THOMAS LIGOTTI, “DREAM OF A MANNIKIN”, 1982

Однажды в среду, ровно в два часа дня, в мой кабинет вошла девушка. Это была ее первая сессия, и представилась она Эми Локер. (Разве ты не рассказывала, что когда-то у тебя была кукла с тем же именем?) В сложившихся обстоятельствах я не вижу грубого нарушения профессиональной этики в том, чтобы использовать реальное имя пациентки, когда буду рассказывать тебе про ее случай. Определенно, нас объединяет этика, ma chere amie. Кроме того, мисс Локер дала мне понять, что ко мне ее направила именно ты. Ничего зловещего в этом как будто не было; возможно, рассуждал я, вас с девушкой связывают такие отношения, что принимать ее в качестве пациентки тебе неловко. Собственно говоря, для меня до сих пор остается неясным, любовь моя, насколько глубоко ты замешана в том, что принесла мне встреча с миниатюрной мисс Л. Потому прошу простить мне возможные глупости, которые могут в голос заявить о себе по ходу этого послания.

Поначалу, когда мисс Локер устроилась на стуле с кожаной обивкой — едва ли не боком, как на дамском седле, — у меня сложилось впечатление, что передо мной напряженная и взбудораженная, но в целом деятельная и даже своекорыстная молодая женщина. Ее одежда и аксессуары, как я отметил, были выдержаны в классическом стиле, который обычно предпочитаешь и ты. Не буду расписывать подготовительную часть нашей беседы, типичную для первой сессии (хотя мы можем обсудить этот и другие вопросы за обедом в субботу, если только захочешь). Вскоре мы уже перешли к непосредственному поводу, вынудившему девушку обратиться ко мне. Им оказалось, как тебе может быть — а может и не быть — известно, тягостное сновидение, посетившее мисс Локер не так давно. Далее последует изложение этого сна в том виде, в каком я перенес его с диктофонной записи от 10 сентября.

Во сне у нашей пациентки новая жизнь — по крайней мере, наяву у нее другая работа. В начале разговора она сообщила мне, что уже около пяти лет занимает должность секретарши в фирме, производящей инструменты и промышленные штампы. (Быть может, этот изящный штрих — твоих рук дело? Заштамповать до беспамятства.) Однако во сне она оказывается сотрудницей модного магазина одежды, причем с большим стажем. Как у свидетелей обвинения, которым власти в целях безопасности измышляют новые личности, у нее в грезах существует пусть невысказанная, но все же полноценная биография; удивительный выверт сознания. Судя по всему, в ее новые профессиональные обязанности входит менять одежду на манекенах, стоящих в уличной витрине, причем согласно какому-то таинственному, непонятному графику. Более того, у нее возникает чувство, что все ее существование рабски подчинено единственной цели — одеванию и раздеванию этих кукол. Такая участь крайне ее угнетает, и ее анимус целиком сосредоточен на манекенах.

Таков общий фон сновидения, которое теперь начинается как таковое. В один особенно унылый день в пределах этого рабского бытия наша одевальщица манекенов приходит на работу. Ей досадно и страшно; последняя эмоция на этом этапе сновидения — некая иррациональная «данность». Ее дожидается небывалое количество новой одежды, в которую нужно облачить толпу манекенов в витрине. Их тела, не теплые и не холодные, неприятны на ощупь. (Обрати внимание на редкий пример восприятия температуры в сновидениях, пускай даже и нейтральной.) Она с тоской озирает ряды лиц, словно нарисованных пастелью, а затем говорит: «Довольно танцев, пора одеваться, спящие красавицы». В этих словах нет ничего спонтанного — как будто они ритуально произносятся перед началом каждого одевания. Но ход сна меняется, прежде чем пациентка успевает сделать что-то хоть с одним из манекенов, которые уставились в пустоту «предвкушающим» взглядом.

Рабочий день закончился. Она вернулась в свою маленькую квартирку, там ложится спать… и видит сон. (Мисс Локер всячески подчеркивает, что этот сон уже не ее, а одевальщицы манекенов!)

Одевальщице снится, что она у себя в спальне. Однако эта ее «спальня», судя по всему, представляет собой залу со старинной обстановкой и размером с небольшой театр. Помещение тускло освещено настенными лампами, отделанными драгоценными камнями; свет «как-то стеклянно» ложится на ковер со сложным узором и антикварную мебель, массивную и обильно лакированную, расставленную по комнате тут и там. Спящая воспринимает эти предметы скорее как чистую идею, нежели чем физические объекты, поскольку очертания их расплывчаты, и повсюду лежат тени. Тем не менее одна деталь видится ей весьма четко, это главная особенность залы: одна из стен полностью, от пола до потолка, отсутствует. Вместо нее открывается вид на усеянную звездами черноту, которую пациентка видит либо через огромное окно, либо, иррациональным образом, в не менее огромном зеркале. Так или иначе, этот лабиринт из звезд и черноты подобен колоссальной фреске и намекает на неопределенное расположение комнаты, которая до той поры казалась уютно разместившейся на перекрестии известных координат. Теперь это лишь точка, затерянная в неведомой вселенной сна.

Спящая находится на противоположном конце помещения относительно звездной бездны. Сидя на краю какого-то дивана без подлокотников и спинки, отделанного изысканной парчовой тканью, она смотрит перед собой и ждет «без дыхания, без сердцебиения» — ее сновидческой личности эти функции без нужды. Все погружено в тишину. Эта тишина, однако, неким образом наполнена странными колебаниями сил, которых спящая не может толком описать, — безумная физика, электризующая атмосферу демоническими токами, которые таятся сразу за порогом физического восприятия. Все это воспринимается посредством каких-то смутных, чисто сновидческих чувств.

Затем возникает новое ощущение, несколько более конкретное. От того большого зеркала или окна тянет стужей — возможно, теперь это всего лишь зияющий проем безо всяких окон, выходящий в холодную пустоту. Внезапно нашу спящую охватывает совокупный ужас перед всем, что с ней происходило, происходит и еще произойдет. Не сходя со своего неудобного дивана, она обшаривает помещение взглядом в поисках источника этого ужаса. Многие места для ее взора недоступны — как на картинке, которую местами заштриховали, — но ничего особенно пугающего она не видит и на мгновение успокаивается. Но ужас захлестывает ее с новой силой, когда она осознает, что не проверила позади себя — и, кажется, физически неспособна на это.

У нее за спиной находится нечто. Вот жуткая истина. Она почти знает, что это за сущность, но некая онейрическая афазия не дает ей ни произносить слов, ни ясно мыслить. Ей остается только ждать, надеясь, что вскоре внезапное потрясение вырвет ее из сна, — теперь она понимает, что «она спит», по какой-то причине думая о себе в третьем лице.

Слова «она спит» неким образом становятся мотивом, пронизавшим все окружающее: это подпись под самим сном в самом низу, это голоса, эхом разносящиеся по зале, это надпись на полосках бумаги (как в печеньях с предсказаниями), спрятанных по ящикам комодов, это заезженная пластинка, которая крутится и крутится на старом патефоне в голове спящей. Потом все слова, составляющие эту монотонную формулу, выбираются из своих разнообразных укрытий и опускаются где-то за спиной спящей, словно стая птиц. Там они какое-то время щебечут — как на застывших плечах статуи в парке. Спящей все именно так и представляется, включая сравнение со статуей. Позади нее нечто, по природе схожее со статуей, и оно приближается. Это нечто излучает ауру жгучего напряжения и подбирается вплотную, его громадная тень падает на пол и растекается вокруг ее собственной. Она по-прежнему не в силах обернуться, суставы и все тело одеревенели. Может, получится закричать, думает она и делает попытку. Ничего на выходит, потому что рот ей уже зажала ладонь, уверенная, еле теплая. Ощущение от пальцев на губах спящей — как от толстых пастельных мелков. Затем она видит, как из-за ее левого плеча вытягивается длинная тонкая рука и трясет у нее перед носом какими-то грязными обносками, «заставляя их плясать». И в этот момент бесстрастный шипящий голос шепчет ей в ухо: «Пора просыпаться, куколка».

Спящая пытается отвести взгляд — только глаза ее и слушаются. Тут она впервые замечает, что в комнате повсюду — в затененных местах — лежат люди, одетые как куклы. Их тела осели, рты широко разинуты. Они не выглядят живыми. Некоторые и вправду обратились в кукол, их плоть утратила податливость, глаза — влажный блеск. Другие пребывают в различных промежуточных состояниях между человеком и куклой. Спящая с ужасом осознает, что и ее рот широко открыт и почти не закрывается.

Но вот наконец, обретя силу в страхе, она поворачивается лицом к зловещей силе. Тут сон достигает крещендо, и пациентка просыпается. Однако не в кровати одевальщицы манекенов, видевшей сон во сне, — она перенеслась на спутавшиеся, но реальные простыни, которые принадлежат ее секретарской ипостаси. Не вполне уверенная, кто она и где она, первым делом после пробуждения мисс Локер стремится закончить движение, которое начала во сне, то есть обернуться и посмотреть, что сзади нее. (Гипнопомпическая галлюцинация, которая за этим последовала, стала для нее «весомым поводом», чтобы обратиться к услугам психиатра.) Взглянув себе за спину, она увидела не только привычное изголовье и голую стену над ним: из этой лунно-белой стены выдавалось лицо женского манекена. В этой иллюзии пациентку больше всего встревожило то (и здесь мы забираемся еще глубже, хотя и так уже были на зыбкой почве), что лицо не растворилось на фоне стены, как обычно бывает, когда видишь что-то спросонок. Скорее этот выступающий лик одним плавным движением ушел обратно в стену. На крики пациентки сбежалось немало обеспокоенных людей из соседних квартир.

Конец сна и связанных с ним переживаний.

* * *

Дорогая моя, ты наверняка можешь представить мою реакцию на вышеизложенное психическое повествование. Каждая нить, за которую я тянул, вела к тебе. Характер сновидения мисс Локер и по атмосфере, и по сюжету живо напоминает о вопросах, которыми ты занимаешься вот уже несколько лет. Разумеется, я имею в виду всеобъемлющее космическое настроение сна мисс Локер и то, как пугающе он соотносится с определенными идеями (хорошо, теориями), которые, на мой взгляд, заняли чересчур важное место и в твоих oeuvre, и в твоей vie. В частности, я говорю об «иномирье», которое ты, по твоим словам, открыла путем, сочетая оккультные практики с глубоким анализом.

Позволь мне отклониться от темы и коротко прокомментировать сказанное.

Милая, не то чтобы я против, чтобы ты изучала гипотетические модели реальности, но почему именно эту? Зачем приписывать этим «мелким зонам», как ты их называешь, такие отталкивающие атрибуты — точнее, антиатрибуты (если уж использовать твой жаргон)? Эксцентричные шутки об этом странном предмете и фразочки вроде «очаги интерференции» и «космостатические помехи» создают неверное впечатление о твоих талантах в качестве мыслящего представителя нашей профессии. Ну и прочее: непредставимая жуть, искажение связей, которое якобы имеет место в таких зонах, эти «игры с реальностью» и прочая трансцендентная чушь. Знаю, стараниями психологии на картах сознания можно найти и донельзя своеобразные территории, но ты настолько углубилась в ультраментальные задворки метафизики, что можешь, боюсь, и вовсе не вернуться (по крайней мере, без ущерба для своей репутации).

Если рассмотреть сновидение мисс Локер через призму твоих идей, то можно заметить некоторые параллели, особенно в запутанном сюжете ее грез. Но знаешь, когда эти параллели прямо-таки сразили меня, как удар молотом? После того как она закончила свой рассказ. Уже приняв нормальную позу, мисс Локер высказала несколько замечаний, которые явно были призваны передать весь масштаб ее мук. Очевидно, она сочла de rigueur сообщить мне, что после эпизода со сном у нее стали зарождаться сомнения относительного того, кто она на самом деле. Секретарша? Одевальщица манекенов? Другая? Другая другая? Конечно же, она сознавала свое истинное, действительное «я», просто некое «новое чувство нереальности» делало эту уверенность неполной.

Как ты, несомненно, видишь, упомянутые личностные фокусы соответствуют «агрессии против “я”», которая характерна для этих твоих зон, как ты заявляешь. И каковы же границы «я»? Нет ли общности между внешне несвязанными предметами? Как соотносятся одушевленное и неодушевленное? Радость моя, ну скучно же… хр-р-р.

Это напомнило мне ту затасканную притчу про китайца (Чжуан-цзы?), которому снилось, что он бабочка, но когда он проснулся, то сделал вид, будто не знает, кто он — человек, которому снился сон про бабочку, или бабочка, которой сейчас снится сон, и т. п. Вопрос вот в чем: «Снятся ли бабочкам сны?» (Отв.: нет. Обратись к научным трудам по теме, ну хотя бы раз.) На том и делу конец. Однако — возразишь ты, без сомнения — что если сновидец не человек и не бабочка, а то и другое сразу… или ни то и ни другое? Или, допустим… и вот так мы могли бы продолжать очень долго — и продолжали. Наверное, самая отвратительная концепция, которую ты разработала в рамках темы, это твой так называемый «всевышний мазохизм», или доктрина о Большом «Я», терроризирующем собственные мелкие осколки, то самое Совсем Другое, что терзает человека-бабочку жуткими подозрениями, а не ведется ли в его совокупной голове некая игра.

Проблема в том, возлюбленная моя, что ты с таким упорством настаиваешь на объективной реальности всего этого — и что порой тебе удается заражать своими специфическими воззрениями других. Меня, например. Выслушав рассказ мисс Локер, я поймал себя на мысли, что подсознательно анализирую ее сон с твоих позиций. Умножение ее ролей (в том числе обмен ролями с манекеном) действительно заставило меня задуматься о некоей божественной сущности, которая разбивается на осколки и пугает саму себя, чтобы развеять космическую скуку, что вроде бы не редкость и среди немалого числа почтенных богов мировых религий. Я также вспомнил о твоем «всевышнем сновидении» — этой штуке, которая в собственном мире всесильна. Размышляя о мире из сна мисс Локер, я глубоко прочувствовал тот старый трюизм о солипсическом грезящем божестве, которое повелевает всем, что видит, и все это — лишь оно само. И мне даже пришло на ум неизбежное следствие, вытекающее из солипсизма: если в любом сновидении во вселенной некто вынужден всегда допускать, что существует и другая вселенная, вселенная после пробуждения, а потом встает вопрос, как в случае с нашим засоней-китайцем, когда некто в самом деле спит и что собой может представлять его «я» из яви, то этого нашему некто не узнать никогда. Тот факт, что подавляющее большинство мыслителей отвергают доктрину солипсизма во всех формах, говорит о неотъемлемом ужасе и омерзительной нереальности его выводов. В конце концов, кошмарное чувство нереального намного чаще возникает (у некоторых людей) в рамках того, что мы называем человеческой «реальностью», чем в человеческих снах, где все абсолютно реально.

Видишь, до чего ты меня довела! По хорошо известным тебе причинам я всегда пытаюсь поддержать твою аргументацию, любовь моя. Не могу удержаться. Но, по-моему, тебе не стоит распространять свое влияние на невинных людей вроде этой девушки. Должен признаться, я загипнотизировал мисс Локер. Ее бессознательные показания во многом изобличают тебя. Она чуть ли не настаивала на гипнозе, считая, что так будет легче всего доискаться до источника ее проблем. Уступив ее отчаянным мольбам, я согласился. По счастливой случайности меня ожидало одно открытие.

Она оказалась прекрасным объектом гипноза. Мы решили ограничиться проникновением в тайну ее сна. По моей просьбе мисс Локер начала рассказывать все заново, поскольку в гипнотическом состоянии память работает точнее. Предыдущий вариант оказался поразительно полным, за исключением важной детали, до которой я скоро дойду. Я велел ей поподробнее остановиться на том, какие чувства она испытывала во сне и какой смысл усматривала в происходящем, если вообще усматривала. Ее ответы на эти вопросы сбивались временами на бессвязный язык сновидений и бреда. Она рассказывала ужасающие вещи про жизнь, про иллюзорность, про «грезы о плоти». Думаю, нет нужды передавать здесь этот жуткий вздор, поскольку примерно то же самое говорила мне и ты в одном из своих «состояний». (Ну серьезно, ты так много говоришь и думаешь об этих своих зонах метафизически освежеванного «я», что даже противно.)

Та мелочь, о которой мисс Локер упомянула только под гипнозом и которую я опустил чуть выше, объясняла весьма многое. И намекала на тебя. Когда пациентка описывала сцены из своей сновидческой драмы в первый раз, она забыла — либо просто не пожелала распространяться — о присутствии еще одного персонажа, скрывающегося на заднем плане. Это была хозяйка упомянутого модного магазина, властная начальница, роль которой исполняла некая дама-психоаналитик. Не то что бы ты появлялась на сцене, даже эпизодически. Тем не менее в состоянии гипноза мисс Локер мимоходом обмолвилась о работодателе своего онейрического «я» — это была одна из многочисленных предпосылок, образующих основу сна. То есть ты, дорогая, присутствовала в гипнотической повести мисс Локер не только душой.

Это открытие оказало мне неизмеримую помощь в обобщении улик против тебя. Однако же природа улик была такова, что я не мог исключить и возможности сговора между тобой и мисс Локер. Поэтому я воздержался от вопросов касательно отношений моей новой пациентки с тобой, а также умолчал о сведениях, озвученных ею под гипнозом. Я решил считать ее соучастницей, пока не будет доказано обратное.

Впрочем, я рассматривал и другие версии, особенно когда выяснилось, что мисс Локер необыкновенно восприимчива к гипнозу. Разве не может быть такого, счастье мое, что невероятный сон мисс Локер был подсказан ей путем постгипнотических внушений, в которых ты достигла такого мастерства? Насколько знаю, лабораторные эксперименты в этой области проходят порой с пугающим успехом, ну а пугающее, безусловно, твоя специальность. Еще один вариант — изучение телепатических снов, к которым ты питаешь немалый интерес. Так чем же ты занималась в ночь, когда мисс Локер мучилась со своим сном? (Ты была не со мной, уж я-то знаю!) И сколькие из этих фантомов были спроецированы на ментальный экран моей бедной пациентки из внешнего источника? Это лишь горстка из тех диковинных вопросов, которые в последнее время возникают сами собой.

Но ответы на подобные вопросы прояснят лишь средства, избранные тобой для этого преступления. Как насчет мотива? Здесь мне не придется особо задействовать свои умственные резервы. Кажется, ты не остановишься ни перед чем, лишь бы навязать свои идеи остальному человечеству — пациентам (увы), коллегам (назойливо) и мне (с любовью, надеюсь). Понимаю, одинокой провидице наподобие тебя трудно оставаться безгласной и незамеченной, но ты избрала столь эксцентричный путь, что, боюсь, лишь единицам хватит смелости последовать за тобой в эти царства иллюзий и страданий — по крайней мере, по доброй воле.

И это возвращает нас к мисс Локер. К концу нашей первой — и единственной — сессии я все еще не определился, сознательно она тебе содействует или нет, поэтому на твой счет помалкивал, как воды в рот набрал. Она также не указала на тебя хоть с какой-то конкретностью, за исключением, конечно же, признания под гипнозом. Как бы то ни было, она и в самом деле производила впечатление искренне встревоженной молодой дамы — и попросила выдать ей рецепт. Подобно доктору Бовари, который пытался избавить свою супругу от тягостных снов, прописывая ей валериану и камфарные ванны, я подсказал мисс Локер план обретения покоя, частью которого были «Валиум» и общение (последнее я рекомендую и нам с тобой, куколка). Далее мы договорились встретиться ровно через неделю, в то же самое время. Мисс Локер как будто была исполнена благодарности, хотя и не настолько, если верить моей секретарше, чтобы внести плату за прием. Куда она попросила нас направить счет, ты узнаешь чуть позже.

В следующую среду мисс Локер на встречу не явилась. Это меня не особенно насторожило, поскольку, как тебе известно, многие пациенты — вооруженные рецептом на транквилизаторы и единственным сеансом терапии — приходят к выводу, что дальнейшая помощь им не требуется. Однако к тому времени я проникся личным интересом к случаю мисс Локер и потому был крайне разочарован, что мне не представится возможности работать над ним и дальше.

Когда истекли пятнадцать минут ожидания, я попросил секретаршу позвонить пациентке по оставленному ею номеру. (С моей предыдущей секретаршей — ах, бедняжка! — это было бы сделано автоматически; в общем, новая девочка вовсе не так хороша, как вы говорили, доктор. Не стоило идти у тебя на поводу и брать такую работницу… но это уже мой промах, верно?) Несколько минут спустя Мэгги вошла в мой кабинет — в теории, уже попытавшись связаться с мисс Локер. С каким-то даже загадочным нахальством она предложила мне набрать номер самому, положив передо мной карточку со всеми данными новой пациентки. Затем она покинула комнату, не сказав более ни слова. Сколько же наглости в этой будущей безработной.

Я позвонил по номеру — при этом на моем кнопочном телефоне случайно сложилась мелодия песенки про Мэри и барашка, — и после второго гудка трубку взяли. Голос принадлежал молодой женщине, но никак не мисс Локер. Так или иначе, ответ подразумевал, что номер неверный (правильный, но неверный). Тем не менее я поинтересовался, можно ли по этому или какому-то добавочному номеру связаться с некой мисс Локер, но голос сознался в полном неведении относительно существования человека с таким именем. Поблагодарив женщину, я повесил трубку.

Прошу меня простить, радость моя, но к тому времени я начал чувствовать себя жертвой чьего-то розыгрыша — твоего, точнее говоря.

— Мэгги, — спросил я по внутреннему, — скольким еще пациентам назначено на сегодня?

— Одному, — незамедлительно ответила она, а затем, хотя ее не просили, добавила: — Но я могу отменить, если хотите.

Я сказал, что хочу и что до конца дня меня не будет. В мои планы входило нанести визит мисс Локер по адресу, указанному в ее карточке, — тоже фальшивому, скорее всего. У меня было подозрение, что адрес приведет меня в ту же географическую точку, что и связующая электронная нить подложного телефонного номера. Разумеется, мне не составило бы труда уточнить это и не выходя из офиса, но, зная тебя, милая, я предположил, что личный визит себя оправдает. Так и оказалось.

Дом находился в часе езды, в фешенебельном районе на противоположном конце города от того фешенебельного района, в котором располагается мой офис. (И мне хотелось бы, чтобы ты тоже сменила адрес, разве что по какой-то причине тебе требуется пребывать рядом с трущобами, этим источником излучения, вещающим на частотах хаоса и запустения, как ты и сама наверняка утверждала бы). Я припарковал свой большой черный автомобиль на указанной улице, которая оказалась главной в торговом районе пригорода.

Это было в прошлую среду, и, если помнишь, день выдался довольно необычный (данное обстоятельство я не считаю частью твоих происков, имевших цель устроить мне приключение). Большую часть утра погода была пасмурная и хмурая, а во второй половине дня так преждевременно стемнело, что на небе четко виднелись звезды. Собиралась гроза, и воздух был наэлектризован уместной тревогой, предшествующей потопу. Витрины магазинов излучали мягкий свет, а ювелирный салон, который я заметил краем глаза, мерцал электрическим великолепием. Я шел в тишине вдоль шеренги деревьев, каждый тонкий ствол у тротуара был обложен затейливой мозаикой, все до одного листочки трепетали.

Конечно же, нет необходимости и дальше расписывать атмосферу места, где ты, любовь моя, и сама бывала много раз. Я всего лишь хотел показать, насколько остро проникся неким зловещим настроением, насколько созрел для последовавших вскоре, хорошо спланированных фокусов. Отличная работа, доктор!

Что же до расстояний, то уже через несколько унылых кварталов я оказался перед домом, где якобы жила наша мисс Л. К той минуте было яснее ясного, чего мне ждать. Пока что сюрпризов не было. Оглядев неоновую вывеску, я услышал голос молодой женщины, шепчущей мне в ухо: «Мадемуазель Стиль». С искусственным французским акцентом. Силь ву пле. А ведь это именно тот — разве нет? — магазин, где ты, похоже, и сама покупаешь немалую долю своих очаровательных одеяний. Однако со своими ожиданиями я забежал вперед.

Чего я не ожидал, так это небывалых ухищрений, на которые ты пошла, чтобы разжечь во мне чувство странного откровения. Скажи, прошу, не для того ли это было сделано, чтобы прочнее связать нас всевышними узами нереального? В общем, в витрине «М-ль Стиль» я увидел то, что по твоему замыслу и должен был увидеть, — как мне представляется, по крайней мере. Он даже был одет в тот же комплект с клетчатой юбкой, в котором, помнится, мисс Локер явилась на нашу первую встречу. И, должен признать, я был несколько шокирован — возможно, отчасти это объясняется странными погодными условиями того дня, — когда присмотрелся к застывшему лицу манекена. Опять-таки, не исключено, что я подсознательно стремился найти сходство между мисс Локер (твоей сообщницей, знает она об этом или нет) и фигурой в витрине. Вероятно, ты догадываешься, какую особенность имели (как мне показалось) глаза манекена — черту, которую по твоим расчетам мне надлежало воспринять как некоторую влажность этого неподвижного взгляда. Кому в среду выпал срок, тот познает тяжкий рок!

К сожалению, у меня не было времени окончательно убедиться в верности своего наблюдения, поскольку в этот момент начался средней силы ливень. Я бегом бросился к ближайшей телефонной будке, где меня так и так ждали кое-какие дела. Выудив из памяти номер модного магазина, я позвонил туда во второй раз. Это было несложно. Несколько сложнее оказалось подделаться под тебя, тонкоголосая любовь моя, и спросить, отправили ли уже из бухгалтерии магазина ежемесячный счет на мое, то есть твое, имя. Судя по всему, моя имитация удалась, так как голос в трубке напомнил мне, что я уже оплатила все последние расходы. Ты поблагодарила продавщицу за информацию, извинилась за забывчивость и попрощалась. Наверное, надо было спросить у девушки, не она ли наряжала манекен в витрине под мисс Локер, хотя все могло обстоять и наоборот, и это мисс Локер оделась под магазинный манекен. Во всяком случае, я установил явную связь между тобой и магазином. Казалось, у тебя везде могут быть сообщники, и, признаться честно, в той тесной телефонной будке меня одолела легкая паранойя.

Когда я сломя голову кинулся к своему седану, дождь припустил пуще прежнего. Слегка намокнув, я некоторое время сидел в машине и протирал очки носовым платком. Как было сказано, у меня началась легкая паранойя, и дальнейшее это подтверждает. Сидя без очков, я как будто бы что-то увидел в зеркале заднего вида. Зрительная беспомощность в сочетании с клаустрофобией от пребывания в машине с залитыми дождем стеклами спровоцировала во мне кратковременный, но совершенно отчетливый приступ паники. Естественно, я быстро надел очки и убедился, что на заднем сиденье ничего нет. Суть, однако, в том, что мне пришлось проверять это, чтобы снять спазм тревоги. Ты добилась своего, дорогая, заставив меня пережить мгновение «я-ужаса», и в это мгновение я также стал твоим сообщником в заговоре против себя. Браво!

Ты и вправду своего добилась — при условии, что мои заключения в основе своей верны; даже в большей степени, может, чем думаешь или рассчитывала. Теперь, сделав это признание, я могу перейти к истинному предмету этого письма и «весомому поводу», стоящему за ним. Это уже в гораздо меньшей степени связано с Э. Локер и в большей — с нами, драгоценная моя. Прошу тебя проявить сочувствие и, прежде всего, терпение.

В последнее время я чувствую себя нехорошо, и причина тебе прекрасно известна. Эпизод же с мисс Локер отнюдь не поспособствовал более полному взаимопониманию между нами и только усугубил ситуацию. Меня каждую ночь терзают жуткие кошмары. Это меня-то! И они напрямую обусловлены благонамеренным (я полагаю) воздействием, которое оказали на меня ты и мисс Локер. Я опишу один из этих кошмаров и, соответственно, их все. Больше о сновидениях не будет, обещаю.

Во сне я сижу у себя в спальне на расстеленной кровати и одет в пижаму (ах, неужели ты так ее никогда и не увидишь?). Через окно в комнату проникают лучи от уличных фонарей, частично освещая ее. Еще мне кажется, хотя непосредственно я этого не наблюдаю, что свет также исходит от целой галактики созвездий, — мертвенное сияние, которое неестественно выбеливает всю верхнюю половину дома. Мне надо в туалет, я сонно плетусь в коридор… и там меня ждет потрясение всей жизни.

В выбеленном проходе — не могу сказать «в залитом светом», потому что похоже скорее, будто все покрывает какой-то очень мелкий люминесцентный порошок, — тут и там валяются эти штуки: на полу, на верхней площадке лестницы и даже на самой лестнице, уходящей в более темные пространства. «Штуки» — это люди, одетые куклами, или куклы, одетые под людей, которые одеты под кукол. Помню свое замешательство на этот счет.

Но будь это люди или куклы, все головы уже повернуты в мою сторону, когда я выхожу из спальни, и глаза их сияют в белом мраке. Парализованный — да! — ужасом, я лишь отвечаю неподвижным взглядом, гадая, а не сияют ли и мои глаза точно так же. Затем одна из человекокукол, сутуло привалившаяся к стене слева от меня, поворачивает голову на негнущейся короткой шее и смотрит мне в глаза. Что хуже, она заговаривает. И ее голос — ужасающее кудахтанье, пародия на речь. Еще ужаснее ее слова: «Стань как мы, малыш. Умри в нас». Внезапно я чувствую слабость, как будто из меня высасывают саму жизнь. Собрав все свои двигательные силы, мне удается нырнуть обратно в спальню и завершить сон.

Потом я с криком просыпаюсь, сердце в груди колотится, как сумасшедший арестант о решетку, и не успокаивается до утра. Это меня очень тревожит, потому что в исследованиях, связывающих ночные кошмары с остановкой сердца, есть доля истины. Некоторым несчастным этот воображаемый инкуб, усевшийся на груди, может причинить реальный ущерб — в медицинском смысле. И я не хочу стать одним из них.

Ты мне можешь помочь, солнышко. Знаю, ты не хотела доводить до такого, но изощренная шутка, которую ты сыграла надо мной с помощью мисс Локер, меня всерьез проняла. Разумеется, сознательно я по-прежнему придерживаюсь намеченной выше критической позиции относительно твоих изысканий, абсурдных в самой основе своей. С подсознательной точки зрения, однако, ты как будто открыла мне глаза на некий пласт (зону, как наверняка бы поправила ты) необъяснимого ужаса в моем сознании-душе. По меньшей мере, я готов признать, что в твоих идеях заложена мощная психическая метафора, но не более. Хотя достаточно и этого, правда? Достаточно хотя бы для того, чтобы заставить меня взяться за это письмо, в котором я прошу твоего внимания, поскольку никакими другими способами привлечь его не удалось. Я так больше не могу! Ты имеешь странную власть надо мной — как будто ты и раньше не знала. Пожалуйста, сними с меня свои чары, давай начнем нормальные отношения. Кому вообще какое дело до метафизики незримых сфер? По-настоящему важны не абстракции, а эмоции. Любовь и ужас — истинная реальность, какие бы непознаваемые механизмы ни крутили их шестеренки, да и наши собственные.

Полагаю, ты направила ко мне мисс Локер в качестве иллюстрации к твоим самым глубоким убеждениям — любовного письма, если угодно. Но что если я начну признавать странности, связанные с мисс Л.? Допустим, некоторым образом, что она мне только снилась. (А значит, и моей секретарше, потому что та ее видела). Допустим даже, что мисс Локер была вовсе и не девушкой, а сущностью с множеством «я» — отчасти Человеком, отчасти манекеном, — и с твоей помощью какое-то время грезила о существовании, воспроизвела себя в человеческой форме, как мы воспроизводим сами себя в бесконечном множестве образов и обликов, всех этих олицетворений твоей плоти? Тебе хочется, чтобы я думал о таких вещах. О таинственных связях между всем, что есть в этом мире и других мирах. Ну и что, если они есть? Мне плевать.

Забудь про другие «я». Забудь про взгляд на жизнь от третьего (четвертого, n-го) лица; имеют значение только первое и второе (я и ты). И во что бы то ни стало забудь про сны. Лично я уверен, что я — не сон. Я настоящий, доктор —. (Ну как, приятно, когда тебя обезличивают?) Так что будь так добра признать мое существование.

Сейчас уже за полночь, а я не ложусь — боюсь, что опять приснится кошмар. В твоих силах избавить меня от этой участи, если того пожелает твое сердце. Но тебе лучше поторопиться. Наше время истекает, любовь моя, как для меня истекают последние минуты бодрствования. Скажи, что для нашей любви еще не слишком поздно. Прошу, не разрушай всего. Ты лишь сделаешь больно сама себе. И вопреки твоей возвышенной теории мазохизма, ничего божественного в нем нет. Так что довольно твоих чудны х психических иллюзий. Будь проще, будь умницей. Ох, как же я устал. Говорю «доброй ночи», но не до

свидания, мой неразумный возлюбленный. Спи своим одиноким сном и грезь о множестве других. Они тоже часть тебя, часть нас. Умри в них и оставь меня в покое. Я приду за тобой позже, и ты навсегда останешься со мной в своем особом уголке, как когда-то моя маленькая Эми. Этого ты хотел, это и получишь. Умри в них. Да, умри в них, простачок, дурак, любовник, глупенькая куколка. Умри с прекрасным ярким сиянием в глазах.

Перевод Владислава Женевского