— Я привёл его! — отчитавшись, мальчишка виртуозно поймал подброшенный медяк и растворился, словно и не было его вовсе.

— Твой посыльный всю дорогу боялся, что я сбегу, — ухмыльнулся Праворукий и замер в дверном проёме: — Может ещё не поздно сбежать?

— Поздно. Заходи. — Карлик кивнул, пропуская вовнутрь.

Праворукий вошёл. Обернулся, взглядом пытаясь отыскать исчезнувшего мальчугана:

— Как им это удаётся?

— Найти в городе человека с железной рукой не сложно. Сложнее привести куда следует.

— У мальца получилось.

— Знал, что не откажешь. — Кузнец указал на табурет, предлагая сесть. — Сдаётся мне, ты из тех, кто помнит о своих долгах.

Праворукий осмотрелся. С тех пор как он покинул это место, оно особо не изменилось. Тлеющий горн, видавшая виды наковальня, груда металла беспорядочно сложенная в углу, рядом с мехами заготовка то ли для узкого меча, то ли для широкой косы, на столе кувшин и кружка. Праворукий сглотнул, нестерпимо захотелось выпить. И всё же он удержался от вопроса — не та ли огненная вода в кувшине? Отведя взгляд, покосился на отремонтированный табурет, усомнился, стоит ли испытывать судьбу, и не решившись сесть, так и стоял истуканом посреди кузницы.

И всё же что-то было не так. Что-то изменилось, и перемена эта настораживала. Ощущение чужого присутствия мигом мобилизовало внимание. Будто стоя в тёмной комнате, ясно чувствуешь, что в ней не один.

— Сразу к делу, — начал карлик и, подойдя к лежанке, отвернул край перештопанного вдоль и поперёк лоскутного одеяла.

Под ним оказалась девушка. На обрамлённом каштановыми волосами, иссиня бледном лице, казалось не осталось ничего живого. Сомкнутые веки, тёмные круги вокруг глаз, ресницы застывшие увядшей травой, ни кровинки в потускневшей коже, неподвижные, будто вылепленные из прозрачного воска крылья курносого носа. Одни лишь губы еле заметной дрожью указывали на то, что душа всё ещё держится за это хрупкое тельце.

— Кто это? — спросил Праворукий.

— Ребёнок, — ответил кузнец.

Гость повернулся, сомкнул руки вместе, вложив стальной протез левой в могучую ладонь правой.

— Зачем мне всё это? — коротко кивнул в сторону спящей.

— Долги принято отдавать, — ответил карлик.

— Что ты задумал?

— Она южанка, — кузнец указал чёрным пальцем на неподвижное тело. — Я нашёл её на границе Гнилого Тупика, недалеко от Восточных ворот. Вчера, когда ходил за дровами. Всю ночь и всё утро девчонка бредит, и делает она это по-отакийски. Именно поэтому я вспомнил о тебе.

— И что я должен делать? — поинтересовался Праворукий. — Переводить?

— Как минимум расспросить и помочь, — карлик снова указал на табурет, предлагая сесть. — А как максимум… я пока не решил.

— Не хочу иметь ничего общего с детьми.

— Даже если они нуждаются в помощи?

— Южанке в этом городе поможет каждый. Их здесь… все.

— Тогда скажи, как в городе, где южан как ты выразился — «все», отакийка очутилась в трущобах, без памяти, да ещё вся в крови?

— Она ранена? — Праворукий уставился на горбуна.

— Удивительно, но нет. Кровь оказалась не её. Но на одежде было столько крови, сколько, наверное, соберётся во всём её тощем тельце.

— И всё же я — пас.

— Что ж, — озадаченно подытожил карлик, — Мне казалось, на тебя, мой пятипалый брат, можно положиться…

Диалог прервал еле различимый стон. Бескровные девичьи губы, едва шелохнувшись, произнесли несколько бессвязных слогов. Голова сползла с подушки, тонкий локон приоткрыл голубоватую жилку на белом гладком лбу. Сквозь стон послышалось путаное:

— Дядя… Йод…

— И так второй день, — произнёс кузнец. — Что она говорит?

— Зовёт своего дядю. Имя… Ладно, — Праворукий подтянул табурет ближе к лежанке и аккуратно сел. Стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не оказаться на полу, глянул на карлика: — Дай чего-нибудь поесть.

— Сейчас принесу.

Из крохотного окошка, откуда с трудом пробивался луч утреннего солнца, как и прежде, несло нестерпимой вонью.

Кусок солонины, который принёс горбун, на самом деле был древнее камней Джабахских пещер, но Праворукому он показался нежнее самого нежного пирога, приготовленного ласковыми материнскими руками в честь празднования Перводня года.

Шесть долгих дней и пять не менее долгих ночей Праворукий просидел у лежанки, поднимаясь с табурета лишь по нужде. Когда ближе к полуночи девушка начинала биться в бессвязном бреду, призывая на помощь неведомого дядю Йодина, он, накрывал её горячий лоб мокрым шейным платком и тихо шептал на ухо: «Я здесь, Принцесса». Он бы не ответил, спроси его, почему Принцесса. Наверное, неизвестные дяди Йодины именно так обращаются к своим хорошеньким племянницам. По крайней мере, Праворукий был уверен — этот таинственный Йодин, несомненно, так и делал.

В конце шестого дня, когда его усталые, лишённые сна глаза совсем уж перестали подчиняться, Принцесса неожиданно расплющила веки. В её зрачках, затянутых пеленой забытья, где-то очень глубоко зародилась крошечная искорка сознания. Постепенно разгораясь, она оживляла потухшие глаза, наполняя взгляд рассудком. Из уголка дрожащих век выкатилась прозрачная слезинка, поползла по виску и растворилась в густых волосах. Неустанно моргая, девушка рассматривала себя, будто видела впервые. Затем перевела взор на Праворукого, и в её карих глазах почувствовалось недоверие.

— Где мой… дядя… — чуть слышно прошептала, судорожно вжимаясь в постель.

— Йодин? — как можно приветливее спросил Праворукий и тут же пожалел о сказанном. Неожиданно девичьи глаза вспыхнули животным страхом.

— Что вы сделали с ним? — прошептала чуть громче, пытаясь отодвинуться как можно дальше к стене. — Что вы сделаете… со мной?

— С ним? Не знаю, что с ним… а с тобой… тебя мы пытаемся спасти, хотя даже не догадываемся от чего, — Праворукий чувствовал, что говорит явно не то, что нужно, но со словами утешения, да ещё на отакийском, у него было плохо.

— Спасти? — она прижалась к закопченной стене так сильно, что её лицо переняло серый цвет стены. Губы задрожали, глаза наполнились слезами.

— Погоди плакать… — Праворукий тщетно пытался подобрать нужные слова. — Всё хорошо, Принцесса.

— Откуда… — она запнулась, поджала бескровные губы, силясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. Казалось, после его последних слов она испугалась ещё больше.

Она посмотрела на железный кулак на колене; взглядом скользнула по замысловатым бугристым наколкам вверх; дальше по бронзовой с выступающими меридианами жил бычьей шее; задержалась на нечёсаных волосах тёмно-каштановой бороды и жалобно заглянула в глаза.

— Очнулась. — Голос сзади, одновременно ликующий и настороженный, раздался несколько неожиданно. Карлик стоял за спиной сидячего Праворукого и был с ним одного роста, что уравнивало положение обоих, так же как то, что ни тот, ни другой ровным счётом не понимали, что делать дальше.

— Что говорит? — шёпотом поинтересовался кузнец.

— Пока мало, — бросил через плечо Праворукий, не сводя взгляда с девчонки и зачем-то понизив голос так, чтобы та его не смогла услышать.

Казалось, три пары глаз в это утро совершенно разучились моргать. Но обоюдное разглядывание длилось не долго. Не в силах больше сдерживать слёзы, придавленная переполнившим воздух напряжением, девчонка вдруг отчаянно зарыдала и тыкая худыми кулачками в соломенную циновку, уткнулась лицом в застиранную подушку. Переходя с истошного крика на жуткий вой и обратно, она долго билась в истерике, а в это время двое мужчин застыв в оцепенении, молча смотрели на происходящее.

— Я, наверное, пойду, — наконец выдавил из себя Праворукий, пытаясь подняться. — Справишься сам…

— Не шути так, — гробовым голосом провещал кузнец и, не отрывая взгляда от дёргающихся в конвульсиях худых девичьих лопаток, положил тяжёлую ладонь на плечо товарища.

— Тогда принеси воды, — впервые за утро Праворукому пришла здравая мысль. Кузнец за спиной исчез.

Выбившись из сил, девчонка, в конце концов, затихла. Безвольно разметав руки в стороны, а шоколадные волосы по мокрой подушке, спрятала лицо и вдруг обмякла телом так, словно вся недавно бушевавшая неуёмная энергия испарилась в распахнутое окно над лежанкой.

— Попей, — карлик протягивал кружку с водой.

Девушка уставилась на кузнеца непонимающим взглядом. Тёмные глаза покраснели от напряжения и блестели от слёз. Она взглянула на кружку, поняла, что это ей, потянулась худенькой ручкой, обхватила длинными холёными мелко дрожащими пальчиками. Сделала глоток и кротко спросила, всхлипывая и шмыгая носом:

— Я… плен…ница?

— Нет, что ты, — чувствуя себя весьма скованно под её затравленным взглядом, Праворукий сделал неясный жест рукой, давая понять, что девчонка немедля может встать и уйти, куда глаза глядят. Скорей всего в глубине души именно этого он желал сейчас больше всего. Но она, напротив, отдала кружку и, укутавшись с головой в одеяло, попросила чуть слышно:

— Тогда оставьте меня на время… пожалуйста.

Кузнец вопросительно глянул на Праворукого.

— Просит, чтобы вышли, — сказал тот.

Утвердительно и почти синхронно кивнув в ответ, оба вышли за дверь. Тёплое весеннее утро обещало солнечный день.

— Что скажешь? — поинтересовался карлик.

— Я таких встречал в Дубаре. Видно, дочь вельможи. В любом случае не из бедных. Её отакийский очень чистый, без приморского акцента. Может жертва разбойников?

— Всякий люд ежедневно наполняет Оман. Возможно, пришло время и для искателей лёгкой добычи.

— В любом случае хорошо, что жива и здорова. Пусть идёт к своим.

— Если свои ещё живы.

— Нам-то что за дело?

— Дети, они и есть дети. Даже отакийские.

Праворукий промолчал. Судорожно сжав зубы, сузив глаза, ощутил, как под кожаными ремнями заныл сдавленный металлом обрубок руки. Боль, стремительно поднимаясь выше, ударила в голову. Яростно, безжалостно. Он не удивился. В конечном счёте, боль всегда будет возвращаться. И это хорошо — она не позволит забыть. Поскольку в его случае забыть, означает умереть.

— Ладно, помогу, — сказал он, смакуя вернувшуюся боль, — сделаю, что попросит. Не оставлять же так.

* * *

— Уверяет, что её родня хорошо заплатит. — Праворукий сам не верил произносимым словам.

— Не нравится мне… — Дрюдор задумчиво гладил усы.

— Всё-таки Гесс по пути на Север. К чему бы ни попробовать? Что теряем?

— Говоришь, её родня богата? Чего ж так случилось?

— Кто знает. Может, они ушли с армией, придворная знать… а она… кто ж знает. Сказала только, прибыла навестить мать. Девчонка по большей части упоминала лишь её, да ещё какого-то Йодина… а так, из неё слова не вытянешь. Молчит и талдычит одно, мол, отвези в Гесс к матери. Там заплатят. Всё!

— К матери… Девка здесь, а мамаша там? К тому же… спасать южанку от южан? Пусть идёт к городским властям.

— А что власти, сержант?

— Как что? Отправят с обозом. Или обратно в Отаку. Тебе-то что за дело? Теперь проблемы горожан их забота…

— Сдаётся мне, она не доверяет властям. Говорит про какие-то стрелы с красным оперением.

— В смысле?

— Сам не понял. Наверное, это что-то означает по-отакийски.

— Красные стрелы у стрелков городского гарнизона. — Сержантскую переносицу прорезала задумчивая складка. — Чтобы это значило?

— Какая разница! — раздражённо перебил Праворукий. — Ты хотел со мной, так идёшь или нет?

— Сенгаки меня задери! — рыкнул Дрюдор, выходя из себя. — Кто из вас упрямей, ты или она?

— Ей надо к матери в Гесс, а нам на Север. Остальное — пыль, — отрезал Праворукий.

— Не нравится мне всё это.

Эту фразу сержант повторял целое утро. Хмуро косясь на приоткрытую дверь, чтобы Терезита случайно не подслушала, он задумчиво теребил ус и то и дело причитал: «Не нравится мне всё это». В глубине души Праворукий был целиком с ним солидарен. Логика сержантских доводов выглядела железной. И всё же, он пообещал Принцессе — так он называл теперь южанку — доставить её к столичным стенам, а значит с сержантом или без, но непременно сделает это. Проведёт через болота, лесами, минуя отакийскую армию и банды бесноватых, а там будь что будет. В глубине души он чувствовал, что обязан поступить именно так. Теперь не он, а боль принимала за него решения. И дело было не в обещанных деньгах, хотя Дрюдору этого знать не следовало.

— Так, а что с деньгами? — сержант окончательно перешёл на шёпот. — Сколько?

— Говорит, останемся довольны. Да что за разница, какая сумма?

— Как какая разница? — ухнул сержант, и удивленно уставился на бывшего мечника. — Ты ли это, Уги?

— Угарт умер за Сухим морем. Праворукий — теперь так меня зовут. А деньги… никакой суммы не хватит купить то, что меня утешит.

— О чём это ты…?

— Ладно, надо идти, — перебил гость, поднимаясь, и следуя к двери, небрежно бросил: — Так что надумал?

Сержант хлопнул себя ладонями по тощим ляжкам:

— Почти уговорил, гореть мне под землёй! Если за обещанную награду можно будет купить хотя бы бочонок приличного пойла, почему бы и нет. А мамаша не заплатит, так продадим кому другому.

Не сдерживаясь, он расхохотался, давясь от смеха, но увидев гневно сузившиеся зрачки товарища, тотчас прекратил зубоскальство и произнёс, придав лицу серьёзный вид:

— Только гляну на твою южанку.

— Чего зря глазеть. Ребёнок как ребёнок.

— Как хоть звать сие бедное дитя?

— Я зову Принцессой.

— Разрази меня гром!

— Так вышло.

Когда Праворукий с сержантом вошли в полутёмную кузницу, Гертруда не спала. Неуклюжий Дрюдор, наткнувшись ботфортом на злосчастный табурет, с грохотом раздавил его вдребезги, но девушка даже не шелохнулась. Напряженно взирая на весеннее небо, сумерками разлившееся за окном над покосившимися крышами ветхих трущоб Гнилого Тупика, мыслями она была далеко.

Праворукий посмотрел на замечтавшуюся южанку и подумал — не стоило такому хрупкому созданию пересекать Сухое море, потому как эта страна не для ангелов.

Девушка повернула к ним ожившее за последние дни довольно милое личико, и без прелюдий спросила:

— Когда в дорогу?

Дрюдор вопросительно глянул на Праворукого.

— Спрашивает, когда выходим, — перевёл тот.

Ссутулившись, чуть подавшись вперёд, уперев руки в колени, сержант прогремел на геранийском:

— Значит, к мамаше торопишься?

Удивительно, но девушка поняла сказанное.

— К маме, — на ломаном геранийском уточнила она. Благо, это слово произносилось одинаково на всех языках Сухоморья. В голосе девушки чувствовались твёрдые нотки.

— Угу, — промычал сержант соображая. — Так-так.

— Я жду ответ. Мы идём или… — пытливо сказала южанка, обращаясь к Праворукому.

Дрюдор снова глянул на товарища, в ожидании перевода.

— Ей не терпится идти, — сказал тот. — Если не возьмём с собой, как я понял, пойдёт сама.

— То есть сама? И мы останемся без денег? — уточнил сержант, с ехидством разглядывая дерзкую южанку: — Какая самоуверенная деваха!

Она снова поняла, о чём он. Но не значение слов, а скорее смысл сказанного. По высокомерной заносчивой интонации, с которой частенько вычитывают провалившего экзамен ученика не блещущие умом учителя.

— Праворукий, кто это? — в лоб спросила Гертруда.

— Друг, — ответил тот без тени эмоций.

— Он тоже идёт с нами?

— Я обещал.

— Зачем? Ты хочешь разделить свою награду с этим? — брезгливо кивнула в сторону сержанта, сделав ударение на словах «свою» и «с этим». — Ты посмотри на него. Немощный спившийся старик. Он, наверное, и меча-то в руках не держал. Только кружку с вином.

— Не спорю, меч он не держал никогда, — согласился Праворукий, вспомнив знаменитую боевую Дрюдорову секиру.

— Вот видишь! — распалилась Гертруда. — Я отлично знаю, как выглядят настоящие мужчины. Как мой дядя Йодин, — она чуть ли не задыхалась от возмущения, — а этот! Ему самое место здесь в Гнилом Тупике, среди этой вони! Уверенна, он станет нам обузой, — и сложив ладошки вместе, попросила: — Ну, пожалуйста, милый Праворукий, послушай меня…

Сержант не понял ни слова. Да ему и не нужно было понимать. Он с интересом разглядывал горящие негодованием карие глаза и вспыхнувший нетерпеливый румянец на бледных щеках.

— А она мне определённо нравится, — прогремел басом, довольно цокая языком и ударяя кулаком себя в грудь. — Вон как разгорячилась, завидев настоящего рубаку. Права девка, знает, на чью лошадку ставить. Вот ведь… Точно подметила, на кого можно положиться. Кто способен сполна отработать награду. А эти… — он пренебрежительно махнул рукой в сторону Праворукого и кузнеца так, словно то были лишь бледные его тени. Выставив для рукопожатия шершавую пятерню, добавил: — По рукам!

Гертруда недоуменно посмотрела на протянутую ладонь, затем вопросительно на Праворукого.

— Он весьма полезный человек, — утвердительно кивнул тот. — Уж поверь, с ним будет лучше.

Немного помолчав, девушка неуверенно протянула свою хрупкую ладошку навстречу и та быстро утонула в мясистой сержантской ручище.

— Вот и славно. — Дрюдор покосился на товарища: — Сдаётся, прогулка обещает быть весёлой. — И обернувшись, глазами поискал хозяина: — Эй, малыш, говорят, у тебя есть чем отметить начало нашего путешествия?

Если бы сержант знал, что звёзды уже сошлись в причудливой комбинации, определив участь этой, как он выразился весёлой прогулки, то ни за что не согласился на участие в ней. Но тем тёплым вечером он и не догадывался, что уготовила им судьба.

На следующее утро, не успело солнце окрасить рассветными красками соломенные крыши трущоб Гнилого Тупика, двое мужчин и девушка, с головой укутанная в непомерно громоздкий солдатский плащ, вышли из кузницы карлика-горбуна.

В конце весны воздух теплел быстро, но тем ранним утром он холодный и влажный снова напомнил о зиме, которая с такой неохотой, наконец, отступила. С каждым днём оживающий пригород просыпался всё раньше, понемногу забывая ужас ночи Большой Оманской резни. Хотя последовавшее за ней недельное разграбление и миновало Гнилой Тупик — что взять с голодных — его обитатели лишний раз боялись высунуть нос на свет божий. Нищая окраина практически вся уцелела, хотя можно ли назвать удачливыми отверженных побирушек с их хибарами, землянками и полуразрушенными халупами в окружении смердящих сточных канав, гор мусора и невыносимой вони разлагающихся фекалий. Не мудрено, что южане обходили стороной городское гетто Омана. Нищие попрошайки, мелкие разбойники, городские изгои, пьяницы, больные неизлечимыми болезнями и прочий сброд, населяющий восточную окраину не интересовал ни прежние городские власти, не нынешние. Разница лишь в том, что после прихода отакийцев количество несчастного отребья в Гнилом Тупике прибавилось вдвое.

— По всему видать, дождя не будет, — подметил Дрюдор и громко ругнулся, отгоняя от лица назойливую муху.

Гертруда поняла бранные слова — во всех портах Сухоморья моряки выражаются одинаково. Бросив на богохульника испепеляющий взгляд, требовательно отчеканила:

— При мне попрошу быть сдержанней в выражениях, господин Дрюдор.

Уловив раздражение, тот покосился на Праворукого:

— Что-то не так? — тихо поинтересовался. — Что-то забыли?

Праворукий вздохнул — не хватало начинать нелёгкое дело с бестолковых перебранок.

— Она… гм-м… назвала тебя «господин Дрюдор».

— О! Господи-ин… — довольно протянул сержант, хмыкнув в усы. Ему понравилось подобное обращение. — А что ещё сказала? Интересуется моим самочувствием?

— Не важно. Если всё будет хорошо, дня через три-четыре доберёмся до порогов к воде, а там и рукой подать, — сказал Праворукий, почесывая культю под протезом.

Не получив ответа, но удовлетворившись ранее услышанным, Дрюдор ноздрями втянул бодрящий, пропитанный утренней прохладой воздух и машинально поправил за поясом топор, тот самый спасший ему жизнь. Кузнец предусмотрительно приковал к топорищу длинную железную рукоять, и наточил остриё так, что теперь им можно было без труда разрубить подброшенный в воздух листок. Чем не боевая секира?

В отличие от сержанта Праворукий был без оружия. Когда карлик вынул откуда-то из-под горна злополучный тесак и протянул его пятипалому, тот отрицательно покачал головой:

— Это лишнее.

— Как знаешь, — не стал возражать кузнец, пряча тесак обратно.

— Готова, Принцесса? — подмигнул Праворукий.

— Выходите через Восточные ворота. Если что, вы в рощу за дровами, — напутствовал карлик.

— Ага, мелкие указания от горбатой мелочи, — скривился Дрюдор, давясь утренней отрыжкой.

Кузнец промолчал.