Саймон решил показать Нелл картинную галерею. Возможно, он плохо объяснил ей все преимущества превращения в леди Корнелию. В галерее она все увидит своими глазами.

Когда они вошли туда, Нелл остановилась, пораженная, как и предполагал Саймон, сводчатым потолком и большими витражами напротив длинной стены, увешанной картинами.

— О Боже! — тихо проговорила она, оглядываясь по сторонам. Ее руки, словно маленькие испуганные существа, спрятались в складках платья.

Саймон же смотрел только на нее. Внезапно он отчетливо вспомнил, как она выглядела в то первое утро, когда оказалась в библиотеке. Тогда она была изможденной, грязной и с восхищением разглядывала потолочные фонари. На ее лице сиял такой восторг, что все не слишком красивые подробности ее наружности и одежды просто перестали существовать.

Вот и теперь ее лицо лучилось восторгом. В сочетании с ее скромным нежно‑розовым платьем блеск ее больших синих глаз воспринимался окружающими как проявление невинности — или бессодержательности. Так казалось Саймону. У Нелл он заметил пустой взгляд Китти.

Впрочем, на этом сходство с Китти заканчивалось. Тугой пучок кофейно‑каштановых волос никогда не мог бы принадлежать Китти, поскольку свидетельствовал о полном отсутствии тщеславия. Это была прическа девушки, опускавшей голову при входе в храм. Только тот, кто знал Нелл хоть немного, мог догадаться, что ее маленькие розовые губки, приоткрытые от восторга, скрывали острый язычок, способный произносить и оскорбления.

Саймон это хорошо знал.

Его маскировка Нелл не могла ввести в заблуждение. И от этого собственное раздражение показалось ему смешным.

— Это настоящий дворец! — тихо сказала она.

Когда их взгляды встретились, Саймон на мгновение перестал дышать. Не только гортанный говор отличал Нелл от сестры. Несмотря на недавнюю ссору, Нелл даже не пыталась скрыть своего восхищения картинной галереей. В мире Китти — в его мире — люди стремились казаться невозмутимыми.

Почему? Этот вопрос впервые всерьез заинтересовал его. Такое очевидное наслаждение заставляло его желать повторения. Ему хотелось еще раз доставить ей подобное удовольствие. Ему самому хотелось быть круглые сутки центром ее внимания и восхищения.

Подобное направление собственных мыслей начинало его тревожить.

— Это совсем не похоже на дворец, — мягко возразил Саймон. — Когда‑нибудь я непременно покажу вам Букингемский дворец.

Выражение восторга на ее лице слегка потускнело. Возможно, она ему не поверила.

— Каждая пара новобрачных должна быть представлена королеве, — пояснил он. — Следующий королевский прием состоится не раньше мая, но, — он сделал небольшую паузу, — если вы решите остаться в этом доме, мы обязательно побываем во дворце.

На лице Нелл мелькнула недоверчивая улыбка. Она не попалась на его удочку.

— Да вы спятили, — сказала она. — Вы что, хотите представить меня королеве?

Изумление, прозвучавшее в ее голосе, застало Саймона врасплох. На какое‑то мгновение он задумался над этой перспективой. Наверное, он и вправду сошел с ума. Даже если они в мае все еще будут мужем и женой — при условии, что суд признает ее законной дочерью графа Рашдена и брак с ней принесет желанное финансовое благополучие, — это вовсе не означает, что они будут вместе выезжать на светские рауты. Какой бы богатой она ни стала, она все же останется продуктом рабочего квартала лондонского Ист‑Энда, девушкой, выросшей в бедности и вынужденной самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Он даже представить себе не мог, чтобы ей могло понравиться вращаться в высшем свете.

Раз уж на то пошло, он не мог себе представить, чтобы она могла найти в нем самом что‑либо, достойное ее восхищения.

Эта мысль вывела Саймона из равновесия, и это его неприятно удивило. Что с того, что воспитание не позволяло ей по достоинству оценить мир аристократов? Ведь и его друзья тоже не увидят в ней ничего достойного их интереса. Элита восхищалась его тонким вкусом. Относительно искусства, в котором мало кто понимал, он мог кого угодно убедить в чем угодно. Но что касается бедности, тут они были уверены, что знают абсолютно все. У каждого были многочисленные слуги, каждый когда‑либо сталкивался с каким‑нибудь агрессивным уличным попрошайкой или чем‑нибудь в этом роде. Из окон своих карет они каждый день видели грязь и нищету улиц. В Нелл они не найдут ни новизны, ни красоты. Откровенно говоря, присутствие Нелл будет для них даже неприятным, потому что послужит доказательством того, что под слоем грязи и нищеты скрыты такие же человеческие существа, как и они сами. Изменить их мировоззрение было бы самой сложной задачей на свете. Но Саймону очень нравилось заставлять людей вопреки их собственной воле менять свои взгляды и пристрастия.

— При королевском дворе ужасно скучно, — сказал он. — Жарко, душно, нудно… Вам не понравится. Но мы побываем там, если вы останетесь со мной.

Нелл внимательно смотрела на него. На какое‑то мгновение ему показалось, что он видит перед собой Китти. Но уже в следующее мгновение он увидел девушку с другими, не такими, как у Китти, глазами — и в них можно было утонуть.

— Значит, королевский прием — это скучно? Да вам не угодишь, как я погляжу, — фыркнула Нелл и, повернувшись к нему спиной, принялась разглядывать картины.

Ошеломленный неожиданным ответом, Саймон молча смотрел на ее худенькие плечи. Как и в тот раз, перед выстроившейся в холле прислугой, он снова был сбит с толку ее неординарным поведением. В ней было то, чего нельзя купить ни за какие деньги, — огромная внутренняя сила.

Откровенно говоря, он не знал, как к этому относиться. Ей предстояло стать настоящей леди из высшего света, но в нем только гранд‑дамам позволялось, не без восхищения их талантом, расстраивать и тревожить мужчин своим поведением.

Что она видела, когда смотрела на него? Нужно ли ему это знать?

Судя по всему, она услышала в его словах пустое бахвальство.

Боже всемилостивый! Может, она и права.

Неприятно удивленный, если не сказать испытывающий отвращение, Саймон внезапно почувствовал, что краснеет.

Все попытки соблазнить ее перспективой счастливого будущего показались ему совершенно идиотскими. Она должна добросовестно принять участие в осуществлении его замысла по собственной воле.

— Просто этой формальности можно избежать, — сказал он.

Нелл ничего не ответила, продолжая разглядывать картины. Она просто перестала замечать его. Тот факт, что женщина его игнорирует, вызвал у Саймона изумление, и он не сразу осознал это. Ее поведение по отношению к нему сильно отличалось от поведения всех женщин, которых он когда‑либо знал.

Он сделал шаг вперед, намеренно приблизившись к Нелл вплотную. Где‑то в глубине души он понимал причины ее показного равнодушия. Это был способ залечить уязвленное самолюбие — показать, что она до сих пор здесь вовсе не из‑за него. Но она была слишком умна, чтобы упустить такую возможность кардинально улучшить свою жизнь. «Гордыня не привела тебя никуда, так используй наконец свой ум, Нелл», — подумал он. От нее потребуется пойти на некоторые уступки, подчиниться ему, осознать свой долг перед ним.

— Я вижу, вам понравилась одежда, которую я купил, — намекнул он на потраченные на это немалые деньги.

Она глянула на него вполоборота:

— Да, это хорошие и ноские вещи, но вот корсет мне не нравится. Тесен и кружев маловато.

В ее голосе прозвучало некоторое недовольство и алчность одновременно. Саймон от души расхохотался. На него трудно было произвести впечатление, но и на нее, судя по всему, тоже. А ему очень хотелось именно этого. И почему же ему до сих пор это еще не удалось? Нет, он скоро сойдет с ума!

Отсмеявшись, он кашлянул и произнес:

— Я уже говорил вам, что этот гардероб временный.

Нелл кивнула:

— И швея сказала…

— Модистка, — поправил ее Саймон.

— Ну да, модистка. — Нелл метнула на него недовольный взгляд. — Так вот, она сказала, что первые платья будут готовы через десять дней.

Саймон кивнул. Жаль, что он пропустил примерку несколько дней назад. Он живо представил, как мог бы выбрать удачный момент и якобы случайно появиться в ее покоях, застав ее в одной нижней сорочке, подвязанной измерительной лентой. Ее хорошенькие розовые губки округлились бы в испуганном восклицании, и вся она задрожала бы и покраснела от смущения под его оценивающим взглядом.

Какой же он идиот! Она бы вовсе не задрожала, а скорее всего запустила бы в него табуретом.

— Кто эти люди?

Вопрос Нелл вернул его в реальность. Именно ради этого вопроса он и привел ее сюда, в галерею. Взглянув на портреты, перед которыми она стояла, он медленно и значительно произнес:

— Это ваши родители. Покойный граф Рашден и ваша мать.

При этих словах сердце Нелл забилось сильнее. Подойдя ближе, она принялась внимательно разглядывать портреты. Покойный граф был изображен верхом на коне на фоне большой зеленой лужайки перед домом, который Нелл уже видела на картине в библиотеке Сент‑Мора. Пэтон‑Парк, так он его назвал.

Большой господский дом был сказочно красив — настоящий дворец из розового кирпича посреди зеленых пологих холмов. При виде его сердце Нелл взволнованно затрепетало, и чем дольше она смотрела, тем сильнее билось ее сердце.

Она обхватила себя руками за плечи. Эти странные чувства были, несомненно, плодом ее воображения. Ослепленная новой одеждой и комфортабельной обстановкой в доме Сент‑Мора, ошеломленная его ультиматумом, она словно грезила наяву. «Ты все помнишь, ты жила здесь, это твое», — говорил ей внутренний голос. Но она не могла ему поверить.

А как было бы хорошо обмануться! Как ее мать, к примеру, которая часто заблуждалась, считая себя лучше и нравственнее многих из своего окружения. Это привело только к одному — соседи ее презирали, фабричное начальство негодовало, а ей самой приходилось тяжело работать на фабрике. Что и говорить, это была прямая дорога к мучительной смерти.

Но, несмотря на все свои высокомерные фантазии, мама никогда не была жестокой. Если бы Нелл признала, что ей знакома эта усадьба, это означало бы, что ее настоящей матерью была графиня Рашден, а та женщина, которую она всю жизнь считала матерью, совершила страшный по своей жестокости поступок.

Она едва сдержала приступ истерического смеха. Мама всегда любила ее, и в этом у Нелл не было и тени сомнения. Да, она была с причудами, но абсолютно безобидна.

— Моя мама была хорошей, — произнесла Нелл, чеканя слова.

— Рад это слышать, — отозвался Сент‑Мор, думая, что это относится к портрету, и выжидательно замолчал. На его лице не было ни осуждения, ни озабоченности.

Никакой озабоченности. Беззаботность. Вот что характеризует его с головы до пят. Именно такими словами Нелл могла бы описать его своей подруге Ханне. Он казался ей совершенно беззаботным, но не по глупости, а по циничности натуры, не желая питать несбыточные надежды. К тому же он производил впечатление человека, который хорошо знает, что в любом случае последнее слово останется за ним.

В случае с Нелл он имел явный перевес. Его предложение было дьявольским — стать кем‑то другим. Если обычный мужчина рассчитывал получить от женщины ее тело, то Сент‑Мор требовал от нее предать память человека, которого она любила всем сердцем.

Нелл закусила губу. Она уже давно дала себе клятву никогда не торговать собой. Но никто и никогда не предлагал ей такую цену, как Сент‑Мор. К тому же, как бы там ни было, она действительно помнила эту усадьбу на картине. Она была готова поклясться в том на Библии.

Усилием воли Нелл заставила себя снова взглянуть на портрет.

— Там есть мост… Такой арочный мост над речкой, — тихо проговорила она, вспоминая, как бросала с моста в воду мелкие медные монетки. Или ей это только казалось? Медь вспыхивала ярким блеском в лучах солнца.

— Над ручьем за домом, — кивнул Сент‑Мор.

Его голос звучал совершенно нейтрально, и это ее взбесило. Неужели даже теперь он не был удивлен? Его сиятельство казался недосягаемым для житейских синяков и шишек, от которых страдали прочие обычные люди. Скорее всего за всю свою жизнь он ни разу не был напуган и смущен.

— А если бы этого моста не было? — вырвалось у нее. — Неужели вам все равно, та ли я Корнелия, сестра‑близнец леди Кэтрин Обен, которая вам нужна?

— В общем, да, меня это не особенно беспокоит, — невозмутимо отозвался Сент‑Мор.

Она тут же опустила руки, чтобы он не воспринял ее позу как признак испуга.

— Вы удобно устроились, — усмехнулась Нелл. — Это ведь не вашу мать станут называть сумасшедшей. И даже если я действительно помню это место…

Она неожиданно замолчала. Кем надо быть, чтобы украсть чужого ребенка? Что могло заставить женщину решиться на такой шаг?

У нее возникло слабое, но тревожное подозрение. Мама всегда называла Рашдена похотливым дьяволом и была твердо убеждена в своей правоте.

Сент‑Мор взял ее за руку. Она вздрогнула, но руку не отдернула. Он посмотрел ей прямо в глаза без тени улыбки на лице.

— Если вы помните этот дом, — тихо сказал он, — то ничем не оскорбите память матери, если признаетесь в этом. Что было, то было. Теперь вам нужно обрести новый взгляд на то, что уже случилось, причем очень давно, чуть ли не двадцать лет назад.

Его слова звучали весьма логично.

— А если вашу матушку кто‑нибудь назовет преступницей? Неужели вам будет все равно?

Удивленно подняв брови, он отпустил руку Нелл.

— Даже представить себе этого не могу, — задумчиво проговорил он. — Но вот ее собственная реакция была бы впечатляющей. Она весьма ревностно блюдет свое доброе имя. — Он криво усмехнулся. — И в этом смысле очень быстро нашла общий язык с вашим отцом.

Нелл снова взглянула на портрет покойного Рашдена. Он сидел на коне, позади него виднелся Пэтон‑Парк. У Нелл было свое представление о том, как должен выглядеть отец. Ее отчим прожил недолго, но всегда был добрым, веселым, улыбчивым. По воскресеньям, после службы в церкви, он всегда покупал ей жареных устриц и сажал к себе на плечи, когда они смотрели представления уличных актеров в балагане.

Всадник на портрете выглядел совсем иначе. Вряд ли такой человек мог бы посадить к себе на плечи маленькую девочку. Из‑под густых темных бровей сверкали карие глаза. Она знала этот взгляд — именно так, высокомерно и чуть удивленно, смотрели на нее из своих экипажей богатые аристократы.

Человек, заказавший свой портрет именно в такой позе, верхом на коне, хотел целую вечность взирать с высоты на прочих людей. Неужели ямочку на подбородке Нелл унаследовала именно от него? А глаза и нос от его жены?

Сделав глубокий вдох, она принялась разглядывать портрет графини. Красивая женщина сидела в наполненной солнечным светом гостиной, положив одну руку с длинными пальцами на лежавшую на коленях книгу. Красивые белые плечи, добрые глаза.

— Он плохо с ней обращался? — тихо спросила Нелл.

— Мне кажется, он вообще по натуре был холодным и неприветливым человеком, — не сразу ответил Сент‑Мор.

— Я хочу знать, был ли он с ней груб. Он бил ее?

Когда речь шла об угрозе нравственности Нелл, мать не гнушалась всыпать ей как следует, но никогда, пока была здоровой, не разрешала Майклу поднимать на нее руку. Если Рашден был скор на расправу, возможно, мама решила, что будет лучше, если…

— Насколько мне известно, такого никогда не было, — сказал Сент‑Мор. — Знаете ли, многие мужчины умеют справляться со своим гневом и без помощи кулаков.

Нелл пренебрежительно пожала плечами. Это не было для нее новостью.

— От чего она умерла?

— Говорили, от горя. Ее сердце было разбито. Это случилось через два года после вашего похищения.

— От горя, — повторила Нелл, кривя губы. — Вот от чего умирают богатые женщины. Все прочие не могут позволить себе такой роскоши и умирают от настоящих болезней.

— Умный афоризм, — сказал Саймон, мрачно глядя на нее. — Вы сами‑то в это верите?

Его серьезность застала ее врасплох. Она ожидала от него другого поведения. Он фактически беседовал с ней, задавал вопросы, словно ему были интересны ее ответы.

Это было странно. Нелл поймала себя на мысли, что предпочла бы, чтобы он оставался высокомерным снобом.

— Мне кажется, — медленно проговорила она, — если бы человек мог умереть от горя, в мире осталось бы совсем мало людей.

— Значит, вам известно, что такое горе, что такое разбитое сердце?

— Нет.

— Тогда вы счастливый человек.

— Скорее умный и предусмотрительный.

Не то что пустоголовая Сьюзи, позволившая смазливому парню одурманить ее до такой степени, что она забыла о собственных интересах.

Сент‑Мор окинул ее пристальным взглядом и сказал:

— Впрочем, вы еще очень молоды.

Его голос прозвучал снисходительно, и это рассердило ее.

— И что с того? Неужели кому‑то удалось разбить ваше сердце?

— Увы, это так, — запросто признался он без тени колебаний.

— И кто же это был? — искренне удивилась Нелл. Кому удалось пробить его толстую кожу и добраться до сердца?

— Женщина.

— Что за женщина?

— Полагаю, не та, которая мне нужна, — пожал он плечами и повернулся к портрету. — Графиня не была ни слабохарактерной, ни глупой. Порой она была слишком щедрой и великодушной. Всегда заботливая, готовая посочувствовать, она была полной противоположностью своему супругу.

Нелл мысленно отметила, как искусно он увел разговор в сторону от таинственной незнакомки, разбившей ему когда‑то сердце, но еще больше ее поразила та искренняя теплота, с которой он говорил о графине.

— Вы знали ее? — спросила Нелл.

— Разумеется.

Ну конечно! Он же был взят графом Рашденом под опеку, и его супруга наверняка помогала ему воспитывать будущего наследника титула.

Нелл нахмурилась. Нет, что‑то тут не сходилось.

— Ваша мать… вы говорите о ней так, словно она жива, — недоуменно проговорила Нелл.

— Да, она жива.

— Тогда каким образом вы оказались воспитанником графа Рашдена?

На лице Сент‑Мора мелькнула печальная улыбка.

— Ваш отец считал, что я недостаточно подготовлен, чтобы удостоиться чести получения графского титула.

— Значит, ваша мать… — после секундного колебания сказала Нелл, — она просто разрешила ему взять вас на воспитание? Она вас отдала ему?

На щеках Сент‑Мора задвигались желваки. Ее вопрос задел его за живое. «Это хорошо, что оно у него есть, живое», — подумала Нелл.

— У Рашдена был настоящий талант убеждать окружающих в огромной важности собственной персоны. Полагаю, моим родителям и в голову не пришло возражать ему.

Как ужасно!

— Значит, у нас с вами есть кое‑что общее, — произнесла она, пораженная его словами. — Если вы не ошибаетесь насчет моего происхождения, нас обоих оторвали от родной семьи.

Их взгляды встретились.

— Пожалуй, да, — сказал он. — Только ваши родители хотели вас вернуть.

В его словах не прозвучало ни тени жалости к себе, но подчеркнуто ровная интонация сама по себе свидетельствовала о значительном усилии говорить без эмоций.

Ей вдруг стало стыдно. Она всячески поддевала его ради удовлетворения собственного самолюбия и вот теперь получила наконец доказательство того, что у него тоже есть чувства. Предательство родителей терзало его сердце.

Смягчившись, Нелл коснулась его руки.

— Мне очень жаль…

Саймон посмотрел на ее руку, лежавшую на его предплечье.

— Не надо. Что было, то было.

— Вы поддерживаете отношения со своими родителями?

— Какое это имеет значение? — удивился Сент‑Мор. — Отец уже умер, а что касается матери… Полагаю, у нас достаточно теплые отношения.

Он неуловимым движением отстранился, и Нелл смущенно спрятала руку в карман, сжав ее в кулак. Там, где она воспитывалась, дружеское прикосновение было обычным делом.

Меняя тему разговора, Сент‑Мор кивнул в сторону портрета графини:

— Видите книгу у нее на коленях? Это великолепно иллюстрированная «Божественная комедия» Данте. Скорее всего вы любовь к чтению унаследовали от нее.

— У вас есть эта книга? — послушно сменила тему разговора Нелл. — Мне бы хотелось почитать ее.

— Нет, — помрачнел Сент‑Мор. — Все книги графини были проданы.

— Ах вот как, — с сожалением вздохнула Нелл и перешла к предмету, который наверняка не мог расстроить Сент‑Мора. — Мне бы хотелось иметь такое платье, как у нее.

Платье графини было щедро украшено светлыми кружевами. Должно быть, они стоили целое состояние и могли бы составить неплохую финансовую страховку для девушки из бедного квартала.

— Оно несколько старомодно, впрочем… почему нет? Закажите такое вашей модистке, если хотите. — Саймон засмеялся. — Создайте новый стиль, верните такие платья в моду.

Разумеется, он шутил.

— Теперь вы понимаете, что именно я вам предлагаю, — посерьезнел он. — Не просто деньги, но власть и высокое социальное положение, которыми вы сможете пользоваться как вам будет угодно.

Нелл не видела особой разницы между деньгами и властью, но вежливо кивнула в знак понимания и согласия.

Но ей не удалось обмануть Сент‑Мора.

— Нелл, дорогая моя, — вздохнул он, — разве у вас нет воображения? Разве вы не знаете, как всем этим воспользоваться?

Она нахмурилась, услышав слова «дорогая моя». Она постоянно слышала их от ирландских парней, но в устах Сент‑Мора они звучали по‑иному, как‑то волнующе. Такие, как он, называли девушек, таких как она, «дорогой» только в шутку, не иначе. «Дорогуша, будь лапочкой, принеси мне еще стаканчик» или «Дорогуша, я плачу тебе не за то, чтобы ты болтала».

— Я не совсем вас понимаю, — покачала она головой.

Он подошел к ней ближе. И еще ближе.

— Дорогая моя девочка, — нежно проговорил он, прикасаясь к мочке ее уха.

Нелл невольно отступила. Разум велел ей держаться на расстоянии, но глупое тело тянулось к Саймону. У нее забилось сердце.

— Нет. Только после свадьбы, — выдохнула она.

— Всего несколько прикосновений, — пробормотал он, поглаживая мочку ее уха. — Никакого секса, обещаю.

Его рука скользнула по ее шее.

Даже простого прикосновения оказалось достаточно, чтобы заставить ее сердце бешено колотиться. У Нелл закружилась голова, и она почувствовала, что теряет способность разумно мыслить.

— Уберите руки, — хрипло сказала она.

— Но ты просто неотразима. Такая правильная, строгая…

Она решительно оттолкнула его руку и сделала еще один шаг назад.

— Я вовсе не собиралась вас соблазнять.

Их взгляды встретились.

— Ты меня боишься? — спросил Сент‑Мор.

Разумеется, она его боялась. Надо было совершенно не иметь мозгов, чтобы не бояться его, пэра Англии. Разве он не понимал, что все эти разговоры насчет ее знатного происхождения и богатого наследства не стоили ни гроша, пока он оставался единственным, кто знал об этом? Он может сколько угодно рассказывать ей сказки о том, как хорошо быть графиней. Они ничего не значат, пока она не получит реальные деньги.

— Вы себе льстите, — ответила она Сент‑Мору.

— Да мне это просто не нужно.

Он продолжал смотреть на нее своими умными, проницательными глазами, которые, казалось, видели ее насквозь. Она его явно недооценила или же просто забыла о его сообразительности.

— Так случилось, что ваши интересы совпадают с моими, — сказал он. — Уже одно это должно вас успокоить.

— Вы правы, я совершенно спокойна. Не могли бы вы показать мне других членов моей семьи?

Он не поддался на уловку.

— Да, через минуту, — кивнул он, но не тронулся с места и продолжил пристально смотреть на нее. Что его так заинтересовало? В ней не было ничего, что могло бы привлечь такого мужчину, как он. Если ему нужна такая девушка, как она, стоило только выйти на улицу — там он мог купить себе на ночь десять, двадцать подобных девушек.

Но не ее. Она не будет его игрушкой. Или она станет его супругой, или останется для него никем.

Саймон снова шагнул к Нелл, и она тут же поспешно отступила.

— Ну вот, — огорченно покачал он головой, все понимая, — но это же не имеет смысла. Почему вы так пугливы? Ведь вы вовсе не из робкого десятка.

— Я вовсе не пуглива, — возразила Нелл, но прерывистое дыхание выдало ее с головой.

Его взгляд лениво скользнул по ее шее вниз и остановился на груди с нескрываемым сексуальным интересом. Потом, без тени стыда, переместился на бедра и снова поднялся к губам, мгновенно пересохшим под его откровенным взглядом. Девушке с минимальным чувством собственного достоинства не понравился бы подобный оценивающий осмотр, которому мужчина обычно подвергает купленную им проститутку.

Но Нелл не могла себе лгать. Перед ней стоял мужчина, который вызывал в ней искреннее восхищение. Будь он животным, он бы выиграл все конкурсы на лучший экстерьер, поскольку являл собой великолепнейший экземпляр своего вида. Люди тоже в некотором смысле животные, но никогда прежде она не осознавала этого так остро, как сейчас, когда по всему ее телу разливалась горячая волна желания.

Ее прерывистое дыхание не осталось незамеченным. Он посмотрел ей в глаза и неожиданно игривым тоном спросил:

— Неужели так страшно стать моей женой?

Нелл мучительно покраснела, поняв подтекст. «Стать женой» означало «заняться любовью».

— Я совсем вас не знаю, — сквозь зубы процедила она. — Может, и не страшно. Откуда мне знать?

— Для вас я открытая книга. — Он снова шагнул к ней, и на этот раз Нелл не двинулась с места. К черту его откровенные взгляды и запугивание!

Это не укрылось от его внимания.

— Нет, вы все‑таки боитесь, — тихо сказал он. — Обещаю, прелестная Нелл, не соблазнять вас… до ужина.

С этими словами он протянул руку, чтобы погладить ее шею. Нелл следила за его движениями, с трудом сдерживаясь, чтобы не отстраниться. Тогда ее нерасположенность к такому тесному общению станет очевидной.

«Все нормально, — мысленно говорила она себе, пытаясь успокоить бьющееся сердце. — Графу хочется всего лишь прикоснуться к девушке, на которой он собирается жениться, и в этом нет ничего страшного».

Однако его касания, казалось, обжигали ей кожу сквозь шерстяную ткань. В глубине души Нелл чувствовала себя ужасной грешницей и распутницей. Она хотела мужчину, во власти которого было стереть ее в порошок, но он прикасался к ней с непривычной нежностью. Из этого не могло выйти ничего хорошего.

Тем временем его ладонь медленно двинулась вдоль ее руки от плеча к запястью, и ей нестерпимо захотелось прильнуть к нему всем телом.

Его чувства тоже были разбужены. На шее явственно бился пульс, дыхание было горячим и прерывистым. Их взгляды встретились.

— Скажи, — пробормотал он, — что ты сейчас чувствуешь?

У нее перехватило дыхание, но она все же пролепетала:

— Чувствую вашу руку.

— Как глупо! — с тихим укором в голосе проговорил он. — Я бы мог многое сделать для тебя. Я не собираюсь учить тебя аристократическим манерам, но что касается остального… я отличный преподаватель всего, что касается удовольствий, красоты, искусства и шарма. Могу давать уроки скандала, — тихо засмеялся он, — и… власти.

Его пальцы переплелись с ее пальцами.

— Тебе нужны деньги, — продолжил он, — это мне хорошо известно. Но нужна ли тебе власть, Нелл?

Власть! От этого слова у нее по спине побежали мурашки. Именно своей властью пользовался сейчас Сент‑Мор, пригвоздив ее к месту только словами и легким прикосновением пальцев. Причем это была страшная власть, равно как и сама ситуация, в которой обнаружилось существование такой власти. Ей было бы гораздо проще, если бы он применил более жесткие формы власти — физическую силу, окрики. Как противостоять грубой силе, она хорошо знала.

Но с Сент‑Мором все обстояло не так просто, как ей бы хотелось. Сама идея власти предполагала новые измерения, когда ее высказывал человек, владеющий этим роскошным домом, купивший ей всю одежду, вошедший в здание городской тюрьмы и за четверть часа сумевший освободить Ханну, даже не повысив голоса. Вот и теперь он выглядел совершенно невозмутимым и уверенным в себе, в то время как ее кожа вспыхивала жарким огнем там, где к ней прикасались его пальцы. Он чародействовал всего одним пальцем, медленно поглаживая середину ее ладони.

Такая власть была гораздо опаснее удара кулаком. Сначала он подчинил себе ее тело, потом пригласил ее воображение присоединиться к заговору против нее самой. Желания, амбиции, красавец граф — это было слишком для нее! Со всем этим бороться одновременно она не могла. Он сделал ее врагом для себя самой.

Эта мысль пронзила Нелл насквозь. Взглянув ему в глаза, она твердо сказала:

— Я не слабачка. И если вы думаете, что меня легко подчинить, то сильно ошибаетесь.

— Эти мозоли на твоих руках рассказывают свою собственную историю, — тихо ответил он. — Ты продавала свой труд и время. Только представь, как это хорошо — жить так, как тебе захочется, никому не подчиняясь и не давая отчета. Я могу тебе это дать.

Такое предложение вряд ли мог сделать ей кто‑либо другой. К тому же она не сомневалась, что он выполнит свое обещание.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал ее пальцы. Это прикосновение эхом отдалось во всем ее теле, и волна приятного тепла накрыла ее с головой.

— Ты сможешь игнорировать мнение света, — продолжал говорить Сент‑Мор, — или же навязывать этому свету свое мнение. — Он поднес ее руку к лицу и прижал ладонь к своей щеке. — Это сильнее, чем наркотик…

Как странно, он заставил ее коснуться его щеки. Зачем? Нелл смотрела на свою руку и понимала, что так женщина может прикоснуться к своему возлюбленному, чтобы выразить нежную и искреннюю привязанность к нему.

Эта мысль вызвала в ней панику. Он соблазнял ее не только телом, но и ложными надеждами. «Посмотри, — говорил его жест, — ты прикасаешься ко мне так, словно мы можем любить друг друга». Какой жестокий обман! Какой коварный замысел! Она хорошо знала себя и мужчин его типа. Встреча между ней и таким мужчиной могла состояться лишь в темном закоулке и за определенную плату.

Она выдернула свою руку.

— А вы знаете, что я воровка?

Очевидно, он на какое‑то время оглох, потому что смотрел на нее с прежней улыбкой.

— Скорее догадывался, особенно когда увидел свой шелковый носовой платок в руках твоей подруги.

— Да что там платок! Я бы украла гораздо больше, если бы только смогла. Я бы своровала кольца с вашей руки.

— Но теперь‑то тебе не придется этого делать. Тебя пугает кража?

— Нет, — прошептала Нелл. Кража ее не пугала. Она хорошо знала, чем рискует, воруя. Пугал ее он. Те чувства, которые он в ней вызывал… и мечты, которыми ее манил…

— Если тебя что‑то пугает, — сказал Сент‑Мор, — значит, именно с этого и нужно начинать.

Он был прав. Если убегать от страхов, они станут преследовать тебя с удвоенной скоростью.

Усилием воли она заставила себя снова посмотреть на портрет покойного графа Рашдена с Пэтон‑Парком на заднем плане.

От страха бегут трусы, от правды — полные идиоты.

Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как у нее кружится голова, словно она балансирует на краю водопада.

— Скажите мне честно, вы действительно верите, что я и есть та самая похищенная Корнелия?

— Да, — без заминки ответил он. — Да вы и сами в этом уверены, миледи.

В тот вечер, прежде чем Полли принесла в ее покои поднос с обедом, Нелл отослала Сильвию в библиотеку за книгой, которой там никогда не было, и заперлась в своей спальне.

Солнце уже почти село, и комната была погружена в голубоватые сумерки, что очень подходило к ее настроению. Нелл зажгла одну свечу и опустилась на колени рядом с кроватью.

Нет, она не собиралась молиться, просто эта поза напомнила ей о сотнях воскресных дней, проведенных в многочасовых молитвах под строгим присмотром матери. Чуть помедлив, она поставила подсвечник на ковер и сложила дрожащие руки перед собой. Ароматный запах свечи, сумерки… Склонив голову, Нелл стала молиться.

«Прости меня, мама, — думала она. — Я ничего не понимаю, но все равно люблю тебя. Господи, прости мою мать. Она меня любила».

Потом, тяжело вздохнув, она достала из‑под матраса наворованное добро и разложила его на ковре рядом со свечой. Тут были серебряные подсвечники, кружевные салфетки, книга с иллюстрациями моды эпохи Регентства, серебряная ложка, синяя эмалевая вазочка, такая маленькая, что умещалась в ладони. В скупке за нее дали бы столько денег, что их хватило бы на еду в течение пяти месяцев.

Нелл поднялась и поставила вазочку на каминную полку, откуда недавно ее взяла. Книга с иллюстрациями отправилась на маленький чайный столик в ее будуаре. Полли увидит ее там и отнесет в библиотеку. Туда же Нелл положила маленькую серебряную ложку, за которую тоже можно было выручить немало денег. Кружевные салфетки стоимостью в шестинедельные завтраки из горячих сдобных булочек и хорошего чая были аккуратно расстелены на туалетном столике в спальне. Тяжелые подсвечники она выставила за дверь в коридор. Там кто‑нибудь из слуг обязательно наткнется на них и уберет на место.

Внутри у Нелл все трепетало. Она вспомнила блеск медных монеток, падающих с моста в воду, сладкий цветочный аромат от женщины, которая прижимала ее к себе…

Когда маленькая Нелл рассказывала об этих видениях матери, та сильно расстраивалась, называя их дьявольским наваждением, и со временем Нелл научилась не говорить о них никогда. Она перестала просить мать спеть ей колыбельную, постаралась забыть о любимой рыжей кукле с синими глазами, почти забыла огромную лестницу, по перилам которой однажды съехала на животе. Позже она тоже стала считать свои детские воспоминания снами, грезами, видениями.

Но оказалось, все это было на самом деле.

В этом доме она не должна вести себя как воровка, потому что это ее собственный дом. Вернее, был когда‑то ее домом, как и Пэтон‑Парк.

Это ее дом. По праву рождения, как сказал Сент‑Мор.

Как удивительно! Теперь у нее есть наследство, родовой дом, и Саймон Сент‑Мор, граф Рашден, собирается взять ее в жены.

Нелл вспомнила, как Майкл всегда кричал ей: «Да кто ты такая? Что ты о себе возомнила?» Сент‑Мору понадобился всего один взгляд, чтобы она поняла, кто она такая.

В ее душе было так много разных чувств, что к горлу подкатил тугой горячий ком слез. Она вспомнила нежные прикосновения Сент‑Мора, и ее охватила радость. Он мог бы стать ее супругом, если она согласится на его условия.

Бог свидетель, она вожделела его. Теперь она могла себе в этом признаться.

Обхватив себя руками за плечи, словно прижимая к груди эти новые идеи, Нелл думала: «Помни, ему нужны деньги». Тут она вспомнила, что у нее есть сестра‑близнец, леди Кэтрин Обен. Она тоже помнила тот мост, то нежное объятие чудесно пахнущей молодой женщины, ту самую лестницу. Плоть от плоти. Их тела формировались и росли вместе в утробе матери.

Нелл было странно думать, что сейчас где‑то в Лондоне спит ее сестра‑близнец.

Горячая слеза потекла по щеке, выводя ее из глубокого размышления. Она стерла ее тыльной стороной ладони. Этот странный поворот событий только казался чудесным, потому он и был таковым на самом деле. Разве это не чудо? Для нее все было теперь возможно.

Нелл засмеялась. Сначала тихо, несмело, потом упала на покрывало и засмеялась громче, радуясь ощущению уверенности в правдивости утверждений Сент‑Мора. Она поверила ему!

Теперь для нее не было никаких преград. Теперь она сможет все, даже, с Божьей помощью, научиться танцевать вальс.