Сентябрь девяносто восьмого ознаменовался крахом многих российских банков, фирм, чаще других разорялись всевозможные мелкие ООО, ТОО... Калина крутился как белка в колесе. Он сумел внушить рабочим мысль, что сейчас от их работы, как никогда раньше, напрямую зависит их заработок. Нового материала не было - все организации приостановили поставки, ожидая прояснения экономической ситуации. Слава Богу, на складе имелся некоторый запас. Его перера-батывали, а в химлаборатории получали серебро и Калина тут же вёз всё это на приёмный пункт. На Рождественке он сумел заинтересовать приёмщиков, и те отбросив все сомнения, брали у него буквально всё, даже то, что было принимать нельзя: чистое золото, серебро, платину. Не менее двух раз в неделю Калина наведывался туда и привозил директору доллары, которые не обесцени-вались. Все понимали, что в пиковой ситуации Калина спасает фирму от неминуемого краха. Ше-баршин тоже не мог этого не понимать, но внешне воспринимал как само-собой разумеющееся. Он быстро привык, что в его сейф регулярно поступает валюта, реально, ему в руки, а не, как это было до того, на банковский счёт фирмы, о котором прекрасно было известно влиятельным покро-вителям из ВПК, под крылом которых он так безбедно существовал. С того счёта, просто так для себя сколько угодно он денег снять не мог, дядям-покровителям это бы не понравилось. Сейчас они не ведали про деньги в его сейфе, он был их полным властелином.
Всё это Шебаршин считал вполне обычным делом, как и всё что было в его жизни раньше, как то, что он просто так, после школы которую окончил на 3 и 4, без труда поступил в престиж-ный ВУЗ, после его окончания не поехал отрабатывать диплом в тьму-таракань, а остался в Мос-кве, потом Совмин, где он ни шатко, ни валко двигался по служебной лестнице, опять же без вся-кого "тумана и запаха тайги". Развалился Союз, но не "утонули" ни отец, ни его друзья, и ему помогли удержаться "на плаву". И сейчас он воспринимал как должное то, что он начальник. Как тысячи людей работали под началом его отца, так и эти должны работать на него. Вот только во-ровать они не должны, ведь они берут то, что принадлежит ему по праву рождения.
Впрочем, эти мысли не будоражили сознание Шебаршина. Эту картину, своего рода доку-ментальный фильм, как мальчик-мажор с посредственными способностями эксплуатирует "капи-тал", приобретённый ещё в советское время отцом, и при этом использует деловые и прочие спо-собности других, тех кто таким "капиталом" не обладал... Эту картину как-то в сердцах высказал-нарисовал Пашков Матвееву в преддверии одной из лекций. Ответ профессора его очень удивил:
- Вся история человечества, если упростить её до предела, есть модернизация рабовладель-ческого строя. При этом рабовладельцы далеко не всегда являются людьми способными и тем более положительными. Латифундист, феодал-помещик, капиталист-бизнесмен, номенклатурный работник советской эпохи, - это не что иное, как модернизированные рабовладельцы. Так же как крепостные крестьяне, наёмные рабочие, колхозники, даже значительная часть так называемой трудовой интеллегенции советского типа - не что иное как модернизированные, со значительно степенью личной свободы, но рабы. Все они хотя бы на работе вынуждены делать не то что хотят, а то что им прямо или косвенно приказывают неорабовладельцы. И дальше эта модернизация бу-дет продолжаться, одни будут эксплуатировать других, в различной степени, в различных формах, но будут, на этом всегда стоял мир и будет стоять, без этого нельзя. Это не зловещее пророчество, это аксиома. И никакие революции этого положения не изменят. Результатом всех революций бы-ло лишь то, что отдельные рабы и рабовладельца менялись местами...
Пашков после такого объяснения почувствовал себя неуютно. Он не хотел осознавать, что является и являлся чем-то вроде этого самого модернизированного раба. Позже, осмысливая слова профессора, он подумал о том, что его предки "прохлопали" ряд моментов в 20-м веке, когда мож-но было "поменяться местами". Не смогли они занять места рабовладельцев, когда таковые сна-чала "освободили" дворяне-помещики и потом, когда шла чехарда аж до середины века, когда новые господа насмерть грызлись, выпихивая друг друга с тёплых мест в преисподнюю ГУЛАГа, ими же сконструированную. Предки Пашкова, предки его жены, предки Калины, миллионы прочих простых смертных, так и остались в этой огромной рабской массе, косвенно обслуживая тех, кто пробивался наверх. Численное соотношение фактически не менялось: тех кого обслуживали (слушались, выполняли приказа, указания) было относительно немного, тех кто так или иначе обслуживал - тьма. Пашков, впрочем, отметил, что возможны и нехарактерные примеры, когда люди менялись местами не в результате социальных потрясений. Тот же Карпов чисто по личной "инициативе" выскочил из класса господ, и наоборот Ножкин попал в него по стечению обстоятельств.
Философское осмысливание обустройства общества сначала удручало Пашкова. Но по мере размышлений он стал жалеть не только себя, но и Калину, который так искренне хотел услужить, понравится своему бессовестному господину. А тот вёл себя именно как и подобает господину в отношении своего раба. Но говорить Калине о своих умозаключениях Пашков, конечно, не стал.
Видя как болезненно его добровольный студент воспринимает эту теорию, профессор попытался чуть подсластить пилюлю:
- Нельзя сказать, что наш мир испокон порочен и бесперспективен. Обеспечивая себе сытую, интересную жизнь, обирая массы людей эти самые рабовладельцы, властьимущие в то же время обеспечивают прогресс, развитие человечества. Разве без рабского труда было бы возможно возведение пирамид, или постройка того же Петербурга, или выход в Космос, овладение атомной энергией. Да-да, я ставлю все эти достижения в один ряд. Высокопарные заявления властьимущих о радении, например, за державу не что иное, как маскировка претворения в жизнь их собствен-ных желаний. Исходя из этого вы без труда сделаете вывод, что среди рабовладельцев как прош-лого, так и настоящего не только посредственности, но и незаурядные личности. И действуют они во все времена одинаково, отбирают разными способами средства у массы простых людей в так называемых высших интересах, всё равно каких, и для личных нужд тоже попутно прибирают. Ну, а самые инициативные из рабов по мере возможности пытаются обмануть рабовладельцев, отор-вать для себя эти самые средства, и самый распространённый способ - воровство.
Последний вывод профессора был уже созвучен умонастроению Пашкова, окончательно сложившемуся за время его работы в фирме.
В третьей декаде сентября на складе подошли к концу запасы сырья. И вновь проявил инициативу Калина. Он дозвонился до своего генерала и, пообещав ему пятьсот долларов "коми-сионных" договорился о протекции в приобретении списываемой ЭВМ в одном из аналитических центров МВД. На этот раз даже Шебаршин понял, что лучше отдать эти пятьсот зелёных, и запла-тить наличными руководству центра, но чтобы фирма продолжала работать. В начале октября ЭВМ привезли и "Промтехнология" вновь набрала обороты. Заплатив в общей сложности пол-торы тысячи, Шебаршин вскоре получил из рук Калины и положил в свой сейф две, причём пере-работано было не более половины той машины.
Пашков, со скепсисом наблюдая за титаническими усилиями Калины, тоже времени даром не терял. Пользуясь тем, что начальник производства теперь часто отсутствовал, он со спокойной совестью продолжал обворовывать модернизированного рабовладельца во втором поколении Ше-баршина. Хоть с оскудением "сырьевой базы" доходы уменьшились, но по тысяче долларов в ме-сяц он с Рождественки по-прежнему приносил. С Калиной там они больше не встречались. Тот приходил на приёмный пункт по будням, в рабочее время с ведома Шебаршина, а Пашков как и прежде строго по субботам. Вот только "добычу" Калина нёс Шебаршину, а Пашков своей Насте.
От супернагрузок Калина похудел так, что стал походить на гончего пса. Дома с понима-нием относились к его поздним приходам и усталому виду. И Валентина и дети верили, что вот-вот и ему улыбнётся большая удача, и на них на всех вновь обрушится денежный дождь - если один раз уже было, почему бы и вторично такому не случиться. Они верили и мирились со всеми неудобствами и скудостью своего существования.
У Пашковых, напротив, благосостояние продолжало расти. Накопления уже позволяли сде-лать сразу несколько крупных покупок. В сентябре они сначала приобрели себе второй телевизор, маленький, на кухню, а в начале октября микроволновую печь.
К Матвееву Пашков ходил регулярно не менее раза в неделю. Он уже не мог долго обхо-диться без его "лекций". Правда старик с наступлением осени вновь стал частенько недомогать, но приход Пашкова заставлял его забывать о своих болячках, он, казалось, торопился делиться с ним своими знаниями и мыслями. Однажды Пашков спросил профессора:
- Виктор Михайлович, я понимаю, что вы не можете без своего дела. Но мне кажется эти ваши простуды... Вас ведь наверняка по дороге на работу прохватывает, то дождь, то ветер.
- Что... по дороге? Возможно. Но просто сидеть дома я не могу, тем более вы ко мне не так уж часто приходите. Дома мне нечего делать, а там я среди молодых, и сам себя моложе чувствую, здоровее.
- Ну раз так... Да вот хотел вас спросить. Всё у меня эта ваша теория модернизации рабов-ладельческого строя из головы не выходит, прямо в смятение иной раз...
- Да бросьте вы сокрушаться. Несправедливость в мире всегда была и будет. Единственная возможность, как можно меньше думать о социальных, бытовых и прочих мерзостях, которые окружают нас, существовать как бы параллельно этому, не пачкаться о них, не перегружать ими собственное сознание. Людям с эстетическим вкусом легче, они могут наслаждаться тем, что многим людям просто не дано, наслаждаться истинным высоким искусством: живописью, музыкой, литературой. И поверьте, в эти моменты мы обретаем истинную свободу, даже если в повседневной жизни мы и ничтожны, и презренны, делаем не то что хотим, а то что нам приказывают. Мы освобождаемся от рабства, потому что мы, как бы начинаем жить другой жизнью, неподвластной никому. Так что давайте в очередной раз насладимся этим освобождающим чудесным нектаром. Я испытываю истинное наслаждение от этого. А вы?
- Безусловно, иначе бы я к вам не приходил. Я за год общения с вами стал видеть то, что раньше не видел, или не обращал внимания. Я уже о многом могу судить, вижу например что нравится вам, и что не очень, сопоставляю со своими ощущениями.
- Ну и что же вы считаете нравится мне, например, в живописи?- с улыбкой спросил про-фессор.
- Ну насколько я понял из ваших рассказах о мастерах Высокого Возрождения, то именно они.
- А вот и нет. Титаны Возрождения, конечно, великие мастера, и я ими восхищаюсь, но...
- А я вот, благодаря вам, именно от них без ума,- перебил не сумев сдержаться Пашков.
- Моя роль тут не так уж велика. Я вам просто помог чуть приоткрыть глаза. А эстетичес-кое нутро, если так можно выразиться, оно у вас давно сформировалось, и что вам ближе, то вы и охотнее принимаете. А мне, вот, ближе всего творчество художников-импрессионистов второй половины девятнадцатого века.
- Вы как-то упоминали их. Это французы?
- Не только. Слово импрессионизм происходит от французского импрессион, впечатление. Основоположником импрессионизма считаются художники, так называемой, барбизонской школы Руссо, Дюпре, Диаз. Но, как это часто бывает, их последователи пошли куда дальше, так как были неизмеримо талантливее. Вам знакомы такие имена: Эдуард Мане, Клод Моне, Огюст Ренуар?- дождавшись не очень уверенного кивка Пашкова профессор продолжил.- У нас в этот период творили передвижники, а стопроцентным росссийским импрессионистом уже в конце девятнадцатого века стал Алексей Коровин...