рассказ

            Васил Мендреску попал в этот подмосковный поселок где-то в году 2004. До того он, приехав из Молдовы, несколько лет пытался найти непыльную и денежную работу в Москве, но таковой, естественно, не нашел. Куда бы он ни устраивался, на стройку, в дворники…, по прошествии самое большее двух-трех месяцев от него спешили избавиться. Причем не всегда инициатива исходила от работодателей. Даже земляки-молдаване не желали терпеть его в своих бригадах, ибо Васил, то бишь Василий являлся несусветным лентяем. Так и не зацепившись в Москве, Василий прежде чем окончательно вернуться на родину, решил навестить сестру, которая как раз и жила в Подмосковье. Впрочем, жила, не совсем точно сказано. Мария, годом младше Василия, тем не менее, в Россию приехала гораздо раньше брата, еще в девяностые, здесь вышла замуж за армянина, родив от него в период с девяносто шестого по две тысячи пятый год, аж четверых детей. При этом все семейство, не имея постоянного угла, кочевало из одного небольшого городка в другой, третий, так же и по поселкам. Они надеялись, что найдется-таки какой-нибудь сердобольный мэр – глава администрации, который выделит им, не гражданам России, пустующий дом под жилье. Таких домов в частных секторах подмосковных городов и поселков имелось предостаточно, но вот вселять туда многодетную армяно-молдаванскую семью никто не торопился. Потому им приходилось те же пустующие дома снимать. Надолго ни в одном из этих снимаемых домов интернациональная семья не задерживалась, ибо не имела средств для оплаты. Как только подходил срок платежа, они покидали временное жилище, оставляя после себя кучи мусора, а то и прихватывая с собой кое что из вещей хозяев.

            Из вышесказанного нетрудно сделать вывод, что плодовитый муж сестры Армен особым трудолюбием тоже не отличался и ни на одной работе долго удержаться не мог. Из-за этой столь не характерной для армянина «черты характера», объясняемой слабостью здоровья, шурина Василия даже не привечали его родственники, тоже осевшие в Подмосковье и в отличие от него пристроившиеся довольно неплохо. Так что шурин являлся в своей среде изгоем и не только потому, что «позорил нацию» своей ленью, но в немалой степени и потому, что женился не на армянке, а на молдаванке. Впрочем, из досужих разговоров стало известно, потому и не женился, что ни одна армянка не захотела идти за патологического лентяя, к тому же не то действительно очень болезненного, не то симулирующего болезни, чтобы ничего не делать. Тем не менее, детей он «делал» регулярно. На что же эта семья жила?... У большинства русских людей имеется труднообъяснимая черта: насколько они не любят богатых, настолько снисходительны и добры к бедным и многодетным. Причем почему-то пороком не считается не только бедность, но как бы «по умолчанию» и часто ей сопутствующая лень. Едва интернациональное семейство поселялось на новом месте, к ним сразу же приходили сердобольные бабушки и, прослезившись при виде обносившихся, болезненного вида детишек, тут же спешили предложить помощь: кто мешок картошки, кто сетку лука, кто старую ношенную одежду своих детей и внуков…

            Наконец, в 2007 году семье по настоящему повезло. Мэрша очередного поселка куда прибыли на жительство «беженцы», конечно же не повелась на отрепетированную лабуду многодетной несчастной матери, что причиной всех их бед является отсутствие постоянного жилья… Она прежде всего имела целью улучшить демографическую ситуацию в катастрофически быстро «старевшем» поселке, где до семидесяти процентов населения составляли старики-пенсионеры. А тут на жительство просятся относительно молодые и на вид вполне работоспособные муж с женой, да еще с четырьмя детьми, двое из которых уже достигли школьного возраста. Последнее обстоятельство и сыграло решающую роль, ибо в поселковой школе испытывали острый недостаток учеников и посему ее грозили закрыть, учителей уволить, а детей возить учиться в более крупный поселок. Мерша, сама бывшая учительница, очень переживала за родную школу и решила вот так ей помочь: вселить многодетное армяно-модаванское семейство в пустующий дом, хозяева которого давно умерли, а наследники никак не объявлялись. 

            В общем, вселиться вселились, но на работу устраиваться супруги и здесь не спешили. А зачем, когда вокруг сердобольных пруд пруди, каждый день чего-нибудь да принесут. К тому же лес рядом, а там грибы, ягоды… хворост. Армен, впрочем, и в лес не ходил, но Мария с детьми постоянно что-нибудь оттуда приносила, варила, солила. В отличие от мужа и брата, Мария в общем-то не была лентяйкой, но как и они на подсознательном уровне считала, что Россия и все русские так много задолжали и молдавскому и армянскому народам, что просто обязаны их всех как принимать так и кормить не один век. Что касается своей семьи она и за детьми следила, обшивала, обстирывала и еду готовила регулярно. Благополучно прожила семья на новом месте целый год, а летом 2008 года к ним и нагрянул вроде бы немного погостить у сестры Василий, но задержался, а потом и вообще остался, благо дом, который предоставили семье сестры, оказался довольно большим, и в нем нашлось место, чтобы поместиться всем.

            Что здесь прельстило Василия? Нет, ему в отличие от племянников и сестры местные старики не собирались помогать. Ведь даже паталогическое русское сердобольство имеет свои границы. И в самом деле, мужик тридцати двух лет, хоть и нескладный, но с нормально функционирующими руками и ногами должен работать. Именно для этого и приезжают в Россию гастарбайтеры. Впрочем, Василий как и Армен не были типичными гастарбайтерами. Но если для армянина, как и для всякого кавказца такая роль в общем постыдна – они никогда не равняли себя со среднеазиатами, да и украинцев считали ниже себя, то для молдаванина такой статус вполне приемлем. Василий же приехал не работать, а пристроиться на халяву, жениться например на какой нибудь разведенке с домом или квартирой, а уж если работать то так чтобы поменьше работать. Второе, как уже упоминалось, не получилось, не вышло и первое: уж больно неказист и неопрятен был Василий, так что на него даже разведенки с «хвостами» из детей не «клевали». Не получилось у него пристроиться куда-нибудь в примаки и в этом поселке. Зато в какой-то степени именно здесь осуществилась его мечта насчет халявного прокорма. Василий стал штатным «похороньщиком». Как уже упоминалось, в поселке жили, вернее доживали свой век в основном старики, и они регулярно с определенной частотой умирали. Случалось, что и по двое за один месяц, а самое малое один в два-три месяца. Ввиду того, что частенько родственников у тех стариков имелось немного, или жили они далеко, или еще что… В общем, Василий пристроился ходить для количества в похоронных процессиях за гробом, или даже нести гроб с покойником (родственникам же нельзя). Потом он уже на «законном основании» ел и пил на поминках, сороковинах. Иногда ему немного и приплачивали «за участие». То был хоть и небольшой но регулярный «приварок». В зиму с 2008 на 2009 Василий освоил и еще одно «ремесло». Он стал приворовывать в пустовавших зимой домах, принадлежавших городским дачникам, живших там только в теплое время года. Такие дома «бомбили» довольно часто. Местное хулиганье забирало все, что могли унести и продать. Их почти всегда ловили, потому что они не могли свои дела проворачивать по тихому и скрытно. Например, находя оставленное хозяевами спиртное, они могли тут же на месте напиться и заснуть. Многие за компанию и из за озорства оставляли после себя множество «следов». Василий «работал» в одиночку, тихо и осторожно. Дом он заранее примечал и тщательно готовился, дверь не выламывал, а аккуратно «оттирал» монтировкой, окон никогда не бил, на пол не испражнялся, да и брал только то, что мог легко без риска продать: портативные радиоприемники, маленькие телевизоры одежду, обувь, посуду… Уходя, он старался так прикрыть входную дверь, чтобы с улицы не было видно следов взлома. В одном из домов на террасе он обнаружил десятка два приготовленных для бани веников. Сначала не хотел брать, но тут же сообразил, что их-то как раз можно легко и совершенно безопасно продать. И в самом деле, поехал в Москву и за несколько часов все их продал возле Сандуновских бань по сто рублей за веник.

            Конечно доход от всех этих «дел» имел сезонный характер и был невелик. Но по сравнению с совершенно ничего не делавшим и постоянно «болевшим» Арменом Василий стал чем-то вроде добытчика в этом своеобразном семействе. Он уже и не думал уезжать на свою солнечную, виноградную, но совершенно обнищавшую родину.

                                                                               2

            Мовсар Уразов покинул Чечню в годы Перестройки. Трудно ему приходилось в родном ауле. Он как истый молодой чеченец был несдержан, окружающая его молодежь тоже несдержанна. В таких условиях драки обычное дело. Вот только убийств и изнасилований там не допускали, за это по адатам виновнику однозначно полагалась смерть. Нет, если бы в ауле жили не только чеченцы, то их можно было бы даже безнаказанно… но увы, других там и быть не могло, они бы просто не выжили. Сложность положения Мовсара определялась тем, что у него не было влиятельных родственников, ни в правлении колхоза, ни в сельсовете, ни в милиции. Потому за него замолвить, сказать веское слово было некому, когда все же дело доходило до разбирательств. Денег у его родичей тоже много не водилось, в общем, его семья была одной из самых худородных. Потому тот факт, что он до восемнадцати лет не «сел» при всей своей несдержанности являлось неким чудом, хотя в его послужном списки имелись и такие подвиги как сломанные ребра сына директора школы, кража баранов из личного стада местного начальника милиции, и еще много всякого. Потому, когда его призвали в армию, все родные вздохнули с облегчением, в надежде что на службе он не только возмужает, но и успокоится, остепенится и уже не станет задирать «сильных» односельчан.

            Но в армии с Мовсаром произошло несколько не те перемены, на которые рассчитывали его родители и прочая родня. На службе он сделал вывод, что ему со своей чеченской крутостью будет намного легче жить среди не столь крутых людей, чем его соплеменники. Потому после дембеля, не пробыв в родном ауле и двух месяцев, он отбыл, сказав, что едет на заработки. На самом же деле он поехал присматривать себе новое место жительства. К этому же его подвигла и еще одна немаловажная причина: Мовсар не хотел жениться на родине, ибо не сомневался, что ему сосватают невесту из такого же худородного семейства, как и его. Таковых он знал всех наперечет и ни одна ему не нравилась. Более того, он вообще не хотел жениться на чеченке. За время военной службы Мовсар, впервые покинувший родину, увидел русских женщин, и они произвели на горячего кавказского юношу такое впечатление! Причем те девицы, что через лаз в заборе проникали на территорию части и готовые перепихнуться сразу с несколькими солдатами… Нет, к таким он относился с понятной брезгливостью, хоть и не отказывался тоже «иметь с ними дело». Но по-настоящему ему нравились, так называемые, нормальные русские девушки и женщины, которых он видел, как в гарнизоне, в котором служил, так и в окрестных населенных пунктах. Они выигрывали в сравнении с чеченками буквально во всех отношениях, начиная с красоты лица и особенно тела и кончая характером, общим развитием. Мовсар Уразов и решил, что после службы поедет в Центральную Россию, где таких девушек много и там найдет себе по нраву, женится на ней и останется там жить. Потому, когда уезжал он ничего этого не сказал родителям. Ни мать, ни отец не позволили бы, они как истые чеченцы берегли чистоту крови. А Мовсар не хотел жизнь прожить с уродиной, да и ностальгии по родине никогда не испытывал.

            Так Мовсар еще в 1988 году оказался в том же подмосковном поселке и устроился сначала простым рабочим на строительство коровника. Через год он уже стал бригадиром бригады каменьщиков, причем не будучи асом в деле укладки кирпичей. Почему же все-таки его такого молодого и недавно приехавшего назначили бригадиром? Да потому что он чеченец, а в той бригаде подобрались в основном пьющий элемент и шпана. А кавказцев, тем более чеченцев, русская шпана и пьянь боятся на генетическом уровне, потому именно его боялись и слушались как никого другого. Когда по вечерам он приходил на дискотеку в поселковый Дом Культуры… Там его тоже побаивались и никто не смел мешать ему пригласить танцевать любую понравившуюся девушку. Он же приглашал не просто так, он выбирал. И выбрал – в 1989 году он женился. А почему русская девушка пошла за чеченца? Ну, во первых в те годы еще не было такого негативного отношения  к ним, ну и потом, где в захолустном поселке найти лучшего жениха: не пьет, не курит, совсем недавно приехал, молодой, а уже при должности, и всегда при деньгах. Уж очень он выделялся на фоне большинства местных парней: приблатненных, пьющих, нехозяйственных… жестоких и трусливых одновременно. Например, по пьяни они могли забить слабого до смерти, но напасть на того же Мовсара не решались даже толпой.

            В отпуска Мовсар ездил на родину, но жену с собой не брал, да и родителей к себе не приглашал. Сильно обижались на него за это в ауле, но Мовсар не обращал на это ни какого внимания. В поселке жил он в доме тещи, вырастившей дочь, как и большинство русских женщин в одиночку. Теща, хлебнувшая все прелести жизни матери-одиночки, не могла нарадоваться на своего нерусского зятя: мало что зарабатывает хорошо, так еще и все в дом тащит, лес, кирпич прочие стройматериалы. Нанял алкашей, по дешевке подновил дом, сделал пристройки, потом с рук купил «Жигуль». Конечно, Мовсар на своей работе воровал, но никто не посмел, ни заложить, ни тем более обвинить его в этом. Все его неосознанно побаивались и рабочие его бригады и соседи, а начальство быть недовольным не имело морального права, ведь именно он навел в бригаде порядок, а пьяниц и лентяев заставил работать.

            Так и зажил Мовсар Уразов довольно счастливо, разве что детей у них с женой поначалу не было. Но тут сначала Союз развалился, потом началась война в Чнчне. Нет, Мовсар не поехал воевать, он вообще довольно отстраненно следил за тем, что происходит на его родине. Но аул стали подвергать бомбардировкам, рядом шли бои и родичи в письмах стали слезно проситься приехать к нему пересидеть лихое время. Мовсару это не понравилось, ибо он отлично осознавал, чем это грозит… но отказаться он никак не мог. Таким образом где-то с девяносто четвертого года в его доме постоянно гостили кто-то из родственников: то просто беженцы, то скрывавшиеся от российских правоохранительных органов боевики… Приезжали пережидать, лечится, прятаться, даже рожать. Ведь в Чечне роддома не работали. Впрочем, в этот же период в 1995 году, наконец, и жена Мовсара родила ему первого сына. Во время «независимости» 96-99 годов паломничество родственников не прекратилось: в Чечне жизнь не налаживалась, по-прежнему было голодно и опасно. Жена безропотно сносила этих непрекращающихся гостей, другое дело теща, та уже жалела, что не отговорила в свое время дочь связываться с «черным». Теща несколько раз устраивала скандалы, но в доме она уже мало что значила, полновластным хозяином стал нерусский зять. Не выдержала пожилая женщина, что в своем же доме стала никем, заболела и умерла. Сразу после ее смерти, в 97 году у Уразовых родился второй сын…

            Впрочем, Мовсар особо разгуляться приезжавшим родичам не позволял, особенно молодежи. Он их жестко инструктировал: сидеть тихо, никого не задирать, к девчонкам не приставать, иначе сразу назад отправлю. К тому же он не давал им бездельничать. Работоспособных парней и мужчин пристраивал на работу: кого брал к себе в бригаду, кого еще куда-то, при этом всех облагал «данью». За право жить в его доме все работающие родственники должны были отдавать ему треть своего заработка. В 2001 Мовсар учредил свою фирму специализировавшуюся на постройке коттеджей и небольших домов из кирпича, в 2003 купил внедорожник и участок земли в том же поселке. На том участке он возвел новый просторный двухэтажный дом, куда и перевез своих сыновей и сильно исхудавшую жену, измученную постоянным присутствием гостей с чуждой ей ментальностью. Ну, а старый дом сдал родственникам, не в собственность конечно, а для проживания за ту же треть заработка.

            Постепенно большая часть родственников из-за тесноты и непомерной «арендной платы», покинули тот дом и разошлись по окрестным деревням и поселкам, но почти все они работали в фирме Мовсара и потому оставались от него в зависимости. Мовсар же жил теперь в свое полное удовольствие, жена отошла от былой нервотрепки, вновь вошла в тело и радовала мужа как и раньше, сыновья тоже росли крепкими и здоровыми и главное он ощущал себя здесь в этом уголке Подмосковья признанным главой своего тейпа. В этой роли ему время от времени приходилось вытаскивать из милиции то одного, то другого своего молодого родственника. Они же все чеченцы и удерживаться в рамках чуждого им русского закона им было крайне тяжело, тем более тем, кто проживал уже не рядом с Мовсаром, а в других населенных пунктах и над ними не так давлел его приказ «сидеть тихо». Такие «мероприятия», конечно, стоили Мовсару денег, что еще в большей степени делало осевших здесь родственников его должниками.

            В 2006 году Мовсару исполнилось сорок лет. Он твердо стоял на ногах, ибо на его бизнес никто не решался «наехать». Милицию и власть он регулярно подкармиливал, кавказский криминал его не трогал из-за этнической солидарности. А русские братки? Ну с ними все предельно просто. У них этнической солидарности никогда не наблюдалось, потому они предпочитали наезжать на русских бизнесменов, а кавказцев трогать откровенно трусили. Так Мовсар стал успешным, уважаемым человеком, чего в своем ауле никогда бы не смог добиться.

                                                                                  3

            В тот погожий июльский день 2010 года все четверо племянников Василия трое мальчиков и девочка в возрасте от тринадцати до шести лет пошли купаться на поселковый пруд. Кто-то из сердобольных стариков в числе прочих подношений подарил многодетному семейству старый детский велосипед, на котором ввиду его изношенности уже не хотели ездить их собственные внуки. Вот на этом драндулете старший из братьев по очереди катал на багажнике младших пока остальные бежали сзади. Таким образом, они доехали-добежали до пруда. Поселковый пруд представлял из себя довольно большой, но уже давно не чистившийся водоем. В жаркие дни он буквально кишел купавшейся детворой, и местными, и приезжими. Старый велосипед и сопровождавшие его, одетые в обноски вновьприбывшие дети вызвали ухмылки и презрительные комментарии. Местные, и тем более дети дачников на таких позорных велосипедах ездить бы просто постеснялись. Более того многие подростки из обеспеченных семей вообще с велосипедов пересели на скутеры. Именно на скутере приехали на пруд и братья Уразовы. Внешность братья унаследовали в основном материнскую, через ее русские гены, а вот что касается характера…

            Сыновей Мовсар воспитывал по-чеченски: ни кому ни в чем не уступать, разве что очень большому начальнику и его родственникам, и в то же время ни перед кем не преклоняться и никого не боятся. Наоборот вас должны бояться, будут бояться – будут уважать. Эту кавказскую аксиому жизни каждый из сыновей Мовсара впитали с малых лет. Нет, они не были драчунами и забияками, но их боялись и драчуны и забияки, боялись, и сверстники, и ребята постарше. Ну, а местное хулиганье? Как и матерые русские преступники предпочитали обходить чеченцев стороной, так и их малолетняя смена предпочитала с кавказцами не связываться, а бить и унижать своих. Что еще сыновья Мовсара унаследовали от отца, это ту же тягу именно к русским девочкам, и тоже к нормальным, не шалавам. Побывав  в родном ауле отца в гостях у бабушки и дедушки… Им там буквально все не понравилось и особенно девчонки. Правда братьям было 14 и 12 лет, и вроде бы какой там у них интерес. Но не забывайте этнические кавказцы рано созревают, оттого и интерес к противоположному полу у них просыпается, когда те же их русские сверстники еще в войнушку играют.

            На пруду братья как раз этим и занимались, рассматривали купающихся и загорающих девочек и девушек. Старшему, Апти особенно нравились москвички, дочери дачников из расположенного рядом дачного кооператива, которые приезжали сюда на лето. Да московские девчонки выделялись на фоне местных. Те и внешне выглядели погрубее, да и купальники на них не столь эффектные. Именно когда старший брат во все глаза наблюдал за одной такой москвичкой лет 13-14-ти, в модном купальнике с плавками-стрингами, ему обзор вдруг загородил армяно-молдаванский драндулет.

            - Эй вы, лавашники-мамалыжники, валите отсюда!- решительно потребовал Апти, наградив помешавших ему презрительным прозвищем, которое не раз слышал от отца, который именно так отзывался об этом семействе.

            Но потомки любителей лаваша и мамалыги замешкались, ибо у них что-то случилось с велосипедом, а точнее заклинило колесо. Старший армяно-молдаванин ровесник и одноклассник Апти, неоднократно им пуганый… Так вот он пытался сдвинуть велосипед но не мог, а все его братья и сестра сгрудились рядом. То есть, они полностью перекрыли обзор и старший Уразов не мог более наблюдать за вызывающе открытыми бедрами девочки в стрингах. Прошла минута-другая – ничего не менялось. Озлоблению старшего брата Уразова не было предела.

            - Эй вы уроды позорные!…. Руслан пойдем ввалим им!- крикнул он брату, тут же с готовностью последовавшего за ним.

            Первым делом Апти схватил злосчастный велосипед, вырвав его из рук одноклассника, и с размаху забросил в кусты. Тут же он отвесил ему звонкую оплеуху, а Руслан начал пинать младших, имея целью выгнать их с пляжа. Они бы и сами убежали, ведь не кто-нибудь, а сами страшные братья Уразовы их о том недвусмысленно «просили»… если бы не велосипед. Несчастным детям стало жалко их драндулета, и они не желали уходить без него. До братьев же никак не доходило, что можно так упираться из-за этой позорной рухляди, годной разве что на металлолом. Они их гнали, пинали, а те вопили в голос, требуя отдать им велосипед…

            Этот плач и крики племянников услышал Василий, оказавшийся неподалеку после очередного похоронного застолья. Надо отметить, что к детям сестры он относился почти как к родным, во всяком случае к ним был куда более внимателен, чем родной отец. Когда он прибежал племянница, увидев его, заорала:

            - Дядя Вася, они выбросили наш велосипед и не отдают нам его!

            Василий увидел как двое крепких пацанов в добротных спортивных костюмах, бейсболках и кроссовках лупят и гонят его любимых племянников. Он подбежал и сразу же схватил старшего агрессора, нещадно тузившего его старшего племянника… схватил за ухо.

            - Ты что делаешь бандюга, я тебе за это уши оборву!

            - Ай… больно…пусти козел… мамалыжник вонючий… мой отец тебе башку отрежет!!!- верещал от боли Апти.

            Если бы Василий знал, с чьими детьми он имеет дело. Но за полтора года, пребывания в поселке он как-то не удосужился выяснить, что кроме в основном пожилых и смирных русских в поселке проживает семья чеченца, который всех «заставил себя уважать» и его сыновей трогать весьма небезопасно. Нет, Василий не сомневался, что на его племянников напало обыкновенное русское малолетнее хулиганье, тем более братья Уразовы внешне на кавказцев никак не походили. Потому услышав от этого хулигана оскорбительное для всех молдаван прозвище, Василий еще сильнее дернул его за ухо:

            - Что ты там вякаешь щенок!? А ну проси прощения, а потом доставай велосипед!

            Гордый Апти буквально выл от боли, но терпел, не просил прощения, а Василий все тянул и тянул его за ухо. Он отпустил его только тогда, когда младший брат достал из кустов велосипед и отдал его племянникам… Но к тому времени из надорванного уха Апти уже сочилась кровь.

            - Ладно хватит, пошли отсюда,- Василий вместе с племянниками с видом победителей покинули пляж.

                                                                                  4

            Первым «оценил» поступок Василия Армен, муж сестры. Он пришел в ужас:

            - Ты совсем с ума сошел! Это же… у них же отец чечен и родни рядом навалом… Они же не простят!

            - Ну и что, если у них отец чечен так можно кого хочешь безнаказанно лупить?- искренне не понимал чем вызван испуг шурина Василий.

            Не могла в полной степени этого осознать и Мария:

            - Да что он сделает-то, неужто судиться будет? Так там на пруду народу много было, все видели, как они наших ребят обижали, а он за них вступился.

            - Вы что, какой суд!? Я с вас просто угараю, это евреи судятся, а чечены… Вы что же до сих пор не знаете, что такое чечены?! Они в суд не пойдут, они просто убить тебя дурака за такое могут! В общем так, как только они придут с тобой разбираться, ты сразу на колени падай и проси прощения, тогда может живым оставят. Но морду разобьют и ребра поломают, это самое малое. Главное сейчас их сильно не разолить,- подсказывал как вести себя в создавшейся ситуации Армен.

            - Да брось пугать,- отмахнулся Василий.- Если придет их отец, поговорю с ним объясню, что его парни были не правы,- упорно не врубался в слова шурина Василий.

            - Ты что совсем дурак!? Он один не придет. Это русские или вы молдоване один на один разбираетесь, а потом бутылку выпиваете и все на этом, мир заключаете. А чечены, да и все кто с Кавказа, они за любую обиду мстить всю родню поднимают. А у них тут родственников немало живет, я знаю. И что ты ему станешь объяснять? Ты поднял руку на чеченского ребенка, а прав он или не прав, для них не имеет никакого значения. Они придут сюда не разговаривать, а бить тебя и моли Бога, чтобы не убили.

            - Да ну тебя… Даже если толпой придут, ты же поможешь. А у тебя тут тоже родни немало, пугнем их, что тоже толпу соберем,- по-прежнему не понимал ситуацию Василий, уверенный что шурин обязательно поможет, ведь он его детей защищал.

            Но реакция Армена внов удивила Василия, да и Марию тоже:

            - Что… я… против чечен!? Да ты совсем спятил. Знаешь на Кавказе есть поговорка: встретишь азербайджанца - опасайся за свой кошелек, встретишь чеченца – опасайся за свою жизнь. Этой пословице много веков и не глупые люди ее придумали. Ни я, ни моя родня против чеченцев никогда не пойдет. Хочешь умный совет, сейчас же собирайся и беги отсюда подальше, раз не хочешь на коленях стоять и прощения просить. Не будешь прощения просить?... Значит совсем дурак. Тогда чтобы и меня тут вместе с тобой не отлупили, а при моем здоровье это вообще для меня хана… Я сейчас же собираюсь, еду в райцентр и ложусь в больницу. Побуду там, пока они успокоятся.

            Армен не шутил, он действительно тут же собрал вещи, все свои многочисленные медицинские справки и поспешил на электричку. Перед уходом еще раз повторил:

            - Уезжай сейчас же, если не убьют, то покалечат точно, будешь как я всю оставшуюся жизнь по больницам ходить…

            Василий никуда не поехал, не поверил он Армену. То что тот буквально сбежал, бросив и детей и жену… Этого он объяснить не мог, ибо вырос далеко от Кавказа, хоть и в нищей, но находящейся в Европе Молдавии. По тем же причинам не могла осознать грозящую брату опасность и Мария. Она хоть и прожила почти полтора десятка лет с мужем армянином, но на Кавказе никогда не бывала, ибо там, ни ее, ни ее детей не желали видеть родные Армена. А рассказы мужа о нравах там царящих… Они ею тоже воспринимались как-то не всерьез, думала, что он просто пугает ее и детей.

            «Бригаду отмщения» Мовсар собрал не спеша, к вечеру следующего дня. Он бы, конечно, смог избить тщедушного Василия и один. Но если затронуты чеченские дети или женщины… Здесь положено не просто отомстить, а публично унизить обидчика, да так чтобы ему уже не повадно было поднимать руку на чеченцев, все равно кого, тем более на детей. А насчет того, правы или нет его сыновья, Мовсар не колебался – чеченцы всегда правы. И за кровь из порванного уха его сына, этот молдаванин должен получить сполна. Ну и еще для чего собирал он родственников: все соседи, весь поселок и окрестности, все должны знать – чеченцы, где бы они ни жили это сила, которую следует уважать и бояться. Родственники откликнулись сразу на призыв Мовсара. У кавказцев, в первую очередь у чечен, принято горой стоять за родню, тем более они многим были обязаны Мовсару.

            Они приехали на джипе и двух подержанных иномарках, всего двенадцать человек. Мовсар изо всех являлся самым старшим по возрасту. Василия пошел вызывать самый младший восемнадцатилетний племянник Мовсара Салман. Он уверенно без стука вошел, широко распахнув дверь в дом, где все сидели за столом и ужинали. Салман презрительно осмотрел неряшливое убранство жилища, скудный стол, в испуге притихших детей и их мать и остановил свой тяжелый взгляд на Василии.

            - Пойдем, разговор есть,- после паузы, не терпящим возражений тоном приказал молодой чеченец.

            Только сейчас до Василия стало доходить, что шурин, пожалуй, говорил не пустые слова. Он видел в окно и подъехавшие машины и чеченцев возле них. Он, наконец, испугался, испугался настолько, что испуг совершенно парализовал его волю. Потому и обращенные к нему слова он полубессознательно воспринял как команду, надлежащую к немедленному исполнению. Он словно лягушонок под удавьим взглядом встал и пошел вслед за Салманом. Сестра и племянники, не издав ни звука, проводили его полными ужаса взглядами.

            Взоры стоящих у машин чеченцев тоже не предвещали ничего хорошего. Васил уже понял, что его сейчас будут жестоко и беспощадно бить. Но он не знал, что этому будет предшествовать обязательное объяснение, за что именно его наказывают. Ведь в кавказском миропонимании он допустил вопиющую дерзость, представитель нации находящийся в иерархии крутости на самом низу поднял руку на чеченского ребенка, представителя нации находящейся на самой вершине той иерархии. Это все равно, что презренный шакал посмел напасть на львенка. Мовсар так и обозвал Василия ишаком:

            - Ты низкий грязный шакал, питающийся падалью… ты знаешь, что чуть не оторвал ухо моему сыну!?

            - Я…я…я нечаянно… я не хотел,- испуганно лепетал Василий, оказавшись в джигитском окружении.

            - Ты на кого посмел поднять свою поганую руку!? Ты вообще, зачем в Россию приехал?- спокойно вопрошал Мовсар, в то время как его родственники зловеще меряли взглядами, словно уменьшившегося, скукожившегося от страха Василия.

            - Я… я… я вот к сестре на заработки… я…

            - Какие заработки, думаешь мы не знаем, чем ты тут занимаешься, шакал? По домам лазиишь и веники воруешь. В этом вся твоя мелкая мамалыжная душа. А ты знаешь, какая душа у чеченца?…- Мовсар вскинул голову и обвел взглядом родичей.- Уж если он ворует то миллионами, а если мстить, то до смерти. Из за вашей низкой души вы такая нищая и неуважаемая нация. Вон по телевизору показывали, что вы у себя в Молдавии, даже почки свои продаете, чтобы с голоду не подохнуть. Чеченец чужую почку вырежет, но свою не отдаст. И ты такой низкий нация посмел поднять руку на моего сына, на чеченца. Ты хоть понимаешь, что я должен по нашему закону, с тобой за такое сделать, чтобы ты знал свое место.

            Видимо Мовсар ждал, когда под грузом «обвинений» Васил упадет на колени и станет молить о пощаде. Тогда его коленопреклоненного попинали, наверняка пустили кровь, чтобы все соседи из своих окон это увидели. Но этот тупой молдаванин все никак не мог догадаться, что ему согласно «иерархии крутости» полагается делать. Его как парализовало, и он стоял, словно кол проглотил. Словесная часть экзекуции явно затянулась, Мовсар начал уже по-настоящему выходить из себя. Чтобы как-то подтолкнуть недогадливого молдаванина в «нужном направлении» он не очень сильно ткнул его кулаком в зубы. Этого оказалось достаточно, чтобы Василий опрокинулся на спину. Тут же подскочили остальные и начали, не давая ему встать, бить по голове и ребрам, под дых… Василий заскулил на манер побитой собаки. Потом его за шиворот резким рывком подняли перед Мовсаром.

            - Ты теперь понял, кто в России самая уважаемая нация и кого трогать нельзя, никого, ни детей, ни женщин, даже если эти женщины не чеченки, но замужем за чеченцами? Понял!?

            Мовсар говорил громко, чтобы все соседи слышали, и справа, и слева, и через дорогу. Они должны услышать и передать всем… Но Василий опять не оправдал надежд Мовсара, он не отвечал на его вопросы, а продолжал лежать свернувшись калачиком и жалобно скулил. Но не этот скулеж был нужен Мовсару, а членораздельное признание своего полного ничтожества, мольбы о пощаде. Мовсар от такой непонятливости уже просто рассвирепел. Во зле он уже не пинал лежащего вполсилы, а бил что было сил, с размахом, не разбирая куда:

            - Ты будешь сука прощения просить, или нет… будешь… будешь!! Наконец он попал твердым концом ботинка в подбородок. Василий сразу вскинулся, перевернулся и с хрустящим звуком ударился затылком о штакетник забора, после чего вой стал еще громче.

            - Закрой свой поганый рот шакалье отродье,- уже не владея собой, Мовсар подскочил и опять со всей силы ударил его кулаком в лицо. Василий вновь крепко приложился затылком о забор и на его шее сзади обозначились струйки крови.

            - Ладно, хватит с него на сегодня, поедем,- Мовсар все же взял себя в руки и тут же все приехавшие с ним расселись по машинам и несколько раз громко перегазовав, уехали.

                                                                                  5

            Почему никто из соседей не вызвал милицию? Трудно сказать. Кто-то видимо думал, что это должна делать сестра избиваемого, которая также все это видела из окна своего временного жилища, кто-то посчитал, что это не их дело… Наверняка были и те, кто с удовлетворением наблюдал как чеченцы бьют молдаванина – да и черт с ними со всеми, одни нерусские бьют других нерусских, пусть хоть поубивают друг дружку. Жестоко, бесчеловечно…!? Но ведь это правда. Как приезжавшие в Россию на заработки гастарбайтеры, не любили русских, тем более не могло быть той любви и у приехавших кавказцев… Так отчего же она должна появится у русских в их отношении?

            Василий поднялся, держась за затылок и нетвердой походкой пошел в дом. Со стороны казалось, что он не так уж сильно пострадал.

            - Васил, что с тобой… они тебя сильно?…- тревожно спросила Мария, едва брат переступил порог,- может врача… я к соседям сбегаю, у ним сотовый есть,- предложила, но как-то неуверенно сестра, явно давая понять, что с медпомощью могут возникнуть затруднения. У них как у неграждан России не имелось полиса медицинского страхования, а значит врачам придется заплатить, как это не раз случалось, когда вот так же приходилось вызывать «скорую» при возникновении очередного приступа почечной колики у Армена, или при заболевании кого-то из детей.

            Василий слабо отмахнулся и слабым голосом ответил:

            - Ничего не надо, так отлежусь…

            Мария с явным облегчением восприняла слова брата и, осторожно взяв его за локоть, проводила в его комнату, на топчан где он обычно спал. Дети не играли и не шумели как обычно, а сидели по углам присмирев – в доме царила необычная тишина. Василий все время держался за затылок, а когда ложась он отнял руку, та оказалась в крови, а на затылке зияла рана.

            - Васил, у тебя что, голова пробита?... Там кровь… может все-таки вызвать «скорую»?- на этот раз всерьез встревожилась сестра.

            - Не… ничего… мне только полежать надо… ничего…

             Где-то через час Василий застонал и попросил, тут же прибежавшую сестру принести мокрую тряпку. Кровь из затылку уже не шла, но Василий весь «горел»… Всю ночь Мария просидела возле брата, меняя компрессы на его лбу. Под утро он начал бредить… около шести часов затих окончательно.

            В смерть Василия, явившуюся следствием избиения, Мовсар не сразу поверил. Сначала подумал, что пришедший к нему с этой вестью участковый шутит. Когда же осознал случившееся. Нет, он ни о чем не пожалел, что случилось, то случилось. Тем более, что в куда в большей степени в смерти этого молдованина виновата дура сестра, не удосужившаяся даже вызвать «скорую». Он даже не сразу осознал, что отвечать придется не сестре, а кому-то из них. Но это Мовсару популярно объяснили в райотделе милиции, куда ему посоветовал незамедлительно обратиться давно «прикормленный» участковый:

            - Дуй прямо к начальнику, но сам понимаешь, в райотделе пятью тысячами не обойдешься, за такое надо хорошо дать.

            Мовсар повез с собой сто тысяч, надеясь, впрочем, что в райоотделе удовлетворятся и меньшей суммой. Сто тысяч за какого-то молдаванина, к тому же фактически бомжа. Но отдать пришлось все. Более того, взяв деньги дело не закрыли, а объяснили, что если есть труп и имеется масса свидетелей избиения, то дело закрыть никак нельзя и придется кому-то отвечать. Видя недоумение Мовсара, ему вежливо объяснили, за что все-таки взяли деньги:

            - Мы вам предлагаем найти изо всех ваших родственников, что били этого бедолагу одного, который взял бы всю вину на себя. Мы ему оформим явку с повинной и отпустим до суда под подписку о невыезде…

            Мовсар намек понял и поблагодарил за совет, хоть и остался при своем мнении, что жизнь молдаванина сто тысяч никак не стоит. То, что удары, в результате которых Василий разбил себе голову о штакетник нанес именно он… на этом Мовсар не заморачивался. Он самый ценный изо всей родни, что здесь обосновалась и потому признаваться не ему – таков закон чеченского домостроя. Так же он не сомневался, что и тот кому выпадет признаваться, не сядет. Еще чего, чеченец и сядет за какого-то… Сколько убийств совершают чеченцы в России, ни одна другая нация не совершает столько, если  считать на душу населения, а сидят единицы. Случаются, конечно, изредка придурки типа Радуева. Любитель дешевых понтов. Сам лично даже никого не убил, а сел пожизненно и сдох в тюрьме. Нет, настоящие чеченцы все делают иначе, дают взятки, запугивают свидетелей, присяжных, судей, но не садятся. А уж если садятся, то отбывают срок в колониях на Севрном Кавказе, где их попросту отпускают, или поступают, как предложили за сто тысяч милиционеры в райотделе, видимо отлично осведомленные об этом давно опробированном кавказском методе.

            Метод заключался в том, что один изо всей привлекаемой к ответственности компании берет всю вину на себя, оформляет явку с повинной… и исчезает. Нет, исчезает не совсем, а из мест совершения преступления, Самое лучшее уехать на родину, на Кавказ и несколько лет оттуда не вылезать. Там его искать никто не будет, ну а здесь за это время все забудется, быльем поростет. Так, что оставалось назначить кому идти с повинной. Себя Мовсар из возможных кандидатов исключил сразу, это и без объяснений всем родственникам должно быть понятно. Он здесь стержневой член тейпа, на него все завязано, он глава фирмы, влиятельный человек, опять же у него семья и дети. Потому ему никак нельзя уезжать – всей родне туго придется, и не только тем, кто сюда перебрался, но и в родном ауле, куда Мовсар постоянно слал деньги. Остальные… Мовсар прикидывал и так и эдак. Одни уже привезли с собой и семьи, детей, которые здесь же ходят в школу, у других хорошая прибыльная работа, которую можно использовать на благо всех родственников. Так что на роль «козла отпущения», которому предстояло уезжать и отсиживаться на родине, наиболее реальным претендентом являлся восемнадцатилетний Салман. Для вида Мовсар посоветовался с наиболее старшими родственниками, и они одобрили его выбор, причем одобрили с явным удовлетворением, ибо сами ехать в аул не хотели, где и раньше-то было немного атрибутов цивилизации, тем более сейчас, когда даже электричество с постоянными перебоями, к тому же буйные земляки. Только здесь в сердце России они осознали, как приятно быть крутым среди смирного спокойного населения, где даже за убийства и изнасилования не мстят смертью, а подают в суд. И особенно приятно, что тебя все боятся, начиная от соседей до местной шпаны, а ты никого не боишься и ходишь с высоко поднятой головой никому не уступая дороги, а тебе все уступают. В ауле не так, там всегда приходится чего-то опасаться, ведь вокруг одни чеченцы…

            Конечно Салмана не обрадовало решение родственников. Он тоже не хотел уезжать. Но против родни не пойдешь, к тому же Мовсар обещал дать денег, купить билет на самолет до Грозного. Он, конечно, понимал, что ему идти с повинной удобнее чем другим, он молод, холост, ничем не обременен. Но он тоже успел вкусить прелесть проживания среди некрутого населения, где можно безнаказанно на той же дискотеке зажать на глазах у всех любую местную девчонку, и никто не посмеет за нее вступиться, потому что все боятся связываться с чеченцами. В ауле не так, там придется сдерживаться, вести себя скромно, от чего уже успел отвыкнуть… Но делать нечего, кто-то должен брать на себя смерть этого паршивого молдаванина. И Салман пошел, написал явку с повинной. Следователь выполнил обещание. Он отпустил Салмана до суда под подписку. И сразу же Мовсар вручил ему билет и пятьдесят тысяч рублей, после чего Салман улетел.

                                                                                  6

            В поселке про убийство посудачили месяца два. Чеченцев втихую обвиняли, меж собой именуя зверьми, но больше винили Марию. В глаза назвать Уразовых убийцами никто не решался. Напротив их еще больше зауважали, то есть еще сильнее стали бояться. Сбежавшего Салмана фактически не искали. Послали запрос в Чечню, оттуда пришла отписка, что такого на территории республики не обнаружили. Его как водится объявили в розыск, и все… дело положили на полку. Марии посоветовали идти к Мовсару и требовать хотя бы денежной компенсации за убитого брата. Но выписавшийся из больницы Армен запретил ей это делать, понимая, что ей не дадут ни копейки. Перед Марией даже никто не извинился, более того вскоре семье вообще пришлось с поселка съезжать. На дом, в который их поселили, предъявили права, неожиданно нашедшиеся какие-то далекие родственники покойных хозяев. Подмосковье в постсоветской России становилось все более престижным для проживания местом, потому сюда стремилось все больше народу. В общем, интернациональная семья в очередной раз была вынуждена сняться с места и искать пристанища в других населенных пунктах.

            Ну, а Мовсар весьма успешно продолжил самоутверждаться на своей новой родине. Да-да родине, ведь не даром говорят для чеченца родина там где его тейп. А в поселок под его «крыло» из  аула уже перебралась большая часть родственников и здесь они значили куда больше чем на исторической родине, не говоря о том, что жили намного лучше материально. Более того, Мовсара здесь признали и уважали, то есть побаивались, не только простые люди, а «основняки» местного общества: поселковое руководство, милиция, даже районное начальство и прокуратура. Авторитетом пользовались и дети чеченцев, что учились в местных школах, особенно братья Уразовы. Среди русских матерей находились и такие, кто говорил своим дочерям:

            - Смотрите на Уразовых, вот ребята-молодцы подрастают, завидные женихи, у них вон какой отец и крутой и богатый, за ними любая невеста как за каменной стеной жить будет, не то что за нашими, которые ни денег заработать, ни семью оборонить не смогут.

            Во всей этой истории проиграл, и проиграл сильно Салман. Когда он добрался до родного аула и объявил, что скрывается за совершенное в России убийство… В ауле таковых скрывалось несколько человек и их здесь почитали за настоящих героев чеченского народа. Для чеченца вообще нет высшей доблести, чем убить иноплеменника. Но иноплеменник иноплеменнику рознь. Высшая слава достается тому, кто убил в России русского, лучше значимого, весомого человека, или физически здорового, молодого, от которого могли бы родиться здоровое, сильное потомство, чем пресекалось появление оного. Но прятаться, убив дохлого бомжа, да еще молдаванина!!...

            Над Салманов в ауле и окрестностях просто потешались. Ему в подробностях описали благородные поступки так же скрывающихся земляков, за которые, так сказать, скрываться не стыдно. Например, сын начальника местной милиции. Его отец устроил к себе в отдел и тот по службе поехал в какую-то командировку в Москву. Там в кафе на него плохо посмотрел какой-то молодой русский, широкоплечий, двухметрового роста. Сын не простил плохого взгляда и вызвал русского для мужского разговора один на один, и хоть был на голову ниже, не дал тому ни малейшей возможности защититься, перерезал ножом горло. Вот это поступок, всех здоровых и сильных перережем, у них одни мелкие и слабые останутся и такое же потомство дадут – наши дети их всех на колени легко поставят. Так и должен поступать настоящий нохча и за это достоин высшего уважения. Или еще один пример, как достойно поступил другой земляк Салмана. Он занимался боевыми единоборствами и специально поехал в большой русский город, чтобы заниматься в группе знаменитого русского тренера по боевому самбо. А тот не захотел брать чеченца, передавать ему свои секреты борьбы. Смертельная обида. За это он тренера подкараулил и убил ножом. Как удбил не имеет значения, даже если сзади и из за угла с помощью нескольких земляков – один на один с таким же не справишься. Зато другие тренера теперь побоятся отказывать чеченцам и все секретные приемы им выложат, всему научат. Уже научили, вон сколько чеченцев и других кавказцев стали добиваться успехов в боевых единоборствах, скоро там и русских не останется, всех вытесним. За такие поступки тоже будет уважать свой народ и с пониманием отнесется, за что прячется герой. Или еще в одной из московских школ  пятнадцатилетний чеченский мальчишка совершил поступок достойный мужчины. Его обидели одноклассники, обозвали черножопым чичей. Он вытащил нож и изрезал пятерых человек. Хотя ни одного не убил, но трое из пятерых получили удары в низ живота, то есть он фактически их кастрировал. Замечательный поступок – от этих русских уже не будет потомства. А чем меньше они будут рожать и быстрее вымирать, тем скорее свершиться самая большая чеченская мечта – вся Россия будет под Чечней, все русские будут рабами чечен, да и не только русские.

            В этом деле не только чеченцы, но и прочие кавказцы тоже вносят свою лепту, совершают такие поступки, о котором с восторгом говорит весь Кавказ. Карачаевец, что взорвал дома в Москве, похоронив под развалинами сотни русских – герой Кавказа. Другой карачаевец, который зарезал в Питере русского олимпийского чемпиона – тоже герой. Или армянский старшеклассник за то, что его русская одноклассница посмела отказаться под него лечь ножом вырезал ей глаз, а потом еще изрезал несколько бросившихся ей на помощь русских. Теперь и эта одноглазая не выйдет замуж и не родит детей и те изрезанные, наверняка тоже лишаться здоровья. Да мало ли таких случаев, когда кавказцы в русских городах и поселках ведут себя как госпада, хозяева, что хотят то и делают и ни за что не отвечают. Разве что вот также скрываются на родине. И за это их следует уважать и прятать.

            Но убийство бездомного бродяги, да еще представителя такой низкой нации… нет, этот поступок не достоин чеченца, тем более не стоит из-за него пускаться в бега и прятаться. Салман благоразумно умолчал, что и убивал-то фактически не он. Тогда бы его вообще насмешками со свету сжили. Но то, что героем на родине ему никак не стать он уяснил и почти безвылазно сидел дома, скрываясь уже не столько от русского закона, бессильного на Кавказе, сколько от односельчан… Он ждал, когда наконец дядя позвонит и скажет, что опасность миновала и можно вернуться. В ауле ведь он жить не собирался, ему как и многим чеченцам нравилось жить в России, среди русских…