«Люкс» на верхнем этаже отеля «Савой» был самой красивой комнатой, в какой Оливии когда-либо доводилось бывать. Она лежала на целой горе подушек, чувствуя себя немного смешной и ошеломленной, когда доктор осматривал ее, пыхтя и что-то бормоча.

– Дело очень плохо, – проговорил он. – Разбойники в этой части города! Прошу вас, ваша светлость, поскорее сообщить об этом в полицию.

Аластер стоял у дверей. Он оглядывал комнату с таким видом, словно ожидал, что в любую минуту из-за резьбы может выскочить какая-то опасность.

– Моей кузине необходим отдых, – бросил он, – а не бессмысленный опрос какого-нибудь никудышного инспектора. Полагаю, я могу надеяться на ваше благоразумие?

Доктор выпрямился, оторвавшись от своего стетоскопа. Обиду он выразил тем, что громко захлопнул крышку своего чемоданчика.

– Само собой, – промолвил он. – Имя миссис Льюис никогда не сорвется с моих уст.

Как только дверь за доктором затворилась, Оливия улыбнулась.

– Еще один псевдоним, – заметила она. – Как ты думаешь, сколько еще у меня будет придуманных имен?

Сев на край кровати, Аластер посмотрел на нее.

– Больше ни одного, если это будет зависеть от меня.

Оливия подняла на него взгляд, чувствуя, что внутри у нее вспыхнул теплый и приятный огонь, пытавшийся вырваться наружу. Ощущение благоденствия было результатом действия лечебного настоя, который дал ей доктор, чтобы облегчить боль в горле. От настоя Оливию одолевала сонливость, руки и ноги превратились в кисель, а о мелочах она и думать забыла. Но она могла принять заботу Аластера, вызванную обстоятельствами, за его привязанность… За вечную любовь… В это мгновение она могла даже вообразить, будто герцог хочет убедиться в том, что ей не понадобятся придуманные имена, если он всегда будет заботиться о ней.

– Зачем ты привез меня сюда? – спросила она. Бертрам остался в квартире Мура, чтобы сказать, что лакей его жены сначала пытался вымогать у него деньги, а потом напал на него.

– Ты нуждалась в помощи врача, – безучастно промолвил Аластер. – И в отдыхе. Квартира на Брук-стрит ни для того, ни для другого не подходит.

– Но ты же мог привезти меня к себе домой. – Ей почему-то стало казаться, что его дом – это своего рода мифическое место, которому она когда-то принадлежала, а на основании этого принадлежала и самому Марвику. Оливия понимала, что такие вещи должны ее встревожить. Но она была как в тумане, ее одолевало ощущение легкости и полета, так что беспокоиться о чем-то она была не в состоянии.

– Мог бы, – задумчиво проговорил Аластер. – Но тогда, без сомнения, прислуга… сделала бы свои выводы.

Да, конечно. Все они считали Оливию воровкой. Если бы Аластер снова привез ее в свой дом, они пришли бы к выводу, что он мстит ей каким-то изощренным способом.

Но тут Оливия поняла, что ей все равно.

– Да какая разница! – бросила она.

– Для меня – существенная, – сказал герцог. – Я бы не хотел, чтобы на тебя так смотрели.

Оливия задумалась. Она была озадачена тем, что он сказал, но не могла подобрать слов, чтобы выразить это чувство. В голове царил хаос.

– Как смотрели? – наконец спросила она.

– Так, как эти мегеры в деревне глазели на тебя. – Его подбородок напрягся. – Никто и никогда больше не будет так на тебя смотреть.

Из ее груди вырвался смех. Оливия зажала рот рукой, дивясь таким веселым звукам.

– Ох, Аластер! Это же не в твоей власти.

– Да? – Он как-то странно посмотрел на нее. – Думаю, что в моей.

Оливия затаила дыхание, внезапно пожалев о том, что находится под действием лекарства. Лучше бы ее разум сам постиг смысл его слов, и ей не пришлось бы обращаться к герцогу с просьбой растолковать их.

– Каким это образом? – все-таки спросила она.

В дверь постучали. Аластер недовольно поморщился и встал.

– Должно быть, это Бертрам.

Оливия наблюдала за тем, как он прошел через дверь в гостиную, слышала приглушенные мужские голоса. А потом до нее донеслась четкая фраза Аластера:

– Нет, – сказал он. – Вы не будете разговаривать с ней.

Оливия приподнялась.

– Впусти его, – попросила она.

Аластер с мрачным, как туча, выражением лица показался в дверях.

– В твоем состоянии? Абсолютно…

– Со мной все хорошо. – Так лучше, – именно в таком состоянии ей стоит говорить с Бертрамом. Все казалось ей неясным, туманным, лишенным углов. Оливии не хотелось слишком четко вспоминать те мгновения – мгновения, когда она спасла Бертрама от заслуженного наказания.

– Пусть войдет, – снова сказала она. – Правда, Аластер… Я понимаю, что делаю.

Рот Аластера превратился в тонкую черту. Он развернулся.

– Пять минут, – бросил герцог.

Что за тиран! Оливия готова была улыбнуться, правда, при виде отца это желание покинуло ее. Бертрам казался усталым, под его глазами залегли темные круги; он был похож на человека, которого мучает тайна, и при этом он понимает, что вот-вот выдаст ее.

Он выглядел именно так, как должен был выглядеть. Оливия холодно смотрела на него, пока он шел к ее кровати.

– Я не… – забормотал он, вертя в руках шляпу, – я не знаю, что именно должен вам сказать.

– Как удивительно!

Он поморщился.

– Я этого заслуживаю. Но я…

– И еще большего. – Снадобье доктора не полностью заглушило ее чувства. Оливия ощутила гнев – яркий, пылающий. Возможно, он вообще никогда не выгорит. – Вы заслуживаете гораздо большего. Вы всему обязаны моей матери. Она могла погубить вас. Я никогда не пойму, почему она так любила вас, что не сделала этого.

Шляпа Бертрама смялась, поля порвались.

– Мне было двадцать два, когда я с нею обвенчался. Я ничего не понимал. Вы меня слышите? Я был молод, глуп и безумен…

– Она тоже. Но ее любовь не отступила ни перед чем. И у вас больше доказательств этого, чем у любого другого человека!

Бертрам уронил голову. Оливия слышала его неровное дыхание.

– Да, – наконец сказал он. – Она была гораздо лучше, чем я заслуживал. – Бертрам снова поднял голову, и Оливия увидела боль в его глазах. Это рассердило ее еще больше. Какое он имеет право испытывать боль? – Я хочу, чтобы вы знали, – проговорил Бертрам, – к действиям Мура я не имею никакого отношения. Он был человеком моей жены – ее охранником – еще со времен ее юности. И по-моему, он был сумасшедшим. Поверить не могу, что моя жена как-то связана с его поступками…

Аластер издал резкий, пренебрежительный смешок.

– Так дело не пойдет, – заметил он.

Бертрам повернулся к нему.

– Вы ее не знаете, – пробормотал он. – Моя жена – не убийца.

– Да я и не собираюсь с ней знакомиться, – холодно сказал Аластер. – Вы должны будете позаботиться о том, чтобы этого никогда не произошло. Отправьте ее в приют. Или назад в Америку – разницы никакой. Но она не должна оставаться в Англии.

– Она – мать моих детей! – воскликнул Бертрам.

– По крайней мере троих, – с горечью добавила Оливия.

Услышав это, Бертрам снова повернулся к ней – теперь он был в отчаянии.

– Оливия, я обещаю… – взмолился он.

Усмехнувшись, Оливия посмотрела на Аластера, который в полном изумлении покачал головой.

– Я еще не в таком отчаянии, чтобы принимать ваши обещания, – сказала она.

– К тому же, – добавил Аластер, – я сомневаюсь в том, что она захочет остаться, если ее детей объявят незаконнорожденными, а ее брак окажется фальшивкой двоеженца.

И тут Оливия увидела выход из положения!

– Боже мой! – Бертрам сделал шаг назад, прижимая шляпу к груди, как щит. – Вы говорите о том, чтобы погубить трех невинных детей…

– Я никогда и никому не скажу ни слова, – перебила его Оливия. Бертрам остановился, раскрыв рот.

– Оливия! – недоверчивым тоном заговорил Аластер.

Оливия подняла руку, призывая его к молчанию.

– Ваша жена поедет в Америку, – обратилась она к Бертраму. – И вы поедете с ней – после того, как оставите свой пост. – Это будет справедливо и по отношению к Бертраму. – И никто никогда не узнает, что вы были женаты на моей матери.

Губы Бертрама зашевелились – он пытался возразить.

– Я… я просто не могу уехать! Уйти в отставку… Члену кабинета министров…

– Сегодня днем я видела ее лицо, – промолвила Оливия. – Полагаю, она знала, что хочет сделать ее человек. И если бы я не считала, что она любит своих детей, если бы я не решила, что она готова на преступление, чтобы защитить их, я бы осталась в жилище Мура, чтобы все рассказать полиции. Но, возможно, я ничего не скажу, если вы уедете за границу. Однако независимо от того, любит она своих детей или нет, я считаю, что дама, склонная держать при себе наемного убийцу, не должна быть той особой, которой вы доверите воспитание своих детей, так что вы с радостью должны уехать с ней. Вам выпадает шанс стать им таким отцом, каким вы никогда не были для меня.

Бертрам долго смотрел на нее.

– В вас очень много от матери, – тихо проговорил он наконец. – Вы считаете ее жертвой, но, поверьте мне, она никогда не позволяла мне остаться безнаказанным.

– Может, вы хотите, чтобы я вам посочувствовала? – Оливии захотелось запустить в него подушкой. Нет, чем-нибудь потяжелее. Бутылкой. Она с надеждой посмотрела на Аластера.

На его лице застыло убийственное выражение. За это он очень рассердится на нее, можно не сомневаться. Потому что все его внимание было поглощено Бертрамом.

– Вы слышали, что она вам предложила? – мрачно промолвил он. – Это куда более великодушное предложение, чем то, что заготовил для вас я. Впрочем, сойдет и это. А теперь убирайтесь. Очень надеюсь в следующий раз услышать ваше имя в связи с вашей отставкой из кабинета, Солсбери.

Покачав головой, Бертрам набекрень нацепил на голову смятую шляпу.

– Я не могу этого сделать, – угрюмо проговорил он. – Ничего еще не кончено. – Повернувшись, он пошел прочь.

Комната наполнилась молчанием. Аластер встал, глядя на Оливию. Она глубоко вздохнула.

– И это называется титулованное дворянство! – вымолвила она. – Я не хотела наказывать его детей. Или отнимать у тебя месть. Но, кажется, ты все равно отомстишь. Какой же он глупец!

– Ну да. Но нам это было известно. – Как ни странно, Марвик казался рассеянным. – Оливия, ты не должна была оставлять надежду стать его законной дочерью.

Она заморгала.

– Почему?

– У него есть деньги. Не очень много – большая часть состояния принадлежит его жене. Но у тебя есть все шансы на наследство. Ты понимаешь, что ты это потеряла?

Удивление Оливии было не настолько сильным, чтобы сдержать зевок.

– Ты правда думаешь, что это важно? – Она прикрыла рот рукой, и ее челюсти слегка хрустнули. – Аластер, даже сейчас я не очень беспокоюсь о деньгах. Я знаю, как их заработать. Я очень… хороший секретарь.

На лице Марвика промелькнула мимолетная улыбка, а когда она погасла, он вновь стал очень серьезным. Подойдя к кровати, он сел рядом с Оливией и отбросил ее волосы с глаз.

– Надо отправить кого-то в хороший магазин, чтобы тебе принесли что-то более подходящее, чем гостиничный халат.

Его прикосновение успокаивало Оливию. Ее ресницы, трепеща, опустились.

– Ты вконец испорчен, – пробормотала она. – Этот халат слишком хорош для секретарш… или экономок.

Его рука, лежащая на ее щеке, замерла.

– А для герцогини?

Оливия открыла глаза. Марвик смотрел на нее серьезно, а в выражении его лица проскальзывала тревога. Он совсем не был похож на человека, проговорившего те слова, которые услышали ее уши. Должно быть, ей это приснилось.

– Я засыпаю, – сказала Оливия. – Ты пойдешь домой? Или останешься тут?

Герцог громко, протяжно вздохнул.

– Оливия, ты заслуживаешь большего.

Заморгав, она приподнялась. Без сомнения, она плохо его расслышала. Но что он мог иметь в виду? Усталость мгновенно сменилась болезненным беспокойством; сердце Оливии внезапно застучало где-то в горле. От этого ее через мгновение может затошнить.

– Я не понимаю, – осторожно промолвила она. – Большего, чем что?

Его рука на ее щеке дрогнула. А потом она соскользнула вниз, чтобы переплестись с ее рукой, и он крепко сжал ее.

– Большего, чем прислуживать кому-то, – пояснил он. – Чем быть чьим-то секретарем. Чьей-то служанкой.

Оливия нахмурилась.

– Ты – чудовищный сноб.

– Большего, чем терпеть на себе те взгляды, которые хозяева бросают на свою прислугу, – добавил герцог. – Большего, чем быть незамеченной. Большего, чем чувствовать, что на тебя смотрят свысока.

Оливию наполняло чувство досады. Его слова никак не походили на романтическое объяснение.

– Это не так плохо, – промолвила она. А затем, встряхнувшись, Оливия приподнялась на подушках и постаралась как можно выше вздернуть подбородок. – Мои умения заслуживают уважения. Я отлично выполняю все, за что берусь. Не каждый с таким справится! Вспомни, я ведь не училась на экономку. Я говорю на четырех языках, я владею стенографией…

Герцог остановил Оливию, зажав ее рот своим. Смутившись, она позволила ему поцеловать ее, а потом, через миг, его поцелуй заставил ее забыть о смущении, и все, о чем Оливия была в состоянии думать, – это его губы. Легкие, внимательные, ласковые, заставляющие ощутить что-то большее…

Марвик прервал поцелуй.

– Оливия, – заговорил он, – я пытаюсь привести доводы, которые заставили бы тебя выйти за меня замуж. Как-то нелепо все получается, но мне не нужна жена, которая говорит на иностранных языках и знает стенографию. Для этого я хочу нанять секретаря.

Она оторопело уставилась на него.

– Я понимаю, что попросил как-то не так. – Его губы скривила печальная улыбка. – Может, мне действительно нужна жена с навыками секретаря. И со знанием итальянского, и… какими еще языками ты владеешь?

– Французским, – прошептала Оливия. – И немецким.

– Хорошо, французским. И немецким. Не может же моя жена не говорить по-немецки, – серьезно промолвил он. – Это повышает мои шансы?

– Нет. – Неожиданно ее сердце упало. Оттолкнув Марвика, Оливия села, и он нахмурился. – Ты повторяешь собственные ошибки. – Она провела рукой по своему ноющему лицу, а затем с такой силой надавила на глаза, что увидела звезды. «Просто скажи «да», дура!»

Но она не могла этого сделать. Он задал ей вопрос, которого она, признаться, испугалась, потому что любила его. Любила настолько, чтобы сказать: «Да».

Но именно потому, что она любила его – и еще потому, что он ей нравился, нравился больше, чем надо, больше, чем он того заслуживал, – Оливия не могла сказать: «Да».

– Аластер, – промолвила она, – тебе была по нраву мысль о браке с Маргарет. Но ты никогда не любил ее. И ты снова повторишь это: тебе по нраву мысль… о чем? О том, что ты спасешь меня от косых взглядов? О том, что ты выступаешь в роли героя? Но ты не любишь…

Он положил палец ей на губы.

– Не надо, – сказал Аластер.

Несколько мгновений они, замерев, сидели молча и лишь смотрели друг на друга.

Оливия сделала еще один судорожный вздох. Он показался ей холодным, как лед.

– Мне нужно место, – тихо проговорила она. – И хотя одно ты предлагаешь мне сейчас, это не совсем то место, о котором я мечтала. Как же ты не понимаешь? Ты – выдающийся человек. Ты был таким раньше и будешь таким. И как только ты вернешься к прежней жизни…

– Этого никогда не будет. – Его подбородок напрягся. – Неужели ты до сих пор этого не поняла? – Хрипло рассмеявшись, он встал с кровати и запустил пятерню в волосы. Повернулся к ней спиной. – Я покончил с прежней жизнью.

– Тебе так кажется. – Она так устала. Оливия едва удерживала глаза открытыми, потому что им хотелось закрыться, но даже паника, охватившая ее при мысли о том, что она упускает нужное, решающее мгновение, не помогла сдержать очередной, с хрустом, зевок. – Я не… – Оливия с силой ущипнула себя за руку, чтобы очнуться. – Я не дура, – сказала она. – Для меня нет места в жизни члена парламента.

Марвик очень медленно покачал головой.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Веки Оливии опустились на полные слез глаза.

– Нет, имею, – прошептала она. – Я…

* * *

Оливия просыпалась очень медленно, казалось, сознание возвращается к ней через множество слоев света. Как только мир над ее веками посветлел, она вдруг начала остро чувствовать все болезненные места на своем теле. Леди Бертрам. Томас Мур, мертвый. Бертрам, отказавшийся от ее предложения.

Аластер, сделавший ей предложение…

Ее глаза распахнулись. Оливия, застыв от ужаса, смотрела на переплетающийся орнамент на потолке. Она отказала Аластеру! Боже, она отказала ему!

Оливия села и тут же оцепенела. Аластер сидел на стуле, стоявшем у изножья ее кровати. Перед ним стоял поднос, на котором принесли завтрак, на тарелке лежали обломки яичной скорлупы.

– Добрый день, – спокойно сказал он.

Оливия натянула одеяло до подбородка, но тут же, поморщившись, пожалела об этом. Она осторожно прикоснулась к шее.

– Бьюсь об заклад, она выглядит еще хуже, чем тебе кажется. – Как ни странно, он говорил веселым голосом, хотя его взор не отрывался от нее ни на мгновение. – Но ты, должно быть, неплохо отдохнула – проспала целых шестнадцать часов.

– Шестнадцать… – Оливия посмотрела на широкие окна, выходящие на Стрэнд. Портьеры были раздвинуты, и ее взору открылось безоблачное голубое небо над высокими зданиями на другой стороне улицы. – Боже! – Откашлявшись, Оливия осторожно покосилась на Аластера. Может, ей приснилось, что он сделал ей предложение? Или, что лучше, предложение действительно было, но ей приснилось, что она ему отказала?

Потому что теперь – предупрежденная и отдохнувшая – Оливия чувствовала себя куда менее добродетельной. Она вспомнила все возражения, которые перечислила ему прошлым вечером. Оливия понимала, что возражения были существенными, и за то время, что она спала, ничего не изменилось. Но теперь ей было все равно. Пусть в один прекрасный день он пожалеет о том, что женился на ней. Но до тех пор пусть он принадлежит ей.

– Аластер, – нервничая, начала она, – я…

Он бросил на кровать газету.

– Взгляни на заголовки!

Оливия нерешительно взяла газету. В заголовках не было ничего особенно интересного. Небольшая авария на железной дороге в Йорке. Обещание быстрее добраться до Египта на новом пароходе.

– На какие именно? – спросила она.

– Наслаждайся ими! – сказал он. – Нудные, обыденные, мягкие. Через неделю они уже не будут такими.

Газета смялась в ее руке.

– Что ты сделал?

Марвик встал. В ярком дневном свете он казался сделанным из пылающего золота, его красивое лицо было словно позолоченным, а на нем сияли глубокие голубые глаза с проницательным взглядом.

– Я пустил в ход письма Маргарет, – сообщил он.

Оливия не сводила с него глаз.

– Ты… сделал что?

– Я велел снять с них копии, а Майкл их развозит. Первая остановка была в клубе, так что, думаю, новость… – он посмотрел на часы в углу комнаты, – должна быть уже на полпути в Шотландию.

Оливия пыталась подобрать подходящие слова.

– Но зачем?

Он пожал плечами.

– Если вдуматься, это очень… аккуратная месть. Ни один из любовников Маргарет не уйдет от наказания. Их погубит общественное мнение. Нельсон – банкрот. Он собирался жениться на знатной наследнице, причем ему пообещали скорое дворянство. Помолвка будет разорвана, полагаю, не позднее, чем через день. Феллоуз тоже лишится шанса на удачный брак. Барклий выяснит, что его политическая власть существенно уменьшилась, потому что общение с человеком, который построил свой политический успех, сойдясь с чужой женой, не скажется благоприятно на карьере. Что касается Бертрама… – Он слегка улыбнулся. – Полагаю, он проявит большое желание принять твое предложение, если ты пожелаешь повторить его. Его, конечно, выставят из кабинета. Не удивлюсь, если он отправится в Америку в ближайшие две недели.

Оливия была ошеломлена. Судя по тому, как бесстрастно и уверенно говорил Аластер, он продумал свою речь заранее. Но на его лице Оливия не разглядела ни единого признака того, чего ему это стоило.

– Но ты, Аластер…

– Это надо было сделать. – Он пожал плечами. – Нельзя быть уверенным в том, что не существует других писем, ожидающих своей очереди. Так что лучше обнародовать те, что есть, прямо сейчас, когда я к этому готов. А скандал все равно постепенно затихнет.

Оливии вдруг очень захотелось, чтобы он подошел, прикоснулся к ней. Но их ночной разговор встал между ними высокой стеной и даже мешал ей оценивать выражение его лица, его поведение. К тому же эти два дела не могли быть не связанными между собой.

Она вскочила с постели. Если он к ней не подходит, она рискнет и сама приблизится к нему. Оливия ступала босыми ногами по ковру, слегка покачиваясь, но, приближаясь к Марвику, заставила себя идти увереннее. Он наблюдал за нею, но даже не протянул руки ей навстречу. Зато когда Оливия подошла к нему, он позволил ей взять его руку и приложить ее к груди. Как приятно чувствовать его тепло! Оливия глубоко задышала. Их глаза встретились.

– Почему ты сделал это сейчас? – шепотом спросила Оливия.

– Ты сказала, что не веришь моим намерениям. – Он говорил очень тихо. – Но я продемонстрировал их тебе. Я не намерен возвращаться к прежней жизни, Оливия.

Она с трудом сглотнула. Не это она надеялась услышать.

– Но твой талант…

– Когда-нибудь я, возможно, вернусь в политику. – Герцог помолчал. – Когда Бертрам уедет, его место освободится.

Помолчав, Оливия проговорила:

– Тогда я не понимаю…

– Я никогда больше не стану таким, каким был раньше. – Он очень нежно убрал прядь волос с ее лица. – Я стал новым человеком. И, думаю, стал лучше. Хотя и не мудрее. Разница в том, что раньше я считал себя способным отличать хорошее от плохого. Считал, что вижу многое совершенно ясно. Однако теперь я понимаю, что это не так. Я знаю, что для этой ясности мне нужно от кого-то зависеть. А вы, мисс Холлидей, такая проницательная, дальновидная. – Герцог печально улыбнулся. – А еще вы настоящий антипод бесстыдству: вы слишком добродетельны, но это вам на пользу… Ты предложила принести в жертву свое наследство, свое доброе имя для того, чтобы защитить детей, которые тебя никогда не узнают. Так что, возможно, ты захочешь вести и меня, направлять. Политику необходимо такое руководство.

Оливию поразили его слова.

– Но я считаю, – заговорила она, – что вы недооцениваете себя, ваша светлость.

Он вздохнул.

– О боже! – произнес он так тихо, что Оливии его слова показались молитвой. На мгновение Марвик опустил голову. А когда поднял ее, его лицо было столь суровым, а беспокойство – столь явным, что Оливия была потрясена. Еще ни разу она не видела герцога таким испуганным. – Так ты сможешь полюбить меня, Оливия? Не того человека, а этого? Такого, каков я сейчас, а не того, каким я был?

Это был сон, и Оливия молила бога о том, чтобы никогда не просыпаться.

– Тот человек не знал меня, – прошептала она. – Только ты меня знаешь. Конечно же, я люблю тебя такого, какой ты сейчас.

Взяв лицо Оливии в ладони, Марвик поцеловал ее. Она качнулась. Если бы он не держал ее крепко, она бы упала. Но она не должна зависеть от его рук. Положив на них свои руки, Оливия ответила на его поцелуй.

Через минуту, когда они прервали поцелуй, чтобы вздохнуть, она вымолвила:

– Но ты не сказал того же. И я могла бы напомнить, что мы познакомились, когда ты запустил в мою голову бутылку, а потом ты ударил в стену кулаком, так что прости за то, что я требую убеждения.

Он засмеялся, и у нее от его смеха закружилась голова.

– А я напомню тебе, – парировал Аластер, – что ты тогда была экономкой, которая должна была подчиняться моим приказам. Так что мое чувство разочарования было как-то оправданно.

Оливия поцеловала костяшки его пальцев.

– Весьма неустойчивая опора для любви, ты не находишь? – спросила она.

– Напротив, – заметил он. – Ты никогда не боялась.

– Я знала, что ты не причинишь мне вреда.

– Я был полным негодяем.

– Нет, я в это ни на миг не поверила.

Склонив голову набок, герцог внимательно посмотрел на Оливию.

– Мне нужна была твоя смелость, – спокойно промолвил он.

– А мне – твой ум. – Она вспомнила обо всех его выступлениях, записанных наполовину, – это были настоящие жемчужины, которые еще оценит история. – Твоя проницательность. – Оливия помолчала. – То, как ты смотришь на меня, Аластер. Ты меня видишь.

– Да, вижу, – пробормотал он. – Оливия, я точно знаю, какая ты. И мне не нравится думать о том, какой ты могла бы быть. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Это я знаю точно.

Оливия улыбнулась – глупой улыбкой, которая, казалось, была шире ее щек.

– Так теперь мы можем пойти домой? Думаю, прислуга со временем придет в себя от полученного потрясения.

Марвик засмеялся.

– А если они этого не сделают, можешь большую часть из них уволить.

– Никогда, – возразила Оливия, но тут же пожалела о своих словах. – Разве что Викерза.

* * *

Они обвенчались через неделю. Церемония была скромной, без посторонних, на ней присутствовали лишь лорд Майкл и леди Элизабет де Грей. Узнав, что Аластер их пригласил, Оливия немного струсила и даже подумывала о том, чтобы возразить против их присутствия. Большинство людей сочли бы это «мирное предложение», как его называл Марвик, весьма любопытным: пригласить леди на свадьбу к своей бывшей служанке, которая станет ее сестрой. «И к тому же займет более высокое положение в обществе», – шаловливо добавил Аластер.

Но Элизабет всегда была особой богемной. Утром в день свадьбы она объявила о своем прибытии, ворвавшись в гостиную Оливии в сопровождении Хансон, своей горничной. С осуждающим, как обычно, видом Хансон положила на диван сверкающее платье. Элизабет указала на него театральным жестом:

– Это твое подвенечное платье, дерзкая воровка. Вот что, ты должна одеться подобающим образом, потому что если повезет, это будет твой единственный брак.

Оливия поднялась, надеясь, что ее волнение будет менее заметным, чем у Полли и Мьюриел. Они застыли от изумления, и это неудивительно. Элизабет считалась признанной красавицей, темноволосой и чувственной, но сейчас она являла собой еще более восхитительное зрелище, чем обычно: она встала так, чтобы продемонстрировать всем свой живот, казавшийся куда более округлым после трех месяцев брака, чем должно быть.

– Должна ли я вас… поздравить? – спросила Оливия.

– Конечно. – Элизабет с улыбой похлопала себя по округлившейся талии. – А теперь отошли своих горничных. Ты же знаешь, что Хансон умеет хорошо укладывать волосы. А тебе надо еще столько всего сделать.

Удивившись, Оливия снова села. Хансон принялась разогревать щипцы для завивки волос, а Элизабет рыскала вокруг, как кошка на охоте.

– Начинай сначала! – приказала она наконец Оливии.

Оливия глубоко вздохнула.

– Это будет извинение. Я…

– Нет! – отмахнулась Элизабет. – Оставь церемонии, начинай с самых интересных частей. Как ты оказалась в доме Марвика? – Широко распахнув глаза, она огляделась по сторонам. – Разумеется, это очень хороший дом, но почему именно… Марвик? Майкл, разумеется, мне кое-что рассказал, но новости не из первых уст обрастают большим количеством немыслимых подробностей. Расскажи мне все и имей в виду, что честность и откровенность – это часть твоего искупления.

Так что пока Хансон одевала Оливию, а затем закалывала и завивала ей волосы, она рассказала Элизабет все – точнее, бо́льшую часть правды. Оливия не стала упоминать бутылок, книг, пистолетов и библиотеку, но под конец Элизабет весьма скептически взглянула в ее глаза в зеркальном отражении.

– Дай-ка мне это! – сказала Элизабет Хансон. Отодвинув горничную в сторону, Элизабет приблизилась к Оливии, чтобы своими руками приколоть к ее прическе цветы апельсинового дерева. Как только цветы были пристроены на макушке и крепко закреплены шпильками – лишь пара уколов шпильками в голову испортили выступление Элизабет в роли горничной, – она уселась на табурет рядом с Оливией. – Ну а теперь, полагаю, ты можешь рассказать мне, как все было на самом деле? – спросила Элизабет. – Майкл услышал о двоеженстве Бертрама от Аластера, но почему же ты убежала, не сказав ни слова?

Оливия медленно повернулась – не только потому, что именно этого мгновения она боялась, а еще и по той причине, что платье из кремовой шелковой парчи было гораздо тяжелее тех нарядов, которые она привыкла носить.

– Мне так жаль, – приглушенным голосом произнесла она. – Я… – Оливия почувствовала, что ее лицо алеет. – Я сходила с ума от охватившей меня паники, я не ждала, что вы меня простите, но…

Элизабет ласково прикоснулась к ее запястью.

– Мейдер… О, прошу прощения, Холлидей! – Она засмеялась. – Я буду называть тебя Оливией, ведь мы же теперь сестры. – Ее брови приподнялись, выдавая крайнее, но молчаливое изумление, которое, правда, смягчала улыбка. – Я никогда, ни на мгновение не усомнилась в том, что у тебя была причина взять эти письма. Но, надеюсь, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я помогла бы тебе. Или это не так?

Оливия почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и быстро заморгала.

– Да… Я должна была так поступить. Но Бертрам… – Она прерывисто вздохнула. – Я не хотела навлекать на вас неприятности, мэм.

Элизабет поморщилась.

– Вот что, сестры никогда не называют друг друга «мэм». – На ее губах появилась озорная усмешка. – Но я надеюсь, ты чувствуешь себя достаточно свободной, чтобы навлечь неприятности хотя бы на Марвика? Не могу сказать, что он из самых легких для брака людей. – Она насмешливо пожала плечами. – Но он, конечно, в состоянии справиться с несколькими мерзавцами. Скажи… ты уверена, что не хочешь все изменить? Мы могли бы сбежать в Ватерлоо! Знаешь, сбежать никогда не поздно!

Оливия улыбнулась.

– А ведь он довольно грозен, не правда ли? По крайней мере на первый взгляд. Но я верю, что это – часть его обаяния.

– Хм! – Элизабет оглядела ее. – Очень хорошо, давай останемся. Но я должна спросить: ты ведь видела утренние газеты?

Оливия кивнула. Новость об отставке Бертрама была на первой полосе – вместе с информацией о том, что его видели на пароходе, отправлявшемся в Нью-Йорк.

– Да. Это неудивительно.

Элизабет помолчала.

– Это даст журналистам тему для обсуждения по крайней мере на неделю. Но ты должна знать… это всего лишь дело времени, все остальное тоже попадет в газеты. Редакторы ломают головы над тем, как напечатать эти письма, обойдя законы о запрете на публикации всяких непристойностей.

Оливия села.

– Мы к этому готовы, – спокойно промолвила она.

– Но разве ты не боишься, – осторожно спросила Элизабет, – что все это эхом отразится на тебе? На вас обоих?

Оливия пожала плечами. Аластер нарочно вчера посетил клуб. И никто, сказал он, никто не посмел не посмотреть ему в глаза.

– Джентльмен, который с готовностью распространил письма, выдающие в нем рогоносца, способен на все. С таким человеком не станут вести двойную игру.

Кивнув, Элизабет нахмурилась.

– Да, я уверена, что Марвик без проблем вернется в политику. Но вот как на все это отреагирует общество, моя дорогая… На тебя будут устремлены миллионы взглядов! По крайней мере некоторое время. Я сделаю все, чтобы облегчить твое положение, но, конечно, сейчас не самое лучшее время объявлять о вашей свадьбе…

Оливия засмеялась.

– Вы хотите сказать, что люди будут судачить? Что они будут глазеть на меня и шептаться у меня за спиной? Да они в любом случае будут это делать. В глазах света я – незаконнорожденная, женщина, работавшая служанкой. Наш брак – это мезальянс. Люди все равно будут сплетничать о нас.

– И ты сможешь это перенести? – Элизабет помолчала. – Я сталкивалась с вниманием такого рода. Очень тяжело выносить на себе взгляды…

Оливия с улыбкой повторила ей слова, сказанные Аластером накануне:

– Важно только то, как мы с ним будем смотреть друг на друга. Как я буду смотреть на него. – Покраснев, она опустила глаза на свои руки, на жемчужный браслет, который он ей подарил. А ведь Аластер прав, только сейчас пришло ей в голову: цвет жемчуга действительно подходит к цвету ее кожи.

– Что ж… – Элизабет выпрямилась – похоже, слова Оливии произвели на нее впечатление. – Я и не догадывалась, что скандалы в твоем вкусе, дорогая. – Она усмехнулась. – Но я помнила, как хорошо ты выглядишь, когда тебя приводят в порядок. – Взмахом руки она подняла Оливию и повернула ее за плечи к зеркалу. Они вместе смотрели на ее отражение.

Оливия едва узнавала себя – сияющую, светящуюся. Блестящая кремовая парча придавала розовый оттенок ее бледной коже, подчеркивала цвет огненных волос.

И теперь Оливия знала, что такое чувствовать себя красивой. Примерно так же она чувствовала себя, когда на нее смотрел Аластер. Она наконец увидела в зеркале то, что отражалось в его глазах.

– Пойдем? – тихо спросила Оливия. Внезапно она поняла, что не может больше ждать.

Рука об руку они с Элизабет спустились по парадной лестнице. Слуги выстроились в ряд, чтобы поглазеть на нее, и она почти не позволяла себе смотреть на их лица, опасаясь того, что что-то может испортить это мгновение. Им было неловко, неудобно снова принимать ее, но уже не как одну из них, а как будущую хозяйку.

Однако Оливия успокоила себя, потому что Элизабет права: в ближайшие дни, пока скандал не затихнет, ей понадобится вся ее смелость. Но у Оливии не было в ней недостатка. Влиятельный человек убедил ее в этом. И вот теперь настало время для практики.

Но, подняв глаза, Оливия увидела только улыбки и приветливые кивки – лишь Викерз нахмурился и опустил голову, когда она встретилась с ним глазами. Посмотрев мимо него, Оливия увидела сияющую кухарку, которая держала в руках корзину и чуть наклонила ее набок, чтобы показать…

Удивившись, Оливия остановилась. Почему это кухарка показывает ей кучу грязи?

Кухарка приподняла одну бровь.

– Трюфели, – выразительно произнесла она. – Для вашего свадебного завтрака, мэм.

И вдруг Оливия вспомнила похожую корзину с грязью, которую она видела когда-то в кухне. Она приняла эту грязь за часть отбросов, которые не вынесли из неприбранной кухни.

– Что это? – прошептала Элизабет. – Ты чем-то озабочена? Так, может, все-таки Ватерлоо?

Оливия ощутила приступ раздражения – весьма подходящий для невестки. А потом она рассмеялась.

– Я не изменю его светлости, – сказала она.

– Черт! Очень хорошо, буду держать язык за зубами.

Они продолжили свой путь, и больше уже ничто не отвлекало их. Наконец они оказались в гостиной комнате, где их уже ждали Аластер и стоявший рядом с ним Майкл.

Было время, когда Аластер не выходил из тьмы. Но сейчас льющийся в окна свет окрасил его фигуру в золото. Вслед за его сапфировым взглядом Оливия опустила глаза на ковер, руки Аластера накрыли ее руки – крепко, уверенно; эти руки будут принадлежать ей до конца ее дней.

Священник заговорил, но Оливия почти не слушала его. В свете были только они вдвоем. А когда настало время поцелуя, она повернула голову и прошептала Аластеру на ухо:

– Есть кое-что, что меня тревожит.

Аластер чуть отодвинулся и нахмурился.

– Что же? – спросил он.

– Я обнаружила, кто украл трюфели.

Герцог нахмурился еще сильнее.

– Да? Каким же образом?

– Лучше спроси, кто это сделал. Это была я. Я их выбросила, приняв за грязь.

Засмеявшись, Марвик взял ее лицо в ладони.

– Что ж, боюсь, в таком случае мне придется лишить тебя должности экономки. Как удачно, что ты нашла себе другое место.

А потом, когда Элизабет и лорд Майкл зааплодировали, а слуги начали веселиться, Аластер поцеловал Оливию. Она ответила на его поцелуй, но ее мысли то и дело возвращались к трюфелям, потому что Дорис права: ну кто бы стал есть еду, которая так выглядит?

– Будь внимательна! – пробормотал Марвик. Он поцеловал Оливию снова и так убедительно, что из ее головы вмиг улетучились воспоминания о Дорис, трюфелях и грязи, оставив мысли только о нем.