– Остановите у «Шератона».

Когда машина затормозила у парадного входа отеля, Наталья протянула таксисту стодолларовую купюру и, получив сдачу, открыла дверцу. Навстречу тотчас бросился служащий в белом жилете с золотой вышивкой:

– Мисс Голицин? Наконец-то! Он предупредил нас, что вы будете в длинном черном платье. – («Откуда он узнал?» – чуть не остолбенела Наталья.) – Идемте! Идемте! – он увлек ее за собой в отель. – Нам удалось отвести вашего мужа в номер, мисс. Он согласился, когда узнал, что вы уже выехали, – беспрестанно тараторил молодой француз. – Сюда, мисс, в лифт! Третий этаж, – на ходу приказал он мальчику-лифтеру. – Боже мой, мисс, если б вы знали, что мы здесь пережили! – служащий театрально закатил глаза. – Ваш муж стрелял по бутылкам в серванте, перевернул все столики в ресторане, угрожал нам расправой… Кто компенсирует нанесенный ресторану ущерб, мисс?

Двери лифта раскрылись.

– Спросите об этом у него самого, когда протрезвеет, – отрезала Наталья и вышла из кабины. – Куда теперь?

– Сюда, мисс, – служащий повел ее в конец коридора, где толпились еще несколько его коллег.

– Мисс Голицин прибыла, – объявил какой-то мужчина, судя по всему, администратор отеля. – Расступитесь, освободите дорогу! – Все молча отступили на шаг, слегка поклонившись долгожданной гостье. – Ваш муж здесь, мисс, – показал он ей дверь номера Тома. – Кажется, заперся изнутри.

– Благодарю. Я поняла.

Наталья подошла, прислушалась – за дверью стояла тишина. На мгновение она закрыла глаза, собираясь с духом, потом решительно постучала.

– Том, открой! Том, это я, Натали. Ты меня слышишь?

С минуту не было слышно никакого движения. Потом раздалось шарканье ног по полу, что-то звякнуло. Наконец щелкнул замок, и дверь открылась.

Том стоял на пороге взъерошенный, мрачный и… совершенно голый. В руках он держал наполовину опустошенную бутылку «Мартеля». Служащие отеля молча уставились на татуировки, украшавшие его руки и грудь.

– Что надо? – грубо спросил Том и пошатнулся.

Наталья схватила его за руку и выругалась:

– Пьяная скотина! Черт подери, твою мать!

Это фразу она выдала по-русски, поскольку ни английских, ни французских слов, надлежащих такому случаю, в ее лексиконе не нашлось. За спиной Тома она увидела гору других бутылок, разбросанные по столу бумаги, какие-то фотографии на полу.

– Том, отдай сейчас же! – Наталья попыталась вырвать бутылку у него из рук, но он снова пошатнулся и оперся на нее. Она едва устояла на каблуках. – Какой же ты тяжелый, однако! Просто скала каменная… – Том опять качнулся. – Помогите мне, пожалуйста, – попросила Наталья администратора, – отвести его в ванную. Капитану явно требуется холодный душ. А вы, – она повернулась к другим служащим, – унесите пока из номера все бутылки. Все до единой!

– Что? Куда?.. – пьяно промычал Том.

– Молчи уж, горе мое!

С помощью администратора Наталья втащила Тома в ванную, сунула головой под душ, пустила холодную воду. Он сопротивлялся, но слабо.

– Ну и гаденыш ты, Том, – приговаривала Наталья, приводя его в чувство. – Из-за тебя я любимое платье испортила, вся водой облилась. Дайте полотенце, пожалуйста, – снова обратилась она к администратору, – и помогите мне довести его до кровати.

– Конечно, конечно, мисс, не извольте беспокоиться.

– Это же надо было так надраться, Том, – осуждающе проговорила Наталья, поправляя подушку. Насухо вытерев плечи и торс Роджерса полотенцем, она накрыла его клетчатым матерчатым пледом. – Вместо того чтобы сдержать обещание и явиться в «Гранд Палас» для знакомства с моей мамой, ты устроил погром в «Шератоне». Зачем только тебя из дивизии отпустили?..

– Мы вам еще нужны, мисс? – вкрадчиво осведомился администратор.

– Нет, нет, благодарю за помощь, месье, – кивнула она ему вполоборота. – Можете возвращаться к своим делам. Думаю, он вас больше не побеспокоит. Теперь это моя головная боль.

– Спасибо, мисс.

Администратор поклонился и беззвучно, на цыпочках удалился. Его примеру последовали и все остальные зеваки.

Наталья присела на край кровати. Мокрое платье неприятно облепило тело. Том повернул к ней голову, открыл глаза – тусклые, воспаленные, обведенные темными кругами.

– Нэт, это ты?

– Я, – вздохнула она.

– Наконец-то! – Он взял ее руку, притянул к себе, прижал головой к своему плечу. Потрогал прическу. – Что это у тебя тут накручено?

– Мы же собирались сегодня в ресторан, – напомнила Наталья. – Знакомиться с моей мамой. Но ты, похоже, решил провести свой отпуск в Сайгоне без меня.

– О чем ты говоришь, Нэт? – болезненно поморщился Том. – Я же здесь, с тобой…

– Но почему ты не приехал к маме, как обещал? Мы ждали тебя.

Он промолчал. Отвернулся. Протянул руку, взял со стола пачку «Кэмел» и зажигалку. Две фотографии соскользнули со стола на пол. Наталья наклонилась и подняла их. Взглянула. Тома она узнала сразу. На одном из снимков рядом с ним была запечатлена светловолосая молодая женщина. Глаза тоже светлые, немного напоминали беличьи. Одета как типичная американка – джинсы и клетчатая рубашка. На второй фотографии – явно опять она же, только одна, на велосипеде. А вместо лица – прожженная сигаретой дырка. Наталья молча положила фотографии на стол.

– Эта сука Эллис, – щелкнула зажигалка, Том закурил сигарету, – все-таки допилась до ручки. Покончила с собой в Далласе, выбросившись из окна. Когда я вернулся из рейда, мне передали письмо от ее поверенного. Оказывается, она написала ему, что в ее смерти виноват я. К счастью, он хорошо знает всю историю наших с ней отношений. И о ее злоупотреблении спиртным тоже. Написал мне, что в последние дни жизни Эллис спятила окончательно. Что-то изменить было уже невозможно, хотя он и пытался. Передавать ее предсмертное письмо в полицию он не стал – просто сжег. А если бы поступил иначе? Получается, Эллис хотела упечь меня за решетку! Похоже, она так и не простила меня…

– Не простила за что? – непонимающе воззрилась на него Наталья. – За смерть Робби? Но от рака не застрахован никто! Или за отпущенного в лес кролика? Но это вообще бред какой-то!..

– Нет, Нэт, – Том положил сигарету в пепельницу и провел пальцем по ее выступающей из декольте груди, – она не простила мне развода. Того, что я сказал при разводе «да». Я видел тогда ее глаза. В них читалась надежда, что я буду умолять ее не разрушать нашу семью. Но этого не произошло. И мое «да» стало для нее огромным ударом. Но к тому времени я уже встретил тебя, Нэт. Однажды я навещал товарища в госпитале здесь, в Сайгоне, и увидел тебя. Вы с мадам Мари прошли мимо нас, и товарищ сказал, что ты – его лечащий врач. Сказал также, что ты просишься в действующие войска. Это ведь я подал рапорт, чтобы тебя определили к нам, Нэт. Командование мне поначалу отказало, сославшись на то, что ты женщина и к тому же француженка. Но я не сдавался. Я сразу почувствовал, что ты крепкий орешек. Навел справки, узнал, что ты четыре года провела в окопах той войны, сообщил об этом командованию в очередном рапорте-прошении. И добился-таки своего: руководство согласилось взять тебя к нам. Поняли, видно, мои начальники, что человек, проведший четыре года на передовой на Востоке, не станет ныть по пустякам. А их согласие я получил как раз перед отлетом во Флориду, на развод. Эллис-то думала, что я начну уговаривать ее восстановить былые отношения, искупать, так сказать, свою вину, которую она мне всегда навязывала. Она ведь считала рак моим наследственным заболеванием, раз от него умерла моя бабушка, и часто упрекала этим. Но при разводе я не сказал ей ни слова. Только «да» – и все. Думаю, Эллис сразу поняла, что я встретил другую женщину… Сними ты это мокрое платье, Нэт, я хочу видеть тебя обнаженной.

– Но ты пьян…

– Ты меня отрезвила.

– Сейчас, только дверь закрою. – Наталья отстранила его, поднялась. – Что за народ? Убежали и дверь нараспашку оставили… – Повернув ключ в дверном замке, подошла к окну. Опустила шторы. Зажгла настольную лампу на прикроватной тумбочке.

Том неотрывно наблюдал за ней, откровенно любуясь.

– Я очень хотел, чтобы ты приехала сюда. Именно сейчас, когда мне так хреново. Они хотели вызвать полицию, но я им сказал: позвоните лучше мисс де Голицин, моей жене. И телефон твой дал.

– Мог бы и сам позвонить. Я бы приехала.

– Я не хотел ничего объяснять тебе по телефону. Ты бы стала спрашивать, что да почему, и в результате не приехала бы, я уверен. Обиделась бы. Или послала бы куда подальше. Я тебя знаю.

Наталья подошла к кровати, повернулась к Тому спиной:

– Расстегни.

Приподнявшись на локте, он расстегнул молнию, и платье соскользнуло на пол. Наталья переступила через него и, подняв руки, вытащила шпильки из волос. Он обнял ее за талию, потянул к себе.

– Кстати, как ты узнал, что я приеду в черном платье?

– Ты мне когда-то сказала, что оно твое самое любимое и идет тебе больше других. Вот и догадался, что обязательно захочешь мне его показать.

– Подожди, догадливый ты мой, – она протянула руку к телефону. – Мне надо позвонить маме.

– Не сейчас, Нэт! – взмолился он.

– Она волнуется. А я обещала. И в отличие от некоторых привыкла держать свое слово.

– Ну ладно, сдаюсь, – Том шутливо вскинул руки, потом откинулся на подушку и снова закурил.

Наталья набрала знакомый номер.

– Мама, это я. Да, в «Шератоне». С Томом все в порядке. Уже в порядке, – она нахмурилась и погрозила ему кулаком, но он только усмехнулся. – Нет, сегодня уже вряд ли вернусь. Так что не жди. Завтра? Ну, если его не отзовут в дивизию. Я постараюсь, мама. Если будешь звонить Джилл, передай привет. Хорошо. Я тебя тоже люблю. Ой, мама, – вспомнила вдруг Наталья, – мне тут все платье залили… Да нет, водой всего лишь. Но высохнуть к утру оно не успеет. Поэтому привези мне, пожалуйста, в «Шератон» какую-нибудь одежду. Оставь у портье и попроси его утром принести мне в номер. Спасибо, мама.

– Даже не верится, что она тебе не родная мать, – снова привлек ее к себе Том.

– Для меня она самая настоящая мама, Том. Я ведь свою родную маму совсем не помню. Нас с Лизой воспитывала гувернантка, я тебе говорила. А мадам Мари заменила родных мам и мне, и Джилл.

– Значит, и мне станет родной, – покрыл нежными поцелуями ее плечо Том. – От такой знаменитой мамы, которая на короткой ноге с самим президентом, я бы тоже не отказался.

– Это не главное, Том. Главное, что она добрая и заботится о нас.

– Я понимаю.

Со стола спорхнула на пол какая-то бумажка.

– Да что ж это такое? – с нарочитым возмущением произнесла Наталья. – Почему в твоем номере все падает? – Она свесила руку с кровати, подняла бумагу, при свете ночника пробежала глазами по тексту. – Вот это да! – воскликнула и шлепнула Тома этой бумагой по щеке, дочитав до конца. – Тебе дали майора?! Ну какой же ты засранец, Том! Умудрился нажраться даже не по этому поводу, да еще и чуть не угодил в полицию!

– Поду-у-умаешь, – протянул Том, – повысили чуток в звании. И что с того? Это все мелочи жизни.

– Ничего себе мелочи!

– По сравнению с тобой, Нэт, с твоим телом…

– Ты завтра к моей маме пойдешь?

– Чтобы сообщить ей про майора?

– Нет. Чтобы наконец познакомиться.

– Нэт, дорогая, – состроил он жалобную физиономию, – а нельзя ли как-нибудь без этого официоза обойтись? Я ведь, если что, руки просить по правилам не умею.

– Я тебя не для того к мадам Мари веду, – фыркнула она.

– А для чего тогда?

– Просто мама волнуется, не зная, с кем я целыми неделями слоняюсь по джунглям. Хочет убедиться, можно ли на тебя положиться.

– А ты ей, конечно, сказала, что нельзя? – усмехнулся Том.

– Нет, я как раз сказала, что можно, – немного смутилась Наталья. – Причем всегда и во всем.

– Спасибо, док, – сказал он, осторожно укладывая ее на спину. – И вообще ты очень красивая, Нэт. Все, кого я знал прежде, просто серые мышки по сравнению с тобой.

– Так же говорил мне еще один человек…

– Их было много?

– Кого?

– Тех, кого ты любила.

– А кого я любила? – Наталья вздохнула и отвела взгляд. – На самом деле, только одного, сына мадам Мари. Того самого, который погиб в сорок третьем, сгорел в танке. И ведь знала-то его от силы неделю, а помнила – целых пятнадцать лет. Если не больше… Тебе это может показаться безумием, но я говорю правду, Том. После Штефана очень долго не могла смотреть ни на кого другого. Потом боль начала понемногу отступать, стихать…

– Ты и внешне похожа на мадам Мари. Как будто она и есть твоя настоящая мама.

– Вообще-то я похожа на свою бабушку, – слабо улыбнулась Наталья. – Которая в молодости, между прочим, слыла первой красавицей Петербурга. Еще того, царского Петербурга, в XIX веке. Среди бабушкиных родственников, кстати, были Эстергази, весьма близкое к австрийской короне семейство, так что не исключено, что в наших с мадам Мари жилах и впрямь течет одна кровь. Кстати, мадам Мари считает, что мужчины часто выбирают женщин, похожих на их матерей. Как, например, ее Штефан. Он тоже был помешан на маме, всех с ней сравнивал.

– А я свою маму не помню. – Том вздохнул и прилег рядом, не выпуская Наталью из объятий, и она чувствовала приятную тяжесть его руки на своей груди. – У нее с бабушкой отношения не заладились, и в итоге в домашнем альбоме не осталось ни одной маминой фотографии. Только фотографии отца. А маму бабушка отрезала со всех снимков ножницами. Считала, что мама захомутала ее сыночка, и всегда говорила, что она ему не пара. Потом, конечно, жалела об этом… Странно, но мне теперь кажется, что моя мама тоже была похожа на тебя, Нэт. Или – ты на нее. Это действительно странно, потому что раньше у меня таких мыслей не возникало. Даже по отношению к Эллис… – Он помолчал, лаская плечо Натальи, потом заговорил снова: – Ты знаешь, Нэт, когда мы вернулись на базу из последнего рейда, все в отряде только и говорили, как сильно хотят домой. А мне и сказать было нечего. Поскольку меня давно никто не ждет, и мой дом во Флориде стоит пустой. И я вдруг осознал, что мой дом теперь – там, где ты, док. Если ты меня впустишь, конечно…

Том хотел посмотреть Наталье в глаза, но она отвернулась. Потом, высвободившись из его объятий, встала, накрылась пледом, подошла к окну, отдернула штору.

– Мне некуда тебя впустить, Том, – сказала она наконец вздохнув. – У меня даже дома своего нет, пускай бы и пустого. Иностранка я без кола, без двора. В Париже квартиру снимаю. Она не моя, чужая. Конечно же мадам Мари постоянно предлагает мне переехать к ней и жить у нее, но я не хочу стеснять их с Джилл. Неловко как-то. Да и привыкла уже жить одна. Так что, Том, женщина я бездомная, – грустно улыбнулась Наталья, – и того уюта, о котором обычно мечтают мужчины, создать тебе не смогу. Мой дом – госпиталь да ряды коек с ранеными. И операции, операции, операции. Резать и зашивать, как говорит мадам Мари… – Неожиданно затрезвонил телефон, и Наталья испуганно повернулась к Тому: – Что, если звонят из твоей дивизии? Вдруг туда уже сообщили об устроенном тобой в баре погроме? Теперь, наверное, весь ущерб вычтут из твоего жалованья…

– Пусть вычитают. – Том снял трубку: – Майор Роджерс. Слушаю. Мисс Голицин? – он удивленно посмотрел на Наталью. – Да, здесь. Это тебя, Нэт.

– Меня?! – она удивилась не меньше Тома. Придерживая плед, подошла, приняла из его рук трубку. Он обнял ее ноги, и ей пришлось упереться свободной рукой ему в плечо, чтобы не упасть. – Я слушаю. Да, сэр, узнала. Это срочно? – Лицо ее помрачнело. – Да, да, я все поняла, сэр. Хорошо. Выезжаю.

– Кто это? – недовольно спросил Том и сдернул с Натальи плед. – Что ему от тебя надо?

– Это полковник Митчелл звонил, мой начальник, – ответила она, вернув трубку на место и снова накинув плед на плечи. – Мне надо срочно ехать в госпиталь. Привезли много раненых с какой-то реки, название я не расслышала. Прости, Том. Я же говорила, что не смогу дать тебе того, что ты хочешь. – Наталья наклонилась за платьем: – Черт, придется ехать в мокром. Ладно, там переоденусь.

– Ты надолго? – Том сел на постели, поймал ее руку, удерживая. – Я подожду.

– Боюсь, что очень надолго, Том. Я даже не уверена, – она вздохнула, – что завтрашняя встреча с мамой теперь состоится. Тебе лучше вернуться в дивизию, чтобы не болтаться тут по барам.

– Нэт, я хочу, чтоб ты знала, – он встал, обнял ее, привлек к себе, – что все эти твои разговоры о бытовой неустроенности меня не волнуют. Повторяю: мой дом теперь там, где ты. В госпитале, так в госпитале. Хоть на служебной койке. – Поцеловал ее волосы. – Когда эта война наконец закончится, мы с тобой уедем в Штаты. И у нас обязательно будет свой дом. В Чикаго или во Флориде. Где пожелаешь. Если захочешь, даже в твоем Париже. Все устроится, вот увидишь. И не переживай. Я тебя никому не отдам. – Снова зазвонил телефон, Наталья резко отстранилась, по щеке ее скатилась слеза. – Неймется твоему полковнику, – нахмурился Том и снял трубку. – Слушаю. Да, это Том. – Его брови удивленно выгнулись. – Натали? Да, она здесь. Да, мэм, сейчас она подойдет. – И шепнул, протянув трубку Наталье: – Это твоя мама звонит.

– Да, мама, слушаю. Что-то случилось? – Наталья старалась говорить спокойно. – Да, Митчелл меня нашел, я уже выезжаю. И тебе звонил? Что?! Но, мама, твои глаза… – произнесла она растерянно. – Зачем? Не нужно. Я сама… Уже сказала? Представляю, как они там все счастливы. Кому-то сильно повезло. Хорошо, я поняла. Спасибо, мама…

– Что она тебе сказала? – нетерпеливо спросил Том, взяв у Натальи трубку и положив ее на рычаг.

– Что поедет в госпиталь вместо меня. – Наталья смахнула слезы, но они упрямо катились вновь и вновь. – Мама хочет, чтобы я осталась с тобой. Считает, это важно для нас обоих. При этом у самой больное сердце и уже не очень хорошее зрение, почему она теперь и оперирует гораздо реже, чем раньше. Накануне мы целый день провели с ней в госпитале, осматривая раненых, но, несмотря на возраст и усталость, она вызвалась поехать сейчас вместо меня и уже объявила о своем решении полковнику Митчеллу. Тот конечно же счастлив. Еще бы! Мадам Мари – светило, авторитет, богиня! Каждое ее слово – закон, каждое действие – легенда. Второго такого доктора на свете просто нет. Ах, да, еще она обещала завезти мне сюда по пути одежду. Вот видишь, Том, у меня самая настоящая мама! И самая лучшая. Никто другой не сделал для меня столько, сколько она.

– Вижу и верю, – он снова обнял ее, поцеловал в висок. – И тоже думаю, что кому-то там, на госпитальной койке, сегодня очень повезло. Хотя как док ты ничуть не хуже своей мамы. Я так считаю. Но я страшно рад, что ты никуда сейчас не поедешь. – Он взял из рук Натальи мокрое платье, бросил его на кресло. – Оно теперь лишнее. – Поднял на руки, бережно опустил на кровать. – Раз даже твоя мама хочет, чтобы мы провели день вместе, то чего мы ждем, Нэт? – спросил он, наклонившись над ней. – Я больше не хочу ждать. И спать тебе не позволю, даже не надейся.

– Если бы я надеялась, то не приехала бы, Том, – Наталья обняла его за плечи, он приник к ее губам страстным поцелуем.

Открылась форточка, подул прохладный ночной ветер. Прожженная сигаретой фотография светловолосой женщины слетела со стола и плавно спикировала на край постели. Том смахнул ее на пол.