Ноги подкашивались от страха, когда я шла в роскошный коттедж Глеба Георгиевича. Большой красивый домина, в строительстве которого я принимала незримое участие. Моргунов доверял моему вкусу, сказал даже однажды, что во мне есть чувство прекрасного, как у настоящей аристократки. На пороге споткнулась. Лина, возьми себя в руки. Лги, обманывай, проси прощения, глядишь, Глеб Георгиевич не сможет тебя убить, пожалеет. А главное, ни слова об Андрее.

Моргунов неспешно прошел в огроменную гостиную, величаво сел в кресло возле камина. Настоящий барин. Ногти впились в кожу ладоней. Ненавижу его! Как же я его ненавижу! Всем своим существом, каждой трясущейся от страха прожилкой.

— Вадик, сходи на кухню, там было вино, которое Лина любит, открой нам. Надо же отпраздновать возвращение блудной дочери.

Если бы дочь. Дочерей не трахают во все дыры. Лина, ты хорошая актриса, у тебя получится, ты сможешь сыграть раскаяние, даже перед этим омерзительным человеком. Только вот теперь, после встречи с Андреем, я отчетливо понимала, что жить по-прежнему больше не в состоянии. Внутри нарастала настоящая истерия, готовая вот-вот вылиться в нечто бесноватое и совершенно безумное. Я наброшусь на него с кулаками, буду грызть, кусать, пытаясь его убить, придушить, разодрать в клочья. Успокойся, Лина, тсс…

Глеб Георгиевич внимательно, но с какой-то брезгливостью рассматривал мой сегодняшний образ. Конечно, я потрудилась основательно, уродуя себя. А Моргунов мнит себя эстетом, любит, когда его окружают красивые, шаблонные в своей идеальности картинки.

— Что ты сделала с собой, Линочка, просто баба базарная. Давай рассказывай, девочка, где была всё это время?

Глеб Георгиевич, как всегда, сама любезность и спокойствие. Только вот я знала, что за этим ласковым тоном может скрываться настоящее, просто чудовищное, зверство.

Успокойся, Ангел, ты хорошая актриса, очень хорошая, не забывай об этом.

— Глеб Георгиевич, они держали меня в каком-то домике на окраине города, спрашивали, на кого работаю? Наверное, кто-то из тех, с кем вы меня задействовали, выследил. Они меня били, — жалобно всхлипнула, после этих формально правдивых слов.

— А что ты, девочка? — с ехидством спросил Моргунов и вопросительно приподнял брови.

— Сказала, что я, Анна Степанова, приехала из Ельца Липецкой области в поисках работы. Они стали спрашивать, откуда у меня такая дорогая сумка, драгоценности и всё остальное. Я ответила, что нашла богатого папика. Но естественно, вашу фамилию называть не стала. Дескать, вообще знаю только имя, а фамилия была мне ни к чему, поскольку каждый в наших взаимоотношениях получал своё. Он — молодое привлекательное тело, я — красивые шмотки и деньги.

— Умная девочка, — довольно ухмыльнулся Глеб Георгиевич, — возможно, я бы тебе поверил, Лина, однако один немаловажный факт вызывает сомнения в правдивости сказанных слов. Видишь ли, из твоей квартиры исчезли ценности, деньги и твой настоящий паспорт.

Всхлипнула, вышло почти правдоподобно.

— Глеб Георгиевич, за мной следили, возможно, не один день и естественно, поняли, где я живу, это нетрудно вычислить, а ключи от квартиры были в сумочке.

Из кухни вернулся Владик с открытой бутылкой вина и бокалами.

— В это я бы тоже охотно поверил, девочка, только в квартире, по словам Владика, царила идеальная чистота и порядок. А когда люди что-то ищут, то оставляют множество следов своего присутствия.

Несмотря на тряпки и шарфы, окутывающие мое тело, озноб прошелся по хребту, рассыпаясь полчищем гусиных мурашек по коже. Но виду не подала, пытаясь оттянуть время, неспешно встала из кресла и подошла к Владику, машинально отметив, как расширились его зрачки и напряглось тело при моем приближении. Взяла бокал вина для себя и Моргунова.

— Все просто, Глеб Георгиевич, элементарная предосторожность. Давайте представим, что в моей квартире вы обнаружили разгром, мне кажется, вас бы это сразу же натолкнуло на мысль о похищении. А увидев мой всегдашний идеальный порядок, наоборот, вы начали теряться в догадках и подозрениях. Так ведь?!

Думаю, именно этой логикой руководствовался Андрей, так аккуратно, не оставляя следов, осматривая моё съёмное жилище. Андрей, в груди сразу же болезненно защемило.

Моргунов утвердительно закачал головой, как бы соглашаясь с приведенными доводами. Взял бокал из моих холодных пальчиков, задержал их в своей ладони, внимательно всматриваясь в моё обезображенное косметикой и бабскими буклями лицо. Я кукла, кукла, бесчувственная кукла, я не должна ощущать отвращения от хозяйских прикосновений Моргунова. Игрушкам все равно, кто их трогает.

— Что произошло дальше, Лина?

Дальше, дальше… Да, Ангел, что ты будешь дальше врать?!

— О-они были неосторожны… и я убежала.

— Вот так всё просто?! — недобро усмехнулся Глеб Георгиевич, продолжая внимательно на меня пялиться.

Нет, Андрей прогнал своего Ангела, потому что из-за тебя, жестокосердный ублюдок, он считает меня плохой. Потому что ты, скотина, сделал невозможной нашу любовь, а я не сказала ему правды. Побоялась, что Евдокимов начнет мстить, да загремит еще на десяток лет в тюрягу.

— Парень, который за мной следил, он решил заняться со мной сексом… А я его огрела табуретом по башке.

Моргунов хохотнул.

— Как, Владик, ты веришь нашей цыпе?!

Затаила дыхание, глазами умоляя мордоворотистого амбала не рассказывать Моргунову об эпизоде, произошедшем между нами на повороте к моему бывшему дому. Неторопливо, стараясь казаться спокойной, отпила немного вина с бокала, поразившись его горькому вкусу.

— Очень может быть, я же говорил, что про Лину, точнее Настеньку, спрашивали в кафе.

— Ты кажется, посылал людей проследить за Николаем Ивановичем.

— Мы следили, но издалека, вел он себя вполне обычно, почти никуда из дома не выходил, но ведь Николай Иванович мог по телефону всем руководить.

— Вот же старый хрыч!

Моргунов задумался, а я немного расслабилась… Хорошо, что мысли Глеба Георгиевича ушли в сторону этого дядечки, последнего моего задания. Простите меня Николай Иванович.

— Это всё может быть правдой. Но объясни мне, пожалуйста, сука, какого хрена ты, когда долбанула парня по голове табуретом побежала к подружке, а не ко мне?!

Вот ты и попалась, Линка-Перелинка! Что теперь будешь врать?! Бокал в руке дрогнул, того и гляди, выдам себя с головой, разлив на пол это горькое, словно змеиный яд, вино. Ты кукла, кукла, бесчувственная кукла и не должна испытывать страха.

— Я, я не знала, как поступить. Побоялась, что если побегу к вам, то приведу хвост. Я-я запуталась.

Моргунов снова задумался. Сделала еще один маленький глоточек вина, отравив его горечью гортань и желудок.

— Так, Владик, бери ребят и дуй к этому старому козлу. Нужно с ним основательно поболтать. Припугнуть хорошенько, чтобы не смел рыпаться. И еще, объясни мне, какого черта те, кто должен был следить за подружкой Лины, упустили нашу девочку?

— Схалявили, наверно. Я дам втыка.

— Давай, Владик, давай. И гляди, поосторожней там, в дом вваливаться не стоит, мордами старайтесь поменьше светить. Не нравится мне вся эта история. Потом приедешь ко мне отчитаешься, что сказал Погорилов. Надеюсь, Ангелочек нам не врет.

— Хорошо! — угрюмо сказал Литвинов, встал с кресла и пошел к выходу, на пороге, правда, оглянулся, вперившись в меня пристальным взглядом.

Поздно, Вадик, поздно, ты уже сделал свой выбор, вечного холопа Моргунова. Отвела глаза, сделав еще один глоточек полынного вина. Литвинов вышел, а я осталась один на один с Глебом Георгиевичем. Боже… Меня вырвет, если он ко мне прикоснется.

Моргунов неспешно пил вино, задумчиво посматривая в мою сторону. От этого липкого взгляда было одновременно до одури страшно и до тошноты противно.

— Иди в ванну, Лина, и приведи себя в порядок, стань снова моей красивой, послушной девочкой. Такую бабу базарную даже ебать противно.

Не твоя я девочка, не твоя! Да и не была ею никогда, хоть ты и трахал меня во все дыры, заставляя выполнять малейшие свои прихоти. Но каждый день этих долгих четырех с половиной лет я тебя ненавидела, даже более того, любое твое касание, даже самое невинное, казалось мне отвратительным. И мечтала я все эти годы только об одном — чтобы ты сдох, сдох, зараза!

Конечно, ничего подобного не сказала, лишь улыбнулась, надеюсь, вполне ласково, и пошла покорно в ванную.

Под теплыми струями воды долго терла себя губкой, заранее стараясь отмыться от липких прикосновений Глеба Георгиевича. Напрасно, не отмоешься, как и не надышишься перед смертью. Поэтому пора выходить… А истерия внутри зреет, бьется, кричит: «Не позволяй этому скоту дотрагиваться до своего тела. Лучше убей… убей, его или себя!» Накинула белоснежный халатик на плечи и тихонько вышла из комнаты. Моргунов, всё так же величаво развалясь, сидел барином в кресле, неспешно попивая вино. Только от его вида затряслась.

— Подойди ко мне, Линочка.

Ноги не слушались, руки подрагивали, а из глаз сами по себе побежали слезы. Нельзя плакать, Ангел, нельзя! Но соленые капли из глаз все равно катились, размывая великолепие этого дома в черную-черную грязь, на которую у меня аллергия. Один шажок, второй, третий, один судорожный вдох, за которым не последовало выдоха. Ах, если бы я могла, как некоторые герои моих книг, перемещаться во времени и в пространстве. Тихонько подошла к Моргунову, опустив голову и пряча глаза. Наконец-то, выдохнула.

— А чего ж ты халатик одела, я соскучился по твоей небесной красоте. Давай скидывай с себя тряпье.

Дрожащие руки стали развязывать пояс, путаясь в простом узле. Халат пенной волной белой махры упал к моим ступням.

Глеб Георгиевич потянулся, пальцы прямо сразу легли на лобок и полезли в промежность. Я кукла, кукла, бесчувственная кукла и не должна отталкивать эти омерзительные руки. Потому что куклам все равно, кто их трогает.

— Какая у тебя пизденка красивая. Ни у кого такой нет, ладненькой, аккуратненькой, как цветочек.

К горлу подступила тошнота. Меня мутит от похабных комплиментов из уст Моргунова, внутренне выворачивает от его вида, трясет омерзением от хозяйских прикосновений. Ногти который раз за сегодняшний вечер воткнулись в кожу ладоней. Ах, как хочется ударить эту гадкую рожу! Сильно, кулаком, а потом выцарапать бесстыжие глаза, разодрать в кровь кожу лоснящихся щек. Слезинка скатилась по щеке.

Моргунов ощутимо хлопнул по попе.

— Ладно, пошли в кровать детка, буду тебя ебать. Я добрый сегодня, как ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Выбирай.

Никак… Я вообще тебе не хочу, и никогда, ни одного раза не хотела, только имитировала эти чертовы оргазмы.

— Как вам будет угодно, Глеб Георгиевич, — бесцветным голосом произнесла я.

Моргунов вальяжно встал, направившись в спальню. Мне хотелось бежать в обратную сторону, куда угодно бежать… но я послушной бледной тенью последовала за ним. Я его убью! Прямо сегодня, дождусь, когда он уснет, сбегаю на кухню за ножом и воткну холодный металл в его рыхловатое брюхо. Пусть меня посадят… Пусть. Все равно жизнь уже переломана, перепачкана так, что вовек не отмоешься.

В спальне на огромной кровати постелено красивое бежево-сиреневое шелковистое белье. Роскошно, все в этом доме роскошно и красиво. Бал на крови и страданиях.

— Давай в кроватку, Линочка.

Грациозно, несмотря на катящиеся по щекам слезы, подошла к кровати. Легла на приятно холодящее кожу шелковое бельё, раскинула руки, словно ангел крылья. Расплывающийся от слез Моргунов начал неторопливо раздеваться. Прикрыла глаза… Хоть на секундочку притворюсь, что я где-то в другом измерении, там, где чудовище, очень напоминающее Глеба Георгиевича, победит капитан космолета, безумно влюбленный в девушку, похожую на ангела с голубыми лучистыми глазами и светлыми шелковистыми волосами, там, где мы снова встретимся с моим Андреем.

— Что руки раскинула, дура, ноги раздвигать надо!

Вздрогнула от этого унизительного восклицания, веки невольно распахнулись. За спиной Моргунова стоял человек в темной одежде и черной маске на лице. Открыла рот, пытаясь закричать, но крика не последовало, может быть, потому, что мужчина приложил палец к губам, призывая молчать, или оттого, что облик мужчины показался знакомым, до боли знакомым. Капитан звездолета пришел вызволять своего Ангела! Не будь наивной, Лина, видно наступил твой смертный час. Человек в черной маске схватил Глеба Георгиевича за шею и приставил оружие к виску.

— Не дергайся, сволочь, или разнесу твою башку на мелкие-мелкие кусочки.

— Анд… — поспешно прихлопнула губы, так и не высказав рвущуюся из горла догадку.

Голос, конечно, я сразу узнала этот голос. Ведь практически каждую ночь на протяжении почти пяти лет он шептал мне на ушко: «Спасибо, мой Ангел». А потом, когда мы встретились, кричал: «Теперь я буду звать тебя сукой!», но все равно называл Ангелом.

Евдокимов достал из кармана какую-то тряпку и накрыл ею нижнюю половину лица опешившего Глеба Георгиевича. Моргунов зашатался, начал постепенно оседать, бухнулся сначала на колени, потом грузной тушей упал на пол. Прикрылась сиреневым шелком белья и села на кровати.

«Я все равно узнаю, кто он. Не переживай, Сука, резать тебя больше не буду, не хочу из-за такой шлюхи, как ты, еще раз в тюрьму загреметь. Но я, так или иначе, вычислю хозяина прекрасного ангела».

Евдокимов выполнил обещание, нашел человека, невольной марионеткой которого я являлась. И что теперь ожидать от него?! Быть может, он пришел, чтобы меня убить?!

— П-привет, Андрей, — зачем-то произнесла я, снова поразившись несуразности такого приветствия при данных обстоятельствах.

— Ангел, ты все же неподражаема! — человек в черной маске на лице улыбнулся.

С души схлынул тяжкий груз. Нет, нет, Андрей не будет меня убивать. Капитан звездолета пришел, чтобы освободить своего Ангела! Стремясь быстрее оказаться с ним рядом, подскочила с кровати, напрочь позабыв о своей обнаженности. Впрочем, он меня видел в таких позах и ракурсах, что глупо было бы стесняться. Евдокимов ринулся навстречу.

— Ууу… — блаженно завыла я.

Андрей, прямо с пистолетом в руке, заграбастал меня в свои объятья, но отчего-то совершенно не страшно, наоборот, в этих ласково-нетерпеливых руках стало спокойно. Вдохнула любимый запах. Смакуя, как наркоманка кокаин, задержала воздух в легких и услышала ответный судорожный вдох.

— Блядь, мои эдемские цветы!

— Что?! — непонимающе спросила я.

— Твоя кожа пахнет эдемскими цветами, Ангел. И я безумно, просто до смерти, по тебе соскучился.

Мужские руки еще сильнее сжали меня в своих объятьях, впечатывая, расплющивая о мужское тело.

— Андрей, Андрей, Андрюшечка! — словно невменяемая, завыла, заголосила я, а из глаз снова потекли слёзы. Захотелось вклиниться в него, срастись, растворится в нем полностью, пропитаться его запахом и вкусом. А внутри столько чувств, столько любви, что кажется, к чертям собачьим разворотит грудь.

Но Евдокимов отстранился.

— А теперь слушай внимательно, Лина, сейчас не время для сантиментов. Я знаю ВСЁ!! Нашел флешку в тряпичном ангелочке и прочитал файл с коротеньким названием «Про…». Все, блядь, прочитал! Я буду потом до хрипоты просить у тебя прощения, как нашкодившая шавка, валяться у твоих ног и клясться в вечной любви до гробовой доски. Но сейчас, девочка моя ненаглядная, ты должна уйти.

Непонимающе уставилась в темные глаза.

— Нет, Андрей, только с тобой.

— Нельзя, Ангел. Сейчас ты пойдешь в ванну, нахлобучишь парик и нелепый наряд, в котором сюда приехала, возьмешь ключики от дома, где я тебя держал, — Евдокимов достал из кармана небольшую связку с ключами, сунул мне в руки и сжал на металлическом кольце брелка мои холодные пальчики. — Затем, Лина, ты выйдешь из этого блядского роскошного особняка и пойдешь в сторону города, потом залезешь в какие-нибудь кусты, снимешь с себя парик, приведешь себя в нормальный девчачий вид, возьмешь такси и поедешь в наш дом. Не смотри, что там полнейший разгром. Я немножко расстроился… точнее, на хрен чуть себя не убил, когда понял, что натворил.

Мужские руки взяли в плен щеки, темные горящие глаза кажется прямо в душу заглянули. Боже, сколько чувств беснуется внутри моего Андрея. Застыли на минутку, всматриваясь, вгрызаясь вдруг друга взглядами.

— О чем я говорил, Лина? Так вот, ты поедешь в наш дом и будешь ждать моего возвращения.

— А ты? Что будешь делать в это время ты, Андрей?! Почему нам нельзя уйти вместе?!

— Потому, Лина, слушайся, черт возьми!

— Никуда не пойду без тебя! Я не могу больше без тебя.

— Лина, Линочка, обещаю, это ненадолго.

— Почему мне нельзя с тобой?! Что ты собираешься делать? — упрямо продолжала талдычить я.

— Черт! Лина, мне нужно потолковать с твоим хозяином, убедить его оставить тебя, точнее, нас, в покое.

Из горла вырвался истеричный смешок.

— Андрей, какой ты наивный, думаешь, Глеб Георгиевич будет тебя слушать? У нас есть только один выход — бежать, как можно скорее и как можно дальше!

— Успокойся, Лина, — голос у Евдокимова уверенный, даже немножечко командный. — У меня есть кое-какие важные аргументы, которые вкупе с твоей исповедью должны вынудить Моргунова не преследовать нас дальше, а иначе Глеб Георгиевич окажется в весьма неприятной ситуации, а возможно, даже в тюрьме. Бегство это не выход, Лина, всю жизнь скрываться, не видеть родных людей. Разве это жизнь?! Ты этого хочешь, Лина?

Я вообще уже давно боялась чего-либо хотеть и о чем-нибудь мечтать.

— Андрей, Глеб Георгиевич очень опасный человек, доверять ему не стоит, — голос визгливо зазвенел, выдавая животный страх, сидящий внутри. — Он может сделать всё, что угодно, для осуществления своих целей, и боюсь, Моргунов меня не отпустит.

— Я знаю, Лина, прочитал твою исповедь. Но не преувеличивай степень его могущества, держать в страхе пугливую девчушку легко, я совсем другое дело.

— Андрей, а ты не преуменьшай, пожалуйста, его зверство. Он безжалостный отморозок, хоть и кажется умным, вполне цивилизованным человеком.

— Ангел, повторяю, — Евдокимов чуть повысил голос, — у меня есть важные аргументы, которые вынудят Глеба Георгиевича навсегда оставить нас в покое. Думаю, своя шкура ему все-таки дороже, чем обладание прекрасным Ангелом… Не переживай, детка! — теперь Андрей говорил мягко. — Я знаю, что делаю.

Темные глаза убеждали, просили ему довериться, а пальцы Евдокимова ласково поглаживали кожу моих щек, успокаивая страхи, разбушевавшиеся настоящим ураганом внутри.

Я маленькая трусишка. Сколько бед я принесла людям из-за своего малодушия.

— А сейчас, Ангел, ты должна уйти, одна уйти, но ты не переживай, совсем скоро я присоединюсь к тебе, и мы поедем с тобой на озеро Рица. Кажется, ты мечтала еще раз туда наведаться. Будем есть шашлык, абхазцы готовят чудесный шашлык, закусывать его мороженым, запивать вином и до посинения кататься на лодочке, глазея на кое-где покрытые снегом склоны гор.

— Не понимаю, почему мне нельзя остаться! — жалобно всхлипнула я маленькой, боящейся темноты и кикимор девочкой. — Я не хочу одна, мне страшно одной.

— Потому что! Слушайся, Лина, слушайся, черт возьми! — кажется, Евдокимов начал снова злиться. — Иди бегом одеваться в маскарадный костюм и уходи, пока амбалы Моргунова не вернулись назад.

— Нет! — продолжала упрямиться я.

Андрей меня поцеловал, нежно, начал покрывать невесомыми поцелуями мое лицо, волосы, шею, полностью обезоруживая этой лаской. Желая еще больше нежности, обхватила широкие мужские плечи руками, но Евдокимов оттолкнул…

— Уходи и действуй, как я сказал. Верь мне, Ангел, так надо!