У меня имелась ширма от солнца, линолеум, пара магнитов на холодильник и огромные деревянные ложки для салата. Я обзавелся мобильным телефоном позже всех моих друзей. Я носил вещи до тех пор, пока они не расползались в труху в барабане стиральной машины или не съеживались до лилипутских размеров. У меня был один костюм, купленный в 1993 году, и пиджак спортивного кроя с подложными плечами. Добавьте к этому тот факт, что я слегка дальтоник, и вы поймете всю степень моей неприспособленности к жизни.

И поскольку окружающее пространство никогда меня не интересовало, я оставался слеп к ядовито-зеленым столешницам в своем доме. Более того, если бы этот цвет всегда давал мне двадцать процентов скидки, я готов был перекрасить в него весь дом, машину и даже собаку.

Но когда квартплата внезапно подскочила на четверть, я во мгновение ока превратился в придирчивого стилиста и начал презирать эту отвратительную зелень. И даже Лу, не различавший цветов, как и все собаки, в знак солидарности отказался прыгать по столам.

– Ты все равно половину времени проводишь здесь, – сказала мне Никки. – Переезжай.

– А как же мальчики?

– Для них праздник каждый раз, когда ты приходишь.

– Да, но потом я ухожу домой.

– И наслаждаешься тишиной.

– Точно.

– Тут я тебе ничем помочь не смогу.

Я привык жить в одиночестве с собакой. Я много писал, у меня были свои привычки, рутина, которая мне нравилась. Лу тоже. Он любил, когда я провожу время с ним, и даже не скучал по академии.

Ему было без малого одиннадцать лет, он был еще здоров и крепок, но это был уже пенсионный возраст. Подольше поспать, подремать после обеда, понежиться на солнышке – все это ему очень нравилось. Он дольше просыпался, чаще потягивался. Резкие черты с возрастом сгладились, и сейчас Лу скорее напоминал мускулистого лабрадора. В чем-то мы с ним были похожи. Морда у него начала седеть и слегка утоньшаться, как это случается с собаками в возрасте. Мы оба потихоньку старели.

Мальчики жили у Никки каждую вторую неделю. На этот срок маленький ломик в северном Сиэтле превращался в шумный сумасшедший дом. Здесь было весело.

– Решай сам, – сказала она, заталкивая охапку пропахшей потом мальчишеской одежды в стиральную машину. – Мы оба на этом сэкономим, а у Лу будет двор.

– Это пахнет какой-то гадостью.

– Сам ты пахнешь гадостью.

И я переехал.

Лу привык к новой жизни быстрее, чем я. Большой огороженный двор, где можно было бегать в свое удовольствие, симпатичный маленький домик и каждые две недели нашествие двух гиперактивных мальчишек, готовых шалить и носиться весь день напролет. Чего еще может желать собака?

Зак и Джек переехали в большую спальню на втором этаже, а их прежняя комнатка досталась мне в качестве кабинета. На неделю я становился чем-то средним между приятелем, отцом и воспитателем для сыновей Никки, что для холостяка чуть за сорок было поначалу страшнее, чем иметь дело с питбулем, страдающим от геморроя. На следующей неделе мы оставались вдвоем и с Лу; дом еще какое-то время вибрировал энергией, потом затихал. Такие американские горки продолжались месяц за месяцем, и постепенно я тоже привык.

Для Лу это был рай земной. Дети явно шли ему на пользу. Они помогали ему не поддаваться старости. Лу был готов играть с Заком и Джеком, выполнять их команды и показывать «фокусы», даже когда уставал или хотел обедать. Он сменил множество квартир и домов в своей жизни, от вполне приличных до трущобных, но здесь ему было лучше всего.

В глубине души я не был уверен, что правильно сделал, отправив Лу на пенсию. Даже самый великий спортсмен рискует облениться и заплыть жиром, оказавшись не у дел, и я не хотел, чтобы это случилось с Лу. Он был таким активным, так много мне помогал… нельзя было отказывать ему в этом только потому, что одиннадцать лет для собаки – солидный возраст.

Ответ пришел от Никки и моего отца.

– Стиви, малыш! – Он был единственным мужчиной, от кого я терпел обращение «малыш».

– Привет, папа, как дела?

– Отлично, отлично!

Если не считать вечной бессонницы, привычки выпивать по двадцать чашек кофе в день, больной спины и синусита, мой отец в свои семьдесят шесть был куда здоровее многих в его возрасте. Дитя Великой депрессии, ветеран Второй мировой, бывший десантник и боксер, водитель автобуса, мусорщик, вдовец из Бронкса, он до сих пор жил в Нью-Йорке, в том самом доме, где домовладелец даже за взятку не позволил мне завести щенка. Мой отец был человеком старой закалки и любил свою родину так, как способны любить только те, кто прошел через ад. В детстве он был уличным чистильщиком ботинок, бросил школу, чтобы делать самолеты для армии, пошел в армию на другой день после Перл Харбора, потерял на войне брата, лишился жены, когда ему было за сорок. Он чем-то напоминал мне Лу.

– Что нового, пап?

– Стиви, мне дали новый автобусный маршрут, это просто мечта. – Сидеть на пенсии ему быстро наскучило, и он устроился водителем школьного автобуса на полставки. – Я сейчас тебе расскажу, Стиви, эта контора – просто громадина. Громадина. Вторая по величине компания по перевозкам детей в Штатах. И у меня первоклассный маршрут, отличные детишки.

– Они тебя слушаются?

– Шутишь? Они от меня без ума. И родители дарят подарки! Один дал японскую конфету третьего дня. Я так и не понял, что это такое, но вкусно – с ума сойти!

– Зачем ты продолжаешь работать?

– Да ты что, Стиви? Бросишь работать – сразу помрешь. Надо делом заниматься, вот и все.

Лу лежал рядом с моим креслом и грыз кость. Я посмотрел на него, и он тут же поднял на меня глаза.

– Это тебя поддерживает, – сказал я.

– Работа – это жизнь, Стиви. Стоит прекратить, и тебе конец.

– Сьюзен говорит, если хочешь, можешь привести Лу к дошколятам.

– Я думаю, ему это понравится.

Никки работала в компании по изготовлению корпоративных подарков, а также обучала детишек языку жестов. Школа, где она преподавала, принадлежала Сьюзен Горман, которая очень любила собак.

– Чем может быть Лу полезен детям? – спросил я.

– Он может помогать при обучении их языку жестов, – ответила она. – Он ведь знает все эти команды руками. Пусть лети увидят, что даже собака может этому научиться. Для них это станет хорошим подспорьем.

– Отлично! – сказал я. Лу подошел к Никки и завилял хвостом. Он всегда любил оптимистов.

Как и мой отец, Лу собирался работать с детьми.

Для Лу прийти в школу в тот первый лень было все равно что перенестись на машине времени в прошлое, когда к нам в академию приходили дошкольники и их там встречал Лу и другие собаки. Теперь при виде двух с лишним десятков малышей, терпеливо рассевшихся на ковре, Лу заулыбался и принялся радостно вилять хвостом. Я чувствовал, как сердце его забилось в предвкушении. Он очень любил детей. Ему нравилось быть с ними.

Я представился им, потом усалил Лу в центре комнаты, а сам отошел в сторону и немного рассказал детям о том, какой это замечательный пес. Он сидел неподвижно, как скала, улыбался и бил хвостом по полу. Он был настоящим актером, этот пес.

– У меня есть собака! – завопила рыжеволосая маленькая девочка с веснушками.

– У меня есть две собаки и рыбка!

– А почему он там сидит?

– Чтобы показать вам все, что он умеет.

– Он совсем как человек, – заявила крохотная белокурая девчушка ростом не выше сидящего Лу.

Дети так радовались собаке в школе, что засыпали меня вопросами, и я едва успевал отвечать. Большинство недоумевали, как может пес сидеть все это время неподвижно и просто смотреть на них. Никки сидела в сторонке и улыбалась.

– Кто знает, зачем я сегодня привел к вам Лу? – спросил я.

– Потому что он умнее нас! – заявила смуглая девочка с хвостиками.

– Почему ты так думаешь?

– Он знает язык жестов и умеет сидеть смирно.

Я бросил Лу печенье, и он ловко его поймал, не сходя с места. Дети захлопали в ладоши. Лу посмотрел на меня: «Ну что, босс, начнем представление?»

– Ладно, кто хочет посмотреть, как он машет лапой – а я при этом ничего делать не буду?

– Я, я!

Я незаметно подал знак Лу помахать лапой. Он сделал это с удовольствием. Детишки радостно загалдели. Потом, пока он еще держал правую лапу в воздухе, я подал ему знак помахать левой. Он сделал и это тоже. Опять аплодисменты. Мы повторили это несколько раз и привели аудиторию в полный восторг.

Все остальное было для Лу так же привычно: перекат налево и направо, повороты, изобразить мертвого, быстро лечь, опустить голову, утереть морду лапой, залаять по команде, подойти к указанному месту, взять предмет, пойти и остановиться – все это без единого слова.

Через какое-то время комната затихла. Дети были поражены, что собака действительно знает язык жестов.

– Кто хочет познакомиться с Лу? – спросил я, прицепляя поволок.

– Я, я, я! – послышалось отовсюду, и малыши запрыгали в нетерпении.

– Стойте на месте, и я сейчас подведу Лу к каждому из вас. Если хотите, можете его погладить.

Дети тянулись к Лу ручонками, гладили жесткую черную шерсть на загривке, водили ладошками по хребту и по бокам, трогали мягкие уши, целовали и обнимали его, принимали слюнявые поцелуи в ответ и смеялись, когда он вилял хвостом и задевал их по носу. Они были исполнены доверия к моему псу. Даже те, кто поначалу побаивался, вскоре преодолел смущение, глядя на более храбрых друзей, и тянулся погладить этого крупного черно-подпалого красавца, сиявшего ответной любовью к маленьким человечкам – пахнущим свежестью и невинностью щенкам, ничего не знающим о суровостях взрослой жизни. Я покосился на Никки, которая как обычно читала мои мысли, и мы слегка прослезились, глядя на них, а потом улыбнулись друг другу.

Лу светился от счастья и гордости. «Работа – это жизнь. Стоит прекратить, и тебе конец».

Зима в Сиэтле – совершенно особое время. На Восточном побережье зима означает температуру ниже нуля, сугробы по пояс, каток на дороге. В Сиэтле это означает холодный дождь, облака, снова дождь, постоянные сумерки, недостаток витамина D, рост числа депрессий и самоубийств, ветер, опять дождь и один или два крохотных снегопада, парализующие весь регион на неделю.

В ту зиму было не так. Мы мокли и мокли. Затем в декабре выпал снег, и стало очень холодно, после этого случилось потепление – и вновь холода. Растаявший было снег схватился ледяной коркой, сковав весь город. Второй буран довершил начатое.

Окрестности притихли. Никакого движения на улицах, если не считать редких снегоочистителей, детишек с санками и буксующего в сугробе снегохода. Мой автомобиль стоял на обочине под огромным сугробом. Школы не работали, офисы тоже, люди теснились в домах, включая отопление до упора, и только радостные подростки посреди улицы перебрасывались снежками.

Снегопад меняет мир вокруг, переносит его назад во времени, заставляет мечтать о колокольчиках и подарках на Рождество. Именно такой день был в Сиэтле, когда Лу пропал.

Сыновья Никки играли в снегу. Джек открыл боковую калитку, чтобы они могли свободно бегать по двору и по улице. Простое и привычное для Лу удовольствие – смотреть, как резвятся дети, – стало причиной одного из самых странных приключений в его жизни.

На следующее утро я выпустил Лу на заснеженный двор. Он по-прежнему без особого труда мог бы перепрыгнуть через забор, сил у него хватало, но я знал, что он этого не сделает: Лу слишком любил домашний уют. Однако снег он тоже любил, и какое-то время мы развлекались: я швырял в него снежками, он ловил их или отбивал, нарезал круги, взметая белые фонтанчики, залегал в засаде, кусал наст, отчаянно виляя хвостом и радуясь жизни.

Я вернулся в лом, чтобы налить себе чаю, а его оставил снаружи, чтобы он сделал свои дела и мог еще немного поразвлекаться в одиночестве. Иногда собакам это нужно.

Я открыл заднюю дверь и позвал его. Лу не появился. Но он стал слегка глуховат в последнее время, и я подумал, что он меня попросту не услышал.

Я вышел наружу. Термометр показывал минус восемь. На мне был банный халат и незавязанные ботинки.

– Лу.

Ничего. Ни на дорожке, ни сбоку, ни во дворе у соседей. Когда я увидел, что боковая калитка открыта, у меня сжалось сердце.

Я выбежал на передний двор. Лу не было. Я увидел его следы на свежем снегу – у него был выгнут коготь на передней левой лапе, ошибиться невозможно, и передние подушечки крупнее задних. Суля по следам, он не вышел, а выбежал на улицу так, словно гнался за кем-то. Через квартал его следы потерялись, там успел пройти снегоуборщик. Мой пес исчез.

Ничего общего с охотой на павлинов, которая увлекла Лу десять лет назад. Сейчас он был опытным, взрослым, необычайно умным и преданным псом. Он не мог просто сбежать. В лучшем случае он прошел бы на передний двор, устроился на крыльце под навесом и наблюдал бы за детьми, играющими снаружи. Или сбегал бы в гости к нашему соседу Дэйву, у которого обитала новая любовь Лу, белоснежная болонка, по которой он мог часами сохнуть из-за забора. Но сейчас должно было случиться нечто из ряда вон. Он убежал за пределы квартала. Кто-то или что-то выманило его.

– Он не виноват. Он же еще ребенок, – сказала Никки.

– Я знаю. Мне просто надо было найти крайнего.

– Это совсем не похоже на Лу.

– Что-то произошло. Он убежал со двора. Его кто-то заставил.

– Дети?

– Навряд ли. Он любит детей, но с ними бы он не пошел. Это должно быть что-то, что ему показалось важным.

– Серьезный Лу?

– Да, Лу-солдат.

– Старый солдат.

Мы искали его. Повсюду. Мы с Никки обошли все лома на нашей улице в обе стороны. Я звал его, пока не охрип, его имя превратилось для меня в заклинание.

Минус восемь градусов снаружи, у нас стыли руки и ноги. Мальчики с друзьями прочесывали окрестности. Я завел машину и стал объезжать соседние улицы, медленно проползая мимо заснеженных тротуаров, машин и домов.

Все было белым-бело, как на Северном полюсе, здесь невозможно было бы не заметить черно-подпалого крупного пса. Но он был где-то там, куда я не мог дотянуться, я не находил его. Он был занят чем-то своим, вдалеке от меня, как марсоход в миллионах миль отсюда.

У меня не было своих детей. У меня был пес. Ему было одиннадцать лет, и он оказался на улице, в мороз, в одиночестве. Мне было страшно до тошноты.

– Лу – крепкий парень, – сказала Никки. – С ним все будет в порядке, и мы его найдем.

Она была права. С любой другой собакой я уже оставил бы надежду, но Лу был особенным: он был разумен, крепок духом и обладал силой воли, он родился в диком лесу, он был отчасти волком, как те хищники, что способны отгрызть себе лапу, попав в капкан. Он сумеет не замерзнуть, разобраться с любыми проблемами и вернуться домой. Он будет есть снег, мусор, белок, если придется. Я все это знал. Но Лу был моей собакой, я любил его, как брата, а когда теряешь того, кого любишь, тебе кажется, будто ты предал его.

Мы искали, возвращались домой перекусить и погреться и вновь отправлялись на поиски. Мне казалось, мы смотрим одно и то же черно-белое кино в замедленном режиме. Это был нескончаемый кошмар.

Джек был вне себя от беспокойства. Зак и Никки пытались нас приободрить.

– Ты не виноват, Джек. – Я уже жалел, что сорвался на него поначалу. – Он никогда не сбегает. Ты же знаешь. Что-то странное должно было случиться, чтобы он убежал.

– Что странное?

– Не знаю. Но уверен, это будет замечательная история, когда мы все узнаем.

Примерно в миле от нашего дома находился большой парк, где на восьмидесяти акрах росли туи, кедры, ольхи и канадские ели и образовывали густые заросли ежевика, плющ, ракитник, папоротник и остролист. Через парк протекал ручей, там водились олени, белки, еноты, опоссумы, скунсы, мыши и крысы, а также птицы, мелкие лягушки и рыбы. Мы с Лу там гуляли множество раз. Это был замечательный парк, и, будь я собакой, я непременно пошел бы туда. Но этой землей прочно владели другие хищники.

Какое-то время назад в нашем парке обосновались койоты, их добычей стали ленивые крысы, прятавшиеся в кустах. Койоты предпочитали держаться незаметно, и люди в большинстве своем не подозревали, что в небольшом парке, расположенном посреди города, водятся такие крупные звери. Но они были там. Как и Лу, они привыкли выживать в любых условиях. Порой мне казалось, у него больше общего с ними, чем с другими собаками.

Погода доставила койотам немало проблем этой зимой. Они переместились на окраину парка и осмелели настолько, что стали выбираться наружу. Затишье на улицах и во дворах, ковер снега, укрывший город – все это дало им шанс. Они стали охотиться на случайных кошек, небольших собак, разрывать помойки, ловить опоссумов – все, до чего могли дотянуться.

Лу пропал в середине дня. После полуночи мы решили прервать поиски, чтобы утром встать как можно раньше и их возобновить, оповестить всех соседей, приюты для животных, ветеринаров, расклеить объявления – словом, сделать по списку все, что положено, когда пропадает собака.

Сам не знаю зачем, но в районе двух часов ночи я решил проехаться в последний раз по окрестностям, на всякий случай. Еще раз оказаться в том месте, где мог пробегать мой пес. Еще я знал, что по ночам случаются вещи, которых никогда не увидишь при свете дня, это естественный природный цикл для ночных и дневных животных. Я вышел на крыльцо, и ледяной холод сковал меня. Я подумал о том, каково сейчас Лу. Ночь подступала все ближе.

– Последний круг, – сказал я Никки. – Ты оставайся. Холодно.

– Я с тобой.

Мы медленно двинулись вперед. Я недавно купил новую машину вместо старенькой «хонды» – с полным приводом, отлично державшую дорогу даже сейчас. Мы заглядывали во дворы, на пустующие спортплощадки, в проулки и на парковки. Лу не было. За каждым углом мы надеялись увидеть, как он трусит по улице, принюхиваясь, высоко задрав хвост, стремясь быстрее попасть домой. Но его не было, и все же… где-то он был.

– Вот ведь балбес, – сказал я, – я так зол. Это он виноват, а не Джек. Надо было думать головой.

– Успокойся. Он просто собака.

– По большей части.

– Может, его кто-то увел?

– Нет… он сам по себе. Я его знаю.

– Поехали спать. Продолжим поиски утром.

Мы миновали перекресток за два квартала до лома, снаружи не было ни единой живой души, светофор переключился с зеленого света на желтый, потом на красный.

– Не плачь, – сказала Никки. – Мы его найдем.

– Это Лу. Он мой лучший друг. Я…

– Я знаю. Поэтому мы его найдем.

Мы свернули на перекрестке и поехали к дому.

– Когда я прятался от него в лесу, он всегда меня отыскивал. Всегда.

– У него отличный нюх.

– Он никогда не сдается.

– Я знаю.

Здоровенный койот, каких я никогда прежде не видел, стоял посреди дороги в квартале от нашего лома, его глаза полыхали желтым в свете фар, седая шерсть топорщилась. Он смотрел на нас, и из раскрытой пасти вырывались клубы пара.

– Крупный самец, – произнес я. – Пятьдесят фунтов, не меньше.

– Какой громадный.

– Вот оно что, Никки, в этом все дело.

– Да. Ты прав.

Он покинул парк накануне вечером и устремился по пологому холму на запал в поисках пропитания. Добравшись до нашего района, он залег в небольшом городском парке поблизости – пять кварталов зеленых насаждений и центральная дорожка, жилые лома по бокам. Идеальное место для оголодавшего койота. Он мог вылезти наружу, схватить загулявшего кота или шнауцера и снова спрятаться среди деревьев, что-бы спокойно поесть. Эти владения никем не оспаривались, людей на улицах было мало, он мог рискнуть и пройти чуть дальше. Он не ожидал встретить Лу.

– Надо проследить за ним, – сказал я. – Он как-то с этим связан. Если он убил Лу, я сниму с него шкуру.

– Смотри, он ухолит.

– Парк. Он поселился у нас в парке.

– За ним!

Мы довели койота до северного входа в парк. Он трусил совершенно без спешки, ничуть не обеспокоенный преследованием. Мы видели, как он прошел в парк через открытые ворота. Мне показалось, он прихрамывает на правую ногу – или он слегка поскальзывался на подъеме по обледеневшему склону, трудно сказать.

– Займи мое место. – Я взял с заднего сиденья фонарик и железный замок, который обычно вешал на руль.

– Это еще зачем? – удивилась Никки, пересаживаясь.

– Я не справлюсь с койотом голыми руками.

– Будь осторожен.

– Езжай, встретимся на другой стороне.

Нейтральная дорожка шла через весь парк на пять кварталов и выходила с юга на автостоянку у церкви. Боковые тропинки ответвлялись в обе стороны и заканчивались тупиками у заборов домов.

Койот бежал по основной дорожке, я следовал за ним. Он знал, что я здесь, но не похоже, чтобы это его беспокоило.

Я старался не упустить его из виду и одновременно светил фонариком во все стороны и в кусты в поисках Лу, от всего сердца надеясь, что он не истекает там кровью, порванный на куски. Я боялся, что койот вернулся его добить или доесть. Лу был старым псом, но все еще крепким, и даже такому койоту было бы непросто с ним совладать. Однако он мог поранить Лу, к примеру, повредить сухожилия.

Я любил койотов. Мы с Лу много раз сидели и слушали их. Нам нравилась их музыка, созданная миллион лет назад, она стала основной темой нашего с Лу неснятого фильма о жизни среди дикой природы, она была нашей путеводной звездой. Однако если этот тявкающий мерзавец причинил зло моему Лу, я был готов разбить ему череп железным запором и сжечь окровавленный труп.

Койот обеспокоенно нюхал землю, по-прежнему не обращая на меня внимания, но явно встревоженный чем-то еще. Он устремился вперед, к южному выходу, и я тоже поспешил туда, через кусты напролом. На площадке у церкви стояла моя машина.

Никки перебралась на место пассажира. Я сел за руль.

– Он перескочил через ограду и побежал вниз по холму, – сказала она. – Он куда-то спешил.

Мы двинулись следом.

– Открой окно, – попросил я. – По-моему, там лает собака.

– Тут много собак в ломах.

– Я знаю его голос.

Еще один квартал – и койот ушел с дороги и исчез за припаркованной машиной. Мы его потеряли.

– Ты не слышала, чтобы кто-то лаял, пока ты меня ждала? – Я все еще шарил взглядом по сторонам, не теряя надежды.

– Нет.

Мы притормозили и стали слушать.

– Он может быть где-то рядом, раненный, весь в крови. Я уверен, этот койот во всем виноват.

– Ты же не думаешь, что какой-то койот мог справиться с Лу? – Никки с сомнением уставилась на меня. – Правда?

– Один – нет, даже такой крупный. Но два могли.

– Мы видели одного, а не двух. Будь их двое, они бы бегали вместе – самец и самка или мать и детеныш.

– Да, ты права.

– Поехали домой. С утра начнем все с начала.

Я медленно поехал вперед, чувствуя себя слегка приободренным. Этот койот каким-то загадочным образом соединил нас с Лу, никогда прежде я не ощущал ничего подобного. И теперь мне было кого обвинять. Огромный койот сотворил свою магию, только он мог быть причиной трагедии, которую нам пришлось пережить. Однако теперь пропал и он.

– Я так устал, – сказал я, чувствуя себя совершенно опустошенным.

– Мы немного поспим, а потом вернемся.

– Спасибо за помощь.

– Не говори глупостей.

Мы выехали на нашу улицу.

Там стоял Лу, на перекрестке рая и ада, широко развернув плечи, получеловек-полузверь, он дрожал на ледяном ветру, но не сдавался, он был не из тех, кто готов уступить.

– О, Боже, – прошептала Никки.

Я пошел к нему. Он зарычал, уставившись на меня невидящими темными глазами, в которых жил страх и готовность к новому бою, в крови его бурлила жажда жизни и стремление защищать.

Он был весь поглощен этими чувствами, его не было здесь и сейчас. Лу даже не признал меня, я был лишь частью того боя, что ему пришлось выдержать, чтобы отстоять свою территорию, защитить ее от койота и вернуться домой.

– Тихо, приятель. – Я опустился перед ним на корточки. У него на загривке шерсть встала дыбом, грязная и всклокоченная, в уголках глаз застыл лед, вся шкура была в снегу. Он выглядел так, словно только что сошел с гор.

Мало-помалу взгляд его прояснился. Лу выдохнул, и напряжение ушло из его тела, как боль оставляет ребенка, и я обнял его и прижал к себе, ощущая, как он понемногу расслабляется в моих объятиях. Это случилось внезапно: он начал скулить и плакать, как ребенок, всхлипывать, лизать меня в ухо, просить прощения, вздрагивая всем телом, пытаясь рассказать мне, что произошло. Он был счастлив, так счастлив.

Никки подошла, и мы вместе обняли его. Все втроем мы плакали посреди дороги, не люди и не собаки, а просто одна семья.

– Он ужасно пахнет, – проговорила Никки сквозь слезы.

– Это анальные железы. – Я умыл ему морду снегом и стал осматривать, однако ни крови, ни ранений не обнаружил, только из пасти текла струйка розоватой слюны.

– Он всю ночь сражался с койотом. Иначе этого никак не объяснить. Еще от него пахнет мочой – как от волка.

– Бедный Лу. – Никки, вся в слезах, погладила его по голове. – Как же ты воняешь.

– С возвращением, приятель.

– Р-р-р.

Мы почистили его, искупали, погладили еще, покормили. Мы наслаждались таинственной историей ночного койота и спасением Лу. Мы жалели, что он не сможет рассказать нам обо всем, что ему довелось пережить. Мальчишки плакали, смеялись и пританцовывали вокруг, и понемногу Лу, старый добрый Лу вернулся к нам из своего путешествия в загробный мир.

Койот продолжил поиски пропитания – среди мусорных куч и объедков, – там, где некому было дать ему сдачи. Ему тоже пришлось несладко, он не скоро забудет, как проучил его сердитый старый пес. Койот, хитрец и хищник, попытался отомстить и увел от нас Лу, едва не разбив нам сердце, но искупил свои грехи тем, что вернул Лу домой. Так старый боец вновь обрел былую гордость.