{В издании 1912 года "собственником" писем назван И. С. Н-ко, бывший член Неплюевского братства, -- по-видимому, он и является их адресатом.}
Париж. 36, rue de l'Arbalete. 4 апреля 1902 г.
...С чего же начать Вам повествование? 3-го августа прошлого года я сдала переходный экзамен на юридическом факультете, и теперь на II-м курсе. Здесь можно кончить в три года, и тогда получается, что называется здесь licence -- по-русски это соответствует кандидату прав; но можно учиться ещё года два -- тогда получишь диплом доктора прав. Это уже повыше нашей кандидатской степени, но и пониже ученой степени магистра. Не знаю, дойду ли я до доктора, это будет зависеть от многих посторонних -- семейных обстоятельств. Пока что -- просто готовлюсь к переходному экзамену на III-ий курс.
Вакации я провела в Англии. Научилась немного по-английски, видела Лондон, жила недолго и в провинции, недалеко от моря. Познакомилась с другом Толстого Чертковым, прочитала массу всяких заграничных изданий. В конце октября вернулась сюда -- и началась снова студенческая жизнь.
Только я здесь гораздо меньше занимаюсь наукой. Жизнь -- такая пестрая, разнообразная, захватывает меня всю,-- и едва успеваешь наблюдать, знакомиться, изучать одну из сотой доли её явлений. Время здесь летит с такой ужасающей быстротою, что я только думаю -- как же это? -- ведь так, пожалуй, и не заметишь, как и смерть подойдёт, если жить до старости в таком Вавилоне. Напрасно Вы думаете, что я совсем офранцузилась. О, нет! Я слишком русская для этого. Только русские евреи, попав в Париж, разучаются говорить по-русски и не научаются хорошо по-французски. Вот уж поистине жалкие существа!
На торжестве по поводу столетней годовщины рождения Гюго я была везде, или почти везде -- пропустила только приём иностранных делегатов и бал в Hotel de Ville -- городской думе. Зато была в Пантеоне, куда попасть было страшно трудно. Но мне вдруг повезло. На весь наш факультет было прислано всего 32 билета; желающих оказалось 400 человек, и -- вообразите -- No по жребию получила я, одна женщина из всего этого числа! Я глазам своим не верила. Мне дали лучшее место впереди, прямо перед бюстом Гюго, в самом центре храма. Такая моя удача возбудила общее удивление среди моих товарищей; один из них -- и поклонник в то же время {Вероятно, Андре Бертье.} -- будучи в восторге от моей удачи, не нашёл ничего лучшего, как сказать:
-- "Да для ваших прекрасных глаз можно всё сделать, не только что билет дать"... Я так на него рассердилась, что бедный мальчик чуть не плакал, и обещал вперёд свои комплименты не говорить так некстати. Вообще, французы очень привыкли смотреть на женщин только как на женщин, и несмотря на все мои усилия -- держаться с ними просто на товарищеской ноге -- всё-таки чувствуется, что они видят в тебе женщину. Верите ли: нельзя показаться в новой шляпе, -- сейчас все заметят: "а-а-а! о-о-о!" Их забавляет, как детей, что между ними есть одна молодая женщина. Но на 1-ом курсе нынче несколько русских; на III-ем одна, я на II-ом тоже одна.
Нынче на вакации приеду в Россию обязательно. Наверное, увидимся. Тогда будем говорить без конца, рассказывать друг другу, что пережили, что видели каждый за этот год...
Я познакомилась здесь с Боне-Мари, который был у вас в школах и у Н.Н. Неплюева. Это очень симпатичный господин; просил меня помогать ему переводить с русского книгу Голубинского "История Церкви" {Издание труда Е. Е. Голубинского (1834--1912) "История русской церкви", начатое в 1880 г., продолжилось в 1900-м.} -- его затрудняют некоторые главы, он не так хорошо знает наш язык. Уже несколько раз мы занимались -- то у меня, то у него на дому. Он разыскал меня в одном заведении, где я была записана для изучения французского языка, я была там недолго, но адрес мой был записан. У него, как и вообще у протестантов, всегда сношения с англичанами, и когда ему понадобилась помощь русской -- а я там была одна русская -- вот ему и дали мой адрес. Он говорил, что Н.Н. Неплюев собирается за границу.
Я уже читала здесь о книге Абрамова статью, появившуюся в нашей газете "Северный Край". Да, много зла наделает Абрамов Н.Н-чу своей книгой {И.С. Абрамов. В культурном скиту (Среди неплюевцев). СПб, 1902.}. Во всяком мнении есть доля истины. Несомненно, Абрамов -- что-нибудь имеет против Н.Н. Но нельзя отрицать, что и Н.Н. делает много добра. Когда подумаешь, что он мог бы прожигать свои миллионы здесь, в Париже, Ницце, Биаррице... Ведь действительно справедливо изречение -- "легче верблюду сквозь игольные уши пройти, нежели богатому войти в Царствие Божие". У богатого больше искушений, больше соблазнов, о каких бедняк и понятия не имеет. Интересно было бы, чтобы Вы подробно написали мне Ваше мнение об этой книге. Что в ней верно? И насколько верно? Если она у вас есть -- пришлите почитать, бандеролью; я возвращу непременно.
Бываю здесь в театре, только редко. Во-первых, -- дорого, если часто ходить; во-вторых, -- наблюдать комедии жизни гораздо интереснее. Как сказал один мой товарищ: "я романов не читаю, я их переживаю". Так и я не хожу в театр: жизнь куда интереснее всякой театральной пьесы. Литература как ни гонится -- никак не может поспеть за жизнью.
Читаю здесь Анатоля Франса, который, к сожалению, гораздо менее известен у нас, чем Золя и Мопассан. А между тем, он и Октав Мирбо -- два крупнейшие писателя современной Франции. И Анатоль Франс куда тоньше Золя! По-моему, это умнейший и остроумнейший человек Франции. Такая тонкая ирония, и такой чудный слог, что читать его -- невыразимое наслаждение. Наша цензура не пропустит полных его переводов, да и переводчики -- не в силах передать его дивный слог, прозрачный, ясный, увлекательный!
Здесь недавно вышел перевод с английского: "Письма любви англичанки" {"An Englishwoman's Love Letters" -- роман Лоренса Хаусмана (1865--1959), выпущенный им анонимно в 1900 году.}. Ах, какая чудная вещь! Это целая лирическая поэма страстно влюблённой и несчастной женщины. Я нахожу, что со времён знаменитого Вертера, несчастной любви мужчины к женщине, -- не появлялось ничего подобного. А эта книга -- история несчастной любви женщины к мужчине -- дополнила пробел, и теперь оба пола квиты: каждый отдал другому дань в виде литературного произведения. Автор этих писем неизвестен, и вся Англия ломает голову -- кто бы это мог быть; -- напрасный труд!
О брате своём {Речь идет об Александре Дьяконове.} я решительно ничего не знаю. Он не переписывается со мною. Лишнее говорить, какое впечатление производит подобная жестокость в его возрасте. Но мне столько приходится переносить в жизни, что, в конце концов, -- если на всё отзываться всем сердцем, как разумно сказал один здешний врач, -- придётся умереть. Ну, а я думаю, что пока -- я ещё ничего не сделала путного, чтобы умереть.
Насчет брата Вы оказали бы мне большую услугу: сходите в III-ю гимназию и узнайте от швейцара, где, у какого воспитателя он теперь живёт. Потом -- пойдите по указанному адресу и повидайтесь с воспитателем. Расспросите его подробно о брате, как и что, довольны ли им в гимназии -- и обо всём напишите мне. Можете объяснить воспитателю, что брат отказался мне писать, и что Вы -- мой хороший знакомый -- пришли справиться. Сделайте это, пожалуйста, буду бесконечно признательна. Мне всё-таки дорог этот мальчик, жестокий и холодный, как большинство мужчин.
Да, могу сказать, что я за это время изучила вашу братию, -- и сколько жестокости, бессердечия, сухости в мужском сердце! Без преувеличения могу сказать, что прав Максим Горький в рассказе "Однажды осенью". Прочтите этот чудный маленький рассказ ...
Чем дольше живёшь -- тем больше видишь нравственного безобразия рода человеческого. И вот почему я всем сердцем и душой люблю искусство и литературу: эти области стоят вне власти человеческой, их нельзя присвоить, унизить, обезобразить. Красота есть нечто вечное, стоящее вне раздоров. Конечно, можно создавать и скверные произведения, но они сами собою умрут, их забудут. А что вечно прекрасно -- останется.
Мадонны Рафаэля, сочинения Гёте, Гюго, Толстого -- вечны, доступны для всех народов; для них -- нет границ, и войн, и вражды.
И здесь я увлекаюсь искусством. Какие музеи! какая скульптура! У нас в России нет ничего подобного. Я позирую теперь одному русскому скульптору для бюста. Это мой портрет, но как и фотография -- помните с длинными волосами? -- бюст этот в то же время представляет мечту художника. Я его вдохновляю и даю ему идеи.
Ну, до свиданья, т. е. до Вашего письма.
Ваша Е. Д.
Paris, 13 июня 1902 г.
Дорогой друг! За это время рассказ мой "Под душистою ветвью сирени" получил второй приз (бронзовую медаль) на литературном конкурсе, устроенном Парижским обществом студенток. Это была самая маленькая вещичка из всех представленных работ, и переведена по-французски не совсем гладко, но ей всё-таки дали второй приз за оригинальность и свежесть, как выражаются французы. Одновременно с этим письмом -- пишу и в редакцию "Нивы", чтобы там на рукописи сделали соответствующую пометку. Я забыла адрес редакции и сочинила довольно фантастический -- пожалуй, открытка-то и не дойдёт вовсе. Прошу Вас -- зайдите туда и справьтесь.
Видите, как суждения различны. Эта рукопись буквально валялась в редакции нашей местной ярославской газеты целый год, и я требовала её обратно в течение пяти месяцев, пока наконец её выслали. А здесь журналист Лакур и профессор Шарль Рише признали в рассказе кое-что, причём профессор отозвался ещё лучше, чем журналист. Все общество "Парижских студенток" было очень довольно, и я была рада не призу, конечно, а удовольствию, которое всем доставила. В общем -- смешно, так как у меня нет вовсе женского тщеславия.
На Ваше письмо отвечу непременно на днях ...
Целую Вашу деточку.
Преданная Вам Е. Дьяконова.
II
О смерти Елизаветы Дьяконовой
(Фрагменты вступительной статьи А. Дьяконова к изданию 1912 года)
...Летом 1902 года родная тётка Е. А. {Евпраксия Георгиевна Оловянишникова.}, возвращаясь из путешествия, остановилась на несколько дней в австрийском Тироле, на Ахенском озере, в Hotel'-e Seehof.
Небольшое озеро как суровый узник среди гор. Со всех сторон -- угрюмые вершины, сверху донизу покрытые сосновым лесом. От Hotel'я вдоль озера -- лесные тропинки к ближней горе Unnutz, по склону которой ниспадает ручей Luisenbach. В каменистом ярко-сером ложе бежит он с крутизны, весело играющий, с неумолчным шумом, образуя при конце падения ряд водопадов. От Hotel'я до ручья -- минуты ходьбы, и туристы этою дорогою совершают постоянные прогулки в горы.
В конце июля были ненастные дни. Неприветливым стало Achensee, холодным и сырым. И уже Е. Г. Ол-ова собирается уехать в Мюнхен, предупредив об этом свою племянницу, которая хотела здесь с нею встретиться: "quittons Seehof dans trois jours" {Уедем из Seehof'a через три дня (франц.).}. Но вдруг, накануне своего отъезда, г-жа Ол-ова получает от Е. А. телеграмму, что она 28 июля вечером приедет {Даты здесь даны по старому стилю.}.
О последней встрече с Е. А. г-жа Ол-ова говорит:
"Лиза приехала к нам в 9 ╫ ч. вечера. Ужинала, поговорила со мною полчаса и ушла спать. Из разговора с нею я узнала, что экзамены она отложила до осени, едет теперь в Киев к сестре, а потом в Нерехту заниматься. Денег на дорогу до Киева у неё не хватает, "собственно, я к вам, тетя, за этим больше и приехала" -- вот её слова буквально... Интересно знать, примет ли печать её произведение? О нём она мне ни слова не сказала"...
М. И. Б-тис {Мария Ивановна Балтрушайтис.}, кузина Е. А., говорит:
"Лиза получила нашу телеграмму -- и всё-таки, к нашему изумлению, приехала... Она была с нами всего один вечер. Показалась странной, больше чем когда-либо. Говорила, что французы влюбляются в неё... называют Sainte-Vierge {Святая девственница (франц.).}. Возмущалась нашими костюмами"...
На другой день (29 июля) утром Е. А. решила одна идти в горы -- на Unnutz.
"Мы её просили не ходить, -- рассказывает г-жа Б-тис, -- так как погода в это утро была холодная, дождливая, а на горе туман...
Но и после уговоров Лиза сказала, что идёт на Unnutz... Я попросила показать её башмаки; они оказались совсем лёгкими, и я сказала, что в них невозможно идти, когда кругом такая ужасная сырость. Лиза ответила, что башмаки английские, необыкновенной прочности. Я опять спрашиваю, ходила ли она когда-нибудь в горы, знает ли, как это трудно; Лиза ответила, что была на Кавказе, где очень много лазала по горам... Я показала ей на гору, на которую она собиралась идти: она была вся в облаках -- хотела её этим испугать. По-видимому, что-то дрогнуло в Лизе, но со свойственным ей упрямством она сказала, что дойдёт до вершины, хотя бы пришлось возвратиться ночью. Говорили ей ещё, что она не знает местного народного наречия; она рассмеялась: "В Лондоне не потерялась -- а тут вдруг потеряюсь!"... Делать нечего, уж раз она во что бы то ни стало решила идти -- мы снабдили её бутербродами, я дала свою большую альпийскую палку с большим стальным остроконечником, которым можно убить человека, а мама дала две кроны на молоко и всякие случайности. Она засунула деньги за перчатку. Одета была легко -- в короткое резиновое дождевое манто, белую соломенную шляпу и легкие английские башмаки. Хотела взять ещё свою дорожную сумочку, но денег в ней не было, и мы сказали, что она будет ей только мешать. Она сняла сумочку...
В 10 ╫ час. утра, в ту самую минуту, когда Лиза вышла -- полил сильный дождь, небо заволокло тучами, с горы ничего не видно, и не было никакой надежды, что погода изменится. Дождь как бы предупреждал её...
На этой горе Unnutz мы были накануне. Она берёт весь день, но мы сходили очень быстро, вышли в 10 ч. утра, вернулись уже в 5. Измучились, идти было трудно... Отказавшись идти вместе с Лизой -- я хотела этим её удержать; если один делает такую неосторожность (если не больше) -- это ещё не значит, что и другие должны то же делать".
Родственники Е. А. ждали её возвращения к вечеру. Но напрасно. Выходили по лесной тропинке навстречу, кричали -- ответа не было.
Близилась ночь. Посылать кого-либо на поиски уже было бесполезно: в такой темноте даже с фонарями невозможно обыскать всю эту большую гору. Общая тревога увеличилась. Старались успокоить себя: Лиза, заблудившись, переночует в какой-нибудь хижине и придёт рано утром... Ночью было холодно, в горах выпал снег.
"В 8 час. утра, -- рассказывает г-жа Б-тис, -- заглянули в её комнату: никого. Мой муж {Юргис Казимирович Балтрушайтис.} взял проводника, башмаки Лизы, вина -- и ушёл на гору. Когда он дошёл до половины её, где обыкновенно отдыхают и пьют молоко, -- ему сказали, что Лиза была здесь вчера в 12 ч. дня и спрашивала у старика (мимо которого должны пройти все, кто идёт на вершины), сколько времени идти до Unnutz. Старик ответил, что до вершины -- часа 1 ╫ -- 2, и советовал не ходить дальше, показывая, что в горах, выше -- туман. Лиза плохо понимала, и ей объяснили на часах. Пить молока не захотела, и ушла в направлении вершины -- и не возвратилась, хотя должна была непременно пройти мимо, чтобы вернуться обратно, домой. Мой муж тут же нанял двух людей обыскать гору, двух других послал по предполагаемой дороге, на которой Лиза могла заблудиться, -- до той деревни, куда эта дорога приводит. Через несколько часов посланные возвратились: никого не видали. В гостиницу явился жандарм, записал с наших слов приметы Лизы, и уже от себя опять послал троих на розыски.
На другой день (31 июля) с 4-х часов утра 7 человек снова обыскивали всю гору, все тропинки -- ничего. Посылали в Aschau, Kramxach, Brixlegg, -- в местечки, куда Лиза могла попасть, расхворавшись от холода и усталости. Расспрашивали всюду -- никто не видал, нигде нет.
1-го августа поехали в полицию, в Achenthal. Нас принял Gemeindevorsteher -- начальник общины, -- лицо ответственное. Просили его объявить всюду, где только возможно, что потерялась девица (её приметы), кто её найдет -- получит премию в 100 крон, кроме платы за труды по таксе. Просили также послать опять людей на розыски, куда он найдёт нужным, всё будет уплачено. Оставили ему 200 крон. Он послал 4-х людей с собаками обыскать гору с противоположной стороны, где и дорог-то нет и никто не ходит -- ничего.
Затем пригласили начальника общины и жандарма в гостиницу и сдали им весь багаж. Он был опечатан. В портпледе нашли портмоне Лизы с австрийскими деньгами. В нашем присутствии полиция сломала её маленькую дорожную сумочку. Там нашли паспорт, золотой медальон и чёрные часы, всякую мелочь -- и яд! Я записала название: acid. oxalicum, из Англии, в большом количестве. Для предосторожности отдали его жандарму. Деньги, медальон, часы -- всё переписано и сдано под квитанцию полиции. Ещё у Лизы остался на станции сундук, квитанции от которого мы не нашли. Он не пропадёт {Этот сундук впоследствии был получен родными Е.А. В нём среди книг, платья и прочих вещей находилась и связка тетрадей -- вся рукопись "Дневника русской женщины" (Примечание А. Дьяконова в издании 1912 г.).}. От полиции взяли также свидетельство, что Лиза в такой-то день потерялась, приняты были все меры, но ничего не найдено... Во всей местности был такой переполох!"...
О своих розысках Ю. К. Б-тис говорит:
"Все меры были приняты немедленно. Сообщив обо всём полиции, я рано утром (30-го июля) лично отправился с первой партией людей на злополучную гору, опрашивая пастухов, приказав тщательно осматривать местность по обе стороны дороги и не пропускать ни одного следа на влажной от дождя тропинке. Немедленно были отправлены люди и в других возможных направлениях спуска с горы. Обыск всей горы был повторен на другой день людьми, выставленными полицией. Независимо от этого и одновременно я разослал народ обойти всю горную местность по окружности и объявить о случившемся и о назначении премии в 100 крон. В том же смысле от имени начальника общины был вывешен плакат на церковных дверях и всюду, где собирается или проходит мимо народ. В течение первых трёх дней люди посылались в горы сменами, как посылаются и сейчас... В своих сношениях с полицией Achensee я настойчиво требую не жалеть ни времени, ни людей, ходить в горы с собаками, смотреть, не собираются ли над каким-нибудь местом вороны и пр."
У всех лиц, принимавших участие в поисках Е. А., естественно, возникают всякие предположения.
"Это исчезновение -- прямо загадка, -- говорит г-жа Б-тис. -- Сначала думали, что Лиза расшиблась, потому что её мог застигнуть туман, или она заблудилась, или ногу сломала или вывихнула -- и замёрзла, не будучи в состоянии двигаться. Но против всего этого говорит то, что Лизу непременно нашли бы, -- ведь столько там народу искало! К тому же, мы были на этой горе накануне и видели, что она совершенно безопасная, всюду отмеченная дорога, и свалиться за туманом в пропасть нельзя, так как пропастей на горе нет. Остается предполагать, что Лизу убили и зарыли, так как на ней были бриллиантовые серьги. В таком случае, найти её невозможно.
Но мы думаем ещё и совсем другое: не была ли Лиза членом революционного комитета, и не подстроено ли всё это? Найденный яд заставляет так думать, и всякие нелегальные книги, которые у неё были. Революционный комитет в Швейцарии очень ищет таких, как Лиза. Непременно надо разузнать у парижских знакомых Лизы, что было с нею за последнее время?" {Последнее предположение г-жи Б-тис не выдерживает критики. Не считая нужным опровергать его по существу -- заметим только, что "нелегальными книгами", которые нашли у Е. А., были просто сочинения Л. Толстого, изданные за границей. И одна из книг -- "Краткое изложение Евангелия" -- вся в пометках Е. А. По-видимому, Е. А., живя в Париже, усердно изучала "подлинного" Толстого.
Ошибочное предположение г-жи Б-тис ценно лишь постольку, поскольку оно подчеркивает, что о личной жизни Е. А. в Париже никто из близких её ничего не знал.
Что касается яда -- acidum oxalicum (щавелевая кислота),-- то следует заметить, что род этого яда не принадлежит к смертельным. Чтобы отравиться им, нужна очень значительная доза. Большое же количество этого яда, найденное у Е. А. в "маленькой дорожной сумочке", вероятно, не превышало пузырька вместимостью в 20 грамм (вид яда жидкий), и предполагать, что это количество Е. А. везла с собою с целью отравления -- весьма неосновательно. (Примечание А. Дьяконова в издании 1912 г.)}. Ю. К. Б-тис говорит:
"Зная, что такое горы, да ещё в такой туманный день, какой был тогда, зная нерасторопность Елизаветы Александровны в критическую минуту, -- лично я глубоко убеждён, что её уже нет в живых. Если она не погибла от ненастья, то её, вероятно, убили. Говорят, что это в Тироле бывает. Так или иначе -- надо быть уверенным в худшем. Скоро ли найдут труп, да и найдут ли ещё, -- всё будет зависеть от счастливой случайности".
Поиски продолжаются. Г-жа Б-тис рассказывает:
"Мы получили географическую карту горы Unnutz и прилегающей к ней местности. До чего, в сущности, трудно найти Лизу! На карте дорога, по которой шла она, и где её искали, отмечена штрихами. Все возможные спуски с горы обысканы. В середине карты огромная часть не обыскана, штрихов нет -- но это объясняется тем, что Лиза могла попасть на эти дороги только в том случае, если бы вернулась снова в Kogl. Alp., где её видели пастухи. А она туда не возвращалась. Пастухи утверждают, что были целый день дома, но не видели её в другой раз. К тому же, заблудившись, -- она стремилась бы скорее в долину, к людям, а не на ещё более высокие горы.
За эти дни -- целую неделю -- сделано решительно всё, что можно было сделать. Поиски продолжаются с прежней энергией... Проводники -- люди опытные в горных восхождениях и заинтересованные получить премию... Теперь в горах снег... В Seehof'e стало невыносимо тяжело, страшно, холодно, неуютно... Нравственно я измучилась невероятно. Все с ног сбились"...
Убедившись в бесполезности пребывания в Seehof'e и устроив всё, что было нужно для дальнейших розысков, кузина Е. А. вместе с мужем 5-го августа переехала в Мюнхен. Сношения с полицией всё время продолжаются, обмениваются телеграммами и письмами.
"Русскому консулу, -- рассказывает Ю. К. Б-тис, -- о несчастии не дано было знать немедленно, потому что в ближайших городах от Achenthal'я его не оказалось. Это сделано здесь, тотчас же по приезде в Мюнхен. Я обратился в Российскую Императорскую Миссию, которая обо всём подробно телеграфировала консулу в Вену. Кроме того, мы обратились и в здешний горный клуб. Он пошлёт от себя людей и собак ...
От Генерального Консульства в Вене ещё нет ответа. Но после трёх телеграмм, здешняя Миссия клянется, что там сделано самое энергичное давление на местных властей... Как в горном клубе, так и со стороны местной полиции уже давно уверяют меня, что предпринимать что-либо сверх предпринятого бесполезно. Но моё мнение -- то, что лучше сделать что-нибудь лишнее и ненужное, чем упустить нужное и полезное...
Здесь же я просил напечатать о несчастии в самой распространённой газете, в отделе "Известий с немецких, австрийских, швейцарских гор и курортов". Вот, в переводе, текст сообщения:
"Пропавшая в области Achensee. Двумя соотечественниками m-lle Елизаветы Дьяконовой, парижской студентки, которая воспользовалась каникулами, чтобы посетить свою тётку в Hotel'e Seehof на Achensee, -- нам сообщено с представлением свидетельства общинного начальства в Anhenthal'e, что упомянутая дама 10 августа (нов. ст.) отправилась из Hotels Seehof на Achensee Unnutz, и с тех пор пропала. Можно предположить, что легко одетая... 28-летняя дама заблудилась и погибла в холодную ночь в Уннюцском ущелье. Предпринимавшиеся до сих пор попытки отыскать её или её тело не имели результатов. Нашими поручителями внесена при Ахентальском общинном управлении сумма в 100 крон, которая достанется тому, кто предложит надежный способ найти погибшую. К сожалению, со времени её исчезновения прошла уже неделя. Известия, которые могут быть, просим прислать в нашу редакцию".
На предложение редакции откликнулся один из читателей, бывший в дни исчезновения Е. А. в Hotel'e Seehof.
"Известие о том, что m-elle Дьяконова пропала, -- пишет он, -- быстро распространилось между остальными гостями Hotels, и можно представить себе тревогу, когда одна спасательная экспедиция за другой возвращалась без успеха. Один из проводников, принимавших участие в розысках, говорил мне, что наверху в горах господствует такой густой туман, что порою нельзя видеть руку перед глазами, а по свежевыпавшему снегу можно заключить, что в те ночи температура была самое большее +2°. Поэтому нет никакого сомнения, что молодая женщина поплатилась жизнью за своё легкомыслие".
Уже 15-е августа. Все розыски -- тщетны. Родная сестра погибшей пишет в эти дни из Мюнхена: "Была в русской Миссии. Там получили телеграмму, что искали 19 человек -- и нет... Профессор Гейдельбергского университета прислал нам письмо, где пишет, что в те дни было крайне опасно идти на Unnutz... Другое письмо -- по городской почте от господина, который видел Лизу в горах и разговаривал с нею. Он встретил её раньше, чем она дошла до того места, где продают пастухи молоко... Мы предпримем сейчас вот что: увеличим премию до 500 марок, тогда, может быть, найдутся охотники и из Мюнхена; затем думаем обратиться к здешней частной тайной полиции, она, может быть, поможет раскрыть исчезновение, а сами поедем снова в Achensee дня на три... Требовать сейчас судебного следствия преждевременно, так как никаких улик пока нет...
"В Миссии нам сказали, что этого дела не оставят хоть год и будут от правительства требовать найти тело. Такой случай с русской впервые. Нынче очень много погибло народу в Альпах, в особенности англичан, как любителей... Что Лиза погибла -- это бесспорно, только найти бы теперь. Просто какое-то таинственное исчезновение! Искали и по соседним горам, и вообще повсюду -- и нет!"
26-го августа -- через четыре недели -- тело Е. А. было найдено. Место гибели оказалось совсем близко от озера и от Hotels Seehof: на расстоянии пятисот шагов вверх по ручью Luisenbach, и трёхсот шагов от дороги -- лесной тропинки. В дни тщетных поисков тело лежало в одном из водоёмов горного ручья Луизы -- в том месте, где он, ниспадая по крутым отвесным скалам, образует водопад. И ещё долго бы хранилось тело в скрытом каменистом ложе, если бы не поздний август: разлившись от снегов, в сильном потоке ручей вынес погибшую на край уступа, где и увидел её молодой пастух.
27-го августа тело подвергли вскрытию, а 29-го вновь произвели исследование с удалением внутренних органов. "Лиза, кажется, покончила самоубийством, -- пишет сестра Е. А. {Надежда Дьяконова.} -- Нашли её у ручья раздетую, платье перевязано пажем. Она бросилась с одного из уступов, но неудачно, переломила обе ноги, страдания, вероятно, были ужасные... Но можно предполагать и другое, -- что она от ужаса и голода сошла с ума, разделась и бросилась... Всё очень странно... Следствие начнётся, чтобы доказать нам, что убийства не было"...
Как место гибели, так и многие признаки, обнаруженные судебным следствием и медицинским вскрытием трупа, с достаточною очевидностью заставляют предполагать роковой, несчастный случай нечаянного падения с одного уступа скалы на другой, отчего и произошла смерть.