JOE R. LANSDALE, “THE FOLDING MAN”, 2010

 

Они возвращались с вечеринки по случаю Хэллоуина, давно уже сняв маски. Никто не пил, кроме Гарольда, но он был не за рулем, да и пьян-то не в стельку. Просто пьян настолько, что не мог прямо сидеть и потому лежал на заднем сиденье и зачем-то цитировал Клятву Верности флагу, которую почти не помнил. Невпопад вставлял строчки из гимна США и полузабытой Клятвы Бойскаута, которым был когда-то давно, пока не выгнали за поджоги.

Хоть Уильям за рулем и Джим, сидевший справа, были трезвы как стеклышко, они были на кураже, орали и вопили, а Джим даже снял штаны и натурально показал жопу черной машине с компашкой монахинь.

Машина была не из тех, что есть на каждой парковке. Джим не мог узнать модель. Угольно-черная. Напомнила ему о старых фильмах, где гангстеры на таких визжали шинами в погонях по городу. Только больше, с широкими окнами, за которыми он и углядел монашек, точнее, их типичные рясы; обычное такое сборище пингвинок.

Когда это случилось, когда они догнали монашек на дороге, Джим сказал Уильяму:

— Чувак, подъедь поближе, я им жопу покажу.

— Это ж монашки.

— Поэтому и ржака, — ответил Джим.

Уильям двинул руль вправо, а Гарольд сказал сзади: «Большой Каньон. Большой Каньон. Покажи-ка им Большой Каньон… О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах…»

Джим стянул штаны, встал на сиденье на колени, повернулся задницей к стеклу, и, когда они проезжали монашек, Уильям нажал на кнопку и опустил окно. Жопа Джима выскочила в ночь, как дрожащая луна.

— Смотрят? — спросил Джим.

— О да, — ответил Уильям. — И что-то они не рады.

Джим подтянул штаны, уселся и обернулся, и уж конечно они были не рады. Потом случилось что-то странное: одна из монашек наставила на него палец, а за ней все остальные. Джим хмыкнул:

— Блин, монашки-то взбесились.

И тут он хорошенько их разглядел, несмотря на темную ночь, потому что их высветили фары, и он увидел лица: суровые, как у надзирателей, и страшнее атомной войны. Монашка с рулем была особенно мила — с такой рожей, что часы бы встали, да еще и назад пошли, а дерьмо бы само обратно в зад заныкалось.

— Видал, как они в меня пальцами тыкали? — спросил Джим.

— Ага, — ответил Уильям.

Гарольд наконец вспомнил «Звездно-полосатый флаг» и теперь без конца пел.

— Да твою мать, — сказал Уильям. — Заткнись уже, Гарольд.

— А знаешь что, — пробормотал Джим, изучая зеркало заднего вида. — По-моему, они ускорились. Пытаются нас догнать. Ох, блин. А если запомнят наши номера? Может, уже. Позвонят копам, и папаша взгреет мой славный зад.

— Ну а если они еще не видели номера, — ответил Уильям, — то и не увидят. Эта детка легко заводится и быстро жарит.

Он надавил на педаль газа. Машина заурчала, как от оргазма, и рванула. Гарольд слетел на пол.

— Твою ж мать, — сказал он.

— А пристегиваться надо, придурок, — заметил Джим.

Машина Уильяма шпарила по дороге. Перелетела через холм, нырнула вниз, как дельфин с волны, и Джим подумал: «Прощайте, пингвинки», а потом оглянулся. На вершине холма светили фары машины монашек, и та набирала скорость, двигаясь рывками, словно перемещалась, когда Джим моргал.

— Черт, — сказал Уильям. — А машинка у них не промах, да и водила давит будь здоров.

— Что это вообще за тачка? — спросил Джим.

— Черная, — ответил Уильям.

— Ха! Мистер Детройт.

— Сам попробуй назови.

Джим не мог. Снова оглянулся. Машина монашек нагоняла; огромное авточудовище неслось по черной реке асфальта, фары освещали салон машины Уильяма, как на концерте в Вегасе.

— Да что у них, блин, под капотом? — нахмурился Уильям. — Гипер-движок?

— Эти монашки, — сказал Джим, — какие-то серьезные.

— Поверить не могу, они уже о бампер стучатся.

— А ты нажми на тормоза. Покажи им.

— Не на таком же расстоянии, — ответил Уильям. — А то мы им покажем только содержимое наших задниц.

— Слушай, разве монашки такие бывают?

— Сам видишь.

— А, — сказал Джим. — Я догнал. Хэллоуин. Они не настоящие монашки.

— Тогда сейчас я им устрою, — подал голос Гарольд и, едва монашки появились справа, заполз на сиденье и опустил стекло. Заднее стекло машины монашек тоже опустилось, Джим оглянулся. Монашка была, конечно, стремная, причем еще больше, чем показалось в первый раз. Похожа на что-то дохлое, а ряса была не черно-белой, а фиолетовой с черным, ну или так казалось при свете фар и луны. Монашка обнажила зубы, и были они длинные и коричневые, как от табака. Один ее глаз был как гнилая котлета, а нос — как пятак у свиньи.

Джим сказал:

— Это не маска.

Гарольд высунулся из окна, замахал руками и крикнул:

— Ты такая, мать твою, страшная, что даже одеваешься в темноте, потому что зеркала боишься!

Гарольд продолжал что-то вопить, и кое-что даже было смешным, но тут одна из монашек наклонилась вниз, а потом высунулась в окно с доской в руках. Джим обратил внимание, что ее руки, где рукава рясы сползли к локтям, были тонкие, как палки, и белые, как брюхо дохлой рыбы, а локти узловатые и вывернуты не в ту сторону.

— Лезь назад, — велел Джим Гарольду.

Гарольд махал руками и отпустил еще одну шутку, а потом монашка размахнулась — из-за ее странных локтей замах пошел под необычным углом — и сама кое-что запустила, только не шутку, а доску в череп Гарольда. Он обмяк, полтела свесилось из окна, стучась о дверцу, шоссе обдирало кулаки, а зад висел внутри — одна нога на полу, другая болтается в воздухе.

— Монашка ему врезала, — сказал Джим. — Доской.

— Чего? — переспросил Уильям.

— Оглох, что ли, врезала она ему.

Джим отстегнул ремень безопасности, перегнулся через сиденье, схватил Гарольда за футболку и втащил внутрь. Его голова как в тисках побывала. Весь в кровище. Джим пробормотал:

— Ой, блин, похоже, он умер.

Бам!

От грохота Джим аж подпрыгнул. Вернулся на место и посмотрел на монашек. Те подъехали так близко, что доставали доской до машины Уильяма; водитель оттирала их к обочине.

Новый удар, отлетело зеркало заднего вида.

Уильям попытался вырваться вперед, но монашки шли наравне и оттесняли их влево. У края дороги они влетели в кювет, машина сделала сальто, перескочила через ограждение и покатилась в лес, взбивая грязь, листья и сосновые иголки.

* * *

Джим очнулся снаружи машины. Стоило ему шевельнуться, перед глазами все закружилось, но потом успокоилось и остановилось. Его выкинуло, как и Уильяма, который лежал неподалеку. Машина превратилась в гору металла, еще медленно прокручивалась на крыше, из-под капота белоснежными облачками выбивался дымок. Постепенно машина остановилась, как старые часы, которые забыли завести. Лобового стекла не было, по округе разбросало три дверцы из четырех.

Черная машина остановилась на дороге над ними, дверцы открылись, и вышли монашки. Четыре. Необыкновенно высокие, когда они двигались, колени у них, как и локти, гнулись не в ту сторону. Из-за ряс не разглядеть точно, но было на то похоже, а учитывая локти — скорее всего так и было. В лунном свете они казались тощими и бледными, словно китайские палочки, челюсти как будто выросли, носы были как у ведьм, не считая широких ноздрей, а спины выгнуты, как луки. Одна из них еще держала доску.

Джим подполз к Уильяму, который пытался подняться.

— Ты нормально? — спросил Джим.

— Вроде, да, — ответил Уильям, дотрагиваясь до крови на лбу. — Я прямо перед ударом, как дурак, ремень отстегнул. Понятия не имею, зачем. Наверное, хотелось убежать. Мозг уже не работал.

— Глянь наверх, — сказал Джим.

Они задрали головы. Одна из монашек спускалась по склону к разбитой машине.

— Если можешь двигаться, — сказал Джим, — то давай этим и займемся.

Уильям с трудом поднялся на ноги. Джим схватил его за руку и потащил в лес, где они прислонились к дереву. Уильям сказал:

— Все перед глазами кружится.

— Скоро перестанет.

— Надо передохнуть, а то я сейчас вырублюсь.

— Секунду.

Монашка, которая уже спустилась, склонилась за машиной Уильяма, пропав из виду, потом двинулась по склону наверх, волоча за лодыжку Гарольда — тот так болтался, будто все кости переломал.

— Боже мой, ты видишь? — спросил Уильям. — Надо помочь.

— Он мертв, — ответил Джим. — Ему череп доской проломили.

— Ох, черт, чувак. Не может быть. Они ж монашки.

— Мне так не кажется, — ответил Джим. — По крайней мере, не такие, каких мы знаем.

Монашка затащила Гарольда на дорогу и бросила у черной машины. Другая открыла багажник и вытащила какую-то штуку. Что-то вроде шезлонга, только побольше. Монашка бросила ее на землю и легонько пнула. Сложенная штука начала со стуком и скрипом раскладываться. Выдвинулась идеально круглая голова, покрутилась на чем-то вроде серебряного шарнира. Перестав вращаться, встала прямо, а потом слегка наклонилась влево. Вместо глаз, рта и ноздрей были только дырки. Сквозь них светила луна. Голова поднялась на выдвинувшихся плечах, как у вешалки, а потом показалась и грудная клетка. Она была похожа на старый ткацкий станок или, может, какой-то ящик, в котором лежит что-то такое, что лучше бы оно там и лежало дальше. С новым скрежетом и лязгом появились бедра и длинные костлявые ноги с вывернутыми назад коленями и широкими металлическими ступнями. Тощие руки свисали до колен и стукались об них, как ветки дерева об окно. Оно было выше двух метров ростом. И, как и монашки, с вывернутыми локтями и коленями.

Монашка у багажника снова залезла внутрь и вытащила что-то здоровое, с крыльями, взбивающими ночной воздух. Она держала это за когтистые лапы, а оно дико щелкало клювом, ища, кого бы цапнуть. Свободной рукой монашка раскрыла грудь складного человека и засунула туда черную крылатую тварь. Она забилась внутри, как сердце после укола адреналина. Отверстия глаз складного человека засияли красным, на дырке рта выросли жирные губы; язык, длинный, как змея, и черный, как грязь, лизнул ночную тьму, и послышался громкий вздох, будто ноздри втягивали воздух. Одна из монашек наклонилась, схватила пригоршню глины и размазала по рукам складного человека; глина со скоростью слухов расползлась по нему, заполнила плотью земли. Монашка, вытащившая его из машины, легко схватила Гарольда за лодыжку, будто он был надувной куклой, и, размахнувшись, забросила его во мрак багажника и захлопнула крышку. А потом посмотрела туда, где у дерева отдыхали Джим и Уильям.

Она что-то сказала — нечто между словом и кашлем — и складной человек тут же двинулся вниз по склону. С каждым шагом все его суставы скрипели, как несмазанные петли, а тело звенело, как мешок болтов, под аккомпанемент скрежета, как от проволочных вешалок, которые с силой мнут.

— Бежим, — сказал Джим.

* * *

Джиму стало больно, он понял, что ударился сильнее, чем сперва показалось. Ныла шея. Ныла спина. Просто завывала нога. Наверное, приложился обо что-то коленом. Уильям, бежавший рядом, сказал: «Ребра. По-моему, я их сломал».

Джим оглянулся. В отдалении, на опушке, озаренный лунным светом, шел складной человек. Он двигался рывками, будто в нем были пружины, и набирал высокий темп.

Джим сказал:

— Нам нельзя останавливаться. Оно идет.

* * *

Они спустились в чащу на дне оврага, куда стекала вода, и под ногами лежали влажные листья; они бежали, хлюпая и разбрызгивая грязь, а за ними — они слышали — шел складной человек, треща ветками, скрипя петлям, хлюпая по их следам. Если хватало смелости оглянуться, было видно, как он мелькает за деревьями, словно сам был частью леса, и он — или оно — двигался весьма шустро для своего размера, пока не достиг дна лесного оврага. Тут его шаг замедлился, большие ноги погружались в грязь и освобождались с таким хлюпом, будто космос высасывал воздух. Однако через пару секунд человек снова набрал темп, движения стали плавные, а шаг быстрее.

Наконец Джим и Уильям добрались до заросшей возвышенности и, вскарабкавшись, вырвались из липкой грязи; теперь двигаться было легче, хотя, чтобы выбраться наверх, им приходилось хвататься за тонкие деревья, растущие на склоне. Добравшись до вершины, они оглянулись и удивились, что все-таки смогли отыграть расстояние от этой штуки. Она была вдали, поблескивала на луне, пробиралась через чащу и корни. Но все же шла и не уставала. Джим и Уильям пытались отдышаться, наклонившись и оперевшись руками на колени.

— На дальнем конце холма старое кладбище, — сказал Джим, — рядом с автосвалкой.

— Ты там работал прошлым летом.

— Ага, та самая. На кладбище чисто, бежать намного проще. А как доберемся до автосвалки — там живет Старый Гордон. У него всегда при себе ствол и еще эта псина, Чавка. Она меня знает. Сожрет эту хрень с потрохами.

— А как же я?

— Да нормально. Ты же со мной. Давай. Я примерно понял, где мы. Играл когда-то на кладбище и в этом лесу. Пора идти.

* * *

Они двигались все быстрее, потому что Джим узнавал места. В детстве он жил недалеко отсюда и частенько тут бывал. Наконец они добрались до прогалины, где когда-то прошел лесной пожар. Земля была черной, деревья не росли, сверху лился серебряный лунный свет, как ртуть в чашку.

На середине прогалины они притормозили перевести дыхание, и Уильям сказал:

— У меня сейчас голова взорвется… Эй, а его теперь не слыхать.

— Но оно там. Что бы это ни было — вряд ли так просто отстанет.

— О, боже, — сказал Уильям и глубоко вздохнул. — Не знаю, сколько еще смогу так нестись.

— Долго. Потому что нам еще долго бежать.

— Что ж это такое, Джимбо? Что это за хрень такая?

Джим потряс головой.

— Слышал старую байку про черную машину?

Уильям покачал головой.

— Бабушка мне рассказывала про черную машину, которая странствует по хайвеям и проселкам Юга. Не в одном конкретном месте, а везде сразу. И в Хэллоуин на нее натолкнуться проще всего. Она всегда за кем-то почему-то гонится.

— Бред.

Джим, оперевшись на колени, поднял голову.

— Вот пойди в лес и скажи той скрежеталке, что это все бред. Посмотрим, что она ответит.

— Но в этом правда нет никакого смысла.

— Бабушка рассказывала, что до черной машины была черная карета, а еще раньше — человек в черном на вороном коне, а еще раньше — просто тень, которая щелкала, скрипела и визжала. Когда люди пропадали, говорила она, значит, их забирала черная машина, черная карета, нечто на коне или эта тень. Но они все одно и то же, просто выглядят по-разному.

— А монашки? Они тут при чем?

Джим покачал головой, выпрямился, пару раз глубоко вдохнул.

— Не монашки они. Они типа… не знаю… анти-монашки. Эта хрень, если бабуля правду говорила, может разные формы принимать. Ладно. Нечего больше тут стоять.

— Еще минутку, я так устал. И, по-моему, оно отстало. Ничего больше не слышу.

И словно по команде, тут же раздались скрежет, скрип и треск ветвей. Уильям уставился на Джима и, молча, они бросились по освещенной поляне в лес. Джим оглянулся — оно было там, шло по прогалине, залитой луной, шагало не уставая.

Они бежали. И перед ними выросли белые камни. Многие были свернуты на бок или совсем вырваны из земли растущими деревьями и их корнями. Старое кладбище. Джим знал, что автосвалка уже неподалеку, а значит, и пушка Гордона, и одна очень злая псина.

Дорога вновь стала забирать наверх, и тут Уильям упал на четвереньки, проблевавшись чем-то темным.

— О, боже. Не бросай меня, Джим… Я с ног валюсь… вздохнуть… не могу.

Джим бежал чуть впереди Уильяма. Повернулся, чтобы помочь. Но только он схватил Уильяма за руку, как дребезжащий складной человек метнулся вперед, поймал Уильяма за лодыжку и вырвал из рук Джима.

Складной человек легко взмахнул Уильямом и размазал его о дерево, потом развернулся и, словно Уильям был кнутом, щелкнул им в воздухе так, что у того хрустнула шея, а из черепа вылетело глазное яблоко. Складной человек ударил Уильямом стоявшее надгробье. Раздался хруст, будто кто-то уронил стеклянную чашку, а потом складной человек начал хлестать Уильямом по деревьям с такой силой, что с них отлетала кора, а с Уильяма одежда и мясо.

Джим бросился прочь. Он несся быстрее, чем раньше, пока не выскочил из чащи на жесткую от гравия землю. За ним, выбираясь из леса, двигался рывками складной человек, волоча разбитое тело Уильяма за ногу.

* * *

Джим смутно различал впереди автосвалку и решил, что успеет добежать. Но вокруг нее стояла алюминиевая ограда под три метра высотой. Немаленький заборчик. Тут он вспомнил, что справа у ограды росла старая сикомора. Гордон всегда грозился ее спилить, потому что так можно было забраться на свалку и спереть какую-нибудь драгоценную запчасть, хотя если бы кто и попытался — их всегда поджидал дробовик Гордона и большие зубы собаки. Джим уже полгода не видал старика, но надеялся, что тот так и не преодолел лень и дерево стоит на месте.

Подбежав, Джим увидел, что к длинной сверкающей ограде прижалась сикомора. Оглянулся через плечо — складной человек настигал его прыжками, как какой-то заяц на батарейках, волоча за собой тело Уильяма, подпрыгивающее на земле с каждым шагом. Такими темпами эта штуковина нагонит через пару секунд.

В боку у Джима как ножом кололо, а сердце грозило взорваться. Он собрался с последними силами, молясь, чтобы не споткнуться.

Добежал до ограды и дерева, взлетел по нему, как белка, спрыгнул на крышу старой машины, соскочил и рванул к тусклому свету в оконце хижины из алюминия и досок, примостившейся среди остовов автомобилей и гор хлама.

У хижины старый Чавка, наполовину питбуль, наполовину дворняга, рыча, преградил ему путь. Это было тяжело, но Джим заставил себя спокойно встать, наклониться, вытянуть руку и позвать собаку по имени.

— Чавка. Привет, дружок. Это я.

Пес замер, наклонил голову и замахал хвостом.

— Вот именно. Твой друг, Джим.

Пес подошел ближе, Джим его погладил. «Хороший мальчик».

Оглянулся через плечо. Никого.

— Иди сюда, Чавка.

Джим быстро зашагал к хижине и заколотил в дверь. Она тут же настежь отворилась, и там в комбинезоне, натягивая подтяжку, стоял мистер Гордон. Он был старый, почти беззубый, коренастый и промасленный, как запчасти машин на свалке.

— Джим? Ты какого тут делаешь? Хреново выглядишь.

— За мной что-то гонится.

— Что-то?

— Оно за забором. Убило двух моих друзей…

— Чего?

— Оно убило двух моих друзей.

— Оно? Зверь, что ли, какой-то?

— Нет… Оно.

— Давай копам позвоним.

Джим затряс головой.

— Сейчас бесполезно звонить, когда они приедут — будет поздно.

Гордон наклонился и достал из-за косяка 12-й калибр, передернул затвор. Шагнул в ночь и огляделся.

— Уверен?

— О, да. Да, сэр. Уверен.

— Тогда лучше нам с тобой да с ружьецом пойти все разведать. — Гордон вышел во двор, поглядывая налево и направо. Джим шел слева от Гордона. Чавка трусил рядом. Прошли немного. Остановились у ряда разбитых машин, осмотрелись. Кроме освещенной луной ограды за машинами смотреть было не на что.

— Может, это что-то или кто-то уже ушел, — сказал Гордон. — А то бы Чавка его живо учуял.

— Не уверен, что оно пахнет как человек или зверь.

— Ты что, смеешься над стариком? Какая-то хэллоуинская шутка?

— Нет, сэр. Мои друзья мертвы. Эта штука их убила. По-настоящему.

— Ну и где она тогда?

Словно в ответ раздался такой звук, будто пустили в дело гигантский консервный нож, и длинная тонкая рука складного человека проткнула ограду, раздирая металл. Кусок забора отлетел в сторону и в дыре показалось оно, омытое лунным светом, еще держа останки Уильяма.

Джим и Гордон застыли в изумлении.

— Мать твою за ногу, — сказал Гордон.

Чавка зарычал и бросился на тварь.

— Чавка разберется, — сказал Гордон.

Складной человек бросил ногу Уильяма, наклонился и, когда пес прыгнул, поймал его, запихнул длинную руку в глотку, а потом вырвал все внутренности. Кишки разлетелись по двору, как конфетти из мешка. А потом оно вывернуло пса наизнанку.

Выпотрошив пса, складной человек наклонился и насадил мертвую плоскую собаку на крюк, торчащий из того, что было у него лодыжкой.

— Батюшки, — сказал Гордон.

Штуковина подняла Уильяма за ногу, сделала шаг и замерла.

Гордон поднял дробовик.

— Иди-ка сюда, засранец.

Оно наклонило голову, словно раздумывая над предложением, а потом бросилось к ним со скрипом и лязгом, у ноги хлопала шкура мертвого пса. Впервые его рот, который раньше был только дырой с жирными губами, исказился улыбкой.

Гордон сказал:

— Беги, мальчик. Я разберусь.

Джим не спорил. Развернулся и бросился к машинам, нашел зазор между двумя фордами, заросшими травой, нырнул под один и затаился. Прижался к земле, чтобы что-нибудь разглядеть. Из-под этой и под несколькими другими машинами вдали он видел ноги Гордона. Они твердо стояли на земле, и Джим представил, как старик прижимает приклад ружья к плечу.

И как он и думал, грохнул выстрел, потом еще один. Тишина, потом звук, будто кто-то рвет толстый картон, а потом крики и новые рвущиеся звуки. У Джима закружилась голова, он понял, что все это время не дышал. Начал хватать ртом воздух, боясь, что дышит слишком громко.

«Боже мой, — подумал он. — Я убежал и оставил эту штуку с мистером Гордоном, а теперь…» Он не знал. Может, это кричало… оно, складной человек? Но до сих пор оно даже не дышало, трудно представить, что у него может быть голос.

Джим пополз, словно солдат под огнем, добрался до края машины и выглянул. Вдоль ряда автомобилей шагал складной человек, волоча за ногу останки Уильяма. В другой руке, если это можно было назвать рукой, он держал мистер Гордона, который казался очень худым, потому что из него извлекли много лишнего. Чавка был пристегнут к шпоре на ноге. Когда складной человек шагал, Чавка волочился по грязи.

Джим заполз назад под машину и на карачках двинулся задом наперед. Когда он отполз подальше, привстал и начал пробираться по сужающемуся проходу между машинами, надеясь, что складному человеку тут не пройти — это были даже не проходы, а небольшие расстояния между рядами, но если есть место, куда эта шутка не залезет, то…

Раздался громкий скрежет, и Джим, не вставая, оглянулся. Складной человек смотрел прямо на него. Он схватил старый автомобиль, поднял его перед, пока задняя часть покоилась на земле. Увидев его так близко, Джим осознал, что складной человек намного больше, чем казалось, и еще увидел, что мощный торс чудовища держался на пружинах, огромных пружинах, серебряных в свете луны, и там, где были вывернутые колени, тоже были пружины; он был как куча запчастей с гаражной распродажи.

На секунду Джим замер. Складной человек широко раскрыл рот, шире, чем Джим уже видел, и внутри он разглядел, как ворочались шестерни и редко вспыхивали искры. Он не выдержал и бросился между машин, прыгая по капотам, взбираясь на крыши, а за ним шел складной человек, легко, как игрушки, разбрасывая автомобили.

Джим увидел ограду, рванулся к ней и, когда добрался, быстро продумал план. Рядом с оградой он заметил Шеви и был уверен, что сможет залезть на крышу, запрыгнуть на забор и перебраться. Забор не остановит чудовище, зато поможет выиграть немного времени.

Лязг и скрежет за спиной становились громче.

Впереди был очередной ряд машин, ему пришлось запрыгнуть на первую и скакать по капотам, спрыгнуть, повернуть направо и бежать к Шеви у забора.

И тут его сбило с ног, жестко, весь дух вон.

Новый удар, мощный и в грудь.

Он не сразу сообразил, что лежит между двумя автомобилями, а над ним возвышается он, складной человек, и хлещет над ним трупами, как мокрыми полотенцами. Вот что его ударило — тела, как кнуты.

Тут у Джима открылось второе дыхание, о котором он и не подозревал, и он вскочил на ноги как раз тогда, когда труп мистера Гордона шмякнул рядом. Затем, как только у уха просвистело тело Уильяма, Джим снова бросился бежать.

Перед глазами стоял Шеви. На четвереньках Джим влез на багажник, вскочил на крышу. Что-то вцепилось в его ногу, но он вырвался и не остановился. Прыгнул с крыши, повис на заборе, руки цеплялись с другой стороны. Ограда больно врезалась под мышки, но это его не остановило, он подтянулся, а в следующую секунду уже перелез и грохнулся на землю.

В правую ногу будто впилась пуля, и Джим вдруг понял, что она обнажена, а то, что его схватило раньше — рука складного человека, стащившая ботинок. Но большее беспокойство вызывала боль в ноге. Не было никакой пули. Он неудачно спрыгнул с забора и сломал ногу. Болело адски, но он должен был двигаться, и уже через пару шагов чертовски медленно шел дальше.

Впереди было шоссе, а за спиной раздался грохот падающего забора, и Джим понял: все кончено, потому что его шина пробита, бензин на исходе, а движок перегрелся и сейчас рванет. Дыхание отрывистое, в черепе что-то колотит, как бандит в тюряге.

Он видел огни. Они быстро неслись по шоссе. Большой грузовик, Мак, катился в его сторону. Если бы Джим мог его остановить — может быть, ему помогут.

Джим прохромал на середину дороги, точно под фары, махая руками, как мельница, оглянулся налево…

…а он был там. Складной человек. Всего в паре метров.

Грузовик был дальше, но ехал быстрее, и складной человек потянулся к Джиму. Грузовик оказался уже на расстоянии руки, и Джим, оттолкнувшись здоровой ногой, отскочил в сторону, и тут раздался грохот, будто с лестницы уронили шкаф с сервизом.

* * *

Джима обдуло ветерком от грузовика, но отодвинуться он успел. А вот складной человек нет. Когда Джим отпрыгнул, его развернуло, хоть он это и не задумывал, и перед глазами мелькнуло, как грузовик врезался в складного человека.

Щепки, пружины и петли повсюду.

Мак снес чудовище и начал тормозить, водитель вдавил в пол тормоза, которые никак не могли остановить махину мгновенно. Шины задымились, тормоза визжали, грузовик развернуло.

Джим упал на обочину шоссе, поднялся и похромал в кусты, споткнулся и опять упал. Перекатился на спину. Он лежал в канаве, прислонившись спиной к стенке, но она была неглубокая, так что можно было разглядеть дорогу через редкий кустарник.

По обеим сторонам шоссе горела пара фонарей, дорога была отлично освещена, и Джим видел, что складной человек лежит на асфальте, вернее, видел всюду разбросанные запчасти. Будто взорвался старый хозяйственный магазин. Посреди шоссе лежали Уильям, Гордон и Чавка.

Огромный торс складного человека, как-то переживший удар, задрожал и распахнулся, и оттуда с воплем поднялась крылатая тварь. Она схватила трупы мистера Гордона и Уильяма, по телу в лапу, а пса подцепила клювом, и, не обращая внимания на то, что была слишком мала для такого веса, легко взлетела, цепко держа свою добычу, и скоро слилась с темнотой в ночных небесах.

Джим оглянулся. Из грузовика вылез водитель, поспешил к месту столкновения. Он шел все быстрее и, когда добежал, нагнулся к кускам складного человека. Подобрал одну пружину, оглядел, отбросил. Посмотрел туда, где лежал Джим, но тот понял, что его скрывают кусты и водитель не может ничего увидеть.

Он уже хотел окликнуть водителя, когда тот гаркнул:

— Я тут чуть не сдох из-за тебя. И сам ты чуть не сдох. А может, и сдох. Если попадешься мне — точно сдохнешь, долбак безголовый. Я из тебя всю дурь выбью.

Джим не пошевелился.

— Выходи, я тебя добью.

«Ну, прекрасно, — подумал Джим. — Сперва складной человек, теперь и водитель меня хочет убить. К черту его, к черту все». Он откинулся на стенку канавы, закрыл глаза и уснул.

* * *

Водитель грузовика так и не пошел его искать, и когда Джим проснулся, грузовика уже не было, а небо начало светлеть. Лодыжка пылала. Он склонился и оглядел ее. Во мраке было плохо видно, но она раздулась, как канализационная труба. Когда передохнет, он сумеет дохромать или доползти до обочины, чтобы остановить какого-нибудь водителя. Конечно, кто-нибудь да остановится. Но пока что он слишком слаб. Он снова откинулся и уже хотел закрыть глаза, как услышал отдаленное жужжание.

Взглянув на шоссе, он увидел свет с той стороны, куда уехал грузовик. Страх пауком пробежал по спине. Черная машина.

Она остановилась у обочины. Вылезли монашки. Они принюхались, их поразительно длинные языки пробовали угасающую ночь на вкус. С невероятной скоростью и ловкостью они собрали части складного человека и сложили в мешок.

Когда мешок был забит, одна из монашек утрамбовала своей тощей ногой содержимое, схватила мешок, размахнулась и вдарила несколько раз по дороге, затем бросила наземь и отошла, а вторая монашка пнула его. Третья открыла, залезла в него рукой и вытащила складного человека. У Джима перехватило дыхание. Похоже, он вновь был цел. Монашка не стала разворачивать его. Открыла багажник и швырнула внутрь.

А потом повернулась и посмотрела в его направлении, подняла руку и замерла. Жуткая птица спустилась из уходящей тьмы и села на руку. В ее когтях еще были трупы Уильяма и Гордона, а в клюве собака, и они болтались так, будто были не тяжелее тряпок. Монашка взяла птицу за лапы и швырнула ее вместе с добычей в багажник. Закрыла крышку. Посмотрела точно туда, где лежал Джим. Потом подняла голову к небу, к встающему солнцу. Быстро развернулась в сторону Джима, ткнула в него рукой с широким рукавом. Указывала тонким пальцем точно на него, слегка наклонившись вперед. Она стояла так, пока остальные не присоединились и не показали в сторону Джима.

«О, Боже, — подумал Джим, — они знают, что я тут. Они меня видят. Или чуют. Или ощущают. Но главное, знают, что я здесь».

Небо просветлело и на миг коснулось их лучом солнца, и тогда они опустили руки.

Быстро залезли в машину. Остатки тьмы будто впитывались в землю, уступая розовым небесам; ночь Хэллоуина закончилась. Машина завелась и рванула с места. Джим смотрел, как она проехала пару метров, а потом исчезла. Растворилась, как туман. И остались только рассвет и набирающий силу день.

Перевод Сергея Карпова