Ёрш не видел схватки. Для него она началась и завершилась слишком быстро. Шипели в воздухе черные стрелы, серые фигуры вражеских всадников мелькали в столь же серой траве, кричали и падали люди, а раскаленное добела небо равнодушно сжигало степь. Было слишком жарко, чтобы стремиться выжить.

Воевода впереди вовремя проревел команду, и Ёрш поднял щит прежде, чем посыпавшиеся сверху срезни успели добраться до него. Но стрелы падали сплошным железным дождем, и спустя всего несколько мгновений одна из них с влажным глухим стуком вонзилась в шею Буяна. Тот испуганно всхрапнул, вздрогнул всем телом, метнулся в сторону, едва не столкнувшись с конем мчавшегося рядом кмета, а затем просто и быстро рухнул на бок, придавив собой Ерша, не успевшего даже выпустить поводья. Дружинник прижался к вздрагивающей спине умирающего жеребца, закрылся щитом, истово надеясь, что скачущие следом не растопчут его. Вот и все.

Затем наступило беспамятство, полное тошнотворной жары и неодолимых видений, душных, словно запахи здешних трав. Но когда он очнулся в полной темноте, то не смог вспомнить ничего, кроме рыданий.

Ёрш отбросил в сторону измятый, искромсанный щит, из которого все еще торчал обломок стрелы, и тут же услышал голоса. Чуть в стороне, там, откуда полз прохладный, но по-прежнему сухой ветер. Слов было не разобрать, однако он сразу понял, что это свои. В горле запершило, в сердце впился ледяными зубами страх. Страх, что не заметят, не помогут, уйдут, вновь оставят его наедине с проклятой, чужой ночью и сводящими с ума запахами. Ерш попытался вытащить онемевшую ногу из-под трупа Буяна, но сил хватило лишь на пару судорожных, беспомощных рывков.

— Эй! — простонал он, отчаявшись. — Братцы!

Звук собственного голоса напугал его еще больше. Сиплый и пронзительный, он встревожил окружающий мрак, наполнил его шевелением и шепотами. Словно там, в черноте, неведомые существа, молча наблюдавшие за ним, теперь испуганно расползались в стороны. Что-то прошуршало возле самой головы. Ёрш встрепенулся, приподнялся на локтях — движение отозвалось острой болью в бедре — но, разумеется, не смог ничего разглядеть.

— Где? — раздалось совсем рядом.

— Здесь, — ответил кто-то еще. — Не причудилось же мне. Эй, отзовись!

— Я тут…

Две темные фигуры нависли над ним.

— И правда, тут. Вышат, запали-ка огня.

— А…

— Запали, сказал.

Чиркнуло по кремню кресало, брызнули искры, вспыхнул трут — и спустя всего несколько мгновений пламя вцепилось в просмоленный факел. Ёрш зажмурился.

— Знатно тебя придавило, — пробормотал один из спасителей у него над ухом. — Сам не вылезешь.

— Не вылезу.

Он открыл слезящиеся глаза, всмотрелся в нависшие над ним лица. Одно — совсем еще молодое, безусое, изуродованное изрядным синяком во всю левую скулу. Второе — куда старше, с кустистыми бровями и жиденькой седеющей бородкой, покрытое сеткой давних шрамов. Широкая улыбка обнажала редкие кривые зубы.

— Я — Головня, а этот вот малец — Вышата. Тебя как звать?

— Ершом кличут.

— Ну и славно. Не боись, рыбонька, сейчас подсобим.

Головня коротко хихикнул собственной нехитрой шутке и, осмотрев Буяна, достал кривой нож:

— Ступня твоя наверняка в стремени застряла. Подпругу перерезать надо, а потом уж мы тебя вместе с седлом вытащим.

Так и сделали. Пока Вышата, кряхтя от натуги, тянул Ерша из-под мертвого коня, в ноге шевельнулась боль, царапнула длинным когтем от ступни до колена, на мгновение замерла, словно испугавшись чего-то, а затем впилась сотней остро заточенных клыков, пережевывая каждую мышцу, каждую косточку. Дружинник застонал, стиснув зубы.

— Кажись, не поломал, — сказал Головня, осторожно ощупывая освобожденную ногу. — Повезло. Даст бог, оклемаешься.

Он выпрямился во весь свой немалый рост, взял у Вышаты факел, осмотрелся.

— Да, здесь почище будет. Пожалуй, надо сюда Ставра приволочь.

Ёрш понемногу приходил в себя, боль привела его в чувство. Имя отозвалось эхом в еще пустом сознании.

— Ставра? — спросил он. — Здорового такого?

Вышата кивнул:

— Да. Детина могучий. Правда, поранили его напрочь…

— Не болтай, — одернул парня старший. — Поранить поранили, да только жив он пока. Крови много потерял, но помирать рано ему еще.

— Я же… я же… — слова гуляли в голове Ерша бессмысленной круговертью, никак не желали ложиться на язык. — Я же знаю его.

— И хорошо, — усмехнулся Головня. — Будет с кем языки почесать. Вот что. Вы сидите здесь, а я за Ставром схожу. Факел не гасите.

— Но… — встрепенулся Вышата.

— Не гасите, сказал! Или ты хочешь, чтобы мы с ним до утра по побоищу блуждали, пока вас не найдем?! То-то! Сидите спокойно. Нехристи давно празднуют, им не до нас нынче.

Головня высморкался и, шагнув прочь из круга света, сразу исчез в темноте. Слышны были его удаляющиеся шаги, затем раздался зычный, никак не годящийся тощему телу голос:

— Ста-а-авр! Ста-а-аврушка! Отзовись, браток!

Тишина. С немалым трудом Ёрш сел прямо, повел затекшими плечами, прислушался к отзвукам боли, потянувшимся вдоль всей спины вниз, к правому бедру. Значит, Ставр жив. Уцелел и в полон не попал. Можно, выходит, еще надеяться, что женится дружинник на его сестре, когда вернется домой. Когда они оба вернутся.

— Что, одолели нас? — спросил Ёрш Вышату, хотя и сам знал ответ. Но молчание в этой оглушительной темноте слишком сильно отдавало беспамятством. А туда он не собирался возвращаться.

— Одолели, — вздохнул парень, присев рядом. — Со всех сторон наскочили. Поначалу просто стреляли, как галок, грудь в грудь не сходились. Потом порубили тех, кто камни преодолел, загнали обратно. Сами внутрь не сунулись, а когда темнеть начало, и вовсе ускакали прочь.

— Прочь? — Ёрш не первый раз воевал против степняков, их боевые обычаи были ему хорошо знакомы. Пострелять издалека, до последнего избегая прямого столкновения — обычное дело, но чтобы добычу бросить… такого на его памяти не случалось. — Не пограбили?

— Только тех, кого после камней свалили. Они сами за камни, на нашу сторону, не заступали. Я слыхал, кричали что-то по-своему. То ли «чатгор», то ли «чаткар» какой. Ставр — тот по-ихнему разумеет немного — говорит, камни эти у степняков вроде как святые. Они бесов удерживают.

— Бесов? — Ёрш смутно припоминал, как незадолго до нападения отряд и в самом деле пересек черту из странных черных камней. Невысоких, остроконечных, замшелых, расположенных на расстоянии в пару десятков шагов друг от друга. Никто и внимания не обратил. — Выходит, мы вроде как на проклятое место угодили?

— Выходит, — кивнул Вышата. — Но только я нечистой силы не боюсь. На нас же крест, нам бесы не страшны.

— Далеко от дома забрались. Может, Христос сюда и не заглянет.

— Да ты-то откуда знаешь?!

— Не бери в голову. Сбрехнул попусту.

— То-то и оно. Сильно, видать, приложился, раз в Христе сомневаться удумал.

Ёрш вспомнил Его лик, строгий и воинственный, безжалостные глаза, смотрящие со стягов. Нет, такой бог своих не сдаст и не оставит. Хотя и жалеть тоже не станет никого.

— Еще уцелел кто? — спросил он.

— Едва ли. Поначалу, само собой, много было. Но степняки ведь до самой темноты вокруг кружили, высматривали раненых, добивали. Прямо из луков — чуть кто пошевелится, они на него стрел не жалели. Другие, кому потяжелее было, попросту жары не вынесли. А нас, выходит, Господь прикрыл.

— Чудно, — покачал головой Ёрш. — Никогда о таком не слыхал. Говоришь, они издалека, из-за камней тех, по раненым стреляли?

— Да. Эх, и метко бьют! Я потому и не хотел огня зажигать. Уж больно боязно: мы с этими факелами для них, что твой щит на стрельбище. А Головня говорит, они до утра не вернутся.

— Знать, и вправду остерегаются этого места. Угораздило же…

— А не угораздило, так валялся бы ты сейчас с перерезанной глоткой или плелся бы с арканом на плечах… стой! Глянь-ка! Вертается…

Головня медленно шел к ним, подняв зажженный факел. Дрожащее пламя освещало землю вокруг него: вытоптанную траву и черные глыбы мертвых тел. Старый дружинник был один.

— Где Ставр? — спросил Ёрш, опередив Вышату. — Неужто помер?

— Пропал, — пробормотал задумчиво Головня. — Нет его.

— Как так? Может, ты в темноте заплутал, не там искал?

— Да ну! Конь его на месте, шелом на месте, даже меч лежит. Самого нет.

Ёрш медленно поднялся, осторожно перенес вес на пострадавшую ногу. Боль, уже ожидаемая и привычная, всплеснула от икры до бедра, но ее можно было терпеть.

— Как его ранили?

— Смотри-ка, — широко улыбаясь, протянул Головня. — Оклемался.

— Отвечай, как его ранили?

— Известно как, — помрачнел бородач. — Стрела в грудь справа, стрела сквозь правое плечо, стрела в пояснице. Ничего хорошего.

— С такими ранами не ходят, — жестко сказал Ёрш. — С такими ранами лежат и вспоминают грехи, в которых придется отчет давать.

— Да разве ж я спорю! — огрызнулся Головня. — Но только нет его. Уполз твой Ставр.

— Надо искать.

— Верно, надо бы. А уцелеть тоже надо бы, а?

— Ты это к чему?

— Так просто, обмолвился. Вышата, как думаешь, далеко до рассвета?

Парень поднял лицо к абсолютно черному небу, почесал загривок:

— Немало еще.

Головня вздохнул, заглянул Ершу в глаза:

— Нечего нам тут делать больше. Бежать надо, уходить по следам своим же обратно. Утром прикончат нас, видит бог. Мы и так помогли, кому сумели.

— Он сестры моей суженый. Не брошу я его, — сказал Ёрш. — Вы, так и быть, ступайте, оставьте мне только огонь.

Головня снова вздохнул, опустил взгляд.

— Ладно, — сказал он наконец. — Пойдем. Без нас проплутаешь как раз до восхода.

Вышата гневно фыркнул, словно рассерженный конь, но промолчал. Они двинулись вглубь поля битвы: впереди шагал Головня с факелом, за ним, время от времени стискивая зубы от боли и опираясь на свое копье, ковылял Ёрш, а Вышата, тоже с факелом, замыкал. Света хватало, чтобы разглядеть хаос, застывший вокруг. Бесформенными грудами громоздились трупы — лошади и люди, растянутые в смертных оскалах рты, изломанные под нелепыми углами конечности. Окоченевшие пальцы все еще сжимали рукояти мечей и древки палиц. Бледные, покрытые засохшей кровью лица выплывали из темноты, гримасничали в резких, желтых отсветах пламени, и вновь скрывались во мраке. Тишина ползла по мертвецам, ласкала их холодную кожу своими холодными пальцами, нашептывала в их восковые уши свои восковые тайны.

— Птицы, — сказал вдруг Ёрш, неожиданно даже для себя самого. — Где птицы?

— Нет, — не оборачиваясь, ответил Головня. — Я давно уже заметил. Ни одного стервятника.

— Не может быть.

— Здесь все…

— Ша! — воскликнул позади Вышата. — Стойте!

Голос его, резкий и испуганный, едва не сорвался на визг.

— Что такое? — встрепенулся Головня, выхватил меч, подскочил к парню.

— Видал я кого-то, — ответил тот, напряженно вглядываясь в темноту. — Вон там.

— Ставра?

— Нет, не похоже на него. Вроде, ростом чутка пониже… хотя — кто знает.

— Сейчас посмотрим, — выставив перед собой факел и меч, Головня направился в ту сторону, куда указывал отрок. Ерш потащился за ним, а сам Вышата, настороженно озираясь, остался на прежнем месте.

— Ста-а-авр! — гудел Головня, беспрерывно поворачиваясь из стороны в сторону, освещая все новые и новые трупы. — Это ты, милок?!

Степь затаила дыхание и не торопилась с ответом. Она неохотно приоткрывала завесу мрака над тем, что считала законной добычей, показывала настырным людишкам свои новые сокровища: изувеченные, искореженные, затоптанные тела, окровавленные доспехи, проломленные черепа. Степь знала, что поглотит все эти жизни, расплескавшиеся по ее сухой груди, выпьет до дна, прорастет сквозь них. Она не сомневалась в своем неминуемом торжестве над уцелевшей троицей, и знала: здесь нет того, что они ищут.

— Ежели он сразу не отозвался, зачем глотку драть? — пробормотал Ёрш, морщась после очередного неудачного шага. — Причудилось парню.

— Наверное, — неохотно согласился Головня. — Правда, я тоже кого-то заметил.

— Здесь?

— Нет, впереди. Показалось, будто стоит там…

Вышата завизжал. Истошно, пронзительно, тонко — сама темнота всколыхнулась от столь громкого крика. Ёрш начал оборачиваться, но от резкого движения полоснула по ноге боль, да такая, что он зажмурился. А когда открыл глаза, факел Вышаты уже погас, ночь проглотила его вместе с хозяином и воплем. Ёрш шагнул было в том направлении, но Головня, который успел повернуться быстрее и увидеть больше, мертвой хваткой вцепился ему в плечо.

— Бежим! — простонал он. — Бежим, друже!

Что-то лязгнуло во мраке впереди, там, где только что стоял отрок. Что-то раздирало там металл. Что-то рвало кольчужку, пытаясь добраться до теплой, еще трепещущей плоти.

Головня развернулся и помчался прочь. Спустя мгновение за ним последовал и Ёрш. Бедро отзывалось на каждый шаг мучительными спазмами, он страшно хромал и стремительно отставал от товарища. Тот мчался вперед со всей возможной быстротой, ловко лавируя между мертвецами, подняв факел высоко над головой.

— Обожди, — хрипел Ёрш, прекрасно понимая, что никто не слышит его. — Ради Христа…

Небо, непроницаемое и безучастное, вдруг обратило внимание на его мольбы — или ради злого развлечения решило подыграть обреченным жертвам. Так или иначе, но спустя всего несколько ударов сердца Головня споткнулся и рухнул лицом вниз среди трупов. Факел откатился в сторону, чудом не погаснув. Огонь с шипением отпрянул от еще сырой земли, вывороченной здесь ударами могучих копыт.

Ёрш добрался до факела, схватил его, помог подняться беспрерывно бормочущему что-то Головне. Лицо и руки того были перепачканы черной кровью — он упал на лошадь с распоротым брюхом. Внутренности ее, блестящие в тусклых отсветах пламени, оказались разбросаны вокруг.

— Кто это сделал? — прошептал Ёрш. — Волки?

— Волки? — ощерился Головня. — Волки?! Нет, рыбонька моя, волков здесь нет. Как и птиц. Как и степняков. Скоро и нас с тобой не будет.

— Ты видал?

— Видал. Ох, Господи, видал. Чур меня, чур! Бежим…

Последнее слово он произнес уже на ходу. Ёрш едва поспевал за ним, но теперь факел был у него, и Головне волей-неволей приходилось сдерживать скорость.

— Прав был Ставр твой, — сказал он, перемахнув через очередной ворох мертвых тел. — Нечисть тут оголодала.

Ёрш ничего не ответил, только скрипнул зубами, не позволяя боли выбить из него крик.

Ночь нехотя расступалась перед ними, обнажая усеянную трупами землю. Шаг за шагом, через кочки и смятый ковыль, через навеки потерянные хозяевами булавы и брошенные котомки с припасами, мимо тут и там торчащих стрел с черным оперением. Языки пламени отражались в еще утром до блеска начищенных шлемах, в зерцалах и оковке щитов. Не было конца мертвецам, и страшное подозрение закралось в грудь Ершу, но озвучить его он не решался, боясь накликать беду.

До тех пор, пока оба они не застыли, тяжело, измученно дыша, над слишком хорошо знакомой лошадью с разорванным брюхом и выпущенными внутренностями.

— Мы кругами ходим, — выдал Ёрш очевидную уже истину. — То-то я думаю, слишком много покойников на пути.

Головня посмотрел на него пустыми глазами, обернулся лицом к окружающей темноте и, протяжно всхлипнув, заверещал гнусавым, старушечьим голосом:

— Хер! Хер вам, диаволы, а не моя душа! — тощие кулаки грозили молчаливой пустоте. — Не достанусь я вам! Не возьмете!

— Тише, друже, — попросил Ёрш, растерявшись. — Не буди лихо…

Но Головня уже не мог остановиться:

— Вы — срань! Погань проклятая! А у меня вот… — длинные тонкие пальцы вытащили из-за пазухи простой деревянный крест на кожаном ремешке. — У меня Господь с собой! Не по зубам мой Господь вам, ироды! Не по зубам!

Головня замолчал и повернулся к Ершу. Он улыбался, хотя губы дрожали.

— Брательник мой однажды в бору заплутал. Лешак водил кругами, как нас. Так он, не будь дурак, взял да душегрейку навыворот надел. Лешак и отпустил его, не узнавши. Может, нам попробовать, а? Кольчуги скинем, стегачи вывернем, а?

Ёрш покачал головой:

— А не лучше ли…

— Тихо! — Головня прижал пальцы с зажатым в них крестом к губам. Глаза его, расширившись от ужаса, уставились на что-то позади собеседника.

Ёрш тут же обернулся, ткнул факелом во мрак, но не заметил ничего особенного. Погибшие люди, разбросанные по серой степи. Где-то тут, неподалеку, ночь сожрала Вышату.

— Видал? — просипел рядом Головня. — Там, внизу?

— Где?

— Под покойниками. Они крадутся под покойниками. Вот те и шевелятся. Но меня не провести, нет. У меня глаз зоркий.

Он занес над головой меч и сделал несколько осторожных шагов вперед, будто охотник, подбирающийся к ничего не подозревающему зверю. Ёрш нехотя двинулся следом, опасаясь потерять обезумевшего соратника из виду. Головня остановился над ближайшим трупом, нагнулся и принялся оттаскивать его в сторону. На примятой траве под телом не было ничего, кроме багровых пятен.

— Выскользнул, гнида, — прошипел Головня. — Погоди, я до тебя доберусь.

Он выпрямился, отбросил волосы со лба и посмотрел на Ерша укоризненно, с почти детской обидой:

— Подсобил бы. Одному мне не управиться.

Ёрш открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Сквозь стену темноты за спиной Головни проступили еще более темные силуэты. Сверкнули в свете факела молочно-белые пальцы и желтые костяные когти, впились в локти, плечи, шею, волосы старого воина. Десятки, многие десятки рук. Громко хрустнуло что-то в его тощем теле, хлынула из располосованной глотки, не пропустившей ни звука, кровь, а затем дружинник, наверняка так и не сумевший понять, что случилось, канул во мрак. Все это произошло невероятно, невообразимо быстро — Головня уже пропал из виду, когда капли крови из страшной раны на горле только коснулись травы.

Ёрш взвыл и, размахнувшись что было сил, метнул факел туда, где всего мгновение назад стоял его спутник. Но свет встрепенувшегося пламени не вырвал из пустоты ни Головни, ни его похитителей. Лишь все те же бесконечные нагромождения мертвецов, у каждого из которых за пазухой наверняка таился крест. Факел ткнулся в одного из них, скатился на землю и потух.

Выругавшись, Ёрш побежал прочь сквозь непроглядную черноту. Он не выбирал дороги и не раздумывал над ней, просто мчался во всю возможную прыть, стремясь оказаться как можно дальше от дышащего в спину кошмара. Благо что бедро почти перестало болеть.

Он спотыкался об убитых, падал, вскрикивая и уже не пытаясь утаить крик, упирался ладонями в ледяные лица и распахнутые рты, поднимался и снова бежал, наступая на животы и запястья. Но не мог скрыться от едва слышных звуков позади. Влажных. Жадных.

А потом что-то ткнулось в левую ступню, пробив ее насквозь. Ёрш по инерции сделал еще несколько шагов и растянулся на траве, став одним целым с этим бескрайним полем боя. Перевернулся на спину, опустил веки, оцепенел. Неожиданно и легко пришло странное, отрешенное спокойствие. Едва тлевшая надежда, наконец, потухла, а вместе с ней остыл и страх.

Он лежал на спине, зажмурившись, прислушиваясь к пульсирующей боли и собственному тяжелому дыханию. Он думал о Ставре, высоком статном весельчаке, пронзенном тремя стрелами, и своей сестре, чьих рук им обоим больше не доведется целовать. О кочевниках, из жалости добивавших раненых, обреченных врагов на проклятой земле. Думал о том, что когда добела раскаленное солнце все же поднимется над степью, за ним будет следить, впервые не мигая и не щурясь, множество широко открытых глаз. Думал о других глазах, смотревших со стягов прямо в душу, и их обладателе, недосягаемом и непознаваемом в своем грозном величии. О его жестокой воле, оставившей крохотного человечка один на один с безнадежностью ради спасения души. Думал об иных богах, забытых и преданных, терзаемых жестоким голодом, но не способных обрести блаженства небытия. Днем, пока Ёрш был без сознания, они говорили с ним в видениях шелестящими, словно степной ветер, голосами, а потом пришли наяву. Бледные рабы черных камней, чье истинное назначение давным-давно стерлось из людской памяти. Отзвук иного, исчезнувшего мира. Эхо отзвучавшей песни.

Заточенные кости, выступавшие из обглоданных пальцев и служившие им когтями, коснулись его шеи. Почти нежно.

Ночь замерла.

© Дмитрий Тихонов, 2014