Безрезультатно колесил по городу около двух часов. Стройной, грациозной фигурки Ангела нигде не было видно. Все-таки улетела. Опустошенный, усталый, вернулся в раскуроченный дом. Здесь всё ещё пахло эдемскими цветами, здесь всё пропитано воспоминаниями нашей страсти и нежности. Лишь голубоглазки нет. От моего Ангела остались только ноутбук с книгами Анны Степановой, кейс с деньгами, моими многочисленными фотографиями, драгоценностями да потрепанная детская игрушка — ангелочек, с тканевыми крыльями. Господи, что ж я наделал!! Руки судорожно сжали маленького ангела, их словно судорогой свело. С моего носа на соломенного цвета веревочные волосы куклы упала соленая капля, а следом, догоняя, другая. Мужики не плачут. Фигня это все… Да какой я мужик после всего этого?! Так, жалкие обломки человечишки. Пальцы продолжали судорожно мять тряпичное тело ангела. Наверняка это её любимая игрушка, последняя память из счастливого детства.

Стоп, что за хрень? Пальцы в мягком теле тряпичного Ангела нащупали какой-то твердый предмет. Интересно, что это может быть?! Надо же, потайной карманчик, как по-детски, все маленькие девочки, а впрочем, и мальчики, любят такие небольшие секретные места. Залез в карманчик… Флешка. Невольно напрягся. А вот это уже интересно…

Бегом кинулся к ноутбуку, нетерпеливо откинул тонкую беленькую крышку. Черт! Да чего ж ты так долго грузишься, пластмассовая хренотень с мозгами? На флешке был всего лишь один вордовский файл под коротеньким безликим названием «Про…».

Про что, Ангел?! Какие секреты ты могла доверить потрепанной детской игрушке?

Руки невольно дрогнули, когда я прочел первые строчки.

Мой ад начался десятого июня 2011 года. Хотя ничего до этого не предвещало такой стремительной и ужасной перемены в жизни. Наоборот, в этот день, помнится, я была подозрительно довольной и даже радостной. Ведь погода стояла чудесная, солнце светило ярко, и мне впервые за два года по-настоящему захотелось влюбиться. Давно пора сбросить этот необъявленный траур, забыть наконец-то изменщика-Мишку. Кроме того, в деканате пообещали к следующему учебному году выделить мне дополнительные учебные часы, что, безусловно, означало прибавку к зарплате.

Впрочем, последний разговор с братом, наверное, должен был меня насторожить.

— Линка, я гений! — радостно верещал в трубку Данька. — Причем не лошок, как Перельман какой-нибудь. Сестренка, у нас с тобой совсем скоро будет куча денег!

— Тебя что, выдвинули на соискание Нобелевской премии? Откуда деньги, Дань? — вмиг напряглась я, поскольку всегда славилась своим занудством.

— Тут все очень просто, сестренка! Главное — мозги и математическое мышление.

— Дань, надеюсь, ты не играешь в казино? Не смей, слышишь.

— Не боись, Линка-Перелинка, — прервал меня брат, — в казино я работаю, играть мне некогда. Просто я кое-что придумал, это поможет нам встать на ноги, да и не только. Кроме того, ты же знаешь, я вполне здравомыслящий человек и за копейку удушусь. Просто твой брат — гений! Верь мне, Лина.

— Что придумал, Дань?!

— Подожди, пока рано рассказывать, боюсь сглазить удачу, приеду, потом тебя порадую.

— Данька, будь, пожалуйста, осторожен! Не надо никаких глупостей.

— Конечно, систер, ты ж меня знаешь. Я очень благоразумный малый.

Мне бы тогда хватать чемоданы да ехать в Краснодар, поскольку я действительно знала Даниила и как тому свойственно увлекаться. Но также я глубоко верила в гениальность своего младшего брата, поэтому решила дать ему возможность проявить себя, не давить на него своими занудством и осмотрительностью. Не пуганая тогда была, наивная, живущая бабушкиными идеалами, профессорская внучка.

* * *

Вот же глупая, кажется, уходя на работу, дверь забыла закрыть. Забыла?! Нет, я никогда ничего не забываю. Мою собранность всегда ставили в пример. Неужели обворовали?! Взволнованная, вбежала в квартиру, на ходу отметив, что в коридоре всё в порядке, а потом прошла в гостиную и потрясённо застыла, хлопая глазами. На любимом бабушкином кресле-качалке сидел мужчина.

— Вы кто? — задала я идиотский вопрос, потянувшись в карман джинсов за телефоном.

Сзади из кухни, отрезая мне проход к входной двери, появился здоровенный плечистый, похожий на широченный шкаф, парень. Дурочка, надо было полицию из коридора вызывать. Только не воры это, Лина, у нас ведь нечего красть, абсолютно, только старенький телевизор, да дряхлый, практически не работающий, компьютер. Кто на это может польститься? Точно не мужчина, сидящий в кресле, у него костюм, пожалуй, стоит больше, чем все ценности, которые можно найти в нашем доме. Все более-менее дорогое, я уже давно продала, пытаясь выжить.

— Не дергайся, девочка, я просто пришел поговорить.

Голос у незваного гостя пожалуй красивый.

— Я сейчас позвоню в полицию!

Мужчина рассмеялся и поднялся с кресла. Он был среднего роста, представительный и плотный, лицо интересное и несколько самодовольное, взгляд умный. На воришку незваный гость совершенно не походил, во всяком случае, в моих представлениях они выглядели совсем по-другому.

— Я ведь тоже могу вызвать полицию, Лина.

Он знает моё имя. Черт. Откуда он знает мое имя? Легкий холодок прошелся по телу.

— Не понимаю?!

— Собственно, я за этим пришел, чтобы тебе кое-что объяснить. Твой брат…

В груди что-то ухнуло вниз.

— Что с Данькой? — закричала я.

Мужчина не ответил, сделал один шаг, второй, третий, постепенно приближаясь ко мне. А я попятилась назад, спиной наткнувшись на здоровенного, похожего на шкаф, молодчика. Тот противно засмеялся и приобнял меня за талию. Невольно передернуло.

— Успокойся, Ангелина, с ним все хорошо. Пока… — сделал многозначительную паузу незваный гость, а у меня от этой словесной остановки отчего-то затряслись коленки. — Видишь ли, девочка, твой брат — очень наглый парень, решил обворовать казино, в котором работал. Моё казино! Они с дружком действовали в паре, с помощью системы специальных знаков, позволяющих делиться друг с другом информацией.

«Тут все очень просто сестренка. Главное — мозги и математическое мышление».

Прикрыла вмиг похолодевшими пальчиками рот, пытаясь сдержать рвущийся из горла потрясенный вскрик.

— Идеальная схема, не так ли, Ангелина? Мои ребятки немножко прошляпили этот момент, за что, конечно, получили по шапке, точнее, шапок им теперь не придётся больше носить. Так вот, пока то да сё… в общем, твой братик с напарником облапошили моё заведение на десять миллионов рубликов.

— К-как понять, шапок им теперь не придётся носить? — ошарашенно произнесла я, выхватив из его речи самую непонятную и устрашающую фразу. Хотя слова про десять миллионов тоже прозвучали ужасающе.

Мужчина оскалил зубы в ухмылке.

— Практически прямо. Кстати, я забыл представиться — Глеб Георгиевич Моргунов. Если честно, я только год назад решил перебраться в ваш город. До этого иногда приезжал навестить своего сводного брата, который, представь себе, жил практически на соседней улице. Только он был слабаком, обанкротился и выстрелил себя в висок, — пальцем незваный гость изобразил пистолет, — придурок, не так ли?!

— Я-я не понимаю, зачем вы мне всё это рассказываете?!

Глеб Георгиевич неопределенно махнул рукой в воздухе.

— Просто лирическое отступление.

— Так вот, эти сосунки — твой братик и его дружок, облапошили меня на десять миллионов рублей. Ты понимаешь, Лина, что в моем возрасте, неприятно чувствовать себя олухом.

— Н-но ведь деньги м-можно вернуть. Уверена, ребята не успели еще много потратить.

— Можно, детка, но сложно. Видишь ли, твой брат оказался еще большим олухом, чем я, он допустил огромную оплошность в выборе компаньона для своих афер. Его подельник сбежал, прихватив с собой всю сумму украденных денег.

Еще один морозящий «ух» скатился глыбой льда к низу живота. Ноги подогнулись, сделала несколько шагов и в изнеможении присела на софу.

Гадство, гадство, гадство! Как же ты мог, Данька?!

— По моим данным, дружка твоего брата вместе с деньгами уже нет на территории России. А значит, Даниилу придется отдуваться за двоих.

Десять миллионов рублей, десять миллионов, чтобы мне заработать такую кучу денег, нужно, наверное, лет двенадцать трудиться. Огромная, даже нереальная, сумма. Моя зарплата со всеми надбавками и премиями всего-то составляет пятнадцать тысяч рублей в месяц. Зарылась ледяными пальчиками себе в волосы, в отчаянье сдавливая ими голову. Даже если продать нашу квартиру мне не выручить такой значительной суммы. Какого хрена ты наделал, братик?! О, черт!!!

Наконец, нашла в себе силы посмотреть на стоящего передо мной Глеба Георгиевича. Какой противный и пошлый взгляд. Незваный гость внимательно, без всякого стеснения изучал особенности моей фигуры. Я была одета вполне прилично, даже немного чопорно, ведь возвращалась из института, но все равно отчего-то стало неловко, захотелось чем-то прикрыться, отгородиться, от этого похабного раздевающего взгляда. Потом внимание Моргунова переключилось на мое алеющее смущением и досадой лицо.

— Ты очень красивая девочка, Лина.

Ой, Ангел, как бы тебе не пришлось отрабатывать эти гребаные десять миллионов, расставляя ножки перед владельцем похабного взгляда. Господи… Данька, что же ты наделал?! Во что нас втянул? Зачем же я отпустила брата на эти чертовы заработки. Прожили бы как-нибудь. Ну, подумаешь, уже три года одну и ту же куртку ношу, и четвертый спокойно могла относить, ничего бы со мной страшного не случилось.

— Я не понимаю, что вы хотите? У меня ведь нет таких огромных денег.

Лицо стоящего передо мной мужчины приобрело задумчивое выражение… А глаза вся так же внимательно попеременно рассматривали мое тело и бледную физиономию, на которой, подозреваю, уже начал расцветать румянец неловкости. Гад! Какого черта он так пялится.

— У меня есть одна идея того, как можно тебя использовать. Джентльмены ведь предпочитают блондинок.

Да, точно, придётся расставлять перед этим мужиком ножки. Не самый худший вариант, Лина, во всяком случае, выглядел Моргунов вполне прилично. Был бы чуточку моложе. Только глаза такие холодные и циничные. Бр… Конечно, я совсем о другом мечтала. Но где мечты? И где мне брать десять миллионов?

— Ну-ка, расстегни блузочку.

Козел, козлина! Возмущение, даже негодование прошлось по телу. Вскочила с софы. Линка-Перелинка, не будь дурой! Нельзя позволять им запугивать себя!

— Да как вы смеете?! — воскликнула я хорошо воспитанной девственницей начала девятнадцатого века.

Мужчина и парень, стоящий тенью в дверях гостиной, противно рассмеялись.

— Забавная девчушка, — наконец сказал Глеб Георгиевич.

— Димка говорил, что Данил верещал как резаный, чтобы не трогали сестру, типа она еще девственница.

Данька, Данька, милый Данька, раньше надо было думать, только, видимо, жажда легких денег ослепила.

Лицо Глеба Георгиевича снова стало задумчивым.

— Послушайте, дайте мне поговорить с братом. Откуда мне знать, что все это правда?! Кроме того, доказать подобные махинации в суде на самом деле очень сложно.

Мужчины опять противно загоготали.

— Девочка, ты в каком веке живешь?! Я не собираюсь никому ничего доказывать, хотя у нас достаточно собрано видеоматериала, чтобы привлечь твоего брата за мошенничество. Но мне не нужна эта волокита.

— Откуда я могу знать, что вы говорите правду? — продолжала упорствовать я.

Глеб Георгиевич молча набрал звонок на своем телефоне.

— Серый, тут одна девочка рвется поговорить со своим любимым братиком.

Через несколько минут трубка дорогущего айфона оказалась в моих подрагивающих холоднющих пальчиках.

— Лина, — послышался отчего-то хриплый голос брата.

— Дань, это правда, то, что сейчас мне сказали эти люди?

В трубке воцарилось молчание. Нет, черт возьми, Лина, не молчание вовсе, сдерживаемые рыдания не давали брату говорить. Мой Данька плачет! Мёрзлый комок из дурных предчувствий и страха, за секунду сформировавшись, опять сполз куда-то вниз, а горячие соленые слезы побежали по щекам.

— Прости меня, сестрёнка. Я хотел как лучше, думал вытащить тебя из этого заколдованного круга безденежья.

— Данька! — заорала в трубку я. — Во что ты вляпался?! Где нам брать такие деньги?!

— П-прости… Лина. Я-я просто не мог остановиться, а этот козел, Степка, он меня кинул.

Теперь брат не сдерживался, не мог, как маленький мальчишка рыдал в голос. Но десять миллионов — это не расцарапанная коленка, их не вернешь поцелуем и словами «до свадьбы всё заживет».

— Данька, Данька, — причитала я в трубку. — Разве можно так! Нас же бабушка учила, всегда жить честно?!

— Сестр`нка, он-нии меня, наверное, убьют… — продолжал рыдать мой любимый брат в трубку. Мальчик, которому я была немного мамой, хоть разница в возрасте у нас всего-то два года.

Моргунов забрал из моих дрожащих пальчиков трубку телефона.

— Н-нет, — всхлипнула я, умоляюще протягивая руки к дорогому айфону. — Что вы хот-тите? — теперь мой голос звучал глухо.

Все напускная бравада испарилась, после того, как я услышала плач моего любимого брата.

Мужчина ухмыльнулся, парень сзади крякнул.

— Я подумаю, Лина, как тебя можно использовать. Мне нужно всё хорошенько обмозговать. Кажется, девочка у тебя получится мне помочь в одном важном деле.

Снова в изнеможении присела на софу. В желто-коричневых самодовольных глазах мужчины больше не было похоти. Хоть не придется раздвигать ножки, во всяком случае, сегодня.

— Я свяжусь с тобой попозже. Твой брат пока останется в Краснодаре у моих верных людей, впредь будет знать, как не слушать старшую сестричку.

Мордоворот за моей спиной весело загоготал, будто анекдот какой-то услышал. Моргунов неторопливо направился к выходу, высоченный плечистый парень устрашающей тенью последовал за ним. На пороге гостиной Глеб Георгиевич оглянулся.

— Да, Лина, насчет девственности это правда?

Ногти впились в кожу, к щекам стремительно прилила краснота. Черт! Как жаль, что некоторые процессы в организме невозможно контролировать.

— Можешь не отвечать, — хохотнул Моргунов, а высоченный амбал рядом с ним оскалился в отвратительной пошлой улыбочке. — Все видно по твоему алеющему маками лицу.

Поднялась с софы. Надо же выпроводить незваных гостей, к тому же десять миллионов, которые задолжал Данька, вынуждали быть вежливой. Около входной двери Глеб Георгиевич снова развернулся, одно мимолетное движение бровью в сторону парня, и широченный мужской кулак с размаху врезался в мой мягонький, расслабленный, не ожидающий нападения живот. Скрутилась, захрипела, коленки подогнулись, и я, судорожно глотая воздух, бухнулась на пол.

— Да, сука, без глупостей. Иначе тебе тоже не придется больше носить шапки. Я все обдумаю и навещу тебя позже.

Входная дверь закрылась. А я, скрючившись эмбрионом, еще долго валялась на полу, пытаясь восстановить дыхание, стараясь справиться с этой гребаной болью, причем не только физической. Данька, мой мальчик, братик мой любимый… Как ты мог так поступить?!

Мне б бежать тогда в полицию, возможно, это помогло бы избавиться от последующего кошмара в моей жизни. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, будь я не такой трусихой. Или, возможно, складывать пришлось только наши с Данькой тела в гроб. Но я побоялась, никому ничего не рассказала, даже верной подружке Варьке.

* * *

Глеб Георгиевич объявился через три насыщенных паническим ожиданием дня. В этот раз без киношного выпендрежа с открыванием чужой двери. Как обычный человек, нажал на кнопку звонка. Помнится, я даже обрадовалась ему тогда, потому что сидеть в непонимании и волнении было мучительно. Каждая минута казалась часом. И как назло, выходные. А в телефоне брата постоянно звучала стандартная, выносящая тревогой мозг фраза: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». От беспокойства хотелось выть и ругаться отборным матом, наплевав на то, что я профессорская внучка с красным дипломом филолога.

— Здравствуй, Линочка, — словно добрый дядюшка, поздоровался со мной Моргунов.

— Дайте мне поговорить с братом, — сказала я вместо приветствия.

— Поболтаете как-нибудь потом.

— Нет, хочу услышать его голос, — продолжила упорствовать я, несмотря на появившуюся недовольную мину на холеном мужском лице.

— Поговоришь, Лина, поговоришь, когда сделаешь кое-что для меня.

— Что?

— Вот, посмотри, — Моргунов протянул мне какие-то фотографии.

Несмело взяла их чуть подрагивающими пальчиками. Нервы совсем расшатались. На фото был изображен симпатичный темноволосый мужчина. Лицо сосредоточенное, неулыбчивое, благородный тонкий нос, темные проницательные глаза, красиво вырезанные губы.

— Кто это?

— Евдокимов Андрей Тимурович. Собственно, он и есть твое задание.

— Не понимаю, что мне нужно с ним сделать? Съесть?!

Глеб Георгиевич захохотал.

— Практически угадала, Линочка. Все очень просто, ты должна его соблазнить и переспать с ним.

— Зачем?!

— Хочу пошутить немного. Сделать парочку фото, где Евдокимов будет голый при компрометирующих обстоятельствах, не допускающих двоякого толкования.

— Зачем? — опять, как болванчик, повторила я.

— Не твоего ума дело, зачем и почему. Допустим, я хочу показать фото одной даме и её отцу, чтобы они не питали матримониальных иллюзий на его счет.

— Потому что иллюзии к этой даме питаете вы, — попробовала высказать я предположение, — Думаю, это чрезвычайно глупо.

— Думать будешь в своем институте, — отрезал Глеб Георгиевич. — А для того чтобы вызволить своего брата, нужно всего лишь с точностью исполнять мои приказания.

— И если я соблазню мужчину на фото, вы простите Даниилу десять миллионов?!

Как-то даже не верилось в такую щедрость.

— Нет, только пять миллионов, а остальное еще за одну услугу.

— Глеб Георгиевич, но я совершенно не умею соблазнять мужчин. Я ведь девственница.

Щеки опять предательски покраснели. Неловко и даже стыдно в наш распущенный век быть невинной в двадцать два года. И еще более неудобно говорить об этом кому-то кроме Варьки. Моргунов пошло оскалился, рассматривая мою грудь под обтягивающей маечкой. Скотина!

— Придется научиться, Линочка. Уверен, ты справишься, соблазнение в крови каждой женщины, это природный рефлекс, о котором ты немного подзабыла, возясь с Пушкиным да Гоголем, а не с реальными мальчиками.

— Можно мне поговорить с Данькой?

— С ним всё в порядке, сидит в подвале моего заведения и ждет, когда сестрица Алёнушка, точнее, Ангелинушка, высвободит его из неволи. Так что старайся, девочка. Хочешь, на мне потренируйся в соблазнении мужчин. Или могу Пашку позвать, он в машине остался. Хотя нет, у парня кровь горячая, он, пожалуй, не удержится и хорошенько выебет девственницу.

— Н-не хочу, — поспешила откреститься я от таких двусмысленных уроков.

Вид самодовольного, но в целом привлекательного Глеба Георгиевича, казался мне омерзительным.

— Тогда учись быть женщиной на Евдокимове. Вот, возьми телефон, там забит единственный номер, мой. Все разговоры теперь будем вести только по этому аппарату. Дальнейшие инструкции получишь позже. Я придумаю, как вас свести вместе.

* * *

Мужские пальцы опять творили волшебство, нажимая на какие-то неведомые кнопки в моем организме, которые изменили мое дыхание, сделав его тяжелым и прерывистым. Я стонала, хрипела, подвывала, выгибалась дугой. Оказывается, я не фригидная, наоборот, очень даже чувственная, отзывающаяся на каждое движение мужских рук и губ, оказывается, секс может быть таким приятным… нет, не то слово, восхитительным, завораживающим, горячим…

— Девочка, ты вся течешь, — блаженно шептал Евдокимов мне в ухо. — Попробуй, какая ты вкусная.

Влажно-липкие пальцы легли на мои губы, и я послушно впустила их внутрь, слизывая солоноватую смазку из своего лона. Вот он какой — вкус страсти. Черные глаза, опаляя желанием, завороженно наблюдали за сосательными движениями моих губ. Затем его рука снова скользнула по животику, вернувшись туда, где пульсировала в голодном ожидании мужских прикосновений моя промежность. От электрического тока пронзившего клитор дернулась всем телом, блаженно завыла в целующие меня губы. Еще чуть-чуть, еще совсем немного движений пальцев, и жаркий ток распространится по всему телу. Хочу. Прошу. Шепчу:

— Еще… пожа-та, — мужской рот все так же настойчиво атаковал мои губы, поэтому слышалась только несуразица.

— Сейчас, Ангел, продолжим, но по-другому. Если бы ты знала, как я тебя хочу трахнуть, употребить по-всякому.

Евдокимов переместился, навис сверху над моим телом, мужские руки требовательно раздвинули подрагивающие, покрытые мелкой испариной ноги. А потом наступила боль… Я знала, что должно быть больно, умная ведь, взрослая, читала соответствующие книжки, но всё же, опьяненная удовольствием, гуляющим по телу, забыла к ней подготовиться. Вскрикнула, из глаз невольно брызнули слезы, тело напряглось, застыло. Черт, расслабься, не зажимайся, Лина, не выдавай себя. Андрей продвинулся чуть глубже. Слезы, словно лупа, увеличивали мужское красивое лицо.

— Девочка моя, — ласково прошептал Евдокимов, и начал собирать слезки, катящиеся по моим щекам своими губами.

А я вдруг явственно поняла — хочу, хочу, ужасно хочу быть его девочкой, его Ангелом. Я ведь верная… однолюбка почти. Появившаяся во мне нежность растворила болезненные ощущения в теле. Теперь движения Евдокимова доставляли какую-то сладкую, даже желанную боль. А он продолжал целовать мои глаза, горящие смущением щеки, трепещущую шею, раскрытые в стоне губы. Андрей задвигался более интенсивно, боль вернулась, я инстинктивно попыталась оттолкнуть, а затем, наоборот, вцепилась сильнее в мужские плечи, всосавшись голодной пиявкой в рот. Боль снова стала казаться желанной, даже необходимой. А может, это и не боль вовсе… Евдокимов вдруг перекатился с моего тела, перевернул меня спиной и попой к себе. Протестующе замычала, ощущение от его ударов в моей девственной щелочке были такими необычными, немного болезненными, но мне хотелось продолжения, хотелось понять, расчувствовать, распробовать, что же это такое — трахаться, ой, заниматься сексом. Слава богу, он и не думал останавливаться. Горячий член вновь раздвинул влажные скользкие складки между моих ножек и одним ударом вошел внутрь. Завыла, и на этот раз точно не от боли. Надеюсь, Евдокимов не увидит кровь. Андрей Тимурович, какой, к черту, Тимурович, Андрей не смотрел вниз, он нетерпеливо убирал мои волосы, покрывая освобождённые участки кожи голодными жалящими поцелуями. А мужская рука погладила животик, потом мой бритый по такому случаю лобок, и двинулась дальше, легла на клитор.

— Ахм! — вырвался вскрик из моего горла.

— Ангел, ты такая сладкая, такая красивая, мокренькая, а пизда у тебя словно шёлковая.

От этого шепота прямо в мое ушко, круговых движений пальцев на клиторе, хаотичных касаний другой руки, мявшей мои грудки, и таранящих ударов члена в пылающей промежности, меня продолжало пронизывать током. По коже шли мурашки, я извивалась, задыхалась, в попытке вдохнуть кислорода закидывала назад голову. И, черт возьми, мне нравилось заниматься сексом, трахаться, это было что-то необычное, неизведанное, запретное, греховно-сладкое.

— Девочка, давай, моя хорошая, я хочу слышать, как ты кончаешь. Кончи для меня, мой Ангел!

Слова подхлестывали, раздували жар внутри живота. Неужели я ещё сегодня испытаю оргазм? Вот вам и фригидная ледышка. Удар, мой всхлип, ласковый шепот на ушко. Боже! Яркая вспышка удовольствия скрутила внутренности. Завыла, шумно выдыхая застоявшийся воздух в легких, и услышала ответный вой Андрея. Мужские руки жестко вцепились в мои бедра, а внутри лона к моей оргазмирующей пульсации присоединились подергивания его члена, выплескивающего семя внутрь испытавшего кайф лона.

— Спасибо, мой Ангел! — послышался эротичный, насыщенный удовлетворением и нежностью мужской голос.

Рука Евдокимова стала ласково поглаживать мое покрытое любовной испариной плечико. А через несколько мгновений неподвижно застыла. Видимо, чудесный порошок Глеба Георгиевича подействовал. Из моих глаз снова брызнули слезы… Переложила отяжелевшую руку своего первого любовника со своего тела и осторожно выбралась из удушливых, но теплых, даже желанных, объятий.

* * *

— Алло, Глеб Георгиевич!

— Да, Лина, ну как, получилось?

— П-получилось, — чуть слышно прошептали мои онемевшие, не желающие сознаваться в подлости губы.

Как же тяжело предавать своего первого мужчину. Андрей не из тех людей, которые смогут простить такую подставу с моей стороны. А мне так хочется продолжения, хочется еще не один раз почувствовать на своем теле жадные, сводящие с ума поцелуи, мужские требовательные прикосновения, познать с ним все тайны физической любви между мужчиной и женщиной. Хочется понять, что Евдокимов за человек, вдруг Андрей совсем не такой нахал и циник, каким показался мне на первый взгляд, вдруг он способен по-настоящему любить.

— Чего молчишь, сучка?!

Блин, Глеб Георгиевич говорил мне что-то, а я, занятая своими невеселыми мыслями, совершенно не слышала слов.

— Простите, уронила сережку.

— Отлично, пусть там лежит, где уронила. Вы с ним трахнулись!?

Щеки моментально вспыхнули румянцем. Не привыкла я к таким прямолинейным интимным вопросам.

— Д-да, — как безобразно задрожал мой голос.

— Отлично! Ты молодец, Ангелочек. А теперь иди к двери, да тихонько её открой. И не смей одеваться, Лина.

Стараясь не смотреть на спящего мужчину, почему-то крадучись на цыпочках прошла в коридор и открыла дверь. Глеб Георгиевич жил на три этажа выше. Значит, должен совсем скоро прийти. Боже, как жаль, что все сложилось так, а не иначе. Ничего, Линочка, ты еще встретишь мужчину, которого полюбишь, который полюбит тебя. Просто сейчас не время для чувств. Да и Евдокимов точно не твой человек. Он успешный, умный, богатый, пресыщенный женщинами, наверняка беспринципный, всё и вся измеряющий деньгами. И ты… несмотря на свое занудство и практичность, в глубине души мечтающая о красивой книжной любви и вечной преданности. Вы просто небо и земля. Нет, даже намного дальше, две звезды, находящиеся совершенно в разных галактиках. Не грусти, Лина, сейчас не время… видно, не судьба.

А потом открылась дверь, и в квартиру Евдокимова неспешно вошел Глеб Георгиевич, да не один, все с тем же мордоворотом Павликом. А он тут зачем?

— Здравствуй, Линочка! — мерзко улыбнулся Глеб Георгиевич.

На лице сопровождающего Моргунова молодчика вообще играла дебильная ухмылка озабоченного придурка. Все внутри затряслось от омерзения.

— А почему ты халатик надела? Не люблю, когда меня не слушаются, — неодобрительно покачал головой Глеб Георгиевич. — Давай, Линочка, прыгай на кровать, скидывай с себя барахло, сделаем парочку порнографичных фото.

Дрожащие пальчики развязали белый поясок махрового халата.

— Пожалуйста, не надо фотографировать лицо, — голос мой дрогнул, жалобно задребезжал, словно у маленького ягненочка.

— Конечно, цыпочка, твой ангелоподобный лик никто не будет видеть, не переживай.

Дальше были вспышки фотоаппарата и похабные приказы:

— Положи руку Евдoкимова себе на сиськи. Так, теперь сделай вид, что вы с ним целуетесь. Раздвинь посильнее ноги, девочка, чтобы пизду бритую видно было. Отлично.

Выполняю, а соленые, нет, горькие, слезки катятся из глаз.

Скорей бы все закончилось, скорей бы все закончилось, повторяю про себя, как мантру. А потом — убежать, скрыться, забиться в свою конуру и попробовать отмыться от этих пошлых взглядов и приказов. Постараться всё забыть, как страшный сон.

— А теперь, девочка, подойди сюда, я тебе объясню, как вести себя дальше.

Потянулась за халатом.

— Нет, халатик я пока не разрешал надевать.

Гад! Скотина! Как же хочется его послать! Да вот только десять миллионов рублей крепко затыкают рот, не позволяя бунтующим мыслям вырваться наружу. Старательно пряча глаза, наверняка с яркими пятнами румянца по всему лицу от смущения и злости, несмело подошла к Глебу Георгиевичу.

— Ахм! — вскрикнула от боли.

В волосы вцепились сильные мужские пальцы. Странно. Почему Глеб Георгиевич в перчатках? И не только он, на руках мордоворота-фотографа Павлика тоже красовались простенькие рабочие перчатки. Что-то тут не так, по хребту прошелся холодок, руки мгновенно заледенели, а румянец на щеках начал сменяться бледностью. Моргунов больно потянул за пряди моих волос, вынуждая взглянуть в свои мерзкие желтовато-коричневые глаза.

— А теперь слушай, Лина, что тебе нужно делать дальше. Сейчас ты в одной рубашке Евдокимова, вся дрожащая и ревущая, спустишься вниз, пойдешь к охраннику, попросишь вызвать полицию и скажешь, что Андрей Тимурович тебя избил и изнасиловал.

— Неет! — потрясенно воскликнула я.

— Даа, — прошептал в ответ Глеб Георгиевич, — и постарайся быть более чем убедительной в своей игре, иначе твой милый братик никогда не выйдет из подвала моего казино.

— Я не буду этого делать! Нет, это слишком жестоко!

Одно мимолетное движение бровью в сторону мордоворота Павлика и мужской кулак с силой обрушился на мою щеку.

— Ой, кажется, Евдокимов тебя ударил! — зохохотал Моргнуов.

Затем пальцы Глеба Георгиевича обхватили мою шею, сдавили.

— Еще несколько неправильных ответов, Лина, и Андрей Тимурович тебя не только изнасилует, но и задушит.

Желто-коричневые глаза смотрели с полным равнодушием в мое лицо. Черт! А ведь он способен убить… И даже угрызений совести по этому поводу не почувствует, поскольку у таких людей нет ни жалости, ни совести.

Всхлипнула… Руки немного отпустили горло, позволив вздохнуть свободно.

— Ну как, Лина, ты хорошо подумала?

— Пожалуйста, — захрипела чуть слышно я, — не заставляйте меня это делать.

— Хорошо, Линочка, передавай привет ангелам, — пальцы сомкнулись на горле, инстинктивно потянулась к ним своими руками, пытаясь разжать. — Даниил тоже скоро присоединится к тебе. Правда, его не задушат, а постепенно порежут на кусочки.

Боже, мы попали в лапы настоящих бандитов.

— П-пожалуйста, — все также хрипяще прошу я, даже не голосом, — скорее губами.

Моргунов улыбнулся. Звериный оскал настоящего садиста.

— По глазам вижу, Линочка, ты готова изменить свое решение. Павлик, тащи эту дуру на кровать, Евдокимов ведь должен её избить.

Дальше был туман, состоящий из страха и тихих голосов безобразных монстров.

— Черт! Глеб, он ведь в отрубе, руки расслабленные, как можно такими избить.

— Сжимай их своими пальцами в кулак и бей.

Теперь меня спиной к себе удерживал Глеб Георгиевич, а Павлик возился с Евдокимовым. Боль обожгла правый глаз. Невольно вскрикнула. И снова боль.

— А ну-ка Линочка, расцарапай ему спину. Ты же приличная девушка, должна сопротивляться.

Но мои руки не поднимались, были расслабленные, будто я тоже находилась в отключке. Тогда, зажав мои пальцы в сильных ладонях, спину Евдокимова царапал мордоворот Павлик.

— Мало ты её побил, а ну, еще приложись хорошенько.

Боль! Очень больно. Взвыла!

Глеб Георгиевич зажал мне рот.

— Тише, Линочка, потерпи, а то соседи сбегутся.

И тут я получила мощнейший удар в ключицу. В глазах потемнело, мой крик потонул в широченной ладони, которую я инстинктивно, пытаясь облегчить боль, прикусила зубами.

— Сука! Она меня укусила. А ну, разожми челюсть, блядь, а то Евдокимов, к чертям собачьим, выбьет тебе зубы.

Боль не отпускала, нарастала, пульсировала в руке.

— Глеб, кажется, я ей что-то сломал.

— Это ничего, будет убедительней, а Линочка потерпит, ведь она хочет еще увидеть живым и невредимым своего драгоценного братика.

Рука повисла плетью, от слез и темной пелены боли перед глазами все расплывалось жуткой, поражающей паникой, картинкой. Кажется, я умудрилась угодить в настоящий фильм ужасов. Я — домашняя девочка, умница и отличница, которая не сделала никому ничего плохого. А тихие голоса продолжали придумывать всё новые сцены для большей убедительности этого кошмара.

— Поскреби пальцами Андрея Тимуровича внутреннюю сторону её бедер, желательно, чтобы кровь осталась. Я там на столике видел бутылку бренди, поди, принеси, надо влить спиртное в Евдокимова. Пусть он будет пьяным творить все эти зверства над бедной девочкой.

— Как влить, он же спит, вдруг задохнется?

— Не задохнется, по чуть-чуть лей.

— Черт, у меня не получается, он тяжелый, как боров.

— Давай вдвоём.

Моргунов отпустил моё тело. Боже, может, я потеряю сознание… Пожалуйста.

— А ты говорил, не получится. Так, а теперь потуши все эти дурацкие свечки, нужно будет забрать их с собой. Какая романтика при изнасиловании.

Наконец, Глеб Георгиевич повернулся ко мне.

— Всё, Ангелина, теперь беги к охраннику. И хорошенько продумай, что будешь говорить полиции, а то они мигом тебя расколят. Помни, от твоей убедительности зависит жизнь твоего брата. А у нас с Павликом на всякий случай есть алиби, мы мирно спали у себя в постельках.

Я была убедительна…

* * *

— Ха-ха-ха, — истерично засмеялась я, неловко двинула рукой, от этого склянка с мочой упала, разлившись на полу туалета.

Картонная полоска теста на беременность показывала две полоски.

— Ха-ха-ха, — снова и снова истеричный хохот вырывался из моих губ.

Какой кошмар! Я беременна… Оказывается, не только муки совести являлись причиной моего странного состояния. У тошноты были вполне реальные физические причины. Вскочила с унитаза, ноги поплыли на скользком кафеле, взвыла, больно ударившись о железную ручку двери туалета. Что теперь будешь делать, Ангел?! Что?!

* * *

Рыбка в моем животе снова провела плавником, в кровь расцарапывая сердце и возвращая меня в реальность.

Я не могу… не могу поступить с ним, ними, Андреями так жестоко. Цветы на обоях нашей с братом квартиры от слез, стоящих в глазах, расплывались черными дырами. Такая же дыра в моем постоянно кровоточащем сердце.

«Он не мог этого сделать, не разрушай его жизнь. Андрей благородный и добрый человек».

Что ты делаешь, Лина?! Нельзя же так бесчеловечно? Заметалась по квартире. Надо связаться с Евдокимовым… Да, да, да! Нужно покаяться, признаться, быть может, он защитит меня, нашего ребенка, и придумает, как высвободить брата. С Андреем можно связаться только одним способом — через адвоката. Как бишь его фамилия? Зовут Владислав Алексеевич. А фамилия? Совершенно не помню… ничего удивительного, во время заседания я целиком и полностью была поглощена действием взгляда темных глаз, и все силы уходили на то, чтобы не дать им спалить себя дотла. Варька, ну конечно же, она всё про всех знает.

— Подружка, ты помнишь фамилию адвоката Евдокимова?

— Рязанцев, кажется? А что?!

— Нет, ничего, весьма наглый тип.

Интернет стазу же выдал страницу с телефонами адвокатской конторы Рязанцева.

— Вы позвонили в офис Рязанцева Владислава Алексеевича.

Черт, автоответчик. Рассеянно взглянула на часы. Ну конечно, Лина, сейчас ведь восемь часов вечера, народные защитники не работают так поздно.

— Вы можете оставить свое сообщение после звукового сигнала.

Вздрогнула. Противный приглашающий писк ворвался в уши.

Разумеется, никакого сообщения я не стала оставлять, отбросила телефон в сторону и бессильно опустилась прямо на пол в спальне, пальцы дрожали, словно у неврастенички. Что же делать, Лина? Как тебе выбраться из этой смертельной ловушки?!

Жизнь, жизнь, жизнь… Удастся ли мне спасти хоть кого-нибудь.

* * *

Боль, кажется, везде… эти слова бьют наотмашь, каждый толчок таранящего лоно члена, доставляет мучения. Мой рот завязан, криков не слышно, но и с кляпом между губ я ору, и этот никому не слышный вопль разрывает мою голову изнутри. Вот оно, настоящее насилие, Лина.

Сосед задергался, кончая, застонал, похрюкивая, как довольный насытившийся хряк, и наконец вышел из моей промежности. Только легче не стало, боль внизу живота продолжала схваткообразно вонзаться в тело. И крик в голове нарастал, вместе с ужасающей догадкой — больно мне не только из-за насилия, причина в другом, что-то не так с моим организмом.

— Толян, у тебя член в крови. Видать, Евдокимов плохо её трахал, не до конца женщиной сделал.

Мужики противно загоготали. «Ха-ха-ха!» — смеются насильники, смеется весь мир над моим беззвучным криком. Ха-ха-ха… Вот он, настоящий ад для Ангела.

— Толян, давай поменяемся, теперь я хочу, — заговорил блондинистый бугай, державший мне руки.

Удовлетворённый сосед, лицо которого от беспрестанно льющихся из глаз слез казалось страшно уродливым, переместился, теперь его потные пальцы сдавили мои тонкие запястья. Звук еще одной расстегиваемой молнии неприятно резанул слух. Боже, не надо больше! Но разве мои мысли кто-то слышит?! Разве мои слезы кого-то остановят?! Ворвавшийся в мое лоно член еще одного молодчика вызвал новый виток боли. Завопила, закричала через кляп, вышло только едва слышное мычание. Парень начал остервенело двигаться. Боль, боль, боль, как много в мире боли. Она разрывает внутренности и бежит дальше по всему телу к голове. Моя рыбка, мой Андрейка! Не надо, прошу вас!! Умоляю мычанием я, просяще заглядывая в глаза соседа дяди Толи. Ему все равно, из-за пелены похоти он не видит моей мольбы, а его противные липкие пальцы больно выкручивают соски моих грудей. Комната с выцветшими обоями, в которой меня насилуют, наступает стенами, сжимается до размеров спичечного коробка. Смертельная ловушка для Ангела. Знаю, я теряю сознание, потому что невозможно больше терпеть боль, потому что мозг отказывался принимать ужас, творящийся со мной. Прости меня, Андрей, прости меня, Андрейка, и ты, Данька, прости. Надеюсь, я сдохну или сойду с ума… Спичечный коробок захлопнулся. Темнота.

Снова стал рвать на себе одежду, ведь чувства в груди распирали, мешая нормально дышать. Слезы застилали глаза, размазывая в черно-белую рябь текст на экране монитора ноутбука, и даже капали на клавиатуру. Сейчас мне совершенно по хрен на кем-то придуманную фразу «что мужики не плачут». Разве можно спокойно читать эти строчки, особенно зная, что это мой ребенок, МОЙ, погибает у неё внутри. Вытер слезы, прижал к груди тряпичного ангела с веревочными волосами, а взгляд упорно бежал дальше, желая все знать, прочитать до конца горькую исповедь Ангела.

* * *

— Я пожалел тебя, Лина, и в этот раз. Но не испытывай больше моего терпения. А сейчас раздвинь ноги.

Сглотнула слюну, наполнившую рот.

— П-пожалуйста, не надо, — раздался жалобный писк из моего рта.

Тут же получила затрещину.

— Неправильный ответ, Лина! Ты, кажется, не понимаешь серьезность своего положения. Хочешь, чтобы я позвал мальчиков?! Они отщипнут тебе пальчик, потом затолкают обрубок в твой милый сексуальный ротик, а сверху заклеят скотчем. Хочешь этого, сучка?! Затем ребятки будут рады порезвиться с такой красивенькой девочкой, Кирилл вон прямо слюни пускает, глядя на тебя. У них хорошая фантазия и полно всяких извращенных желаний. Или, может, это на вид мы такие скромницы, а на самом деле мечтаем, чтобы нас отодрали во все дыры группой?

Ровный тон Моргунова, говорящего все эти жуткие слова, даже кости промораживал страхом. И помочь мне совершенно некому. Полиция? Не будь наивной, Лина. Брат прав, пока они начнут шевелиться, мы будем уже трупами. Кроме того, у такого человека как Глеб Георгиевич, наверняка полно завязок в полиции. Служители закона могут продырявить нас, как зайцев, а потом написать, что они действовали в рамках допустимой самообороны. Данька, после почти четырех месяцев подвала, сам запуган, практически каждодневно просыпается в холодном поту от постоянно мучавших кошмаров. Значит, надо притвориться послушной, затаиться на время, показав, что я смирилась и сломалась. Когда-нибудь закончится власть этих отморозков, однажды Моргунов проколется или, обнаглев от своей безнаказанности, допустит ошибку. Уверена, мне еще выпадет шанс получишь свободу.

— Глеб Георгиевич, пообещайте, что вы не будете втягивать в свои дела моего брата. Пообещайте, что не тронете его. П-пожалуйста!! И я буду на вас работать…

— А ты наглая девка! — вызывающая тошноту рука, всё еще лежащая на моём лобке, шевельнулась, больно сдавив нежную кожу. — Смеешь ставить мне условия.

В голосе Моргунова не чувствовалось злости, и это немножко обнадёживало.

— Хорошо, Лина, обещаю, если ты будешь делать всё, что я скажу, то ему ничего не грозит. Но еще один фортель, как сегодня, и с Даниилом может случиться любая неприятность.

Глеб Георгиевич нащупал мое слабое место и теперь плотно посадил на крючок.

— Можно Данька уедет из города?

— Можно, Лина, отчего нельзя, но только помни, я знаю всё… Одно твое неверное движение и кирдык твоему братику, да и тебе тоже. Двух бедненьких сироток даже искать толком никто не будет.

Страшная сказка для ангела не заканчивается, наоборот, лишь набирает обороты. И у меня нет другого выхода — нужно пойти на сделку с главным чертом этого омерзительного представления. Пусть хотя бы у Даньки сложится всё хорошо. Надеюсь, он сможет быть счастливым — за меня, себя и Андрейку.

* * *

— Лина, заглатывай целиком, давай, давай, старайся. Мне нужна опытная любовница, отличная хуесоска, а не амеба в постели. Разве ты не знала, мужики очень любят минетить молоденьких девочек.

И я старалась, хотя безумно хотелось сжать его хозяйство зубами и давить-давить, откусить напрочь поганый отросток Моргунова. Говорят, мужчины при этом могут умереть от большой кровопотери. Не надейся, Лина, ты сдохнешь раньше, причем умирать будешь долго и мучительно. Поэтому я продолжала стараться, меня мутило, слюна заливала подбородок и груди, а глаза покраснели от постоянно набегающих слез. Но Глеб Георгиевич совершенно не обращал внимание на мой жалкий вид, пихал и пихал до предела свой отросток. Не выдержала, вырвала прямо на пол…

Тут же получила мощную оплеуху.

— Сука неумелая… Но ничего, научишься, давай сама насаживайся.

Который раз захотелось сжать свои зубы на его плоти и давить, давить… Такой бунт лишь приведет к новым мучениям. Моргунов попросту выбьет мне зубы, а потом отдаст своим парнишкам, чтобы они меня хорошенько натренировали. Он уже неоднократно грозился это сделать. Кое-как отдышавшись, снова насадились на большой багровый от прилившей крови член… Я сломалась, да, после того, что пришлось пережить и сделать, переломалась на мелкие кусочки, теперь у меня одна задача — минимизировать будущий ущерб, не чувствовать больше боли… хотя бы физической. Глеб Георгиевич неторопливо, но все так же глубоко, начал фрикции. И меня снова скрутило в новом приступе рвоты. Как же я ненавижу этого человека…

* * *

— Здравствуй, братик. Как вы поживаете?

— Все хорошо, Лина, представляешь, Арсений сказал сегодня «папа».

Сердце болезненно резануло завистью. Нет, я рада за Даньку и Алису, но в такие моменты ужасно угнетала пустота собственной жизни. Просто, когда говорили о детях, я всегда вспоминала собственного так и не рожденного сыночка, которого мне даже не суждено было по-настоящему полюбить. Мой вечный мальчик-с-пальчик, живущий только в угнетающих болезненных воспоминаниях.

— Чудесная новость, Данька! Чудесная!

— Когда тетя Лина приедет к нам в гости?!

— Не знаю, Дань, пока не могу. Чуть позже, может, летом.

— А у тебя как дела, сестренка?!

— Хорошо, — слишком поспешно ответила я.

Впрочем, Данька наверняка догадывался, что к слову «хорошо» моя жизнь не имеет никакого отношения.

После разговора с братом прилегла на диван и закрыла глаза. Отчего-то последнее время я чувствовала себя усталой, прямо-таки дряхлой, уставшей от жизни старушкой. Хотя работой не была перегружена, все дела — пару раз в неделю хуй пососать, да ножки раздвинуть. Официально же я нигде не трудилась. Зачем? Глеб Георгиевич давал мне достаточно денег, чтобы жить безбедно, да ещё и откладывать на черный день. Иногда сама себе удивляюсь, как среди этой грязи я всё еще могла дышать, почему до сих пор не свихнулась или не перерезала вены. Человек ко всему привыкает, в любом положении находит для себя какие-то маленькие радости. Для меня такими небольшими приятностями стали: редкие встречи с братом и его семьей, чашка дорогого кофе по утрам, занятия йогой, ароматный чай по вечерам, а еще… я начала писать романы. Даже стала известна на определенных сайтах. Фентезийные миры Анны Степановой не только мне позволяли скрыться от обыденности и удушливой серости реальной жизни. В моих книгах злодеи получали по заслугам, мужчины были благородными и отважными, женщины — прекрасными и немного взбалмошными, у них рождались чудесные дети… Взяла ноутбук в руки, но сегодня вдохновения не было. Внутри сидело какое-то беспокойство, как будто что-то должно случиться. Плохое? Да, скорее всего. Поскольку ожидать хорошего в моей жизни не приходилось. Встала, достала с верхней полки шкафа небольшой коричневый чемоданчик, в нем было второе дно, где находились доллары и евро и кое-какие весьма дорогие украшения, которые иногда, в приступах щедрости, дарил мне Глеб Георгиевич. Я не любила их носить, они давили тяжелыми кандалами полной обреченности на мою шею и пальцы. Еще в чемоданчике лежала моя любимая игрушка — тряпичный ангелочек с белыми крылышками и веревочными соломенными волосами, его мне подарил папа перед той страшной аварией, но самое главное, там были фотографии… множество фотографий и заметок об Андрее Евдокимове. Сама не знаю, зачем мне нужен этот постоянный душевный мазохизм? Однако я собрала и распечатала множество фото, статей и заметок об этом человеке. Всё, что мне удалось найти в интернете. Однажды, чтобы отыскать кое-какие материалы, даже специально ездила в библиотеку. Разложила их веером на атласном покрывале кровати. Пальчики сами по себе заскользили по бумажным глянцевым листам. Красивый. Мой Андрей — очень красивый мужчина. Со всех фото меня жгли темные проницательные глаза. Странно, отчего-то эти ожоги я тоже относила к небольшим приятностям моей жизни.

— Привет, Андрей, привет! Интересно, как ты там?!

Надеюсь, после всего что случилось, Андрей сможет стать счастливым… О прощении и встрече я даже не помышляю. Есть вещи, которые невозможно простить. Из глаз покатились слезинки. Плачь, плачь, Ангел, а лучше смирись — ты его больше никогда не увидишь. Наши судьбы переломаны одним богатым сказочником, который решил, что имеет право играть жизнями других людей.

* * *

Это были последние строчки печальной исповеди Ангела… Схватился за волосы. А в груди распирало, болело, жгло адским пламенем, и крик рвался из горла. Завыл, словно волчара, или медведь, чудище лесное. Боже, что пережила эта хрупкая нежная девушка. Столько боли, столько страданий. Моргунов превратил её жизнь в ад, в нескончаемую страшную сказку. И какой же я осел… Вместо того чтобы хорошенько разобраться в ситуации, держал Лину в кандалах и насиловал, позволив темным сторонам своей личности полностью завладеть собой. Чудовище! Похотливая, глупая, помешавшаяся на мести, жестокосердная скотина. А ведь голубые глазки, они никогда не врали, сколько раз мне чудилась в них мука, но, единожды разочаровавшись, я все равно упрямо продолжал считать её гадиной.

— Черт, Ангел, ну почему же ты молчала, не поделилась со мной всем этим ужасом. Почему, Лина, почему ты не рассказала мне? Зачем позволила мне быть зверем? — кричал я в пустоту раскуроченного дома, пиная ногами стены.

Снова вцепился себе в волосы. Потом вскочил, сбросил ноутбук со стола и с размаху припечатал его ногой сверху. Будто эта пластмассово-металлическая штуковина в чем-то виновна. Разбив её, не поворотишь время вспять, не вернешь своего Ангела.

— Прости меня, Лина, за мою слепоту! Прости! За все прости! — снова орал я на пределе своих голосовых связок.

Но разве она услышит?! Мне нужно что-то сокрушить, а лучше кого-нибудь задушить, разорвать на кусочки, ведь боль Ангела теперь поселилась в моем сердце. Она жжет, нестерпимо жжет внутри. Снова схватился за цепь и пошел колошматить ею во все стороны. Я убью Моргунова, убью… убью всех, кто посмел издеваться над этой беззащитной девочкой, моим Ангелом, найду каждого и переломаю шею. Затем упаду перед ней на колени и буду умолять простить меня.

Выбежал во двор… Может, ночной воздух хоть чуточку охладит горящую местью, ненавистью, жалостью, болью, раскаянием душу. Взгляд упал на железную бочку, стоящую под стоком крыши. Окунулся головой в студеную от ночной прохлады воду. Вынырнул, а потом еще раз. Да, так-так… Убивать надо с холодной головой. Потому что я не хочу следующие восемь лет гнить за решеткой, потому что мне очень нужно отыскать свою голубоглазую девочку и создать для неё другую сказку — счастливую. Ведь теперь, после прочитанной исповеди, как будто тяжкий груз свалился с души, мне больше ничего не мешало любить своего Ангела.