В советское время нередко ставили фильмы о студенческой жизни. Едва ли не обязательным элементом тех постановок становились трудовые студенческие «семестры». Как правило, показывали поездки в подшефный колхоз, на уборку картошки и т. д. «Колхозные» сцены отличались весельем, пропагандировали трудовой энтузиазм советской молодёжи. Ну, и как положено в молодёжных фильмах параллельно трудовым будням развивался любовный сюжет. В общем, всё понятно, оптимистично, а сидящие в зале кинотеатров, или у телевизоров зрители умилённо вздыхали: есть же в стране Советов те кто живёт легко и весело. После этого и повседневная серая реальность не так тяготила. Ну, кто из старшего поколения не помнит эти фильмы, типа нашумевшего в семидесятых «Баламута»?

В те же семидесятые в начале осени группу студенток русского отделения алма-атинского иньяза привезли в один из колхозов в Кзыл-Ординской области. Девушкам предстояло убирать урожай риса. Они, в основном городские жительницы, ехали к месту своего трудового семестра с некоторым страхом. Однако сама работа оказалась не единственным испытанием. Сначала их с Кзыл-Орды, с вокзала несколько десятков километров везли в машине. Что такое ехать по грунтовке в казахской степи, да ещё в кузове под тентом? Кто ездил знает – вся пыль, и дорожная и степная засасывается под тот тент. Девушек привезли покрытых слоем пыли, даже самые симпатичные смотрелись грязными, страшными…

Председатель, а им оказался казах лет тридцати-тридцати пяти, с комчёй в руке насмешливо, словно работорговец оглядел робко переминавшихся возле машины девчонок, русских, немок, кореянок… Несмотря на налёт пыли на лице, песок в волосах, он опытным глазом изо всех выделил Валю Бурцеву, невысокую, но ладную, миловидную. На ней он задержал свой взгляд значительно дольше, чем на любой другой. Затем, игриво усмехнувшись, махнул комчёй в сторону расположенной рядом кошары:

– Жить будете здесь. Сейчас спать, а завтра с утра в поле.

– Как… мы же все грязные, с дороги, нам помыться надо. У вас тут может баня какая есть? – смущённо возразила староста группы.

– Баня жок. В баню по субботам возить будем.

– Но как же, мы же не можем так. У нас у всех головы после такой дороги грязные!

– Если хотите… вода в колодце, разводите костёр, грейте воду. Только лучше спать ложитесь – завтра тяжело работать…

Кошара – это глинобитное сооружение для зимовки овечьих отар, то есть скотный двор, хлев. Правда в этом хлеву вроде бы всё вычистили, сделали нары. Наташа, впервые оказавшись вне городской цивилизации мучилась и от ощущения грязной головы и от неистребимого овечьего запаха. Но делать было нечего, наскоро перекусив остатками, положенными в её рюкзак матерью продуктами, она вслед за подругами полезла на нары, устланные старыми драными матрацами…

Утром, кое-как умывшись холодной водой, и поев плова из сухого риса и плохо проваренной жёсткой баранины, девушки вновь предстали перед колхозным начальством. Теперь уже не только председатель, но и бригадиры имели возможность рассмотреть прибывшую в колхоз дармовую рабсилу. Девушки наутро выглядели, конечно, много лучше чем по приезду, отдохнули, отмыли лица, отчистили одежду, но вот волосы… их же холодной водой не промыть. Впрочем, они одели платки, но ощущение дискомфорта от этого не уменьшилось. И вновь, безмолвно, местные начальники выделили глазами Валю. К ней подошёл один из бригадиров:

– Эй ты, слушай, как тебя… Если хочешь в правлении сидеть, бумагами заниматься… председатель сказал, что зачтёт тебе, как будто в поле работала. Иди вон туда, видишь дом с флагом, – указал немолодой уже бригадир, кося раскосые глаза на крутые изгибы валиной фигуры обтянутые вельветовыми брюками и спортивной кофточкой.

– А я, что там одна, без девочек буду? – настороженно спросила Валя.

– Да зачем тебе они? У тебя лёгкий работа будет, бумаги писать, на счётах щёлкать, – в уголках губ бригадир прятал блудливую улыбку.

– Нет, я со всеми, – Валя резко повернулась, чтобы догонять подруг, направляющихся к видневшимися за посёлком прямоугольниками рисовых полей.

– Совсем глупая… Ты знаешь, что такое рис убирать? Руки в крови будут, – с сожалением кричал вслед бригадир.

Рисовые поля, или чеки… в них с весны запускалась вода и там, прямо в воде растёт рис. Потом вода спускается и рис убирают комбайнами. Но поле это было крайне неровное и комбайн скашивал только высоко стоящие стебли, а те что полегли, или росли в ямах-низинах, они все оказались нескошены. Таким образом, около половины всего урожая приходилось убирать вручную. На краю поля к студенткам присоединились местные сборщицы риса. Оказалось, что в этом колхозе только начальство состоит целиком из казахов, а среди рядовых колхозников много тех же русских, немцев, корейцев… Во всяком случае среди сборщиц казашек насчитывалось явное меньшинство.

– Это наша лучшая сборщица, она покажет как убирают рис и будет у вас звеньевой, – председатель кивнул на высокую худую девушку лет двадцати пяти с обветренным лицом. Она была в шароварах и белом платке, повязанном почти на самые глаза. Её звали Рая, но национальность по внешности определить было сложно, скорее всего она совмещала в себе не одну, и не две довольно далёкие друг от друга "крови". На студенток Рая смотрела с откровенной неприязнью, явно завидуя их "городским" белым лицам, нежным, не знавшим тяжёлой работы рукам. Её ладони выглядели также по девичьи небольшими, но с набухшими венами, прожаренные солнцем, с коротко обстриженными ногтями.

– Рис убирается серпом… вот так, – Рая на шаг ступив в поле подняла скошенный комбайном валок и под ним, приподняв сгусток полёгших стеблей, коротко взмахнув серпом ловко срезала пучок, потом ещё. Через полминуты она, пройдя метров десять, набросала на валок риса скошенный комбайном примерно столько же, что он пропустил. – Вот так… Всё ясно?… Берите серпы, только осторожнее, они острые.

Рая с недоброй усмешкой наблюдала, как студентки с опаской разбирают серпы и осторожно, словно источник смертельной опасности держат их отстранённо перед собой.

– Ну что, становитесь в ряд каждая на один валок и начали… Не отставать!

Наташа озадаченно рассматривала остро отточенный серп. Это сельское орудие труда она воочию видела впервые. Вспомнила картину Венецианова "Жнецы". Она до сих пор думала, что серпом работали при крепостном праве, и вообще по телевизору она видела, что в колхозах все зерновые убирают комбайнами…

Девушки робко заходили в поле, неловко пытались поддевать лежащие валки, срезать стебли. Одна сразу порезала руку, вторая зацепила себя концом серпа по ноге… Рая без тени сочувствия смотрела на мучения этих городских белоручек. И тут она увидела, что одна из студенток, невысокая с симпатичными ямочками на пухлых щёчках заворожено рассматривает серп, как будто и не собираясь приступать к работе.

– А тебе что, особое приглашение надо, чего ты там увидала? Давай работай пока солнце невысоко!

Наташа словно очнулась и как все несмело шагнула… Её ноги, обутые в кеды сразу ощутили вязкую, сырую почву – передвигаться было трудно. Но что делать дальше? Валя невнимательно слушала Раю, когда та объясняла, как работать серпом. Но та объяснила только один раз и больше повторять не собиралась. Сейчас звеньевая стояла и презрительно сузив глаза смотрела как наташины подруги пытаются орудовать этими серпами. Наташа огляделась и тоже увидела, как неловки и неумелы их движения, низок КПД их усилий. Они все ещё две недели назад долбили немецкую грамматику, а сейчас являлись объектом вот таких презрительных взглядов и насмешек. В глазах довольно многочисленных зрителей из местных читалось: поработайте пока, а к полудню здесь наступит такое пекло, не меньше тридцати в тени, вот тогда посмотрим на вас…

Местные сборщицы с вожделением ждали, когда эти городские неженки до кровавых мозолей натрут руки, натрудят поясницы, заплачут. Они с недобрыми улыбками, не прерывая своей работы, поглядывали на этих неловких студенток, которых ненавидели… которым завидовали. Но то, что они вдруг увидели – этого они никак не ожидали…

Невысокая пухлощёкая девушка, долго и вроде бы с испугом и недоумением смотревшая на серп, не решавшаяся начать работу… Она, наконец, вошла, в свой рисовый валок, наклонилась и… неожиданно уверенно сделала первый захват… второй, третий. Через пару минут она, начав позже, уже догнала с трудом передвигающихся подруг, а через десять была уже впереди. Рая тоже начала работать и быстро догнала Наташу, потом обогнала… но студентка отстала совсем недалеко и постепенно даже сокращала расстояние между ними…

Когда прокричали на обед Наташа и Рая продвинулись примерно вдвое больше чем прочие студентки, да и куда дальше, чем местные сборщицы на соседней чеке.

– Ты, что деревенская? – отирая пот, струящийся из-под платка, спросила Рая.

– Нет… я всю жизнь в городе прожила, – ответила переводя дух Наташа.

– Врёшь!.. Где же ты научилась так серпом работать? – не поверила Рая.

– Не знаю… я его первый раз в жизни в руки взяла, – сама себе удивлялась Валя и отложив серп, посмотрела на свои ладони.

Рая чувствовала себя уязвлённой – все видели, что эта городская не отстала от неё, лучшей сборщицы колхоза. Она не могла понять, как такое могло случиться, что эта неженка смогла выдержать её темп, эту жару?

После обеда, когда девушки, не в силах стоять, повалились отдыхать в тени, к ним подошёл пожилой, тяжело передвигающийся мужчина. Он тоже видел, как работали студентки. Мужчина внимательно посмотрел на Валю, которая даже покраснела от столь пристального взгляда.

– Что дочка, неужто и в самом деле первый раз в поле работала?

Валя ещё больше смутилась и негромко ответила:

– Первый… сама не знаю, как у меня это получилось.

– Чудеса! А родители у тебя городские, чем занимаются?

– Да, городские. У меня и папа, и мама бухгалтеры.

– И родились в городе?

– Нет… они с села, из Саратовской области.

– А в Казахстан-то как попали?

Валя вновь покраснела и опустив глаза… промолчала.

– Не по своей воле приехали? – покосив глазами по сторонам, уже тише уточнил свой вопрос мужчина.

Валя опять промолчала, так и не подняв глаз.

– Ты не боись дочка, я сам такой… тоже в тридцатых ещё с родных мест, с Тамбовщины от раскулачки сбежал. А у тебя как, мать, али бабка… такие же до работы ловкие?

Валя подняла глаза и в свою очередь пристально посмотрела на собеседника, что-то соображая.

– Вы что же хотите сказать… что у меня по наследству, что-то вроде генетической памяти?

– Что?… Не разумею я этих ваших учёных слов, уж больно ноне много грамотных стало. А я тебе по-простому объясню. Вон даже котёнок если без матери с рождения остаётся, подрастёт и всё одно мышей ловит, хоть никто его этому и не учит. А у нас-то как, ведь лучших работников пораскулачили, да повысылали. Вот и у тебя, похоже, через то это умение. Вон как ты с серпом то управляешься, другие за годы так не научатся. Навык этот сам по себе в тебе сидит, от бабок-пробабок передался, видать мастерицы-работницы они были в поле-то…