбался. Марина. И Сьюзен.

Перед ужином Франсуа заходил то к одним знакомым, то к другим. Владельцы гостиниц. Хозяева ресторанов. Многие стали его друзьями. Жизнь была прекрасна. Она ласкала его, как женщина. Очень нежно. В эти минуты полной безмятежности Париж удалялся все дальше и дальше. Он был уже не точкой, а лишь пятнышком. Несмываемым, но невидимым. Мод была задвинута на самые задворки его совести. В мертвое пространство. В некую потайную нишу, откуда никакое зеркало не могло отразить лучей его прошлого.

* * *

В пятнадцать пятьдесят по местному времени самолет компании «Эр Караиб» совершил посадку на острове Сен-Бартельми. Мод сразу же поехала в маленькую гостиницу, которую ей посоветовали в туристическом агентстве на острове Сен-Мартен. В «Приюте рыбаков» почти не было постояльцев, поскольку он находился далеко от пляжа, в самом центре городка Густавия, на площади. Немного отдохнув, Мод вышла на улицу. Было еще жарко, несмотря на сгущавшиеся сумерки. Время приближалось к семи. Напротив гостиницы она заметила бар. Заказав коктейль «Аравак» и стандартный сэндвич, она расположилась на террасе, освещенной бумажными фонариками. Ее страх отступил. Напротив, теперь она радовалась оттого, что вновь увидит Франсуа. Она неторопливо потягивала через соломинку коктейль, и ненависть ее таяла, как кусок сахара в бокале пунша. Вкус кокосового ореха и зеленого лимона пробудил аппетит.

В это самое время Франсуа возвращался из порта на своем джипе «мицубиси». Проезжая мимо бара, он сбросил скорость, жестом поприветствовал хозяина и тут же резко затормозил. Машину бросило вперед, мотор заглох «Черт подери!» – процедил Франсуа. Он повернул ключ зажигания и подал назад. Затем выключил двигатель, фары и CD-плеер.

Внезапно он разразился хохотом. Потом смех его перешел в рыдания. Пальцы судорожно вцепились в руль. Она заявилась ко мне! Чтобы издеваться надо мной у меня же! Я убью ее! Челюсти его свела судорога, от ярости на губах выступила пена. Глаза превратились в два отточенных лезвия. «Я убью тебя, Мод Кан! – заревел он. – На этот раз тебе не удастся ускользнуть от меня!»

* * *

– Конечно, я его знаю! – с дружелюбным видом воскликнул владелец гостиницы.

Он махнул в сторону бара, где Мод ужинала накануне, и добавил:

– Он частенько играет с нами в покер.

Он написал ей адрес Франсуа и показал его дом нa карте, которую Мод взяла дрожащей рукой. Значит, Франсуа не прятался! Его все знают! Он даже имени не изменил! Почему же полиции потребовалось столько времени, чтобы разыскать его?

Поднявшись в номер, она набрала его номер. Просто так, чтобы услышать его голос. После второго гудка включился автоответчик. «Добрый день. Это автоответчик Франсуа. Я уехал по делам на Сен-Мартен, вернусь в пятницу утром. Можете оставить мне сообщение. До скорого!»

«В пятницу утром!» – воскликнула Мод. Она была страшно разочарована. Нужно было звонить в Париж и объяснять Майклу свой поступок Нужно было извиниться перед Массоном. Но у нее не хватило на это смелости. Она чувствовала себя ужасно глупой. Что она будет делать целых три дня?

Некоторое время она изучала карту и путеводитель, купленные на Сен-Мартене, затем решительным шагом направилась в агентство по прокату машин.

* * *

Мод удалялась от центра. Вначале, чтобы добраться до Сен-Жана, она планировала пересечь остров в самом узком месте, но девушка из агентства «Херц» посоветовала ей двигаться в южном направлении. Самый красивый пляж – в бухте Губернатора! Мод последовала ее совету и поехала по шоссе на Люрен. Вскоре она свернула на узкую дорогу, вившуюся вдоль залива. Буйная тропическая растительность закрывала ей вид. Но вдруг, за поворотом, взору Мод предстала безграничная лазурь океана. Зачарованная, она заглушила мотор и какое-то время любовалась пейзажем. Брезентовый тент ее автомобиля вздувался под ветром. Раздалось два сухих хлопка. Затем ее окутала бездонная тишина.

Она спокойно продолжила путь, но вскоре заметила в зеркало заднего вида машину, приблизившуюся на опасное расстояние. Мод прибавила скорость, но машина не отставала. Она хотела дать водителю знак, чтобы тот увеличил дистанцию, но ее сиденье было таким низким, что она могла разглядеть лишь два огромных колеса и облицовку радиатора. В своей миниатюрной машинке она чувствовала себя совсем крошечной. Казалось, ее настигает гигантская тень. Мод надавила на педаль акселератора. Кровь застыла у нее в жилах, из груди вырвался приглушенный крик Она уже не контролировала себя. Огромный металлический бампер джипа толкал ее сзади, и ей никак не удавалось освободиться. Ее правая нога уже уперлась в пол. Она в панике ударила по тормозам. Машину круто занесло. Мод показалось, что она отрывается от земли. «Аааа!» – закричала она. В любую минуту ее могло выбросить из автомобиля. Справа находился отвесный обрыв, слева сплошной стеной высились скалы. Ей казалось, что она видит кошмарный сон. Это стальное чудовище раздавит ее!.. Она попыталась побороть охвативший ее панический страх и выровнять руль. Но события развивались слишком быстро. Мод увидела дорожный знак и поняла, что ей пришел конец. Ей никогда не справиться с виражом на такой скорости. Через мгновение ее швырнет в пустоту. В ту же секунду она заметила, что навстречу приближается другая машина. Столкновение неизбежно… В отчаянии Мод крутанула руль вправо па девяносто градусов. Ей удалось освободиться от хватки стального чудовища. На огромной скорости она въехала на некое подобие насыпи, возникшей перед ней как по волшебству, и пробуксовала метров десять. Ломая сучья, ее автомобиль остановился, издав ужасающий скрежет.

«Я жива!» – была ее первая мысль. Тело сотрясала дрожь. Джип быстро удалялся. Какое-то время Мод различала затихающий гул его мотора. Вдруг онa почувствовала, как ее руку пожимает чья-то рука. Услышала чьи-то голоса. Палящее солнце обжигало ей лицо… По щекам текли крупные слезы. Она поставила ногу на землю. Сильно болело плечо. Какой-то мужчина помог ей встать. «Спасибо…» – пробормотала она. Какая-то женщина предложила перегнать ее машину. Мод с благодарностью согласилась, но наотрез отказалась ехать в больницу или в полицейский участок.

На въезде в город были пробки. Машины непрерывным потоком стекались к супермаркету. Мод удивилась этому. Часы показывали десять. Разница во времени начала сказываться. Она вошла в номер и рухнула на постель, не обратив внимания на записки хозяина гостиницы, которые тот оставил сразу в двух местах: в ванной и на подушке.

Мод проспала двенадцать часов. Когда она наконец открыла глаза, было за полночь. Ушибленные места сильно болели. С гримасой боли на лице она включила лампу на ночном столике. Затем проглотила две таблетки аспирина и позвонила Майклу. Но его не оказалось в гостинице. Немногим больше повезло и с Массоном, все номера которого переключались на коммутатор. В Париже было полседьмого вечера. Мод не хотелось спать. Она набрала номер Франсуа, холодея при мысли, что тот никогда не вернется. Она ни минуты не сомневалась в том, что это он пытался ее убить.

Потом она бесшумно оделась и на цыпочках спустилась по лестнице. В холле не было ни души. Ей казалось, что, кроме нее, в гостинице нет других постояльцев. Выйдя на улицу, она испугалась царившей там плотной тишины. Весь остров казался необитаемым. Поднимался сильный ветер.

Мод положила карту на сиденье справа и медленно поехала в глубь острова, следуя указаниям хозяина отеля. Увидев густой королевский делоникс, она поняла, что добралась до цели. Машину она оставила в кустарнике. Дом в антильском стиле был залит лунным светом. Крадучись, Мод неслышным шагом поднялась по лестнице на террасу. На двери висела москитная сетка, сквозь которую в дом проникал прохладный ночной воздух. Откинув щеколду, Мод дрожащей рукой приподняла жалюзи. На пороге она застыла и огляделась по сторонам. Кроны деревьев колыхал ветер. Внезапно ее пробрала дрожь. Она чуть было не повернула назад, но искушение было слишком велико. В небе над ее головой сияли звезды. Кто узнает? Никто. Она поставила ногу на облицованный плиткой пол. Сердце готово было выскочить из груди. Франсуа надругался над ее личностью. Но она завладеет его секретом. Я все перерою. Я перетрясу твою постель. Твою одежду. Твое белье. Твои бумаги. Всю твою жизнь. И ты никогда об этом не узнаешь!

Продвигаясь в темноте на ощупь, Мод с каждым шагом все более различала аромат туалетной воды Франсуа. Он навевал воспоминание об их обнаженных телах. Живот свело. Аромат Франсуа становился все отчетливее. Мод дышала им. Ей казалось, что Франсуа здесь. Нащупывая рукой выключатель, она вдруг почувствовала на щеке какое-то теплое дуновение. Издав приглушенный крик, она повернула обратно. Лунный свет, проникавший в дом, помогал ей ориентироваться, но от страха у нее перехватывало дыхание. Скорее, прочь отсюда! Зацепившись ногой за ножку стула, она споткнулась. Охватившая ее паника сковывала движения, мешала ей подняться и броситься к выходу. Мод казалось, что она издает похожие на мычание звуки, пытаясь оторваться от пола. Вдруг она почувствовала, как кто-то схватил ее за щиколотку. Она прижалась к полу всем телом и закричала. Комната осветилась. Мод попыталась заговорить, но ей не удалось выдавить из себя ни звука. Страх парализовал ее. Над ней во весь рост возвышался Франсуа.

– Ну и что я должен теперь с тобой сделать? – процедил он, задирая носком ноги ее футболку.

– Отпусти меня!

– А? Скажи-ка лучше, что мне с тобой делать? – Его ступня оказалась между ног Мод.

– Отпусти меня! – закричала она, изо всех сил ударяя его по ноге.

Франсуа схватил ее за волосы. Его глаза были полны ненависти.

– А-а! Перестань!.. Прошу тебя…

Он наносил ей удар за ударом. От ярости он задыхался. Вид у него был совершенно безумный. Губы и нос Мод кровоточили, но он продолжал избивать ее. Наконец она потеряла сознание.

* * *

Он привязал ее к металлической стойке кровати. Только со второго раза ему удалось влить ей в горло приготовленный им напиток.

– Что это? – пробормотала она. – Яд?

– Цыц!

Он аккуратно вытер ей рот и усадил на краю кровати.

– Очень рад снова тебя увидеть!

Она отвела взгляд. Сердце бешено колотилось в груди.

– Итак, ты, значит, хотела получить развод?

– Прошу тебя, – взмолилась Мод.

Франсуа начал раздевать ее.

– Он хотя бы хорош в постели? – продолжал он развязным тоном.

Мод всхлипывала.

– Ты будешь отвечать, когда тебя спрашивают? – вскричал он.

– Я не хочу умирать…

Франсуа протянул ей носовой платок.

– Утрись! Я не люблю, когда распускают сопли!

Мод отбивалась как могла.

Франсуа ласкал ее.

Она кричала.

Он бил ее по лицу.

Было два часа ночи. Франсуа смотрел на жену, скорчившуюся на кровати. Он вожделел ее так же сильно, как и ненавидел. От порывов ветра дрожали оконные стекла.

– Ты слышишь ветер? Синоптики предсказали, что начнется в четыре часа утра. Самое позднее, В пять… Они никогда не ошибаются… Тара… Красивое название для урагана, как ты считаешь?… Интересно, почему тебя не предупредили в гостинице? Ну что же, тем хуже для тебя! На улице ни души, все попрятались по домам…

Ветер стучал черепицей на крыше. Голос Франсуа долетал до Мод странно искаженным. Звуки вокруг нее сплетались в тихую убаюкивающую мелодию. Мод покачивало, как на волнах. Ей было хорошо. Франсуа, включив радио, слушал новости на волне «Радио Карибских островов». Он взглянул на часы, открыл третью бутылку пива и коротко рыгнул.

Веки Мод налились тяжестью. Ей казалось, что все тело парализовано. «Спать…» – пробормотала она. Она слышала, как кто-то ходит взад-вперед у кровати, но у нее не было сил разомкнуть веки. Франсуа развязал ее и начал одевать. Он приблизил к ней лицо, и она почувствовала запах спиртного. Пить… Он взял ее на руки. Она положила голову ему на плечо и издала звук, похожий на урчание.

– Что ты… делаешь? – произнесла она, с трудом ворочая языком.

– Не бойся! Я вынесу тебя подышать свежим воздухом.

Ветер яростно толкал Франсуа в спину. Ему с огромным трудом удавалось удерживать равновесие. Он шел согнувшись, пошатываясь под тяжестью ее тела. Он мысленно прикидывал расстояние, отделявшее его от старого дерева со сломанной верхушкой. Листья, ветки, песок… Все поднималось в воздух…

Голова Мод откинулась назад, рот ее приоткрылся. У нее не было сил закрыть его. Ветер душил ее. Не имеющая возможности сопротивляться, опоенная и избитая, она все отчетливо осознавала. Она понимала, что близится час ее смерти.

Вернувшись в дом, Франсуа различал в сумерках тело Мод. Дерево, у которого он ее бросил, росло чуть ниже старой каменной кладки. Ни один из расшатавшихся камней не сможет устоять под напором разбушевавшейся стихии. Завтра Мод уже не будет в живых. Завтра кто-нибудь найдет ее изуродованное тело, раздавленное сброшенными ветром камнями. Несчастный случай – таким будет заключение полиции. Туристы так неосмотрительны!

Франсуа ждет. Ветер вздувает футболку Мод, гротескно уродуя очертания ее тела. «Надувная кукла!» – смеется он. Его гамак срывается и летит по ветру. Черт побери! Как назло, он купил самый дорогой! Он идет на кухню, открывает холодильник и достает еще одну бутылку пива. Ему жарко. Он стягивает рубашку и возвращается к окну, на свой наблюдательный пункт. Прижимается лбом к прохладному стеклу и улыбается. Так проходят минуты. Франсуа ждет.

Но все же его удовольствие испорчено. Накатывают воспоминания. Непрошеные, без предупреждения. Он гонит их прочь. Он хочет сосредоточиться на агонии Мод. Но в ушах звенит ее звонкий смех. Сомнения нарастают. Краска бросается в лицо. Нет, это ловушка! Он должен покончить с ней!

Франсуа еще сильнее прижимается лбом к оконному стеклу и продолжает свои наблюдения. Ему уже не хочется улыбаться. Ему вспоминается нежная упругость ее кожи… Мод, наверное, так страшно там одной… Бедный ангелочек… Франсуа злится на самого себя. Топает в ярости ногой. Это ловушка! Он не должен впускать в себя ее страх. Он не должен слушать ее плач. Он не поддастся минутной слабости! Он хочет убить ее! Но эти рыдания…

Он с криком распахивает дверь. Ветер врывается в дом и сбивает его с ног. Все в комнате приходит в движение. Бумаги. Лампа. Плетеные кресла. Бутылка с пивом опрокидывается и разбивается. Франсуа захлопывает дверь. Изо всех сил! Нет! Это пустяки! Это всего лишь ветер рыдает, как дитя… Он не должен смотреть туда. На это маленькое, скорчившееся тело.

* * *

Из-за туч медленно выплывает луна. Франсуа предается воспоминаниям.

Когда, в какой именно момент его жизнь перевернулась? Почему его так испугала смерть Тины? Что за болезненная гордыня швырнула его в эту адскую карусель? Он отгородился от общества. Он сделался преступником, тогда как на деле он был всего лишь уязвленным мужчиной. Есть ли у него еще время? Время на что? Чтобы начать мирные переговоры? Мод хотела выйти замуж… Он скосил взгляд. Стало так темно, что ее силуэт у подножия дерева стал едва различим. Итак, время на что? На то, чтобы получить отпущение грехов? Но у кого? У Бога? Франсуа не верил в Бога. Он верил только в самого себя.

Луна скрылась. Франсуа ждал. Медленно текли минуты.

Ему бы очень хотелось покопаться в своей памяти и расстелить перед Мод черный ковер событий прошлого.

Ему бы очень хотелось соткать красивое полотно из слов и оправдать то мгновение, когда течение их жизней было непоправимо нарушено.

Ему бы очень хотелось поговорить с Мод. Услышать ее голос, дарящий прощение…

Франсуа ждал. Медленно текли минуты.

Франсуа сидел оцепенев. Дыхание перехватывало от тоски.

Падение первого камня подействовало на него как детонатор. Он выбежал из дома.

– Мод! – прокричал он. – Я сейчас! Подожди!

Ветер мешал ему идти. Он бормотал, плача:

– Я сейчас… любовь моя! Я сильный… Ничего не бойся…

* * *

Остров Сен-Бартельми. Карибский архипелаг. Над островом свирепствует ураган Тара. Четыре часа утра.

Двери закрыты. В доме антильского стиля уединились мужчина и женщина. Электричество на острове отключено. Но они не знают об этом. Они и не пытались включить свет в спальне. Мужчина достал одеяло и аккуратно укрыл женщину. По всей видимости, женщина травмирована. На ее лице запеклась кровь. У мужчины разбит лоб. Он упал, спасая ее.

Разламывая плитку шоколада, мужчина осторожно кладет кусочки в рот женщины. Она уже не так бледна, но ей все еще холодно. Совсем недавно ее так трясло, что пришлось вложить ей в рот носовой платок, чтобы она случайно не поранила себя.

Его зовут Франсуа. Ее – Мод. Она его жена. Она мертва. Официально. На самом деле она лежит рядом с ним на кровати.

Мод: Ты передумал?

Франсуа: Да.

Мод: Ты больше не хочешь меня убить?

Франсуа: Нет.

Мод: Почему?

Франсуа: Потому что я люблю тебя.

Тишина. Мужчина поит ее. Из ложечки.

Мод: Что произошло, Франсуа?

Франсуа: Это долгая история… Тебе хочется ее услышать?

Мод: Ты убил ее?

Франсуа: Нет…

Мод: Кто убил ее?

Франсуа: Никто…

Тишина. Кусочек шоколада тает на языке женщины.

Мод: Почему ты это сделал?

Франсуа: Что – это?

Мод: Выдал меня за мертвую?

Франсуа: А ты? Почему ты так поступила со мной?

Мод: Ушла от тебя?

Франсуа: Нет, убила меня…

Мод и Франсуа не знают, выстоит ли их дом под натиском урагана.

Мод и Франсуа не знают, выстоит ли их жизнь под натиском ветра времени.

Ветра, сметающего все на своем пути… Времени, которое уходит…

Мод и Франсуа больше ничего не знают.

Что есть страсть? Что есть испытание?

Мод и Франсуа лежат на постели.

Мод и Франсуа не знают, что принесет им завтра.

Будут ли они мертвы или же еще живы?

Что есть жизнь, если она всего лишь отсрочка?

Мод: Что же все-таки произошло?

Франсуа: Ты действительно хочешь узнать?

Мод: Я не знаю.

Тишина.

Мод: Ты убил ее?

Франсуа: Кого?

Мод: Ту девушку…

Франсуа: Нет.

Мод: Кто же убил ее?

Франсуа: Никто» Она сама» В любом случае, было слишком поздно»

Мод: Что было слишком поздно?

Франсуа: Все.

Женщина пьет. Мужчина бросает в стакан с водой кусочек сахара. Как делают, когда поят больного ребенка.

Мод: Что произошло, Франсуа?

Франсуа: Я люблю тебя, Мод.

Мод: Что ты сделал?

Франсуа: Я никогда не переставал тебя любить.

Мод: Кто убил ее?

Франсуа: Я думал, что умру, когда ты ушла от меня.

Мод: Расскажи мне все.

– Когда я обнаружил твое письмо, я впал в отчаяние.

– И что ты сделал?

– Я обкакался.

Мод незаметно улыбнулась.

– В штаны?

– Нет, сидя на унитазе.

– А кроме этого?

– Я плакал. Потому что знал, что ты никогда не вернешься.

– Ты мне позвонил…

– На самом деле я ни на что не надеялся… Впервые в жизни мне было так больно…

– А потом?

– Ты помнишь свои шелковые трусики? Те, которые ты примеряла передо мной?

– …

– Я мастурбировал на них! Я любил тебя как безумный!

– А потом, Франсуа? Что случилось потом?

– Моя гордыня была ранена и уязвлена.

Мод: Ты убил ее?

Франсуа: Нет.

Мод: Кто же тогда убил ее?

Франсуа: Никто…

Мод: Расскажи мне все.

– Я не должен был звонить тебе в Нью-Йорк… Звук твоего голоса был для меня как удар током. Ты говорила таким отстраненным тоном… В этот миг… я вдруг возненавидел тебя…

– А до этого ты меня не ненавидел…

– Нет. Я любил тебя…

– Ты хотел меня убить?

– Я изнемогал от унижения. Я выл от него. И от бессилия. Ненависть пожирала меня изнутри. Разъедала слизистые…

– Что ты сделал?

– Я проветрил комнату, потом смыл с себя свое дерьмо и сперму. Отмылся от своих слез. И главное, от своего стыда…

– А потом?

– Чем сильнее я тер кожу, тем больше обнажалась моя гордыня…

Франсуа: Ты дрожишь?

Мод: Ничего страшного…

Франсуа: Накройся…

Мод: А ты?

Франсуа: Мне не холодно!

Мод: Как ты думаешь, дом устоит?

Франсуа: Не знаю… Иди сюда, поближе ко мне…

Семь часов вечера, понедельник, 4 июня 2001 года, станция метро «Мабийон»

Спасаясь от одиночества, Франсуа ныряет в духоту парижского метро. В вагоне встречного поезда ему хочется разглядеть своего одинокого двойника, а на одном из поворотов столкнуться с мировой скорбью. На «Севр-Бабилон» он садится в поезд, идущий до «Мэри-д'Исси», и выходит на станции «Монпарнас-Бьенвенк». Бесконечные коридоры перехода. Лента эскалатора движется слишком быстро. Пассажиры обгоняют его широкими шагами. Франсуа поднимается по лестнице. Под его нетерпеливыми ногами искрятся блестки серого крапчатого пола… Подкатывает тошнота… Франсуа вспоминает себя в пятнадцать лет… Сквозь заплеванные переходы парижского метро продирается лицеист в дырявых ботинках «Кларке». Запах мочи и хлебный мякиш… Он радостно насвистывает, вспоминая о Фернанде. Чувствует эрекцию. Но Брассенса уже нет. Равно как и того подростка. Мужчина, сгорбившись, продолжает свой путь. Он подавлен, к горлу подступил комок. Без тебя я чувствую себя опустошенным! Эти черные буквы на стене кладбища всплывают в его памяти. Франсуа сжимает кулаки. Голос Мод, полный решимости, звучит по ту сторону Атлантического океана.

Поезд подходит к платформе. Линия метро, соединяющая станции «Порт-д'Орлеан» и «Порт-де-Клинянкур», как Транссибирская магистраль, пересекает Париж с севера на юг. Франсуа сел на эту ветку, потому что поезд увозит его от левого берега. Он занимает самое лучшее место: у окна, по направлению движения. Усаживается поудобнее. Поезд трогается, пересекает границу между светом и тьмой. Франсуа смотрит на свое отражение в оконном стекле. Я так красив! Почему ты ушла от меня?

Поезд грохочет, изливаясь по подземным коридорам. Выныривает на следующей станции. Скрипят тормоза. Одни выходят. Другие садятся. Резиновые валики приглушают стук дверей. Нарисованный заяц предупреждает: не прищемите пальцы! Две пары сидят друг напротив друга. На их лицах застыло довольное выражение свежеиспеченных пенсионеров. А я? Кто мне будет выплачивать пенсию по старости? Франсуа ненавидит их. У них румяные лица. Они наверняка живут в маленьком загородном домике с садиком и огородиком. Раз в неделю едят тушеную говядину с морковкой. И рагу из телятины. И оссо-букко. Франсуа завидует им. Их счастью. Мод ему ни разу ничего не приготовила, одни лишь замороженные полуфабрикаты. Он сегодня не отдохнул после обеда! Уснет теперь вечером перед телевизором… Бабуля снисходительно смотрит на одного из мужчин. Своего мужчину. Я не буду его будить! Она его любит. Он может спокойно подремывать в своем кресле-качалке. Она разглаживает шерстяную юбку шершавой рукой в старческих пятнах. На ногтях потрескался розовато-бежевый лак. Уборка, мытье посуды. Дочь хотела подарить ей на Рождество посудомоечную машину. Она отказалась. Зачем ей машина, они ведь живут вдвоем. У них есть сушилка для посуды. Но она предпочитает вытирать все полотенцем. Тогда не остается разводов. Ее губы ярко накрашены. «Первый поцелуй» от «Буржуа». Одна и та же помада вот уже сорок лет. Кто из них твой муж? Толстяк или старикашка с проплешиной? Готов пенис дать на отсечение, что они больше не занимаются сексом! Кстати, а до какого возраста им вообще занимаются? Тишина в микрофоне. Но ничего, за все воздастся сторицей. Рано или поздно какое-нибудь реалити-шоу заставит вас открыть все секреты. Тем лучше!

Остерегайтесь карманников… Какой-то дебил из управления метрополитена орет в микрофон. Взглянув на меня, ты прижала сумку к животу. Я тебе нравлюсь, мамаша? Ты трещишь как сорока. Мамаша и бабуся сидели на трубе. Мамаша упала… Что осталось на трубе? Злословию все возрасты покорны… Но так как насчет секса? Дамы и господа… Я – несчастный человек… Помешан на сексе… Активисты на сексуальном поприще, будьте так любезны, отзовитесь, удовлетворите мое любопытство! Спасибо и всего хорошего. Кто из пассажиров этого вагона занимается сексом, а кто нет? Пусть те, кто занимается, поднимут палец! Встанут в круг… А я… От меня ушла жена… Без всякой причины к тому же… Дела альковные… Ну там, побои… Я уже ничего не знаю… «Он обожает читать, – продолжает трещать сорока. – Стоит нам зайти в «Континент», как он тут же идет в книжный отдел! Мы столько книг покупаем!» Они? Книг? Интересно, что это за книги? Эх, мне бы такую женщину, как ты, мамаша! Которая позволяла бы мне дрыхнуть и готовила на ужин говядину с морковкой. Но вот умеешь ли ты удовлетворять руками? Потому что Мод умела. Я живу рядом с Сен-Жермен-де-Пре. Супермаркет «Континент»! Ловите выгодный момент! Кому выгодный? У меня даже нет супермаркета поблизости. Только магазин «Монопри», в котором никогда ничего не дают попробовать!

Напротив Франсуа уселся мужчина элегантного вида. Человек из другой эпохи. Из далекой утраченной Азии, Азии сказаний и легенд. Буддистский монах, разодетый джентльменом-фермером, по ошибке заброшенный в парижское метро 2001 года. Анахронизм. У него на шее кашемировое кашне. Вид члена, трущегося о шелковую ткань, вызывает на губах Франсуа улыбку… Это возвращает его к действительности. Мод! Почему ты ушла от меня? В руках у азиата кожаный портфель. Ручка его изрядно потерта. Видавшая виды сумка торгового представителя или бухгалтера… Которая выдает его… Предательница, как все женщины… Эта сумка возвращает в убогую действительность… Замечает ли он это? Он так узкоглаз… Он попал сюда из далеких времен – Франсуа уверен в этом. К тому же от него исходит запах древности… приправ и ладана. Такой сильный и мучительно восточный. У тебя тоже был пряный аромат, Мод. Нет, не у твоих духов, а у твоей плоти, этот запах, который оставался на моих руках, на моих губах, на моих бедрах после секса... Иногда, уходя на работу, я оставлял на пальцах этот аромат, как некий тайный эликсир, который можно было унести с собой… Возле буддиста уселась женщина неопределенного возраста с жирными волосами. Франсуа представил себе ее груди под пуловером. Должно быть, у них такие же тоскливые очертания, как и у ее лица. Мод! Как жить без твоего аромата? Без твоих округлых грудей с коричневыми сосками.

Поезд резко затормозил. Франсуа съехал с сиденья. Откидная скамеечка с громким стуком захлопнулась. Какой-то мужчина поднялся и положил мозолистую руку на поручень. Интересно, а этому случается любоваться сосками? Или же по вечерам он валится с ног, вернувшись со своей стройки? Чем они все лучше меня? Эти старые козлы! Ничем! Однако их благоверные не бросили их. Они похожи на послушных крыс, бегущих на корабль. Они отлично знают, куда везет их этот поезд. В какой дом… К какому начальнику… К какому дьяволу…

Мод! Почему ты ушла от меня? Ты выбросила меня. Как дерьмо! Как использованный тампон! Ты нажала на слив. И вот я тону в круговороте. Я захлебываюсь. Я задыхаюсь. Ну хорошо, я одолжил тебя другим. Но это было мое право! Тебя это не устраивало? Вся любовь, которую я дарил тебе? Что тебе еще было надо?

Франсуа: Что я такого сделал по большому счету?

Мод: Ты не имел права… одалживать меня.

Франсуа: Ты сама согласилась.

Мод: Потому что ты пригрозил, что уйдешь от меня.

Франсуа: Ты жалеешь?

Мод: О чем?

Франсуа: Не знаю. Обо всем.

Мод: А ты?

Франсуа: Я люблю тебя. Я никогда не переставал любить тебя. Иди сюда, поближе…

Меня постоянно бросало то в отчаяние, то в ярость. То я дико любил тебя, то ненавидел. Моя голова раскалывалась от унижения. Оно накатывало волнами. Все мое существование сводилось к одному вопросу: «Что они скажут? Они!» Это «они» вмещало в себя всех: коллег, друзей, родственников, соседей… Даже продавцов в магазинах… Даже официантов в ресторанах… Ты понимаешь? Меня бросили! Их смех, их издевки!

«Никогда!» – воскликнул Франсуа. Буддист от неожиданности подпрыгнул. Никогда они не узнают правду». Лучше сдохнуть! Поезд въехал на станцию «Барбес-Рошешуар». Там он вышел.

Мод: Почему на «Барбес-Рошешуар»?

Франсуа: Просто так. Нужно же было где-то сойти. Я был вне себя от бешенства…

Мод: Ты убил ее?

Франсуа: Нет, я ее не убивал.

Мод: Расскажи мне, что было потом.

Франсуа: Когда потом?

Мод: Когда ты вышел из метро. «Барбес» – это там, где магазин «Тати»?

Франсуа: Да. Но он был закрыт. Почему ты спрашиваешь? Тебе там что-нибудь было нужно?

Мод: Как это?

Франсуа: Ладно. Я пошутил…

Мод: Я не поняла…

Франсуа: Я люблю тебя… Иди сюда поближе ко мне.

Стало прохладнее. Франсуа поднялся по мрачной улице Клинянкур и свернул налево к улице Коленкур.

У него такое впечатление, что он в горах. Что он удаляется от Парижа. От города. Попадает в деревню. Монмартр. Здания. Переулки. Лестницы. Железные перила. Мощеные тротуары. Запах земли. Огородов. Из какого-то ресторана доносится запах чеснока. Почему этот запах так успокаивает? Он вызывает у Франсуа одно желание за другим. Улитки. Мягкий белый хлеба. Бордоское вино. Большой ростбиф. С кровью. На двоих. С жареной картошкой, посыпанной петрушкой. Что еще? Огонь в камине. Просиженный диван. Прогулка по лесу. Кровать. Одеяло. Пододеяльник в красную клетку. Сигарета. Еще вино. Поцелуи. Пропахшие чесноком. Никотином. Спиртным. Женщина. Запустить руки в ее волосы. Обнаженная спина. Запах горящих дров… Мод! Где ты? Франсуа разговаривает сам с собой. Он похож на сумасшедшего. Непричесанный. Несчастный. Навстречу ему попадается влюбленная пара. Они молоды. Они обнимаются и смеются. Как это странно – смеяться. Франсуа и Мод никогда по-настоящему не смеялись вместе. А ведь женщины любят, когда их смешат. Франсуа смеется иначе, чем все. Он смеется внутренним смехом… Мод часто упрекала его за насмешки… Ты все превращаешь в фарс! Но он не виноват… Так легче жить… В один прекрасный день они задохнутся от своего смеха, эти идиоты. Конец улицы Жюно. Открыто бистро. Хозяева устроили вечеринку. Частное мероприятие. Франсуа стоит на пороге в нерешительности. Все присутствующие вдруг перестали говорить. Перестали пить. Перестали курить. Они в недоумении. Что ему здесь надо, этому типу?

– Можно войти?

– Заходите. – Ему указывают на столик у окна.

Они снова смеются. И эти туда же. Идиоты.

Франсуа заказывает аперитив «Кир». Виноградные лозы на городской стене.

– Шеф! Еще раз то же самое!

Он изображает завсегдатая. Ему это нравится. В Сен-Жермен-де-Пре это выражение слишком затаскано, а здесь слова еще не утратили своего смысла.

Другие. Враги. Злопыхатели. Они. Те, о ком: «А что скажут люди?» Франсуа думает о них. О тех, кто будет смаковать новость. Как же ее им сообщить?

–  От меня ушла Мод! – реплика Франсуа непринужденным тоном.

–  Бедный мой старина! – ответная реплика удрученного собеседника.

Стать одновременно бедным и стариком! Нет, это недопустимо! Итак, все сначала…

– Я бросил Мод! – развязный тон Франсуа.

–  Вот как! Почему? – Собеседник обескуражен. Ведь Мод была потрясающей.

–  Она меня достала…

Стоп! У меня появилась идея получше!

–  Я бросил Мод!

–  Вот как! Почему?

–  Она была слишком молода…

Нет, не подходит! Это меня сразу состарит… Ты когда-нибудь видел, чтобы мужчина считал женщину слишком молодой?

–  Я бросил Мод!

– Правда? А почему?

– Мы престали заниматься сексом!

«Почему?» – возникнет вопрос. «Потому что она его больше не хотела». – «Не хотела? Почему?» – спросит его собеседник. «Потому что он ее не удовлетворял».

Нет! Никогда нельзя говорить, что твоя женщина не спит с тобой… Это всегда обернется против тебя!

Итак, что же делать?

–  Мы с Мод расстались… По обоюдному соглашению… Мы слишком любили друг друга… Это нас истощало… Лишало свободы… Лишало способности думать…

– Я и не знал, что ты троцкист…

–  Кто?

Последний дубль.

Мод умерла!.. Собеседник уставился на тебя, глаза его похожи на две круглые лепешки… Он заикается… Краснеет… То, что ты сказал, настолько пугающе, что он спешит ретироваться… Он тебя ни о чем не спросит! Мод умерла! Это так просто. Как я сразу не додумался?

– Шеф! Сигареты есть?

– «Мальборо».

– Лайт?

– Нет!

– Маленькая пачка?

– Нет, большая.

Франсуа колеблется. Он хотел бы для начала маленькую пачку «Мальборо лайт». Но он соглашается! Вот уже три года, как он бросил курить. Он поднимает листик из фольги. Видит двадцать аккуратно уложенных сигарет. Мод испарилась… Теперь можно спокойно подыхать от рака легких! Мод, скажи, почему мы с тобой никогда не заходились безудержным смехом?

– А спички?… Спасибо.

Он зажигает сигарету. Вдыхает дым. Слюнявит фильтр. Как начинающий курильщик Я не хочу возвращаться домой один… Я не хочу жить один… Ты бы предпочла, чтобы я изображал из себя Арлекина… Но жизнь – это не спектакль… Жизнь – это непрекращающийся антракт! Когда любят, не играют роль!

Хозяин ресторана приносит ему счет.

– Мы закрываемся…

– Чтоб тебя… Есть тут какое-нибудь кафе в округе?

– На площади Клиши… Прямо по улице…

Прямо! Надо еще суметь идти прямо! Я вылакал четыре «Кира»… Come back to Paris! Welcome to place Clichy! Ciao Montmartre! Машины двигаются беспорядочно, наугад… Как я… Они вращаются по кругу, включив автопилот… Смотри-ка, «Симка-1000»! А где нейлоновый спортивный костюм «Адидас»? Revival! Это модно… Эти агрессивные огни… Я не могу идти домой… Я уже рядом с кварталом секс-шопов, если я не совсем… Сов семь… Раньше здесь был клуб… Где он был? Yesse! Over the rainbow… Улица Клиши… Только бы перейти через эту проклятую площадь так, чтобы не задавили! Мод! Почему ты ушла от меня?

Я вошел в бильярдную «Академия». За двадцать лет там ничего не изменилось. Все та же забегаловка. Почему-то это успокаивает. Особенно когда твоя жизнь идет под откос. И помогает забыть действительность. Я взял в баре пиво и прислонился к старой батарее. Я думал ни о чем. Это приятно, думать ни о чем. Ты когда-нибудь произносила слово «ничто» несколько раз подряд? Попробуй. Ты почувствуешь, как от этого слова тебя пробирает.

В голове у меня было пусто. Звук сталкивающихся шаров убаюкивал. В конце концов я привык. К дыму сигарет. К запаху обуви и пота. Мужскому запаху. Их футболки и рубашки вылезали из брюк. Видны были резинки трусов. И жир их животов. Я видел засыпанный пеплом пол. Я посмотрел на свое отражение в зеркале. Пиво пенилось и вытекало из стакана мне на руку. Я слизал его. На мне росла шерсть. Я был похож на умывающегося кота. Мяу… Я подумал о твоем пушистом бугорке. Неоновые лампы на потолке мигали не переставая. От этого в глазах искрило. Шум в помещении усиливался. Голоса звучали как бы в замедленном темпе. Я подошел к одному из игроков и шепнул ему на ухо: «Ты ошибся. Ты поставил диск в 45 оборотов на 33». Тип посмотрел на меня. У него во рту была металлическая конструкция. Мне вспомнился акромегал из «Джеймса Бонда». Я ретировался. Мне стало страшно. Не хотелось подыхать.

В итоге я отправился в другое место. В другое кафе. На угол улицы Клиши и моста Коленкур. Фонари заливали улицу оранжевым светом. Мне это нравилось. Но у меня болели глаза. И голова. Я уединился в глубине зала, за столиком, стоявшим немного на отшибе. Я заказал двойной эспрессо и стакан воды. Мне хотелось прижаться к тебе всем телом. В нашей постели. Теплой и уютной. Я просунул ладони себе между бедер. И начал ждать.

В зал ввалила целая толпа туристов. Немцев. Они, наверное, возвращались со спектакля в «Мулен Руж»! А я никогда не был ни в «Мулен Руж», ни в «Фоли-Бержер», ни в «Альказар»… К тому же было уже слишком поздно… Я подумал, хотелось ли тебе ходить в подобные заведения… Я спросил себя, чем ты вообще любила заниматься со мной. Я почувствовал, что снова злюсь на тебя… Потом я поднял руку, чтобы попросить счет. Подошел официант. И тогда я сказал:

– Маленький кофе!

Я остался. Мне не следовало этого делать. Именно тогда все и началось.

* * *

Ты была там. В нескольких метрах от меня. Я наблюдал за тобой.

«Мод?» – позвал я тебя. Я был потрясен.

Мод: Это была она?

…Ты закурила. Потом положила зажигалку на пачку сигарет. «Мне очень жаль!» У тебя был хриплый голос. «Я – Тина…»

Мод: Эта была она! Тина. Тина Грюбер!

«Извините, вы очень похожи на одну мою знакомую…» Я сказал «одну знакомую»… Я не сказал «на мою жену»… Девушка улыбнулась. Потом что-то сказала мне. Не знаю что. Я не слушал. Она была похожа на тебя, и это причиняло мне боль.

Мод: Она была так сильно похожа на меня?

Она провела рукой по волосам… Спросила, не жду ли я свою знакомую. Я ответил, что нет. Тогда она поинтересовалась, не составлю ли я ей компанию… Я ответил: «Если хочешь!» Я подвинулся, освобождая ей место. У нее был отсутствующий вид. А я был с тобой.

Я спрашивал себя, пришла ли она с той группой немцев.

Я спрашивал себя, проститутка ли она.

Я спрашивал себя, сколько она возьмет.

Вслух я спросил, что она делает в этом кафе. Она ответила, мол, ничего. Я сказал: «А-а». Она добавила: «Пью с тобой». Я ответил: «Ах вот как». Логично. Идиотский разговор. А что, по-твоему, я должен был ответить? Мне нечего было сказать. Мне хотелось лишь смотреть на нее. И думать о той, что покинула меня. Я начинал клевать носом. Она разбудила меня, дотронувшись до плеча. Немцы выходили из кафе. После них осталась странная звенящая тишина. Я спросил: «Ты не идешь с ними?» Я сказал это просто так Она ведь тоже была немкой. Она ответила: «Я путешествую одна. Я свободна. Ich bin frei…» Я воспринял это как аванс.

Я ласкал ее волосы. Они были светлые и шелковистые. Как твои. Я очертил рукой букву «О», но не смог почувствовать под пальцами нежность твоей кожи.

У нее был отсутствующий вид. У меня тоже, ведь я был с тобой. Я обхватил руками ее груди. Потому что это были твои груди. Она молчала. У нее по-прежнему был отсутствующий вид. Все время. Я ласкал ее грудь. Твою грудь. Я уже не знал, чья это грудь. Мне было так тоскливо. Она отвечала на ласки… Я спросил ее: «Тебе нравится?» Она пробормотала: «Да». Я прошептал ей на ухо: «В какой ты гостинице?» От страха у нее искривились губы… «Нет! Не в гостиницу… к тебе… сейчас!»

…Мы остановились в каком-то переулке возле кладбища. Я прижал ее к стене. Она обхватила меня ногами за талию. Наши движения были лихорадочными и беспорядочными. Как будто мы уже знали, как мало нам отпущено. В такси мы изнемогали от слепого вожделения. Было как-то ужасно тоскливо. Нам нечего было сказать друг другу.

…Не знаю, зачем я привез ее к себе… Мне хотелось сказать: «Уходи!» Я же сказал: «Входи». И предложил вина.

Она устроилась в одном из кресел в гостиной…

Мод: В каком?

Франсуа: Что – в каком?

Мод: Справа или слева?

Франсуа: Не знаю…

Мод: Возле камина? В котором я сидела в первый раз?

Франсуа: Не знаю… Не помню…

Мод и Франсуа молчат. Они думают о двух креслах в квартире на улице Принцессы. Два кресла, обитые коричневым плюшем. Франсуа улыбается и произносит:

– Ты ревнуешь?

Мод: А потом? Что случилось потом, Франсуа?

Франсуа: Любимая моя» Иди сюда, поближе ко мне…

…Она села. Нет, не в твое кресло. Она сперва хотела. Но я ей не позволил. Я никогда бы не разрешил ей сесть в твое кресло.

Мод улыбается. Она придвинулась к Франсуа.

Девушка закурила.

Скинула туфли.

Спросила, где туалет.

Я вспомнил, в каком виде оставил его перед уходом из дома, и смутился… Я сказал ей: «Подожди!» Все моющие средства были на кухне… В общем, все было довольно сложно…

Мод: Они были в туалете…

Франсуа: Кто?

Мод: Моющие средства. Тебе не нужно было идти на кухню…

Франсуа: Правда? Я не знал…

Мод: Теперь ты знаешь. На будущее.

Франсуа: Да, теперь я буду знать. На будущее.

Мод: Короче?

Франсуа: Да. Короче!

Как бы то ни было… я ничего не мыл. Я указал ей на спальню. Очень практично, когда в спальне есть ванная комната… Тина прошла рядом.

Мод: Ты назвал ее Тина…

Франсуа: Ее так звали… Тина…

Мод: Тина Грюбер.

Франсуа: Грюбер? Я не знал…

Мод: Ты не мог всего знать…

Франсуа: Нет. Я ничего не знал.

Мод: А дальше, Франсуа?

… Дальше?… Я снова ненавидел тебя. Я заметил в прихожей ключи, кольцо и браслет. Действительность всюду настигала меня. Ты все спланировала заранее. Это… было… как будто… ты уже умерла. Для меня.

Мод: Ты убил ее?

Франсуа: Нет. Я не убивал ее.

Мод: Что произошло?

Я вынул из шкатулки в прихожей все безделушки и спрятал их в ящик стола. В конце концов, я понятия не имел, что это за девица.

Мод: Ты поступил правильно…

Мод показалось, что она теряет рассудок. Ветер завывал с удвоенной силой. Он громыхал черепицей и проникал сквозь деревянную обшивку стен. Мод представила себе разбушевавшийся океан. И вырванные с корнем кокосовые пальмы, уносимые волнами. И дома, приподнятые ветром от земли и разбитые вдребезги. Мод натянула на плечи простыню. Она дрожала. Майкл превратился в тень, витающую где-то между Нью-Йорком и Парижем. Ветер уносил ее. Мод готова была встретить смерть на острове Сен-Бартельми. Голос Франсуа звучал так волшебно. Он дарил покой. Умереть, как герои Шекспира. А потом любить друг друга, как любовники Шагала. Высоко в небе… Этот флакон… И этот сироп, который он заставил ее выпить… Он лишал ее разума… Лишал сознания… Она сжала кулак Чего-то не хватало. Эта выпуклость. Горячая. Живая. Медленно бьющаяся. Человеческое сердце. Она закрыла глаза. Пульсация в низу живота обжигала плоть. Вожделение было таким живым, таким мощным. Таким реальным. Оно разрушало чары. Оно преграждало смерти путь. Ветер снаружи дул все сильнее и сильнее.

* * *

…Мне не понравились ее духи – мускусный тяжелый запах.

…Ни ее груди.

…Ни ее волосы.

Она терзала мой член, а я смотрел в потолок. До неприличия долго я не мог возбудиться. Чтобы ускорить события, она взяла мой пенис в рот. Это подействовало. Я кончил. У нее был разочарованный вид. Мне же было наплевать. Я пошел поставить компакт-диск. Старый альбом «Роллинг стоунз». Потом вернулся. Простыни пропитались ее запахом. «Angie! Oh, Angie!» Я включил песню на повтор. Потом зажег сигарету. Для нее. От ее сигареты я прикурил свою. Нам нечего было сказать друг другу. Звучал голос Мика Джаггера. И от него меня пробирало до костей.

Она пошла в ванную со своей сумочкой. А я почему-то думал об Англии. Наверное, из-за Джаггера. Внезапно я осознал, что мы никогда не путешествовали вдвоем. Ни смеялись, ни путешествовали. Тогда я спросил себя: «А чем же вообще мы занимались, кроме секса?»

Потом раздался глухой звук. Я испугался. Я встал. Тина лежала на полу… Ее дыхание было едва уловимо. Я не осмелился притронуться к ней. Сердце мое готово было разорваться. Я закричал: «Тина! Все в порядке? Тина! Ответь мне!» Она молчала.

Мод: А что было потом, Франсуа?

…Я произнес ее имя в последний раз. Тина, и точка. Я был потрясен. Я заметил возле ее ноздри следы порошка.

Мод: Ну и?…

…Я позвонил в «скорую помощь» и в службу «SOS – вызов врачей на дом».

Мод: Так и надо было. Ты все правильно сделал. Тебе не в чем себя упрекнуть…

…За исключением того, что я снова вошел в ванную.

Мод: И?…

…И ликвидировал следы кокаина. Я вытер ей нос. Потом взял ее сумочку. И спрятал.

Мод: Но почему? Почему ты это сделал?

Мод не знает, испытывает ли она негодование или безразличие. Она берет руку Франсуа и встряхивает ее.

Франсуа: Я не знаю.

…Приехал врач. Я плакал… Не переставая. Я сказал ему, что ты моя жена. То есть что она моя жена. Я произнес твое имя… Я умолял: «Спасите ее!» Я совсем сошел с ума. Я уже не понимал, кто есть кто… Это меня убивало… Видеть тебя… бездыханную. Этот тип опустился возле тебя на колени и стал творить молитвы.

Мод: Но Франсуа! Это был врач. А врачи не молятся!

Голос Франсуа дрожит…

…Вдруг все показалось мне предельно ясным. Стать вдовцом – вот единственная возможность избежать унижения. Вспомни… «Моя жена умерла!» И занавес. Какое великолепное объяснение! Чтобы уберечься от насмешек и презрения других… И я продолжал повторять твое имя… Мод! Мод! Мод!

Мод: Боже мой! Но ты отдавал себе отчет?…

…Толпа мужчин в белых пижамах продефилировала по квартире. Чтобы забрать тебя… Франсуа пытается сдержать всхлип… У них в руках были «Калашниковы»… Они были члены вооруженной группы… Они разложили свое оружие на полу… Дурацкие предметы. Которые они надували. Приборы. Трубки… Я совершенно утратил чувство реальности. Все было как в замедленном кино. Потом, наоборот, как в ускоренном. Как в старом немом фильме. Я не знаю. Жизнь была сюрреалистична… Они подошли ко мне. Я ничего не понимал. Что они говорят? Их лица были искажены. Слишком близкой съемкой. Любительская камера. Звук тоже никудышный… Сделай погромче, черт побери, мне ничего не слышно! Это не я! Я не убивал… Клянусь вам! Но что они там делают? Уборку, что ли? Эй, космонавт, что это за мешок ты взваливаешь себе за спину? Ты хочешь засунуть туда труп? Мне не знакомо это тело! Я даже не был внутри. Я ничего не слышу… Черт подери… Что они все хотят? Что они там говорят?

Франсуа не может сдержать поток слез.

…Я надеялся, что они ее спасут, понимаешь? Я был уверен, что ее спасут! Но они оставили ее мне!..

Мод берет руку Франсуа и сжимает ее. Франсуа успокаивается.

…Что я мог сделать? Повернуть все вспять? Было слишком поздно! Все было против меня. У меня не было никакой возможности доказать свою невиновность. Ни малейшей! Как, по-твоему, я должен был защищаться? После того как я ревел над трупом жены, сказать: «Sorry! Я ошибся. Это не моя супружница!» Нет, Мод… Я попался. У меня не было выбора… Надо было продолжать в том же духе… Я запутался в собственной лжи… И чем больше я в ней увязал, тем меньше оставалось шансов выпутаться… Я был в отчаянии… Мик Джаггер продолжал петь «Angie». Никому не пришло в голову выключить проигрыватель. Я снова заплакал… Но на этот раз по-настоящему… Нет, пожалуй, я все время плакал по-настоящему… Поэтому мне все и верили…

* * *

Франсуа зажигает сигарету и откидывает одеяло.

Франсуа: Жарко… Ты не находишь?

Мод: Да, пожалуй…

Франсуа: Ветер стих… Ураган удаляется.

Франсуа нажимает на выключатель. Лопасти вентилятора начинают медленно крутиться. На острове восстановили электричество.

Франсуа: Так лучше?

Мод: Да, так лучше…

Франсуа: Мод, я люблю тебя.

Мод: Они придут сюда…

Франсуа: Мне так хорошо…

Мод: Тебе надо уходить…

Франсуа: Я хочу тебя…

Мод: Тебе надо исчезнуть с этого острова, Франсуа!

Франсуа: Никогда!

Вдруг начинает лить как из ведра. Потоки воды обрушиваются на Сен-Бартельми. Хлещут по листве деревьев. Барабанят в окна домов. Стучат по крышам.

Франсуа: Я обожаю этот климат…

Мод: Я тоже…

Франсуа: Эту тропическую влажность. Эту мокрую землю. Эти запахи. Эти цветы. Эти цвета... Почему мы никогда не путешествовали вдвоем?

Мод: Я не знаю… Должно быть, мы по ошибке попали не в ту историю любви…

Франсуа: А смех? Почему мы никогда не смеялись вместе?

Мод: Я не знаю… Наверное, потому что любовь всегда печальна?

Франсуа: Вот! Вот где мы ошиблись… Любовь должна быть радостной…

Из груди Мод вырывается рыдание.

Франсуа: Почему ты плачешь?

Мод: Не знаю… Мне страшно…

Франсуа: Скажи, что ты любишь меня… Даже если это и неправда…

Мод: Я люблю тебя… И это правда.

Дождь окутывает дом серебристой паутиной, сотканной из слез.

Они смотрят друг на друга. Она чувствует его желание. От него исходит первозданная мужественность. Чистая и дикая.

Дождь.

Запах.

Влага.

Франсуа стягивает джинсы. Потом трусы. Горячая волна окатывает Мод. Похожая на головокружение. В их тела она проникает одновременно. «Иди сюда!» – тихо шепчет она.

Мод думает о том, что чуть было не умерла. Что нужно проживать каждое отпущенное тебе мгновение. Что ненависть – это обратная сторона страсти. Что она любит Майкла и при этом никогда не переставала любить Франсуа. Она закрывает глаза и с головой погружается в наслаждение.

Ты жива, Мод… Ты дышишь. Под моими руками. Я люблю тебя. Твою кожу. Твою грудь. Я вдыхаю тебя. Пью… Пью каждую твою частицу… Я погружаюсь… Проваливаюсь… Я люблю тебя… Да…

Желание Франсуа нарастает… Он сдерживает себя… Внезапно он слышит шум и замирает. Его мускулы парализованы. Из груди его вырывается хрип. Как крик отчаяния. О, моя любовь…

Мод: Что с тобой?

Франсуа говорит шепотом. Его дыхание прерывисто: Они здесь…

Мод: Кто?

Франсуа: Полицейские… Тихо…

Мод: Боже мой!

Франсуа: Кричи, Мод!

Мод: Что?

Франсуа: Кричи! Как будто я тебя насилую!

Мод: Ты сошел с ума…

Франсуа: Кричи! Ради бога!

Мод: Нет!

Мод плачет. От стыда. От страха. Все перемешалось. Сожаление. Упреки. Желание продолжать. Желание продлить. Она крепче обхватывает ногами талию Франсуа… Сколько лет без тебя? Массон… Я вам все объясню! Майкл… Наши планы на будущее. Наши обещания. Растоптанные… Мое предательство. Мое непостоянство. Простишь ли ты когда-нибудь? Она вцепляется в плечи Франсуа. Нет, ты никогда не поймешь! Мою страсть… Мою любовь… Мою ненависть… Это он… Мод всхлипывает. Это он все начал…

Франсуа: Убери руки… Мод… Перестань!..

Франсуа сильно бьет ее по почкам. Яростно. Потом еще раз. Чтобы высвободиться из ее объятий.

Мод: Нет!

Франсуа: Я тебя изнасиловал… Ты поняла?!

Мод: Не-е-ет!

Франсуа: Я изнасиловал тебя!

Мод: Нет!

Франсуа: Они окружили дом. Разреши мне спасти тебя!..

Франсуа стискивает пальцами горло Мод, шепча при этом: «Прости, любовь моя…» Он нажимает сильнее. Мод задыхается. Пытается убрать его руку. Оторвать пальцы. Она широко распахивает обезумевшие глаза. Умоляет взглядом Франсуа. Ее сердце готово выскочить из груди. Систолическая кавалькада. В ту же секунду она впадает в оцепенение… Голова тяжелеет… Конечности затекают… Мод вдруг понимает, что Франсуа убьет ее… Она пытается сопротивляться… Но ее мышцы парализованы… Она умрет… Задушенная… Майкл никогда не узнает, что я занималась любовью по собственной воле… Внезапно Франсуа ослабляет хватку… Впускает в легкие немного воздуха… Мод судорожно хватает его ртом… Вдруг все вокруг взрывается. Окно рассыпается фонтаном стеклянных брызг… В этот момент Франсуа убирает руки… Слегка касается губ Мод… Ты скажешь им… Что я сначала изнасиловал тебя, а потом пытался убить… В дом врываются какие-то люди. Обрети свободу… Приказы отданы… Но никогда не забывай меня… Грохот выстрела… Мод кричит… Франсуа выпрямляется…

Прохлада двух стальных стволов, приставленных к его вискам… С каждой стороны по полицейскому… Руки за спину! Сухой скрежет наручников… Франсуа отбрасывают назад, он стоит на кровати на коленях. Он наклонился и шепчет: «Я вернусь за тобой!» Ему приказывают замолчать. Удар полицейской дубинки. Франсуа валится на пол.

Массон обращается к Мод. Но она его не слышит. Он старательно артикулирует каждое слово. Но она не реагирует. Она смотрит на него с отрешенным видом. Она очень бледна. Массон отдает по рации приказания. Мод натягивает простыню на плечи, но ткань соскальзывает, обнажая грудь. Массон протягивает Мод простыню. Мод берет ее. Она держит ее в руке. На Франсуа обрушиваются оскорбления и ругань. И удары… Мод кричит… Отпустите его! Но ни звука не вырывается из ее рта. Ее горло онемело от боли. Он это сделал… ради меня. Она встает. Как автомат. Простыня падает к ее ногам.

Майкл подходит к Массону. У него мертвенно-бледное лицо. Страх все еще не отпустил его. Это бесконечное ожидание, когда они застряли на острове Сен-Мартен. Этот нескончаемый циклон. Самые страшные картины в воображении. И полнейшее бессилие.

Майкл немного пошатывается. Он раскрывает объятия. Он идет навстречу Мод. Она отступает… Трясет головой… Поворачивается к Франсуа. Ее губы дрожат. Подбородок морщится. Она уже не может сдержать слез. Майкл бормочет: «Я здесь…» Она отстраняется… Значит, он ничего не понимает… Нет. Он снова приближается. Обнимает ее. Она его отталкивает. Майкл разжимает объятия. Трет глаза… Кошмар продолжается… Что случилось? Он бросает на Массона полный отчаяния взгляд. Тот пристально смотрит на Мод. Пытается докопаться до истины. Она же не сводит глаз с Франсуа. Ее сотрясают рыдания.

Франсуа кричит Майклу: «Она моя! Я ее изнасиловал… Козел!» Майкл истошно кричит. Он бросается на Франсуа. Мод тоже кричит. Массон вмешивается. Он пытается разнять двух мужчин. Он ревет. Он требует, чтобы Франсуа немедленно вывели из этого дома.

Они остаются втроем. В спальне. Майкл сидит в углу, в стороне, и хранит молчание. Плечи его сгорблены. Мод выключает вентилятор и поднимает с пола свои вещи. Она медленно одевается. Массон хочет, чтобы молодую женщину осмотрел врач. Он говорит ей об этом. Она отказывается. Он замечает у нее на шее синяки и обращает на это ее внимание. Мод поворачивается к нему вполоборота и отвечает: «Это пустяки!»

Массон объясняет ее поведение Майклу… Жертва защищает своего агрессора». Стокгольмский синдром» Похлопывает его по плечу в знак расположения. Но Массон и сам раздавлен. Оглушен. Еще немного, и он совсем сдаст!

Франсуа волочат по полу. За ноги. Дождь перестал… Его рот залеплен грязью… Франсуа отплевывается… Каменная стена обрушилась… Франсуа встает на ноги. Гордый и надменный. Похожий на глиняного истукана. Он выпячивает грудь. Вдыхает воздух. Его легкие заполняет запах моря и плюмерий… Франсуа наслаждается последними глотками свободы. Аромат Мод улетучивается… Уносится с легким морским бризом… Франсуа вспоминает все. Глаза его озаряются светом. Взгляд смягчается. Он улыбается.