Дождь стучал в стекло. Ветер шевелил круглые листья пальм и раскачивал желтые плоды манго на раскидистом дереве под окном. Наталья села в кресло напротив Маренн.

– Мама, это было что-то невероятное! – эмоционально произнесла она. – Я думала, капитан Фаррис угробит всех, в том числе и меня! Не понимаю, как он планировал операцию, если мы угодили в ловушку, из которой едва выбрались?! По-моему, в голове у него один футбол. Пока летели к зоне высадки, он всю дорогу обсуждал со своим сержантом, кто куда бил и кто кому забил. До ВК ему и дела не было… Том не звонил?

– Нет, – Маренн подошла к окну, опустила прозрачную занавеску. – С какой стати он будет звонить мне? Наверное, ждет, когда ты вернешься.

– Тогда сама сейчас позвоню, – Наталья наклонилась к телефону. – Чтобы не выговоривал мне потом за запоздалый звонок.

Маренн улыбнулась, опустилась в кресло, закурила сигарету.

Наталья набрала знакомый номер.

– Соедините меня с майором Роджерсом, пожалуйста, – попросила она.

– Одну минуту, мэм.

Последовала небольшая пауза, а затем вместо голоса Тома в трубке раздался голос лейтенанта Тобермана.

– Приветствую, мэм! К сожалению, Тома сейчас нет на базе, – сообщил он. – Отправился вчера на секретное задание.

– Один?! – не поверила она своим ушам.

– Никак нет, мэм. С Джонсом и Скрыпником, – ответил Тоберман. – Большего я вам не могу сказать, мэм, поскольку подробностей и сам не знаю.

– Известно, когда они вернутся?

– Согласно приказу ушли на два дня. Значит, завтра должны вернуться. За ними пошлют вертолет.

– Хорошо, я перезвоню. Благодарю, лейтенант.

– Вы приедете, мэм?

– Да, конечно.

– Мы ждем вас, мэм. Уже наслышаны о ваших приключениях с Фаррисом, – засмеялся Тоберман. – Том сказал, что никуда больше вас не отпустит.

– Да я и сама теперь от вас ни ногой, – улыбнулась Наталья и попрощалась: – До встречи, Тоберман.

– До встречи, мэм.

Она повесила трубку.

– Его нет в части? – догадалась Маренн.

– Ушел с двумя солдатами на какое-то секретное задание. – Наталья сосредоточенно уставилась в невидимую точку перед собой. – И наверняка уже знал об этом, когда я улетала в «Рентген» с Фаррисом. Но ничего не сказал мне. Не предупредил, что его не будет, когда я вернусь, – она обиженно вскинула голову, голос ее дрогнул.

– Ты как ребенок, Натали, ей-богу, – Маренн встала, подошла к ней, положила руку на плечо. – Это же секретное задание, ты сама сказала! Следовательно, знать о нем никто ничего не должен. Даже члены собственного отряда.

– А если…

– Даже не думай об этом! – строго произнесла Маренн, догадавшись, что Натали боится возможной гибели Тома. – Наверняка Том не впервые выполняет подобные задания. И до сих пор, как видишь, успешно с ними справлялся. Если не станешь излишне накручивать себя, то и на сей раз все обойдется. Не сто́ит тревожить фортуну. Она любит, чтобы к ней относились холодно. Иначе потеет, – улыбнулась Маренн. – Поверь, Натали, я знаю все приметы на этот счет. Так что иди-ка ты пока к пациентам и займись тем парнем, у которого ранение брюшной полости. Как, напомни, его фамилия?

– Сержант Симпсон, – машинально ответила Наталья, думая о своем.

– Это его брат сидит внизу? – Маренн настойчиво отвлекала ее от грустных мыслей. Наталья молча кивнула. – Отправь его в отель. А еще лучше – обратно в часть. Скажи, что никакой угрозы для жизни брата уже не существует, что все идет по плану.

– Ты действительно считаешь, что угроза миновала? – со скрипом, но Наталья возвращалась-таки в рабочее состояние. – Мне кажется, в полевых условиях я не смогла остановить воспаление, и перитонита теперь не избежать.

– Это тебе только кажется, дорогая, – успокоила ее Маренн. – Повреждения кишечника, по счастью, удалось избежать, инфекция его не затронула. Само воспаление блокировано антибиотиками. Операцию ты провела отлично. Шов не воспален, я проверяла сегодня. Так что теперь – только терапия. Терпеливая и настойчивая борьба с заражением до полного его истребления. Никаких осложнений у сержанта не наблюдается, и это хорошо. Так что возвращайся к пациентам, а я постараюсь выяснить что-нибудь о Томе по своим каналам. – Она наклонилась, поцеловала Натали в лоб и улыбнулась: – Вот уж никогда не думала, что ты влюбишься в американца.

– Я и сама себе удивляюсь, мама, – призналась Наталья. – Потому и не готова пока к серьезным отношениям. Временами мне хочется сбежать отсюда. Вернее, от Тома…

– Вот этого делать как раз не нужно. Я знаю, девочка моя, – Маренн присела рядом, – что ты просто боишься впустить кого-то в свою жизнь. Этот комплекс недоверия выработался у тебя от прежней, советской жизни. Но надо научиться слушать свое сердце, доверять ему. Если есть взаимное чувство и желание быть вместе, все остальное со временем наладится. Вам с Томом ничто не мешает соединиться, а это, поверь, большая редкость в нашей жизни. Детей у него нет, бывшей жены теперь – тоже. Нет даже родителей, которые по каким-либо причинам могли бы воспрепятствовать вашему браку. Никого нет! Только ты. А этого больше чем достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно.

– К сожалению, есть еще Вьетконг, мама.

– Ну, с вьетконговцами работает не один только Том, – рассмеялась Маренн. – Тут ими целая армия занята. И рано или поздно эта война обязательно закончится. Независимо от того, получит ли Южный Вьетнам независимость или нет, соединится он с Северным или нет. Для нас с тобой главное – чтобы как можно больше наших солдат и офицеров вернулись домой живыми и, желательно, еще и невредимыми. В том числе Том. А уж политики пусть себе потом торгуются дальше, нас их дела не должны касаться.

– Ты теперь называешь американцев «нашими»? – изумленно взглянула на нее Наталья.

– А что мне остается, – Маренн с улыбкой поднесла палец к звездам на своем воротнике, – если сам президент Эйзенхауэр призвал меня на службу? Впрочем, – она вздохнула, – американцы и раньше были мне весьма близки. Я ведь, если помнишь, более десяти лет прожила в Чикаго. И именно там получила образование, досконально освоила свою нынешнюю профессию. Да и американскую фамилию я носила, пожалуй, большую часть своей жизни. Из-за чего в Третьем рейхе многие недоброжелатели даже называли меня «Американкой». К тому же я удочерила осиротевшую американскую девочку Джилл. Так что, Натали, с Америкой меня связывает очень многое. Впрочем, как и с Англией. О Франции, Германии и Австрии уже молчу.

– Тебе выпала очень интересная жизнь, мама, – прижалась Наталья к Маренн.

– У тебя теперь тоже ничуть не скучнее, – Маренн погладила ее по волосам. – Только вот не знаю, хорошо ли это. К сожалению, за прошедшие почти полвека, начиная с четырнадцатого года, то есть с Первой мировой войны, я так и не нашла ответа на этот вопрос. И до сих пор не знаю, хорошо ли сложилась моя жизнь или надо было жить по-другому. Так, как большинство женщин.

– Мама! – всплеснула руками Наталья. – Как ты можешь говорить о себе такое?! Чья же еще жизнь заслуживает большего уважения и восхищения, если не твоя?!

– Со временем ты тоже задашь себе такой вопрос, Натали, – грустно произнесла Маренн. – Просто пока ты еще слишком молода для него. Ты влюблена, вокруг много мужчин, которые стреляют, запускают ракеты, швыряются напалмом… Все это невольно завораживает.

– Мама, ты забываешь, что я уже видела войну! И там стреляли не меньше.

– Но там ты чувствовала себя чужой, насколько я помню. А здесь все свои. И твои усилия принимаются здесь с должными почтением и уважением, без былых подозрений. Ладно, иди к своим подопечным, – добавила она уже с улыбкой. – Они ведь все тебя ждут, все смотрят на тебя влюбленными глазами. Когда-то Йохен говорил мне, что из-за такого обилия мужского внимания можно сойти с ума от ревности. Целый госпиталь влюблен только в тебя! Том еще не осознал этой опасности?

– Нет, наверное. Со мной, во всяком случае, ни разу на эту тему не говорил.

– Просто его пока отвлекает Вьетконг. Но скоро, поверь, и он сообразит, что целый госпиталь морпехов и десантников, неотрывно наблюдающих за каждым твоим шагом и требующих твоего внимания, – серьезное испытание для чувств.

– Мама, ты же знаешь, я никому не даю повода.

– Я тоже не давала. Однако выговоры между тем получала регулярно. Не от начальства. От тех мужчин, которых любила.

– Но ведь это лишь подчеркнет, что он ко мне неравнодушен!

– Вот ты сначала выслушай хотя бы один подобный упрек, – засмеялась Маренн, – а потом поделишься со мной, понравился он тебе или нет.