Написать завещание на внучку? Эта мысль уже не раз приходила Григорию Кузмичу, но все как-то не доходило до ее реального воплощения. Теперь он решил действовать немедля, чтобы исключить всякую случайность. Он съездил в райцентр, пошел в нотариальную контору и по всем правилам оформил завещание на Дашу. Оформил и никому ничего не сказал. Даше, потому, что еще недостаточно взрослая, не к чему ей мозги напрягать в ненужных размышлениях, ей пока и учебных нагрузок хватает. Тем белее нельзя ставить в известность сына и невестку. Пусть себе живут в счастливом неведении, ждут его смерти. Впрочем, вскоре и самому Григорию Кузмичу стало некогда думать о том завещании, ибо с осени того же года произошло ряд событий потребовавших самых активных действий с его стороны…

К участку Григория Кузмича вплотную примыкал еще один. Когда-то еще в пятидесятых годах на нем построил свой дом дорожный мастер Никонов. В те годы был он по местным меркам человек очень состоятельный. А состоятельность в советском обществе прежде всего обуславливалась не деньгами, а возможностью достать дефицитные товары и материалы. Никонов, используя свое служебное положение, мог достать стройматериалы, ибо имел к ним прямой доступ. Потому и смог он построить большой дом-пятистенок на бетонном фундаменте, из отборных бревен, досок и теса. Рядом с ним соседский дом вдовы Лепешниковой смотрелся не более чем убогой хибаркой. Тем не менее, дети, два сына Никонова, после того как выросли, не захотели жить в этих «хоромах», они, как и большинство их сверстников поспешили «разлететься» по городам, в надежде обрести более легкую и сытую жизнь, чем в неперспективном поселке. Григорий Кузмич хорошо их помнил, ведь они учились у него в первые годы его учительской деятельности. И когда умер сам Никонов, а вскоре и его жена, ни один из его сыновей не пожелал возвратиться в родительский дом. Так и стоял уже больше десятка лет соседский дом, большой, крепкий, сиротливо глядя на улицу закрытыми облезлыми ставнями окон. Сыновья Никонова даже не могли договориться, чтобы приехать на родину одновременно, и законно оформить наследство. Таким образом, фактически дом официально никому не принадлежал, ибо ни старик Никонов, ни его жена, завещания не оставили. Вскоре стало известно, что умер и старший из сыновей, бездетный бобыль, и казалось бы процедура наследования для младшего упростилась – приезжай и оформляй все на себя. Но тот, приехав буквально на несколько дней из далекого Мурманска, где имел квартиру и семью, а сам большую часть года болтался по морям-океанам, будучи моряком торгового флота… Так вот, приехал этот Федька и зашел к своему бывшему учителю. А к кому ему еще было зайти, с друзьями детства он связь давно потерял, родственников в поселке не имел, а тут учитель, да еще сосед как-никак. Посидели, помянули родителей, брата. На вопрос Григория Кузмича, почему не оформляет наследство, Федор отмахнулся, мол некогда, скоро назад ехать, в море выходить, и тут же попросил:

– Григорий Кузмич, вы это … если на дом покупатель объявится, дайте телеграмму, вот по этому адресу. Если на берегу буду, приеду. Дом-то вон он какой, ему еще пятьдесят лет стоять, не меньше. А я уж нет, я от сельской жизни отвык, и семья не хочет… не сможем мы здесь жить. Если покупатель найдется, вот тогда я приеду, и все как положено оформлю и продам. Так что я вас как честного, надежного человека, мне знакомого, моего учителя, ну и хорошего соседа, прошу вас, помогите. Отбейте телеграмму, или лучше позвоните в Мурманск по этому вот номеру. Но чтобы меньше пяти тысяч баксов не давали, за меньше не продам…

Укатил Федор, а Григорий Кузмич скептически размышлял: «Дом-то конечно хороший, но с виду этого не скажешь. Запущен он сильно и вида, так сказать, товарного не имеет. Опять же не жилой давно уже. К тому же для богатых москвичей место не престижное, от столицы далековато. А для бедных, уж больно этот дом велик и дорог. Им бы чего поменьше, попроще, да подешевле». Он оказался прав, не больно котировался никоновский дом для продажи. Не раз подходили к нему желающие приобрести «домик в деревне», но посмотрев на истлевший с внешней стороны тес, шелушащуюся и отстающую кусками старую краску, на сгнивший, покосившийся забор, заросший многолетней некошеной травой участок… Некоторые заходили, справлялись, но узнав от Григория Кузмича цену лишь качали головами и отходили. Постепенно и покупатель перестал подходить, один слух о чрезмерной цене отпугивал, да и Григорию Кузмичу некогда было о нем думать – свои заботы одолели. Вспомнить о соседском доме заставила глава поселковой администрации, тоже бывшая коллега Григория Кузмича. Она в свое время сумела из школы перебраться в Управу, сначала на какую-то второстепенную должность, а потом как-то подсуетилась, выставила свою кандидатуру на муниципальных выборах, и вот худо-бедно уже второй год руководила поселком. Она знала про пустующий просторный и документально ни на кого не оформленный дом и решила данным обстоятельством воспользоваться в своих муниципальных интересах. Нет, она не собиралась прихватывать этот дом себе или там кому-то в собственность, она, могло так показаться со стороны, собиралась сделать нечто полезно-благородное. Прознав, что Григорий Кузмич является, чем-то вроде неофициального душеприказчика потенциального наследника, глава поселковой администрации решила насчет этих своих планов сначала посоветоваться с ним.

Гргорий Кузмич не мог понять, зачем он понадобился «мэрше», но изобразил радушие, предложил отведать своих яблок, правда ввиду того, что дело было уже в преддверии весны не свежих, а моченых и в виде варенья и повидла. Поговорили, вспомнили школу, ушедших из жизни коллег-педагогов, посетовали, что молодые учителя сейчас совсем не те пошли и предметы слабенько знают и дисциплину в классах держать не могут, в общем, все как обычно. Но вот «мэрша», наконец, приступила к главному, зачем собственно и пришла.

– Григорий Кузмич, вы с бывшим соседом своим, Никоновым, отношения поддерживаете? – осторожно, издалека осведомилась гостья.

– Какие там отношения, дал он мне свой адрес и телефон, попросил, если найдется покупатель на дом, чтобы ему сообщил. Да кто ж его купит, он ведь за него пять тысяч долларов хочет. Ну, были тут желающие, да как про цену узнают, сразу оглобли поворачивают. Дом-то он хороший, да уж больно запущен, в него кроме того, что он просит еще столько средств вложить надо, чтобы в божеский вид привести. А сам он уже два года как сюда носа не кажет, а дому-то хозяин нужен, чтобы поддерживать, он же потихоньку ветшает.

– Так, понятно. Странно он ведет себя этот Никонов, наследство не оформил, а продать хочет. Он же юридически на это не имеет права, – высказала свое мнение «мэрша».

– Ну, не знаю, легкомысленный он конечно, да и в детстве такой же рос, отец то его куда как серьезнее был, прижимистый, хозяйственный мужик, а этот … – с усмешкой покачал головой Григорий Кузмич.

– Ну, если как вы говорите, он сюда приезжать не собирается, пока покупатель не объявится, а такового не предвидится, то мы, поселковые власти, имеем все законные основания использовать этот дом во благо поселка, пока он действительно не пришел в полную негодность. Я хочу вселить сюда на время одну многодетную семью, там четверо детей, а живут они в бараке в двухкомнатной квартире. Да вы их наверняка знаете, это Фроловы, – поделилась своими планами «мэрша».

– Постойте, постойте, как это вселить? У дома ведь есть хозяин, хоть он официально и не оформил свои права по собственной безалаберности, но он в этом доме родился и вырос, и без его ведома… – начал было возражать Григорий Кузмич.

– Вот именно, официально у дома хозяина нет, хозяева умерли, а наследники не заявляют о себе. Таким образом, фактически дом является муниципальной собственностью, – неожиданно твердо с холодным блеском в глазах изрекла «мерша».

– Да, формально вы может быть и правы, но, знаете, это как-то не по-людски получается, не по совести, – не соглашался Григорий Кузмич.

– А что мне прикажете делать. Мать-одиночка с четырьмя детьми в бараке ютятся, а тут такой домина пустует, гниет. Пусть хотя бы временно здесь, а то в бараке им уже не возможно жить, им от соседей, соседям от них. Там сплошные скандалы, жалобами вон завалили. Здесь они хоть отдельно от всех будут, и вы тут рядом, как никак всеми уважаемый педагог, известный в поселке человек. Потом я очень надеюсь, что пожив тут рядом с вами… ну это скажется на воспитании детей. А то в бараке они озлобляются, а мать с ними совсем не справляется. В общем обстановка в бараке такая, что оттуда дети прямиком в колонию попадут …

Семью Фроловых Григорий Кузмич знал хорошо, как и большинство прочих давно живущих в этом поселке семейств. Та самая мать-одиночка, Зинаида Фролова, глава этой семьи тоже когда-то была его ученицей. Своих четверых детей она прижила не пойми от кого, и судя по их несхожей внешности от разных мужиков. Старшему исполнилось 15 лет и он тоже успел поучиться у Григория Кузмича, а младшему 4-е года. От этих детей давно уже стоном стонали все тамошние барачные жители, буквально осаждая и «мершу» и инспекторшу детской комнаты милиции, требуя лишить пьющую и гулящую Татьяну материнских прав, а детей сплавить в детдом. Естественно Татьяна и ее дети категорически противились. И вот теперь «мэрша», как ей казалась, нашла выход из той патовой ситуации, поселить это маргинальное семейство в большой пустующий, и официально бесхозный дом, рядом со старым авторитетным учителем, чтобы тот, так сказать, оказывал положительное воспитательное воздействие. Григорий Кузмич от перспективы появления таких соседей восторг не выразил. Он упросил «мэршу» чуток обождать, чтобы поставить в известность Федора и соблюсти хоть какие-то моральные нормы. Всем своим видом Григорий Кузмич показывал, что он лично не против «эксперимента» и даже постарается уговорить Федора не лезть в бутылку, потому как дом все одно в обозримом будущем не продать, и не все ли ему равно, будет он так стоять, или кто-то там временно поживет. «Мэрша» этому обстоятельству очень обрадовалась, поверив в искренность намерений Григория Кузмича помочь поселковой администрации, и даже подсказала как себя вести на переговорах:

– Если заартачится, так и скажите, что дом все одно сгниет без пользы, и покупать его никто не хочет…

Григорию Кузмичу этот совет был без надобности, ибо он собирался говорить Федору совсем не то, что обещал «мэрше». Два обстоятельства сейчас диктовали его поведение и поступки. Первое – он опасался за сад. Имея таких соседей, будь он хоть Песталоцци и Макаренко в одном лице, он не смог бы его уберечь от живущих рядом совершенно невоспитанных и отягощенных дурной наследственностью детей-оторв. И второе – Даша. Его внучка не смогла бы полноценно и спокойно отдыхать при таком соседстве. Фроловы дружны и агрессивны, старший состоял на учете в милиции. Когда они жили относительно далеко, на другом конце поселка, это не казалось страшным. Но сейчас он отчетливо вспомнил их несчастных соседей по бараку, у которых они воровали, чьих избивали детей. Нет, он не мог допустить появления таких соседей даже на непродолжительное время, ведь они представляли непосредственную угрозу тому, что он любил и ради чего жил – внучке и саду.

Григорий Кузмич срочно позвонил в Мурманск, трубку взяла жена, сообщила что Федора нет, но через несколько дней он должен прийти из плавания. Это была удача, провидение благоволило Григорию Кузмичу. Через неделю он позвонил вновь, на этот раз трубку взял Федор.

– Федя, я нашел покупателя на твой дом, приезжай, оформляй наследство, чем скорее, тем лучше, – без обиняков перешел к делу Григорий Кузмич.

– Григорий Кузмич, зачем такая спешка, я же только из плаванья, может подождем, отдохну с месячишко. А кто покупатели, москвичи, они согласны на цену?…

Григорий Кузмич и так и эдак намекал, что если тянуть покупатель может «сорваться». Но тот все отнекивался, отдохнуть де хочет после плавания, да и деньги ему сейчас не к спеху, только большую получку получил. Стало ясно, что не приедет Федор, если его не пугнуть чем-нибудь более существенным, нежели возможностью «срыва» покупателя. И Григорий Кузмич на ходу не придумал ничего лучшего, чем сказать правду, в соответствующем «оформлении». Он рассказал о планах «мэрши» и в конце пригрозил:

– Смотри, доотдыхаешься, вселятся эти архаровцы и спалят дом, и никакой суд тебе ничего не присудит, скажут, сам виноват, столько лет наследство не мог оформить.

Расчет оказался верным, Федор струхнул не на шутку, начал возмущаться:

– Да как ей не стыдно так поступать … да кого вы там себе избрали …

Поругав в трубку поселковую власть и своих бывших земляков, Федор вдруг, немного помолчав, спросил несколько изменившимся тоном:

– Постойте, Григорий Кузмич, как же это, вы целых два года не могли покупателя найти, а как только там ваша командирша захотела в мой дом этих многодетных заселить, сразу как по заказу и покупатель нашелся!? Что-то вы темните?

– Да никого я не нашел, я сам твой дом с участком куплю … Понял? – решил больше не «играть в прятки» Григорий Кузмич.

Федор после такого признания молчал секунд двадцать, переваривая услышанное на том конце связи.

– Слышь, Федь, давай быстрей соображай, а то у меня на мобильнике бесплатный лимит мой пенсионный кончается, и так с тобой почти всю месячную норму выговорил, поторопил бывшего соседа и ученика Григорий Кузмич.

– Понял вас… за свой сад опасаетесь, – наконец, кое что сообразил Федор. – Но только это… даже для вас я скидки не сделаю, пять тысяч и ни баксом меньше…

Хоть всех сбережений у Григория Кузмича была больше двухсот пятидесяти тысяч рублей, то есть около десяти тысяч долларов, но пять из них отдавать ему было жалко и он, забыв о «мобильном лимите», начал торговаться:

– Да нет у меня пяти, Федя. Ты уж скинь. Боюсь, спалят архаровцы твой дом и мой заодно, рядом ведь стоят. И ты без наследства родительского останешься, и мой век укоротят …

Федор попросил немного обождать, видимо о чем-то совещался с женой. Наконец заговорил:

– Так и быть, только из уважения к вам, и потому что хочу поскорее с домом этим развязаться, чтобы не думать больше о нем … четыре с половиной. Где хотите берите, у сына займите или еще где, но меньше я не возьму …