Я открыл входную дверь. Вода хлынула на ступеньки. Внутри Лу подпрыгивал на границе зловонной лужи, в которой плавала какая-то грязь, тампоны, туалетная бумага, гнилые листья и невесть что еще.

– Ты не мог это сделать, я верю, – сказал я Лу. От вони меня едва не вывернуло наизнанку. – Но имей хотя бы совесть и не веселись так откровенно.

В ломе прорвало старую канализацию. Я с трудом добрался до ванной и обнаружил источник всей этой мерзости. Она вытекала из душевого стока.

Каким-то образом протекла старая канализация снаружи, соединявшаяся с трубой у меня в ванной, и теперь сточные воды в буквальном смысле грозили меня затопить. Если не считать случая в глубоком детстве, когда чайка нагадила мне прямо в открытый рот, это было самое мерзкое и отвратительное, что я когда-либо испытывал.

Домовладелец не ответил на мой звонок. Он никогда не отвечал. Я оставил сообщение, в котором были слова «департамент здравоохранения», «сантехник», «судебный иск», «желудочные бактерии», «дерьмо», а также некоторые эпитеты, которые нельзя привести в книге.

Он перезвонил через пять минут.

Эта квартира была забавным местом. Здесь я закончил первую книгу и написал половину второй, тоже в соавторстве с Нэнси Баер, под заголовком «Вожак стаи», о том, как важно для собаки ощущать главенство. Наш агент сумел довольно быстро продать и ее тоже, так что я внезапно начал зарабатывать писательским трудом.

Однако протекающие трубы, старая проводка, пьяные ссоры, ночные гулянки и вопли соседей мне изрядно надоели. После захода солнца на улице появлялись торговцы наркотиками и прочая братия, так что честному человеку невозможно было спокойно пройти. Для мемуаров это было, разумеется, довольно живописно, но для повседневной жизни тихого человека с собакой – несколько чересчур, и я стал подыскивать новое место.

Какое-то время я вел совершенно монашеский образ жизни, проводя вечера со своей собакой. Потом полгода длился мой роман с красоткой из Портленда, с которой мы познакомились в клубе. Все закончилось, когда она призналась, что одновременно встречается с пожилым дантистом в Лос-Анджелесе, к которому она летает первым классом, вымогает у него подарки, наслаждается роскошью, а потом возвращается ко мне в Портленд и получает все то, чего ей, видимо, не мог дать стареющий дантист.

Мы с Лу много работали. Я воспитал, должно быть, тысячи собак, так что под конец все они начали сливаться в одного многоголового пса. «Спокойной ночи!» – кричал я ему в окно каждый вечер, и Лу тоненько подвывал у меня за спиной.

В академии на большой лужайке мы завели овец и стали пускать к ним собак. Некоторым это нравилось, другим не очень. Были и такие, которых приходилось уводить как можно скорее, пока овцы еще целы. Увы, но среди них оказался и Лу.

Он всегда был охотником и зорко отслеживал любую белку, хорька или хомяка, попадающего в поле зрения – любого зверька, который подходил под определение еды. Я приучил его сдерживать охотничьи инстинкты, но овцы, вероятно, затрагивали какие-то слишком глубинные струны.

В римской армии ротвейлеры охраняли овец на длительных переходах, и немецкие овчарки тоже признанные пастухи, так что я надеялся, Лу унаследовал все правильные гены. И поначалу, когда мы выпускали его к овцам, он отлично себя вел. Быстрота, скорость реакции и ловкость позволяли ему быть отличной пастушьей собакой. Он не позволял им разбегаться, заставлял сбиваться вместе, за этим было весело наблюдать.

Однако в рацион Лу всегда входила ягнятина, иногда даже сырая. Он обожал этот вкус, и спустя пару дней, как он впервые увидел овец, в голове у него что-то щелкнуло. Он понял, что вокруг неисчерпаемый источник еды, и вместо того, чтобы пасти овец, он принялся их кусать. Сильно. Так, чтобы отгрызть кусок.

Так завершилась короткая пастушья карьера Лу. Это было единственное, с чем он не справился. Но с учетом того, каким хищником Лу был в детстве, ничего удивительного, что овец он воспринимал как огромные мешки с собачьим кормом.

Лу всегда тремя лапами стоял в моем мире, но четвертой – где-то еще. Порой, когда он носился по лесу или замечал на тропинке оленя или енота за изгородью, я видел эту четвертую лапу, и я очень дорожил тем, что Лу – такой, как он есть.

Единственное хорошее, что мне оставила на память о себе красотка из Портленда, была любовь к живой музыке. По выходным я стал ходить по клубам и слушать блюз, который в ту пору играли повсюду. Любители музыки переходили вечерами из одного клуба в другой, общались, выпивали, слушали разных исполнителей и танцевали до упаду В одном из таких клубов я и познакомился с Никки, которая вернула мне веру в женщин и подарила Лу дом на ближайшие пять лет.

– Ты всю ночь собираешься стоять с этой банкой? – спросила она, пританцовывая. Рядом были ее друзья, а на сцене играл коллектив, в котором выступал ее муж. Я жался в углу, как подросток, тогда как они резвились на танцполе, залитом пивом.

– Нет, наверное. – Я принял приглашение, влился в толпу и стал развлекаться, как мог. Никки была миниатюрной, забавной и очаровательной – а также, как я вскоре выяснил, замужней матерью двух сыновей. Но она не могла смотреть спокойно, как кто-то рядом дуется и изнывает от смущения, когда она пляшет, веселится.

Так я познакомился с Никки и ее компанией, не пропускавшей ни одной музыкальной вечеринки по выходным. Ее муж (которого, как и меня, звали Стивом) играл на гитаре и пел в группе, которую основал еще в колледже, и хотя ему было уже за тридцать, он по-прежнему выступал по всему городу бесплатно, просто ради удовольствия.

Мне было с ними весело, я танцевал, пока не отвалились ноги, а рубашка не промокла от пота. Целый год я провел в пустых сожалениях и страданиях и наконец-то вернулся к жизни.

Каждый лень я возвращался в квартиру, где пахло как на унавоженном поле в июле. Хотя домовладелец починил трубы и оплатил уборку, вонь пропитала полы и стены, и избавиться от нее было невозможно.

Пока я вычитывал свою первую книгу «Как выбрать собаку» (до публикации оставалось еще девять месяцев на тот момент), я начал прорабатывать замысел следующей – «Вожак стаи». Мы с Нэнси Баер очень старались, чтобы эта книга стала лучшей из всего, что было когда-либо написано на тему лидерства у собак. Чтобы сэкономить, она сама подготовила все иллюстрации по породам. Моей работой было детально продумать общую схему и каждую главу в отдельности. Это стало моим принципом и в дальнейшем: я всегда знал, вплоть до абзаца, о чем я буду писать.

Каждый вечер мы с Лу сидели в нашей дурно пахнущей квартире. Я писал, а он грыз косточку или сидел с Генри во дворе. После того как Лу задержал насильника, они стали лучшими друзьями. Подружка Генри, Маргарет, куда-то подевалась, и он очень горевал по этому поводу. Но говорить о ней вслух он не хотел, и я старался не затрагивать эту тему.

Лу развлекал Генри и не позволял ему впасть в депрессию. Я невольно вспоминал, глядя на них, как мы с Лу ходили в дом престарелых – там он мог пробудить ребенка в сердце даже самых больных и старых, заставить их смеяться, радоваться и вспоминать.

– Знаешь, почему я бы никогда в жизни не украл эту собаку? – спросил Генри как-то вечером, делясь с нами чипсами.

– Нет. Почему?

– Потому что я его люблю, вот почему, – рявкнул он таким тоном, будто я в нем усомнился. – И потому что Маргарет его любит. Я люблю Маргарет больше жизни, больше всех на свете, и ничего для нее сделать не смог. Так как бы я заботился о такой собаке?

Он расплакался. Я принес две банки пива и теннисный мячик. Мячик я кинул Лу, пиво вручил Генри и заговорил с ним про бейсбол. Так же мы сидели много лет назад с Джоном, он тоже был одинок, и у него была больная жена, он любил собак и бейсбол и не знал, что ему делать дальше.

Каждый совет, каждая команда, каждое действие, о котором я пишу, – все это сперва было проверено на Лу. Он был моим испытательным полигоном, благодаря этому у него появился богатый словарный запас и активно развивалось мышление.

Посмотрите на список слов, приведенный ниже. Я уверен, что это далеко не все, многого я не вспомнил, однако и этого достаточно, чтобы вы могли понять, как много он знал. И для большинства этих слов имелся еще особый жест, так что на самом деле он помнил вдвое больше команд. Также Лу знал названия мест и имена двух-трех десятков людей и собак. Если назвать имя того, кто ему нравился, он начинал бегать по лому и искать.

СПИСОК СЛОВ, КОТОРЫЕ ЗНАЛ ЛУ

апорт

бампер

барьер

бежать

белка

брать

бросать

быстро

веревка

включить

вниз

внутри

возвращаться

вокруг

выключить

гулять

давать

далеко

держать

дом

есть

ждать

залезать

игрушка

искать

к ноге

ключи

ковер

копать

кость

котенок

кровать

крутиться

кувырок

лаять

лизать

ловить

Лу

макароны

машина

медленно

место

миска

мягко

мясо

мяч

назад

найти

нести

нет

обнимать

овца

открывать

охранять

палка

парк

перейти

печенье

пиво

пища

плавать

поводок

под

подходить

подъем

ползти

привязать

пригнуться

принести

приходить

просить

расчесывать

рычать

рядом

слева

смотреть

снаружи

справа

спуск

стоять

танцевать

тащить

тихо

трогать

тянуть

уйти

хорошо

целовать

через

чесать

чокнутый пес

шина

Рабочие собаки имеют преимущество перед обычными домашними питомцами в том, что касается развития способностей и большого словарного запаса. Они оказываются в самом разном окружении, выполняют сложные действия и вынуждены многому учиться. Лу был такой рабочей собакой, за шестнадцать лет он поучаствовал в реабилитации тысяч собак, в написании шестнадцати книг, обучении сотен ребятишек, в развлечении пожилых людей и поимке четверых преступников. Такой жизненный опыт создает сложное ассоциативное повеление и навыки.

Словарный запас Лу был велик. Но правда в том, что собаки вообще понимают куда больше слов, чем думают их хозяева, особенно когда те сочетаются с действиями. Вы говорите: «Где мои ключи?» – прежде чем выйти из лома, или: «Почта пришла», проверяя ящик. Повторяемость – ключ к осмыслению и запоминанию. По всей вероятности, на самом деле словарный запас Лу был еще богаче, но я не знал всего, что знает он. Мне нравится думать об этом.

Салли была крупной женщиной, которая любила мелких собак. Она пришла в академию вскоре после меня, сперва как ученица, а затем стала полноправным инструктором. У нее был бишон-фризе по кличке Оливер – крохотный комок белоснежной шерсти, которого Лу принимал за пищащую игрушку. Мне он очень нравился.

Салли мне тоже сразу понравилась, а вот Лу почему-то нет, по крайней мере, не с первого дня. и это стоило ему мужского достоинства.

Я довольно долго ждал, прежде чем лишить Лу самого дорогого. Он вел себя так прилично, что это казалось излишним. Но, пробыв в академии какое-то время, он стал проявлять все признаки того, что время пришло: оставлял метки в помещении, где привязывали других собак, нападал на овец, отнимал чужие игрушки – все это постепенно нарастало.

Как-то раз я оставил Лу привязанным к ручке двери, ведущей в тренерскую комнату Салли зашла, когда он грыз косточку, и когда она попыталась его погладить, он на нее зарычал, показывая клыки. Прежде он делал так с собаками, но с людьми никогда – разве что в самый первый месяц нашей совместной жизни. И неважно, что Салли была крупной женщиной, и он ее плохо знал; ему не полагалось рычать на людей, разве что кто-то вздумал бы напасть на него или на меня с топором.

– Поучи его. – Я протянул Салли поволок.

– Запросто.

Я позволил ей несколько дней поработать с Лу, чтобы избавить его от собственнического повеления в отношении еды. Он все хорошо понял. После этого я записал его к ветеринару. Прежняя жизнь подошла к концу, Лу предстояло стать евнухом.

При кастрации четырехлетнего пса для него мало что меняется. Он постепенно прекращает метить территорию и снижает агрессивность в отношении других кобелей. Он может набрать вес, если за этим не проследить. Но в четыре года характер собаки уже сформирован, все положительные и отрицательные привычки уже закреплены, и это не поменяется.

Есть ли у меня сожаления? Когда я думаю об этом, то жалею, что не заморозил его сперму до кастрации. Да, такие одаренные собаки, как Лу, должны передавать свои гены, несмотря на то, что они являются метисами и заводчики настроены против них. Да, бессмысленное разведение собак ради пустого удовольствия или наживы – это плохо, от этого следует отказаться, как и от производства на свет нежеланных щенков. Но если пес обладает идеальным характером, интеллектом и внешностью, как Лу, он должен приносить потомство.

Чистота породы не гарантирует ее совершенства, поверьте. При разведении собак основную роль должен играть темперамент, разумность и здоровье. Плодить щенков, исходя лишь из надуманных критериев эстетики, – это бессмысленная лань традиции, и ничего больше.

Я занимался дрессировкой тысяч собак и помню лишь самых выдающихся. Этот список довольно короткий, и Лу возглавляет его с большим отрывом. Среди этих собак были и чистокровные, и дворняги. Большинство из них так и не оставили потомства. И разве это правильно?

Энн Гордон держала агентство «Животные для сцены», поставлявшее дрессированных животных на телевидение, для фильмов и фотографий. Она регулярно заезжала в академию, чтобы купить у нас собачий корм. Иногда она приезжала не на машине, а верхом на Барри, удивительно красивом мерине кофейного цвета. Я подходил к воротам с очередной собакой и обнаруживал там ее. Собака при мне замирала в недоумении: «Ого, какая громадная псина!» После чего лошадь, задрав хвост, оставляла гору навоза, и собака впадала в полный экстаз.

Энн могла научить паука танцевать тарантеллу. Она была профессионалом голливудского уровня и работала во многих очень известных фильмах и телесериалах.

Я учил собак расслабляться и хорошо себя вести. Энн обучала собак, кошек, енотов, птиц, волков, медведей, лис, мышей – любых животных, каких только можно себе представить, – выполнять любое указанное действие в нужный момент. Мне нужно было разбираться в поведении собак, но она знала гораздо больше. Это был совсем иной подход, который меня завораживал. Именно это привело к тому, что я заинтересовался кошками, а также начал обучать Лу и других собак сложным последовательностям действий.

У Энн я обучился основам дрессуры кошек. Поразительно, как многого она могла добиться, если кошка была «правильной». Ее кошки делали то же, что и собаки: по команде садились, ложились, подходили, мяукали. Нужно было только взять доверчивого, мотивированного кота и постоянно стимулировать желаемое поведение подкормкой.

– Может, напишем книгу, как обучать котов? – спросила она меня как-то раз.

– Не уверен. Кошатники, они такие…

– Знаю, знаю. Но мне кажется, книжка про кошачьи фокусы могла бы пользоваться успехом. Никто такого не делал, и в любом случае кошку невозможно заставить делать то, чего она не хочет. – С этими словами она протянула руку к своей полосатой любимице, и та вытянула лапу и замяукала в ответ. Энн вознаградила ее ложечкой мясного детского питания.

– Я поговорю с Тони. Может, что-то и выгорит.

До этого мой агент продала две заявки на книги в рекордный срок. И она тоже быстро превратилась в заядлую собачницу, завела себе грейхаунда и джек-рассел терьера. Тони была очень экспрессивной, с широкой улыбкой и копной вьющихся темных волос. Она всегда говорила то, что думала, громко смеялась и не смягчала выражений.

– Напиши хороший синопсис, и я посмотрю, что из этого получится, – сказала она. – Есть у меня одна идея. Хотя это будет непросто: кошатники – народ особый.

Мы с Энн набросали задумку книги, в которой хотели рассказать хозяевам кошек, как обучить своих питомцев простейшим трюкам. В своем синопсисе мы постарались сыграть на давнишней вражде между кото– и собаковладельцами: ведь если кошек можно научить выполнять те же команды, что и собак, значит, они ничуть не глупее! И неважно, правда это или нет: наша идея могла понравиться воинственным кошатникам, которые устали доказывать, как умны их любимцы.

Мы отправили готовый синопсис Тони и стали дальше заниматься своими делами. Я писал «Вожака стаи», вычитывал «Как выбрать собаку», целыми днями занимался с чужими псами и искал новое жилье. Энн разъезжала по побережью с одних съемок на другие. У нас было много дел.

А потом стало еще больше.

– Я получила предложение, – сообщила мне Тони.

– Ты шутишь.

– Большое издательство. Больше никто не заинтересовался, так что надо соглашаться, я считаю. Не каждый день у начинающего автора берут третью книгу когда первые две еще не вышли. Я назвала им Энн как основного автора, а ты будешь делать всю черновую работу В рекламной компании ей придется поработать лицом.

– С ума сойти.

– Ага. Надеюсь, ты справишься, приятель.

Три книги одновременно, и все это благодаря работе, которую мне помог заполучить Лу.

А вот для Никки тем временем настал период неудач. Они с мужем рассорились и решили какое-то время пожить порознь. Он остался дома, а она забрала детей и младшую сестру и отправилась через всю страну на взятом внаем фургончике. Их путешествие продлилось добрых два месяца и оказалось незабываемым, особенно для прокатной конторы.

– Я тут искала себе новую квартиру, Стиви, – сообщила мне Салли. Она всегда называла меня так, и я не возражал.

– Нашла что-нибудь?

– Нет, зато обнаружила симпатичную квартирку у парка Магнуссона. Мне она будет мала, а вот вам с Лу – в самый раз.

– Да ну?

– Одна спальня, парковка, кладовая, внутренний дворик и бассейн с джакузи.

– И сколько это стоит?

– Четыреста семьдесят пять баксов.

– Быть не может.

– Ядовито-зеленая мебель, и владелец ничего не хочет менять.

– Да плевать я хотел на цвет.

– Он ужасен, Стиви.

– Да ну?

– Смерть сетчатке.

– Ты у меня дома была?

– Ядовито-зеленый.

– Дай мне его номер, срочно.

Зеленая мебель и джакузи против наркоманов, студенческих попоек и запаха фекалий. Принять решение было несложно, и через две недели я переехал.

Хозяин дома был крепкий упрямый старик, который поначалу не хотел пускать жильца с крупной собакой. Но Лу очаровал и его тоже, а я убедил, что умная и тренированная собака для защиты территории – это только плюс. Мне пришлось внести лишних пятьсот долларов залога, и все было решено.

В сравнении с прошлым жилищем, здесь был настоящий рай. Чисто, солнечно, в хорошем районе. Новое оборудование, посудомойка, уборка мусора. Никакой кухни в кладовке, спальни в гараже и пьяных студентов в уборной. В двух шагах – местный центр развлечений с бильярдом. Бассейн. Джакузи с горячей водой. И все это на двадцать пять баксов дешевле, чем я платил до сих пор.

Мы с Лу обошли все окрестности. Прямо за домом находился парк с дорожками для пеших прогулок и велосипедистов. Также неподалеку начинался заповедник, простиравшийся до самого озера Вашингтон. Я не мог поверить своему счастью.

Как обычно, когда мы обустраивались на новом месте (а это была уже шестая наша совместная квартира), Лу обнюхал каждый закуток, каждую ниточку ковра.

– Что ты там отыскал? – спросил я, глядя, как он тычется носом под холодильник. Пошарив там, я обнаружил запрятанные катышки кошачьего корма.

– Молодчина. – Я бросил ему печенье.

Для работы я купил себе большой письменный стол и пристроил его в углу гостиной у окна. Когда там встал компьютер и остальная техника, это стало похоже на мостик космического корабля. Пора было возвращаться к работе.

Велосипедистов Лу не любил. Они проносились мимо, отчаянно сигналя: «Все прочь с дороги!», – а иногда и без всякого оповещения, причем еще и стаями. Поначалу мы с Лу пытались гулять по левой стороне дорожки, как положено, но тогда он оказывался между мной и велосипедистами, мчавшимися сплошным потоком. И я вскоре понял, что при виде мускулистого черно-подпалого пса многие из них прибавляли скорость на тот случай, если он окажется агрессивным.

Но Лу совершенно не был агрессивным, ему просто не нравилось, когда кто-то налетает на него так стремительно и без предупреждения, и это было вполне обоснованно. И вообще, его раздражали исключительно профессиональные гонщики в комбинезонах в обтяжку, на сверхлегких спортивных велосипедах: я чувствовал, как ему хочется броситься вслед, догнать и поучить их хорошим манерам. В ту пору ему еще не исполнилось и шести лет, так что скорее всего он бы мог их догнать.

Холить от меня по правую руку он научился давно, так что я стал водить его по другой стороне, и дела пошли на лад. Я добавил позитивное подкрепление и попросил нескольких знакомых велосипедистов, которые проживали по соседству, пару раз замедлить ход рядом с нами и бросить Лу печенье. Он ловил угощение и дружески вилял хвостом. Через пару недель он успокоился окончательно, и наши прогулки превратились в рутину.

Несколько месяцев спустя, когда мы гуляли с Лу, мимо нас пронеслась Никки на красной «субару». У меня не было никаких известий со дня ее отъезда. Я был уверен, что она меня узнала, тем более что со мной был Лу, но она не остановилась. Этого я понять не мог.

Я бы солгал, если бы стал утверждать, что не находил Никки привлекательной. Но заводить роман с замужней женщиной с двумя детьми не казалось мне правильным. Однако то, что она проехала мимо, не окликнув меня, все же было удивительно.

Через пару недель я позвонил им домой.

– Прости, что мы тогда не остановились. Мы опаздывали.

– Я думал, ты переехала в Оклахому.

– Мы там побывали. Мы везде побывали. Десять тысяч миль. У прокатной конторы случился сердечный приступ.

– Они твой фургон потом на запчасти продали?

– Все вышло не так, как я рассчитывала.

– С фургоном?

– Нет… с нашим расставанием. Знаешь, весь этот брел про то, что любовь крепнет в разлуке?

– А. Прости. Что случилось?

– Долго рассказывать. Будут еще проблемы. Просто хочу, чтобы ты знал: я о тебе не забыла.

– Просто не хотела встречаться?

– Вроде того, я еще позвоню, но сейчас мне надо во всем самой разобраться. Все так… печально.

– Как годы работы псу под хвост.

– Двенадцать лет и двое детей.

Я пытался это сравнивать с тем, что случилось между мной и Нэнси. Но Никки была знакома со своим мужем втрое дольше, у них был общий дом, альбомы с фотографиями, видеозаписи рождения и крещения детей, они вместе справляли праздники и дни рождения, ездили в отпуск, у них были свои традиции. Я и представить не мог, как она сможет через это пройти.

– Скажи, если нужна будет какая-то помощь, – только и смог выдавить я.

– Обязательно. Спасибо, и еще раз извини, что проехала мимо.

– Я был невидимкой. В последнее время такое со мной бывает.

– Я видела вас обоих. Вы не были невидимками.

– Это все Лу, его пропустить невозможно.

– Он на Уоррена Битти похож.

– Так многие говорят.

– Я правда собиралась как-нибудь позвонить.

– Если я смогу чем-то помочь – обращайся. Только не проси сидеть с детьми: я их уложу в собачью клетку.

– Я так и подумала.

– Рад, что ты вернулась.

– А мне жаль, что я больше не в пути. Ночевать на парковках, любоваться закатом над Большим каньоном, гулять по берегу Миссисиппи в тучах москитов – это было замечательно. Так… невинно.

– Рад, что ты здесь.

– Я позвоню.

Ей предстояли нелегкие времена. Какое-то время мы не общались. Люди способны на многое. Нам всегда кажется, что мы недостаточно сильные, но на самом деле мы сильнее, чем думаем. Просто до последнего никто из нас не знает, на что он в действительности способен.

– Кто-то любит Стива, – пропела Трэйси, тыкая в меня пальцем. – Да-да-да.

– Тихо, – взмолился я сонно. Этой ночью мне удалось поспать всего четыре часа. Я работал над тремя книгами одновременно, и к двум часам ночи все они смешались в голове в причудливую вязь. Там были абиссинские кошки, которые пасли овец, спаниели, карабкавшиеся по шторам, и пятнистые доги, караулившие воробьев у кормушки.

– Тебе кто-то прислал цветы. Они в приемной, на стойке. У Стиви завелась подружка.

– Неправда! – Я надулся, как мальчишка.

– Какой скандал, – прокомментировала Джулия, поедая что-то травянистое и уксусное из пластиковой мисочки.

– Съела бы нормальной еды для разнообразия.

В офисе стоял букет вызывающе ярких цветов. Я сразу догадался, от кого они, но все равно вскрыл карточку и обнаружил там послание, написанное почерком Никки, таким же красочным, как эти маргаритки, астры и хризантемы в вазе.

– Когда их доставили? – спросил я Линду, нашу секретаршу, которая была сестрой Нэнси Баер.

– Пару минут назад. Она к тебе неровно дышит!

– Невысокая, подвижная, с длинными волосами?

– Точно.

– Тогда это просто в знак благодарности, ничего больше.

– Ха-ха!

– И за что она тебя благодарит, Стиви? – заинтересовалась Трейси, заходя в офис с тощим черным лабрадором.

– За то, что я тебя не выпорол поводком, – парировал я, ущипнув ее за нос. Нервный лабрадор понюхал мои брюки и завилял хвостом.

– Завел подружку, – ничуть не смущенная, лукаво повторила она и ткнула пальцем мне пол ребра.

И конечно, в итоге, она как всегда оказалась права.

Очень удобно иметь собаку, бассейн, джакузи и бильярд неподалеку от дома, когда приходится занимать двух сверхподвижных мальчишек, заявляющихся в гости вместе с недавно разведенной матерью.

Сыновья Никки были похожи на терьеров, особенно шестилетний Джек. Зак, которому уже исполнилось девять, был чуть посерьезнее, но и он был не прочь побегать, когда брат его заводил. Эти двое привнесли в жизнь Лу то, чего у него никогда раньше не было: неуемное мальчишество.

В свои шесть лет (по возрасту они были почти ровней с Джеком) Лу был взрослым кобелем, преисполненным достоинства. Он любил детей, но никогда не имел доступа в их мир на постоянной основе, пока двое братьев не ворвались в его мир сами.

Зака Лу воспринимал скорее как юного лабрадора, вечно пытающегося догнать ускользающий мяч, а Джека – как джек-рассел терьера с шилом в попе, готового гонять до полного изнеможения и засыпать потом мгновенно и глубоко, где придется, чтобы вновь подзарядить энергией истощенные батарейки. Это было настоящее детство во всей его прелести и красе.

Когда я был мальчишкой, мне не дали завести щенка, зато теперь у Лу их появилось двое.

Лу словно бы помолодел. С его богатым жизненным опытом нечего удивляться, что к этому возрасту он выглядел невозмутимым и благородным псом. Трудно сохранять юношескую невинность, когда тебе в морду смотрит револьвер грабителя, когда тебе доводилось задерживать насильника и обучать сотни агрессивных собак.

Зак и Джек вернули Лу незамутненную радость жизни. Он научился играть ради удовольствия от игры. Помимо того, что он всегда имел в жизни цель, я думаю, именно это помогло ему прожить так долго. Настоящая магия, я считаю.

У Никки была собака по кличке Шайенн, помесь овчарки с лабрадором и лесной феей. Истинная леди, нежная, как патока, но с характером. Тощая голенастая блондинка, Шай была ростом с Лу, но вдвое тоньше. Ей была свойственна застенчивость, которую мой пес находил неотразимой.

Всю свою жизнь она жила в одиночестве на заднем дворе, и когда к ней в гости стал захаживать черно-подпалый голливудский красавец, поначалу бедняжка не знала, что и подумать. Но он стал ей хорошим другом, и Шай была счастлива.

Она могла бы стать для Лу отличной женой. У них были бы красивые и умненькие щенки. Ее скромность уравновешивалась его отвагой, а его сила – ее стильностью. Увы, но создать свою семью Лу так и не довелось.

Но мы были с ним одной семьей, и он любил меня. Я видел это по тому, как он улыбался, глядя на меня, когда думал, что я не вижу. Я замечал в отражениях, как он взирает на меня, точно на святого (эх, если бы он знал!). Он любил подойти, сесть рядом, положить лапу мне на бедро, когда я грустил или проливал слезы. В день девятого сентября Лу не отходил от меня ни на шаг весь день.

Он любил меня, но и по сей день я не знаю, прав ли был, лишив его возможности создать собственную семью. Возможно, отцовство стало бы для него величайшим счастьем. Теперь мы этого никогда не узнаем.

– Колин, я писатель.

– И собачий инструктор.

– Но пишу я лучше.

– Ты хорошо работаешь. Тебя тут все любят. Подумай, и вообще, о чем еще ты будешь писать?

Отчасти она была права: академия стала для меня лучшим в мире полигоном для изучения моделей поведения собак. За четыре года работы я имел дело с большим числом собак, чем многие тренеры за всю жизнь. Я видел все возможные породы, помеси, любые темпераменты. Где мне взять лучший материал для книг? О чем я буду писать?

Я также видел самых разных владельцев животных и научился предсказывать их ошибки раньше, чем они успевали их допустить. Такой богатый опыт помогал мне вычленять схемы поведения у собак и хозяев и разрабатывать стратегии, которые не зависели бы от личных особенностей и тех, и других. Если я уйду из академии, то окажусь отрезан от источника опыта и информации.

Многого другого мне тоже будет недоставать. К примеру, Колин разводила и выставляла ирландских водяных спаниелей, крепких, чуть комично выглядящих охотничьих собак с модными прическами и сильным характером. Когда ее сука принесла очередной помет, у Колин появилась замечательная идея: она назначила каждого тренера ответственным за одного щенка с рождения и до десяти недель. Мама, конечно, занималась детьми, как положено, но у нас была возможность следить за их развитием и ставить эксперименты, чтобы понять, насколько рано можно начинать обучение и дает ли это шанс вырастить более спокойных и умных собак.

В результате я убедился, что наследственность пересилить практически невозможно, и увидел, каким разным бывает характер собак с самых первых дней. Были щенки застенчивые и пытливые, были нахальные и гиперактивные, были ласковые и уверенные в себе с первых минут, как у них открывались глазки и они отправлялись исследовать большой мир.

Я был поражен, когда обнаружил, как рано начинают проявляться уникальные личностные черты, и понял, что человеческое влияние способно оказать свое воздействие, испортить или улучшить условия формирования характера, но изменить его неспособно. Это был бесценный опыт, который я никогда бы не получил, если бы только не завел щенков у себя лома. Я многим был обязан Колин и другим своим коллегам в академии.

Здесь Лу по-настоящему расцвел. Здесь он очень многому научился, чтобы помогать собакам и хозяевам встать на правильный путь. Каждый лень, изо дня в лень Лу делал то, для чего появился на свет – спасал других собак.

Но я пытался писать три книги одновременно, и это было слишком тяжело. Я натыкался на стены, недосыпал, худел, опаздывал на работу. И я решил рискнуть и заняться тем, к чему стремился всегда: стать профессиональным писателем. У меня был агент, три контракта и уйма идей, а кроме того, рядом со мной был лучший на свете пес.

Было полтретьего ночи. Я сидел за столом и ждал соединения с Интернетом, чтобы подгрузить страничку о собачьем питании. Лу, дремавший в уголке, проснулся, подошел ко мне и сел рядом. Во взгляде его читалось: «Эй, балбес, спать пора». В новом доме он нашел себе место у меня под кроватью, но никогда не уходил туда, пока я работал.

– Что скажешь, приятель? – спросил я.

– Р-р-р.

– Да?

Он с такой силой опустил лапу мне на колено, что развернул кресло к себе.

– Р-Р-Р.

На следующий день я подал заявление об уходе.