Когда перед вечером у ворот Сосновца протрубил чей-то рог, трубы на въездной башне не играли, а в замке царила тишина. Воротная стража быстро перекинулась несколькими словами с приезжими и беспрепятственно пропустила обычный дормез, который в сопровождении десятка воинов въехал во двор.
Случилось так, что позднего гостя встретил сам каштелян Шомоши, который, стоя у ворот, обсуждал с пани Беатой насущные дела. Однако, когда к большому удивлению обоих, из открывшейся дверцы дормеза вылез сам архиепископ Олесницкий, Шомоши бросился к нему:
– Ваша милость, я сейчас…
– Нет-нет, не надо лишнего шума… – Гость натянул поглубже капюшон плаща и попросил: – Лучше проведите меня к хозяину…
Пока удивлённый каштелян занимался размещением новоприбывших, пани Беата провела архиепископа до покоев, где его встретил встревоженный неожиданным визитом гетман и, вопросительно глядя на Олесницкого, приветствовал гостя:
– Какая радость, ваша милость, какая радость…
– А я к вам, пане коронный гетман… – Олесницкий откинул капюшон, снял плащ и только после того, как пани Беата убежала по своим делам, сообщил: – Пане гетман, у меня неприятные вести. Король Владислав решил ехать в Вильно. По приглашению князя Витовта. Там-таки должно начаться коронование, а они братья, и наш Ягайло – всего лишь человек, да к тому же слишком занят собственной персоной…
– А разве другие чем-то отличаются? – пожал плечами гетман и перешёл к делу: – Это очень хорошо, ваша милость, что вы приехали, потому как я уже собирался послать за вами…
– Случилось ещё что-то непредвиденное? – по одной интонации догадался Олесницкий.
– Частично… – с короткой усмешкой успокоил архиепископа гетман. – Я узнал, что цесарь якобы из-за гуситской угрозы отказался ехать в Троки, а вот корону Витовту решил отослать…
Они переглянулись, и хозяин, прислушиваясь к суматохе, поднятой в доме, предложил Олесницкому:
– Ваша милость, тут уже пани Беата начала хлопотать, так что лучше перейдём в другое место, потише…
Предложение было принято, и они прошли коридором к небольшому покою, где Олесницкий, который ни разу здесь не был, начал всё удивлённо рассматривать. На дворе уже смеркалось, в комнате было темновато, но ещё была возможность увидеть и полки с книгами у стены, и огромный стол посередине, на котором лежал большой раскрашенный лист.
Олесницкий ещё не успел толком осмотреться, как дверь раскрылась, и к ним со свечой в руках зашла пани Беата.
– Я прошу простить, но нужно ещё время, чтобы приготовить ужин…
– Ничего, мы пока тут поговорим, – успокоил её хозяин.
Потом гетман взял у Беаты свечку и, пока она выходила, успел зажечь четыре больших канделябра, на пять рожков каждый, стоявших вокруг стола. В комнате сразу стало намного светлее, и гетман жестом пригласил Олесницкого подойти ближе. Архиепископ приблизился и, разглядев при свете лежаший на столе лист, не сумел крыть своего удивления:
– Это что, карта?.. Такая большая?
Карта и впрямь выглядела роскошно. С одной стороны, ближе к краю, светло-зелёной краской были обозначены польские земли, дальше, вплотную к ним, гораздо больше места занимала окрашенная в светло-коричневые тона двух оттенков литовско-руська территория, а уже за нею, на розоватом фоне другого края карты, чётко выделялась грозная надпись «Tartaria».
На этом цветном пространстве маленькие замки обозначали города, голубые полоски – реки, а чёрные – основные пути. Из других обозначений бросался в глаза, расположенный возле надписи «Dzike Polie» рисунок орла на щите с короной вверху, причём левее от него был изображён шляхтич в латах, а правее – пленный татарин. И ещё – назначение обоих морских портов, принадлежавших Литве, подчёркивали мастерски нарисованные византийский дромон и ганзейский когг.
Олесницкий наклонился пониже, придирчиво рассмотрел все обозначения и ткнул пальцем в карту.
– Обратите внимание: вот тут, в Силезии, уже год бесчинствуют гуситы. Говорят, у этих еретиков есть даже какие-то очень грозные «вагены»…
Вместо ответа гетман взял с полки другой лист, развернул и молча выложил перед Олесницким. На рисунке был изображён возок, чем-то напоминавший сундук, где, прячась за поднятую на манер щита боковую крышку, еретики через бойницы палили сразу из трёх бомбард. Внимательно рассмотрев рисунок, Олесницкий со знанием дела изрёк:
– Огнестрельное оружие – то страшная сила…
– Это верно, – откликнулся гетман и сразу заговорил о другом: – Только должен напомнить вашей милости, что нам сейчас не про еретиков надо речь вести, а о том, может ли литовская корона попасть в Вильно. На мой взгляд, лучше всего перехватить её по дороге, и всё!
– Это так, – согласился Олесницкий, но тут же скептически пождал губы. – Однако, пане гетман, это нападение на людей цесаря. Считаю, мало кто из наших сторонников решится на такое. Поэтому нам нужен очень надёжный человек, желательно рыцарь, а не просто разбойник…
– Ваша милость, такой человек у меня есть, – уверенно сказал гетман и, отвечая на вопросительный взгляд архиепископа, объявил: – Это рыцарь Шомоши, мой каштелян.
– Шомоши?.. Так, это имя мне известно, – Олесницкий помолчал и после заметного колебания заметил: – Но он же граничар…
Было абсолютно ясно, что для архиепископа граничар – это всё равно что разбойник, и, поняв это, коронный гетман усмехнулся:
– Тут, ваша милость, есть личный интерес…
Однако в чём он состоит, гетман обьяснить не успел, так как двери после короткого предупреждающего стука распахнулись и на пороге возник сам рыцарь Шомоши.
– Пани Беата передаёт, – эти слова Ференц произнёс с удовольствием, – у неё всё приготовлено.
– Это потом, – отмахнулся гетман и, жестом приказав Шомоши подойти к столу, обвёл рукой контуры кордонов Литвы и Польши. – Вот смотри, Ференц, если эти земли мы объединим вместе, то в случае сохранения Унии у нас будет много земли и новых маетков.
Упоминание про маеток заставило Шомоши сделать определённое предположение, и он, сразу уразумев, что к чему, заметил:
– То так, пане гетман. Только что именно я могу сделать?
– Очень много, мой рыцарь, очень много… – гетман положил одну руку на плечо Шомоши, а другой показал на сплошную чёрную линию, тянувшуюся до Троков и дальше. – Скажем, можно перекрыть этот шлях, и тогда такой груз, как королевскую корону, незаметно провезти не удастся…
Всё стало более чем понятно. На лице Шомоши отразилось заметное волнение, и он прямо спросил:
– Пан гетман желает, чтобы это сделал я?
– Именно так, мой рыцарь, – гетман снял руку с плеча Шомоши. – И тогда у вас с пани Беатою непременно будет очень хороший маеток…
Шомоши внимательно посмотрел сначала на гетмана, потом на Олесницкого и усмехнулся:
– Ну а если захватить корону не удастся?
Вопрос был весьма уместен, и тогда архиепископ Олесницкий, вмешавшись, вкрадчиво пояснил:
– Между прочим, захватывать её не обязательно. Достаточно только не допустить коронования. Любым способом.
Теперь было сказано всё, и каждый понимал: из-за немалого риска последнее слово – за Шомоши…
* * *
Особый отряд во главе с рыцарем Шомоши обосновался перед заметным поворотом Секежицкого шляха. К тому же недалеко, в лесу, нашлась удобная поляна, рядом с которой журчал небольшой ручеёк. Эти два обстоятельства – поворот шляха и близость воды – подсказали опытному Ференцу, что лучшего места для засады не найти.
На поляне установили шатёр, в чаще, у самого шляха, тайком разместили дозорцев, а сам Шомоши в сопровождении лесовика Скочиляса, пользуясь звериными тропами, вдоль ручья прошёл напрямую к началу дорожного поворота. Там Ференц присмотрел новый выход из лесу, и в его голове возник чёткий план будущих действий.
Если тут посадить пару дозорцев, то при появлении любого всадника они, проскочив напрямую, успеют оповестить отряд раньше, чем те, кто едет шляхом, минуют поворот и выйдут к месту засады. Кроме того, в результате разведки возникла мысль выслать часть отряда по новопроложенной тропе в обход, а значит, получить возможность напасть сзади.
Учёл Шомоши и то, что его люди уже разделились на две неравные части. Меньшую составляли шляхтичи, рыцари, а большую – разбойники Вилька, с которыми тот учинил нападение на заезд. Такое деление непременно обещало удачу, и Ференц сразу же приказал Скочилясу сделать проложенную ими тропу шире, чтобы по ней можно было легко проехать.
А дальше началось томительное ожидание… Сидя у своего шатра, Шомоши в который раз прикидывал все обстоятельства. С одной стороны, приятно вспоминался намёк гетмана на добрый маеток (в том, что при успехе так и будет, Шомоши не сомневался). С другой же стороны, дело могло повернуться совсем не так, как он рассчитывает, и что ждёт тогда его самого, рыцарь тоже прекрасно понимал.
Внезапно в отдалённом углу поляны поднялся гвалт, и возникла непонятная толчея. Сейчас же туда побежала разбойничья «пехота», и Шомоши, решив, что там возникла какая-то ссора, сердито бросил Вильку, торчавшему рядом:
– Похоже, это твои гармидер подняли. Иди и разберись!
Вильк послушно побежал туда, но почти сразу вернулся в сопровождении запыхавшегося воина, который, как сразу припомнил Шомоши, должен был находиться в дальнем дозоре. Ференц хотел было спросить, что случилось, но не успел он открыть рот, как посланец выпалил:
– Ваша честь, там, на шляху, еретики!
– Какие ещё еретики? – несколько растерялся Ференц. – С чего ты взял?
– Гуситы! Я воевал против них, я знаю!
– Что ты знаешь? – Шомоши вскочил на ноги. – Говори толком!
– Они обозом идут, – дозорец малость отдышался и заговорил толково: – Много. Впереди рыцари. На шлемах забрала в виде клюва. У некоторых палицы «моргенштерны», а у одного какая-то труба на палке. Думаю, это передовая застава!
Рассказ был точен, именно так должны были выглядеть гуситы, и теперь Шомоши лихорадочно решал, как правильнее поступить. Конечно, можно было и отсидеться в лесу, но если дозорец прав – это не поможет. Нападать самому было безумием и одновременно, если воин ошибся, а на шляху сейчас те, кого они ждут, то отказ от нападения – недопустимая ошибка.
Нет, любым способом необходимо было всё уточнить, и Шомоши решительно крикнул:
– Действуем!
Поскольку план нападения был тщательно разработан заранее, то каждый знал, что ему делать. Теперь впереди были или переговоры, или стычка, поэтому все поспешно разбирали оружие, выводили коней, и вскоре воины пешей засады побежали в обход, а сам Шомоши в сопровождении рыцарей выехал на шлях.
Едва рыцари Шомоши успели выстроиться поперёк дороги, как из-за поворота выехали неизвестные всадники. Углядев отряд, загородивший шлях, они остановились и вроде как начали совещаться. Заметив это, Шомоши обернулся и кивнул Вильку, который вместе со Скочилясом был чуть позади:
– Скачи, узнай кто это!
Вильк сразу же послал коня вперёд и, подскакав к всадникам, что-то спросил. Потом развернулся, галопом погнал назад и, ещё не успев остановиться, выкрикнул:
– Похоже, то правда чехи!.. Главный у них – пан Вацлав из Кралева!
Это имя разъяснило Ференцу всё. Шомоши вспомнил Луческ, где только что названный пан Вацлав сопровождал не кого-то там, а самого цесаря. Сомнений больше не осталось, и Шомоши, ничего не объясняя, повернулся к Скочилясу:
– Сигнал!
Скочиляс уже давно держал рог наготове и, мгновенно подняв его как можно выше, принялся трубить изо всех сил. Лес откликнулся эхом, и сразу что-то изменилось, потому что чешские всадники заметно всполошились и кое-кто начал поворачивать коней. Дождавшись, когда из-за поворота явственно долетел гвалт, Шомоши молча махнул рукой.
По этому приказу рыцарские копья опустились вровень с конскими ушами, шпоры впились в лошадиные бока, и маленький отряд, медленно разгоняясь, тяжёлой рысью пошёл в атаку. Однако обычной стычки всадников не вышло. Чехи не сразу заметили движение рыцарей, и потому, когда они снова принялись поворачивать коней, чтобы отразить нападение, у них вместо ровной шеренги образовалась куча мала. Именно в этот, такой удачный для рыцарей Ференца момент произошло столкновение.
Ловко сбив копьём своего противника, Шомоши из-за отсутствия плотного вражеского строя удачно проскочил вперёд и осадил коня только перед возом. Вооружённый возчик, увидав Шомоши, бросил вожжи и сумел мощным ударом фальшиона перерубить рыцарское копьё.
Однако Ференц перегнулся в седле и остатком древка столкнул возчика коням под копыта. Потом, швырнув обломок в сторону, Шомоши выхватил меч и увидел, что крышка воза сплошная, и к тому же с одной стороны закрыта на висячий замок.
Не колеблясь, Ференц взмахнул мечом и с одного удара снёс замок прочь. После этого, уже не обращая внимания на то, что делается кругом, Шомоши откинул крышку и увидал, что под ней спрятан сравнительно небольшой, но роскошно отделанный сундучок. Ещё не веря в такое счастливое стечение обстоятельств, Шомоши концом меча отковырнул крышку сундучка и замер. Там на расшитой бархатной подушке лежала королевская корона… Какой-то миг Шомоши любовался завораживающим блеском драгоценных камней, а когда поднял голову, его вдруг ослепила яркая огненная вспышка. Одновременно будто конь ударил Ференца в грудь – и рыцарь, теряя сознание, вывалился из седла…
* * *
Паоло Скаретти осторожно выглянул из-за дерева и стал приглядываться. Весь его немалый опыт подсказывал: недавно тут произошла крупная стычка. Обочины по обе стороны шляха были вытоптаны конскими копытами, кругом раскиданы обломки, а в кустах, окружавших дорогу, виднелись неровные проходы, похоже, оставшиеся от тех, кто перепуганный насмерть, словно зубр, ломился в спасительную чащу.
Ветка, треснувшая за спиной Паоло, заставила его резко обернуться. Как и побаивался Скаретти, какие-то разбойники были ещё тут. По крайней мере, один из них, одетый как лесовик в меховую безрукавку и кожаные постолы, но с мисюркой на голове и с фальшионом в руке, только что вылез из кустов и теперь присматривался к монаху, явно решая, что делать дальше.
А вот у Скаретти времени на раздумья не было. Паоло стремительно выбросил свою герлыгу крюком вперёд, ловко зацепил неизвестного под колено и изо всех сил рванул. Лесовик, который никак не ожидал такой наглости от монаха, не удержался на ногах и грохнулся навзничь. Уразумев, что какое-то время разбойник ничего сделать не сможет, Паоло не стал ждать, пока тот очухается, а подхватил спасительную герлыгу и со всех ног помчался подальше от опасного места.
Как долго монах удирал шляхом, он и сам не знал, так как всё время прислушивался, не слыхать ли сзади конского топота. Но пока всё было тихо, а касательно быстроты пешего хода, то вряд ли кто из лесовиков был проворнее Скаретти. По крайней мере, сам Паоло был в этом уверен и перешёл на шаг только тогда, когда почувствовал, что силы на исходе.
Пытаясь отдышаться, он огляделся и вдруг узнал местность. Больше того, Паоло вспомнил, что к той усадьбе, куда он торопился сейчас, есть не только дорога, а и лесная тропка, которой он воспользовался, когда был здесь прошлый раз. Монах присмотрелся, прошёл ещё немного вперёд и высмотрел приметный дуб. Потом торопливо подбежал к дереву и вышел на желанную тропку. Лесная чаща навевала покой, и Паоло уже начало казаться, что все дорожные неприятности позади, как вдруг где-то впереди послышался подозрительный шорох. Походило на то, что кто-то очень осторожный медленно идёт, причём, сделав несколько шагов, неизвестный останавливается, чтобы после короткой задержки идти снова. Мысль о том, что это какой-то зверь, Паоло откинул сразу. Выругавшись про себя, Скаретти, стараясь не выдать себя и пригибаясь, ускорил шаг и вскоре заметил, как за стволами мелькнула тень. То, что человек был один, успокоило Паоло, и он уже увереннее стал догонять неизвестного.
Фигура мелькнула ещё раз, потом ещё, и Паоло, не удержавшись, присвистнул от удивления. Тот, что шёл впереди, еле двигался, то и дело останавливаясь, ухватившись за дерево. И не удивительно: его порванная рубаха со спины была сплошь залита кровью, и Паоло сразу понял, что этот человек, вероятнее всего, из тех, кто уцелел на шляху после нападения разбойников.
Уже не прячась, Паоло догнал неизвестного, а тот, услыхав шаги, обернулся и, снова держась за ствол, еле слышно попросил:
– Помоги, монах…
То, что ему нужна помощь, было понятно, и Паоло усадил беднягу под дерево и без лишних слов полез в свою сумку. Не мешкая, монах вытащил оттуда пару хорошо заткнутых баклаг и большую чистую тряпку. Приготовившись таким образом, Паоло засучил повыше рукава рясы и стал внимательно осматривать раненого.
Потом открыл одну из баклаг и поднёс её ко рту незнакомца.
– Пей, человече…
Тот глотнул, закашлялся и, окинув своего спасителя удивлённым взглядом, спросил:
– Что это?
– Aqua vitae, – пояснил Паоло, закрыл баклажку и, откупорив вторую, плеснул себе на ладони бывшую там воду, после чего приступил к делу.
Голова человека была так разбита, что волосы и левое ухо почти целиком скрыли наслоения засохшей крови. Паоло сначала смыл кровь водой, а потом наложил на рану кусок тряпки, смоченный водкой. Обе руки мужчины были тоже изранены, и ещё один глубокий порез оказался на спине. Паоло всё тщательно обработал, наложил примочки и только после всего этого спросил потерпевшего:
– Ну как?.. Теперь малость полегче?
– Да… И вправду «живая вода», – уже веселее ответил раненый и, благодарно кивнув Паоло, попытался встать.
Это ему удалось, и он пошёл вперёд, но так длилось недолго. Паоло, который шёл сзади, заметил, как человек покачнулся, снова вцепился в дерево, и тогда монах, обхватив раненого за туловище, стал помогать. Так вдвоём они одолели порядочное расстояние, но когда, по прикидке Паоло, до усадьбы оставалось совсем немного, бедняга сомлел.
Конечно, можно было оставить человека на тропке и побежать за помощью, однако Паоло решил иначе. Приловчившись, монах крякнул, взял раненого себе на плечи так, чтоб голова его, покрытая уже заскорузлой примочкой, была повыше, сунул свой посох под руку и размеренным шагом зашагал к усадьбе.
Паоло так и шёл не останавливаясь до тех пор, пока перед ним не возникла ограда, устроенная из вбитых в землю кольев. Монаху пришлось долго бить ногой в створку, прежде чем хмурый кметь отворил ворота. А вот во дворе Паоло ждала неожиданность. Возле временной, сделанной из корабельного каната коновязи стояли кони, вокруг сновали вооружённые люди, а из поварни валил дым, и оттуда же доносился свинячий визг.
Заметив Скаретти, воины стали подходить ближе, и тут монах удивился ещё больше, так как на крыльцо панского дома вышел Отто фон Кирхгейм, с которым Паоло уже встречался, и, в свою очередь узнав монаха, спросил:
– О, да это снова ты… Кого на горбу тянешь?
– Неизвестно, – Паоло пошевелил плечами и пояснил: – В лесу нашёл…
Наверное, услыхав разговор, раненый дёрнулся на спине Паоло, и монах осторожно поставил его на ноги. Человек едва держался, но, увидав комтура, достаточно громко выговорил:
– Я рыцарь Вацлав из Кралева…
– Что?.. Так это же рыцарь из цесарского почта! – вспомнил зимнее пребывание в Луческе комтур и закричал своим людям: – Быстро вносите его в дом!.. И лекаря Джакомо сюда!
Отношение к раненому мгновенно изменилось. Поддерживая рыцаря со всех сторон, его осторожно завели в покои, а когда Паоло тоже зашёл следом, он увидел, что возле раненого уже хлопочет лекарь-итальянец. Не вмешиваясь, Скаретти остановился в сторонке и вдруг заметил на руке комтура, стоявшего рядом, очень знакомый перстень. Не удержавшись, он поинтересовался:
– Ваша честь, я вижу у вас такой дивный перстень…
– Фамильный, – с гордостью заявил комтур.
– Подумать только… – наклоняя голову, скептически протянул Паоло. – А я, кстати, недавно видел точно такой же…
– Где? – заинтересовался комтур.
– У одного шляхтича, – ответил Скаретти и добавил: – Между прочим, было подозрение, что во время нападения разбойников на заезд именно он выкрал письма цесаря…
– Разве?.. – Отто фон Кирхгейм с недоверием покосился на монаха, но, так ничего и не сказав, умолк…
* * *
Первый раз за свою жизнь Вильк из Заставцев испугался по-настоящему. Даже сейчас, спокойно проезжая шляхом, он видел перед собой не луг, лес или озеро, а перекошенные от ярости лица. В глазах шляхтича, повторяясь в который раз, возникал блеск клинков, ему опять слышался звон ударов меча или палицы, словно стоявший у него в ушах…
К тому же Вилька очень беспокоило то, что рыцарь Шомоши получил во время боя пулю из ручной бомбарды, которая едва не расколола ему панцирь, и теперь лежал неподвижно на возу, лишь изредка приходя в сознание. Именно тогда, когда он приходил в себя, Шомоши решительно требовал от Вилька, чтобы тот вёл отряд не битым шляхом до какого-нибудь селения, где раненому можно оказать помощь, а наоборот, настаивал, чтобы они почаще прятались в лесу.
Такие остановки и впрямь были необходимы. Во время жестокого боя досталось многим и, когда Вильк, по приказу Шомоши, затаивался в какой-нибудь глухомани, раненые были рады возможности малость отлежаться, те же, кто остался цел, сразу же принимались шумно обмениваться взятым у врага оружием, латами и прихваченым барахлом. Ни Шомоши, ни Вильк не запрещали воинам заниматься таким переделом, поскольку по войсковому обычаю это было их неотъемлемым правом. Единственным исключением в таких случаях оставался возок с сундучком, где находилась корона. Вильк решительно пресекал любые попытки добраться и до этого трофея, а чтобы быть поспокойнее, устроил на повозке удобную постель для тяжело раненного Шомоши.
После нескольких таких остановок напряжение, вызванное стычкой, начало понемногу отпускать Вилька, однако теперь возникли совсем другие опасения. Тогда, едва вырвашись из общей свалки и увидав спрятанную в сундучке корону, Вильк возрадовался, и только сейчас, малость подумав, он до конца понял, какие опасности его ждут.
Заварушка, связанная с коронацией Витовта, была хорошо известна Вильку, и он отлично понимал, кто стоит за приказом, который они с Шомоши только что выполнили. Вот только последствия для него, Вилька из Заставця, могли быть совсем нежелательными, а если припомнить его личное участие в событиях на заезде, то и вообще плохие.
От одного лишь представления, что с ним может теперь случиться, Вильку сразу захотелось обратно к себе домой, в лесную глушь. Вот только это было уже невозможным и оставалось одно – ждать, как посмотрят могучие можновладцы на его достаточно заметную роль во всех этих, ох, как небезопасных делах…
Однако шум, то и дело возникавший вокруг, отвлекал Вилька от тяжких мыслей. В конце концов он поднялся, собираясь осмотреть табор, и вдруг кучка людей, вернувшихся со шляха, обратила на себя внимание Вилька. Между знакомых лиц собственных воинов Вильк приметил кого-то неизвестного, одетого в голубоватую рясу.
Вильк решительно пошёл навстречу и, ещё не дойдя нескольких шагов, грозно рявкнул:
– Что там у вас?!.
– Да вот, на шляху сцапали, – принялись объяснять воины и, указывая на староватого мужчину, который настороженно оглядывался по сторонам, добавили: – Говорит, что он пилигрим…
– Ну и какого дзябла вы этого самого пилигрима сюда в табор приволокли?
– Так монахи же на ранах знаться должны. Вот он пускай пана Шомоши и посмотрит…
– Кого?.. – неожиданно дёрнулся пилигрим. – Пана Шомоши?
– А ты что, знаешь его? – удивился Вильк.
– Слышал, как какой-то Шомоши на турнире в Кракове знатно выступил, – спокойно пояснил пилигрим и поинтересовался: – То что, правда, тот самый?
– Тот, тот… – заверил монаха Вильк и жестом приказал идти следом.
Пока они шли табором, пилигрим успел всё хорошо рассмотреть и, сразу поняв, что случилось, спросил:
– Это с кем у вас была стычка?.. С разбойниками?
– Нет, на гуситскую банду наткнулись. Вот у них отняли… – Вильк показал на возок, где лежал Шомоши.
Увидев вблизи беспомощного рыцаря, которого издали нельзя было разглядеть из-за высокого борта возка, пилигрим без лишних слов засучил рукава рясы, поднял на раненом рубашку и, разглядывая огромный, на весь бок синяк, спросил Вилька:
– Чем это его так?
– Из ручной бомбарды влупили. Аж панцирь треснул…
Пилигрим сокрушённо покачал головой и начал осторожно прощупывать повреждённый бок. Вероятно, он и вправду кое-что нащупал, так как едва Шомоши негромко застонал от боли, монах сразу прекратил свои манипуляции и обратился к Вильку:
– Конечно, ребро сломано, но вроде бы больше ничего страшного нет… Дня три полного покоя и, считаю, можно вставать.
– Хоть это хорошо… – облегчённо вздохнул Вильк.
– А вы, я гляжу, тут все отчаянные… – пилигрим обвёл длинным взглядом табор и тихо, будто самому себе, сказал: – Герр Мозель может быть доволен…
Вильк вздрогнул и подозрительно уставился на пилигрима, а тот, словно ничего не заметив, наклонился ближе и почти прошептал:
– А то правда были гуситы, пан Вильк?
– Они! – с запалом воскликнул шляхтич и враз осёкся.
До него не сразу дошло, что пилигрим неизвестно откуда знает его имя. Растерянность рыцаря была настолько заметной, что пилигрим усмехнулся, отвёл Вилька подальше от возка, чтобы Шомоши не услыхал их разговора и, понизив голос, продолжил:
– Я надеюсь, пан Вильк не забыл, что он присягал выполнить любой приказ цесаря Сигизмунда?
Вместо ответа Вильк сумел лишь молча сглотнуть слюну, а пилигрим, поняв состояние шляхтича, ткнул пальцем в сторону возка:
– То дорожный сундук, где при необходимости перевозят ценности. А потому отвечай, кто именно приказал устроить ограбление?.. Или, может, это вы вдвоём с паном Шомоши отважились на такое?
– Нет… – Вильк едва смог выдавить из себя короткое возражение.
– Понял, – пилигриим кивнул. – И второй вопрос: что было в повозке?
– Я не знаю… – наконец-то Вильк кое-как взял себя в руки и, сообразив, что проверить его никто не сможет, принялся врать. – Я только видел там какие-то сундучки. Но пан Шомоши запретил их открывать. Они и сейчас там. Мы только настелили сверху постель…
– Хорошо. А теперь пан Вильк, ты мне расскажешь всё, – и острый взгляд пилигрима упёрся в шляхтича…
* * *
Что-что, а убеждать пилигрим умел. Именно поэтому мужик, который собрался было доставить повоз своему пану, теперь то и дело подгонял притомившегося конягу. Сам же пилигрим, отлично понимая, что быстрее никак не выйдет, сцепив зубы смотрел на обочину и прикидывал, как поступить дальше.
То, что он совершенно случайно прознал, заставляло его действовать как можно быстрее. К тому же пилигрим ясно представлял, что всё тем или иным способом решится только тогда, кода он попадёт в усадьбу. А вот будет ли там кто-нибудь, кто сможет помочь, или там никого вообще нет, было неизвестно, и оставалось лишь надеяться на удачу.
А потому, чем дольше, сидя в тряской повозке, пилигрим думал об этом, тем больше собственная поспешность казалась ему бессмысленной. И действительно, хотя по договорённости монах Паоло Скаретти должен был ждать пилигрима на скрытой в лесной глуши усадьбе, этого было маловато. А ещё было другое, главное опасение. Если в усадьбе и есть воины, то найдётся ли среди них достаточно желающих напасть на разбойников, чтобы отбить сундук, на котором устроил своё ложе рыцарь Шомоши…
Тем времнем селюк свернул с битого шляха на узкую дорогу, что шла лесом, колёса заскакали по корневищам, которые густо пересекали колею, и наконец впереди показалось хорошо вспаханное поле. А когда они подъехали к гребле пруда, пилигрим сообразил, что в селении, расположившемся вокруг усадьбы, происходит нечто необычное.
Действительно, между убогих, крытых соломой селянских хат ездили всадники в рыцарском облачении, сновали захлопотанные кмети, бегали дети, причём одни хлопчики держались в сторонке, в то время как другие, посмелее, окружали вооружённых до зубов воинов. Такая картина могла свидетельствовать только об одном: в селении находится не какая-то банда, а дружески настроенный к местным жителям отряд, да ещё в таком количестве, что воины вынуждены разместиться по хатам. Придя к такому выводу, пилигрим вздохнул и нетерпеливо толкнул своего возчика в спину, чтобы тот побыстрее ехал к усадьбе.
К величайшему удивлению пилигрима, первым, кто встретил их, когда воз проехал через распахнутые настежь ворота, был Паоло Скаретти. Едва селюк натянул вожжи, как монах, подскочив ближе и помогая важному гостю слезть на землю, так и начал сыпать новостями:
– Ваша милость!.. Тут такое, такое… Я сюда добрался, а тут отряд крестоносцев! А я в лесу раненого рыцаря Вацлава из Кралева нашёл и сюда притащил… А тут и сам магистр Ордена, что в Вильно едет, остановился на отдых… И комтур Отто фон Кирхгейм тоже тут…
– Погоди! Не тарахти ты, как баба, – остановил монаха пилигрим и облегчённо вздохнул.
Дознавшись, что комтур тоже здесь, он почувствовал облегчение, у него словно камень с души свалился. Пилигрим помнил про турнир в Кракове и был уверен, что Отто фон Кирхгейм охотно примет участие в преследовании разбойничего отряда Шомоши. Однако прежде чем начинать разговор с комтуром, надо было выяснить, что известно Паоло, и потому пилигрим, сдерживая себя, коротко спросил:
– Этот раненый чех откуда взялся?
– Так на них же разбойники напали! Разграбили всё. Рыцаря без сознания бросили, а он очухался и пошёл, а тут я…
– Это я понял, – пилигрим оборвал лишнюю болтовню и уточнил: – Что вёз чех?
– Я не знаю… – слегка растерялся Паоло. – Может, комтур знает… Они без меня говорили…
Пилигрим понял, что предположения, возникшие у него, могут подтвердить только крестоносцы, и, словно догадавшись об этом, на ступеньки вышел сам Отто фон Кирхгейм. Увидав пилигрима, комтур удивлённо поднял брови, потом, заметно обрадовавшись, поспешно приблизился и, после обмена приветствиями на всякий случай отведя гостя немного в сторону, обеспокоенно сообщил:
– Корону, которую везли в Вильно Витовту, захватили поляки!
Услыхав это, пилигрим странным образом успокоился: предположение оказалось верным, и сразу стало понятно, как действовать дальше. Он посмотрел на взволнованного комтура и кивнул:
– Брат рыцарь, это мне известно. Больше того, я знаю, где она сейчас.
– Что?.. – комтур так и вцепился в пилигрима. – Благочестивый брат, скажите: где?
– Пока что в том самом сундуке, в котором её везли сюда. Вот только на ней сверху вылёживается раненый из бомбарды некто Шомоши… Думаю, он известен брату рыцарю?
– Шомоши?.. – Какой-то момент Отто фон Кирхгейм оторопело смотрел на пилигрима, стараясь понять, откуда ему известны такие подробности, а потом недоверчиво переспрсил: – Тот самый?
– Именно он. Это Шомоши командовал той бандой, что напала на коронный поезд, – заверил комтура пилигрим.
– Ах жалость!.. – комтур потряс в воздухе кулаками. – Наш магистр никогда не пойдёт на ухудшение отношений с Владиславом Ягайлой…
– Брат рыцарь, – как-то слишком вкрадчиво обратился к комтуру пилигрим, – есть твёрдые основания считать, что король к нападению не причастен. То дело рук гетмана и можновладцев…
– Вы так считаете?.. Тогда быстро пошли к магистру! – и комтур нетерпеливо потянул пилигрима за рукав рясы.
– Погодите малость, брат рыцарь… – пилигрим освободил руку. – Я должен кое-что сообщить вам. С глазу на глаз…
– Я весь внимание, благочестивый брат… – на всякий случай комтур огляделся, проверяя, не подслушает ли кто их разговор.
– Думаю, если магистр вернёт корону Витовту, то это улучшит отношения между Литвою и Орденом, – тихо заметил пилигрим.
– Само собой… – комтур, не понимая, что в этом тайного, посмотрел на собеседника и напомнил: – Поэтому нам надо как можно скорее организовать погоню.
– А куда гнаться? Разве брат рыцарь уже знает, где сейчас разбойники?
– Как где?.. – загорячился комтур. – На пути в Краков!
– А вот и нет, – возразил пилигрим. – Именно сейчас они вместо Кракова лесами пробираются в замок Сосновец.
– Откуда это известно благочестивому брату? – Кирхгейм подозрительно сощурился.
– Во-первых, я лично встретил разбойников на дороге, а потом дознался и про всё остальное, так как в той банде есть наш человек, и я даже назову брату рыцарю его имя. Помнишь жидовскую корчму? Где твой Мозель разболтался спьяну? Так вот это тот самый рыцарь Вильк из Заставцев. Сейчас он сопровождает Шомоши. Воспользуйся этим…
– О, это очень важные сведения! – оценив услышанное, радостно закивал головой комтур и осторожно спросил: – Это всё, что должен был сказать мне благочестивый брат?
– Нет, – коротко кинул пилигрим. – Важней другое. Цесарь приказал вставить в корону «королевский камень».
– Это правда? – переспросил комтур и, понижая голос, добавил: – Я слышал, как говорят о его необычных свойствах. Утверждают, будто владение им даёт великую власть…
Глаза рыцаря хищно блеснули и, догадавшись, о чём сейчас подумал комтур, пилигрим, охлажая излишние устремления, шёпотом сообщил:
– Брат рыцарь должен знать: камень назван королевским, потому что он помогает только большим можновладцам. Для всех остальных он вскоре стаёт весьма опасным…
Отто фон Кирхгейм посмотрел на пилигрима и согласно наклонил голову…
* * *
Тяжёлый скок рыцарской конницы Скочиляс услыхал первым. Тут на плохо наезженной лесной дороге гнать галопом можно было только в случае крайней необходимости и, похоже, кто-то там вовсе не жалел лошадей. Скочиляс встрепенулся и, спрыгнув с коня, трусцой подбежал к возу, на котором всё ещё везли Шомоши. Рыцарь, хотя и чувствовал себя значительно лучше, но пока что мог только через силу приподняться на своём ложе.
По виду Скочиляса Шомоши понял, что что-то не так. Бобровник молча показал большим пальцем себе за спину, отчего рыцарь, сделав нужный вывод, поднял руку и, останавливая всех, прислушался. Теперь, когда по приказу Ференца прекратился звон збруи, стук колёс и всякие разговоры, стало хорошо слышно, как где-то позади, заметно приближаясь, идёт погоня.
А в том, что гонятся именно за ними, никто из людей Шомоши ни капли не сомневался. Все понимали, что после учинённого разбоя, как это только станет известно и слух разойдётся по округе, возможны любые неожиданности. К тому же, судя по конскому топоту, приближение, похоже, весьма мощного отряда само по себе вызывало опасения.
Вместе со всеми, услыхав шум погони, пан Вильк забеспокился больше всех. Он как никто был уверен, что гонятся именно за ними, и лихорадочно оглядывался по сторонам, ища спасения. О том, чтобы отбиться своими силами, не шло и речи, поскольку часть отряда Шомоши битым шляхом послал в Краков, а сам с малым сопровождением тайком вёз корону в Сосновец.
Внезапно Вильк высмотрел на обочине спасительную прогалину, где мог пройти воз. Не говоря ни слова, шляхтич указал Шомоши на удобное место. Также молча Ференц, который, опираясь на локоть, тоже встревоженно осматривался, решительным жестом указал своему отряду новое направление движения.
Все всё поняли сразу. Скочиляс вместе с Вильком, заворачивая то в одну то в другую сторону, осторожно проводили упряжку воза между деревьев. И хотя колёса повозки, то и дело обдирая кору, цеплялись за стволы, воз удалось завести довольно далеко в лес.
Когда таким способом преодолели добрую сотню шагов, Шомоши приказал остановиться и одновременно выслал к шляху двух дозорцев, которые, спрятавшись в чаще, должны были выяснить, кто именно гонится за ними. Дозорцы неслышно исчезли, а отряд, спешившись и собрав коней с коноводами на поляне, которая нашлась чуть в стороне, затаился.
Тем временем конский топот неумолимо приближался. Он всё больше нарушал лесную тишину и, долетая сюда, в чащу, заставлял людей Шомоши напряжённо прислушиваться. Сам рыцарь, превозмогая боль, поднялся насколько смог на своём ложе и теперь уже не лежал, а сидел, цепко держась двумя руками за края возка.
Топот всё нарастал и, наконец, стал настолько слышымым, что казалось, неизвестные всадники скачут совсем рядом с чащей, где спрятался Шомоши. Потом отголосок движения, похоже, начал понемногу стихать, и все вздохнули с облегчением, так как это значило, что погоня проехала мимо, как вдруг всё тот же топот снова начал приближаться.
Было понятно: всадники возвратились. Теперь дело становилось паршивым, что и подтвердил один из дозорцев, который, прибежав от шляха и едва отдышавшись, сообщил Шомоши:
– Ваша честь, то крестоносцы… По разговору слышно… Ищут следы колёс!
– Так… Значит, это те, кто и впрямь гонятся за нами… – рыцарь задумался. – Попытаемся отбиться. Если не выйдет – разбежимся по лесу в разные стороны.
Не укладываясь на ложе, Шомоши кивнул Вильку, и тот вместе со Скочилясом ухватили коней за недоуздки и направились в лес, стараясь увести воз как можно дальше. Как ни удивительно, но это им удалось, и вскоре, когда воины, готовившиеся в зарослях к схватке с преследователями, исчезли из вида, Шомоши приказал остановить повозку.
Все трое, Вильк со Скочилясом возле коней и Шомоши на своём ложе, очутившись вроде бы в относительной безопасности, затаили дыхание. Но надежда на то, что погоня не найдёт след, оказалась напрасной. Почти сразу со стороны шляха послышался непонятный выкрик, за ним долетел лязг оружия, а потом начался общий гвалт.
Какое-то время Шомоши напряжённо прислушивался, стараясь понять, что именно там происходит, и лишь убедившись, что вооружённая стычка приближается и воины под натиском преследователей вот-вот окажутся рядом, рыцарь громко выругался. Потом что-то лязгнуло, и неожиданно под ноги Вильку и Скочилясу упала корона.
Вильк, единственный, кто знал, что она всё это время хранилась в сундуке, непонимающе глянул на Шомоши, но тот, ничего не объясняя, свесился через борт и зло крикнул ему:
– Руби её напополам!
– Как это?.. – Вильк оторопело уставился на корону, ярко блестевшую на фоне тёмного грунта.
– Руби! – заорал Шомоши. – По королевскому камню!
Полусознательно подчиняясь этому яростному крику, Вильк вытянул меч из ножен и изо всей силы ударил лезвием под край огромного рубина, сверкавшего в самом центре митры. Золотой обруч не мог выдержать стальной удар, и меч, разваливая корону на две почти одинаковые части, глубоко ушёл остриём в покрытую слоем прелых листьев землю.
Какое-то время Вильк, находясь словно во сне, смотрел на дело своих рук, а потом наклонился и поднял обе половинки. Как оказалось, меч не дошёл до конца, и корона полностью не разделилась, отчего Вильк был вынужден руками доломать нижний обруч. Сделав это, он растерянно повернулся к Шомоши:
– А что дальше?..
– Отдай ему! – приказал Шомоши, кивнув на Скочиляса, который оторопело следил за тем, что происходит у него на глазах.
Чувствуя, как в руку, державшую остатки короны, впился какой-то обломок, Вильк зажал его в кулак и послушно протянул Скочилясу половинки, а тот, окончательно обалдев, спросил:
– А мне… Мне что делать?
– Бери и удирай в лес! – чётко, так, чтоб дошло до остолбеневшего Скочиляса, приказал Шомоши. – Тропками незаметно выйдешь на шлях и любой ценой проберись в Краков. Там найдёшь дом епископа Олесницкого и отдашь корону ему в руки. Только ему! Запомнил?
– Так… – еле слышно ответил оруженосец.
– Ну то бери же! – рявкнул на вконец растерявшегося Скочиляса Шомоши и, бросая ему какую-то тряпку, добавил: – Заверни так, чтоб никто не видел, и быстро, ну!..
Казалось Скочиляс только и ждал такого понукания. Он мгновенно ухватил половинки короны, умело завернул их в тряпьё, прижал узелок к груди и, кинув перепуганный взгляд сначала на Шомоши, а потом на Вилька, метнулся в чащу. Только теперь, откинувшись на ложе, Шомоши громко застонал от боли, а Вильк ещё какое-то время молча смотрел на заросли, поглотившие Скочиляса. Лишь когда там уже перестали качаться потревоженные ветви, он разжал пальцы и замер от неожиданности. На его ладони лежал рубин «королевский камень»…
* * *
Стражники при въезде в Краковский барбакан увлечённо играли в кости и не обратили ни малейшего внимания на Скочиляса, который от усталости едва волочил ноги. К тому же и вид у бедолаги был соотвественный. За время блуждания по лесам он сумел переодеться в драную селянскую одежонку, а перекинутая через плечо двойная сумка выглядела так, что любому было ясно, там ничего, кроме жалкого скарба, быть не может.
Счастливо миновав ворота, Скочиляс вышел на ухоженную улицу и в который раз, несмотря на усталость, залюбовался городом. И хотя не впервые был он в Кракове, всё равно его, выросшего в лесной глухомани, поражали и высокие трёхэтажные дома, и уличная мостовая, и большое количество людей, сновавших вокруг.
Однако сейчас, вышагивая вдоль аккуратных домов, Скочиляс чувствовал себя несколько иначе. В этот раз сумка, где были спрятаны половинки короны, придавала ему уверенности. Позади осталось спасение от погони, лесные скитания, постоянный страх быть схваченным или ограбленным, что, между прочим, и заставило Скочиляса оставить оружие и сменить свой вполне пристойный наряд на жалкий и неприметный.
Куда надо идти, Скочиляс вроде бы знал. От Флорианских ворот он легко добрался до Королевской дороги, потом вышел на Рыночную площадь, где не удержался, чтоб не поглазеть и на башню Ратуши, и особенно (прошептав молитву с просьбой об удаче) на костёл Святой Марии, чтобы позже, время от времени посматривая в сторону Вавельского холма, идти дальше.
Впрочем, наперекор собственной уверенности Скочиляс всё-таки заблудился и лишь по чистой случайности, попав к толстой башне с крышей, украшенной тремя стройными башенками-шпилями, вспомнил, куда на самом деле надо идти. Он решительно свернул направо и вскоре остановился перед ступеньками, которые вели к парадным дверям епископского дома.
Осмотрев добротное соружение, окна которого поблёскивали большими стёклами, и всё ещё колеблясь, Скочиляс поднялся по ступенькам, взял деревянный молоток, висевший рядом, и неуверенно постучал по косяку. Ему пришлось ещё дважды, всё громче и настойчивее стучать молотком, прежде чем двери открылись.
Привратник епископа, тостый, крепкий мужик, сначала молча слушал горячие пояснения Скочиляса, а когда ему это надоело, спустил надоедливого посетителя со ступенек. Скочиляс, хлопнувшись на мостовую и почувствовав, как половинка короны, спрятанная в сумке за спиной, больно кольнула его в лопатку, не на шутку разозлился.
Он вскочил на ноги и, неожиданно для самого себя, громыхнул на привратника:
– Ты что себе позволяешь, сучий сын, а?! Если я сейчас же не попаду к пану епископу, завтра ты, свинья, будешь болтаться на виселице!!!
Столь грозный тон так не вязался с жалким видом просителя, что привратник растерялся и непослушными руками настежь открыл перед Скочилясом двери. Войдя в передпокой, куда уже набежала домашняя челядь, чтобы посмотреть на уличную ссору, взбешённый Скочиляс рявкнул:
– Эй вы, сволото!.. Бегом доложить его милости, что гонец от пана Шомоши прибыл!
Властный окрик сразу произвёл нужное впечатление. Слуги заметались, кто-то мгновенно исчез, но несколько других наперегонки кинулись наверх, в покои, и не успел ещё Скочиляс толком опомниться от собственной наглости, как его почтительно завели в большую, светлую комнату. В таком помещении Скочиляс ещё не бывал, и от удивления растерянно открыл рот.
Однако долго хлопать глазами не пришлось. Золочёные двери, бывшие напротив, открылись, и в комнату быстрым шагом вошёл сам епископ Олесницкий, который, презрительно глянув на нахального посетителя, с порога кинул:
– Ну?.. С чем пришёл?
От внезапного волнения Скочилясу перехватило дыхание. Вместо ответа он скинул сумку с плеча на пол, трясущимися руками развернул тряпку и выпрямился, держа на ладонях сразу обе половинки короны. Такое количество золота в руках у почти нищего настолько поразила Олесницкого, что он, удивлённо глядя в глаза Скочилясу, спросил:
– Ты кто?..
Скочиляса, который впервые в жизни общался с таким влиятельным и вельмишановным человеком, аж распирало от гордости, но волнение куда-то исчезло, и он, вскинув голову именно так, как это всегда делал пан Вильк, заявил:
– Я Скочиляс, оруженосец пана Вилька. Мы из почта рыцаря Шомоши!
– Ты… Оруженосец? – Олесницкий даже слегка растерялся и поспешно спросил: – А почему?.. Почему такой вид?
Скочиляс удивительным образом почувствовал себя весьма увернно, прежде чем начать рассказ, даже осмотрелся и, приметив рядом небольшой стол, положил половинки короны туда. Потом, повернувшись к Олесницкому, вздохнул и тихо заговорил:
– Ваша милость, сначала всё было хорошо. На Секежицком шляху мы разбили отряд гуситов и захватили сундук.
– Гуситы?.. Какие гуситы?.. И при чём тут сундук? – не понял Олесницкий.
– Ну, гуситы… – Скочиляс, не зная как всё объяснить толком, замялся. – Ну, это тот отряд, что вёз корону. А корона была в сундуке. Только такие, как я, об этом не знали… То пан Шомоши…
– Что пан Шомоши? – Олесницкий уже смекнул, что к чему, и теперь вопросы ставил чётко.
– А пана Шомоши во время боя ранили… Из бомбарды… – Скочиляс уместно вспомнил, как называлось удивительное оружие. – И потому мы его лежачего везли…
– Ну а это почему? – Олесницкий показал на стол, где лежала разрубленная пополам корона.
– Нас крестоносцы догнали, а у нас не было сил отбиться.
– Крестоносцы?.. – удивился Олесницкий. – Откуда?
– Ваша милость, этого я не знаю, – честно ответил Скочиляс и пояснил: – Мы спрятались в лесу, но они нашли нас, и тогда пан Шомоши приказал пану Вильку разрубить корону, а мне велел взять половинки и бежать в лес, чтоб потом принести её к вашей милости…
– Так ты убежал… – на какой-то момент епископ задумался. – Ну а с другими что?
– Не ведаю, – покачал головой Скочиляс. – Я чащею пробирался…
– Понятно… – Олесницкий быстро подошёл к столу, попробовал сложить половинки короны и вдруг резко повернулся к Скочилясу. – А «королевский камень» где?
– Разрублен. Пан Шомоши так и приказал пану Вильку: «Бей по королевскому камню!» Тогда пан Вильк как ударил, аж лучи по всему лесу всполохнули…
Сейчас Скочиляс пересказывал собственное впечатление, и потому его интонации были весьма убедительны. Услыхав такое, Олесницкий долго молчал, потом вернул корону обратно на стол, подошёл к Скочилясу и, положив ладонь ему на плечо, торжественно объявил:
– Благодарю тебя, рыцарь Скочиляс, – Олесницкий особо выделил слово «рыцарь» и закончил: – Ты всё сделал как должно!
Эти слова воплощали тайную мечту бобровника, и он под нажатием руки епископа опустился на колено…
* * *
С такой дорогой за все свои частые разъезды Минхель и Гашке столкнулись впервые. Высоко, над слабо наезженной колеёй, сплетались ветви столетних дубов, по обе стороны узкой дороги густой стеной высились толстые стволы, и, несмотря на белый день, взор не мог далеко проникнуть в сумерки бора. Чем дальше в чащу под позванивание сбруи и успокаивающее фырканье пары лошадей углублялся фаэтон, тем больше путникам казалось, что они возвращаются куда-то в прошлое…
После долгого молчания Минхель, который всё время что-то обдумывал, негромко сказал:
– А знаешь, Теодор, похоже на то, что твоя красавица и наш поляк много чего не договаривают… Ох, неспроста этим делом сам граф тогда заинтересовался…
– А как проверишь? – скривился Гашке. – При желании могли вообще ничего не говорить…
– Вот и я про то… Выходит, промолчав, они сказали нам намного больше.
Размышлять таким образом приходилось всё чаще, поскольку, несмотря на все усилия, ничего путного пока что вызнать не удалось, и то ещё хорошо, что Вильк, приняв их как положено, не оборвал ниточку, а любезно рассказал, где можно отыскать потомков того самого Скочиляса, чьё имя было последним среди тех, на кого удалось выйти искателям камня.
Дом Скочиляса прятался в лесном распадке и был поставлен на склоне таким образом, что со стороны двора было два этажа, причём вдоль второго тянулась длинная деревянная галерея, защищённая от дождя навесом. Едва фаэтон заехал в ворота, как сверху, с той самой галлереи, прозвучал трубный сигнал. Разглядев загнутый конец охотничьего рога, торчавший над балясинами, Гашке усмехнулся.
– Смотри… Встречают, как в рыцарском замке…
Однако развить эту тему не удалось, так как с галереи спустился пожилой огрузлый здоровяк и, держа в руке пустой кубок, мутными глазами посмотрел на немцев:
– Вы кто?
– Пан Бобровник-Скочиляс? – не отвечая, поспешил уточнить Вернер.
– Так, это я… Шляхтич Бобровник-Скочиляс!
– Пан Вильк-Заставецкий передаёт вам привет, – в свою очередь вежливо сообщил Гашке.
– О, если вы от самого пана Вилька, то прошу! – и Скочиляс, не выпуская кубка, широко повёл правой рукой, одновременно левой открывая двери.
Заведя нежданных гостей в просто обставленную комнату, хозяин, бывший уже в добром подпитии, без лишних слов налил каждому по полному бокалу и предложил:
– Выпьем!
Ради скорейшего взаимопонимания гости охотно испробовали напиток, и Минхель в полном восторге поинтересовался:
– Пане Скочиляс, а что это?.. Уверен, это нечто похожее на нектар…
– Это, я перепрошую, не что иное, как мёд питный, которым лакомились ещё наши предки!
– Я вижу, пану нравится жить в лесу? – поробовал завязать контакт и Гашке.
– Так, – Скочиляс за раз выдул бокал и, поглаживая усы, гордо ответил: – Когда-то мой предок, простой охотник за бобрами, жил в этих местах… Но так случилось, что он покинул своё жильё и стал оруженосцем у пана Вилька из Заставцев. А позднее, оказав услугу самому королю, по воле Ягайло и сам был посвящён в рыцари.
– О-о! – гости дружно высказали своё восхищение, и Вернер, не скрывая заинтересованности, спросил:
– А когда именно это произошло?
– С того времени, как мой предок был нобилитованный [199]Получил дворянство.
самим королём Владиславом, прошло ровно четыреста десять лет… – Скочиляс снова гордо раздул усы.
Такая точность чётко указывала на то, что все события, которые тогда происходили при участии его предка, простого охотника Скочиляса, были хорошо известны старому толстяку.
– Чем же он так отличился? – осторожно поинтересовался Гашке.
– Я же говорил. Он оказал большую услугу самому королю Владиславу!
– Какую? – попробовал уточнить Вернер, но хозяин сердито глянул на немца и отрезал:
– Не скажу. Это великая тайна нашего рода…
Тогда Вернер, проглотив обиду, зашёл с другой стороны:
– Я видел у пана Вилька драгоценный перстень. Откуда он у него?
– О, – Скочиляс поднял верх палец. – Славный рыцарь пан Вильк из Заставца получил его за услугу самому цесарю!
– Не может быть! – искренне удивился Вернер, который сейчас больше всего боялся, что Скочиляс прекратит свою пьяную болтовню.
Однако этого не случилось. Наоборот, Скочиляс со всё большим жаром продолжал бахвалиться:
– Во времена Витовта наши предки имели дело с королями! Именно с той поры роды Вильков и Скочилясов связаны неразрывно. Вот и сейчас, когда капитан Вильк шёл на войну с вами, он оставил мне на хранеие самое дорогое!
– Что именно? – не сдержавшись, воскликнул Гашке, которого уже трясло от нетерпения.
– Сейчас…
Скочиляс тяжело поднялся со стула и, держась то за стол, то за стенку, вышел из комнаты. Как только он исчез за дверями, Вернер радостно подтолкнул Гашке. Скочиляс вернулся на удивление быстро и, держа в руках старинную, богато украшенную драгоценностями саблю, торжественно провозгласил:
– С этой саблей рыцарь Вильк вошёл до почта рыцаря коронного гетмана славного Шомоши, а сопровождал его верный оруженосец мой предок Бобровник-Скочиляс…
Это известие было таким ошеломляющим, что Вернер не удержался и рубанул прямо:
– Пан Скочиляс, скажите откровенно: где «королевский камень»?
– Ну как где?.. – Скочиляс пьяно качнулся. – Ясное дело, в Луцке, он должен был быть у Витовти, но…
Пан не договорил, нашёл глазами кубок, вволю глотнул, посмотрел осоловевшими глазами на Гашке и, что-то пьяно бормоча, прикрыл веки… Впрочем, это уже не имело никакого значения. Главная цель была достигнута. Теперь Минхель и Гашке точно знали, где следует искать «королевский камень»…