Арийская проблема

В настоящее время почти весь Северный и частично Южный Индостан населяют народности, которые говорят на индоарийских языках (пенджаби, гуджарати, хинди, урду, маратхи, бенгали и т. д.); в Кашмире, Северном Пакистане и Северо-Восточном Афганистане живут племена и народы, говорящие на индоевропейских дардо-кафирских языках; в большей части Южной Индии распространены дравидские языки (телугу, тамили, канпара, малаяли и др.); в Центральной Индии сохранились языки мунда; в предгорьях Гималаев наряду с индоарийскими зафиксированы тибето-бирманские языки. Кроме того, в Южной Индии проживают малочисленные аборигенные веддоидные племена (название не имеет отношения к «Ведам», религиозным книгам древней Индии). На о-ве Шри Ланка обитают индоарийские по языку сингальцы и дравидские по языку тамилы.

На Иранском нагорье в древнейшие времена в южной его части жили эламиты, родственные по языку дравидам, в северной и западной — вероятно, племена, язык которых был близок кавказским. Ныне Иран, Афганистан и часть Средней Азии населяют преимущественно этнические общности, говорящие на индоевропейских иранских языках: персы, таджики, пуштуны (афганцы) и различные горные народности. Тюркоязычное население появилось здесь впервые в эпоху средневековья.

Индоарийские, дардо-кафирские и иранские языки объединяются под Названием индоиранских; все они принадлежат к индоевропейской семье. Прародиной индоевропейских языков обычно считаются либо широколиственные леса на востоке Центральной и в Южной Европе, либо степные пространства к северу от Черного и Каспийского морей (В недавнее время выдвинута гипотеза первоначальной прародины носителей индоезропейских говоров в Малой Азии, Закавказье и на Армянском нагорье. Однако она не принимается многими лингвистами и едва ли не большинством археологов; особенно маловероятна локализация этой прародины на Армянском нагорье. Эта гипотеза предполагает движение носителей основной части индоевропейских языков с востока на запад — через Среднюю Азию и Восточную Европу; переселение из Закавказья в Среднюю Азию предполагается на ладьях, что весьма маловероятно для такого раннего времени. Индоиранцы по всем гипотезам считаются пришедшими в Иран с севера.). Начало распада индоевропейской общности относят с большой долей вероятности к IV тысячелетию до н. э. С этого времени племена, говорившие на индоевропейских диалектах, распространялись на юг — в Малую Азию (хетты, лувийцы), на юго-запад — на Балканский полуостров (греки, фракийцы) (Более поздними обычно считают движения племен на запад — в Италию (италики), в западные области Европы (кельты, позже германцы), а также в леса Прибалтики (литовцы, латыши), Польши, Белоруссии и далее (славяне). За исключением италиков, эти индоевропейские племена жили вплоть до середины I тысячелетия н. э. в условиях первобытности, составляя часть периферии древнего мира.), а также на восток (индоиранцы).

Историческое языкознание дает нам в руки средства выяснения внешней среды и уровня материальной, а отчасти и духовной культуры — в меньшей степени общественного строя — древних индоевропейских, а позже и специально индоиранских племен. Не останавливаясь сейчас на общеевропейском племенном единстве, скажем несколько слов о племенах времени индоиранского единства, которое, по лингвистическим данным, должно датироваться около середины III тысячелетия до н. э. На существование такого единства указывают большая близость языков древних иранцев и индоарийцев, а также общие явления в культуре и религии; разделение произошло уже после середины II тысячелетия до н. э., когда одна часть племен осела в Иране, а другая продолжала продвижение в Индию.

Среди индоиранцев (и только среди них) был широко распространен термин арья — «благородный». Им называли себя, по-видимому, члены племен, занимавших руководящее положение в существовавших в то время племенных союзах. Поэтому индоиранские по языку племена в науке часто называются и арийскими. Оставшихся в Иране (Древнее название Иранского нагорья — Ариана. Термин «Иран» — более новая форма того же слова «Ариана». Как уже упоминалось, в древней истории термин «Иран» применяется в широком смысле, т. е. ко всей территории нагорья, а не только к территории современного государства Иран.) называют иранцами, а переселившихся в Индию — индоариями или индоарийцами, а языки называют иранскими и индоарийскими соответственно; промежуточное положение занимают дардо-кафирские языки, причем считается, что появление их носителей в ирано-индийском регионе предшествовало появлению как индоарийских, так и иранских племен. Таким образом, термин «арий» — первоначально социальный, в современном научном употреблении — лингвистический, но совсем не расовый; никакой арийской расы никогда не существовало ни в Европе, ни вне её. При передвижении племен происходило усвоение языков индоевропейской семьи местными племенами различных антропологических типов. Неизвестно также, были ли антропологически однородными первые племена, говорившие на праиндоевропейском языке.

Все три восточные группы индоевропейских племен — дардо-кафиры, иранцы и индоарийцы, — несомненно, прошли через Иранское нагорье, т. е. через территорию нынешних государств Иран и Афганистан. К сожалению, не установлено, ни откуда они двигались, ни какими путями они дошли до окраин нагорья; письменных свидетельств об этом нет, а данные памятников материальной культуры и лингвистические данные археологи и лингвисты все еще толкуют по-разному.

Мы можем с полной уверенностью считать, что индоиранцы были пастушеско-земледельческими патриархальными племенами, причем не только овцеводами, но и коровьими пастухами. Они знали плуг или соху и колесную повозку на сплошных колесах, в которую запрягали, вероятно, главным образом волов. Им, безусловно, была издавна известна и лошадь. Вопрос о том, была ли у них легкая конная колесница, остается пока спорным. Верховая езда (конечно, без стремян) распространилась по крайней мере с середины II тысячелетия до н. э., но кавалерийские военные отряды появились, вероятно, лишь позже.

Существен вопрос, можно ли определить дату переселения пастушеско-земледельческих племен в Иран и Индию по археологическим памятникам. Есть случаи, когда такие переселения происходили при свете письменной истории, и тогда чаще всего оказывается, что археология не может выявить о них никаких материальных данных. Исключения составляют те переселения, которые сопровождались массовой резней и пожарами. Но чаще новые поселенцы скоро и безболезненно перенимали материальную культуру местного высокоразвитого оседлого населения, приспособленную к местным же условиям. И в Иране все попытки определить на археологическом материале дату появления племен арья неизменно оказывались тщетными (Довольно распространено отождествление древнейших носителей «арийских» языков с создателями серой керамики конца III тысячелетия (на юго-западе Средней Азии) — второй половины II тысячелетия до н. э. (Южный, ныне Иранский Азербайджан). Но и это отождествление оспаривается. Андроновская археологическая культура, распространенная во второй половине II тысячелетия до н. э. в Средней Азии, Казахстане и Южной Сибири, а также примыкавшая к пей с запада срубная культура довольно надежно приписываются предкам так называемых восточны» иранцев; если так, то это означает, что дардо-кафиров, индоарийцев и «западных иранцев» здесь к середине II тысячелетия до н. э. уже не было.). Поэтому вероятно, что индоарийцы не внезапным нашествием, а отдельными передвижками, разделенными между собой поколениями, мигрировали на юг.

При определении возможных путей их продвижения в Иран совершенно отпадают зоны тогдашних субтропических лесов, непригодных для прогона скота, — Черноморское побережье и южное побережье Каспийского моря, а также высокогорные перевалы, доступные легкому конному войску без обоза, но недоступные для тяжелых примитивных обозных повозок со скарбом, женщинами и детьми и для крупного рогатого скота, т. е. перевалы Большого Кавказа, Гиндукуша и Памира. Отпадают и те районы, где невозможны круглогодичная пастьба скота и подсобное земледелие, — районы менее чем с 250–200 мм годовых осадков.

Подлежат рассмотрению только два пути. Но исключая возможности просачивания отдельных индоиранских (арийских) групп прикаспийским путем через Восточное Закавказье и далее через высокие горы Иранского Азербайджана, следует все же считать основной линией проникновения на юг как дардо-кафирских и индоарийских, так и (вероятно, позже) ираноязычных племен долину р. Теджеиа-Герируда (в совр. Туркмении и Афганистане).

Наличие патриархальных, в том числе и патриархально-рабских, отношений как уклада внутри позднепервобытного общества уже на родине индоиранских и некоторых родственных им индоевропейских племен представляется вероятным. Для периода совместного обитания в Иране предков индоарийцев и частя иранцев могут уверенно быть реконструированы (на основании лингвистических данных и свидетельств более поздних религиозных текстов) и некоторые более сложные особенности социального строя, свидетельствующие о сравнительно высоком развитии довольно прочного оседлого, хотя при случае и не лишенного подвижности пастушеско-земледельческого общества, где уже возникли постоянные военные дружины и постоянное жречество. Отсюда многие общие для иранцев и индоарийцев патриархальные и правовые институты, и прежде всего одинаковая система деления общества на группы жрецов, воинов и земледельцев-скотоводов с различными не только социальными, но и культовыми функциями и с довольно сложными в обоих обществах бытовыми обычаями. Некоторые ученые, по-видимому без достаточных оснований, относят это трехчленное деление еще к праиндоевропейской общности, между тем как фактически трехчленное сословно-культовое деление засвидетельствоваио источниками даже не у всех иранцев — оно неизвестно до поздней древности у «западных» иранцев — мидян и персов. Видимо, на самом деле речь идет о чертах, выработавшихся при совместном существовании индоарийцев и одной определенной группы ираноязычных племен в условиях достаточно высокоразвитой цивилизации на начальной стадии имущественного и сословно-классового расслоения. Подобную цивилизацию на всем пути продвижения индоиранских племен с их прародины до Индостана можно искать только среди древних культур юга Средней Азии и востока Ирана, таких, как Намазга-депе, Анау, Тепе-Яхья, Мундигак и т. п., о которых шла речь в лекции 7. Если мы примем, что идноарийцы продвигались на юго-восток постепенно, то вполне можем допустить начало их проникновения в Индостан даже в период протоиндской культуры. К моменту же сложения первых индоарийских религиозных памятников («Ригведы», конец II тысячелетия до н. э.)индоарийцы, во всяком случае, находились восточнее пределов долины Инда. На тедженском пути их, таким образом, уже не было; вслед за ними должны были начать продвижение их ближайшие родичи — иранские племена. Конечно, нельзя исключить сохранение в пределах Иранского нагорья некоторых отставших групп индоарийцев (особенно дардо-кафиров), а также реликтовых племен древнейшего населения страны.

Появление индоарийцев в Индии еще не так давно было принято излагать как завоевательное вторжение племен высшей расы, частично истребившей, а частично поработившей и ассимилировавшей местное население, погрязшее в темноте и бескультурье. Открытие индской цивилизации в 20-годах нашего века доказало, что культура доарийского населения северо-запада страны была выше, чем у пришельцев, в разрушении же индской цивилизации, как указывалось в лекции 7, арии, видимо, важной роли тоже не играли.

Никаких данных, которые подтверждали бы факт единовременного и массового вторжения ариев в Индию с завоевательными целями, нет. По-видимому, не позже середины II тысячелетия до н. э. действительно началось просачивание индоарийских (по языку) племен в Индию, но оно было медленным и постепенным. Конечно, отношения пришельцев с местным населением (так же как и между собой) далеко не всегда были мирными, но в конце концов в результате этнических перемещений и взаимных контактов происходило поглощение пришельцев коренным населением Индии; в то же время пришельцы передавали ему свой язык.

 

Источники по истории Индии конца II — первой половины I тысячелетия до н. э

Как уже отмечалось нами, пока трудно утверждать наличие определенной преемственности между индской цивилизацией и последующей историей Индостана. Может быть, за это ответственны и ограниченность источников, и их недостаточная изученность. Да и характер источников различен. Если для III–II тысячелетий до н. э. почти единственным источником наших знаний о древней Индии являются данные археологии, то для конца II и первой половины I тысячелетия решающее значение сохраняют данные литературных памятников. К тому же и относятся они в основном к другой исторической области — Гангской.

Эти памятники — древнейшая индийская религиозная литература. Она состоит из сборников религиозных гимнов, жертвенных и магических формул, описаний ритуала, толкований и комментариев на священные тексты, но индийцами объединяется одним наименованием — Веда («знание»); в современной науке это название применяется обычно во множественном числе — «Веды». Период первой половины I тысячелетия до н. э., к которому относятся «Веды», часто называется в науке «ведическим». Разумеется, эта литература дает больше всего сведений о религиозных верованиях, но содержит данные и о культуре и экономике; данные же о политической истории крайне редки и разрозненны. Сильно снижает ценность источника неопределенность датировки отдельных частей «Вед». Все же большинство исследователей согласны в том, что мифологические части «Вед» — санхиты (древнейшая санхита — «Ригведа») — созданы в XI–IX вв. до н. э., объяснения ритуала (брахманы) — в VIII–VII вв. до н э. и древнейшие толкования религиозно-философского характера (араньякц, и упанишады) — в середине и конце I тысячелетия до н. э. Конечно, для историка это слишком широкие пределы, чтобы можно было делать выводы, которые удовлетворили бы всех.

К I тысячелетию до н. э. относятся памятники древнеиндийского эпоса, использование которого историком связано с чрезвычайно большими методологическими трудностями.

 

Освоение индоарийцами долины Ганга

Самым важным достижением в истории Индии с середины II по середину I тысячелетия до н. э. было хозяйственное освоение и заселение долины Ганга, до этого поросшей джунглями. Редкие поселения охотников и земледельцев существовали здесь и раньше; они связываются археологами с так называемой культурой медных кладов, носители которой проникали в долину Ганга с юго-востока. Возможно, что в конце II тысячелетия до н. э. в долину Ганга начинают спускаться и гималайские племена. Но главное направление колонизации шло с северо-запада на юго-восток — из современных Пенджаба и Раджастхана вдоль течения рек Джамны и Ганга. Показателем этого является распространение на восток «культуры серой расписной керамики», связываемое археологами с ариями, создателями «Вед». К середине I тысячелетия до н. э. долина Ганга была в основном освоена, хотя значительные территории еще оставались под лесами и болотами, особенно в отдаленных районах.

Главным техническим достижением, обеспечивавшим успех в этом грандиозном предприятии, было освоение металлургии железа. Железо, по-видимому, не было принесено в Индию ариями, скорее металлургия железа возникла здесь самостоятельно, так как обнаружен очаг ее в Восточной Индии (Западный Бенгал), относящийся к началу I тысячелетия до н. э.; а в Южной Индии (Майсур) железо появляется даже к XII–XI вв. до н. э., когда о тесных контактах с северо-западом страны говорить еще рано.

К середине I тысячелетия до н. э. и в долине Ганга основной отраслью хозяйства стало земледелие. Ведущим пахотным орудием был плуг, в который запрягали волов. Применялось искусственное орошение посредством каналов; известно было водочерпательное колесо. Из зерновых выращивались ячмень, пшеница, бобовые, просяные разных видов. Все большее распространение получал рис, возделывался хлопок, использовался сахарный тростник. Из масличных культур выращивались кунжут и лен.

Сохраняло важное значение скотоводство. Из домашних животных были известны коровы, буйволы, овцы, козы, ослы, верблюды. Лошади появились только во второй половине II тысячелетия до н. э., возможно в связи с переселением в Индию индоарийцев. Разводили их в основном на северо-западе страны; в глубине долины Ганга и в Южной Индии коневодство и позднее не привилось, так как климатические условия здесь не благоприятствуют разведению и хозяйственному применению лошадей; они использовались главным образом в военном деле. Главную роль в скотоводстве, как и у иранцев, играло разведение коров; в молениях, обращенных к богам, просьба дать обилие коров звучит чаще всего.

У индийцев ведического периода мы не встречаем таких крупных городов, как во времена расцвета индской цивилизации. Настоящие города в глубине долины Ганга возникают довольно поздно; пока не обнаружено ни одного, который можно было бы датировать ранее чем VIII в. до н. э. Да и более поздние не могут идти в сравнение с Мохенджо-Даро и Хараппой. Однако и эти города были не только административными, но и ремесленными центрами. Правда, почти все необходимое для сельского хозяйства производилось в самой деревне, но предметы вооружения, дорогие и высококачественные изделия для нужд знати (транспортные средства, украшения, ткани, посуда и др.) изготовлялись в городе. В источниках мы встречаем упоминания о литейщиках, кузнецах, ювелирах, гончарах, тележниках, плетельщиках матов и корзин, мясниках, цирюльниках, виноделах. Были мастера и более узких специальностей — колесники, изготовители лучной тетивы, вышивальщицы. Это свидетельствует о значительном разделении и специализации в ремесленном производстве.

Известно о существовании профессионального купечества и ростовщиков. В качестве мерила стоимости принимались коровы и наиболее распространенные шейные украшения — нишка. В конце VI — начале V в. до н. э. появляются первые предшественники металлической монеты в виде небольших брусков серебра с клеймом, удостоверяющим качество. Торговля велась сухим путем и по рекам. Упоминание еще в «Ригведе» стовесельных судов позволяет предполагать и наличие мореплавания. Торговые связи со странами Ближнего Востока, судя по косвенным данным, продолжали поддерживаться (Ассирийские цари VIII–VII вв. до н. э. захватывали в низовьях рек Тигра и Евфрата слоновые шкуры и кость, которые попадали сюда морским путем из Индии. Попытка введения культуры хлопка в Ассирии также, вероятно, указывает на связи с Индией.). Как показывает лингвистический анализ переднеазиатской терминологии, Индия вывозила на запад ценную древесину и благовония.

 

Общественный и государственный строй Северной Индии в первой половине I тысячелетия до н. э

У древних индийцев было широко распространено предание «о четырех веках». Согласно этому преданию, в первом из веков, «Совершенном» (Крита), люди жили счастливо, не зная болезней, тяжкого труда, частной собственности и общественного неравенства; все были добродетельны, и потому не было наказаний и государства. В каждом из последующих веков — Трета, Двапара и Кали — добродетельность людей снижалась на одну четверть, и соответственно постепенно ухудшались условия жизни людей. Особенно плох четвертый век, Кали, в котором живем и мы; он называется «темным» и «грешным»; прежние добродетельные нормы и правила жизни постоянно нарушаются, так как люди преисполнились всяческих пороков. Они начали угнетать, обманывать и оскорблять друг друга. Удержать людей от взаимного потребления теперь может только царь и только посредством суровых наказаний: так возникает государство.

Это сказание является искаженным представлением действительного хода исторического процесса. В веке Крита можно усмотреть идеализированное описание первобытнообщинного строя, в веках Трета и Двапара — период возникновения имущественного и общественного неравенства, в веке Кали — период сложившегося классового общества и обострения социальных противоречий. Обращает на себя внимание явное сходство предания с древнегреческим мифом о золотом, серебряном, медном и железном веке, только символика металлов здесь отсутствует.

Ведическая литература содержит самые ранние письменные данные об общественном развитии гангских племен. Сохранялась еще память о времени, когда предки, объединенные в общины (ганы), вместе владели имуществом, совместно трудились во главе со своими вождями (ганапати,), делили поровну плоды своего труда и как единое целое выступали перед богами. Но в наступившие времена все обстояло уже по-другому. Рядовой свободный индиец выглядит экономически вполне самостоятельным хозяином. Одним из показателей этого было проведение жертвенного ритуала, в большинстве случаев для частных лиц, которые, следовательно, располагали достаточными средствами, чтобы нести соответствующие расходы, весьма значительные. Задолженность уже в ранний ведический! период была таким злом, избавления от которого приходилось вымаливать у богов. Обрабатываемая земля находилась в частном владении и пользовании полноправных… общинников; есть относительно поздние данные о дарении земли, но только царям; о купле-продаже земли сведений ещё нет.

Одновременно происходило общественное расслоение. В «Ведах» уже нашла свое отражение крайняя его форма — появление рабов и рабовладельцев. Даже в «Ригведе» упоминается до ста рабов, бывших в собственности у отдельного лица, а в более поздних памятниках указываются многие сотни и даже тысячи рабов. Конечно, надо делать скидку на поэтические преувеличения.

Древнеиндийский термин даса — «раб» означал первоначально «враг», «чужак», «варвар». Это позволяет предполагать, что первыми рабами были военнопленные, а также мирное население побежденных племен. Хотя предпосылки для возникновения рабства подготовлялись развитием неравенства внутри первобытной общины, однако долгое время члены общины были связаны традиционными родовыми узами, и эти предпосылки могли проявиться в наиболее последовательной форме только за счет чужаков. И только затем появляется порабощение соплеменников. В брахманах уже встречаются упоминания о продаже обедневшими свободными (даже высокородными) своих детей в рабство. Но основным источником рабства оставалась, по-видимому, воина. Ничего не известно о работорговле. Все это, а также существование человеческих жертвоприношении позволяет предполагать, что общий уровень развития рабовладения был еще невысок. Очевидно, речь идет о патриархальном рабстве.

Разложение первобытнообщинного строя имело своим следствием не только появление рабства, но и возникновение социального неравенства среди свободных. В древней Индии это выразилось в делении общества на варны — сословия, имевшие жесткий, кастовый характер. Их насчитывалось четыре: брахманы — члены жреческих родов, кшатрии — воины, вайшьи — рядовые свободные общинники и шудры — неравноправные члены общества. Традиционным занятием первых было исполнение жреческих обязанностей, вторых — военное дело и управление, третьих — земледелие, скотоводство, торговля, ростовщичество и четвертых — услужение трем высшим. Принадлежность к варнам определялась рождением и наследовалась. Браки между членами различных вари в принципе не считались законными, особенно между мужчиной низшей и женщиной высшей варны.

Неравенство между варнами древние индийцы объясняли естественным различием между людьми по степени их природного благородства. Высшими считались брахманы, затем шли кшатрии, затем вайшьи, и воплощением низменности душевных качеств объявлялись шудры. Соответственно объяснялось, что брахманы произошли из уст, кшатрии — из рук, вайшьи — из бедер и шудры — из ступней мифического первочеловека, принесенного богами в жертву. Позже сотворение варн приписывалось богу Брахме, создавшему их из тех же частей своего тела.

Наиболее заметной чертой древней системы варн было противопоставление трех высших четвертой, состоявшей из потомков чужаков, лишившихся земли, защиты и помощи сородичей и однообщинников, а также из подчиненных и неполноправных племен. Отличие шудр подчеркивалось тем, что они не проходили в детстве обряда посвящения (инициации), считавшегося равным второму рождению, почему члены трех высших варн и назывались «дваждырожденными». Тем самым шудры подвергались ряду ограничений в религиозном культе (запрещение читать и слушать чтение «Вед», участвовать в жертвоприношениях, поминках) и общественной жизни — они не могли занимать ответственные должности в правительственном аппарате, не имели права на землю и занимали подчиненное место в хозяйственной деятельности.

Сословное деление было присуще и другим древним обществам, но в древней Индии оно отличалось четкостью и прочностью. Это можно объяснить особенно острой в условиях этой страны заинтересованностью господствующего класса во внеэкономическом принуждении трудящихся. Индийская природа была богата естественными и относительно легко доступными-продуктами питания (обилие дичи и рыбы, дикорастущих злаков, орехов, плодов, ягод и т. д.), а потребности в жилье и одежде в условиях индийского климата были минимальными. В этих условиях заставить одних работать на других можно было только внеэкономическими средствами. В отношении одних тружеников это достигалось прямым обращением в рабство; в отношении же тех, которые по разным причинам в рабство обращены не были, постепенно сложилась целая система социального и идеологического принуждения — сословно-кастовый строй. Кроме того, в условиях этнической пестроты, частых распадов одних государств и племенных союзов и образования других господствующие слои общества стремились к жесткости сословных делений, чтобы обеспечить необходимую для сохранения привилегий высших варн организационную структуру и поддержание классовой и сословной солидарности при всех возможных колебаниях в соотношении сил между племенами, границ между государствами и при прочих изменениях в политической сфере.

Органы государственной власти возникали постепенно, незаметно вырастали из племенных и общинных органов управления одновременно с обострением социальных противоречий. Тем не менее в народной памяти (как указывалось выше) сохранилось воспоминание о времени, когда такой власти не было.

К середине I тысячелетия до н. э. государства в долине Ганга уже вполне оформились. Большинство их были монархическими; такие характерные для первобытнообщинного строя институты, как племенное собрание, общинная сходка, народный суд, потеряли в них свое прежнее значение или исчезли вовсе.

Царь (раджа) был верховным распорядителем государственного имущества, и в первую очередь земли, командовал войском, возглавлял управление и считался главным защитником дхармы (правил добродетельной жизни). Власть царя была наследственной, хотя иногда требовалось формальное утверждение его кандидатуры народным собранием — как пережиток времени, когда раджа был вождем племени или клана. Соответственно роли, которую играл царь, его личность всячески возвеличивалась, коронация развилась в пышный обряд, имевший сакральный характер.

В республиках, называвшихся гана или сангха, как и древние общины, пережитки племенной демократии держались прочнее.

Государственный аппарат был еще несложен, но некоторые постоянные должности уже определились: придворный жрец, военачальник, казначей, сборщик налогов; в «Ригведе» упоминается даже шпионская служба. Самым древним из известных налогов был бали; первоначально он был, вероятно, добровольным взносом общинников на содержание племенного вождя и поддержание племенного культа, но мы знаем его уже как обязательный налог, равными 1/6 урожая.

Государства в то время были небольшими, а политическая карта сложной и постоянно менялась. Лишь к середине I тысячелетия до н. э. начался процесс поглощения мелких государств несколькими более сильными. Племена часто меняли места поселения, захватывали чужую землю или теряли свою; одни из них гибли или рассеивались, другие побеждали и росли за счет более слабых племен или их осколков. Государства возникали и распадались, менялись их названия, территории и царствующие династии, так что связной политической истории ведического периода написать пока невозможно.

Наиболее важными государствами, по-видимому, были Кошала (в нынешнем штате Уттар-Прадеш) и Магадха (в нынешнем штате Бихар).

Сами эти государства и некоторые из их царей известны не из надписей и не из документов, а из разрозненных упоминаний в религиозной литературе; но так как указания на них содержатся в весьма разнородных источниках, например в джайнистских, буддийских и брахманистских (о которых см. лекцию 26 в книге «Расцвет древних обществ»), и эти указания в целом не противоречивы, то можно предполагать, что какая-то более или менее достоверная историческая традиция в этой части Индии все же была.

Ещё большей политической и социальной нестабильностью отличалась Индская область, так как она в гораздо большей мере была подвержена внешним опасностям. Что касается Южной Индии, то имеющиеся о ней данные пока не позволяют давать даже такие общие оценки.

 

Ведическая религия и культура

Религия племен долины Ганга все ещё сохраняла близость с религией древних иранцев. Обеим были присущи культ огня, культ предков, использование при важнейших обрядах особым образом приготовленного напитка — сомы (у иранцев называвшегося хаома). Можно обнаружить много примеров сходства в терминологии и соответствий в пантеоне и мифологических персонажах.

Как и другие народы древности, индийцы верили, что жизнь природы и общества идет в соответствии с предписаниями богов (дэвов) — существ, подобных людям, но обладающих сверхъестественным могуществом. Из них главными были три: Индра — бог-громовержец и воитель, раджа среди богов; Агни — бог огня, хранитель дома, посредник между людьми и богами; Сурья — бог Солнца, враг мрака и холода. Женские божества в религии «Вед» уже потеряли значение. Кроме-дэвов признавали и другой род сверхъестественных существ — асцров, но принадлежавшие к ним божества, например бог неба Варуна, бог света и договоров Митра, играли меньшую роль, были как бы дальше от человечества.

Поскольку считалось, что мир существует и люди преуспевают только благодаря богам, а боги живут жертвоприношениями, главным для верующих было принесение им жертв. В угоду им закалывались животные, в костер бросали хлебные зерна, лили топленое масло, молоко, а также сому; бог Луны Сома считался одновременно божеством этого напитка, дающего богам неограниченное долголетие и могущество. Некоторые обряды отличались сложностью и дороговизной; для их совершения и произнесения соответствующих текстов и формул требовались люди специально подготовленные. Значение варны брахманов основывалось главным образом на их роли в культе, на обладании ими «священным знанием» (ведой). Расходы на совершение обряда нес тот, в пользу которого он исполнялся, а расходы на государственный культ — царь. Ни храмовых хозяйств, ни самих храмов как постоянных мест богослужения в ведической религии не было.

По представлениям древних индийцев, сохраняющимся и в современном индуизме, тело смертно, а душа вечна, после смерти тела она переселяется в другое тело, а в какое именно — зависит от поведения человека в прошлой жизни; поэтому само понятие «действие» (карма) означает не только поведение, по и воздаяние, с которым оно неизбежно составляет единство. Душа добродетельного возрождается среди более высоких существ, греховного — среди низших. Социальный смысл учения о карме заключается в том, что угнетенное положение труженика объясняется воздаянием за его «греховное» поведение в предшествующей жизни, он сам виноват во всем. Привилегированное же положение знатных и богатых — просто вознаграждение им за их добродетельность в прошлой жизни. Что такое грех и добродетель — определялось господствующей идеологией, которая объявлялась данной богами. Учение о карме как средство идеологического воздействия на народ оказалось для господствующего класса столь удобным, что стало основой морально-этического учения во всех индийских религиях и сохраняет свое положение вплоть до настоящего времени.

В рассматриваемый период появляются зародыши научного изучения действительности, но характерно, что появляются они все же в дисциплинах, предназначенных для изучения «Вед», — фонетике, грамматике, этимологии, астрономии: мышление оставалось прежде всего религиозным. Однако немалы были достижения и в математике: так, индийцы задолго до греков (но, по-видимому, позже вавилонян) знали теорему, носящую имя Пифагора. Известно о существовании профессиональных лекарей, умевших определять и лечить более сотни различных болезней и знавших лечебный эффект многих природных веществ.

Храмов и сложных погребальных памятников древние индийцы не возводили, хотя обряды были и сложными и дорогими. Образ жизни даже знати был еще простым, города немногим отличались от деревень. Дворцов не было, и достижения индийцев в искусствах можно считать скромными.

От ведического периода до нас дошла в основном религиозная словесность. Жанры её разнообразны: гимны богам, восхваления жрецами щедрых дарителей, жертвенные формулы, заклинания, описания ритуалов, религиозно-мистические сочинения. Иногда тексты отличаются красочностью и богатством художественных средств. В рассматриваемый период «Веды» еще не были записаны, а передавались от учителя к ученику изустно, и до сих пор не обнаружено ни письменной литературы, ни самой письменности ведического периода. Древнеиндское письмо вымерло вместе с культурой Мохенджо-Даро и Хараппы, а первые памятники индоарийских слоговых видов письменности, которые, по-видимому, не связаны с древнеиндской, дошли лишь от, IV–III вв. до н. э. Тем не менее представляется вероятным, что первая индоарийская письменность сложилась ранее — вероятно, не позже первой четверти I тысячелетия до н. э.

 

Иран и Средняя Азия в первой половине I тысячелетия до н. э

Еще недавно считалось, что между приходом индоарийцев в Индостан и приходом иранцев в Иран прошел большой промежуток времени. Однако есть ряд косвенных данных, которые заставляют думать, что иранцы пришли в Иран сразу вслед за уходом индоарийпев или даже что они некоторое время одновременно находились на Иранском нагорье. Какая-то группа индоиранцев (может быть, дардо-кафиров), почитавшая Индру и других индоарийских дэвов, соприкоснулась еще в XVI в. до н. э. с переднеазиатским народом хурритов (по всей вероятности, в нынешнем Иранском Азербайджане) и, как мы видели (см. лекцию 8), дала индоиранскую династию одному из важнейших хурритских государств — Митанни. «Западные» иранцы, предки персов и мидян, еще и в XII в. до н. э. не достигли мест своего будущего обитания, но возможно, что восточная часть Иранского нагорья по долине р. Теджен-Герируд была заселена иранскими племенами уже к середине II тысячелетия до н. э. Так, можно предполагать, что жители предгородских поселений Южной Туркмении (Намазга VI), Восточного Ирана и Афганистана в середине II тысячелетия до н. э. были либо индоарийскими, либо уже иранскими по языку. Другая южнотуркменская культура, Яз I (с IX в. до н. э.), представляется уже несомненно иранской. Быть может, где-то на просторах нагорья «западные» ираноязычные племена освоили и легкую конную колесницу, игравшую в дальнейшем такую важную роль в их культуре. «Восточноиранские» по языку племена (согдийцы, хорезмийцы, саки, скифы и др.) продолжали также жить на всем пространстве степей от Дуная и Черного моря до Средней Азии и северной окраины Иранского нагорья в течение I тысячелетия до н. э. К началу нашей эры они почти не продвинулись на территорию Иранского нагорья (в широком смысле), оставаясь, за исключением бактрийцев, в Средней Азии, Казахстане и Восточной Европе.

Для оценки культуры населения. Средней Азии и Ирана как возможного отражения его этнической истории весьма интересна смена здесь обряда погребения, по-видимому развивавшегося (по крайней мере у части жителей изучаемой зоны) от трупосожжения (занесенного индоарийцами также и в Индостан) к позднейшему иранскому обряду выставления трупов, на растерзание хищникам и птицам и захоронения только расчлененных костей. В основе последнего обряда лежало представление о недопустимости осквернения трупом чистых стихий — огня, воды и плодородной земли, — вероятно, потому, что существовал культ плодородной земли, воды и огня. Обряд выставления трупов письменно и археологически засвидетельствован лишь в значительно более поздний период. В погребениях XIV–XIII вв. до н. э. между устьями рек Кафирниган и Сурхапдарья. в нынешнем Таджикистане обнаружен обряд трупосожжения. В эпоху культуры Намазга VI в могиле продолжали разводить костер, не труп не сжигали, а укладывали в скорченном положении на боку. В Южном Таджикистане конца II — начала — I тысячелетия до н. э. трупосожжение заменяется обрядом трупоположения. Трупоположение скорченных костяков с инвентарем все еще наблюдается и в Центральном Иране, и в большей части Средней Азии на рубеже II и 1 тысячелетий до н. э. и позже. Но в Южном Таджикистане первой трети I тысячелетия до н. э. погребали так: на дне земляной ямы устанавливался каменный ящик, в который укладывали (без сопровождающёго инвёнтаря) расчленённый труп, крытый тростником. Такое захоронение отражает попытку предохранить стихию плодородной земли от оскверняющего соприкосновения с трупом. Таким образом, иранский обычай охранять от трупной скверны чистые стихии, несомненно связанный и с культом огня, видимо, возник в южных оседлых районах Средней Азии или в Восточном Иране в первой трети I тысячелетия до н. э. К середине VI в. до н. э. он распространился до Мидии и Персии, но там был еще внове и применялся не всеми. С этим обрядом связано представление об авестийской цивилизации.

 

«Авеста» и зороастризм

«Авестой» называется священная книга иранской религии зороастризма, написанная на языке, среднем между восточноиранскимй (хорезмийским, согдийским, бактрийским) и западноиранскими (мидийским, персидским, парфянским). Ни место, ни время её создания в точности не известные. Можно сказать об этом лишь следующее: во-первых, все части «Авесты» написаны до возникновения великой Персидской державы во второй половине VI в. до н. э., так как не содержат ни следов знакомства с государствами Мидией и Персией, ни разработанной персидской административной терминологии, которая, однако, оказала глубокое влияние на все языки, от Греции до Индии между VI и IV вв. до н. э.; во-вторых, период создания «Авесты» был довольно длительным; в-третьих, важнейшая часть «Авесты» — стихотворные проповеди законоучителя Заратуштры (Зороастра) — появилась в результате религиозно-философской реформы, что могло произойти лишь в условиях цивилизации, хотя, возможно, и довольно примитивной. Далее мы увидим, что эти соображения вынуждают пас датировать «Авесту» между IX и началом VI в. до н. э. (хотя предложены и другие даты, с разбросом от позднего неолита до VI в. до н. э.).

После 1000 г. до н. э. территория земледельческих культур в южной части Средней Азии и Восточном Иране значительно расширилась. Происходит постепенный переход от бронзы к железу с широким использованием вод не только предгорных ручьев, но и таких рек, как Теджен, Мургаб, Амударья. Эти культуры известны между Х и VII или VI вв. до н. э. в древней Гиркании (у юго-восточного угла Каспийского моря), в Парфии (на юге нынешней Туркмении), вероятно, в Арее (долине р. Теджен-Герируд), в Маргиане (оазис Мары), в Согдиане (в долине р. Зеравшан), в Бактрии (на левобережье р. Амударьи) и в Дрангиане (на юго-западе нынешнего Афганистана).

Разрозненные неясные сведения греческих авторов, подтвержденные и данными «Авесты», заставляют предполагать существование в IX–VII вв. до н. э. в этих областях значительных политических объединений. Можно ли назвать их государствами? Против такого определения говорит то, что здесь пока не найдено никаких памятников письменности; однако же истории человечества известны государственные образования, не знавшие письма (например, в Африке); не забудем также, что эламская иероглифика была известна жителям Иранского нагорья с начала III тысячелетия до н. э.

Вся история древнего Востока показывает, что древнейшие государства вырастают не из племенных союзов — сразу в виде целых империй, а на основе отдельных территориальных общин, которые естественно тяготеют к одному центру (горная долина, магистральный оросительный капал), т. е. большей частью в виде городов-государств или номов. Надо полагать, что на востоке Ирана и в Средней Азии, как и на западе Ирана, большим объединениям предшествовали мелкие «городские» центры и мелкие предгосударственные и государственные образования.

Однако данные «Авесты» указывают на существование по крайней мере одного крупного объединения уже после периода мелких политических единиц, но ещё в доахеменидское время, т. е. до середины VI в. до н. э. (точнее, не в непосредственно доахеменидский период, а раньше, поскольку никакие античные источники не указывают на прямое завоевание этого более древнего объединения ни Мидией, ни Персией).

Одна из самых древних частей «Авесты» — гимн богу Митре, покровителю договоров, — свидетельствует, что в эпоху ее составления, т. е. предположительно в IX–VII вв. до н. э., существовало государство или, скорее, военный союз племен и общин под названием Арьйошайана, охватывавший долину рек Теджен-Герируд и Мургаб (на территории как нынешнего Афганистана, так и Туркмении), а также среднее течение Амударьи и окрестные области, быть может вплоть до пределов Хорезма (низовья Амударьи) (Следует отметить, что названия стран, упоминаемые «Авестой», а позже древнеперсидскими надписями, по крайней мере частично, были первоначально названиями племен, порой занимавших меньшие территории, чем названные по ним впоследствии страны, — иногда, быть может, и несколько иные территории. Поэтому возможно, что пределы Арьйошайаны нами преувеличены; особенно сомнительно включение в нее Хорезма.). Это объединение называли также Арьянам-Вайджо; позже это наименование было перенесено на Хорезм, а еще позже стало полумифическим названием отдаленной северной прародины ариев. По преданию, создавать объединение начал некий Кавата с титулом кави («певец», или «прорицатель»), родом, видимо, из Дрангианы в Юго-Западном Афганистане. Племенное происхождение его (помимо того что он был ираноязычен) неясно. Позже Арьйошайана была завоевана вождем иранских же (хорезмийских?) кочевников-тура (туранцев, одного из скифско-сакских племен) Франграсьяпом (В позднейшей легенде — Афрасиаб. Широко распространенное вплоть до начала XX в. обозначение тюркоязычных племен как «туранцев» основано на старинной ошибке.); однако Франграсьян был убит у «глубокого озера с солеными водами» (Аральского моря?) потомком Каваты — Кави Хаусравой, который и объединил всю Арьйошайану.

Общественный уклад Арьйошайаны известен из «Авесты», по довольно поверхностно. В нем были (в небольшом числе) патриархальные рабы; она, как и индоарийское общество, делилась на три сословия — воинов, жрецов и земледельцев-скотоводов. Основной хозяйственной ячейкой был, как и в Передней Азии, «дом» (дмана.), т. е. большесемейная патриархальная община; во главе группы «домов» — рода (вис) — стоял тоже своего рода патриарх; следующая ступень — племя, видимо, к атому времени стало терять свое значение. Еще выше стояла «страна» (дахъю), по размерам несколько больше номовых общин Месопотамии, но аналогичная по структуре. Во главе «страны» стоял вождь-военачальник (састар), правивший совместно с советом старейшин или народным собранием.

В Арьйошайане при дворе более позднего (и, видимо, значительно менее могущественного) правителя, Кави Виштаспы, жил проповедник Заратуштра, создавший новую религиозно-философскую систему. Bремя его жизни неизвестно, хотя в позднейшие времена не раз делались попытки его вычислить. Сравнительно достоверное предание помещало его за десять поколений до Александра Македонского, т. е. в VII в. до н. э.

Надежные сведения об учении Заратуштры дают только его стихотворные проповеди, так называемые «Гаты». Из них видно, что Заратуштра осуждал трату (особенно иранцами-кочевниками) жизненно необходимого земледельцам рогатого скота на жертвы дэвам, которых он почитал за ложных богов, почти нигде, однако, не называя их по имени, и проповедовал почитание высшего бога творца, Мазды Ахуры (позже он назывался Ахурамазда, Ормузд; ахура по-ирански — это то же, что асура по-индоарийски, один из двух родов божеств) (Заратуштра по первый поклонялся Ахуре Маздо: божество под этим именем почиталось, по-видимому, в Иране гораздо раньше. Предполагают, что это прозвище («Премудрый ахура или асура») прилагалось к тому богу, которого индоарийцы называли Варуной.). С Ахурой Маздой, окруженным благими духами, олицетворяющими добродетели и в то же время благие стихии мира: огонь, воду и плодородную землю, борется Ангхро Манью (Ахриман), возглавляющий духов, олицетворяющих зло. Долг каждого верующего земледельца — защищать скот (который имеет своего особого духа-покровителя), возделывать землю, не осквернять добрые стихии, придерживаться добродетелей. и тогда после смерти он войдет в рай Гаро-дмана, путь куда проходит по «мосту душ», узкому, как топкий волос или как лезвие ножа. В конце веков придет потомок Заратуштры, чудесный Спаситель, и Ангхро Манью будет побежден; впрочем, это последнее верование, как и наказ верующим убивать вредных животных и насекомых и выставлять трупы на съедение птицам во избежание осквернения стихий, было введено, надо полагать, уже после Заратуштры. Как и другие вероучители реформаторы древности, Заратуштра обращал главное внимание на религиозно-философскую и нравственную проповедь, вследствие чего в дальнейшем и оказалось возможным соединить более общепонятные элементы его учения со старинными традиционными культами индоиранских богов. По той же причине и позднейший зороастризм сохранял много черт самой первобытной обрядности.

В конце своей долгой жизни Заратуштра погиб от рук бактрийских кочевников — хьяуна (хионитов?), воевавших против царства Кави Виштаспы; погибло и само царство.

На его месте, судя по преданиям позднейших времен, образовалось царство Бактрия на среднем и верхнем течении Амударьи (столица Бактра, или Балх, была расположена на территории совр. Афганистана). Это царство просуществовало до середины VI в. до н. э., когда было завоевано мидянами и персами. Название Арьйошайана, или Арьянам-Вайджо, стало либо полумифическим, либо (в форме «Ариана») общим обозначением ряда стран, где жили арии. Бактрийское царство помнили лучше, и в позднейшей легенде Виштаспу и его двор стали помещать в Балхе.

Но ученики и последователи Заратуштры остались. Правда, воспоминания о точном содержании его учения были смутными, и к Заратуштре возводили довольно различные и взаимно противоречивые верования. «Гаты» Заратуштры и другие произведения зороастризма лет пятьсот сохранялись устно. Позже в священную книгу «Авесту» вошли и гимны богам — Митре, богу договоров, Анахите, богипе рек и плодородия, священному (хотя и запрещавшемуся самим Заратуштрой) напитку хаоме (соме индийцев) и т. д. Эти гимны («Яшты»), вероятно, были сочинены еще задолго до Заратуштры, но их нашли возможным включить в «Авесту» по той причине, что вероучитель в своих стихотворных проповедях оставил ниспровергаемых злых дэвов безымянными. Далее, в «Авесту» вошли «Ясна» и «Виспрат» — молитвенно-ритуальные тексты: в составе «Ясны» сохранились и «Гаты» Заратуштры; и, наконец, «Видевдат» — книга обрядовых запретов и религиозных кар и штрафов за их нарушения, явно более поздняя, чем время Заратуштры, но все же вряд ли моложе VI в. до н. э. Были в «Авесте» и другие книги, но они не сохранились— из них известны лишь цитаты в поздних правовых и других сочинениях да названия в общем оглавлении «Авесты», восходящем к IV–VI вв. н. э.

Видимо, вскоре после гибели учителя часть его учеников переселилась в Западный Иран — в Мидию, где обратила в свою веру одно из мидийских племен — магов. Впоследствии «маг» стало синонимом понятия «зороастрийский жрец». Здесь, в Мидии VII в. до н. э., как мы увидим в следующей книге, учение Заратуштры в толковании магов стало первой в мире официальной государственной религией. Мидяне и персы поселились на запада и юге Иранского нагорья не позже IX в. до н. э., но и ранее того находились в тесном общении с более древними автохтонными цивилизациями. Так, персы заняли Аншан — прежде важную часть Элама.

По всему западному и центральному Иранскому нагорью на рубеже II и I тысячелетий до н. э. существовала культура городов-крепостей. Именно с этими городскими культурами столкнулись здесь ассирийские завоеватели в IX–VII вв. до н. э.

Литература:

Ильин Г. Ф., Дьяконов И. М. Индия, Средняя Азия и Иран в первой половине I тысячелетия до н. э./История Древнего мира. Ранняя Древность. — М.:Знание, 1983 — с. 382–400