Иван и Полина, родившиеся и росшие в Усть-Бухтарме, потом учившиеся, он в Омске и Оренбурге, она в Семипалатинске... Они, по большому счету, никогда не жили в по настоящему больших городах, хотя и ему стотысячные Омск и Оренбург и ей пятидесятитысячный Семипалатинск казались в сравнении с родной станицей очень большими городами. Но когда они оказались в Харбине, городе насчитывавшем свыше трехсот пятидесяти тысяч жителей, половина из которых были русскими...
Харбин, город в северо-восточном Китае, в Маньчжурии на берегу реки Сунганри, спроектированный и построенный русскими на рубеже 19-го и 20-го веков, во время строительства КВЖД. В двадцатых годах он представлял из себя в основном русский город, и вся жизнь здесь шла по "регламенту", имевшему место в дореволюционной России. Постоянное русское население, рабочие и служащие КВЖД, а так же те граждане России, осевшие здесь по коммерческим и прочим надобностям еще до революции, сейчас составляли не более трети всего русского населения. Остальные две трети - спасшиеся от большевиков беженцы. Здесь они нашли относительно безопасный осколок старой России, где можно было остановиться, отойти от пережитых страхов, от голода и болезней. Но все это при условии, если вы убежали из родного дома не налегке, а вывезли какие-нибудь драгоценности, или запрятали в нижнем белье определенную сумму в золоте и серебре, ибо бумажные ассигнации Российской империи здесь, как и везде ценились недорого. Увы, у подавляющего большинства беженцев: чинов белой армии, всевозможных интеллигентов, членов их семей, таких денег и ценностей либо не имелось вовсе, либо имелось крайне мало, либо они обесценелись. Из бумажных денег здесь ценилась только иностранная валюта.
У Ивана и Полины не было валюты, но у них имелось золото и серебро, ну и конечно завещание, скрепленное подписью и печатью купца Хардина. Но с "обналичиванием" завещания в Русско-Азиатском банке, несомненно, возникло бы много вопросов, и вообще надо было сначала осмотреться и обустроиться в городе. Они всем своим сознанием, даже не отдавая себе в том отчета, более всего жаждали отойти от пережитого, пожить спокойной мирной жизнью, наконец, вдоволь наесться и отоспаться, никуда при этом не спеша, не стремясь. Ну и, конечно, пожить жизнью большого города, о которой всегда мечтали, но которой фактически им еще не приходилось жить: кинематограф, театры, рестораны, встречи и разговоры по интересам со старыми и новыми знакомыми. Война, жестокость, зверство, кровь, грязь, тиф... и все прочие мерзости остались там, позади, и уже не касались их непосредственно. Но прибывавшие в город новые беженцы из России не давали забыться, также как и заголовки местных русских газет. В городе имелось сибирское казачье землячество, что выжило при отступлении колчаковских войск вдоль Транссиба до Забайкалья. Ивана как аннековского офицера активно агитировали идти в Приморье и продолжить вооруженную борьбу с большевиками. Большинство вместе с ним приехавших анненковцев именно так и поступили. Но Иван на этот раз подавил уже не очень громкий приступ совестливости и предпочел остаться в Харбине, перейти к мирной жизни, благо здесь имелось много как чисто русских коммерческих фирм, организаций, предприятий, так и со смешанным капиталом.
Супруги сняли довольно хорошее жилье, и если для Полины жизнь с удобствами не была внове, она у Хардиных так жила, то Иван впервые жил в квартире с центральным отоплением и ванной. С электрическим освещением они оба уже жили, он в опять же в Омске и Оренбурге, она в Семипалатинске, но в Усть-Бухтарме такового не было. То есть, впервые у них было свое электрофицированное жилье. После того, как с конца 1920 года в Харбин нахлынула волна белых, отступавших из Забайкалья, большая часть сдаваемого внаем жилья оказалось занято, но это в основном коснулась только относительно дешевых квартир без удобств и канализации. Что же касается дорогостоящих квартир, которые в свое время строились для руководящего и инженерного состава КВЖД, они оказались по карману весьма немногим беженцам, в основном всевозможным купцам и чинам интендантских служб белой армии, сумевших в своей тыловой деятельности "сделать" определенный капитал. Потому, когда Решетниковы, вдруг, сняли хоть и небольшую, но благоустроенную квартиру в престижном районе, так называемой Пристани, на фешенебельной Китайской улице, это вызвало у прибывших вместе с ними анненковцев немалое удивление. Ведь те в основном осели в дощатых хибарках Зеленого базара, прибежище всевозможной нищеты, или в лучшем случае нашли пристанище в частных домах поселка Модягоу, где жили железнодорожные служащие среднего звена.
То что Полина не сразу пошла в Русско-Азиатский банк и не предъявила завещание Ипполита Кузмича... Это объяснялось рядом причин. Все-таки идти с завещанием на такую крупную сумму ей, до того никогда не сталкивавшейся с банковскими операциями, все равно, что лезть в воду, не зная броду. Где-то только месяца через полтора, немного обжившись и чуть привыкнув, Иван с Полиной решились, наконец, что-то делать в этом направлении. Здесь большое значение имела личность Петра Петровича Дуганова, ведь к нему перед своей смертью советовал обратиться за помощью и советом Ипполит Кузмич. Именно от него в значительной степени зависело возможность признания завещания банком и объявление Полины наследницей вложенных в банк капиталов купца Хардина. Жив ли Дуганов, живет ли в Харбине и по-прежнему служит ли в банке?
На этот раз судьба благоволила Ивану и Полине. Дуганов по-прежнему жил в Харбине и служил в Русско-Азиатском банке. Был он там, правда, не бог весть какой шишкой, рядовой служащий, но супруги очень обрадовались... Иван окольными путями выяснил, где живет Дуганов, и в один из воскресных дней июля 1921 года, Полина, одев новое, недавно купленное платье пошла по указанному адресу. Иван ее сопровождал, но она оставила его на улице перед домом...
Дугановы, сорокатрехлетний глава семейства, его жена и сын, учащийся харбинского коммерческого училища, представляли из себя семью русских харбинцев среднего достатка. Они снимали трехкомнатную квартиру в так называемом "Новом городе". Петр Петрович, конечно, не узнал Полину, ведь он помнил ее девочкой-гимназисткой. Впрочем, и она вряд ли бы признала в этом обрюзгшем с устало-одутловатом лицом господине, того моложавого с ловкими движениями, услужливого приказчика Ипполита Кузмича, некогда вызывавшего живейший интерес не только у семипалатинских дам, но и многих молоденьких барышень. Нечто вроде недоумения возникло, когда Петр Петрович открыл дверь, а Полина смотрела на него и, не узнавая, спросила, может ли она видеть господина Дуганова...
- Я, Дуганов,- отвечает Петр Петрович, в домашней пижаме, шлепанцах, с пенсне на мясистом носу.
На лице Полины непроизвольно нарисовалось такое удивление, что в ответ Петр Петрович даже несколько растерялся, стал себя оглядывать, все ли у него в порядке с внешним видом, не видна ли "из под пятницы суббота", но так и не понял, чем он вызвал такое изумление этой молодой видной дамы. Неловкую сцену разрешила жена Дуганова. В своей семипалатинской жизни она частенько с мужем удостаивалась быть приглашенной к Ипполиту Кузмичу на всевозможные семейные торжества и праздники и там...:
- Господи, Петя, ты что же не узнаешь, кто это!? Это же Поля, подруга Лизы Хардиной. Помнишь, она жила у них в доме, когда в гимназии училась? Как вырасла-то, какая стала! Проходите, проходите пожалуйста! Петя, что же ты стоишь, возьми у Полины шляпку,- женская память на внешность, как правило, более изощренная и жене Дуганова не составило труда в образе нынешней Полины узнать девочку-гимназистку, которую она в последний раз видела восемь лет назад...
- Ну, что ж поделаешь... такова судьба... Да жалко Ипполита Кузмича и семейство его... хорошие были люди. Надо бы службу за упокой заказать. Я ведь ему очень многим обязан, и здесь в Харбине я благодаря его рекомендации оказался...- качал сокрушенно головой и вытирал выступившие слезы Петр Петрович.
Опознав, наконец, с помощью жены Полину, Дуганов стал ее расспрашивать... и узнал о страшной судьбе семьи своего благодетеля. Когда же он стал искренне сокрушаться, и многократно упоминать, что если бы Ипполит Кузмич избежал гибели и тоже добрался до Харбина, то здесь бы такой человек не пропал с его умом, энергией и опытом, к тому же имея такой счет в Русско-Азиатском банке... Полина тактично выдержала скорбную паузу, согласилась сесть за стол, который по такому случаю быстро накрыла хозяйка. После того, как помянули Хардиных и хозяин вновь проронил слезу... тут Полина решилась:
- Петр Петрович, у меня к вам дело... очень серьезное. - Она специально решила перейти к основной цели своего визита вначале изрядно разжалобив Дуганова, после чего достала из сумочки предсмертное письмо Ипполита Кузмича к Дуганову, а когда тот его прочитал, подала и завещание...
Петр Петрович сразу помрачнел, собрал морщины на лбу, и на несколько минут задумался. Он как никто осознавал, какое это нелегкое дело доказать подлинность завещания, а фактически объявить живую наследницу немалого вклада, который, а руководство банка на это очень надеялось, уже никогда не будет востребован вкладчиком, как и множество прочих вкладов, чьи владельцы бесследно сгинули в гиенне гражданской войны. Понимал он и что единственным поручителем за Полину, который может удостоверить и подпись и печать на завещании, является он и только он. Нет, Петр Петрович безоговорочно верил Полине и ничуть не сомневался в подлинности завещания... Он просто боялся, боялся, что если он засвидетельствует это завещание... Это может не понравиться нынешнему руководству банка, где ведущая роль уже принадлежала не русским, а французам, и тогда под любым незначительным предлогом его просто могут лишить места, то есть куска хлеба. Рисковать он не хотел, но в то же время голос совести хоть и несмело, но взывал. И еще, чего Петр Петрович опасался, пожалуй, более всего, он не сомневался, что если он откажется помогать Полине, его просто до смерти запилит, или даже проклянет жена, которая боготворила Хардиных, а Полина сейчас являлась едва ли не олицетворением той семьи...
- Ну что ж Полина Тихоновна... нелегкое это дело, дасс. Но в память об Ипполите Кузмиче, да и с батюшкой вашим мне тоже приходилось иметь дела... Так вот, я конечно, помогу вам, всем чем смогу, но сразу предупреждаю, дело это очень и очень нелегкое. Сейчас наш банк осаждают много всевозможных наследников наших вкладчиков, которые не могут подтвердить свои права на наследство, то что эти вкладчики погибли, хоть и утверждают это устно. Понимаете, среди этих людей есть и те, кто говорит правду, и обыкновенные мошенники. Потому процесс доказательстьва ваших прав на наследство, это очень долгое и муторное дело. Хотя я вам, конечно, верю, и вы предоставили вроде бы все нужные документы, даже справки из анненковского госпиталя о смерти Ипполита Кузмича и гибели его жены и дочери. Все это должно помочь, но пока лучше этих бумаг в банк не носить и не предъявлять. А я в ближайшее время осторожно попытаюсь узнать, кто конкретно этими наследственными делами занимается и с чего нам лучше начать, так сказать, прощупаю почву. Понимаете меня?
- Понимаю... Спасибо вам Петр Петрович. Я еще вот что хотела вам сказать,- Полина понизила голос, так чтобы не услышала отошедшая на кухню жена Дуганова.- Если все устроиться, я обещаю, мы вас отблагодарим, хорошо отблагодарим, не сомневайтесь.
Дуганов с интересом, чуть прищурившись взглянул на Полину. Он не был ни сволочью, ни бессеребреником, он был обыкновенным человеком всю жизнь считавшим большие деньги, не свои деньги. Но, видя их в больших количествах, никогда не взявший чужой копейки, он не мог не мечтать, что бы и у него завелась хотя бы малая их толика.
- Ну что ж, об этом после поговорим, когда я все конкретно выясню и прикину шансы на успех,- поспешил ответить нейтрально Петр Петрович, видя, что жена возвращается из кухни. Ее он решил пока не ставить в курс появившихся у него с новым "партнером" отношений.- А пока что давайте-ка я введу вас в курс финансовых взаимоотношений в Харбине. Очень они непростые сударыня, да-да. Кстати, у вас есть средства на ближайшее время?- Дуганов спрашивал, глядя на хоть и не очень броское, но достаточно дорогое платье Полины, делая соответствующие выводы.
- Да, у нас есть некоторая сумма в золоте и ассигнациях. На ближайшие полгода должно хватить,- достаточно уклончиво ответила Полина, не желая раскрывать тот факт, что у них с Иваном имеется достаточно крупная сумма.
Но Петр Петрович искренне обрадовался, что его гостья не стеснена в средствах и нет необходимости давать ей в долг. Потому уже в несколько приподнятом настроении он выпил еще одну рюмку "Жемчуга", фирменной харбинской водки и стал посвящать Полину в тайны местного "уличного" рынка:
- В городе, как и во всей Манчжурии в ходу очень много различных денег. Но все сравнивают либо с золотым царским рублем, либо с валютой наиболее мощных иностранных государств. Особенно надо быть осторожным при наличии у вас старых российских бумажных денег. Николаевки, керенки, колчаковки или местные хорватки, это самая малоценная валюта, которая дешевеет с каждым днем, потому от нее лучше как можно скорее избавиться, так же как от семеновких "голубков", или владивостокских "буфферок". К сожалению банки, в том числе и наш, не производят обмен этих малоценных денег. Потому в городе полно китайских менял, вам уже наверняка приходилось сталкиваться с ними. Каждый меняла устанавливает свой курс и пытается содрать с клиента как можно больше при обмене. Но вы должны твердо усвоить, что керенки всегда вдвое дешевле николаевских, а колчаковки вдвое дешевле керенок. Это при любом "дрейфе" рыжика, то есть золотого царского рубля и валют основных иностранных держав. Сейчас, например, курс золотого рубля таков, он равен 75 американским центам, 63-м николаевским рублям в ассигнациях и, как нетрудно подсчитать, 126 керенкам и так далее...