Страх стал пропастью, разверзшейся под Оливией и лишившей ее равновесия, когда герцог направился к ней. Она пятилась назад, пока ее плечи не натолкнулись на стену.
– Я… Я не…
Его лицо стало ужасным, искривленным от ярости. Он посмотрел на Оливию, на сундук и снова перевел взор на нее. И улыбнулся, обнажая клыки.
– Вы меня обворовываете, миссис Джонсон, – проговорил он.
– Нет. – Он прав – обворовывает. – Вы не понимаете…
Выражение его лица заставило Оливию замолчать. А еще то, как его гнев внезапно и полностью превратился в презрение.
– Да что вы? – Теперь он смотрел на нее, как на какую-то дрянь, попавшуюся ему на пути, – отвратительную, мерзкую. – И чего же это я не понимаю?
Судя по голосу Марвика, это его совершенно не волновало.
– У нас с вами общий враг! Лорд Бертрам – мне нужно было найти что-нибудь против него…
С отвращением фыркнув, герцог отвернулся. При виде его широкой спины Оливия смутилась и замолчала. Однако ей казалось, что Марвик должен был заинтересоваться тем, что она имеет в виду.
Он опустился на колени около сундука. Через мгновение он все сложит, увидит, что она взяла, что она по-прежнему держит под мышкой. Она должна ему сказать. Сейчас!
– Лорд Бертрам… – заговорила Оливия. – Он преследовал меня долгие годы. Вы должны меня выслушать. Я пришла сюда специально для…
– Так это он послал вас? – Герцог открыл сундук.
– Нет! – Оливия отошла от стены. Но, когда она сделала шаг вперед, чтобы приблизиться к Марвику, он наградил ее таким убийственном взглядом, словно ударил ледяным кулаком. – Он питает ко мне неприязнь. Поверьте! Мне нужен был способ остановить его, и я пришла сюда, когда поняла…
– А я решил, что вы ищете место горничной.
Она не сводила с него глаз.
– Вы… вы даже не хотите выслушать меня?
Его смех прозвучал как-то механически. Герцог приподнял подол подвенечного платья, и золотое шитье заблестело.
– Это принадлежало моей жене, – проговорил герцог. – Она многому меня научила. И оставила меня, научив выслушивать всевозможные истории. Я думаю, ваша история будет удивительнее, чем ее.
У Оливии подвело живот, ее затошнило. То, что он сравнивал ее со своей женой…
– Я не такая, как она.
– Да? – Он поднял на нее глаза. – Вы были знакомы?
Его голос изменился, но так было еще хуже. Теперь он говорил сердечным и приятным тоном, словно они стояли в уголке на каком-нибудь приеме и вели светскую беседу.
– Я не такая, как она, – снова прошептала Оливия.
Марвик устремил на нее долгий прямой взгляд.
– Вы хотите сказать, что ваши действия не вяжутся с вашим характером? Что я в вас ошибаюсь? Что это все не то, чем кажется? Вы это имеете в виду?
– Да! – Оливия помедлила. С чего начать? С писем от его жены, которые она обнаружила? Но она их не обнаруживала, а украла. У Элизабет, его невестки. Поможет ли это признание, захочется ли ему после этого выслушать Оливию, поверить ей и окончанию ее истории? – Все очень сложно, – быстро проговорила она. – Но если вы позволите мне объяснить… Видите ли, моя мать знала Бертрама с детства… Клянусь вам, я говорю это не просто так, в этом есть определенный смысл.
Герцог встал. Оливия пообещала себе, что не отступит, но когда он направился к ней, она опять ударилась спиной о стену.
– Да, – сказал Марвик, – я был совершенно не прав. Я неверно оценил вас. Вы заготовили чудесное объяснение, которое должно убедить меня в том, что вы жертва, а не воровка. И даже, полагаю, имеете благородные мотивы. – В его голосе звучали насмешливые нотки, которые, как пули, бились в ее голову. – Честная. Праведная. Непонятая.
Схватив Оливию за руку, он развернул ее, чтобы она увидела свое отражение в большом зеркале над его туалетным столом. Высотой в четыре фута и в полтора раза шире, зеркало отражало их обоих – его сжатый рот, его безжалостный прямой взгляд. Ее лицо стало белым и невыразительным – лицо воровки, у которой сорвали планы, обманщицы и лгуньи. Оливия смотрела в свои глаза – широко раскрытые, полные паники. Они совсем не казались невинными.
– И все же, проходя мимо зеркала, – задумчиво проговорил герцог, – на мгновение вы замираете и удивляетесь. Вы спрашиваете себя: кто это смотрит на вас оттуда? Вы видите лицо преступницы, испытывающей чувство вины. – Его губы сложились в некое подобие улыбки. – Уверен, у вас есть какая-то замечательная причина совершать преступления. А скажите-ка мне, вы видели письма моей жены, обыскивая мои вещи?
Внезапно Оливию как будто ударило – она поняла, что не сумеет его убедить, что бы она ему ни сказала. Потому что он решил, будто она все придумала, прочитав письма его жены.
Хуже того, если герцог обнаружит украденные ею письма – послания его жены, которые Оливия принесла в своем фартуке, чтобы положить их перед уходом на место, он неверно истолкует ее поведение. «Это он послал вас?» – спросил Марвик.
То, что у нее есть так много писем, написанных Бертрамом и Бертраму, лишь заставит герцога считать ее виновной в сговоре с Бертрамом.
– Я не хотела этого делать, – в отчаянии проговорила она. – Мне не доставляет удовольствия обманывать вас.
Марвик прижался щекой к ее волосам. Оливия услышала, как он вздохнул, и какая-то обезумевшая часть ее существа, дрожа, ожила от его близости, от его запаха, от тепла его кожи. При этом ее здравая часть застыла как полевая мышка, над которой промелькнула тень ястреба. Оливия даже дышать не осмеливалась.
– Разумеется, это вам не доставляет удовольствия, – прошептал герцог. Его дыхание согревало ей кожу, будя порочные воспоминания об удовольствиях прошлой ночи. – Получать от этого удовольствие – значит, вынужденно признать собственную вину. Полагаю, вам будет куда проще вообразить себя мученицей. Ночами будет спаться лучше. Должно быть, он очень хорошо заплатил вам за эту грязную работу.
– Он мне не платил, – зашептала в ответ Оливия. – Я его люто ненавижу. А по ночам я сплю не так уж хорошо.
– Нет, – отозвался Марвик после короткой паузы. – Я тоже сплю неважно. – Он отшатнулся от нее. – А скажите-ка мне вот что, миссис Джонсон. Как бы вы поступили, окажись вы на моем месте? Позвали бы полицию или побыстрее свершили бы правосудие?
Она и представить себе не могла, что герцог имеет в виду. И даже узнавать этого не хотела.
– Я хочу погубить Бертрама, – очень быстро проговорила она. – Вы правы, я знаю, что сделала ваша жена, и знаю, что объединяет нас с вами, потому что…
– Ах, так вам это было известно? Какая прелесть! – Он замолчал, вид у него был ошеломленный. – Конечно, это очень многое объясняет. Неудивительно, что вы продемонстрировали такую отвагу. Хотел бы я знать, когда вам стало известно о ее приключениях? До того, как мы встретились в библиотеке? До нашей встречи в саду этим утром? Говорите!
Оливия смотрела на него, умирая от стыда за собственный обман, задыхаясь от него. Потом она вздрогнула от того, что герцог положил руку ей на щеку и сжал ее от виска до подбородка.
– Я рад, что вы знаете правду, – спокойно сказал он. – Уверен, что именно благодаря ей вы смогли подавить в себе страх, который испытывали ко мне. Потому что вы поняли: я не стою страха. Вы поняли, что я – всего лишь жалкий объект насмешек.
Оливия сжалась.
– Нет! – воскликнула она. – Мне даже в голову это не приходило!
Его рука слегка сжалась. Совсем немного, но достаточно для того, чтобы Оливия поняла, как близко его большой палец находится к ее яремной вене.
– Но это уж точно успокоило вас, – вымолвил герцог. – Я не мог внушать страх хотя бы потому, что женщина, на которой я был женат, с легкостью устраивала заговоры против меня, ничуть не опасаясь того, что они будут раскрыты.
– Я бы… – Едва начав говорить, Оливия осознала глупость, тщетность своих слов. – …Я бы помогла вам погубить Бертрама. Я бы помогла вам.
– В самом деле? – Казалось, он задумался над ее предложением, а затем кивнул. – Но заговоры требуют доверия. Вы можете доверять мне, миссис Джонсон?
Неожиданный поворот разговора смутил Оливию.
– Да, – прошептала она. Только бы он убрал руку с ее горла!
– Правда? Если бы вы только видели сейчас выражение своего лица. Вы в ужасе от меня. Как вы можете доверять человеку, который наводит на вас такой ужас?
Оливия с трудом сглотнула.
– Я…
– Но мне говорили, – продолжил он спокойным, невозмутимым тоном, – что мои суждения бывают ошибочными. И что им нельзя доверять. Я вынужден согласиться. «Обмани меня один раз», – говорит пословица. Но здесь, сейчас, с вами, я был обманут дважды! И я хочу, чтобы вы помогли мне принять решение, потому что, разумеется, мое суждение ошибочно: могу ли я доверять вам? Вижу ли я перед собой невинное лицо? Или вы согласитесь со мной в этом, что я вижу на вашем лице панику и чувство вины?
Это слово ударило ее будто хлыстом.
– Я никогда не хотела причинить вам вред! Подумайте! Неужели я обращалась с вами как женщина, которая задумала сделать вам что-то плохое?!
Марвик откинул голову назад, словно хотел получше рассмотреть Оливию.
– Как интересно, – проговорил он. – Вы вообразили, будто у вас есть выбор.
Его рука скользнула вниз по ее горлу и слегка сжала плечо. При этом его указательный палец пробежал по ее ключице сквозь шерстяную ткань жакета – жакет вдруг показался Оливии слишком тонким. Герцог следил за своей рукой, но его лицо оставалось непроницаемым.
– Что в той папке, которую вы уронили?
– Ваши данные на Бертрама.
– Так вы поэтому здесь? Он послал вас забрать их?
Внезапно Оливию охватил гнев. После всего, что она для него сделала, он не хочет даже выслушать ее?!
– Он меня не посылал, говорю же вам! Он – такой же мой враг, как и ваш. Моя мать…
– Тогда откуда вы узнали, что у меня есть данные, которые могут погубить его?
Настало время признаться в старой краже.
– Ваша… ваша жена, – запинаясь, проговорила Оливия. – Она писала ему письма.
Его ладонь зажала ей рот.
– Ш-ш-ш… Давайте не будем говорить о ней, ладно? Она все настроение испортит.
Свободная рука Марвика обхватила ее талию, и Оливия замерла, а затем заставила себя встретиться с ним глазами, сама не испытывая желания вспоминать. Вспоминать его жену и то, что между ними было.
Лицо Марвика превратилось в маску сосредоточенности. Он прикасался к Оливии, как будто она была не человеком, а куклой – безмолвной, глупой, созданной исключительно для его развлечения. Он следил глазами за своей рукой, порхающей по ее телу, едва прикасаясь к груди, обводя очертания талии, изгиба бедер… Затем его рука соскользнула… – Оливия судорожно вздохнула – на одну ягодицу, обхватила ее, а потом сжала – медленно, намеренно.
Это было ужасно. И совсем не походило на то, что он делал в библиотеке, потому что там его прикосновения хоть и не были легкими, но не были и грубыми, и, в конце концов, ей хотелось ощущать их. Вопреки всему здравому смыслу, ей хотелось.
– Прекратите! – шепнула она. – Я не хочу этого.
– Но какое же у тебя чудесное тело, – пробормотал он. – И я еще не все с ним сделал. – Подняв голову, он посмотрел Оливии в глаза и медленно улыбнулся. – Вы даже не представляете, как я рад тому, что вы – лгунья.
У нее был только один выход. Мысль о нем пришла Оливии в голову только сейчас, когда она увидела пистолет, все еще лежавший на ковре.
Ее преступления уже перемешались, так что нет причин не увеличивать их список. Да и черт с ним! После того, что она сделала для герцога, а он даже не захотел выслушать ее – он не заслуживает ничего хорошего.
Рука герцога поднялась вверх по ее телу. Он наклонился к ней…
Теперь! Вывернувшись из его объятий, Оливия бросилась в другой конец комнаты. Он схватил ее за юбку, она упала на колени, он поволок ее к себе, но ее рука уже успела ухватиться за пистолет. Оливия перекатилась на спину, и герцог, увидев, что она держит в руке, выпустил ее. Подняв руки вверх, он отступил назад.
Оливия села, тяжело дыша, а затем неловко поднялась.
– Так вы меня, выходит, застрелите?
Ни один человек на свете не задал бы этот вопрос с таким ленивым любопытством. Она смотрела прямо на герцога, пытаясь унять тяжелое дыхание, заставить свои мозги работать. Неужели ему все равно, выживет он или умрет?
– Мне бы следовало застрелить вас, – с горечью проговорила Оливия. – Вы – глупец. Возможно, вы правы – все истории о вас вымышлены. Потому что какой из вас политик, если вы не умеете слушать?
– Я бы предпочел послушать… – проворчал он.
– Бросьте мне ключ! – Ей тоже надоело слушать его. – Сделайте это!
Презрительно усмехнувшись, он вынул из кармана ключ и бросил его на ковер к ее ногам.
– А это уже преступление, караемое смертной казнью. Размахивание оружием с намерением причинить вред.
Оливии внезапно перестало хватать воздуха, словно ей зажимали нос.
– Я не собираюсь причинять вам вред, – вымолвила Оливия, а потом в один миг снова рассвирепела. Она уже достаточно сказала. Но он глух, глупец. Открыв дверь, она пнула ногой папку в коридор. Увидев, что герцог шагнул к ней, она подняла пистолет выше. – Стойте на месте! – резко приказала Оливия.
Марвик медленно выставил вперед руку.
– Вы не хотите причинять мне вред? Тогда отдайте мне пистолет. Раз не хотите стрелять в меня, так передайте его мне.
Из груди Оливии вырвался какой-то странный смех.
– А теперь мы поменялись ролями! Но вы не давали мне пистолет, так с чего я-то вам должна его отдать? – Проглотив горький вкус смеха, Оливия устремила взор на герцога. – Мне ничего это не нужно. Все, чего я хотела, это свобода.
Его голова откинулась назад.
– Да. – Он усмехнулся. – Вы должны очень хотеть свободы, ведь вы рискуете попасть на виселицу.
– Зато вы не очень-то хотите ее, – парировала Оливия. – Ваша жена была монстром. Как и джентльмены, вступившие с нею в заговор. Но если бы вы показали ей хотя бы половину той своей сущности, которую демонстрируете мне, то Бертрам, возможно, не стал бы проблемой, с которой я должна справиться. Убийство? Как неоригинально! Вы могли бы быть умнее. Могли бы заставить их заплатить за все. Но вместо этого вы предпочли прятаться здесь в темноте!
Выходя за дверь, Оливия с удовлетворением увидела, что лицо Марвика побелело. Но потом ей пришла в голову одна мысль.
Сунув руку в карман фартука, она вытащила оттуда письма и бросила их в голову герцога.
– Мой подарок на прощание! – После этого Оливия повернула ключ в замке, запирая Марвика, и подобрала с полу папку.
За спиной у нее раздался грохот. Само собой, он попытается вышибить дверь. Как предсказуемо! Расправив плечи, Оливия быстро направилась к главной лестнице.
* * *
Перепрыгивая через несколько ступенек, Аластер спустился вниз и промчался мимо оторопевшего швейцара на первый этаж, где были расположены комнаты прислуги. Он не был здесь много лет, так как эта часть дома принадлежала слугам, а не ему. Все равно Оливии здесь уже не будет. Она давно ушла – ему понадобилось слишком много времени, чтобы выбить прочную дубовую дверь толщиной в шесть дюймов.
Герцог понимал, что не найдет здесь Оливию, но ноги не слушались разума. Его сапоги тяжело стучали по деревянным ступеням. Когда он оказался на первом этаже, слуги разбежались, глупо тараща на него глаза.
Откуда-то навстречу Марвику вышел Джонз.
– Ваша светлость! – промолвил он. – Что-то случилось? Могу я…
Аластер рывком открыл дверь в покои экономки.
Гостиная была совсем маленькой, просто обставленной. Здесь пахло ею, пахло розами, словно это было одной из ее чертовых уловок. Он чихнул, чтобы избавиться от этого запаха. «Мне очень жаль!» – сказала она. Ведьма! Она говорила это не только наверху, но и в саду. Ясное дело, она задумала все это давным-давно.
Его доверчивость не знает границ.
За узкой дверью находилась спартанская комнатенка, в которой спала его новая Иезавель – коварная и порочная женщина.
Впрочем, она не глупа. Она убежала. Что же она оставила после себя?
Он открыл ящики комода. Пусто! Письменного стола – тоже пусто. На стенах ничего не было, кроме трех иллюстраций, вырванных из журналов. Мужчина и женщина рука об руку идут по деревенской улице. Рождественское утро, мать с отцом дарят своему ребенку маленького щенка с бантиком на шее. Деревенский коттедж в сумерках снежного вечера, в окне горит лампа…
Аластер почувствовал, как скривился его рот. Последнюю картинку он знал. Она была знакома ему уже несколько десятилетий. Еще мальчиком он хранил у себя копию картины, хотя даже не мог объяснить, чем она так привлекала его.
Если карикатуристы из «Панча» любили рисовать помешанных на сексе аристократов, то иллюстраторы женских журналов были не менее предсказуемы. Объекты их внимания были почти всегда гротескными, потому что изображали полную ложь: супружеское счастье, домашнюю идиллию, добродетель. Привлекательность домашнего очага, защищающего от тьмы и холода.
Марвик мог бы пожалеть Оливию за то, что она верит в такие вещи. Вместо этого он будет ее презирать. Она мошенница. И имеет на все это не больше прав, чем он. Как она смела надеяться на иное?
Он сорвал картинки со стены. И разорвал на мелкие кусочки одну за одной, бросая обрывки на пол. Дежавю раскачивает мир. Первые письма от Маргарет он тоже рвал.
«…если бы вы показали ей хотя бы половину той своей сущности, которую демонстрируете мне, то Бертрам, возможно, не стал бы проблемой, с которой я должна справиться. Но вместо этого вы предпочли прятаться здесь в темноте!»
Повернувшись, Марвик вышел из коридора для слуг. Его Иезавель права в одном: он создан для того, чтобы прятаться. Теперь герцог знал, что привязывает его к этому дому, к этому городу, к самой жизни – месть. Он создан для того, чтобы жить ради идеалов. Но вместо этого он живет ради себя.
Бертрам за все заплатит. Остальные – Нельсон, Феллоуз, Баркли – тоже. А Оливия Джонсон? Она жаждет безопасности. Для него будет большим удовольствием добиться того, чтобы она больше никогда не ощутила ее.