После того, как в ноябре 19-го года Егор Иванович привез домой дочь из усть-каменогорской гимназии все семейство Щербаковых сидело, словно на иголках. Когда стало ясно, что в станице будет расквартирован постоянный гарнизон красных и бывшему начальнику станичной колчаковской милиции оставаться дома небезопасно, вся семья засобиралась бежать. Егор Иванович решил с семьей спрятаться у родственников жены в поселке Малокрасноярском, что располагался на пути из Усть-Бухтармы в Большенарымский. Здесь в доме, в котором родилась и выросла, тем не менее, от всех свалившихся напастей тяжело захворала жена Егора Ивановича. Ни фельдшера, ни лазарета поблизости не оказалось... Жену Егор Иванович схоронил в апреле, оставшись с тремя детьми на руках. Впрочем, Даша считала себя вполне взрослой. Бывшая гимназистка стойко переносила все свалившиеся на ее семью горести, заменив младшим братьям мать...

  Степан во главе отряда из почти двухсот человек вошел в поселок Мало-Красноярский. Их встретили как героев-освободителей. Казачки выходили в праздничных одеждах, в отряд тут же влились местные добровольцы. То, что во главе отряда стоит знаменитый на всю округу анненковский офицер, конечно же, добавило авторитета восставшим.

  Когда к Степану подошел казачий офицер, он не узнал в этом немолодом угрюмом хорунжем бывшего члена станичного Сбора и начальника усть-бухтарминской милиции - так сильно Щербаков постарел за время с августа прошлого года, когда они виделись в последний раз, перед расстрелом коммунаров.

  - Здоров будь Степан Игнатьич! Что поведешь нас красных упырей бить?- приветствовал сотника Щербаков

  Степан несколько секунд вглядывался в хорунжего, прежде чем признал его:

  - Господь с тобой Егор Иваныч, а ты то каким макаром здесоь очутился?- не смог скрыть изумления Степан.

  - Да вот с семейством тут от красных как мыши по углам хоронимся. Настена Филлиповна моя тут вот и померла, бобылем я остался. С большевиками у меня мира никак быть не может, сам знаешь. Так что остается мне до тебя идти, под твою команду. Примешь?

  - А как же с большой, Егор Иваныч, радостью, что ж я тебя не знаю. Сотней будешь командовать, которую здесь сформируем?

  - Спасибо Игнатьич, почему не покомандовать, дело привычное. Я вот еще что хотел, там у тебя что-то навродь походного лазарета, я видел, имеется. Можно мне туда дочку свою, Дашу, пристроить, не сидится ей, все полезной хочет быть, ну никакого сладу...

  Чуть поодаль от Егора Ивановича стояла видная юная девушка в длинном платье и темном платке, на лице явная печать горести и тревожного ожидания. От прежней упитанной и самоуверенной гимназистки не осталось и следа - Даша вытянулась, похудела, ее прежде белое лицо, которое она когда-то, потакая городской моде, всячески берегла от ветров и загара, теперь за время майских полевых работ заметно потемнело, обветрилось. И в целом она смотрелась куда взрослее своих шестнадцати лет.

  - Даша, здравствуй девонька... Ишь какая стала, настоящая барышня,- с улыбкой поприветствовал девушку Степан.

  - Здравствуйте дядя Степан,- даже не улыбнувшись в ответ, Даша продолжала стоять чуть в стороне, терпеливо ожидая, когда отец закончить свои разговоры и уйдет. Дождавшись, она уже сама подошла к Степану.- Дядя Степан, можно вас спросить?

  - Да, Дашенька,- Степан удивленно воззрился на девушку, не понимая, что она может у него спросить, ведь вопрос о ее приеме в походный лазарет они только что решили с ее отцом.

  - Вы... вы не знаете, к Фокиным приходили какие-нибудь письма или известия от сына их... Володи?- голос Даши выдавал сильное волнение.

  Степану было некогда разговаривать, он спешил завершить слияние местных добровольцев с его отрядом, что бы не мешкая идти дальше вдоль берега Иртыша на поселок Черемшанский. Потому он не прочувствовал ее настроение и ответил вполне буднично:

  - Что... от Володи? Да нет. С самим Никитичем я виделся где-то еще в феврале месяце, так о сыне он ничего не говорил. Да, и какие сейчас могут быть известия, почта-то до сих пор по-хорошему не работает.

  Так и не развеялись беспокойства Даши о любимом: что с ним, где он... жив ли? Но она не сомневалась, что Володя до конца будет воевать за то дело, которое для всех сибирских казаков считалось безоговорочно правым, а раз так, то и она хотела принять участие в этой борьбе.

  Пополнившись в Мало-Красноярском, отряд двинулся дальше, и уже на исходе дня так же под восторженные приветствия вошел с поселок Черемшанский, где и заночевал. На следующий день, возросший за счет черемшанских добровольцев, отряд достиг Вороньего и тоже пополнился местными казаками. Следующими целями для восставших были Гусиная пристань и располагавшаяся за ней Усть-Бухтарма.

  Никита Тимофеев после прихода в уезд регулярных красных войск и с ними новой советской администрации, не смог сделать успешной карьеры. Его заслуги как командира красного партизанского отряда в расчет не принимали. Бахметьев, на которого так рассчитывал Никита, что смог для него выхлопотать, так это пост командира небольшого гарнизона Гусиной пристани, хоть и важного в стратегическом отношении населенного пункта, но небольшого и далеко от уездного центра. Правда, там не вдалеке располагалась та самая деревня, в которой его летом девятнадцатого тамошние новоселы выдали казакам. Никита горел желанием рассчитаться, но даже этого он не мог себе позволить. Здесь он должен был взаимодействовать с командиром красного гарнизона в Усть-Бухтарме, так как своих подчиненных у него насчитывалось не более взвода. Но отношения с ним как-то сразу не заладились, о чем он и донес в уездный ревком своему покровителю Бахметьеву.

  Доносил Тимофеев еще в июне, когда казалось, что все вокруг относительно спокойно. Но Павел Петрович, каким-то пятым чувством предвидел наступающий катаклизм. На заседании ревкома он, уже не имея такого сильного оппонента как Малышкин, сумел уговорить остальных членов комитета, чтобы командира Усть-Бухтарминского гарнизона заменить на другого, который сможет ладить и с Тимофеевым, и с казаками в самой станице. Этим командиром оказался некто Вальковский, красный командир из бывших прапорщиков, пришедший вместе с регулярными частями Красной армии.

  Молодые командиры тех красных частей, что пришли в Усть-Каменогорск, не могли не удивиться, увидев, в каком относительно неплохом состоянии находятся, и город, и население. После сотен и тысяч верст, пройденных ими по голодной, разоренной стране, здесь они обнаружили почти позабытый мирный, схожий с довоенным мещанский уют. То, что при первом непродолжительном пришествии советской власти здесь не проводилось никаких особенных "силовых" акций, создало у местных богатеев, особо не замаравших себя сотрудничеством с белыми, некую иллюзию, что они вновь при большевиках не будут подвергаться преследованиям. Потому многие из них не бежали. И в самом деле, за что красные могли преследовать, например, средней руки купцов, не занимавшихся военными поставками, или тех же горных инженеров, или гражданских чиновников, занимавшихся "земляными" и "лесными" делами? Они остались в своих домах со своими семьями. Ну, а их дочери, местные барышни, не знавшие ни голода, ни прочих бедствий гражданской войны, как правило, и выглядели отменно, ну и, конечно, им в первую очередь нужны были женихи. Те, кто до того вышли замуж за белых офицеров, конечно, в основном ушли "в отступ", ну, а те кто остались... те стали искать женихов среди молодых красных командиров и, конечно, в первую очередь в цене были воспитанные с образованием, желательно бывшие офицеры. В Народном доме вновь стали устраиваться что-то типа балов, правда, именовались эти мероприятия уже народными гуляньями. На гуляньях, конечно, простолюдинки не могли конкурировать с одетыми в дорогие платья, обладающих женственными манерами, нежными руками и лицами, и в то же время видными статными барышнями. На таком гулянье и влюбился бывший прапорщик, а ныне красный командир Вальковский в дочь местного богатея, купца и домовладельца Костюрина.

   Бывшего народовольца Костюрина, сослали в Усть-Каменогорск еще в восьмидесятых годах, но здесь произошло его полное перерождение, он разбогател, стал купцом и меценатом... Павел Петрович имел в свое время контакты и с Костюриным, и сейчас через него имел возможность воздействовать на остававшихся в городе "бывших", ну и конечно на зятя Костюрина. Таким образом, имея в Усть-Бухтарме и Гусиной пристани такие связанные с ним фигуры, как бывший станичный атаман и командиры двух гарнизонов, Павел Петрович, мог серьезно влиять на тамошние события. Более всего он хотел удержать усть-бухтарминских казаков от выступления против советской власти. Потому, перед отъездом Вальковского в станицу он встретился с ним и ненавязчиво посоветовал, как тому себя вести в Усть-Бухтарме, намекнул что в случае усложнения обстановки не мешало бы обратиться к бывшему станичному атаману, который может помочь...

  Сводный отряд, включавший мобилизованных коммунистов из окрестных деревень, гарнизона Гусиной пристани, подкрепление прибывшее из усть-бухтарминской крепости... Этот отряд под командованием Тимофеева выступил из Гусиной пристани в направлении поселка Ворньего. Никита рвался в бой. Ему казалось, что если он разобьет колонну восставших, то это даст ему ту самую славу, которой он, командуя красными партизанами, так толком и не добился. И тогда его уже наверняка выдвинут на пост более значимый, чем командование ничтожным гарнизоном. Почему-то он не сомневался в успехе, хотя его сводный отряд насчитывал менее сотни человек, и состоял наполовину из мобилизованных членов комячеек, которые всю гражданскую войну просидели по заимкам, прячась от колчаковской мобилизации, а гарнизон Гусиной пристани, это его же бывшие партизаны, "горные орлы", которые имели опыт боев, типа "нападение из засад". Таким образом к встречному бою оказались готовы только красноармейцы из присланного Вальковским из Усть-Бухтармы взвода, который должен был укрепить силы Тимофеева. Не учитывал Никита, что казаков втрое больше, и что почти все они с четырнадцатого года воевали, либо на Германском фронте, либо в колчаковских войсках, а немало и там и там. Ну и главное, вел их не случайно вынесенный митинговой волной человек, а выслужившийся у Анненкова за умение руководить боевыми подразделениями в сотники из вахмистров Степан Решетников.

  - Егор Иваныч, я тебе проводника дам, бери своих казачков, и он вас горными тропами проведет. Пока мы красных боем свяжем, ты к ним в тыл выйдешь,- поставил перед Щербаковым задачу Степан.

  Будучи на восемь лет старше Степана, Щербаков понимал, что его опыт германской войны не годится для войны гражданской, который как раз и имел Степан. Потому он безоговорочно повиновался, только уточнил некоторые детали:

  - Думаю всем нам идти лучше пешими, иначе заметят. Как выйдем в тыл и займем удобную позицию, дадим вам знать, а вы атакуйте и на нас их гоните. Я те места и без проводника знаю, там есть узкое место между рекой и скалами, там мы и заляжем...

  Потом он пошел в лазарет, вызвал дочь:

  - В бой я иду Даша. Если что, бери братьев и уходите за границу. Там ищите Решетниковых Ивана и Полину. Я у Степана узнавал, они туда ушли... они должны помочь. Может и тебе Бог поможет, найти своего Володьку...

  Повстанцы благодаря хорошему знанию местности и лазутчикам, отследили движение красного отряда, и встретили его в пяти верстах от поселка Вороньего. Завязалась перестрелка, длившаяся более трех часов. У красных имелось много боеприпасов и Тимофеев, видя, что казаки на три их выстрела отвечают одним, уверовал, что нанес противнику большой урон и повел свои два конных взвода в атаку, надеясь опрокинуть противника и на его плечах ворваться в Вороний. Степан только этого и ждал. Встречный удар казачьей конной лавы, куда более многочисленной, завершился сабельной сшибкой, где преимущество красных в огневой мощи было нивелировано и перекрыто численным превосходством и более искусным владением казаками шашкой и конем... Вслед за конными и весь сводный отряд был опрокинут, красные обратились в бегство. Их гнали до условленного места, где засели люди Щербакова. Здесь начался форменный расстрел, из девяноста с лишком человек сводного отряда уйти удалось только двум красноармейцам из усть-бухтарминского гарнизона, они сумели уплыть на рыбацкой лодке вниз по Иртышу. Пленных не брали, раненых тут же добивали. Среди убитых обнаружили и тело бывшего командира партизанского отряда "Красных горных орлов" Никиты Тимофеева. Егор Иванович с удивлением опознал в нем того человека, которого он со своими казаками из самоохранной сотни год назад поймал в Селезневке и потом этапировал в усть-бухтарминскую крепость.

  Повстанцы тоже понесли потери. Потому сразу наступать на Гусиную и Усть-Бухтарму они не могли. Пришлось вернуться в Вороний, чтобы похоронить убитых, которых оказалось шестнадцать человек и распределить по домам тяжелораненых. Легкораненых наскоро лечили в лазарете бывший полковой фельдшер и несколько сестер милосердия. Даша хоть и изучала в гимназии это ремесло, и, как и все гимназистки, даже недолго стажировалась в госпитале при штабе 3-го отдела, но по-настоящему впервые столкнулась с такой тяжелой и грязной работой. Она едва не упала в обморок при виде рваных ран, крови, развороченных кишок... За весь тот день улыбка единственный раз появилась на ее лице, когда она узнала, что отец вернулся из боя живой и даже не раненый. Ночью, намучавшись и настрадавшись за день, она спала как убитая. Ее лицо озаряло выражение безмерного счастья. Эту улыбку увидел Егор Иванович, зашедший около полуночи посмотреть, как устроилась дочь в доме отведенном для медперсонала. Он лишь покачал головой, не понимаю чему она может так радоваться во сне, но будить не стал, тихо вышел... Конечно, у Даши было очередное "свидание" с Володей. Он обнимал ее, она ощущала его руки и замирала... Девушки в шестнадцать лет мечтают о любви, ждут ее, они любят и во сне.

  Разгром отряда Тимофеева стал сигналом для уездной и губернской власти. В уездном ревкоме осознали, что восстание в Большенарымском дело нешуточное. К 18 июля объявили о свержении советской власти и присоединении к восставшим десять казачьих поселков Бухтарминской линии. Но во всех них вместе взятых населения было примерно столько же, сколько в одной Усть-Бухтарме. Дальнейшее развитие восстания не имело перспективы без присоединения к нему казаков из головной станицы. Понимали это и советские уездные руководители, и в первую очередь конечно, Павел Петрович Бахметьев. По его настоянию телеграфом передали экстренное предписание командиру усть-бухтарминского гарнизона Вальковскому. В телеграмме говорилось: любыми способами удержать усть-бухтарминских казаков от выступления в помощь восставшим. Павел Петрович в самом тексте телеграммы как бы давал зятю Костюрина разрешение на то, что не мог "отстучать" официально, но говорил ему при инструктаже - срочно связаться с бывшим станичным атаманом Фокиным и просить его помощи.