— Здравствуй, Линочка!

О, этот голос… Кожа вмиг покрылась липкой испариной, коленки подкосились, в изнеможении прислонилась к стене, а потом сползла по ней к полу.

— Чего молчишь, сучка? Или не рада меня слышать?!

Ненавижу, каждой порой ненавижу, и боюсь всеми прожилками своего тела.

— Зачем вы мне звоните?!

— Есть одна работка для тебя. Заплачу более чем щедро.

— Вы сумасшедший?! Я не стану на вас работать! Никогда, слышите, ни за ЧТО!! — голос сорвался до истерики. — Мне не нужны ваши деньги!

— Деньги всем нужны, — назидательно произнес в телефон Моргунов, — а насчет работать, право выбора есть не у каждого.

— Я-я-я не понимаю, вы же сказали, что отпустите?

— Сказал и сделал, отпустил твоего брата. Разве я не выполнил свое обещание, Линочка? Живет и радуется, вон уже университет заканчивает, даже с девушкой встречается.

Боже, он все еще следит за нами. А скорее всего, сосед дядя Толя докладывает. Этого жирного борова из квартиры напротив мне каждодневно хотелось убить. Постоянно трясло, словно паралитика, когда видела его мерзкую улыбку, ведь невольно вспоминался тот ужасный день, когда я безмолвно кричала через кляп, но всем было плевать на мою боль. А он еще осмеливается приглашать меня на чаёк. Скотина. Мерзкая гадкая скотина.

— Вы отрубили Даньке палец, — всхлипнула я.

— Не приедешь через час ко мне — и тебе отрублю, Линочка. Я тогда пожалел вас. Помнишь?! Мы всегда говорили о руке.

Тошнота снова подступила к горлу. Конечно, ведь перед глазами до сих пор красная бархатная коробочка, где лежит отрубленный палец младшего брата, а на нём, чтобы я точно узнала, серебряное колечко, подаренное мной Даньке на удачу.

— Я отпустил его, Лина, но ведь о тебе речь никогда не шла.

Завыла истерично в трубку:

— Но я вам не должна деньги, ничего не должна!

Из телефона послышался противный, вносящий панику смех. Руки затряслись, словно у меня случился приступ эпилепсии. Да что там руки, каждая прожилка в теле дрожит от возмущения наглостью этого человека и настоящего дикого страха. Ведь я понимаю, мне нечем противостоять богатым моральным уродам, которым совершенно чужды муки совести. Они могут сделать всё, что угодно.

— Знаешь, Лина, — вкрадчиво произнес Глеб Георгиевич. — У меня есть фотография, где ты сидишь на роскошной кровати Евдокимова в чем мать родила, Андрей Тимурович дрыхнет, как младенец, рядышком, а на твоем прекрасном теле нет ни одной царапины. Хочешь прослыть лжесвидетельницей, блядь?!

Хочу, каждый день хочу… Потому что этот груз непомерным камнем лежит на моем сердце.

— Мне все равно… — вырвался едва слышный возглас из губ.

— Не хочу больше слышать твой детский лепет. Через час тебе нужно приехать на улицу Садовая, 30 а, квартира 70, будешь теперь работать на меня.

— Кем работать!? Вы ненормальный?! — в голосе настоящая истерика.

— Подстилкой, Линочка, ведь у тебя это так прекрасно получается! Грех не использовать такие способности.

— Нееет… — зашипела в мобильный, словно издыхающая змея.

— Да, Лина, да. Твоя симпатичная мордашка и фотомодельное тело мне пригодятся. Но не переживай, детка, о проституции речь не идет, будешь девочкой для особых поручений, когда нужно кого-то соблазнить и убрать с дороги. А еще, знаешь, я тоже давно хочу тебя трахнуть!

— Вы точно ненормальный! Кто мне поверит в эти сказки во второй раз?! — припадочно, через плач, рассмеялась я в трубку мобильного телефона.

— Не переживай, Лина, мы сочиним новые сказки. Я великий сказочник. А вообще, не твоего ума дело. Тебе нужно будет только улыбаться во все зубы и, когда скажу, ножки расставлять. Думаю, такая умненькая девочка, как ты, справится с такой простой задачей.

— Нет, я не буду… — к отчаянью прибавилась злость. — Сейчас же пойду в полицию и всё им расскажу про ваши делишки. Пусть меня посадят! Мне все равно, слышите, абсолютно всё равно!!

Более того, я даже хочу, чтобы правда выплыла наружу. Так сложно быть лгуньей, пусть меня осудят лучше… Наказание ведь освобождает душу от мук совести.

— Ха-ха-ха! — засмеялся мобильный телефон в моей руке.

Ха-ха-ха… захохотали стены, захохотал целый мир над моими страданиями.

— Пойди, расскажи, только вряд ли тебе кто поверит, а потом не рассчитывай на мою доброту, Линочка, предательства я никому не прощаю. Тут уж не то, что пальцы, руки-ноги полетят во все стороны.

— Да пошли вы! — закричала, заорала не своим голосом я.

— Детка…

Дальше не слушала, отключила мобильный телефон, затем отбросила его на кровать, словно это ядовитая гадюка.

Что ж делать? Что?! Нельзя позволить им и дальше над собой измываться. Заметалась по квартире… Бежать, есть только один выход, навсегда скрыться от Глеба Георгиевича и его ребятишек. Бросить дом, работу, квартиру… А Данька?! Что будет с ним? Ведь он влюбился, первый раз по-настоящему. Черт, черт, черт! Кинулась на стены, зло, стуча по бетонной поверхности ногами и руками, как будто они в чем-то повинны, как будто сразившись с ними, я смогу победить Моргунова. Глупая. Данька тоже должен уехать. Да, да, да. Любовь?! Какая на хрен любовь! Он должен пожертвовать ею… Я ведь пожертвовала многим, пытаясь высвободить брата из лап этих бандитов: засадила невинного человека в тюрьму, а ведь мне тоже хотелось влюбиться, потеряла нашего с Андреем ребенка. Данька уедет вместе со мной. Другого выхода нет! Снова схватила мобильный телефон в руки. Прошла в ванну и включила на всю воду. Ребятки Моргунова должны были перестать за мной следить, но на всякий случай лучше создать шумовую преграду. Телефон жжется, травит ядом мои пальцы, еле удалась найти номер брата.

— Дань, ты где сейчас?!

— Алису провожаю, я скоро буду, не переживай, сестрёнка!

— Поцелуй её крепко, посмотри, полюбуйся, постарайся навсегда запомнить, а лучше… забудь Алису навсегда. Дань, сейчас не время для любви! И мигом дуй на вокзал, бери билет в Волгоград, я тоже туда приеду чуть позже, жди меня возле касс. А телефон выключи.

— Не понимаю, Лина!

— Данька п-прошу тебя, — заревела я в трубку — Нам нужно уехать. Срочно уехать и навсегда. Я соберу, что есть ценное в доме, и присоединюсь к тебе на вокзале в Волгограде.

— Лина, что происходит?! Как можно уехать навсегда?

— Братик, мне позвонил Глеб Георгиевич, он хочет, чтобы я работала на него. Помогала ему в темных делишках. Данька, не мне рассказывать тебе, какие они отморозки и что могут сделать в случае моего отказа.

— Сестренка, успокойся, не драматизируй. Как можно сейчас уехать? Я еще не получил диплом. Как можно бросить, друзей, квартиру и вообще всю нашу жизнь?!

Слезы еще сильнее побежали по щекам, целый водопад слез, превращающих стены квартиры в какую-то размытую кишащую жуткими тварями серую субстанцию. Заорала в трубку:

— Не драматизируй! Если я не буду работать на него, Глеб Георгиевич обещал теперь мне отрубить палец! Ты уверен, что этим ограничится, Дань?! Нужно выбрать одно из двух — либо мы уезжаем, либо идем в полицию и всё рассказываем. Но я не буду, не хочу, не могу участвовать в моргуновских аферах!

— Хорошо, хорошо, Линочка, успокойся. Только полиция не вариант, пока она нас защитит, если вообще станет это делать, в чем я лично глубоко сомневаюсь, мы будем покойниками. В общем, сестренка, считай, что я уже еду на вокзал. Ты тоже поторопись.

— Давай, Дань, будь осторожен…

Забегала по квартире, собирая документы и ценности, которые у нас были. Хотя какие ценности… мелочь одна. Из по-настоящему дорогого только трехкомнатная квартира в центре города, но ведь её не положишь с собой в сумку. Нет, свидетельство можно, даже нужно захватить, только вот как продать квартиру, не засветившись.

А потом холодный пот прошелся по телу. Лина, Лина, какая же ты глупая! Зачем бросила трубку?! Наверняка Глеб Георгиевич уже послал сюда своих прихвостней. Надо ему позвонить, усыпить бдительность. Телефон снова немилосердно жжет мои пальцы.

— Да, — ответил ненавистный голос.

— Глеб Георгиевич, п-простите… Я-я передумала.

— Никогда не смей бросать телефон, разговаривая со мной!

— П-простите. Я скоро приеду, сейчас только немного подкрашусь.

Надеюсь, мне хватит времени, чтобы добраться до вокзала, купить билет на Волгоград и уехать… Навсегда уехать из родного города. А кто будет ухаживать за могилками близких? Неважно, Лина, главное, чтобы могилок семьи Нестеровых не стало еще больше.

Так… документы, ключи, украшения, серебряные столовые приборы, подаренные бабушке на семидесятилетие, кредитные карточки. Чуть самое главное не забыла. Замутило от отвращения, когда полезла в банку с крупой на кухне. Вот, что нужно обязательно взять с собой, — деньги, которые в качестве премии за клевету в суде дал мне Моргунов. Сердце болезненно сжалось, словно туда без всякой жалости воткнули ржавый гвоздь. В пакете с деньгами лежало фото Андрея. Повинуясь какому-то импульсу, я зачем-то вырезала его из журнала, где была размещена статья о компании «Новотекс» и её генеральном директоре. Провела ноготком указательного пальца по красивой линии губ мужчины на фото, вспоминая, как сладко было ощущать их на своем теле. Привет, Андрей! Прости меня, Андрей… Решительно убрала фото обратно в пакет. Лина, не время для воспоминаний, сейчас надо драпать. Из этих денег я потратила совсем немного, только купила Даньке зимнюю одежду, да телефон. Всхлип опять вырвался из губ. До этих ценных бумажек даже дотрагиваться противно, сколько на них не отмываемой грязи. Но всё же хорошо, что я не повиновалась первому импульсу, не спустила их в унитаз, а решила на всякий случай припрятать деньги. Впрочем, перво-наперво мне хотелось бросить их в довольную рожу Глеба Георгиевича. В бегах баксы нам, пожалуй, пригодятся, на эти обагрённые кровью ценные бумажки, можно снять квартиру, дабы не ночевать, как бомжи, неизвестно где. Что еще можно взять? Окинула в последний раз взглядом родное жилище… Фото. Они стояли на полочках, напоминая нам с Данькой о том, что и в нашей жизни когда-то было всё хорошо и безоблачно. Из одной фотографии весело смотрели улыбающиеся мама с папой, на второй были дедушка с бабушкой, снятые в вишневом саду на нашей даче. Эх, видно, никогда больше не придётся закатывать в банки мой любимый вишневый компот. Хватит ныть, Лина. Все еще может быть. Вытерла мокрые щеки, застегнула куртку, закинула сумку на плечо. Прощай, квартира, прощай дом, прощай город, прощай, верная подружка Варька. Решительно, несмотря на то, что пальцы безбожно дрожали, повернула ключи в замочной скважине. В уши ворвался ужасный скрежет, словно что-то большое и металлическое грохнулось в пропасть. Это моя прошлая жизнь уходила в небытие. Быстрее, быстрее, Лина. Не до сантиментов, надо спешить.

Только я зря торопилась… за углом дома, вальяжно оперевшись об столб, меня поджидал здоровенный амбал Моргунова. Я его сразу узнала, именно он был за главного, когда меня насиловали в квартире соседа. Резко развернулась и побежала в обратную сторону. Он догнал в три шага. Тяжёлая мужская ладонь легла на плечо и сильно сжала.

— Куда торопишься, красавица?!

В бок, разрезая ткань куртки и касаясь кожи, уткнулось что-то твердое и острое — нож или какая-та заточка.

— Попробуй только пикни, сучара, и будет очень больно!

Ржавые гвозди со всех сторон воткнулись в тело. Ангел, тебе не сбежать от них. Черная метка легла на твою жизнь.

— А теперь тихонько топай к серому джипу.

— Лина, привет!

Вздрогнула. Около нас, добродушно улыбаясь, стояла моя верная подруга Варька. Может, попробовать вырваться? Может, при подружке он не посмеет меня убивать? А если посмеет и потом вслед за мной и Варьку пырнёт ножом. Не надо её во все это впутывать Лина, хватит того, что она неосознанно помогла засадить Андрея.

— З-здравствуй.

— Лин, кто это?!

— Я её парень, — хохотнул бугай. — Нам надо поговорить с Линой, один на один. Мы давно не виделись, соскучились.

Какие парни, я на мужиков смотреть не могу.

— Я к тебе вечером забегу, поболтаем.

— З-забегай…

Подружка пошла к дому. А я безмолвно кричала вслед: «Варька, не уходи! Варенька, разве подобный тип может быть моим парнем!».

— Топай к машине.

Дверь серого джипа открылась, внутри находился еще один бугай — довольно смазливый блондинистый молодчик. Его я тоже узнала, именно он удерживал мои руки, когда в меня пихал свой поганый отросток дядя Толя и был следующим, кто пристроился между моих ног. Может, заорать, и будь, что будет. Мужские сильные руки втянули меня в салон машины. Поздно орать, Лина…

— Что в сумке, посмотри?!

«Мой парень» расстегнул небольшую дорожную сумку и начал копаться в содержимом. Я положила совсем мало вещей: немного белья, носков, еще на всякий случай теплый свитер Даньке, мою любимую куклу — тряпичного ангелочка, пару семейных фотографий, ну, и ценности, конечно. Хотя какие там ценности.

— Вот же падла, свинтить хотела. Хорошо, что нас Глеб послал проследить.

Машина медленно тронулась, аккуратно выехала со двора, а потом, набирая скорость, понеслась по дороге

Блондинистый молодчик придвинулся и лизнул меня в шею.

— Я ведь с тобой не закончил, крошка, … Ты взяла и отрубилась, так ведь не честно, ебать бесчувственное тело, да еще когда из пизды кровь хлещет, небольшое удовольствие.

Наглые мужские пальцы легли на грудь, чуть болезненно сдавили мягкую ткань. Внутри все сжалось. Судорожно вдохнула, раз, другой, третий. Ангелу опять не хватает воздуха, ведь везде вокруг меня грязь, грязь… Конца и краю не видно этой грязи.

— Киря, без глупостей, только если Глеб Георгиевич распорядится.

Приехали мы довольно быстро. Но я, наверное, всё равно успела приобрести парочку седых волосинок и это в двадцать два года. Противный блондинчик вытянул меня из машины и опять лизнул в шею. Передернуло от отвращения. Может попытаться вырваться. Поздно, Лина, поздно, теперь ты на их территории. Лучше не трепыхаться, будет только хуже… Впрочем, куда уж хуже?

Через несколько минут мы оказались перед внушительной бронированной дверью. Вот оно — волчье логово Моргунова.

— Здравствуй, Линочка! — Глеб Георгиевич сама любезность.

— З-здравствуйте, — зубы отчетливо стукнули друг о друга.

Мужской псевдодобренький голос еще сильнее напугал. Светло-карие, немного с желтизной, глаза Моргунова медленно, без всякого стеснения, начали меня рассматривать. И от этого внимательного взгляда зубы застучали еще отчетливее. Да что там зубы, кажется, даже кости внутри в страхе бьются друг о друга.

— Что-то опустилась ты, Линочка, выглядишь, как пацанка, волосы не причесаны, глазки не подкрашены. Нельзя же так, красивые девочки должны следить за собой.

Мне совершенно плевать на свою красоту.

— Ты же помнишь, детка, — продолжил между тем Моргунов, — я слов на ветер не бросаю.

«Не приедешь через час ко мне, и тебе отрублю, Линочка.»

От вкрадчивого голоса подкосились коленки, и я без сил упала на довольно-таки пыльный пол… Слезы опять застилают глаза, искажая действительность и вытаскивая на свет настоящую сущность стоящих передо мной довольно привлекательных мужчин. Меня окружают монстры, ужасные монстры.

— Вижу, помнишь мои слова, — голос Моргунова негромкий и даже ласковый.

Глеб Георгиевич подошел ближе ко мне, сидящей на полу и пытающейся вдохнуть воздуха. Взгляд невольно уткнулся в мужские начищенные до блеска ботинки. Наклонился, взял мою дрожащую ручку в свои ладони… Стал нежно гладить подрагивающие тонкие пальчики. Из моего горла вырывалось сиплое дыхание, словно я древняя старуха на последнем издыхании.

— Но ты не переживай, Линочка, такую хорошенькую кисть руки жалко портить. Кроме того, уродство отталкивает мужчин… Я добрый, Линочка, палец на ноге отрубим.

От ужаса, кажется, даже волосы зашевелились. Кошмарная сказка для Ангела продолжается. Зря я думала, куда уж страшнее.

— П-пожалуйста, не н-надо, — еле шепчут, скорее, стонут в отчаянье, мои губы.

— Приступайте, мизинец на правой ноге.

— АААааа!! — завопила я.

Недолго… Тут же ладонь блондинчика запечатала рот. Воткнула со всей силы зубы в мужскую руку.

— Вот же сука!

От оплеухи зашумело в голове, а в глазах начали летать темные мушки. Нет, пауки, много-много мерзких пауков. Страшных, отвратительных, которых я всегда боялась. И только одна мысль в голове: «Господи, я хочу потерять сознание, а лучше даже сдохнуть».

Чьи-то сильные пальцы надавили на скулы, вынуждая меня разжать зубы, в рот, как и тогда в квартире соседа дяди Толи, вставили кляп, а потом сверху заклеили скотчем. Теперь ори не ори, никто не услышит. Стала вырываться, но разве маленькому тщедушному ангелу справиться с двумя большими бугаями. Бесполезные трепыхания мухи, попавшей в паутину. Под мужской гогот и ругательства меня положили на диван, стали стаскивать с правой ноги сапожок. Глеб Георгиевич стоял немного в сторонке и с непроницаемым видом наблюдал за действиями своих парней.

— Черт, колготки, придется и штаны с неё стаскивать, — довольно заржал блондин.

Кнопка джинсов отлетела, с ужасным грохотом стукнувшись о пол, брюки вместе с колготками и трусиками поползли вниз по ногам… Монстры продолжали кружиться, смеяться надо мной. Шатенистый прихвостень Моргунова, как бишь к нему обращался дядя Толя, не помню, неважно, полез в небольшую спортивную сумку, вытащил оттуда что-то, напоминающее плоскогубцы. Боже, они собираются этим перекусить мне палец. Амбал приблизился… Задышала глубоко и часто-часто, но воздуха всё равно не хватало, потому что вместо кислорода в легкие заходил лишь леденящий страх. Как тут можно надышаться. Сейчас мир в моих глазах распадался черными фрагментами полной обреченности. Металлические плоскогубцы сжались на мизинчике правой ноги. Боже…

Я опять бреду в белой дымке. Все правильно, ты дома, Ангелы должны быть среди облаков. Постепенно туман стал редеть и рассеиваться… И снова передо мной сад, в котором созрели вишни, деревянный домишко с резными белыми окошками, а на лавочке перед ним сидит красивая, очень похожая на меня, светловолосая женщина. Мама! Желая хоть немного понежиться в материнских объятьях, побежала со всех ног к ней.

— Тсс… Ангелина, Андрюшка спит.

На женской ладони, лежал малюсенький ребенок, не больше яблочка.

Слезы побежали из глаз.

Сыночек, вечный мальчик-с-пальчик, живущий только в моих воспоминаниях. Осторожно переложила Андрюшку к себе на ладонь. Какой же он крохотный, красивый, чем-то неуловимо похожий на своего большого папку.

Мама обняла, прислоняя к себе.

— У вас так хорошо здесь, спокойно, тихо, вишни и вечное лето. Я хочу остаться с вами, хочу умереть… А в реальности ржавые гвозди раздирают в клочья душу. Там очень больно и страшно.

Лицо мамы стало грустным.

— Мы миражи, Лина, бестелесные духи. Тебе нужно жить дальше, доченька. Жить за меня, себя и Андрейку, смотреть на небо, любоваться зеленью, цветами, солнцем. Нужно любить и во что бы то ни стало стать счастливой. А еще тебе надо родить Евдокимову сына или дочку.

— Мама! Он не захочет детей от такой гадины, как я. Андрей ненавидит меня. Да и вообще, какое счастье, мама?! Разве после всего, что случилось, можно быть счастливой?!

— Можно, Лина, и нужно… Пообещай мне это, девочка! Пообещай стать счастливой!

— Да когда же эта сучка очнется!

— Давайте я её трахну, босс, оживлю, так сказать, спящую царевну.

— Нет, уйдите все отсюда! Позову, когда понадобитесь.

Светловолосый женский образ стал меркнуть, растворяться в окружающей нас дымке. А крохотный ребенок в моих руках превратился в маленькое облачко и потом тоже растаял.

— Мамочка, — всхлипнула я…

— Нет, Лина, тогда уж папочка, — ворвался в уши ненавистный голос моего мучителя… — Ну, давай, приходи в себя, детка. Какая ты изнеженная, Лина, прямо барышня кисейная, чуть что и сразу в обморок бухаешься.

Мужские руки, пытаясь привести меня в чувство, ударили по щекам. Раз, другой, третий…

Открыла глаза.

Я все еще лежала на диване, полностью раздетая снизу, кляпа во рту уже не было, а рядом сидел Глеб Георгиевич и внимательно смотрел мне в лицо. Слава богу, один, без своих амбалов.

— Ну вот, так-то лучше.

Странно, боль не чувствовалась, во всяком случае физическая, к вечной же муке, засевшей постоянной саднящей занозой в моей душе, я уже понемногу стала привыкать. Плохая привычка. Но человек ко всему привыкает.

Горячая рука Моргунова легла на мой плоский живот, потом медленно двинулась дальше, накрыла лобок. Вздрогнула от неожиданности, тело сковало отвращение, каждое прикосновение, каждый взгляд этого человека вызывал во мне отторжение, а уж тем более такие интимные действия.

— Лина, ты очень красивая девочка, а я люблю, когда мне принадлежат красивые вещи. Поэтому советую вести себя хорошо, и ты увидишь, я умею быть щедрым, даже ласковым.

Только ласки от него не хватало. Омерзительно! Тошнотворно!! Сейчас меня вывернет прямиком на дорогие, начищенные до блеска, мужские ботинки.

— Я пожалел тебя, Лина, и в этот раз. Но не испытывай больше моего терпения. А сейчас раздвинь ноги.

Сглотнула слюну, наполнившую рот.

— П-пожалуйста, не надо, — раздался жалобный писк из моего рта.

Тут же получила затрещину.

— Неправильный ответ, Лина! Ты, кажется, не понимаешь серьезность своего положения. Хочешь, чтобы я позвал мальчиков?! Они отщипнут тебе пальчик, потом затолкают обрубок в твой милый сексуальный ротик, а сверху заклеят скотчем. Хочешь этого, сучка?! Затем ребятки будут рады порезвиться с такой красивенькой девочкой, Кирилл вон прямо слюни пускает, глядя на тебя. У них хорошая фантазия и полно всяких извращенных желаний. Или, может, это на вид мы такие скромницы, а на самом деле мечтаем, чтобы нас отодрали во все дыры группой?

Ровный тон Моргунова, говорящего все эти жуткие слова, даже кости промораживал страхом. И помочь мне совершенно некому. Полиция?.. Не будь наивной, Лина. Брат прав, пока они начнут шевелиться, мы будем уже трупами. Кроме того, у такого человека, как Глеб Георгиевич, наверняка полно завязок в полиции. Служители закона могут продырявить нас, как зайцев, а потом написать, что они действовали в рамках допустимой самообороны. Данька, после почти четырех месяцев подвала, сам запуган, практически каждодневно просыпается в холодном поту от постоянно мучавших кошмаров. Значит, надо притвориться послушной, затаиться на время, показав, что я смирилась и сломалась. Когда-нибудь закончится власть этих отморозков, однажды Моргунов проколется или, обнаглев от своей безнаказанности, допустит ошибку. Уверена, мне еще выпадет шанс получить свободу.

— Глеб Георгиевич, пообещайте, что вы не будете втягивать в свои дела моего брата. Пообещайте, что не тронете его. П-пожалуйста!! И я буду на вас работать…

— А ты наглая девка! — вызывающая тошноту рука, всё еще лежащая на моём лобке, шевельнулась, больно сдавив нежную кожу — Смеешь ставить мне условия.

В голосе Моргунова не чувствовалось злости, и это немножко обнадёживало.

— Хорошо, Лина, обещаю, если ты будешь делать всё, что я скажу, то ему ничего не грозит. Но еще один фортель, как сегодня, и с Данилом может случиться любая неприятность.

Глеб Георгиевич нащупал мое слабое место и теперь плотно посадил на крючок.

— Можно Данька уедет из города?

— Можно, Лина, отчего нельзя, но только помни, я знаю всё… Одно твое неверное движение и кирдык твоему братику, да и тебе тоже. Двух бедненьких сироток даже искать толком никто не будет.

Страшная сказка для ангела не заканчивается, наоборот, лишь набирает обороты. И у меня нет другого выхода — нужно пойти на сделку с главным чертом этого омерзительного представления. Пусть хотя бы у Даньки сложится всё хорошо. Надеюсь, он сможет быть счастливым — за меня, себя и Андрейку.

— Ладно, что-то мы разболтались, ноги раздвигай.

Послушно, несмотря на тряску отвращения в теле, развела в сторону ноги.

Моргунов встал и, пристально глядя на низ моего живота, начал неторопливо раздеваться.

— Глеб Георгиевич, и еще прошу вас…

— Лина, ты начинаешь доставать разговорами! — в голосе теперь скользило раздражение.

Всё-таки решилась досказать:

— Пожалуйста, прошу, пусть ваши парни не прикасаются ко мне.

— Это естественно, Лина! То, что принадлежит боссу, не могут иметь его холопы. И вообще, теперь ты будешь трахаться только с теми, на кого я укажу. Никакой самостоятельности, никаких воздыхателей без моего ведома.

Мужская горячая рука коснулась чуть подрагивающих ног.

Да уж, мама, станешь тут счастливой…Черная метка легла на мою жизнь. Я попала в настоящую западню, смертельную ловушку, всю утыканную ржавыми гвоздями, из которой невозможно выбраться.