«Декабрь – самый красивый месяц года», – подумала Мод Кан, глядя на пробуждающийся Нью-Йорк Она смотрела в большое, до пола, окно своей однокомнатной квартиры и пыталась представить, какая погода на улице. Но с девятнадцатого этажа трудно было что-либо различить. Лишь сгорбленные спины прохожих наводили на мысль о сильном морозе. Небо сияло пронзительной синевой. Рождество было уже не за горами.
Она включила телевизор. На ее любимом кабельном канале застыл кадр: башни-близнецы Всемирного торгового центра. По экрану бежала надпись «Remember». [10]Запомни (англ.).
Календарь показывал 11 декабря 2001 г. Не проходило и дня без того, чтобы она об этом не думала. Она полила свой pancake [11]Оладья (англ.).
кленовым сиропом и сделала первый глоток кофе. Отныне она чувствовала себя коренной американкой.
Она пролистала журнал «Elle», который покупала за бешеные деньги в газетном киоске за Метрополитен-опера. Затем заглянула в «Time Out New York» – посмотреть, что идет в «Анжелике», одном из немногих кинотеатров, где показывали французские фильмы.
Выставка, посвященная искусству сервировки стола, только что закончилась. За те три недели, что она шла, у Мод не выдалось ни одного свободного выходного, и теперь она твердо намеревалась насладиться заслуженным отдыхом.
Она включила ноутбук, просмотрела электронную почту, написала письмо Мари, своей лучшей подруге, жившей в Париже, после чего пошла в ванную.
Она задумалась о том, что наденет 31 декабря. Друзья ее брата Пьера пригласили встречать Новый год у них в Гринвиче. Она, правда, предпочла бы остаться у себя в Манхэттене, а не тащиться в Коннектикут, но других предложений у нее не было. Оставалось надеяться, что Пьер догадается заказать ей машину напрокат и что дороги не слишком занесет снегом.
В девять часов Мод уже была на улице. Она обожала гулять по нью-йоркским улицам – просто так, куда глаза глядят. Ей стало холодно. Она подняла воротник парки и надела перчатки. Часто по субботам – но это было раньше – она спускалась по Черч-стрит до банковского квартала. Ей нравилась умиротворенная атмосфера, которая царила там в выходные, резко контрастируя с деловой лихорадкой будней. Но теперь она избегала этого района. В последний раз, когда она там была, ей показалось, что даже тротуары исходят плачем. Как если бы земля в том месте сомкнулась над одним из самых чудовищных в мире кладбищ, над адом, где души не находили себе успокоения, продолжая страдать.
Она пошла по Леонард-стрит по направлению к Чайна-тауну. На углу Лафайет-стрит она купила «The New Yorker» и зашла в маленький бар, насквозь пропахший беконом. Официантка приняла заказ и принесла ей кофе. Мод завела дурную привычку в выходные завтракать дважды: в первый раз у себя дома, а во второй – где-нибудь в забегаловке, причем забегаловку она выбирала максимально безликой. Ей казалось, что такого рода заведения более других пронизаны местным колоритом.
В журнале оказалось несколько статей про Альбера Коэна, и ей даже захотелось перечитать его «Солал».
В кармане брюк завибрировал мобильный. Она быстро достала телефон – на экране высветился номер матери.
– Да, мама?
– Где ты, дорогая?
– На улице.
– Ну, об этом я догадываюсь: я только что звонила тебе домой!
– У тебя все в порядке?
– Да, все отлично. Может, пообедаешь с нами?
– Нет-нет, спасибо… У меня масса дел.
– Каких, например?
– Ммм… Подобрать себе что-нибудь на Новый год, прикупить книжек… Ну и тому подобное…
– Пьер сказал, что вы едете к его друзьям в Коннектикут?
– Да.
– Надеюсь, ты там кого-нибудь встретишь!
– Мама! Прошу тебя!
– А что такого?
– Перестань…
Мод улыбалась краешком губ.
– Мама, я сейчас не могу разговаривать. Я тебе перезвоню.
Она дала отбой и включила автоответчик. Затем спокойно продолжила чтение.
* * *
В декабре Париж был темным и промозглым. Он поднял воротник куртки и закурил сигарету. Казалось, что дождь никогда не остановится.
Со времени похорон, после которых прошло уже полгода, Франсуа отдалился от своих друзей. Его все реже звали в гости, как если бы смерть или горе были заразной болезнью. Единственными, кто по-прежнему приглашал его, были Франк и Барбара Франсуа с ностальгией вспоминал о том утре, когда она его ласкала. Обида Барбары была, по крайней мере, естественной. А вот все остальные! Из-за своего дурацкого сочувствия они старательно избегали говорить при нем обо всем, что так или иначе связано со счастьем, как, например, дети или будущий отпуск Франсуа все меньше засиживался на этих выхолощенных ужинах и всякий раз клялся себе, что больше никогда сюда не вернется. Но все равно возвращался. Одиночество – это не для него! На работе – та же песня. Коллеги стеснялись разговаривать в его присутствии о пустых мелочах, наполняющих человеческое существование. Франсуа вздохнул. Он овдовел, но с этим нужно было как-то жить.
Пересекая бульвар Сен-Жермен, чтобы попасть на улицу Сены, Франсуа остановился посреди проезжей части. Раздались гудки автомобилей, но ему не было до них никакого дела. У него больше не было будущего. Болезнь подтачивала его плоть и разум. И с каким бы усердием ни посещал он лучшие секс-шопы города, его любимый орган по-прежнему оставался бесполезным вялым отростком. Вначале он хотел было снова обратиться к психоаналитику, но затем передумал. Ибо в глубине души отлично знал причины собственного бессилия.
Первым, чем он занимался, вернувшись с работы, была мастурбация. Однако результат никогда не оказывался адекватным затраченным усилиям. Тогда он в отчаянии садился за компьютер и с головой уходил в киберпространство. Вот уже несколько лет он был членом дискуссионной группы, объединявшей программистов, университетских преподавателей и философов со всего мира. Они обменивались мнениями по поводу искусственного интеллекта и сопоставляли результаты своих исследований. Это увлечение стало для Франсуа единственным способом хоть как-то держаться на плаву, и он посвящал ему все вечера.
* * *
Мод носила только брюки, что значительно усложняло дело: за три дня до Нового года в магазинах были представлены исключительно вечерние платья. По крайней мере на Мэдиссон-стрит и Пятой авеню.
Мод подумала об этом примерно в квартале от Чайна-тауна. Она не спеша пересекла Колумбус-парк Ей нравилось это место. Его невозможно было представить без групп пожилых китайцев, игравших в маджонг или кости. Пожалуй, это был самый необычный уголок квартала.
Она вышла из парка на Молберри-стрит и принялась за поиски праздничного наряда. Довольно скоро ей попалось то, что хотелось: широкие брюки из черного шелка, дополненные поясом с нежным пурпурным отливом. Мод подобрала к брюкам туфли на плоской подошве и неброский верх из той же коллекции. Посмотревшись в зеркало, она осталась довольна своим отражением. Все выглядело очень стильно. В «Саксе» или в Сохо такой комплект обошелся бы ей в три раза дороже.
Было уже около часа, когда она завернула в небольшой ресторанчик, где подавали дим сум. Она обожала все, что готовили на пару, к тому же она находила, что такая пища легче усваивается. Какое-то время она оглядывала посетителей вокруг себя, затем подозвала официантку. Та толкала перед собой тележку, от которой исходил аппетитный аромат. Мод сделала ей заказ и снова погрузилась в чтение газеты. После обеда она села в метро на станции «Канал-стрит» и доехала до 23-й улицы: на углу Шестой авеню и 22-й улицы находился книжный магазин «Варне энд Нобл».
По дороге Мод попалась стайка молоденьких девушек Они были одеты столь эксцентрично, что она приняла их за студенток Института дизайна и моды, который находился в паре кварталов отсюда. Она улыбнулась им. В памяти неожиданно промелькнули картины прежней студенческой жизни. Она возвела глаза к небу, словно эти воспоминания раздражали ее, и пожала плечами. В голове неотвязно крутилась песенка Лайзы Миннелли «Нью-Йорк, Нью-Йорк». В этом городе она чувствовала себя свободной!..
Она ничего не имела против «Риццоли» с его роскошной деревянной резьбой, но все же ее любимым книжным магазином по-прежнему оставался «Барнс». Возможно, потому, что покупатели могли слоняться по нему сколько угодно. Иногда она заходила в «Варне» просто так, чтобы вдохнуть царившей там атмосферы или выпить чашечку кофе, листая очередную книгу.
В проходах между стеллажами всегда было тесно Еще бы, ведь здесь можно было отыскать какое-нибудь редкое издание, недостающее звено научной статьи или диссертации. Согнувшись, встав на колени, люди шарили, раскапывали, выискивали. Мод отдавалась во власть мечтаний. Скользя по страницам, теряясь в лабиринте слов, кружась по серпантину строчек, она путешествовала. Открывая для себя новые уголки, она вдыхала запахи, изобретала цвета. Вселялась в то или иное тело, проникала в сознание, наполнялась чужими эмоциями. «Книжный магазин, – часто говорила она себе, – сродни машине времени. Здесь можно пронестись сквозь тьму веков, заглянуть в отдаленное будущее и снова вернуться в глубокое прошлое. Можно вобрать в себя книжный лист, заглотить его, внести в память, сделать частичкой самого себя. Разделить его с окружающими, до бесконечности передавая от одного к другому…»
Погрузившись в мысли, она остановилась перед полкой французской литературы, ища книгу Альбера Коэна. Рука ее перебирала корешки изданий на букву «К», когда вдруг неожиданно коснулась другой руки.
– Sorry1 – машинально вырвалось у нее.
– Ничего страшного, мадемуазель!
Она подняла глаза на незнакомого мужчину который приветливо глядел на нее.
– Вы француженка?
– Да…
– Я тоже…
Мод изобразила дежурную улыбку и сняла с полки «Солал» из серии «Фолио».
– Вы здесь в отпуске? – продолжал расспрашивать мужчина.
– Нет… не совсем.
Она хотела было отойти, но затем, вспомнив, что американцы достигли необычайного мастерства в умении обмениваться банальностями, сочла себя обязанной вежливо поинтересоваться:
– А вы?
– Я?
– Вы здесь в отпуске?
– Нет! – Это его рассмешило. – Вовсе нет.
Мод не поняла, что смешного было в ее вопросе, ведь она всего-навсего переадресовала ему его же вопрос!
– У вас найдется время на чашечку кофе с соотечественником? Мне необходимо подкрепиться… Я битый час пытался отыскать тут одну книгу, а сейчас вот узнал, что она больше не издается!
– Да?! А что именно вы искали?
– Так… Ничего особенного…
Уж не выдумал ли он всю эту историю с книгой прямо на ходу? Впрочем, это было не важно, ибо у Мод неожиданно для нее самой вырвалось:
– Ваше предложение очень кстати. Я как раз собиралась в буфет…
Кофейня была на галерее второго этажа. Свежемолотый кофе издавал восхитительный аромат. Мод выбрала смесь незнакомых ей сортов. Пока они устраивались за столиком, она спрашивала себя, с чего бы начать разговор. Поскольку ей нравилось, когда кофе наливают в фарфоровые чашечки, а не в обычные пластиковые стаканчики, которые хрустят, стоит к ним прикоснуться зубами, она это и сказала. Он согласно кивнул и даже повертел чашку перед глазами, но все же казалось, что он не придает этому большое значение.
– Вы не хотите carrot cake? [16]Морковный пирог (англ.).
Здесь его очень вкусно готовят! Или мафин? Хотите мафин?
Она колебалась.
– Я буду то же, что и вы…
Пока ее новый знакомый расплачивался за пирожные у стойки, Мод смерила его взглядом. Рост около метра восьмидесяти, темные вьющиеся волосы. Черный расстегнутый пуховик, а под ним твидовый пиджак и рубашка от Ральфа Лаурена. Элегантный и в то же время непринужденный стиль, который она находила небезынтересным.
Мужчина вернулся к столику, они мельком оглядывали друг друга. Мод совершенно не знала, какую тему избрать. Она отломила ложечкой кусочек морковного пирога. Тот оказался чудовищно сухим.
– Восхитительно! – произнесла она. Затем, чтобы не подавиться, быстро отпила кофе. «Да уж! Это у него, наверное, привычка», – подумала она, снова услышав его смех.
– Мне очень неловко!
– Почему?
– Потому что я посоветовал вам взять этот пирог. Его же невозможно есть!
Мод от души рассмеялась и наконец-то решилась посмотреть ему в глаза. Глаза оказались голубыми.
– Вам часто случается знакомиться с девушка, ми по субботам в «Барнс энд Нобл»?
Ее голос звучал более уверенно. Она сознавала, что рассчитывает на свое женское обаяние.
– Только когда это очаровательные француженки! А если без шуток, то со мной это впервые.
– У вас легкий американский акцент. Вы здесь давно живете?
– Моя мать француженка, а отец американец. Я жил в Париже до восемнадцати лет. До конца средней школы. Затем отец пожелал вернуться в Америку, и высшее образование я получил уже в Нью-Йорке, в архитектурном институте… Я здесь уже четырнадцать лет…
– Так вы архитектор? – спросила она, быстро подсчитывая: восемнадцать плюс четырнадцать – тридцать два.
– Да…
– Прекрасная профессия! А что вы проектируете?
– Так, красивые дома для богатых американцев. А вы чем занимаетесь?
– Я работаю на фирме, которая называется «Кац энд сонс». В отделе…
Но он ее уже не слушал, более того – он взглянул на часы. Мод даже немного обиделась. Затем он и вовсе ее перебил:
– Любите ли вы…
– Брамса?
Она чувствовала себя в шутливом расположении духа. Они рассмеялись…
– Брамса и hot pastrami sandwiches?
– Обожаю! При условии, что в них кладут маринованные огурцы!
– Тогда вот что я вам предлагаю. Я знаю». Правда, сейчас только шесть часов… А во всем, что касается времени, я настоящий американец… Сказать честно, я умираю с голоду! So! [19]В общем (англ.).
Я приглашаю вас поужинать в одном месте… Которое, во-первых, я очень люблю… В котором, во-вторых, обслуживают алжирцы, турки, поляки, евреи и арабы, вместе взятые… И в котором, в-третьих, сэндвичи с копченой говядиной самые вкусные в мире, и на сей раз, клянусь, это так!.. And, last but not least, [20]Последнее, но не менее важное (англ.).
в котором маринованные огурцы можно есть, сколько захочешь!
– Потрясающая перспектива!.. Вы меня убедили!
Мод сама не понимала, почему вдруг испытала огромное облегчение при мысли о том, что ей не придется с ним расставаться.
– Замечательно! Тогда я только отменю одну встречу…
Он вынул мобильный телефон и, встав из-за стола, отошел в сторону. Из вежливости Мод старалась как можно медленнее застегивать свою парку, чтобы дать ему время спокойно поговорить. Она представила, что он звонит какой-то женщине, и испытала совершенно глупый укол ревности. «Бедняжка, у тебя совсем крыша поехала!» – отчитала она саму себя.
Он подошел к ней:
– Ну что, идем?
– Идем!
Ее сердце забилось быстрее. Роман Коэна «Солал» так и остался лежать на столике.
* * *
Они сели в разбитое такси и поехали по Восьмой авеню по направлению к 55-й улице. Водителя звали Туссэн Ляроз. Он был родом с Гаити. Услышав, что пассажиры говорят по-французски, он спросил, не знают ли они некоего Патрика, которого он возил в прошлом году целую неделю; получив отрицательный ответ, он принялся напевать Эдит Пиаф.
Ресторан «Карнеги Дели» находился на Седьмой авеню. Мод была там впервые. Переступив порог, она отметила про себя, что попала в нью-йоркский вариант «Голденберга» в эпоху его величия – был такой ресторан на улице Розье в Париже.
Стоявший в заведении гам напомнил ей столовую. Они пристроились у бара, дожидаясь, пока в первом зале освободится столик. Сотни фотографий с автографами киноактеров и звезд мюзик-холла привносили своеобразную нотку бомонда. Над барной стойкой на огромных мясницких крюках висели батоны салями, размерам которых позавидовал бы сам Гаргантюа. В воздухе витал аппетитный аромат копченой говядины.
Ожидание затянулось, и им пришлось перейти в самый дальний зал. Интуитивно они чувствовали, что схожи в своей слабости к горячим сэндвичам, и осознание этого наполняло их счастьем. Официант, не отличавшийся изящными манерами, протянул им засаленное меню. Они заказали по пиву «Хайнекен» и два горячих сэндвича на хлебе с тмином.
– Видите? Я вас не обманывал, когда говорил про маринованные огурцы!
На столике стояла большая миска, щедро наполненная маринованными огурцами. Мод с аппетитом надкусила один.
– Возьмите горчицы, она настоящая!
Сэндвич оказался таким огромным, что Мод не знала, с какой стороны к нему подступиться. В конце концов она разрезала его пополам.
– Посмотрите! Видите вон ту пару?
Мод обернулась:
– Да.
– Узнаете?
– Нет. А кто это?
– Вуди Аллен и Сун Йи.
– Правда? Неужели?!
– Да нет, я шучу. Просто говорят, что «Карнеги Дели» – это любимый ресторан Вуди Аллена! А все потому, что он снимал здесь одну из сцен своего фильма «Денни Роуз с Бродвея». Но, не считая этого, я никогда его здесь не видел. Вам нравится Вуди Аллен?
– Я его обожаю!
– Отлично!
– А что, если бы я ответила, что терпеть не могу его фильмы?
– Ужасно! Я бы сказал, что это ужасно!
Они рассмеялись.
– Говорят, что в США он менее популярен, чем в Европе. Это действительно так?
– В определенной степени. Точнее, его основные зрители – это ньюйоркцы, а не американцы… Знаете, о чем я сейчас думаю?
– Нет, но вы ведь мне сейчас скажете?
– О том, что ужинаю в данный момент с молодой женщиной и при этом даже не знаю ее имени…
– Вы правы! – Ее голос смягчился. Она продолжила: – Мод. Меня зовут Мод… А вас?
– Майкл…
Они посмотрели друг на друга, испытывая восхитительное смущение.
Ужин прошел в непринужденной обстановке. Майкл не уставал смешить Мод. Он был разговорчив. Мод была покорена. Гомон жаркого зала, легкое опьянение от пива окутали их мягкой негой. Когда они вышли из ресторана, лица обоих пылали, словно в лихорадке, тела трепетали. Но мороз на улице не замедлил напомнить о себе.
Они бесцельно брели по Бродвею. Был час, когда в театрах заканчивались спектакли. Хлопали дверцы такси и лимузинов, дамы плотнее запахивали полы шуб, кавалеры обматывали вокруг шеи кашемировые кашне. Холод заставлял горожан шагать быстрее.
Казалось, что в этот день, 11 декабря, жизнь текла как обычно. Выстроившиеся вереницей вдоль тротуаров такси напоминали желтые потоки, в которых отражался свет неоновых фонарей. Мод редко бывала на Бродвее в ночное время. Словно завороженная, она смотрела на огромные рекламные щиты, переливавшиеся всеми цветами радуги. Ее забавляла неоновая пивная пена, равно как и салютующие в небо пузырьки лимонада.
Немного постояв, они продолжили свой путь. Временами, когда их руки случайно соприкасались, они замолкали из страха, что голос выдаст желание. Им безумно хотелось прижаться друг к другу, и не только для того, чтобы согреться. Ими овладело любовное смятение. Ничто уже не могло заставить их спуститься на землю. Словно желая замедлить время, они останавливались перед витринами магазинов, которые на Бродвее исчислялись десятками. В какой-то азиатской лавчонке они купили упаковку парникового винограда и съели его, остановившись у подножия небоскреба, в стороне от толпы. Холодный ветер хлестал им в лицо, но это их не смущало: они наслаждались каждым мгновением. Взгляды их были наполнены тем особым блаженством, которое свойственно только влюбленным.
Позднее, когда они прощались перед домом Мод, прикосновение губ Майкла к ее щеке показалось ей верхом блаженства. Ее пошатывало от необычного счастья.
Дома она почистила зубы и задержала взгляд на своем отражении в зеркале: глаза ее лучились особенным сиянием.
Проснувшись на следующее утро, она первым делом подумала об этом полузнакомом мужчине, который, ничего не форсируя, всколыхнул ее жизнь. С тех пор как она поселилась в Нью-Йорке, никто еще не пытался ухаживать за ней. Возможно, мужчин останавливала сдержанность, которую она неизменно проявляла в отношениях с ними. Майкл ей понравился, однако, когда он записывал номер ее телефона, она не спросила его. Никогда больше не делать самой первый шаг – от этого правила она не отступит.
Какое-то время Мод нежилась в постели, потом просмотрела свою электронную почту. Мари сообщала, что собирается жить с Филиппом. Они встречались уже четыре месяца. В самом начале их знакомства Мод позволила себе посмеяться над столь не подходящей друг другу парой: он – инспектор управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, она – большая любительница покурить травку. «Надеюсь, что у вас это всерьез! – написала она тогда. – А если нет, То твой суперполицейский по крайней мере сможет стать твоим супердилером!» Получив резкий ответ подруги: «Лучше уж полицейские, чем извращенцы!» – она промолчала. Мари была права: над чувствами не шутят.
Утро Мод провела за уборкой квартиры. Уже выходя из душа, она услышала музыку к фильму «Миссия невыполнима». Она бросилась к своему «Nokia» и нервно выдернула шнур подзарядки из розетки.
* * *
Они выломали входную дверь – от этого грохота он проснулся. Их было трое: негр, белый и араб. Качки необъятных размеров, мускулистые громилы, словно с трехмерной рекламы для «United Colors of Benetton». Боеприпасы они держали в заплечном мешке а-ля Санта-Клаус из реквизита «Звездных войн». Белый громила достал из мешка автомат Калашникова и вперил его в грудь Франсуа. Чем больше он смотрел на него, тем больше по простыням растекались винные пятна. Когда Франсуа наконец понял, что из него хлещет кровь, он что есть силы закричал: «Пощадите!» Но громила продолжал стрелять… Самым страшным было то, что остальные парни в это время смеялись. В темноте Франсуа прекрасно видел их ядовито светящиеся зубы. Затем неожиданно зубы стали расти. Они вытягивались, как нос у Пиноккио, но по вертикали, все более превращаясь в клыки. Они буравили паркет. Они дырявили его насквозь, как бормашиной. Ему было так больно!
Нет! Неет! Нееет!
Крик разбудил его. Франсуа открыл глаза и рывком сел в кровати. Простыни были насквозь мокрыми от пота, от тела исходил зловонный запах. Он узнал этот запах, запах страха.
Ему вдруг вспомнилась та ночь, когда приехала бригада «скорой помощи». Как и в его кошмарном сне, их было трое: врач и два санитара. Втроем они пытались спасти ее.
Остановка сердца… Интубация! Рассекаем гортань! Трубку!.. Есть! Вентилируем легкие!
Каждый играл отведенную ему роль, подобно актеру хорошо отлаженной пьесы. Они боролись до тех пор, пока не опустился занавес. Самоотверженно, до последней капли надежды.
…Массаж: сердца, адреналин, один миллиграмм… Отлично, ритм нормальный… Стетоскоп… Черт, у нее фибрилляция… Дефибриллятор, 200 джоулей… Так, порядок…
Их голоса воскрешали в памяти Франсуа новые воспоминания.
Давление есть? Пульс? Черт, она уходит… Адреналин… еще…
Воцарившаяся после этого тишина показалась громче грохота отбойного молотка на пустынной дороге. Затем раздался его крик. Нечеловеческий.
Франсуа встал с кровати и пошел в туалет. Его моча пахла спаржей, которую он ел накануне. Он знал, что в пять утра уже не заснет. Слишком поздно. Как только рассветет, он поедет на кладбище – положить цветы на могилу жены.
«С днем рождения, любимая», – едко произнес он.
* * *
Понедельник, 31 декабря 2001 г.
Накануне Мод ходила с Майклом в кино. По телевидению обещали снег. Предстоящая поездка за город ее не радовала. Туфли, которые она рассчитывала надеть под купленные в Чайна-тауне брюки, были слишком тонкими, а ведь от машины до дома, возможно, придется пройти несколько метров. Она положила их в сумку рядом с бутылкой шампанского, чтобы не забыть, и принялась за макияж. Она уже заканчивала подводить второй глаз, когда Тед, ночной консьерж, предупредил, что к ней пришли.
Открыв дверь, Мод сделала вид, что не замечает цветы, которые он держал за спиной.
– Вот уж сюрприз! Заходи, Майкл… Не стоять же тебе на лестнице!
– Надеюсь, я не помешал?…
– Мне скоро уходить… А ты где встречаешь Новый год?
– Я как раз спрашивал себя, что ты скажешь об ужине при свечах?
– Нужно подумать… – лукавым голосом ответила она.
Воистину, перед обаянием этого мужчины невозможно было устоять.
– Только у меня нет свечей! Это как-то меняет дело?
Он улыбнулся и достал из кармана позолоченную свечку.
– Ну раз так! Иду звонить брату и ставить воду для макарон.
Он положил букет на стол и снял пуховик. Тот был слегка мокрым.
– На улице дождь?
– Небольшой снег, – ответил он, доставая бутылку шабли, тосты и баночку фуа-гра, сложенные в пакет из магазина «Дин энд Делюка».
– Да ты все предусмотрел! И даже то, что я соглашусь?
– Нет… Скажем, мне этого очень хотелось…
Мод охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она опасалась слишком организованных мужчин. С другой – Майкл казался ей таким трогательным. И он так спонтанно выражал свои желания! Когда он заговорил, голос его был столь пылким, что это ее взволновало.
– Мод, дело в том, что я много думал о тебе, о нас… со вчерашнего дня…
– И?…
Он подошел к ней и обнял. От него пахло «Поло».
– И я сказал себе, что не могу просто так отпустить тебя!..
– Ты правильно сделал… – прошептала она, отдаваясь во власть его рук.
Чувства, которые всколыхнул в ней его нежный поцелуй, удивили ее. «Значит, – подумала, – я еще способна любить».
* * *
Каждую ночь в один и тот же час Франсуа снилась его жена. Всегда один и тот же сон. Она медленно идет к нему. Он протягивает ей навстречу руку. Она улыбается. До этого момента все шло хорошо. Но затем, как только он пытался прикоснуться к ней, его рука проходила сквозь пустоту, словно ее тело было голограммой. Он плакал: «Где ты? Я не могу до тебя дотронуться!» Она со смехом отвечала: «Я же умерла! Разве ты забыл?» Что за глупая штука эти сны, потому что, стоило ей произнести это, как он, вместо того чтобы и дальше пускать нюни, начинал хохотать. «Ты умерла? По-настоящему?» – «А ты уже видел кого-нибудь, кто бы умер не по-настоящему?» – отвечала она. Потом они вместе покатывались со смеху. Ржали до колик. Полный бред! Наконец она шептала: «Мне тебя не хватает» – и нежно притрагивалась к нему языком. Ее тело витало над ним. Он чувствовал, как его обволакивает нежностью. Ему было хорошо. Сколько это длилось? Десять минут? Не больше. До тех пор пока до него не долетал запах. Омерзительный запах, который невозможно описать. Зловоние обгорелых костей и костного мозга, зловоние с содранной плоти. Тошнотворный запах. Сон становился кошмаром. Лицо жены превращалось в череп. Череп мертвеца, разумеется. Этот череп был настолько жутким, с огромными, вылезшими из орбит ядовито-зелеными глазами, что он без труда мог бы продать его в качестве маски для Хеллоуина. Успех был бы бешеным! Короче! Его жена была по пояс в могиле и тянула его за руку. Ее смех все более делался похожим на металлическое бульканье… Она шелестела: «Пойдем со мной! Пойдем со мной! Пойдем… туда, где вечный холод». Подобно Рэмбо, он мужественно сопротивлялся, чтобы не дать затащить себя под землю, но жена была намного сильнее его. Он кричал и отбивался. Это длилось часами. По крайней мере, ему так казалось. До тех пор пока зыбучие пески не смыкались над ним. Но не до конца, ибо в самый последний момент его тело становилось похожим на разжавшуюся пружину. Бум! Он вырывался и тут же просыпался. Уф!
Этот проклятый кошмар не давал ему покоя. Напрасно он внушал себе, что все это фикция, плод не в меру разыгравшегося воображения. В такие минуты он сравнивал себя с матерью, убеждающей свое драгоценное чадо, что страшилище из фильма, который он – вот проказник! – не должен был смотреть, всего-навсего модель из папье-маше. Сама мысль о том, что пора спать, неизменно вгоняла его в холодный пот. Он кружил по квартире до тех пор, пока не падал от усталости. Он знал, что эта чудовищная картина снова возникнет перед ним. Вместе со сном он терял заодно и здоровье.
С сексом же, как ни странно, дела пошли намного лучше. Через раз у него даже появлялась эрекция. И все это благодаря Барбаре! Франсуа встречался с ней в интимной обстановке, которая, признаться, больше напоминала курс лечебных психотерапевтических сеансов. Незлопамятная по мелочам и необыкновенно упорная, Барбара помогла Франсуа восстановить его мужскую силу. «И на том спасибо! – говорил он себе. – Я потерял сон, но зато вновь обрел желания! Вот ведь как! Будем живы – не помрем!»
* * *
29 апреля 2002 г.
По Франции прокатилась волна антисемитских актов, на которые общественность никак не отреагировала. Более того, израильско-палестинский конфликт, казалось, только придал им легитимности. Выпадки против евреев становились настолько банальными, что средства массовой информации теперь сообщали о них в разделе бытовых происшествий. Антисемитизм не ставил под угрозу благополучие французов, и те не испытали потребности выразить свою поддержку сынам Давида. В определенной мере история повторялась. Даже если история никогда не повторяется один в один.
Трудно сказать, во что бы все это вылилось в дальнейшем, но в конце апреля кандидат от крайне правых сил вышел во второй тур президентских выборов. На этот раз молодежь проснулась. Во всех городах Франции состоялись многотысячные демонстрации. Средства массовой информации активизировались. Республика была в опасности. Франция гражданских свобод сплотилась против фашизма, но, казалось, все забыли о том, что одним из его рычагов является антисемитизм. Или же поступки, в отличие от идей, стали слишком абстрактными, чтобы беспокоиться из-за них? Если бы выпадки против евреев были делом рук крайне правых группировок, реакция на них была бы совершенно иной. Но, поскольку они исходили от исламских экстремистов (пресса стыдливо называла их «несовершеннолетние хулиганы с окраин»), общественность молчала. Лишь небольшая горстка людей, среди которых выделялся Малек Бути, руководитель организации «SOS-расизм», имела смелость обличить корень зла, четко его обозначив. Власть была задушена политической корректностью. Партии и организации хранили молчание, пресса пыталась минимизировать чудовищные акты или, хуже того, найти им пропалестинское оправдание. Тем самым они становились сообщниками новой формы антисемитизма. Зло гангреной расползалось по обществу.
Такие вот горькие мысли обуревали Мод, когда она выключила телевизор. Девушка только что посмотрела запись французского выпуска новостей. Она чувствовала себя причастной к происходящему и сильно страдала от изоляции французских евреев. «В это смутное время лучше быть в Нью-Йорке», – сказала она себе, входя в спальню Майкла. Она смотрела, как он спит, преисполненная нежности. Они встречались вот уже четыре месяца, а в последнее время – практически ежедневно.
* * *
Июнь 2002 г.
Они ездили на выходные в Лонг-Айленд. На взятой напрокат в «Херце» машине. Движение на сабвее было отличным, учитывая, что выехали они утром в пятницу. Машина ни разу не остановилась, и они всю дорогу распевали песни из «Саймона и Гарфункеля». В конце пути их голоса были немного охрипшими.
Амагансетт считался одним из самых привлекательных уголков Хэмптона. На въезде в город Мод заприметила с левой стороны пожарную часть, узнав ее по огромным сверкающим хромом грузовикам. Развешанные повсюду рекламные стяги сулили lobsters special's [21]Специальное предложение – лобстеры (англ.).
в субботу вечером. На отгороженном участке, примыкавшем к fermer's market, [22]Фермерский рынок (англ.).
люди собирали цветы. Мод захотелось последовать их примеру. Оставив машину на обочине, она нарвала себе большой букет.
Майкл забронировал номер в небольшом семейном пансионе в пятидесяти метрах от пляжа.
Старинные дома в викторианском стиле спускались по пологому скату к цветнику с бледно-сиреневыми рододендронами. По обеим сторонам порот большие американские флаги колыхались звездами по воле морского бриза.
Хозяйка накрыла им завтрак на porch, своеобразной крытой веранде, характерной для особняков Новой Англии. Веранда огибала весь дом. То там, то тут на ней стояли качели и диванчики с выцветшими от времени и морского воздуха подушками. Особый уют этому уголку придавали широкие плетеные кресла, между которыми пристроился журнальный столик, сбитый из деревянных дощечек. Кто-то из прежних жильцов забыл на нем несколько журналов, и со временем их глянцевые обложки покрылись тонким налетом песка. Глициния, грациозно спускавшаяся с горшков на втором этаже, поигрывала, словно веером, кистями своих соцветий. Мод и Майкл присели за столик, на который Хизер, хозяйка дома, поставила плетеную корзинку с еще горячими кукурузными мафинами. Она также принесла им кувшин свежевыжатого лимонного сока. По небу пролетела чайка. Этот сладостный миг был одним из тех волшебных моментов жизни, когда наслаждение достигает своего апогея.
Они поднялись в номер. Комната была полукруглой и выходила в сад. Они подошли к окну и медленно опустили жалюзи. Чередование солнечного света и тени, отражаясь, расцвечивало кожу полосами.
Они стали медленно раздеваться в полутьме комнаты. Она наслаждалась каждым жестом, он вбирал в себя каждый сантиметр ее обнаженного тела. Она расстегнула одну за другой пуговицы на его рубашке, он прикоснулся к ее груди. Она покрывала его тело нежными поцелуями, он ласкал губами набухший сосок. Широкие, выкрашенные в белый цвет половицы поскрипывали под их босыми ногами. Торопливым движением они сбросили выцветшее синее покрывало – из тех, что продает религиозная община амишей, – лежавшее на кровати с балдахином. Ласки их становились все более и более чувственными. Прохлада комнаты лишь придавала им желание как можно дольше забыться в пленительной неге. Постепенно, под воздействием ласк, их тела стали изнемогать от возбуждения. Они слились в наслаждении. Когда их дыхание вновь стало ровным, они снова отдались друг другу.
Мисочки с душистой смесью с запахом корицы и букеты засушенных цветов благоухали ароматами Новой Англии. На старинный особняк опустилась тишина, изредка прерываемая поскрипыванием перекрытий. Часы на первом этаже пробили три раза. Мод и Майкл уснули на какое-то время один в другом.
В четыре часа они приняли душ и переоделись. Нежно обнявшись, они шли по песчаной тропинке, спускавшейся к пляжу. Майкл показал небольшой дом, the pink house, [23]Розовый домик (англ.).
который его родители прежде снимали на лето. В пятницу на пляже было пустынно. Они скинули обувь и ступили на мелкий белый песок. Океанский бриз развевал их волосы. Стебельком камыша они рисовали сердца, в которые вписывали свои инициалы. Морские волны, набегая, стирали все, словно ластик. Тогда они со смехом отпрыгивали назад и рисовали на мокром песке новые сердца. Взявшись за руки, они вихрем летали в безудержном хороводе, пока у них не начинала кружиться голова. Они веселились, как дети. А позже, растянувшись на песке, рассказывали друг другу свои мечты, забыв обо всем на свете.
Около семи вечера они решили поужинать в маленьком городишке Сэг-Харбор, что находился и нескольких милях от Амагансетта. В старом порчу, где у пирса стояли китобойные суда, они приметили летнее кафе в форме корабля. Клиенты заведения сачком вытягивали из огромного аквариума омаров и, потягивая пиво, дожидались, пока их приготовят. Они нашли свободный столик на верхней палубе. Мякоть омара, щедро политая растопленным маслом, была упругой и ароматной. Они заказали сухое белое вино и, смакуя его, любовались парусниками, которые либо вставали на рейд после проведенного в море дня, либо отчаливали от дебаркадера в лучах заходящего солнца.
– Ты замерзла?
Вечер был мягким, но Майкл заметил, что Мод дрожит.
– Нет, все хорошо…
– Я так счастлив, что ты увидела эти места. Я хотел разделить это с женщиной, которую по-настоящему полюблю…
Она взяла его руку и поднесла к губам.
– Я тоже очень счастлива… Я люблю тебя…
Он продолжил:
– С тобой жизнь спокойна и легка. Я хотел бы продлить ее до бесконечности. Мне никогда не будет скучно рядом с тобой… Что случилось?
– Ничего.
– У тебя странный вид.
– Я просто подумала об одной вещи.
– Ты уверена, что все в порядке?
– Уверена… Скажи, Майкл, что было бы, не подойди ты тогда ко мне в книжном магазине? Или не прими я твое приглашение выпить кофе?
– Наша жизнь была бы иной.
– Может быть, ты жил бы тогда вон с той девушкой… И она сидела бы сейчас на моем месте, напротив тебя…
– Иногда мы лишь чудом не проходим мимо своей судьбы! Сколько людей женятся, не испытывая друг к другу настоящих чувств? Не всем же везет, как нам!
– А потом, бывает, что люди ошибаются! Когда я, например, выходила замуж, то думала, что люблю его.
– А если бы то, что случилось, не произошло?! Возможно, ты была бы счастлива с ним?
– Но это произошло, и теперь я его ненавижу! Я избежала худшего!
По ее щекам текли слезы.
– Что с тобой? – Он рассмеялся. – Ты плачешь?
– Мне стыдно от того, что я так ошиблась. Мне стыдно за свое прошлое.
– Забудь его, Мод! У вас ведь не было детей! Вас ничто не связывает! Ты свободна!
– Нет, я не свободна.
– Не стоит корить себя, honey. [24]Милая (англ.).
– Он прижал ее к себе. – Скоро ты будешь свободной. Я люблю тебя…
В субботу утром они сели на паром до Гринпорта, маленькой деревушки на противоположном берегу полуострова. Благодаря Майклу Мод открыла для себя тонкий вкус New England clam chowder, [25]Дословно: суп из морских гребешков по-новоанглийски (англ.).
традиционного супа местных рыбаков. Их обед под холодное белое шардоне в сопровождении коротких гудков кораблей и криков чаек был настоящим пиром чувств, очередным волшебством. Затем они поехали в Ориент-Пойнт на восточной оконечности острова. По обеим сторонам дороги расстилались белые песчаные дюны и согнутый тростник. Нежное однообразие пейзажа, этой дикой нетронутой природы убаюкивало их. К концу дня они добрались до Саусэмптона, одного из самых шикарных городов Лонг-Айленда. Они гуляли, взявшись за руки, по залитым светом улицам и рассматривали витрины магазинов. Майкл подарил Мод флакон духов и толстый моряцкий свитер.
В воскресенье они все утро ходили по антикварным лавочкам и garage sales, своего рода ярмаркам, на которых люди продают ненужный им хлам. Настоящая находка для тех, кто любит собирать старые вещи. Мод купила себе стул arts and craft [26]Художественного промысла (англ.).
благородного, потемневшего от времени красного цвета и две деревянные уточки.
По дороге в Нью-Йорк Мод думала о том, какой могла бы быть ее жизнь с Майклом. Едва ли не сразу после знакомства он предложил ей переехать к нему, но она отказалась, предпочитая независимость. Теперь же, когда она наконец поверила в глубину и прочность их чувств, в их неутомимость, она горячо жалела о том, что однажды запальчиво бросила ему: «Я больше не хочу! Никогда больше не хочу жить с мужчиной».
На деле каждый новый день, проведенный с Майклом, становился праздником. У них были одинаковые вкусы, они разделяли одни и те же ценности. Им было весело друг с другом. Просто-напросто они любили друг друга. Любовь Майкла смягчила ее страдания. Длинные бессонные ночи, во время которых она, вся в слезах, измученная и больная, терзалась воспоминаниями о прошлом, практически исчезли.
В конце пути Майкл, который словно читал ее мысли, произнес:
– Знаешь, Мод… У каждого в жизни есть свои темные пятна. Более или менее мучительные, я понимаю. Но не стоит ни о чем сожалеть. Твоя история привела тебя в Нью-Йорк. Здесь мы познакомились. Я уже сотни раз говорил тебе и говорю сейчас: мне плевать на твоего мужа, мне плевать на то, как вы занимались любовью. Я не собираюсь судить тебя, да, впрочем, и за что? Ты ведь знаешь, что самое главное для меня – это наше будущее. А в этом вопросе решение остается за тобой. Я не буду тебя принуждать. Но это единственное, что для меня важно. Все остальное… Раз уж на то пошло, я даже не хочу ни о чем знать!
Машина, которую они брали напрокат, остановилась у подъезда Мод. Майкл нащупал во внутреннем левом кармане пиджака коробочку. В течение выходных он несколько раз спрашивал себя, правильно ли выбрал момент, чтобы подарить ей это кольцо, символичность которого была очевидной. Он не сомневался, что Мод примет его подарок, хотя она и отказалась от предложения жить вместе. В конце концов, он сам виноват! Ему следовало проявить чуть больше терпения! Теперь же они строили совместные планы… Нет! Сомнений у него не было. Просто он вдруг почувствовал неожиданную робость. Ну, давай же! «Раз, два, три!» – сказал он себе, снова притрагиваясь к карману пиджака. Ему стало смешно. Это, должно быть, от нервов.
Мод удивленно повернулась к нему и заметила:
– Чего ты ждешь? Не сидеть же нам тут весь вечер!
Это было в его духе: собрался делать предложение прямо в машине! Где была его голова?! Майкл улыбнулся, вынул руку из кармана и произнес:
– Да, действительно, идем!
В лифте он бросил взгляд на стул, который она купила, и не смог удержаться от незлой шутки:
– Ты уверена, что этот трон поместится в твоей квартирке?
– Нет. Но знаешь… Мне стоит всерьез призадуматься о том, чтобы перевезти все к тебе!
– Все? То есть?
– Но, Майкл, дорогой!.. – Она рассмеялась. Потом сделала вид, что беспокоится: – Надеюсь, твое предложение по-прежнему в силе?
Когда консьерж заметил, что лифт «В» застрял между двенадцатым и тринадцатым этажом, он включил камеру наблюдения. Увиденное на экране вызвало у него удивленное «О! My God! [27]Боже мой! (англ.).
», после чего он с чисто английским флегматизмом перевел камеру в положение «off» – выключено.
* * *
Суббота, 22 июня 2002 г.
Дайте время времени! Франсуа с каждым днем убеждался в мудрости этой поговорки. Он чувствовал себя намного лучше. Почти что совсем хорошо. Он не знал почему, но ночные кошмары прекратились так же неожиданно, как появились. Его страхи ослабли. Он стал лучше спать. Он внимательно следил за своим питанием, в результате чего сбросил три килограмма, набранных за зиму. И буквально за месяц вновь обрел ту уверенность и безмятежность, не говоря уже о чувстве юмора, которые и составляли его обаяние. Его шарм обольстителя остался прежним. Одним словом, ему было чем залечить раны своего внутреннего «я», которому за прошедший год пришлось туговато. Однако ни одна из его новых возлюбленных не переступала порога его квартиры. Он предпочитал ездить к ним сам. Если же кому-нибудь из них удавалось взволновать его, он прекращал все контакты. Он возвел крепостную стену, проникать за которую чувствам воспрещалось. Никто не заменит его жену.
Приближался период летних отпусков. Он строил планы. Ему рассказали о граничащем с Грецией острове, на котором якобы все дозволено. Ему безумно захотелось туда. Он все утро ходил по туристическим агентствам около своего дома, пока наконец не отыскал за бульваром Сен-Мишель туроператора, который специализировался на греческих островах. Молоденькая девушка-менеджер показалась ему убедительной. Маршрут, который она предложила, вызвал в нем желание немедленно поехать туда. Трудность заключалась лишь в одном: билет на самолет. Свободных мест на рейс до Афин уже не было. Франсуа решился слишком поздно. Но девушка обнадежила его, заговорщицки сказав:
– Я знаю, как обхитрить всемогущего «Амадея».
– «Амадея»?
– Естественно, не Моцарта!
Она любила повторять клиентам эту шутку.
– В туризме, – объяснила она, – «Амадей» – это название сервера, на который в режиме реального времени стекается информация о свободных местах на рейсах всех авиакомпаний мира!
– Да?! Надо же! Вы поставите меня на лист ожидания?
– Что вы! С листом ожидания никогда нельзя быть уверенным в том, что место подтвердится!
– Как же тогда вы собираетесь поступить?
– Это уже моя забота, месье. Не буду же я рассказывать вам все свои секреты! Но к вечеру я найду вам место. Я перезвоню вам самое позднее в двадцать часов. Если дата вам подойдет, я подтвержу бронь. Учитывая, что вы хотите уехать на следующей неделе, нужно будет тотчас же оплатить билет кредитной картой. Договорились?
– Договорились! Кстати, вы свободны сегодня вечером, Виржини?
Имя девушки было выведено курсивом на значке, приколотом к ее футболке. Девушка прыснула:
– Так вы хотите, чтобы я искала вам билет, или нет?
– Еще как хочу!
Он передразнил ее насмешливый тон.
– Без шуток, сегодня вечером я буду слишком усталой! Но у вас и так есть чем заняться, учитывая, сколько брошюр я вам дала!
Она возбуждала его.
– Так, может быть, и посмотрим их вместе? – настаивал он.
Как приятно было констатировать, что его член встает теперь с пол-оборота!
– Сегодня вечером никак, а вот завтра – если хотите!
– Завтра?
Сиртаки, масло для загара и девушки в стрингах из каталогов заводили его сейчас, прямо в эту минуту… Небольшая подсобка, даже обычная кладовка вполне сгодились бы для этих целей! Какие же женщины сложные! Тогда как завтра… блюда второй свежести… нет, это решительно не его сир of tea.
– Завтра? – повторил он. – Кажется, я занят…
– А! – произнесла она. Затем продолжила сухим деловым тоном: – Я вам перезвоню, как договаривались, месье Прат. Давайте проверим, есть ли у меня ваши телефоны, домашний и мобильный… Отлично! Не позднее двадцати часов. Но и не намного раньше, так что не беспокойтесь… Я просто не успею: мне еще нужно подготовить один свадебный тур.
– Я вернусь домой во второй половине дня. И буду ждать ваш звонок, Виржини… «И днем, и ночью… Я буду вечно ждать… Ваш звонок…» – промурлыкал он на мотив песни, которую исполняла Далида.
– Ну и шутник же вы! Ладно, до скорого!
Он терпеть не мог это выражение: «да скораво». Однако он дружелюбно махнул ей рукой и произнес таким же наигранным голосом:
– До скорого, детка!
С чувством выполненного долга Франсуа прошелся по Сен-Жермен-де-Пре. В «Гапе» он приобрел две пары брюк и рубашку, после чего завернул в «Бон Марше» за бельем «Кельвин Кляйн». Он уже давно подумывал сменить свои семейные трусы на что-нибудь более обтягивающее. Теперь же, когда он похудел, это было как нельзя кстати. В книжном отделе внизу магазина он купил пару романов. Карманного формата, так легче, когда путешествуешь. А также путеводители по Греции. Затем он поднялся в парфюмерный отдел и набрал косметических средств: крем для кожи, мягкий шампунь и гель для душа «Герлен». В кожгалантерее после некоторых колебаний он раскошелился на дорожный несессер «под крокодила» марки «Мальберри», стоивший 210 евро. По дороге домой он завернул в оптику «Микли», где поставил наконец точку приобретением роскошных солнечных очков. Общая стоимость операции: 912 евро. В этом году для отпуска было ничего не жалко. Франсуа решил, что пора снова начать жить.
Звонка на мобильный от девушки из агентства не последовало, и Франсуа поспешил домой. На автоответчике тоже ничего не оказалось. Он примерил перед зеркалом новые трусы. Его красиво очерченный член был приподнят. Франсуа с гордостью взвесил мужское достоинство в руке, распрямил грудь, напряг бицепсы и полюбовался результатом. Через каких-то шесть дней на пляже ему не будет равных. Он вспомнил, что забыл купить себе новые плавки. В «Виктуар» были одни по его вкусу, но время подходило к шести. Он решил, что лучше остаться дома и дожидаться звонка. По четвергам магазины закрываются поздно, так что еще можно будет туда заскочить. Он сгреб в кучу все приобретения и открыл стенной шкаф. На следующей неделе он будет работать допоздна и не успеет толком собрать вещи. Виржини пообещала забронировать билет на пятницу, значит, нужно, чтобы Грациелла, его домработница, успела выстирать и выгладить летнюю одежду. Он принялся вытаскивать вещи, складывая их в кучу на кровать.
Поужинал Франсуа рано. Он приготовил себе салат из помидоров с моццареллой и кусочками брезаолы. Не время набирать лишний вес. Окно гостиной было открыто. Несмотря на жару, воздух с улицы Принцессы, которая всегда оставалась затененной, наполнял комнату прохладой. Вечером, после звонка Виржини, он пойдет в бар выпить стаканчик.
Проглотив последний кусок, он сел за письменный стол и принялся изучать каталоги, положив перед собой все путеводители и лист бумаги. Когда зазвонил телефон, он делал какие-то пометки.
Наконец-то! Франсуа бросил взгляд на часы. Девятнадцать сорок. Малышка Виржини крайне пунктуальна. Это заслуживает награды. Он уговорит ее провести вечер вместе. Он снял трубку. Лицо его озарилось широкой улыбкой. Придав голосу обольстительную интонацию, он произнес: «Алло».