Лy сидел у кровати и смотрел на меня.

– В чем дело? – спросил я. Час назад я выпустил его во двор, а потом прилег подремать после обеда. – На улицу тебе не надо, и до ужина еще далеко, не приставай.

Он по-прежнему не сводил с меня глаз. Иногда у него был такой взгляд, словно он примеривается, как бы половчее перекусить вам глотку, и сегодня был как раз такой день.

– Я не встану, – отрезал я. На часах было без четверти четыре.

Он сунул нос в открытый шкаф, потом посмотрел на меня, потом опять на шкаф.

– В чем дело? – повторил я.

Он выбежал из комнаты, но тут же вернулся.

– Р-р.

– У тебя что, опять диарея?

И тут все вокруг зазвенело. Я спросонья даже не понял, в чем дело. У меня не было ни колокольчиков, ни тамбуринов, ни литавр. Именная бляха на ошейнике у Лу звякала по-другому. Соседский грузовичок с мороженым вообще не звенел, он только на всю улицу играл дурацкие, очень громкие песенки, чтобы приманивать детишек… Нет, звон – это было что-то новое.

Лу снова заглянул в шкаф, и теперь я последовал его примеру и, наконец, понял в чем дело: на перекладине висели пустые металлические вешалки, которые сейчас радостно звякали друг об друга, как буддистские молитвенные колокольчики.

Со стены упала литография в раме. Лу попытался ухватить ее зубами, но чуть-чуть промахнулся. Мы переживали наше первое совместное землетрясение, и он узнал об этом на несколько минут раньше, чем я.

Комната тряслась вокруг нас, как вагон метро. Лу выбежал из комнаты и принес мячик, выбежал еще раз и вернулся с диванной подушкой, выбежал вновь и приволок мне сковороду.

Я все еще пытался проснуться. Лу заскочил на кровать и радостно зафыркал: происходящее явно его развлекало.

Когда-то я читал рассказы древнегреческих историков про крыс, змей и хорьков, которые перед землетрясением стремительно покинули город, который затем был стерт с лица земли. Зрелище, полагаю, было впечатляющее, так что я устремился к окну и выглянул наружу – но, увы, никакого массового исхода грызунов там не обнаружил.

Так же внезапно, как началось, все закончилось. Вешалки перестали отзванивать призыв к молитве, а я неспешно принялся обходить дом, который обрел привычную неподвижность, пытаясь понять, что же мне теперь делать. Взбудораженный Лу обнюхивал вещи, свалившиеся на пол. Землетрясение оказалось силой 5,2 балла. Меня это впечатлило, но для привычных ко всему местных жителей это были сущие пустяки.

– Добро пожаловать в город колокольчиков, Лу. – Он лизнул меня в щеку, затем сбегал и принес из гостиной бейсболку. – Спасибо. – Лу радостно помчался за поводком. – Ладно, пойдем гулять.

Новый район мы изучали вместе. Лу научился идти рядом, не выскакивая вперед. Поначалу не обошлось без недоразумений, конечно, но он быстро сообразил, что если внимательно следить за тем, что я делаю, гулять станет гораздо интереснее. Большинство собак осваивают команду «рядом» не сразу, временами на это уходят недели изматывающего труда, но Лу это нравилось. Он любил гулять со мной.

Собаки и хозяева проносились мимо нас, как листья, гонимые ветром. Владельцы едва удерживались на ногах: похоже, они понятия не имели, куда пес их сейчас потянет. «Кто тут кого выгуливает, непонятно», – посмеялся я про себя.

Когда очередная такая парочка налетала на нас, чужая собака обычно начинала зазывать Лу в игру. Он очень любил чужое внимание и веселье. Но если другой собаке хотелось подраться, на это у Лу находился совершенно другой ответ: он не использовал силу и скорость для защиты, а вместо этого становился очень дипломатичным. Он изучал, как движется тот пес, а потом уклонялся от его бросков, словно Джеки Чан от кулаков пьянчуги, и рано или поздно нападавший выдыхался.

Вспоминая об этом, я понимаю, что такой инстинктивный талант, как и многие другие его манеры, появился неспроста. С самого детства в лесу ему пришлось научиться хитрости и выживанию, и теперь он применял эти навыки к местным домашним собакам. Лу отпрыгивал, увертывался, кружился, смеялся – делал все, чтобы другая собака успокоилась и прекратила на него нападать.

В таких случаях я обычно отпускал поводок и позволял Лу делать все, что он считал нужным, пока другой владелец из последних сил удерживал своего пса. При этом у Лу на морде играла вечная улыбка, как у Чеширского кота. Тогда я этого еще не знал, но именно эта «тактичность» Лу впоследствии стала нашим оружием для спасения сотен других собак.

Лу был еще щенок, любопытный и жадный до ласки. Он не мог понять, что далеко не каждый, кого он встречает на своем пути, считает его милым и замечательным. Со временем, конечно, он и для самых опасных случаев выработал свою, особую стратегию, но в ту пору им двигал ничем не омраченный энтузиазм.

Мы были совершенно без ума друг от друга. Он в буквальном смысле был готов ради меня в огонь и в волу (и однажды это доказал). И я тоже не чаял в нем души. Это было как в кино: у меня появился идеальный верный пес, как Лэсси… правда, я-то не был подростком, мне было уже пол тридцать, и временами я чувствовал себя слегка неловко. Но я еще не знал, что наша история с Лу только начинается, и во многом она будет интереснее, чем приключения выдуманного мальчика и его пса.

Сколько себя помню, я всегда высмеивал хозяев, которые делают из своих собак объект поклонения. Пес не должен быть центром вселенной, он просто член вашей семьи, такой же, как остальные, он должен соблюдать правила, и у него должны быть привилегии, а если относиться к собаке как к рок-звезде, она превратит вашу жизнь в кошмар.

У нас с Лу все было по-другому, он с самого начала понимал, кто он такой и где его место. Когда мы справились с нашими первоначальными проблемами, он очень быстро научился вести себя сдержанно и разумно и дал мне возможность не торопясь осваивать основы дрессуры. Я сосредоточился на позитивном закреплении и на том, как лучше проводить обучение. Я смело мог ставить перед Лу все новые, более сложные задачи, потому что был уверен в нем. Лу знал, что я не ставлю его во главу угла, зато сам я был для него центром вселенной, и в этом вся разница.

По утрам мы часто ходили в небольшой парк, как раз в то время, когда дети бежали в школу. Я специально выбирал такой маршрут; мне хотелось, чтобы он больше общался с детьми. Я даже раздал им пакетики с собачьим лакомством, чтобы они могли угощать Лу при встрече.

Очень скоро лая них и для Лу это стало настоящим праздником: он вилял хвостом, вываливал язык, все улыбались, малышня хвасталась друг перед другом, как их слушает этот здоровенный черный пес с такими умными глазами. Новички поначалу пугались и повизгивали, но очень быстро тоже начинали смеяться, а Лу наслаждался всеобщим вниманием, фыркал, толкал их носом и обнюхивал, как будто это были его братья и сестры по помету.

За два месяца Лу набрал двадцать фунтов. Теперь он был похож на своего отца, только помельче – но такой же мощный, с крепким оформленным телом. Лапы и плечи у него были крепкие и налитые, как руки бодибилдеров, которых мы иногда видели на улице. Спортзал, где они занимались, был расположен в соседнем квартале, а на полпути находилось мое любимое кафе. В хорошую погоду я устраивался на террасе и работал, а Лу, привязанный к ограде, требовал внимания у прохожих.

Он держал себя с таким достоинством и дружелюбием, что вскоре завоевал всеобщую любовь. Грозные качки при встрече с ним вели себя как восторженные малые дети. За каких-то два месяца из дикого пожирателя белок Лу превратился в лос-анджелесскую звезду.

А еще он много работал. Мы оба любили учиться, и он осваивал все новое очень быстро. Все основные команды и способы поведения он изучил в считаные недели, а потом захотел еще.

Как-то раз мы шли по улице, и вдруг я посмотрел на поводок, который висел свободно и не натянуто… и внезапно понял, что он нам не нужен. Поэтому я уложил его Лу на спину, а сам продолжил идти рядом, по-прежнему о чем-то с ним разговаривая. Он поднял голову и улыбнулся. Он шел рядом без поводка, все было очень просто. Я чувствовал себя как гордый папаша, впервые отпустивший отпрыска на двухколесном велосипеде.

Я снижал темп, и он замедлялся. Я шел быстрее, он тоже. Я тормозил, и он останавливался вслед за мной, а потом садился. Я хвалил его, но старался не слишком усердствовать, как будто во всем этом не было ничего необычного. Однако внутри я раздувался от гордости и за него, и за себя.

Когда он попривык, я стал делать неожиданные повороты. Или переходить на бег – и он всегда поддерживал мою скорость. Если я внезапно останавливался, он тоже вставал и пятился на шаг или два, чтобы мы вновь оказались наравне. Этому я его не учил, он просто стал так делать в какой-то момент.

Как бы я ни старался застать его врасплох, он всегда успевал за мной и ухмылялся, как Чеширский кот, когда знал, что у него получается на отлично. Для него все это было игрой. Он бросал на меня довольный взгляд с видом: «Я тебя понял, брат, давай дальше!»

И пока я обучал самого замечательного на свете пса, неподалеку, всего в паре кварталов от нас Эрл Вудс занимался воспитанием величайшего в мире игрока в гольф – Тайгера Вудса, своего сына. Тайгер был необычайно талантлив с рождения. В то время ему было всего четырнадцать, и до начала профессиональной карьеры оставалось еще пару лет. Но из книги Эрла я украл один прием, который успешно испробовал на своем чудо-воспитаннике.

Тайгер должен был научиться действовать успешно при любых обстоятельствах и всегда показывать самые лучшие результаты, что бы ни творилось вокруг. Чтобы научить сына этому, Эрл использовал технику, хорошо известную как в спорте, так и в армии. Дрессировщики ее тоже знают. Пока Тайгер готовился сделать замах, Эрл принимался звенеть мелочью в кармане, бросал в Эрла мячиком или ронял клюшку, кашлял, вскрикивал – в общем, делал все, чтобы его отвлечь. Постепенно сын научился не обращать внимания ни на что постороннее и сосредотачиваться только на том, чтобы сделать идеальный удар.

То, что Лу готов был меня слушаться лома или на тихой улице, – это ничего не стоило, я хотел, чтобы он делал все то же самое при любых обстоятельствах. Его потенциал нужно было раскрыть до конца.

Неподалеку от нас находилась промзона, где загружались и разгружались небольшие грузовики. По краю были высажены деревья, туда рабочие выходили на перекур. К разгрузочной площадке вела дорога, по которой постоянно сновали машины.

Со всего штата сюда свозили какие-то автозапчасти и другие товары. Тут было шумно, людно и непредсказуемо – лучшего места, чтобы проверить способности Лу, я не мог и вообразить. Если Эрл Вудс сумел воспитать гения, то чем я хуже?

И вот, по вторникам и четвергам, перед тем как отправляться к своим ученикам, я шел с Лу на эту промзону. Сперва мы делали небольшой круг, без поводка, разумеется, здоровались с рабочими, которые как раз выходили на обеденный перерыв, и Лу обнюхивал все вокруг, привыкая к шуму и суете.

Для Лу это был собачий Диснейленд. Хаос никогда не внушал ему страха: он развлекался.

Мы старательно отрабатывали команды «сидеть/место» и «лежать/место», пока он наконец не научился оставаться в таком положении подолгу. Дома и на улице с этим не было проблем, однако здесь, среди грузчиков и машин, ему было намного сложнее. Я подводил его к самой проезжей части, оставлял на обочине и голосом и жестом давал команду «сидеть». Потом отстегивал поводок и уходил.

В пятидесяти футах от того места, где я его оставил, были столики для рабочих. Я занимал место, пил газировку и наблюдал. Лу сидел, как истукан, лишь слегка косясь на проезжающие мимо тридцатитонные грузовики. Никакого поводка, и машины всего в десяти шагах. Лу восседал гордо, как королевский гвардеец.

Из административного здания вышел какой-то человек и пристроился рядом со мной за столик, чтобы поесть. Распаковывая свой обед, он внезапно заметил Лу.

– Эй, ты это видел? – Он ткнул в его сторону бутербродом.

– Он рулит движением, – пояснил я как ни в чем не бывало, потягивая лимонад.

– Серьезно? Он что, у перевозчиков работает?

– Ну да. Они теперь берут на работу собак. – Я оставался невозмутим.

– И даже не шелохнется. Мой пес бы уже обделался!

– А кто у тебя?

– Далматинец.

– Они лошадей любят.

– Да, вроде так говорят. – Он пожал плечами. К Лу тем временем подошел какой-то водитель и с ним заговорил. Мне было плохо видно издалека, но, кажется, Лу на него слегка рыкнул.

– А еще у них проблемы со слухом.

– Это в точку. Много знаешь о собаках?

– Много читал про них, когда маленьким был.

– Любишь их, да?

– Очень, – признался я.

Я отставил бутылку в сторону и направился к Лу. Тот замотал хвостом и начал перебирать лапами, но не сдвинулся с места. Не отреагировал он даже тогда, когда проезжавший мимо пикап погудел ему в знак приветствия.

– Молодец, Лу! – Я обнял его, скормил печенье и сказал: «Хорошо» – это было у нас с ним что-то вроде команды «вольно». Он облизал меня, пофыркал и начал радостно кружить на месте. Я сказал ему: «Крутись – хорошо!», в надежде, что он рано или поздно запомнит и это слово тоже, а потом сможет выполнить новую команду.

Я отметил себе на память, что Лу любит так делать, и вместе мы вернулись к нашему новому знакомому. Я признался, что разыграл его, но он был не в обиде.

В свое время Джон научил Лу ловить на лету орехи и кусочки сыра, а вот команде «лай лапу» его научила одна женщина ролом с Тайваня, и это был весьма драматический вечер.

Родители Нэнси жили в небольшом городке к северу от Лос-Анджелеса, на границе большого заповедника. Самое потрясающее, что было в этой местности, – это множество диких павлинов, которые разгуливали повсюду беспрепятственно, даже по крышам ломов и капотам машин. Местные жители терпеть не могли этих восхитительно ярких птиц, с огромными хвостами-веерами, за пронзительные вопли по ночам и огромные кучи гуано, которые они оставляли повсюду.

Никто в точности не мог сказать, откуда на лос-анджелесских холмах взялись эти уроженцы далекой Индии. Но все были едины во мнении, что ничего хорошего от павлинов нет и быть не может. Мало того, что они кричали и гадили, эти всеядные птицы еще и разоряли посадки, а также уничтожали мелкую живность.

Павлины-психопаты орали на нас с Лу с перепачканных черепичных крыш и изгородей все то время, пока мы шли по улице. Зная повадки Лу, я предпочел не спускать его с поводка во избежание кровопролития. Он презирал павлинов всей душой, и не могу сказать, что я его не понимал.

– Идите, я послежу за Луи, – сказала нам мама Нэнси. Нам конечно же хотелось побыть наедине, и до вечера эта славная женщина готова была взять на себя миссию собачьей няньки.

– Вы уверены? – все же уточнил я. До сих пор с Лу не оставался никто, кроме меня, и я не знал, как он на это отреагирует, он мог перепрыгнуть через забор, выбить дверь или разбить окно… Лу был мастером по таким фокусам, и, окажись он на свободе, местную павлинью популяцию ждала незавидная участь.

– Луи мне нравится. Идите. Я ему что-нибудь приготовлю и, может быть, научу каким-нибудь трюкам.

Я не уверен, держала ли миссис Бэнкс когда-либо собак, но Лу ей и правда нравился. И это именно она первой стала называть его Луи – впоследствии это имя так и прижилось. Но только для других людей: я сам, когда к нему обращался, всегда называл его только Лу.

Мистер и миссис Бэнкс познакомились в 60-х. Он был тихим и скромным военным механиком и служил на Тайване, она влюбилась в него, и он тоже. По-английски она не знала ни слова, зато была очень хороша собой и обладала веселым, открытым нравом. Они уравновешивали друг друга: он был вдумчивым и старательным, она – решительной и дружелюбной. У них был один сын и одна дочь.

Именно потому что Нэнси характером пошла в мать, ей удалось убелить меня в тот памятный день подобрать искусанного блохами и клещами беспородного пса.

Я представил, какой ущерб Лу способен нанести чистеньком и ухоженному дому Бэнксов. Изящные китайские украшения рисковали быть изгрызены в хлам. Но зато сад был окружен высоким забором, и хозяйка лома была полна решимости проследить за Лу.

Так мы его и оставили с миссис Бэнкс, в окружении вопящих павлинов, и провели чудесный лень, разъезжая по окрестностям. Мы посмотрели старую Пасадену, понежились на солнышке, прошлись по магазинам и пообедали в кафе на террасе с видом на старый бульвар. Но чтобы не злоупотреблять добротой миссис Бэнкс, через пару часов мы все же двинулись в обратный путь. Мне не терпелось увидеть, как они поладили друг с другом.

Миссис Бэнкс мы обнаружили посреди улицы, в двух кварталах от дома – она куда-то бежала трусцой.

– Оп-па, – сказала Нэнси.

– Да, он сбежал, – вздохнул я, опуская окно.

Она подошла к машине.

– Я выпустила его в сад, чтобы он сделал свои делишки, а он перепрыгнул через забор – и был таков.

– Когда? – уточнил я упавшим голосом. За долю секунды я успел прикинуть, как далеко он мог забежать, по какой дороге, что он мог натворить в лучшем и в худшем случае, откуда мог подуть ветер, какие парки находятся рядом – в общем, постарался учесть все, что можно.

– Две-три минуты назад. – Глаза у нее были на мокром месте. В первый раз в жизни я видел ее настолько расстроенной.

– Думаю, я знаю, где он, – сказал я миссис Бэнкс. Даже со скоростью Лу, за пару минут далеко он уйти не мог. – Возвращайтесь домой, вдруг он сам вернется.

Мы проехали два квартала, и наконец я заметил знакомый силуэт. Лу обходил по кругу одноэтажный дом, с крыши которого надрывался очередной безумный павлин. Мы решили какое-то время не вмешиваться: Лу явно намеревался отыскать путь к цели, и мне было интересно, что он станет делать. Он запрыгнул на каменную изгородь, попытался перескочить на крышу сарайчика, пристроенного к дому. Когда с этой стороны ничего не вышло, он понюхал воздух, взобрался на крышку мусорного бака и уже оттуда, тоненько тявкая от возбуждения, попробовал достать лапой до подоконника. Он так хотел эту проклятую птицу. Я сочувственно вздохнул при мысли, что скоро этой забаве придет конец.

– Охотится, – сказал я, и Нэнси погладила меня по щеке. Моя нервозность улеглась.

– Надо сказать соседям, пусть они его наймут птиц гонять.

– Он им тут наведет порядок.

Лу не сводил взгляд с павлина, распустившего пестрый хвост. Я окликнул его через окно. Он обернулся, увидел нас, улыбнулся и побежал к машине. Я распахнул заднюю дверь:

– Залезай, хулиган.

Он вилял хвостом что есть мочи и выглядел довольным, как школьник на прогулке. Мы вернулись к дому Бэнксов. Мама Нэнси беспокойно расхаживала по лужайке.

– Плохая собака! – воскликнула она, когда Лу устремился к ней, и погрозила ему пальцем. Лу понюхал палец, потом лизнул. Она погладила его по голове. – Как ты меня напугал!

– Он охотился за павлинами, – объяснила ей Нэнси. – Извини, мам.

– Погодите… Я покажу вам, что он теперь умеет! – Миссис Бэнкс утерла глаза рукавом, вытащила из кармана кусочек сыра и показала его Лу. Тот уселся перед ней, не моргая. – Так, Луи… пожми лапу, давай. – Она наклонилась и легонько постучала ему по правой лапе. Он тут же ответил. Она скормила ему сыр. – Хорошо. Молодец, Луи.

– Ого! – Я пришел в восторг. – И как быстро вы этого добились?

– Минуты за две. Он же и так все делает лапами. – Лу продолжал к ней тянуться, даже когда сыр закончился. Она улыбалась и пожимала ему лапу каждый раз. Он принюхивался, в надежде, что угощение еще осталось, менял лапы, поскуливал и, наконец, уставился на нее так умоляюще, что она не выдержала и сгребла его в объятия.

Мы с миссис Бэнкс починили изгородь в том месте, где Лу сумел ее перепрыгнуть. Я понимал, что это все равно его не остановит, если он всерьез захочет вырваться на свободу, но ей ничего говорить не стал. И, как ни странно, Лу больше ни разу не убегал. Возможно, ему слишком нравились ароматы, которыми этот лом был пропитан, – курицы, специй, маринованной говядины, пышных паровых булочек и острого соуса. Лаже страсть к охоте на павлинов отступала на второй план перед прелестями китайской кухни. А еще, я уверен, он не хотел больше огорчать маму Нэнси.

Перед сном мы вышли на небольшую прогулку. На улице было тихо, сладко пахло травой и пасленом. Лу обнюхал соседскую клумбу, затем вернулся и пошел со мной рядом; поволок я привычно держал в руке.

Вечерами мы теперь гуляли только так, свободно и без привязи, вдвоем, вслушиваясь, как ездят вдалеке машины, шуршат шины по асфальту и временами лают собаки у кого-то на заднем дворе.

На углу улицы Лу забрался в заросли плюща, обвивавшего фонарный столб: пару дней назад он засек там крысу и теперь не мог пройти мимо этого места спокойно. Разочарованный тем, что сцапать грызуна не удалось, он щедро пометил столб, а потом для пущей уверенности облегчился. И хотя обычно я всегда за ним убирал, в тот вечер я оставил эту кучку на месте: отчасти потому, что добраться до нее было трудновато, но в основном потому, что, насколько мне было известно, запах фекалий привлекал крыс. Я не хотел лишать Лу приключений, а охота на грызунов была его любимой забавой.

Он подрал плющ задними лапами, чтобы оставить там свою метку. Это тоже было привычкой, оставшейся у него с детства. Подозреваю, что с другими щенками они целыми днями занимались чем-то подобным. Наверняка, запах крыс и других собак пробуждал у Лу давние воспоминания.

Я присел на обочину. Он устроился рядом со мной, и я крепко его обнял. Я ощущал ритмичное дыхание и тепло его тела. Он ткнулся носом мне в шею. В этот день все могло бы пойти совсем по-другому. Как хорошо, что павлин обнаружился так близко.