Степан предупреждал, что, возможно, усть-бухтарминцев по прибытию не оставят как единое подразделение, а разбросают на пополнение других сотен - такое практиковалось в Партизанской дивизии. Иван этого очень не хотел, ибо среди записанных в сотню казаков были и те с кем он воевал в составе 9-го казачьего полка на германском фронте, подавлял киргизов, ходил в Персию. А потом те же казаки в Ташкенте не выдали его большевикам. На них в первую очередь он и собирался "опереться". Потому Иван и предложил брату вести сотню не через Усть-Каменогорск в Семипалатинск, а прямо в северное Семиречье, в Сергиополь, где, по словам Степана, располагался его Атаманский полк и непосредственно шло накапливание сил всей Партизанской дивизии. Туда можно было добраться коротким путем, перейдя Иртыш по льду несколько ниже станицы, далее пересечь невысокие отроги калбинского хребта и "Чертову долину", выйти на тракт Усть-Каменогорск- Кокпектинская и далее двигаться до станицы Кокпектинской, а оттуда рукой подать до Сергиополя. Эта дорога и короче и легче. С другой стороны, то было явное нарушение, так как всем добровольческим подразделениям предписывалось сначала прибывать на главную базу в Семипалатинск, где их доводили до ума и решали, что с ними делать. Но Степан знал точно, что основных сил дивизии и самого Анненкова в Семипалатинске уже нет, и если усть-бухтарминцы, да еще такая полнокровная сотня появится сразу на театре военных действий... это брату-атаману не может не понравится. Анненков любил тех, кто от войны не бегал, а стремились на нее - он сам был такой.

  Тихону Никитичу план не понравился. С позиции своего возраста и опыта, он предложил не спеша добраться до Усть-Каменогорска, там отметиться у атамана отдела, после чего так же не спеша двигаться на Семипалатинск. При таком подходе, как ему казалось, можно протянуть время и избежать участия усть-бухтарминских казаков на первом этапе боевых действий в Семиречье. А дальше, может, и вообще всех этих боев удастся избежать, просидеть где-нибудь в тыловых частях до конца войны. Степан со смехом возразил, что даже если сотня и не успеет к началу боевых действий в Семиречье, то на "тихое сидение" в Семипалатинске рассчитывать не стоит. Там ее, наверняка, если не на фронт, так в какой-нибудь карательный рейд отправят, потому как тамошние новоселы бунтуют часто. Это и решило спор - Иван предпочитал бой любой карательной операции и настоял на коротком пути.

  За день до отправки сотни в дом к Решетниковым пришел бывший полчанин Игнатия Захаровича, Прокофий Никифоров. Поговорив для вида о том о сем, он вдруг смутился и просящим тоном обратился к сослуживцу:

  - Игнаш... за ради Христа позволь с твоим Иваном потолковать по важному делу, касательно сына моего, Порфишки,- так было положено, говорить с сыном о важных делах можно было только с разрешения отца.

  Получив дозволение, Никифоров тут же вышел из дома и стал дожидаться отсутствующего Ивана на улице. Дождался, хоть и ждать пришлось довольно долго.

  - Здравия желаю, господин сотник,- официально поприветствовал Ивана старый казак, едва увидел его возвращающегося после хлопотных дел по подготовке сотни к маршу.

  - Здравствуй Прокофий Порфирич, какая нужда у тебя ко мне,- вежливо отвечал Иван.

  - Иван Игнатьич... ты уж... Там Порфишка мой в сотню к тебе записался... Боюсь я за него, он ведь неук совсем, двадцать лет, даже до призывного возраста не дотягивает, а воевать рветси, не удержать. Здоровый бугай вымахал, а ума нет. Там в сотне то казаки все больше матерые, а он губошлеп. Боюсь пропадет. Ты уж, Христа ради, присмотри за ним, чтобы вперед в самое пекло не лез, или кого назначь из старших казаков присмотреть за им... А, Иван Игнатьич, Христом Богом прошу!

  - Хорошо Прокофий Порфирич, я его при себе держать буду, Порфирия твоего, вестовым, так что не беспокойся,- поспешил успокоить старика Иван.

  - Спасибо тебе Иван Игнатьич, Бога за тебя молить буду...

  По традиции, перед отправкой на фронт, отслужили молебен. Из церкви вынесли иконы с позолоченными ризами, хоругви. Церковная процессия во главе с отцом благочинным обходила строй. Стоящие в строю казаки держали в поводу уже заседланных коней, все с обнаженными головами, будто не чувствуя мороза. В руке благочинного наперстный крест, в руках кропило. Все, и отправляемые, и провожатые многократно крестятся. Редкая казачья семья в станице не отправляла в составе сотни своего мужа, сына, брата или более дальнего родственника. Потому в то утро на площади собрались почти все усть-бухтарминцы-казаки. На женщинах выходные праздничные шубы и шубейки, платки и полушалки, провожающие казаки с наградами, прикрепленными поверх шинелей. Полина в беличьей шубке и пуховом платке стояла рядом со свекровью и матерью. Так и не могла заставить себя Лукерья Никифоровна наряжаться, хоть сейчас и могла себе это позволить, стояла в скромном платке, валенках и овчинной душегрее. Зато Домна Терентьевна как обычно в своей собольей шубе смотрелась не казачкой, а купчихой. Почти все женщины шептали молитвы, нет-нет да и пускали слезу.

  Молебен завершен. Иван садится в седло, выезжает перед строем, из под копыт разлетается снег, начавший подтаивать под лучами уже почти весеннего солнца:

  - Сотня, слушай мою команду! Пооо коооням!... Справа по три, правое плечо вперед!... За мнооой, шагооом маааршь!

  Но строй вскоре сбивается, ибо взявшись за стремя, рядом с всадниками идут жены, матери, дети. Полина могла бы заседлать своего "Пострела" и ехать верхом рядом с мужем, но она как все идет, держась за стремя коня Ивана, впереди этого странного скопища вооруженных всадников, отягощенных многочисленными переметными сумами, и одетых в праздничные зимние одежды плачущих женщин, бегущих вдоль и впереди строя горланящих веселых ребятишек. Лукерья Никифоровна сначала тоже пыталась успевать идти рядом с конем младшего сына, но потом ,то ли осознав, что сейчас это место по праву принадлежит Полине, то ли просто не поспевая, отстала, хотела притулиться к Степану, но тоже не смогла догнать. Она, видя спины сыновей, крестила их шепчя молитвы... Так шли до самого берега Иртыша, до переправы, накатанной санями ледовой дороги. Здесь произошло последнее прощание... Сотня вступает на лед, пока она не смотрится боевым подразделением, ибо переметные сумы и вьюки раздуты от домашних пирогов, кусков окорока, вареных яиц, бутылок с кислым молоком. Разбираются по взводам и, перейдя на мелкую рысь, сотня уходит, а толпа провожающих долго смотрит ей в след, пока последние всадники не исчезают на противоположном берегу за сопками...

  Переходы делали неспешные, до сотни верст в сутки - берегли лошадей. Ночами останавливались в чистом поле и выставляли часовых. До Сергиополя дошли без проишествий. Здесь узнали, что атаман изменил место дислокации и сейчас основные силы дивизии сосредотачиваются южнее в станице Урджарской. Пошли дальше уже по Семиречью. Проезжая деревни, сразу почувствовали, как местные новоселы относятся к белым вообще и к анненковцам в частности. Смесь животного страха и ненависти стояла в глазах всех без исключения женщин, стариков и детей. Мужиков, и молодых, и среднего возраста, почти не было, они либо погибли, либо ушли с отступившими красными. Степь, едва остались позади поросшие камышом берега озера Алаколь, сразу преобразилась, здесь стало заметно теплее, и безжизненная белая равнина, по которой ехали доселе, сменилась в основном желтой от прошлогодней травы, а кое-где даже пробивалась свежая зелень. Но лица в деревнях все те же. На ночлег останавливались только в станицах или казачьих поселках. И в них почти не осталось мужчин, и они либо погибли, либо ушли к Анненкову, либо в другие белые части, действовавшие на семиреченском фронте. Здесь усть-бухтарминцы воочию убедились, что слухи о жестокостях большевиков в Семиречье не вымысел: станицы все разграблены, многие дома сожжены. Женщины-казачки, пускавшие на ночлег, не много рассказывали о недолгом пребывании здесь красных весной прошлого года, но постояльцы были не юные призывники, а уже заматеревшие казаки, мужья и отцы семейств. Они поняли, что большинство казачек в этих станицах и поселках были изнасилованы и не единыжды. После этого, такие же картинки в новосельских деревнях не так "резали" глаза. По "мужичьим" дворам они уже ходили без стеснения, присматривая что зарезать из скотины, или домашней птицы, поесть свежатины. Все продукты, что они взяли из дома, были уже съедено, а скудный сухой паек, которым их снабдили в Сергиополе, после сытных домашних харчей, насытить не мог. Но съестного раздобыть удавалось крайне редко, по этому тракту чуть раньше прошло несколько тысяч анненковских "партизан" и, подмели все под чистую. А приставшие к дивизии семиреченские казаки, творя месть, еще и нещадно жгли новоселов.

  К марту Анненков собрал в семиреченской станице Урджарской большую часть своей дивизии и ждал потепления, чтобы начать боевые действия. Прорывать "Черкасскую оборону" он решил там же, где потерпел неудачу в январе, в районе села Андреевки. То, что сотня усть-бухтарминцев прибыла прямо в Урджарскую, действительно удивило атамана. Выслушав доклад Степана о проведенной им работе в станице, он обратился уже к Ивану:

  - Тээк... значит, вы сотник, воевали в германскую на северо-западном фронте?... А люди у вас, значит, в основном казаки 2-й и 3-й очереди, тоже фронтовики?

  Иван отвечал односложно, именовал Анненкова господин полковник... Атаман внешне оставался непроницаемым, а в конце короткой беседы произнес:

  - Что ж, посмотрим, что у вас за сотня. Завтра на десять ноль ноль назначаю вам смотр, а потом уж будем думать, что с вами делать.

  Когда братья вышли из здания местного станичного правления отданного под штаб дивизии, Степан объяснил Ивану, что от этого смотра зависит, будет ли сотня оставлена в качестве боевой единицы или "раскассирована", то есть разбросана по другим подразделениям. Обычно части, с которыми атаман шел в бой, не менее месяца на его глазах проходили сборы и учения, и потому этой, совершенно неизвестной для него, сотне Анненков не мог доверять, не убедившись воочию, как она экипирована, вооружена. И еще Степан объяснил брату, чтобы завтра при представлении сотни он обращался к Анненкову не к полковнику, а к атаману, так принято в дивизии. Иван собрал своих и объявил о завтрашнем смотре, отдав распоряжение, за оставшееся время по мере сил подготовится. От Степана усть-бухтарминцы знали, что атаман особое внимание уделяет подтянутости, опрятному внешнему виду, состоянию лошадей и умению с ними управляться...

  В назначенный час сотня выстроилась в две шеренги, держа коней в поводу. Анненков, весь в черном, папахе, полушубке, на вороном коне, подъехал в сопровождении Степана и двух порученцев. В седле он сидел будто в нем родился. Казаки, знавшие в этом толк, не могли не оценить безупречную посадку атамана и вышколенность его коня. Одного движения руки атамана было достаточно, чтобы ускорить или замедлить его движении, останавливаясь, вороной красавец застывал на месте как вкопанный. Иван тоже встретил атамана верхом, отсалютовал шашкой и доложил.

  - Господин атаман, сотня для осмотра построена, командир, сотник Решетников!

  Иван осадил своего строевого коня, сдал назад и в сторону, давая возможность Анненкову проехать к строю. Видимо этот маневр, показавший умение Ивана управлять конем, понравился Анненкову и он, в свою очередь, бросив ладонь к папахе, проехал вперед, поздоровался:

  - Здорово бывали, братья-казаки!

  - Здравия желаем господин атаман!

  - Анненков ловко соскочил с коня и передал повод одному из порученцев. Спешился и Иван.

  - Хорошо с конем управляетесь сотник, он у вас с фронта?- чуть скосив глаза на идущего рядом Ивана, спросил атаман.

  - Никак нет... с лета прошлого года. На фронте у меня другой был конь, вернее кобыла. Старая стала уже, - ответил Иван.

  - Укиргизов покупали, сколько заплатили?- атаман медленно шел вдоль строя, вглядываясь то в лица, то в экипировку казаков, внимательно оглядывал лошадей, седловку...

  - Никак нет, я не покупал... это подарок... от тестя... у него свой табун имеется,- это признание почему-то заставило Ивана слегка покраснеть.

  - Так-так... а вы счастливец, такого тестя имеете. Я наслышан от вашего брата, что вы женаты на дочери усть-бухтарминского атамана, и он очень состоятельный человек.

  - Так точно, и эту сотню мы благодаря ему так быстро сформировали, нашему атаману Фокину Тихону Никитичу. Он помог, и лошадьми, и уговорил других богатых станичников помочь укомплектовать всех, согласно арматурного списка. Вот можете сами доподлинно убедиться,- поспешил воспользоваться моментом и представил тестя в выгодном свете Иван.

  Но Анненков пропустил этот явно "дипломатический пассаж" мимо ушей. Во всяком случае, он тут же сменил "курс" разговора:

  - А разве вам ваш брат не говорил, что у нас в дивизии приветствуют начальников не как в старой армии?- атаман остановился и строго взглянул на Ивана.

  - Прошу прощения... но мы привыкли так, как было заведено в 6-м и 9-м полках, в которых служили большинство стоящих в строю казаков и я тоже,- спокойно отвечал Иван.

  - Ну, если так, то ваши люди должны были бы меня приветствовать как ваше высокопревосходительство,- иронически усмехнулся Анненков. - Не все, что было принято в старой армии годно для сегодняшнего дня. Я тоже много лет служил в 1-м сибирском казачьем полку и отлично это знаю. Так что придется вам и вашим людям привыкать к нашим порядкам,- приказным тоном говорил атаман, вновь начиная движение вдоль строя. Некоторых казаков он заставил поднимать ногу своего коня, проверяя качество ковки. При этом он не делал никаких замечаний, только смотрел. Обойдя весь строй, спросил Ивана:

  - Какой переход вы совершили?

  - Более четырехсот верст за четыре дня.

  - Отставшие, заболевшие, выбывшие из строя кони есть.

  - Никак нет.

  - Ну что ж, неплохо. Сотня, если судить по внешнему виду, вполне готова к выполнению боевых задач. Вот только с оружием как у вас? Я заметил, что некоторые казаки стоят в строю с берданками, а вахмистры и урядники без наганов и судя по подсумкам в них не много патронов.

  - Так точно, вы все верно приметили. Казаки 2-й очереди, те, что служили в 6-м полку, они демобилизовались со своим оружием, с трехлинейками, потому они у них дома хранились, и наганы у вахмистров и урядников тоже. А вот третьеочередники из 9-го... их в Ташкенте, когда из Персии возвращались, красные почти полностью разоружили. Из них многих пришлось берданками вооружать из наших станичных складов... А наганов для урядников на наших складах никогда не было. И патронов действительно мало, по три-четыре десятка на человека,- подтвердил наблюдательность атамана Иван.

  - Понятно... Я напишу записку начальнику службы боепитания, чтобы он выдал вам по сотне патронов на человека. А вот насчет остального... Хорошее оружие придется добывать в бою у врага. Казаки у вас обстрелянные, в боях не раз бывавшие, потому, надеюсь, под огнем не спасуют. Я понимаю, сотня нуждается в отдыхе, но более двух дней дать не могу. И не рассчитывайте, что к вам проявят какое-то снисхождение на первых порах. Воевать сразу будете наравне со всеми. Знайте и доведите до ваших казаков, за трусость и неповиновение наказание у нас одно - расстрел. Надеюсь, с этим основным законом, действующим у нас в дивизии, брат вас ознакомил?...

  Неприятный осадок оставил у Ивана этот разговор. Но Степан, тем же вечером придя в расположение земляков, ободрил брата:

  - Ты что смурной такой Ваня? Не горюй, все прошло хорошо. Ты не смотри, что он стращает, он завсегда такой. А сотня ему понравилась. Потом, когда отъехали, он знаешь, что мне сказал? Теперь, говорит, если в твоей сотне будет хуже, чем у брата, не взыщи, при всех опозорю. А я ему отвечаю, что так оно и будет, у брата сотня-то какая, почтишто ни одного сопливого, казаки один к одному, все суръезные, со многими я сам служил в 6-м полку, все и в оружии и в конях толк знают. Германскую сломали, а твои, так и киргизей по степу гоняли, и в Персию ходили. И главное то, что все с одной станицы и ближних поселков, соседи-друзья. А у меня в сотне, один отсюда, второй оттуда, одному двадцать лет и срочной не служил, другому тридцать он, и срочную, и все летние сборы прошел, и войну в придачу. А тут ещё зам мой, тот, что сотней командовал, пока я в станицу мотался, он в конном деле слабоват, не любит он их, душа не лежит, и с казаков не требует, чтобы коней в чистоте и порядке содержали. Думаешь, в нашем атаманском полку все такие радивые... неет. В бою-то может он и орел, а того же коня кажный день скребком чистить ленится. Такого гонять надо, а он... Вот и запустил сотню. Сам вижу надо порядок наводить, а некогда. Вроде приказ уже есть, третьего дня в бой... Только ты молчок об этом, это я по секрету в штабе вызнал,- Степан опасливо покосился по сторонам - не слышит ли их кто посторонний.