География и этнография региона

Важную историческую роль сыграли поселения вдоль среднего течения р. Тигр. Здешние территории не отличались ни суровым климатом сухих тропиков Нижней Месопотамии — пустынь и солоноватых речных и морских лагун, заросших гигантскими тростниками, — ни ее неслыханным плодородием (после того как для орошения были укрощены воды евфратских разливов).

На значительном своем протяжении р. Тигр бежит между высокими каменистыми и скалистыми берегами, по большей части неудобными для передвижения людей. Почти столь же неудобны долины северо-восточных притоков Тигра.

На Тигре находится два плодородных земледельческих района: северный, историческая Ассирия, расположенная в треугольнике, окаймленном с севера горами, отгораживающими ее от долин речек Восточного Хабура и Большого Заба (в той части, где последний течет с северо-запада на юго-восток), с востока — предгорьями Загроса и долиной р. Малый Заб. Район этот орошается дождями, горными ручьями, колодцами и подземными каналами-кяризами; с запада он ограничен Тигром, причем. эта река на значительном протяжении сама обрамлена с западной стороны крутой горной грядой Джебель Макхуль, вдоль которой со стороны реки нет даже пешеходной тропы; лишь выше нее кое-где открываются пути в холмистую часть Верхней Месопотамии.

К югу от Малого Заба начинается второй земледельческий район, орошаемый притоками Тигра — Адеймом и Диялой, но этот район, в свою очередь, разделяется на две части горной грядой Хамрин; к северу от неё расположены районы предгорий, сходные в природном отношении с исторической Ассирией. Эта, область имела первоначально центром Гасур, а после хурритского завоевания около XVIII–XVII вв. до н. э. получила название Аррапхэ.

Гряду Хамрин в одном месте прорывает река Тигр, образуя своего рода ворота — Фатху. К югу от гряды расположен один из древнейших районов искусственного орошения, где речные воды разбегаются целой сетью каналов; когда-то эта область именовалась Вариум или Ки-Ури, во II тысячелетии до н. э. в центральной части ее называли Навар, а в южной, по-касситски, Туплиаш.

Важность районов вдоль р. Тигр издревле заключалась не столько в их земледельческих возможностях — тут они уже с IV тысячелетия до н. э. отставали от районов Нижней Месопотамии, орошаемых каналами и Евфратом, — сколько в том, что здесь находились жизненно важные как для Верхней, так и для Нижней Месопотамии переправы, через которые вели торговые пути в Иран и далее к оловянным рудникам Западного и Южного Афганистана, к лазуритовым разработкам Бадахшана, к золоту Индии, в районы предгородских культур юго-западной Средней Азии и Индской культуры. Всего было пять возможных торговых (и военных) переправ через Тигр с запада на восток или с востока на запад: 1) у нынешнего Мосула (этот город лежит на западном берегу реки; в древности же переправа закрывалась городом на восточном берегу — Ниневией); отсюда дорога вела из Верхней Месопотамии далее на восток, на Арбелу (ныне Эрбиль) и еще далее через перевалы гор Загроса на оз. Урмию; 2) ниже Мосула, где дорога с запада на восток от района впадения Западного Хабура в Евфрат, шла через г. Карана (ныне Телль ар-Римах) к переправе через Тигр у г. Кальху (Калах, ныне Нимруд) и оттуда опять на Арбелу; 3) эта же дорога могла ответвляться еще в пределах Верхней Месопотамии и на г. Ашшур, стоявший на западном берегу Tnrpf. в очень важном месте: там, где кончается гряда Джебель Макхуль — северо-западный отрог гряды Хамрин по западному берегу Тигра — и где дорога с юга, из Нижней Месопотамии, может снова подойти вплотную к Тигру. Город Ашшур, в природном и политическом отношении принадлежавший к Ассирии, был предмостным укреплением перед главнейшей, третьей, переправой с запада в область за Тигром и на восток, к перевалам Загроса; эта дорога шла далее через центр страны Аррапхэ — современный город Керкук — в долину Сулеймание и еще далее, к более южным перевалам через Загрос, чем первые две; 4) четвертая, малоудобная переправа обслуживала засадные пути Аррапхэ; дорога шла здесь с востока через горные «ворота» Фатху и за переправой вела к городу Мари на Евфрате. Здесь, предположительно на восточном берегу, на террасе Хамрин, стоял башенный город Унабше, а на западном берегу Тигра — город Сугагу (ныне район Хан-Шуреймийя); 5) и наконец, пятая переправа была возможна в одном из пунктов, где плодородная равнина Туплиаша — Навара подходила к Тигру; отсюда открывался либо путь юго-западнее горных хребтов на г. Дёр (ныне Бадра) и далее на Элам, либо через современный Ханекин, через южные перевалы Загроса, на нынешний Керманшах, и далее либо на юг в Элам, либо на юго-восток — в Аншан; либо, наконец, дорога могла сворачивать на север к Аррапхэ.

Южнее впадения Диялы Тигр в древности, по-видимому, вступал в полосу болот и лагун и не имел значительного хозяйственного или торгового значения.

Помимо магистральных путей, по линии Запад — Восток, имелось и два рокадных пути с севера на юг: один вел от Киша, Вавилона и Сиппара на север вдоль Тигра, затем отворачивал в степь в обход гряды Джебель Макхуль и вновь возвращался к Тигру у Ашшура; далее он мог либо переходить через Тигр, либо вести на север до Ниневии, чтобы там слиться с путями, пересекающими Верхнюю Месопотамию с запада на восток. Путь этот обычно был открыт набегам скотоводческих племен: кроме того, он вел через гипсовую пустыню и ряд безводных районов; поэтому ему часто предпочитали другую дорогу, проходившую заметно восточнее Тигра через долину Диялы, район современного города Туз-Хурматлы (древний Киссук?), через царство Аррапхэ к переправе через Малый Заб у городища Телль-Махуз (древняя Турша, в 45 км вниз по течению от нынешнего Алтынкёпрю — «золотого моста»), и далее на Арбелу (Эрбиль) с выходом либо на запад, к Ниневии, либо на восток, через перевалы к оз. Урмия.

Долина р. Тигра являлась в древности западной границей иранских предгорий и восточной границей исторической области Верхняя Месопотамия, ныне разделенной между Турцией, Сирией и Ираком. С востока эта область ограничивается средним Евфратом, от его великой излучины, где он ближе всего подходит к Средиземноморскому побережью, до того места, где, пересекая «гипсовую пустыню», эта река вступает в пределы Нижней Месопотамии (Вавилонии). В природном отношении Верхняя Месопотамия делится в западно-восточном направлении на три зоны: северную (к югу от верхнего Тигра — гористо-холмистая зона, в древности покрытая кустарниковой растительностью), среднюю, пересекаемую с севера на юг притоками Евфрата — Белихом и Западным Хабуром (холмистую, степную, сравнительно хорошо орошенную вплоть до горной гряды Синджар, вдоль южных склонов которой имеется последний район, еще отчасти пригодный для земледелия и скотоводства), и южную, пустынную, от южных склонов гряды Синджар до пределов Вавилонии.

Верхнюю Месопотамию пересекают два западно-восточных пути: от г. Мари, около современного г. Абу Кемаль на Евфрате (на нынешней границе Сирии и Ирака), к Фатхе или Ашшуру на Тигре; и от переправ через Евфрат на его великой излучине, у древнего Каркемиша, и далее через современные города Урфу (или южнее через древний Харран), Мардин, Нусайбин (Нацибин, Мцбин, Нисибис) на Ниневию и Ашшур; и две дороги с юга на север: одна вверх в общем направлении вдоль Евфрата, через Мари (ворота в Западную Сирию), Эмар (с другим выходом в Западную Сирию, на Эблу и Халеб), Каркемиш и далее в глубь либо Малой Азии, либо Армянского нагорья; и другая вдоль долины Тигра (о ней уже шла речь).

Об этническом составе древнейшего населения этой зоны мы плохо осведомлены; кое-что известно о смене археологических культур, но гораздо меньше — о смене языков, хотя уже имеется ряд гипотез (Следует заметить, что хотя существует гипотеза о принадлежности носителям праипдоевропейских диалектов культуры Халаф (V тысячелетие до н. э.), однако следов индоевропейского лингвистического субстрата в изучаемом регионе не обнаружено; есть небольшие следы индоиранского влияния на хурритов II тысячелетня до н. э. (с востока)). Можно только сказать, что на территории будущей Аррапхэ, в древнем Гасуре (позже Нузи, ныне Иорган-тепе), еще во второй половине III тысячелетия до н. э. имелось так называемое «банановое», или «прототигридское», население (название условное), и около того же времени засвидетельствовано хурритское население в северной зоне Верхней Месопотамии (хурриты, как теперь установлено, вместе с урартами составляли одну из ветвей северо-восточнокавказской семьи языков, от которой ныне сохранились ветви чечено-ингушская, аваро-андийская, лакская, лезгинская и др.; есть все основания думать, что прародина носителей хуррито-урартского языка находилась R центральном или восточном Закавказье, вероятно, в V тысячелетии до н. э.; вступив на территорию Верхней Месопотамии, они, несомненно, смешались с аборигенным ее населением. Далее, из археологических данных становится ясно, что шумеры еще в IV — начале III тысячелетия до н. э. имели свои колонии или фактории не только в Мари, но и далеко на север по долинам Западного Хабура (Телль-Брак) и Евфрата (по меньшей мере до района впадения в него р. Арацани — Мурад-су) (Однако шумерская письменность, изобретенная около 3000 г. до н. э. в Нижней Месопотамии, до сих пор не была обнаружена в Верхней Месопотамии. Недавно появились требующие проверки газетные сообщения о находке документов с архаической шумерской письменностью в Северной Сирии.). Наконец, за последнее время выясняется, что в западной части Верхней Месопотамии в III тысячелетии до н. э. была распространена так называемая калициформная культура, которая не без основания приписывается группе семитских племен, занимавших по языку промежуточное положение между западными и восточными семитами и имевших главный центр в г. Эбла (см. лекцию 11). Скотоводческое население как в Западной Сирии, так и в Верхней Месопотамии составляли западносемитские племена, условно именуемые аморсями.

Мари на Евфрате (в значительной мере) и Ашшур на Тигре (полностью) были заселены восточными семитами (аккадцами), хотя есть основания предполагать, что здесь семитскому населению могли предшествовать шумерские колонии.

Восточнее Тигра в отдельных, по большей части точно еще не локализованных пунктах засвидетельствовано примерно с середины III тысячелетия наличие хурритов. Известны обозначения различных горных племен (турукки (Не следует обращать внимания на наивное отождествление племен турукки с тюрками: последний этноним появляется лишь в I тысячелетии н. э. — сначала в Центральной и Средней Азии и лишь к середине средних веков — на Ближнем Востоке. Созвучии здесь чисто случайное.), кутии, луллубеи, касситы и т. д.). Совершенно неясно также, имеем ли мы право отождествлять эти названия с конкретными этническими общностями, учитывая, как часто (и не только в древности) племенные обозначения-иноназвания охватывают разные, лишь чем-то похожие друг на друга племена. О термине «луллубеи» мы точно знаем, что он означает просто «соседи», «чужаки». Весьма вероятно, что большинство этих племен принадлежало по языкам к числу северо-восточнокавказских, другие — к числу эламо-дравидских, но все это пока не более чем догадки.

Земледелие в рассматриваемом регионе было основано на дождевом орошении, которое обеспечивалось теплыми влажными ветрами со Средиземного моря, ирригационные системы если где-либо и возникали, то носили локальный характер. В социальном отношении это значит, что здесь по большей части не было необходимости в большой государственной централизации; основную роль в хозяйстве играли семейно-родовые общины (общинно-частный сектор); царские и другие крупные хозяйственные структуры мало от них отличались.

Но в масштабе всего хозяйства Ближнего Востока этот регион имел большое значение в том отношении, что именно через него шло снабжение передовых земледельческих областей, и в первую очередь Нижней Месопотамии, всем необходимым сырьем, особенно металлами, лесом и т. п. (Город Ашшур, вероятно, снабжался с востока и шерстью для его развитого текстильного производства.) Поэтому естественно, что международному обмену принадлежала здесь ведущая экономическая, а в конечном счете и политическая роль.

Поэтому и ранние недолговечные политические объединения были здесь связаны с торговыми путями; первым таким объединением (конца III тысячелетия до н. э.) — характерным образом обходившим территорию полицейского государства III династии Ура (которое парализовало бы всякую по контролируемую из центра торговлю) — было государство хурритского правителя Аришены, включавшее Уркеш (неподалеку от Мардина, на северной дороге через Верхнюю Месопотамию), Хавал, на загросской дороге с севера на юг, вероятно связанной с дорогой № 3 (см. выше), и Навар (?) в долине р. Диялы.

Но впервые несколько более полные сведения о международной торговле мы получаем из Ашшура.

 

Ранний Ашшур

Древнейшая политическая история Ашшура нам совершенно неясна. Известно лишь, что в XXI в. до н. э. он был недолгое время подчинен царству Шумера и Аккада, и здесь сидел наместник, оставивший надпись. Впоследствии был составлен царский список Ашшура, однако в первой своей части он недостоверен: он начинается с «царей, живших в шатрах», но их перечень является не более как частью генеалогии аморейских племен, к которым причисляли себя предки Шамши-Адада I, правившего не только Ашшуром, но и всей Верхней Месопотамией в XIX в. до н. э.; о нем речь пойдет далее.

Первым исторически засвидетельствованным правителем Ашшура (По имени города и его главный бог назывался Ашшуром, что на ассирийском диалекте аккадского языка означает примерно «священный, освященный».) был Илушума, живший в XX в. до н. э. Он не носил царского титула; в качестве жреца-правителя он назывался ишши'аккум (транскрипция шумерского экси[ак]), а в качестве главы городского совета (?) назывался укуллум или ваклум. Оставленная им короткая надпись долгое время не поддавалась. объяснению, пока совсем недавно не была истолкована нами. Она гласит: «Илушума, ишши' аккум города Ашшура, ради (богини) Иштар, госпожи своей, (и) за жизнь свою построил храм; старую стену, пошатнувшуюся (?), восстановил; для (граждан) города моего я распределил дома (Вероятно, в связи со сносом части застройки при возведении храма.). (Далее речь идет об открытии новых источников в городе); освобождение (андурарум) аккадцев, а также сынов их я установил, медь их я очистил; от мидру (мн.ч.) — от Ура, Ниппура, Авала, Кисмара, Дера до Города (т. е. Ашшура) — я установил их освобождение».

До сих пор это толковалось как описание предполагаемого воинского набега Илушумы на Нижнюю Месопотамию (о длительном завоевании явно не может быть речи, так как обильные документы из Месопотамии этого времени не упоминают никаких признаков, хотя бы и временного, ашшурского завоевания), Помимо этого, слово андурарум (перевод шумерского ама-р-ги. «возвращение к матери», т. е. в первоначальное состояние) означает отнюдь не политическое освобождение из-под чьей-то власти, а освобождение от долгов, пошлин и т. п. «Очистить» здесь также значит «освободить от поборов». Илушума не относит «освобождение» к собственным гражданам Ашшура. Значит, скорее всего речь идет об освобождении «аккадцев и сынов их» от каких-то поборов, вероятно от торговых пошлин. Под «аккадцами» здесь, конечно, не могут пониматься ни люди аккадского языка вообще (такое применение термина было бы лишено политического смысла, ибо языковые общности в ранней древности не противопоставлялись друг другу); ни жители города Аккаде, столицы Саргона Древнего, — этот город давно перестал существовать. Под «аккадцами» следует понимать граждан перечисленных далее городов, а под «сынами (потомками) аккадцев» — граждан (в политическом смысле) тех же городов, но проживающих за их пределами.

Трудность представляет слово мидру. Оно более нигде не засвидетельствовано в аккадских текстах; почти все исследователи переводят его как «болото, лагуна», связывая его с арабским матар, митр — «дождь» и аккадским (вавилонским) митр, митир — «дождевая (?) канава». Мы же предлагаем связывать это слово с арамейским мидр — «земля, ил, глина (как материал); земельный участок» и с арабским мадар — «ил, земля, глина, глинобитное сооружение» и особенно с арабским выражением ахлъ аль-мадар ва-ахль аль-вабар — «горожане и кочевники», буквально «люди глинобитных сооружений и люди (палаток из) шкур»; по-аккадски также ваб (а)рум означает «чужеземец, не гражданин города», а вабартум — «торговый стан вне города».

Мы предлагаем понимать мидру как «зона, ограничивающий пояс или полоса оседлого (городского) населения»; тогда перечисляемые города будут означать главные пункты по окраинам некоторой определенной «зоны»: южную или юго-западную ее границу составят Ур и Ниппур (Около этого времени Ниппур, старый центр шумерского культового союза, получил от I династии Иссина ряд привилегий и возможно, был перевалочным пунктом торговли Иссинского царства, так же как Ур — царства Ларсы.) — на западе Нижней Месопотамии; Дер, перевалочный пункт вавилонско-эламской торговли, — юго-восточную; Авал и Кисмар (Авал, или Хавалум (не путать с эламским Аваном, находившимся далеко на востоке в сторону Аншана), предположительно лежал на среднем пути через Загрос; упоминается в надписи хурритского царя Аришены и в письмах из Шушшары (ныне Телль-Шемшары в долине Сулеймания). Кисмар отождествляется с Хашмаром — «Соколиным перевалом» на современной дороге из долины Диялы на Керманшах, недалеко от хурритского города Карахар, или Хархар.) — восточную (на перевалах Загроса) и сам Ашшур — северную (Ашшур, как известно, тоже считался аккадским городом). Заметим при этом, что устанавливаемая таким образом зона носит не политический, а чисто географический характер; она связана с торговыми путями, но отвлекается от существовавших в то время границ государств. Эта беспошлинная зона соответствует территории, где могли действовать «аккадские» купцы, жители городов Нижней Месопотамии и самого Ашшура; далее этого пояса товары, вероятно, обменивались с торговыми посредниками городов, «внешних» по отношению к Ашшуру и Аккаду, не входивших в созданную Илушумой территорию свободного торгового обмена.

Иначе говоря «сыны аккадцев», т. е. граждане аккадских городов, находившиеся в качестве торговых агентов или представителей своих торговых сообществ на всех главных дорогах, и прежде всего дорогах, ведущих на юг, в Нижнюю Месопотамию и через горы Загроса, были допущены Илушумой к беспошлинной торговле медью; взамен Ашшур мог, как засвидетельствовано и впоследствии, вывозить ткани. Торговля Ашшура в пределах этой зоны (с Гасуром) подтверждается и документально.

Примерно в то же время ашшурские купцы массами устремляются в Малую Азию. чтобы принять участие в тамошней торговле — сначала, вероятно, также как торговцы тканями, а потом главным образом спекулируя на разнице в ценах металлов (дешевых в Малой Азии, дорогих в Месопотамии). Хотя большинство многочисленных документов малоазнйских торговцев XX–XIX вв. до н. э. (о которых см. в лекции 10) посвящено внутренним вопросам торговли в Малой Азии и отчасти в Ашшуpe, Сирии и т. п., однако прослеживаются и более дальние связи (конечно, через Ашшур); среди лиц, упоминающихся в этой переписке, названы гасурцы и хаваляне.

Мероприятия Илушумы были продолжены Эришумом I; именно к его времени, возможно, относятся первые письменные акты архивов торговой колонии (карум) Каниш в Малой Азии; мы полагаем, что с этого времени торговля ашшурцев в Канише стала контролироваться правителями, хотя существовать она должна была задолго до того. Именем Эришума клялись ашшурские торговцы в обязательной для них присяге. Эришум I, подобно своему отцу Илушуме, оставил в Ашшуре надпись, дошедшую до нас. Она составлена им «за жизнь мою и за жизнь моего города». В ней сообщается, что в связи с начатыми большими строительными работами в храме бога Ашшура «город мой по моему призыву заседал, я установил освобождение (на) серебро, золото, медь, свинец (?), ячмень, шерсть (и все) вплоть до поскребков (?) горшков и мякины». Здесь «освобождение» распространяется, таким образом, не на определенные группы купцов, а на весь оборот рынка.

Как организовывалась международная торговля, будет подробно рассказано в лекции 10; здесь же отметим, что, во-первых, контроль государства в описываемом регионе был несравненно слабее, чем в Нижней Месопотамии, и, во-вторых, организация торговли имела, по-видимому, обратное воздействие на государственное устройство. Составитель позднейшего царского списка отмечал, что продолжительность власти отдельных предполагаемых древнейших правителей Ашшура (до Эришума I) ему неизвестна. Сведения о продолжительности правления своих царей позднейшие писцы черпали из списков годичных эпонимов-лимму. Однако в торговой колонии Каниша такие лимму уже существовали (там они были казначеями торговой конторы), и нет причин, объясняющих исчезновение списков лимму, если бы они существовали в Ашшуре до Эришума. Очевидно, правомерно предположить, что сам принцип датировки лет по лимму был заимствован именно Эришумом для нужд города-государства из практики торговой организации.

Городские правители из дома Илушумы продолжали возглавлять Ашшур до конца XIX в. до н. э., когда в Верхней Месопотамии произошли большие перемены в связи с завоеваниями аморейского вождя Шамши-Адада I, сына Илах-кабкабуху.

 

Шамши-Адад I

К началу II тысячелетия до н. э. в пределах Верхней Месопотамии и области непосредственно к востоку от Тигра не осталось никаких следов ни шумерского, ни какого-либо субстратного этноса. Население северной зоны собственно Верхней Месопотамии, а также некоторых областей Сирии в сторону Средиземного моря было в значительной мере (а в областях за Тигром — даже полностью) хурритоязычным. В остальном Верхняя Месопотамия к западу от Тигра, включая и город Ашшур, была заселена семитами; оседлые восточные семиты говорили на аккадском языке в двух формах — на среднеевфратском диалекте, близком к вавилонскому (в Мари и соседних городках), и на ассирийском (в Ашшуре) (Носители эблаитсного семитского языка, открытого лишь недавно и распространенного в III тысячелетии до н. э. в Северной Сирии и отчасти в Северной Месопотамии (см. лекцию 10), к этому времени слились с амореями или аккадцами.). Соответственно были распространены два вида аккадской клинописи — среднеевфратская, которой, с небольшими изменениями, пользовались также хурриты и все мелкие города Северной Месопотамии, и староассирийская — в Ашшуре и Малой Азии.

Это были языки и письменность городов, царских и общинных канцелярий и торговцев. Наряду с ними была распространена еще одна группа западносемитских диалектов — так называемый аморейский язык, на котором говорила часть оседлого населения, но главным образом полукочевые племена во внутренних районах исторической Сирии и Месопотамии.

Как верхнемесопотамские сирийские хурриты, так и сирийско-месопотамские амореи первоначально, видимо, не владели какими-либо городами-государствами, но вполне вероятно, что они часто несли службу в этих городах в качестве воинов-наемников, освобождая земледельческое население отчасти или полностью от тягот воинской службы. Это привело к тому (как мы уже видели на примере Вавилонии, см. лекцию 4), что выделились аморейские воинские вожди и возникли сплоченные воинские отряды, которые в конечном счете начали захватывать города.

Одним из таких вождей, родину которого мы установить пока не можем, был Илах-кабкабуху; но гораздо большую историческую роль сыграл его сын Шамши-Адад I (1813–1781 гг. до н. э.). Захватив сначала некое территориальное ядро в центре Верхней Месопотамии, он в нескольких удачных походах сумел взять ряд городков по среднему Тигру, а затем и Ашшур. Позже (а может быть, и раньше) он захватил столь же важный пункт— Мари на Евфрате, изгнав оттуда местную династию. Своей резиденцией он сделал, по-видимому, город Экаллатум в 40 км к юго-востоку от Ашшура за р. Тигром, хотя позднейшая традиция признавала его царем Ашшура. В обоих важнейших хозяйственно-политических центрах — в Ашшуре и в Мари — он держал наместниками своих сыновей, однако жестко контролировал их обоих. В разгар своего могущества он захватил также важный торговый центр Катну в Южной Сирии. Интересы его сталкивались главным образом с тремя соперничавшими царствами — с Ямхадом на великой излучине Евфрата со столицей в Халебе. с Вавилоном и с Эшнунной на р. Дияле; впрочем, с последними двумя Шамши-Ададу удалось наладить удовлетворительные дипломатические отношения, и лишь Ямхад, приютивший представителей старой династии Мари, оставался его непримиримым врагом.

Шамши-Адад I, пожалуй, как никто из его современников, сознательно стремился к созданию предельно централизованной державы. Городские советы старейшин и тем более народные собрания, до сих пор игравшие значительную роль в номах Верхней Месопотамии и Ашшура, более почти не созывались и потеряли всякое влияние; вместо этого была упорядочена система военных округов (хальцу), начальникам которых была передана самая действенная власть; была реорганизована и усилена армия, и вся экономическая, храмовая, политическая и поенная система подвергалась неусыпному контролю, наблюдению и проверке. От администраторов требовалась личная преданность царю. Шамши-Адад I унифицировал также все местные канцелярии: так, в Ашшуре он отменил официальное употребление местной разновидности письменности и местного языка и ввел литературный вавилонский язык (в его среднеевфратском варианте) и соответствующую вавилонскую форму клинописи.

Шамши-Адад, конечно, не мог принять фактической независимости торговых организаций, лишь в конфликтных ситуациях прибегавших к защите государства. Захват торговых центров означал полный переход к государству торговых капиталов и запасов товаров. Наладить же чисто государственную международную торговлю он не смог, а может быть, и не захотел. Оживленная торговля с востоком и с Малой Азией замерла. В Малой Азии главную роль стали играть местные торговцы, на востоке, вероятно, хурритские, есть сведения и о торговых объединениях амореев.

Держава Шамши-Адада I, хотя и казалась такой мощной, не пережила своего основателя. После его смерти сын его, Ишме-Даган, правивший в Ашшуре, по-видимому, признал власть Хаммурапи вавилонского, а в Мари тот же Хаммурапи изгнал его брата и посадил на престол представителя старой династии, Зимри-Лима, для того лишь, чтобы вскоре свергнуть его и разрушить сам город Мари.

Не исключено, что последний период архивов ашшурских торговцев в Канише (Малая Азия) относится уже ко времени после Шамши-Адада; так или иначе, размах их деятельности сильно сократился, а вскоре усилившиеся местные хеттские царства вообще лишили ашшурцев всякой возможности торговать в Малой Азии.

В отличие от Мари, Ашшур гораздо меньше пострадал от превратностей этой эпохи; граждане города сумели накопить за предшествующий период большие богатства, город был невредим и по-прежнему находился на перепутье важнейших дорог; в результате касситского вторжения в Нижнюю и Среднюю Месопотамию в середине XVIII в. при Самсуилуне Ашшур был отрезан от Вавилона и освобожден от его политических посягательств; хотя в то время город возглавляли слабые правители и сохранялось архаическое полуреспубликанское устройство, существовали уже и предпосылки нового расцвета Ашшура.

 

Государство Митанни

Мы не знаем точно, когда началось движение хурритоязычных племен на юг и юго-запад с их предполагаемой прародины в северо-восточной части Закавказья (само название «хурриты» означает «восточные» или «северо-восточные»). Если хурриты— это те же племена, которые назывались в Шумере народом су, су-бир, а у аккадцев — субарейцами, то они были в поле зрения жителей Нижней Месопотамии уже с середины III тысячелетия; это как будто подтверждается большим числом заимствований названий нестепных растений и т. п. из хурритского в аккадский («яблоня», «слива», «мята», «шиповник»). Однако не исключено, что су было названием племен и народов, вообще живших в горной полосе независимо от их языка и происхождения. Первые достоверные известия о хурритах дают нам надписи последней четверти III тысячелетия до н. э. — на каменных таблицах (Тишадаль, энда (Слово энда означает по-хурритски, согласно одному толкованию, «жрица», согласно другому — «жрец-правитель».) Уркеша; Аришена, царь Уркеша, Хавала и Навара) и на печатях (Аришена, царь Карaxapa), а затем в начале II тысячелетия до н. э. появляются имена собственные разных лиц, от правителей до подневольных работников, происходящие с гор Тавра вблизи их восточных перевалов (в области, впоследствии называвшейся Киццувадна) и из северной зоны Верхней Месопотамии (городище Шагер-Базар в верховьях Западного Хабура), а также из Ллалаха недалеко от устья р. Оронт в Сирии.

Однако же еще при Шамши-Ададе I (XIX–XVIII вв. до н. э.) все названия номов и местностей и имена правителей в Верхней Месопотамии остаются семитскими.

По лингвистическим данным, как показала М. Л. Хачикян, можно заключить, что переселение хурритов в Переднюю Азию шло волнами, причем первая и зашедшая далее всех волна (вплоть до Северной Палестины?) должна быть отнесена едва ли не к середине III тысячелетия до н. э.; более поздняя волна создала хурритское население, засвидетельствованное только что перечисленными источниками. Но продвижение продолжалось и в последующие столетия; так, еще в XX–XIX вв. центр района севернее горной гряды Хамрин носил древнейшее название Гасур, но к XVI в. этот район заняла группа хурритов, давших ему название Арранхэ, а Гасур переименовавших в Нузи. Хурритское население Алалаха в Сирии становится между XVIII п XIV вв. значительно более многочисленным (неясно, за счет ли притока новых групп хурритов или за счет большей хурритизации местного западносемитского населения). К середине II тысячелетия население Угарита на побережье Сирии становится двуязычным — западносемитским и хурритским.

Почти нигде мы не можем предположить, что хурритское население уничтожало, вытесняло и сменяло предшествующий этнос: явные признаки продолжающегося сосуществования этих этносов наблюдаются всюду, возможно, за исключением Аррапхэ. Не происходит и заметных принципиальных изменений в материальной культуре. Очевидно, подобно степнякам-амореям, горцы-хурриты сначала нанимались к местным царькам воинами, а позже захватывали власть в городах, сливаясь с местным населением или сосуществуя с ним.

Начало политического преобладания хурритов в Верхней Месопотамии принято было относить ко второй половине XVI в. до н. э., но недавно Г. М. Аветисяну удалось доказать, что ыощпое хурритское государство Ханигальбат возникло не позже XVII в. до н. э. Концом этого века датируется большой поход хурритов Ханигальбата в глубь Малой Азии при хеттском царе Хаттусили I (который был в это время отвлечен экспедицией на запад полуострова); очевидно, это хурритское государство должно было консолидироваться раньше. Набег хурритов был но без труда отражен хеттским властителем, который закрепил за собой территорию между горами Тавра и Евфратом. В позднейших текстах Ханигальбат — это лишь другое название царства Митанни, поэтому можно думать, что образовавшееся не позднее XVII в. крупное хурритское государство как раз и было хорошо известным из истории середины II тысячелетия царством Маитани (так в ранних текстах), или Митенни. Представляется вероятным, что Ханигальбат было названием страны, а Митанни — одного из хурритских племен и его династии.

Сын Хаттусили I, Мурсили I, прославился своим походом 1595 г. до н. э. на Халеб в Северной Сирии и на Вавилон. Он покончил с государством, основанным Хаммурапи, и предоставил захватить его касситам (которые до этого обосновались в Хане на среднем Евфрате и поэтому, очевидно, должны были быть союзниками Мурсили). Насколько можно судить, Мурсили прошел только вдоль Евфрата, не углубляясь в Ханигальбат (т. е. во внутренние части Верхней Месопотамии), и имел с хурритами лишь небольшие стычки. После Мурсили в Хеттском царстве начались длительные внутренние междоусобицы, что способствовало возвышению и укреплению Митанни.

Мы уже упоминали о том, что хурритские племена двигались в сторону Верхней Месопотамии и Сирии отдельными волнами; их примерная последовательность может быть установлена по особенностям диалектов и отчасти — местных пантеонов. Первая волна (если не считать возможного продвижения хурритов в середине III тысячелетия до н. э., достигшего Сирии — Палестины) отражена в языке надписи Тишадаля из Уркеша, еще сохранившем много общего с языком родственных урартов, не вышедших за пределы Армянского нагорья. Последняя волна представлена языком Митанни, дошедшим до нас в очень пространном письме митаннийского царя Душратты к египетскому фараону.

Наиболее интересной особенностью этой волны является то, что митаннийские цари носили индоиранские имена наряду со вторыми хурритскими и поклонялись, в числе прочих, индоиранским богам; к митаннийской же традиции, очевидно, восходит распространение индоиранских терминов для коневодства. Немецкой исследовательнице А. Камменхубер удалось показать, что все индоиранские термины и имена собственные, выявленные в митаннийской традиции, отражают не индоиранское, а хурритское произношение: династия и ее сторонники сохраняли индоиранские обычаи и заимствования из индоиранского языка, но сами говорили уже только по-хурритски; это указывает на ее происхождение из районов, где возможны были контакты с подлинными носителями индоиранского языка, к числу которых, очевидно, относились и основатели династии. Наиболее вероятной локализацией представляется район около оз. Урмия в Северо-Западном Иране, в области, которую еще греческие историки и географы второй половины I тысячелетия до н. э. называли Матианой или Матиеной.

Спорным остается вопрос о положении индоиранского языка, сохраненного глоссами, внутри группы индоиранских языков. В собранном материале нет черт, характерных для иранских языков, в то же время есть черты, архаичные уже для индийских ведических текстов, но и черты, заведомо возникшие в языках индийской ветви лишь в I тысячелетии до н. э. и отсутствующие в санскрите. Вывод из этих данных может быть различен: 1) «митаннийский арийский» — очень древний язык индийской ветви, однако уже выработавший некоторые черты, возникшие в других индийских диалектах лишь позже; 2) «митаннийский арийский» — это диалект будущих иранских племен, по относящийся ко времени до выработки фонетических особенностей, отделивших иранскую ветвь от индийских, — и, однако, имеющий уже и некоторые позднейшие, все-таки неиранские черты; 3) «митаннийский арийский» принадлежит к ветви, промежуточной между иранской и индийской, а именно к дардо-кафирской. Эта ветвь, сохранившаяся ныне лишь в Северо-Восточном Афганистане, Пакистане и в Кашмире, считается специалистами первой по времени выделения из индоиранской общности и по времени переселения в ирано-индийский регион; поэтому вполне возможно, что диалекты этой ветви имели вначале более широкое распространение в Иране, пока не были вытеснены позднейшими волнами собственно ираноязычных племен, появившихся здесь не позже последних веков II тысячелетия до н. э. Именно это решение удовлетворяет всем отличительным признакам «митаннийского арийского».

Заметим, наконец, что индоиранизмы в культуре, языке и именах собственных обнаруживаются только у хурритов митаннийской группы: их нет в ранних хурритских надписях, нет ни в Алалахе близ устья р. Оронт, ни в Киппувадне, ни в богазкёйском архиве (исключая дипломатические договоры с Митанни), ни в Аррапхэ.

Первый известный по имени царь «Маитани» — Шуттарна I, сын Кирты, известен по оттиску печати в Алалахе конца XVI в. до н. э. После него правил Парраттарна, известный по большой надписи Идрими, царя Алалаха; Идрими был вынужден бежать от своих врагов в Эмар на Евфрате — видимо, в митаннийские владения — и впоследствии был восстановлен на престоле Алалаха с помощью Параттарны. С этого времени следует датирвать начало проникновения митаннийского влияния в Сирию.

Наиболее могущественным царем Митанпи был Саусаттар, или Саусадаттар. Он носил титул «царя Маитани (или Ханигальбата), царя воинов хурри». При нем Аррапхэ за Тигром находилось если не под властью, то под влиянием Митанни; он же заключил договор с царем Киццувадны к югу от гор Тавра. Ему подчинялся автономный Алалах. Ему же удалось захватить и разграбить Ашшур. Этот город, однако, не вошел непосредственно в состав государства Митанни, но в нем сидел митанвийский посол (суккаллу), видимо принимавший участие в работе совета старейшин Ашшура и носивший наравне с другими звание годичного эпонима-лимму. На «вассальных» правах (подобно Алалаху) Митанни подчинялись многие города восточной части п-ова Малая Азия. Непосредственно в состав Митанни входила область Кадмухи на верхнем Тигре, а возможно, и некоторые области севернее его притоков. Египетские фараоны в своих завоевательных походах XVI и последующих веков до н. э. на Палестину и Сирию постоянно соприкасались с местными правителями, носившими индоиранские имена — очевидно, состоявшими в родстве с митаннийской династией и бывшими ее ставленниками. Египетские надписи называют Митанни термином Нахрайна— «Двуречье», или «Междуречье», из чего видно, что они отождествляли это государство со всей территорией Верхней Месопотамии между Евфратом и Тигром. Фараону Тутмосису I (конец XVI в. до н. э.) впервые удалось выйти на Евфрат, но война с Митанни шла с переменным успехом вплоть до правления Артадамы I в Митанни и Тутмосиса IV в Египте (конец XV в. до н. э.), когда между ними был заключен мир и Артадама отдал свою дочь в гарем фараона. Это замирение объясняется мощной угрозой Митанни со стороны усилившегося Хеттского царства, царь которого Хаттусили II проник глубоко в Сирию. Весь последующий период идут войны между хеттами и митаннийцами (и сторонниками тех и других), а в Митанни начинается полоса династических распрей. Тем не менее царь Душратта, опираясь на дружбу с Египтом, смог успешно сражаться с хеттами и благополучно долгое время процарствовать в Верхней Месопотамии (вплоть до вступления Аменхетепа IV на египетский трон).

По смерти Душратты престол Митанни формально переходит к престарелому и больному сопернику Душратты, Артадаме II, издавна претендовавшему на него. Фактически страной правит его сын Шуттарпа. Эти события, несомненно, не могли совершиться без хеттской поддержки, помимо прямой помощи, которую Артадама II и Шуттарна получили от Алзи (хурритского царства в долине р. Арацани-Мурадсу на Армянском нагорье) и от Ашшура. Схватив большую группу знати — сторонников Душратты, Шуттарна попытался передать их в Ашшур, но ашшурские власти, очевидно не желавшие связывать себя ввиду неопределенности дальнейших событий в Митанни, отказались их принять, и Шуттарна сам приказал всех их казнить. Положение остальных сторонников Душратты в Митанни стало безнадежным: хетты поддерживали Артадаму, Сирия была в руках хеттов, на севере Алзи, а на востоке Ашшур были враждебны. Двести колесниц во главе с их начальником Аги-Тешшубом бежали в дружественную страну Аррапхэ. Опираясь на них, Шаттиваса сын Душратты отправился оттуда искать поддержки у касситского царя, но тот отнял у него все колесницы, и царевич, едва спасшись бегством, обратился за помощью к хеттам. Там оп появился с одной-единственной колесницей и двоими сопровождавшими его хурритами, не имея даже сменной одежды, но был встречен по-царски: Суппилулиума отдал ему в жены свою дочь, предварительно выяснив, какое она займет положение в Митанни, и предоставил ему войско во главе со своим сыном. После разгрома митаннийской армии он, по просьбе Шаттивасы, сделал его наследником престола и оставил на троне тяжело больного Артадаму, дядю Шаттивасы. События завершились тем, что гегемония Митанни пресеклась: на западе возобладали хетты, на востоке поднялась Ассирия, прежде до крайности утесненная государством Аррапхэ.

Мы знаем очень мало о внутреннем политическом и социальном устройстве Митанни; можно только сказать, что это была не монолитная империя, а рыхлый союз номов, которые объединялись вокруг Вашшуканни, столицы Митанни-Ханигальбата (местоположение ее еще не установлено), которые платили ми-таннийскому царю дань и выставляли на помощь ему воинские контингенты; что «люди хурри» — очевидно, воинская знать — играли значительную роль при царе и упоминались иной раз вместе с царем в государственных договорах; и что большую роль в войне, а может быть, и в управлении играли колесничие — марианна. Сами колесницы как род оружия и тактика колесничного боя были, без сомнения, заимствованы у индоиранцев, но колесничие в это время, судя по их именам, были чистыми хурритами. Термин марианна вопреки постоянным утверждениям ряда исследователей — чисто хуррито-урартский (северокавказский), а не происходит от древнеиндийского марья — «муж, юноша». Это доказывается не только наличием хорошей северокавказской этимологии этого слова, но и тем, что институт марианна существовал не только у митаннийцев, испытавших индоиранское влияние, но и у всех хурритов вообще, включая Алалах и Аррапхэ. И нужно заметить, что эти марианна были не «феодальной знатью», а дворцовыми служащими, получавшими свои колесницы с казенных складов.

Гораздо больше мы знаем о хурритском обществе за пределами Митанни — в Алалахе и особенно в Аррапхэ; этому будет посвящен следующий раздел.

 

Хурритское государство Аррапхэ

Государство Аррапхэ может служить примером периферийных ломовых структур этой эпохи, весьма мало сходных с ирригационными обществами Месопотамии, Элама и Египта; в отличие от большинства подобных образований, вовсе не документированных, Аррапхэ дало нам обширные клинописные архивы.

Когда в руки исследователей попали аккадоязычные архивы этого царства (Аррапхэ, точнее, Аррафхэ — слово хурритское и, по-видимому, означает «(город), принадлежащий Дающим» (закономерно из ари-на-хэ-ве); Ал-илани — «Город богов» — вероятно, аккадский перевод того же названия.), восходящие к XV–XIV вв. до н. э., сначала из царской резиденции, Ал-илани — «Города богов» (совр. Керкук), затем из Нузи (бывшего Гасура, совр. Иорган-тепе) две особенности юридических актов на передачу недвижимости вызвали недоумение. Прежде всего, наряду с обычным обозначением территориальной общины — термином алу — постоянно встречалось обозначение димту, что по-аккадски значит лишь «башня». Затем, вместо обычных документов отчуждении земли обнаружились во множестве передачи ее через усыновление взрослых состоятельных лиц (до пятидесяти одновременных актов на одного и того же человека). В следующем поколении эти сделки оспаривались по суду, хотя и безуспешно, и появилась новая, снова необычная форма сделки, вовсе не имеющая аналогий: диденнуту (от хурритского диденни — «выдел») — их определили как антихрезу, т. е. залоговые с правом получения кредитором продукции с заложенной земли, без права кредитора на распоряжение этой землей.

Этим загадочным явлениям сначала было дано следующее толкование: димту будто бы означает «округ», а не «башня», чему нет подтверждения во всем остальном корпусе аккадоязычдых текстов, но предполагалось, что у хурритов, аборигенов Аррапхэ, все возможно! Усыновление же трактовалось как форма обхода царского запрета на передачу ленных земель, и вместе с тем, поскольку главный скупщик земель оказался должностным лицом, было выдвинуто предположение, что он таким образом возвращал ленные земли короне. В нашей стране было предложено объяснение димту как «башни». Башенные комплексы широко известны в качестве большесемейного жилья (Эти архаические башенные жилища, распространенные, как показал М. И. Джандиери, по всему миру, часто скученные в пределах одного селения, ни в коем случае нельзя путать с «феодальными замками», имеющими совсем иную структуру и другое социальное назначение. Обычно различаются жильте и боевые башни — первые отчуждаемы, вторые — нет; но зато вторые несут оборону общества в целом, приближаясь по своим функциям к крепости — хальцу.), поэтому и угодья их назывались тем же словом. Кстати сказать, сделки на недвижимость оспаривались исключительно родичами продавцов-усыновителей — власти в эти сделки не вмешивались и не ограничивали их.

Кроме повсеместно представленных дворцовых архивов Аррапхэ дает два крупнейших среди клинописных находок семейных архива: один охватывает срок жизни пяти поколений, другой — трех. Первый принадлежал клану Техиб-Тиллы и был главным объектом изучения с самого начала. Восхождение этого клала началось с приобретения отцом Техиб-Тиллы сотни гектаров садовой земли в районе Надмапи (совр. Телль-Али), расположенного неподалеку от древней Турши (совр. Телль-Махуз). Здесь находилась переправа через Нижний Заб — важнейшая на северной дороге страны. Это тыл Ашшура, а роль Ашшура в международной торговле известна. В таком районе коммерческая основа хозяйства садоводов могла иметь важные последствия: садоводы Аррапхэ расплачивались с казной металлом (деньгами), поскольку их продукция не рассматривалась как необходимый провиант для дворцового персонала. В дальнейшем Техиб-Тилла смог приобрести в семи разных районах страны более тысячи гектаров земли; сделки оформлялись как «усыновления» Техиб-Тиллы его соотечественниками. Выбор чаще всего падал на придорожные участки: дороги — опора коммерции, контроль над ними — реальная власть. По норме наделов в Аррапхэ, равной примерно гектару земли на одного работника (урожая с такого участка хватало на одну парную семью), Техиб-Тилла получил возможность снаряжать тысячу воинов. Видимо, эта его деятельность и вывела Техиб-Тиллу в круг начальников военного округа, хальцухлу, именно тысячу воинов выставлял один воинский округ, хальцу.

Все сделки Техиб-Тиллы оформлены через принятие его в качестве «сына» в семью прежнего хозяина парцеллы, выделенной из семейного общинного фонда (айтту). Актов принятия его в качестве «брата» нет, хотя практике общинного суда Аррапхэ известны оба типа сделок на недвижимость. Смысл, видимо, в том, что эти два уровня различались не только правами, но и обязанностями. Так, приобретая в дом коня и рабов на общую сумму 100 сиклей серебра, брат Техиб-Тиллы делит эту сумму расходов следующим образом: половину, 50 сиклей, вносит сам, другую половину вносят совместно два сына Техиб-Тиллы, каждый по 25 сиклей. Тем самым на каждом уровне сверстники равны, но между старшим уровнем и младшим равенства нет. Почти во всех случаях, кроме единичных, где передается не парцелла, а все владение прежней семьи, Техиб-Тилла освобождался от несения службы, если она была закреплена за передаваемым участком. Вероятно, обоснованием этого было его положение «сына», которое предполагает лишь ограниченное участие в делах дома, а то и вовсе никакого.

Цену земли во всех актах ее передачи называют «подарком». Дело в том, что по нормам обычного права подарок поступал в личное распоряжение передающего имущество. При попытке начертить график «цен» получилась некая беспорядочная россыпь точек. Единственный момент, где прощупывалась рыночная конъюнктура, — это последовательное снижение сравнительной ценности «подарка» за дом, за сад и за поле.

В системе связей сверстников в общинно-родовых структурах решающее значение имеет обязанность взаимопомощи. Суть отношений взаимопомощи состоит в том, что они добровольно-принудительны и в них вовсе не предполагается адекватных возмещении, а лишь готовность поддержать другую сторону в любой форме, когда и где это потребуется. Приняв за норму отношении не рыночные расчеты, якобы исходные, а совершенно иную систему — взаимной помощи, мы найдем наконец объяснение сделкам, где вовсе нет ответного «подарка»: в полосу длительной засухи, охватившей в это время всю Переднюю Азию, получить наиболее часто встречающееся возмещение за отданное поле, равное полутора урожаям, — это много, отнять же у младшего поколения, еще не вступившего в силу, бесполезный в данный момент участок земли — это для старшего действующего поколения выход с наименьшими потерями.

Общинный суд, выше которого стояло только народное собрание каждого города Аррапхэ, не зависел от царя и был представлен старейшинами, в том числе бывшими колесничими. Категоричность и беспощадность характерны для этого суда. Это была реальная власть общинно-родовых структур вне дворцового сектора страны.

Став хальцухлу, начальником военного округа, Техиб-Тилла уже без старейшин заверил в один прием полсотни передаточных актов на недвижимость, причем, вопреки всей практике клинописных юридических документов, они имели только три печати: самого Техиб-Тиллы, царского брата и главы пастушеского клана. Стяжание общинных земель Техиб-Тиллой совпало по времени с разгулом произвола градоначальников. Одного из них судили в дворцовой канцелярии Нузи: сохранилась серия записей очных ставок с пострадавшими. Жалобы же на сыновей Техиб-Тиллы разбирала не дворцовая коллегия судей, а общинный суд. Кое-где общинникам удалось их немного потеснить. Знаменателен сам факт приема этих дел к рассмотрению. Эта волна судебных процессов поднялась тогда, когда бывшее младшее поколение, обездоленное сделками Техиб-Тиллы, стало опорным для страны. На это же время падает и первый царский указ о ликвидации долгов — несомненно, акт разрядки создавшегося напряжения.

Могущественный клан Техиб-Тиллы не был единодушен; младший из его сыновей, Агибташенни (В упомянутом ранее акте раскладки семейных расходов дома Технб-Тилльт этот сын не упомянут вовсе. Видимо, он входил в самую младшую возрастную группу.), разделил судьбы своих сверстников: два старших теснили его, а сын среднего, Тарми-Тилла, и вовсе разорил его потомков. Тарми-Тилла, старший внук Техиб-Тиллы, стал тоже начальником военного округа. В доме, где обитал некогда Техиб-Тилла, этот его внук отделился от родичей двойной стеной. Отделил он и свои земли: только он один нанимает людей на уборку урожая (за мизерную плату зерном, рацион одного-двух дней, он требует выставления двух десятков людей под угрозой значительного штрафа). Видимо, все вместе было причиной того, что весь его военный округ вышел из повиновения: но приказу царя следовало расчистить канал, но никто не вышел на работу. Царь в наказание отнял у Тарми-Тиллы вола. Тот, однако, пожаловался в общинный суд на инспектора по распределению воды и на глашатая, которые по обеспечили сбор людей. Приглашенные в суд инспектор и глашатай но сумели оправдаться, и старейшины передали их Тарми-Тилле до тех пор, пока они не возместят ему отобранного царем вола.

Один из правнуков Техиб-Тиллы, потомок старшего сына, был сначала градоначальником Нузи, а затем и шакин-мати — первым после царя должностным лицом, вероятно главой общинного самоуправления (То же что сакину в Угарите, см. лекцию 11.). Это случилось в период жестокого обострения международного положения Аррапхэ, когда наступлением ассирийцев преграждались пути, соединявшие Аррапхэ с союзным государством Митанни — гегемоном тех лет. За переправой у Турши, а возможно, и за Тигром (если Карана текстов Аррапхэ тождественна городищу Телль ар-Римах) были расположены владения клана Техиб-Тиллы, утраченные в хода этого наступления.

Однако крыло гарнизонной крепости Нузи рядом с домом, Тарми-Тиллы занял новый хальцухлу, Кель-Тешшуб, не связанный с кланом Техиб-Тиллы. Кель-Тешшуб получил в свое распоряжение крепость Киссук, расположенную у переправы на границе с касситами. Десять окрестных селений принесли ему присягу, отказавшись признать сына их прежнего начальника, поставленного над ними царем. Царь велел шакин-мати опросить все эти селения и передать власть над ними тому, кого примет народное собрание. С утратой северной дороги и переправы в районе Турши касситская, южная переправа стала особенно важна. Видимо, через нее митаннийский царевич Шаттиваса вывел двести колесниц в поисках поддержки касситского царя в борьбе за престол. «Новое» царское освобождение граждан Аррапхэ от долгов упоминается в одном из документов: Кель-Тешшуба, отмечая повторное нагнетание напряженности в стране.

Второй крупный семейный архив Аррапхэ младше рассмотренного на два поколения. Этот архив принадлежал клану царевичей, связанному с Митанпи династийным браком: митаннийская принцесса Амминайя была отдана Итхи-Тешшубу, наследнику престола Аррапхэ. Их сын, Хишми-Тешшуб, поселился сначала во дворце Нузи, где ему и всей его свите были отведены комнаты и даны завесы для дверных проемов. Потомки царевича перебрались в дом вне стен города. Жанры документации найденного здесь архива царевичей совершенно иные, нежели архива Техиб-Тиллы. Если там представлены почти исключительно судебные акты, то здесь абсолютно преобладают учетные документы. Царевич Шильви-Тешшуб, наиболее деятельный член этого клана, сверстник внуков Техиб-Тиллы, тоже раздавал зерно, однако он предпочитал беспроцентно кредитовать крупные общины, а мелкие ссуды отдавать под залог недвижимости, чего никогда не делал Техиб-Тилла, предпочитавший брать заложников для отработки процента. В результате царевичу в начале его деятельности пришлось самому взять в долг зерно для пропитания людей своего дома. Ничего подобного с Техиб-Тиллой не случалось ни разу. Времена изменились: царевич теперь уже изымал недвижимость неоплатных должников через дворцовую канцелярию — Техиб-Тилла прежде делал это через общинный суд, публично и гласно. Не исключено, что такое изменение в оформлении сделки было продиктовано практикой судебных процессов при сыновьях Техиб-Тиллы. Резерв морального кредита должен был иметь важное значение для правящего клана. Залоговые сделки формально обратимы, в отличие от передач недвижимости через усыновление кредитора, практиковавшихся Техиб-Тиллои.

Большесемейные общины были опорой государства Аррапхэ не только в управлении страной, но и в ее производстве: престижными башнями — оборонным жильем большой семьи — владели община ткачей, община керамистов, община торговцев. Царевич был патроном керамистов, поэтому об этой профессиональной общине известно больше, чем о других. Один из списков людей общины керамистов перечисляет 46 мужчин; следовательно, по минимальному подсчету их семей в общине было от полутораста до двухсот человек. Примерно такое же число людей было в 17 семьях общины Шельвихэ, отошедшей царевичу за долги ее прежнего хозяина. Персонал дворца Нузи, одного из крупнейших в стране, насчитывал немногим больше людей. С десяток дворцовых хозяйств, разбросанных по культовым центрам, расположенным внутри страны, обеспечивали праздничные наезды царского эскорта, прием посольств и поддержание сирот и вдов бедных семей. В полосу продовольственного кризиса, возникшего из-за военных действий, весь персонал дворца Нузи получал блокадный паек (норму, обычную для женщин, получали все мужчины) и царь распределил всех сирых и убогих, кормившихся на дворцовой кухне, по состоятельным домам (запретив хозяевам этих домов делать сборы для пропитания этих людей— это прерогатива дворца!).

Архивы обрываются внезапно, следы погромов свидетельствуют о насильственном прекращении документации. При стабильной большесемейной организации письменность не является необходимой: как можно было заметить из характеристики архивов, они возникли лишь в связи с нарушением традиционного распределения и последующими попытками стабилизации обстановки.

Аррапхэ утратила своего главного союзника — Митанни и превратилась в плацдарм сражений между ассирийцами и касситами за гегемонию. Ассирия при Ашшур-убаллите I (1365–1330 гг. до н. э.) уже претендовала на положение великой державы: царь Ассирии дважды вмешивался в касситские дела и ставил в Вавилонии своих людей, но в конце концов ассирийцы были отброшены, и касситы вели бои в ассирийском тылу.

 

Культура Хурритов

Мифологии и культам, лежащим в основе хурритской культуры, присуща архаичная концепция тождества гнева богов и ритуальной скверны, которые снимаются очистительной жертвой. Первобытный коллективизм сакральных трапез ещё не преодолен; разобщенность намечается, но еще не состоялась. Главой пантеона хурритов был Тешшуб (бог грома, аналог Зевса), в сердце Северной Сирии, Халебе, его супругой выступает Хебат (иногда сопоставляется с западносемитской праматерью Евой), сын их — Шаррума. В Аррапхэ почитается та же пара: Тешшуб и Хебат (их священные животные — бык и корова); их дитя — теленок Тилла. Вместе с тем в Киццувадне — хурритском государстве, ближайшем к хеттам, почиталась совершенно иная триада: Тешшуб, Хебат и сестра Тешшуба, Шавушка. Эти две богини существенно различаются как по генеалогии (первая — супруга, вторая — сестра), так и по функциям: атрибут первой — трон, второй — ложе. Это противостояние богинь отмечается и в размещении покоев служительниц той или другой во дворце Нузи. Если стоять на главной улице города, спиной к храму, посвященному Иштар Нузийской, и лицом ко дворцу, то относительно новая, парадная секция дворца, расположенная справа, занята царствующей жрицей (собственно «женщиной-царем», шумерское ми-лугаль); здесь в глубинных комнатах находился гарем, дети и кормилицы (секция украшена расписным фризом с изображением масок быка, коровы и теленка); левая — хозяйственная секция, она соединяется с помещениями, где хранился дипломатический архив дворца и записи о расходах на праздничные наезды царя. Это старейшая часть цитадели; она содержит архив снаряжения войска страны и документы личного архива жрицы-эмту, «супруги бога» (в отличие от первой — супруги царя). Связь первой с династией, а второй — с воинской службой ополчения (соответственно с Шавушкои — богиней любви и распри) несомненна.

Предком хурритских богов почитался Кумарве (соответствующий греческому Кроносу или Хаосу). Это было божество безымянное, так как Кумарве значит «(божество) из Кумме». Кумме — культовый центр хурритов в курдистанских горах, близ нынешней турецко-иракской границы (у совр. Захо). Он злой отец Тешшуба, низвергнутый всеми богами совместно, как выясняется из песни об Улликумме (букв. «разрушитель Кумме»), сохранившейся в переводе на хеттский язык. Место действия этой драматизированной версии мифа о Кумарве — Приморье, и составлена она, несомненно, в Киццувадне. При смене враждующих поколении богов Ану, спасаясь от Кумарве, взмыл на небо, а тот, ухватив его за ноги, откусил Aнy гениталии, проглотил их и расхохотался. На это Ану ответил проклятием, обещая беды от всего того, что породит Кумарве. Из всех своих: порождений Кумарве более всего дорожил Улликумме, на которого надеялся как на мстителя богам. Улликумме слеп и глух, как сама страсть, он скала, он как меч и стремительно растет, грозя всем гибелью. Иштар-Шавушка, посланная богами для его обольщения, бессильна; неодолим он и в прямом бою для всего воинства Тешшуба, так как корень его скрыт под водой. Узнал о его основании бог вод Эйя, владыка разума, и нашел средство спилить Улликумме под корень тем ножом, которым при мироздании было отделено небо от земли.

Отражение этого хурритского цикла мифов через неизвестных посредников дошло до греческого поэта VII в. до н. э. Гесиода, у которого олицетворение слепой и глухой страсти отождествляется с образом Эрота, порождения Хаоса.

Миф о Кумарве упоминает город Уркеш как его родину, хотя здесь в III тысячелетии до н. э. почитался связанный с преисподней бог Нергал; символ этого бога — меч. В Аррапхэ ему под именем Угура поклонялись в крепости Курухханни (совр. Телль аль-Фаххар), его жрицей здесь была энту. Супруга Нергала, Шала (она же его сестра), ассоциируется с Шавушкой. В хеттохурритском жертвенном списке Гергал отождествлен с зерном, жертвуемым Тешшубу. Вероятно, следующие один за другим месяцы, открывающие зимнее полугодие календаря Аррапхэ, шехли Тешшуба и шехли Нергала, соответствуют месяцу дождя и месяцу сева; последний месяц этого полугодия называется месяцем снопа (курилли — последнего, в котором прячется мать хлеба?). Год у хурритов Аррапхэ открывается месяцем огней выносных очагов (кинуну) — видимо, поминальных огней, заклинающих надвигающуюся жару — летний, голодный сезон этого полушария. Боги-светила отнюдь не благостны, они карают: Солнце (Шимике) — божество оракула, Месяц (Кушух) — защита клятвы (наказывает клятвопреступников), он же и свет преисподней.

Предков (в виде фигурок), чтят в большесемейных святилищах, один из месяцев предполагает жертвоприношение отцовским богам (аттанашве) — видимо, совершаемое всеми семьями одновременно. Сверх собственно месопотамского гадания по внутренностям жертвенного животного для хурритов типично гадание по птичьему полету, известное позже особенно у этрусков.

Зловещий облик сил природы отчетливо виден в наборе сюжетов хурритской мифологии; чтобы не умереть до срока, нужно не забывать о жертвах богам. Идея жертвы — центральная в культе.

Особо надо выделить вопрос об «арийских» (индоиранских) богах, которым якобы поклонялись хурриты или по крайний мере государство Митанни. Имена этих богов никогда не включаются в состав так называемых теофорных (т. е. содержащих имя бога, как, например, «Богдан», «Христофор» и т. п.) имен этого региона и встретились лишь в огромном списке хеттских и митаннийских богов (среди которых немало на самом деле шумерских, аккадских и др.), которые призываются как гаранты международного договора между Суппилулиумой, царем хетток, и Шаттивасой, будущим царем Митанни. Где-то ближе к концу списка митаннийских богов названы Митрашшиль, Арунашшиль (или Урванашшиль), Индра, Насатьянна. Это не значит, как полагают индианисты, незнакомые с хурритским языком, «Митра, Варуна, Индра и (близнецы) Насатья»; по-хурритски это значит: «принадлежащие к группе Митры, принадлежащие к группе Аруны (или Урваны — тождество с Варуной установлено не безупречно), Индра и Насатьи (мн. ч.)». Место, отведенное этим богам в договоре, и полное отсутствие следов их культа, даже в теофорных именах, указывает на то, что это не боги хурритского государства Ханигальбат, а лишь боги-покровители династии Митанни, вероятно в самом деле имевшей индоиранское происхождение до прихода в Верхнюю Месопотамию.

Литература хурритов дошла до нас плохо, по большей части в хеттских переводах (ср. лекцию 10). Образцов собственно хурритской литературы известно мало: в школьных прописях из Телль эль-Амарны, в копиях из Эмара (совр. Мескене на среднем Евфрате), Угарита и Хаттуши. Особенно широко представлены хурритские заклинания; имеются небольшие фрагменты жанра диалога, «нотная» запись культово-любовной песни; недавно найден в богазкёйском архиве эпический текст, написанный по-хурритски с хеттским подстрочным переводом (ещё не издан). Эпическая поэма о Гильгамеше в хурритской версии дает более пространно эпизод, который был центральным в поэме: апогей подвигов Гильгамеша и Энкиду, одоление Хувавы, хранителя кедровой рощи. Истинный смысл этого эпизода, как кажется, до сих пор еще не вполне разгадан.

Своеобразие хурритской культуры за сто лет развития хурритологии не без труда, но в конечном счете определилось, Посредническая роль хурритов, обосновавшихся в предгорьях Загроса, в Северной Сирии и Северной Месопотамии, была очевидна с самого начала и преувеличивалась, давая повод к утверждениям о вторичности хурритской культуры по отношению к месопотамской. Между тем оригинальность форм и декора керамики хуррптов, отличающейся изяществом и легкостью построений, в образцах, найденных в изобилии на Иорган-тене (Нузи) и в устье Оронта в Атшане (Алалах), близка особенностям расписной керамики о-ва Крит. Изысканный стиль резных печатей хурритского круга, изобретение катаного стекла для цветных флаконов и бус — все это выделяет художественный промыслы хурритов на фоне современных им культур как самобытные и по уровню развития наиболее высокие. В дальнейшем ассирийская традиция унаследовала многое от них. К позднехурритскому искусству относится замечательный золотой кубок со сценами из хурритских мифов, найденный на городище Хасанлу близ оз. Урмия (начало I тысячелетия до н. э.).

Литература:

Янковская Н. Б. Ашшур, Митанни, Аррапхэ./История Древнего мира. Ранняя Древность. — М.:Знание, 1983 — с. 174–197