Она вышла на террасу первой, облокотилась на перила. Внизу шуршала река. Начал накрапывать накваканный лягушками дождь. Том подошел, встал рядом, закурил сигарету. Пьян он не был, Маренн сразу поняла это. Скорее очень расстроен. Хотя и старательно скрывал это.

– Я вас слушаю, мэм.

– Позвольте и мне сигарету, майор, – попросила она, чтобы слегка разрядить обстановку.

– Угощайтесь, мэм, – он протянул ей пачку «Кэмэл», заметно смутившись. – Просто не думал, что вы курите. Нэт не курит.

– Да, Натали не курит, – Маренн взяла сигарету, Том чиркнул зажигалкой, она закурила. – Не может привыкнуть к дыму. А мы с Джилл, напротив, не можем отвыкнуть. Еще с той войны. Вот такое противоречие в нашей семье, – она улыбнулась.

– Говорят, курить вредно. Для здоровья, – он посмотрел на нее с явным интересом.

– Вас интересует, майор, что я отвечу, как врач? Да еще с высококлассной репутацией? – Он молча кивнул. – Тогда я скажу вам, что пить и курить, конечно, вредно. И вы, разумеется, можете больше не пить и не курить. Никогда. Возможно, вам даже покажется, что вы проживете дольше. Но это только покажется, майор. На самом деле ваша жизнь просто станет скучнее, и только. Люди умирают не от курения и выпивки, майор.

– От чего же, мэм?

– О, это долгий разговор, майор. Длиною в жизнь. Жизнь каждого отдельного человека. Однотипных причин здесь практически не бывает. Смерть, как и рождение, строго индивидуальна.

– Не думаю, что все врачи охотно согласятся с вами, – Том покачал головой, улыбнулся.

– Но далеко не все врачи и лечат так, как я. Я очень многое узнала о человеке на этих двух войнах, майор, – призналась Маренн. – Принимая пациентов в клинике, такого не узнаешь. Равно как не научишься лечить профессионально.

– Я понял вашу мысль, мэм. Точно так же нельзя, сидя в каком-нибудь офисе, узнать, чего ты стоишь в действительности. Это можно узнать только на войне. Во Вьетнаме, например. Или – в Арденнах, где я воевал добровольцем с пятнадцати лет. Просто приписал себе несколько годков и сбежал из дома на войну.

– Вы воевали в Арденнах, майор? – теперь уже Маренн посмотрела на собеседника с повышенным интересом. – Я ведь тоже там была. Только на другой стороне.

– Я знаю, мэм. Нэт рассказывала. Вы пришли поговорить со мной о ней? – Том смотрел прямо перед собой, в его голосе она почувствовала нарастающее напряжение. – Тогда лучше не тратьте время, мэм. Я просто не хочу быть чьей-то тенью, – продолжил он с откровенной горечью, – служить повторением ее прежних чувств к кому-то другому.

– Нельзя быть тенью тени, – мягко возразила Маренн. – Именно об этом я и пришла вам сказать. И тень в данном случае – не вы, Том. Тень – мой сын Штефан.

– Я не понял вас, мэм, – он взглянул на нее, и она прочла в его глазах невыразимую грусть.

– Я и сама не сразу поняла это, – ответила Маренн, не отводя взгляда. – А теперь знаю точно: мой сын для Натали – всего лишь фантазия, которую она придумала себе от одиночества на родине, в ужасной России. Да, в сорок втором году они действительно провели несколько дней вместе. Но потом он погиб. А она видела, как это произошло. С тех пор Штефан стал для Натали как бы единственной опорой в борьбе за собственную личность, в борьбе за выживание. Чтобы не уподобиться другим, чтобы не сломаться. И постепенно это вошло у нее в привычку. Стало как бы ее вторым «Я». Она придумала себе Штефана таким, каким хотела бы его знать и видеть, а я не решилась ее переубедить. Напрасно, конечно, – вздохнула Маренн. – Просто я надеялась, что за меня это сделает сама жизнь, не хотела причинять Натали боль разочарования. На самом деле мой сын был далеко не таким, каким она нарисовала его в своих фантазиях. Штефан был совершенно другим человеком, просто Натали так и не узнала этого. Признаться, Том, я даже не уверена, что сам Штефан питал к ней взаимные чувства и долго помнил о ней после расставания. Так что ваша ревность абсолютно беспочвенна. Как можно ревновать к фантазии? К выдумке? Повторяю: Натали придумала себе Штефана! В шестнадцать лет, после нескольких торопливых объятий и пары поцелуев на прощание, девочка сотворила из первого встреченного ею мужчины бога, кумира, и теперь страдает от этого. Вы же мужественный человек, Том! Вы боевой командир. Не станете же вы ревновать Натали к ее фантазии?! Она не хочет допускать никого в свою реальную жизнь из-за страха!

– Она меня боится?

– Не вас, Том. Себя. Натали привыкла жить в страхе. Она впитала его с молоком родной матери еще там, в той стране, откуда приехала. Однако, несмотря на врожденный страх, она совершила невозможное: за довольно короткий срок освоила труднейшую специальность и заняла достойное место в новой и чужой для нее стране. Она добилась авторитета сама, я уже не помогала ей в этом. Сами посудите: не могу же я оперировать за нее и вместо нее! Нет, Натали достигла высот в профессии сама, без моей помощи. Постепенно ее заметили, зауважали. Она обрела в медицине собственное имя и очень боится его потерять. Но больше всего, как я понимаю, Натали боится другого. – Маренн вздохнула. – Она боится, что любой мужчина из реальной жизни окажется хуже того, которого она создала в своих фантазиях. Она попросту боится принять реальность, впустить ее в свою жизнь. Я вас очень прошу, Том, – продолжила она после почти минутного молчания, – не рубите сплеча! Проявите снисходительность к ее слабости. Запомните: у тени нет тени! А сама тень со временем растает, уверяю вас. Вы даже и не заметите, место тени займет наконец настоящая жизнь. Надо только проявить чуточку терпения. Если, конечно, ваши отношения с Натали важны для вас…

– Она мне нравится. Я ее люблю, мэм. Но…

– Я знаю вашу историю, майор. Знаю и о бывшей жене, и безвременном уходе маленького Робби. Я вам искренне сочувствую, Том.

– Натали рассказала?

– Да. Они с Джилл рассказывают мне обо всем, у них нет от меня секретов. Хотя сама я ни о чем их не расспрашиваю. Просто они доверяют мне, и я рада этому. Они ведь обе – не родные мои дочери, но теперь нам всем троим это кажется странным: настолько мы любим друг друга.

– Вас невозможно не любить, мэм, – Том снова внимательно посмотрел на Маренн. – Нэт говорила, что на Окинаве молодые морпехи от вас без ума. И я их хорошо понимаю. Нэт очень похожа на вас, тоже красивая, как и вы. Но в вас есть еще что-то…

– Мне скоро пойдет седьмой десяток, майор. Поберегите комплименты для Натали, – немного смутилась Маренн. – Между прочим, мне, как и Натали, тоже всегда было очень трудно открыто говорить о своих чувствах. Из-за этого я потеряла в жизни многих важных для себя мужчин. И чуть было не потеряла последнего. К счастью, он сам, еще в сорок четвертом году на Балатоне, сообразил, что не стоит ждать от меня признаний и объяснений в любви. Лучше самому сделать это и… услышать ответ. И – поверить. Так что Натали, Том, похожа на меня не только внешне. А дальше уж сами, надеюсь, сообразите, как вести себя с ней. Я ведь пришла попросить вас именно об этом.

– Мужчины часто выбирают женщин, похожих на их матерей…

– Да, наверное, для моего Штефана так все и было. Хотя я могу только предполагать: в отличие от моих девочек он нечасто со мной откровененничал. А теперь уж и подавно ничего не расскажет. Никогда… – Маренн снова горько вздохнула. Но тотчас встрепенулась: – Ну так что, майор? Может, не будем терять времени и прямо сейчас вернемся в госпиталь леди Клементины, к Натали? Не уверена, что она ожидает увидеть вас, но думаю, вам есть резон встретиться и объясниться еще до очередного совместного рейда.

– Вы правы, мэм, – Том затушил сигарету. – Я готов. Хорошо иметь такую маму, как вы, – он взглянул на нее с неподдельным восхищением. – Наверное, все ваши знакомые мужчины хотят, чтобы вы жили вечно, мэм.

– Я же просила, майор: приберегите комплименты для Натали, – мягко упрекнула его Маренн. – Идемте, я проведу вас в госпиталь, – направилась она к выходу. – А сама потом поеду в миссию Красного Креста, чтобы не мешать вам…