В тот ноябрьский день впервые пошёл снег, завьюжило. Калина с утра бегал из цеха на склад и назад. Фиренков тяжело вникал в складскую деятельность и приходилось ему помогать. Попутно Калина и сам настолько глубоко "врубился" в складское дело, что вскоре определил ряд "фортелей" которые проворачивал на складе Пашков. Так, просматривая поступившую на склад готовой продукции уже на новом месте лигатуру, Калина хоть и не сразу, но определил, что кла-довщик "разбавил" высокоценную советскую внешне похожей, но имеющей втрое меньшее со-держание золота чешской, от разъёмов типа "Тесла". То же он обнаружил и в мешке с платиновы-ми конденсаторами. И здесь советские были перемешаны с внешне похожими, но куда более "де-шёвыми" СЭВовскими.

  Возмущению Калины не было предела. Пашков действительно "тащил" безбожно. Тем не менее Калина промолчал, не сказав о своём "открытии" даже Фиренкову, но про себя твёрдо ре-шил сделать то, о чём подумывал уже давно - тихо без шума избавиться от кладовщика. Но как это сделать, если Шебаршин видит в Пашкове потенциальную жертву для осуществления своей знаменитой угрозы, "пять лет по первой ходке"...? Развязать этот "гордиев узел" помогла сама жизнь.

  В тот ненастный день, когда Калина сновал из цеха на склад и параллельно думал, как поступить с Пашковым... тут его позвали к телефону. Звонил Ножкин из офиса.

  - Петя, к вам Викторыч сегодня приезжал?

  - Нет. А что такое?

  - Понимаешь он с утра и здесь, в офисе, не появился, а тут срочные дела, его подпись нуж-на. Ты случайно не в курсе, где он может быть. Может он тебе говорил чего-нибудь?

  - Нет, вчера с ним разговаривал, ничего не сказал...

  Калина вспомнил последнюю встречу с директором, тот был чем-то сильно расстроен, бук-вально подавлен. Впрочем, Шебаршин едва ли не постоянно ходил с лицом как будто искажён-ным не проходящей зубной болью, и Калина не придал его настроению особого значения. Но что он не вышел на работу, и у него дома никто не берёт трубку... Калина сразу почувствовал нелад-ное и тут же по телефону начал инструктировать явно растерявшегося Ножкина:

  - Прыгай на машину и прямо к нему на квартиру. Если дверь никто не откроет расспроси соседей. В крайнем случае позвони его отцу, он то наверняка должен что-то знать...

  Калина продолжил заниматься своими делами. Перед обедом он поехал на Рождественку, сдать партию золотых транзисторов, чтобы иметь деньги на очередную зарплату, о чём имел предварительную договорённость с Шебаршиным. Когда вернулся в кабинете его ждала Людмила. На её лице лежала печать обладания важной новостью.

  - Петь, Шебаршин в больнице, ифаркт у него,- огорошила она Калину.

  Ножкин поехал в больницу, а Людмила узнала подробности от бухгалтерши по телефону. По тому же "сарафанному радио" вскоре была передана и причина, так неожиданно свалившая ди-ректора. Причиной стала родная дочь Шебаршина...

  Директор был крайне скрытен, касательно всего относящегося к его семье. Сотрудники фирмы лишь знали, что у него есть жена и почти взрослая дочь, учащаяся в Германии, и ничего больше. Случилось то, чего Шебаршин, погружённый в свои дела, никак не ждал. Он был вполне уверен, что полностью обеспечил будущее дочери, сумев устроить ей немецкое образование. Сам верящий только в такие ценности как власть... в новой постсоветской жизни, деньги, Шебаршин оказался совсем не готов к известию, что его дочь исключили из лицея. Это было подобно ушату холодной воды на голову, целиком занятую мыслями о том как "наколоть" партнёров, арендодателей, как "посадить" Пашкова. Ко всему, в том же "халявном" лицее учились дети ряда знакомых Шебаршина и похождения его дочери сразу получили довольно широкую огласку в "их" тесном кругу. А случилось вот что. Девушка влюбилась и вступила в интимную связь с одним из молодых людей, учившемся там же, сыном одного из старых знакомых Шебаршина. И всё бы ничего, но парень начал болтать о своей "победе", и о том прознала администрация лицея. В Германии к таким делам вообще-то относятся спокойно и всё не имело бы последствий, если бы девушка не узнав о болтливости парня, то ли инсценировала, то ли действительно пыталась покончить с собой. Она не пострадала, но учебное заведение от неё, естественно, решило избавиться, о чём и уведомили родителей...

   На следующий день Ножкин попросил Калину приехать в офис. Они заперлись в дирек-торском кабинете и вполголоса, чтобы не услышали секретарша и бухгалтерша, обсудили создав-шееся положение. А картина получилась такой: шеф проваляется в больнице не менее двух не-дель, а потом будет ещё отлёживаться дома, так называемый реабилитационный период. Ножкин буквально взмолился:

   - Петя, бросай пока своё производство, пусть идёт на автопилоте. Положение надо спасать. Тут факсы, договора. Этим Викторыч занимался. Надо срочно слать ответы... иначе они нам штра-фы выставят, а я не в курсе. Давай вдвоём разберёмся, что к чему...

   Пришлось Калине работать на два фронта: с утра запускать производство, потом спешить через весь город в офис и разбираться с деловой документацией, перепиской, идущей по факсу на имя Шебаршина. Трёх дней этих сумасшедших метаний оказалось достаточно, чтобы бывший ка-питан полностью вник во все нюансы и мог полноценно заменить обоих директоров и финансо-вого и генерального. С кладовщиком, увы, было куда сложнее, все его "фокусы" Калина так и не раскрыл, не успел, ведь на него навалилась необходимость "тащить" всю фирму.

   Тем временем Пашков продолжал наслаждаться отдыхом как физически так и эстетически, регулярно навещая Матвеева...

   - Ну как вам Дали?- профессор кивал на один из двух альбомов репродукций, который он давал Пашкову и сейчас тот принёс их назад.

   - Вы знаете, впечатление какое-то двойственное, и восхищение и отвращение. Ведь обладая таким талантом, он бы легко добился успеха в традиционной живописи. А он почему-то предпо-чёл это своему пароаноидально-критическому методу.

   - Всё верно,- профессор понимающе кивнул.- В отличие от большинства прочих сюрре-алистов, абстракционистов, и более поздних поп-артистов, Дали прежде всего прекрасный рисо-вальщик и, конечно, мог бы преуспеть во многих ипостасях живописи. Но он хотел, чтобы его по-лотна поражали экстравагантностью, били по нервам, давили на психику зрителей... Хорошо, оставим пока Дали. Ну а из скульпторов, кто на вас произвёл наибольшее впечатление?- профессор теперь указывал на второй, принесённый Пашковым альбом.

   - Вы знаете... пожалуй Мур. "Король и королева", "Мать и сын", эти скульптуры сразу запоминаются, впечатляют.

   - Поздравляю Сергей, вы зрите в корень. Мур действительно едва ли не крупнейший скульптор двадцатого века, хоть у нас он почти не известен. Ну что ж, гляжу вы в своём самообразование делаете явные успехи.

   - Да какие там успехи, я же на ваших объяснениях основываюсь,- слегка смутился Пашков. - Сергей, я уже не один десяток лет преподаю. Студентам, людям, так сказать, с чистой головой, уяснить то, что вы уясняете почти с ходу, знаете, сколько времени требуется, консультаций, работы с литературой? А ведь вы человек с уже сложившимся мировоззрением, отягощённый грузом прожитых лет, и тем не менее, вам многое даётся удивительно легко.

   - Не могу даже поверить, что вы мне это говорите. Мне ведь всегда довольно трудно давалась учёба,- откровенно признался Пашков.

   - Видимо не тому учились. У вас определённое предрасположение, если хотите способности к гуманитарным наукам. Это я вам как преподаватель с тридцатилетним стажем говорю.

   - Спасибо, Виктор Михайлович... Мне ещё никто ни разу не говорил, что я обладаю какими-то способностями,- Пашков ещё более смутился, покраснел от похвалы.

   - Не за что. Тем более, что я получаю истинное удовольствие общаясь с вами. Не часто мне встречались люди, у которых был такой искренний интерес к тому что я объясняю, даже среди студентов такие встречаются редко... Ну ладно, не будем больше терять время. Приступим к послевоенному периоду. В развитии искусства после второй мировой войны продолжились тенденции разделения на два основных потока. Первый связан с возвратом к фигуративному искусству, второй с дальнейшим развитием абстрактного движения. В пятидесятых годах это имело тесную связь с идеями и настроениями широко распространившегося в то время экзистенциализма - мироощущения, окрашенного подчёркнуто-трагическими интонациями. В противовес этим тенденциям в Англии и США возник "поп-арт", искусство предельно конкретное, заземлённое, не склонное к анализу и рефлексии. Поп-арт часто обращался к массовой культуре - рекламе, этикеткам, фотографиям звёзд кино, эстрады и так далее. Противоставляя своё подчёркнуто не-индивидуальное искусство, индивидуальности жеста, свойственной предыдущим поколениям...