Надо сказать, были в арсенале «Городка» и ещё менее удачные шутки, где юмор практически отсутствовал — оставалась одна антикоммунистическая идеология. Таков, например, эпизод о латышских стрелках. В нём к командиру красных латышских стрелков Петерсу приводят пленного большевистского комиссара. «Это какое-то недоразумение! Я же свой!» — кричит комиссар. Но Петерс и конвоиры говорят по-латышски, а комиссар по-русски. Они друг друга совершенно не понимают. И только когда большевик говорит, что он русский, Петерс злобно оглядывается на него и приказывает расстрелять. В конце Петерс произносит на ломаном русском: «Эх, товарищи, сколько ещё предстоит сделать. Сколько ещё на свете людей, которые не знают латышского языка». На протяжении всего эпизода идёт мрачный звуковой фон. Нетрудно заметить, что эта сценка построена по тому же принципу, что и предыдущая. Большевики вместо решения каких-либо заявленных проблем (безграмотности, незнания латышского языка) уничтожают людей, столкнувшихся с этой проблемой, по сталинскому принципу «Нет человека — нет проблемы». То есть, мало того, что «красные» представляются здесь людоедами, готовыми уничтожать всё, что движется, включая собственных союзников, но ещё и революция предстаёт националистическим (в данном случае, латышским) заговором против русского народа.

Кстати, в этой сценке воспроизводится идеологема почти столетней давности. Именно так представляли себе революцию черносотенцы и белогвардейцы. В воспоминаниях Ильи Эренбурга, заставшего эту эпоху, можем прочесть: «Казаки были лютыми; здесь сказались и традиции, и злоба за развороченную, разрубленную жизнь, и смятение. В белой армии были черносотенцы, бывшие охранники, жандармы, вешатели. Они занимали крупные посты в администрации, в контрразведке, в “осваге”. Они уверяли (а может быть, сами верили), что русский народ обманут коммунистами, евреями, латышами; его следует хорошенько выпороть, а потом посадить на цепь». То есть масскульт в современной России является не столько фабрикой новой идеологии, сколько реаниматором отживших идеологических мифов.

Есть у Олейникова и Стоянова и вовсе нелепые сюжеты, например, сценка о Троцком. Казалось бы, Троцкий в сознании советского обывателя был фигурой непопулярной, более того, его имя в советской историографии традиционно обходилось молчанием. Собственно, ни разрушать старых мифов, ни создавать новых в его отношении не требовалось, тем не менее, внимание новые русские клоуны ему уделили. В сценке «Троцкий» вышучивается подпольная работа революционеров. Троцкий объявляет подпольщикам, что им необходимо больше внимания уделять конспирации, и предлагает «для конспирации» на партийном собрании пить водку и развлекаться с проститутками. К специфическим чертам личности или биографии Троцкого эта сценка не имеет никакого отношения. На его место можно легко поставить любого другого деятеля любого другого подполья, если Олейникову и Стоянову поступит распоряжение его оплевать. Суть здесь опять же заключается в снижении «высокого» и может быть даже страшного для обывателя образа революционера. Мещанину приятно, когда любая тема приходит к вожделенным водке и проституткам.

Вообще, надо сказать, что, несмотря на роль, которую стали играть комики в жизни страны, и количество юмористических передач, качество самого юмора стало падать всё ниже и ниже. В СССР юмор был неотделим от сатиры и содержал в себе определённый интеллектуальный и моральный посыл: критику недостатков советского общества. Комиков потому и называли сатириками. Конечно, критика эта была очень осторожной и ограниченной рамками дозволенного, однако современный официальный юмор стал совершенно беззубым: критика допускается только в отношении других стран и эпох, да и то она оказывается бессодержательным грубым высмеиванием. В остальном же царит животное грубое зубоскальство про водку и секс. Меняется и отношение к нецензурной лексике: без неё современный юмор (если взять шире, то и «современное искусство») себя уже практически не мыслит; только на центральных каналах мат «запикивают», а на остальных ресурсах — нет (кстати, иные юмористы, например, кавээнщики, успевают и на центральных каналах пошутить с купюрами, и в Интернете — без купюр повыступать).