{статья была опубликована посмертно}

Этому делу никогда не бывает конца. Я и теперь думаю о том же (о половом вопросе), и всё кажется, что нужно бы ещё много уяснить и прибавить. И это понятно, потому что дело такой огромной важности и новизны, а силы, без ложной скромности говоря, так слабы и несоответственны значительности предмета.

Поэтому я думаю, что всем надо работать, -- тем, кого это интересует сердечно, -- всем надо разрабатывать этот предмет по мере сил своих. Если каждый с личной точки зрения скажет искренно то, что он думает и чувствует об этом предмете, то многое тёмное уяснится, привычно ложно скрытое откроется, кажущееся странным по непривычности видеть это -- перестанет казаться таким. По счастливой случайности я, больше, чем другие, имел возможность обратить внимание общества на этот предмет. Надо, чтобы другие продолжали дело с разных сторон.

Л. Толстой.

За границей появилась недавно книга "О половом вопросе. Мысли Л.Н.Толстого, собранные В.Чертковым". В предисловии составитель заявляет, что "ответственность за порядок взаимного расположения должна лежать на нём одном, так как автор, высказывая эти мысли по различным поводам, вовсе не имел в виду их группировки когда-либо в одном сборнике, хотя и предоставил нам право распорядиться ими по нашему усмотрению".

И вот появилась книга, за которую Л. Н., в сущности, нисколько не ответствен, но которая, тем не менее, вызывает критику.

Она составлена преимущественно из ответов на частные письма, касающихся самых интимных сторон нашей жизни. По словам составителя, эти отрывки большею частью вовсе не предполагались для печати.

К сожалению, составитель не обратил на это внимания. Его преклонение перед гением понятно и достойно всякого уважения, но именно оно-то и лишило его в данном случае критического чутья и помешало принять во внимание то соображение, что, как бы ни был велик авторитет -- всё же далеко не всё написанное им может и должно становиться достоянием публики.

Эти ответы, каждый в частности, быть может, неоценимый по благотворному влиянию, которое мог оказать совет, данный вовремя, -- эти ответы, собранные как "мысли" -- производят странное впечатление.

В каждой строчке так и чувствуется, что это было написано кому-то, по какому-то частному поводу, тогда как публика должна читать их как "мысли", независимо от их происхождения. Всякий, кто захочет отвечать на эту книгу, будет, без сомнения, в очень странном положении, но всё же её невозможно обойти молчанием.

Сущность взглядов Толстого на половой вопрос уже достаточно известна: брак не есть необходимость и является помехой религиозному служению Богу и людям; но если человек не имеет силы воздержаться -- то лучше вступить в брак, чем жить распутно.

Из этого логично вытекает проповедь о целомудрии в браке.

Мало того, Толстой идёт далее, и этот его взгляд, как малоизвестный, -- можно прочесть не без удивления:

"Одно из нужнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренной женщины", -- говорит он, обвиняя тем самым женщину -- как некогда древние отцы церкви -- в том, что это она первая соблазняет мужчину.

Такой ветхозаветный взгляд он высказывает несколько раз.

"Ох, как хотелось бы показать женщине всё значение целомудренной женщины!"

"Целомудренная женщина (недаром легенда Марии) спасёт мир" (стр. 80).

Чем, собственно, он мотивирует подобное мнение -- из приводимых отрывков не видать. Здесь мы сталкиваемся с удивительным явлением: гений, ум которого охватывает мировые явления, решает мировые задачи -- вдруг делает шаг назад, и какой шаг! Вся история человечества показывает, что чувственность свойственна обоим полам, и вопрос о том, кому в большей, кому в меньшей степени -- не может быть решён наукой, равно как и вопрос о произвольном зарождении полов. Все усилия ученых сбросить покрывало с этих тайн природы -- до сих пор остаются тщетными, -- и, без сомнения, скорее будет изобретён управляемый аэростат, чем найдена хоть тень надежды сделать что-нибудь в этой области.

А история современного общества, исследование проституции показывают, что, хотя женщины вызывают у мужчин потерю целомудрия, а 2/3 проституток впервые были соблазнены мужчинами, иногда мальчиками лет 15--16.

Так обстоит дело в низших слоях общества, а в среднем и в высшем девушки и до сих пор воспитываются в громадном большинстве случаев в полном неведении основных начал человеческой природы, и для них потеря девственности в браке нередко сопровождается сильным нравственным потрясением.

Вопрос об отношении между супругами, затронутый в этих письмах, -- один из самых важных, и решение его Толстым глубоко справедливо и нравственно, хотя может казаться слишком прямолинейным. Кому неизвестно, как страдают женщины от невоздержания мужей во время беременности, кормления и проч.? Кому неизвестно, что русская баба кормит грудью детей до 2-х лет и долее, только для того, чтобы избежать беременности и связанных с нею новых страданий, подчас невыносимых при её трудовой жизни. Врачи по женским и нервным болезням знают такие тайны, такие интимные драмы, возникшие на почве именно этого супружеского невоздержания, что мороз по коже пробегает при мысли -- чего только не выносит женщина!

Мужская невоздержанность в половых сношениях служит часто поводом к тому, что вполне честные женщины-матери со слезами умоляют своего "верного" мужа идти... к проституткам, и даже часто ничего не имеют против, если он заведёт себе любовницу. Так поступают неревнивые и холодного темперамента женщины, измученные беременностью, родами, болезнями, своими и детскими.

У женщин же ревнивых и страстных, сознание того, что им, в сущности, вредно иметь много детей, и организм требует отдыха, тогда как воздержание немыслимо для эгоиста-мужа, -- сознание это развивает такой страх перед мыслью о возможности измены, что такие несчастные, закрыв глаза на последствия, -- продолжают быть женою своего мужа.

Сколько семейных драм было вызвано кратким приговором врача: "жене вашей нельзя более иметь детей; организм истощён вконец".

Или -- запрещение половых сношений на год, на несколько месяцев вследствие послеродовой болезни жены.

Этот острый вопрос, если оставить в стороне неомальтузианские теории, пока ещё у нас мало распространённые, -- этот вопрос может быть разрешён только воздержанием, воспитанием в мужчинах привычки к воздержанной жизни. Иного исхода нет и быть не может, так как всякое другое его разрешение приводит их к возмутительному насилию сильного над слабым, или же к разврату.

Нельзя также не согласиться и с другою мыслью Толстого, высказанною им по поводу укоренившегося общественного предрассудка, -- разделения труда на "мужской" и "женский".

Нужда и голод заставляют женщин идти на всевозможные работы, требующие по своей трудности мужской физической силы. С тех пор как женщины стали носильщиками, мастерами -- для них фактически не существует разделения "мужского" и "женского" труда. В то же время это различие осталось в силе для мужчин. Экономическая эволюция последнего столетия выгнала женщину из семьи на фабрику. Но мужчина-отец допускает вполне хладнокровно, чтобы измученная дневною работою жена исполняла сверх того всю домашнюю работу, кормила бы его обедом, обшивала бы его и детей и проч.

Такой взгляд на женщину господствует во всех слоях общества -- интеллигентном, крестьянском, рабочем -- безразлично.

Он, конечно, возмутительнее всего в первом, так как доказывает, что мужчина, несмотря на всю свою интеллигентность, недалеко ушёл от грубого дикаря. Но этот класс у нас, в России, пока ещё не так многочислен.

А рабочее и крестьянское население? Кто не знает, что в нормальной крестьянской семье -- мужик, если нужда не гонит его на зимние заработки, -- всегда имеет отдых зимою; баба же -- никогда. Она исполняет самые трудные летние работы, часто беременная, едва после родов -- жнёт, косит, молотит, в то же время кормит ребёнка, а зимою -- без устали сидит за ткацким станком, шьёт, стирает, вообще -- одевает всю семью. У мужика всё же находится время и в кабаке посидеть, и погулять, у бабы же -- никогда. И жизнь её представляет какую-то вечную толчею в узком круге мелких домашних работ. У нас принято говорить о несчастном русском мужике; об его "рабстве" и проч. И редко-редко кто вспомнит, что этот раб имеет свою рабу.

Слова Некрасова --

Три тяжкие доли дала ей судьба:

И первая доля -- с рабом повенчаться,

Вторая -- быть матерью сына-раба,

И третья -- до гроба рабу покоряться {*}

{* Неточная цитата из поэмы Н.А.Некрасова "Мороз, красный нос". В оригинале: "Три тяжкие доли имела судьба".}

-- верны и до сих пор.

И если развитие русского крестьянина за последние десятилетия сделало шаг вперёд, -- этого никак нельзя сказать о крестьянке. Стоит только заглянуть в деревню одной из наших многочисленных земледельческих губерний, даже не очень близкую к городу, -- и мы можем в ней встретить крестьянина смышлёного, читающего, который и о политике поговорить не прочь, и газету кое-какую иногда почитывает; но жизнь крестьянки везде одна и та же: то с ребятами, то у печки, то у станка, то у корыта... Женщина до того привыкла к подобному положению, что ей и в голову не приходит протестовать. Тёмная и забитая, она всё терпит: и побои пьяного мужа, и эту беспрерывную домашнюю толчею...

И такая картина почти во всех классах общества -- одна и та же, видоизменяясь в обстановке; и только немногие женщины из обеспеченных слоев общества наслаждаются полною праздностью, -- что является уже излишнею крайностью.

Толстой со свойственной ему прямотой и выразительностью замечает, что самый либеральный мужчина будет горой стоять за право женщины быть профессором, но не догадается сшить портки сынишке или пойти выстирать пелёнки. Совершенно не догадается, хотя с кафедры и в газетах будет толковать о восьмичасовом рабочем дне, не замечая, что рабочий день его собственной жены растягивается на 16 часов.

Мужчина совершенно устранил себя от ухода за маленькими детьми, от всей массы мелких домашних забот, и всё свободное от занятий время идёт сидеть на завалинку, или в кабак -- если он крестьянин, в клуб -- если он житель провинциального города, в какое-нибудь просветительное или благотворительное общество -- если он интеллигентный учитель столицы, или -- ещё хуже -- в шато-кабак...

А жена --

"Работай, работай, работай,

Едва петуха я услышу;

Работай, работай, работай,

Хоть звезды проглянут сквозь крышу"...

И так всю жизнь. И никто не ценит этого труда, малозаметного, неблагодарного и... страшно тяжёлого. "Это страшное зло, -- говорит Толстой, -- и от этого неисчислимые болезни несчастных женщин, преждевременная старость, отупение самих женщин и их детей..."