Боже, скорей бы всё прошло. Мне хотелось тупо уснуть и не просыпаться, пока это кошмарное судилище не закончится. Оно не закончится, Лина, теперь тебе предстоит всегда жить с мыслью, что ты лжесвидетельница. Евдокимов прав, чувство раскаяния будет каждодневно выедать черной тоской мои внутренности. Особенно после всего того, что я узнала о нём. Андрей совсем не богатый зажравшийся придурок, коим мне хотелось его видеть, дабы хоть чуточку успокоить муки совести. Нет, он совсем другой, с нуля создавший такую огромную компанию, отказывающий себе во всем, отдававший все свои силы и способности, чтобы поднять её на ноги. И как удар в спину, измена жены. Его уже однажды предавали, выжигая в душе все самые светлые чувства. Уверена, Андрей очень любил эту элегантную, словно сошедшую с женского журнала, блондинку. Ведь она показалась мне такой красивой, что внутри вопреки всякой логике возникло какое-то неприятное чувство, очень похожее на ревность. Меня, возможно, он мог бы тоже… Меня и нашего ребенка. Нет, не смей об этом думать, Лина. А по хребту пробежался холодок. Я не могу поступить с Андреем так жестоко, не хочу, чтобы в красивых темных глазах навсегда застыло презрение ко мне. Но брат…
Дальнейшие слушания по делу о моем изнасиловании перенесли еще на два дня. Слишком много времени занял опрос свидетелей и предоставление улик, убийственных, которые не давали Андрею ни единого шанса на спасение из устроенной, при моем непосредственном участии, ловушки. Глеб Георгиевич постарался, всё до мелочей продумал.
На выходе из здания суда я столкнулась с пожилой женщиной. Каким красиво благородным иногда бывает возраст. Темные с проседью волосы красиво уложены в прическу, неброский макияж, элегантный наряд, а под стеклами очков в золотистой оправе, умные проницательные глаза, в который застыли тревога и боль. Глаза темные, шоколадные, совсем как у… Боже!
— Девочка, он этого не мог сделать. Я знаю своего сына. Я его воспитала по-другому. Прошу тебя, Ангелина, не бери грех на душу.
Жадно сделала вдох, один, другой, третий. Нет, бесполезно, кислород не поступал в тело — легкие отказывались принимать его. Захрипела, распахивая настежь пальто.
— Он не мог этого сделать, не разрушай его жизнь. Андрей благородный и добрый человек.
Жизнь… Жизнь… Жизнь… Чтобы спасти жизнь одного, мне нужно поломать жизнь другого.
— Отойдите от неё, видите, Лине плохо, — закричала Варька.
В моих глазах метель, а ведь только середина октября. Это мир, в лишенном кислорода сознании, красиво распадался белыми фрагментами. Падаю…
— Лина, Линочка, — бьет меня по щекам подружка, — Лина, пожалуйста, очнись.
Не хочу… Лучше хоть немного побыть в небытии, не чувствуя на своем горле стальные тиски западни, в которой очутилась я, в которую затащила Андрея.
— Дайте быстрее нашатырь.
В ноздри ворвался едкий запах. Дернулась. Опять вернулась тошнота. Сглотнула выделившуюся слюну, прикрыв ладонью рот. Не дай бог, меня вывернет прямо на асфальт, не хочу, чтобы кто-то догадался о моем интересном положении.
— Ну, ты напугала меня, подружка. Скорей бы уже посадили этого козла!
Если бы козла… Может, тогда мне не было так хреново.
По приезде домой Варька хотела остаться со мной, боясь оставлять меня одну. Еле удалось выставить подружку, сославшись на то, что я ужасно устала и намерена пораньше лечь спать. От её причитаний, безоговорочной поддержки и веры моим лживым словам невыносимо хотелось выть. И еще меня постоянно мутило, я все время чувствовала тошноту. А ведь уже второй триместр беременности, и она должна была пройти. Погладила себя по еле заметной выпуклости живота. Этого маленького Андрея я буду очень сильно любить, и баловать, пытаясь тем самым хоть немного искупить вину перед его большим тезкой. Я скоро стану мамой… Я?! И мне нужно отправить отца своего ребенка на плаху. Боже…
«— Лина, больше не могу, схожу с ума. Иногда мне кажется, лучше будет, если они меня прикончат.
— Данька, прошу тебя, держись. Я сделаю всё, чтобы тебя отпустили.
— Прости меня, сестрёнка. Я хотел как лучше, думал вытащить тебя из этого заколдованного круга безденежья».
Как и тогда, после этого разговора, горькие слезы брызнули из глаз, обильно оросив щеки влагой. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, братик, жаль, что ты поздно вспомнил эту прописную истину. И всё… мышеловка захлопнулась, придавив не только маленького мышонка, но и его старшую сестру.
«— Сестренка, в институте уже занятия начались? — в голосе чувствоваласьбрата печаль.
— Тебя пока не отчислили, я всем сказала, что ты работаешь, но к сессии приедешь. Глеб Георгиевич мне даже справку принес.
— Лина, если бы ты знала, как я хочу домой! Как жить хочу!»
Жизнь… Жизнь… Жизнь… Чтобы спасти жизнь одного, мне нужно поломать жизнь другого.
Схватилась в отчаянье за голову. А потом я вдруг почувствовала какое-то слабое шевеление, словно маленькая рыбешка провела внутри живота своим плавником. Ха… ха-ха-ха. Есть еще один человечек, судьбу которого мне тоже предстоит переломать.
«Девочка, он этого не мог сделать. Я знаю своего сына. Я его воспитала по-другому. Прошу тебя, Ангелина, не бери грех на душу».
Возник в голове голос матери Евдокимова, а вслед за ним вспомнились его слова в ту роковую ночь: «Спасибо, мой Ангел!»
А потом еще: «Мне не в чем раскаиваться! Всё, что было между нами тогда, я бы повторил с превеликим удовольствием. А вся дальнейшая инсценировка — дело рук этой милой девушки. Что, Ангел, совесть мучает, поэтому ты постоянно ревешь, словно принцесса Несьмеяна?! Поэтому тебе так трудно дышать?!»
Подбежала к окну, распахнув его на всю ширь. Дыши, дыши, Ангел. Да, Андрей, ты попал в самую точку, мне каждый вдох дается с трудом, потому что чертовски трудно быть мерзавкой. За окном дождь, на глазах слезы, в душе похоронная тоска.
«Спасибо, мой Ангел!»
После тех слов Евдокимов отрубился, чудесный, не оставляющий следов порошок Глеба Георгиевича начал действовать. Я же потихоньку выбралась из-под мужского отяжелевшего тела, а потом долго сидела, смотря на спящего мужчину, и не решаясь позвонить Моргунову, едва касаясь пальчиками, гладила его темные брови, тонкий нос, красивой лепки губы. Старалась навсегда запомнить правильные черты лица моего первого мужчины, который подарил мне такие прекрасные ощущения. Боже, но я не знала тогда, не догадывалась о всей глубине, всем ужасе западни, которую придумал для Евдокимова Глеб Георгиевич.
«Угрожаю. Муки совести съедят поедом её душу».
Рыбка в моем животе снова провела плавником, в кровь расцарапывая сердце и возвращая меня в реальность.
Я не могу… не могу поступить с ним, ними, Андреями так жестоко. Цветы на обоях нашей с братом квартиры от слез, стоящих в глазах, расплывались черными дырами. Такая же дыра в моем постоянно кровоточащем сердце.
«Он не мог этого сделать, не разрушай его жизнь. Андрей благородный и добрый человек».
Что ты делаешь, Лина?! Нельзя же так бесчеловечно? Заметалась по квартире. Надо связаться с Евдокимовым… Да, да, да! Нужно покаяться, признаться, быть может, он защитит меня, нашего ребенка, и придумает, как высвободить брата. С Андреем можно связаться только одним способом — через адвоката. Как бишь его фамилия? Зовут Владислав Алексеевич. А фамилия? Совершенно не помню… ничего удивительного, во время заседания я целиком и полностью была поглощена действием взгляда темных глаз, и все силы уходили на то, чтобы не дать им спалить себя дотла. Варька, ну конечно же, она всё про всех знает.
— Подружка, ты помнишь фамилию адвоката Евдокимова?
— Рязанцев, кажется? А что?
— Нет, ничего, весьма наглый тип.
Интернет стазу же выдал страницу с телефонами адвокатской конторы Рязанцева.
— Вы позвонили в офис Рязанцева Владислава Алексеевича.
Черт, автоответчик. Рассеянно взглянула на часы. Ну конечно, Лина, сейчас ведь восемь часов вечера, народные защитники не работают так поздно.
— Вы можете оставить свое сообщение после звукового сигнала.
Вздрогнула. Противный приглашающий писк ворвался в уши.
Разумеется, никакого сообщения я не стала оставлять, отбросила телефон в сторону и бессильно опустилась прямо на пол в спальне, пальцы дрожали, словно у неврастенички. Что же делать, Лина? Как тебе выбраться из этой смертельной ловушки?!
Жизнь, жизнь, жизнь… Удастся ли мне спасти хоть кого-нибудь.
* * *
— Глеб Георгиевич, Ангелина только что звонила адвокату Евдокимова. К счастью, никого не оказалось в офисе.
— Вот же сучка! Так и знал, что сломается, хорошо хоть на суде не выкинула какой-нибудь фортель. Надо решать кардинально.
— Убрать?!
— Нет, убивать Лину пока нет необходимости. У меня планы на счет её ангелоподобного личика и восхитительного тела. Думаю, она мне может пригодиться, причем неоднократно, — в трубке раздался похабный мужской гогот.
— Что тогда?
— Надо её хорошенько припугнуть, чтобы даже мыслей больше не было рыпаться. Слушай, как действовать дальше.
* * *
«Лина, если бы ты знала, как я хочу домой. Как жить хочу!»
«Линка, бедная моя подружка. Потерпи. Всё забудется, постепенно наладится. Не зря же люди говорят: «время лечит». Всё пройдет. А этого богатого козла посадят. Вот увидишь! Не сможет откупиться, олигарх хренов».
«Он не мог этого сделать. Не разрушай его жизнь. Андрей благородный и добрый человек».
«Спасибо, мой Ангел!»
Звонок в дверь отпугнул голоса в моей голове, они растворились в этом новом шуме, разбежались по своим хозяевам, на время перестав меня мучить. Скорее всего, Варька пожаловала, всё никак не может оставить меня в покое, переживает, не понимает, что я не заслуживаю её заботы. Ничего не заслуживаю! Варька, Варенька, милая моя подруженька.
Однако за дверью стояла совсем не подруга детства, а сосед напротив, толстоватый и неприятный мужик лет сорока.
— Ангелинушка, у тебя сахара не найдется?! Хотел чайку попить, а дома пусто. Так в магазин идти не хочется!
Есть ли у меня сахар? Последнее время вопросы еды волновали моё тело и сознание меньше всего. Но Варька наверняка позаботилась.
— Да, сейчас, дядя Толя, должен где-то быть.
Как только я открыла замок, полотно двери стремительно и агрессивно двинулось в мою сторону. Отлетела в коридор. Сосед не один пожаловал, с ним еще два здоровенных бугая.
— Да что вы дела…
Договорить не смогла, широченная ладонь одного из незваных гостей плотно запечатала рот. По спине пробежал холодок, холодище, я, кажется, догадалась, чьи это ребятишки.
Один из молодчиков выглянул назад в коридор.
— Как там, все чисто?
— Марья Семёновна пошла с собачкой гулять, а в соседней квартире хозяева на курорте. Так что не бойтесь, тащите, — ответил дядя Толя.
— А может, прямо тут, — предложил кто-то из амбалов.
— Нет, к ней подружка часто бегает, потом проблем не оберешься. Кирилл, глянь, на лестнице все чисто?!
Что они задумали?! Неужто Моргунов как-то узнал о моих метаниях. Элементарно, Лина, наверняка вся твоя квартира сверху до низу утыкана жучками. Ну конечно, Глеб Георгиевич несколько раз говорил, что каждый мой шаг под его контролем. А ты не поверила, Лина?! Глупый, глупый Ангел, думающий не головой, а эмоциями.
Меня потащили в сторону двери соседа. Надо немедленно что-то предпринять, но страх сковал тело, я лишь могла мелко подрагивать и жадно вдыхать через ноздри воздух.
«Сестренка, они на моих глазах убили человека. Лина, прошу, тебя сделай всё, что они хотят, или мне каюк!»
Господи, а меня ведь тоже могут… Я больше не нужна Глебу Георгиевичу, более того, мою смерть скорее всего спишут на Евдокимова и значит, тому точно не выбраться из западни Глеба Георгиевича. Лина, делай что-нибудь, ведь мы уже около двери соседа. Со всей силы лягнула ногой державшего меня бугая и попыталась дернуться в сторону. Парень взвыл, но тихонько, помнил, к сожалению, что мы всё ещё находимся в коридоре, а главное, не выпустил из медвежьей хватки своих пальцев. Мамочки, соседская дверь за нами закрылась.
— Вот же с-сука! — получила весьма увесистый тычок кулаком в бок, но мой вскрик боли потонул в широченной ладони.
— Попробуй только пикни, блядина, ершик от туалета в горло затолкаю! Толян, принеси на всякий случай кляп какой-нибудь, нужно заткнуть пасть этой паскуде!
Амбал держал меня все так же крепко, да и липкий страх заморозил руки и ноги. Лучше бы сознание. Потому что оно билось и кричало: «Я не хочу умирать! У меня внутри человечек, ради которого стоит жить и дышать». Впилась зубами в мужскую руку.
Кто-то со всей силы потянул меня за волосы.
— Вот же сучара!
Тяжелый кулак воткнулся прямо в мой животик, согнулась от боли. Зубы в попытке закричать невольно разжались, но ладонь, продолжающая зажимать рот, гасила все возможные крики.
— Это пойдет?!
В комнату вошел сосед дядя Толя с длинным серым шарфом.
Сильные пальцы надавили на скулы, вынуждая разжать челюсть. В рот затолкали какой-то кусок тряпки, а потом еще замотали нижнюю часть лица шарфом.
— Так, а теперь посмотрим, чем девочка может порадовать таких дядечек, как мы.
Наглые руки пошли путешествовать по телу, легли на груди и стали их грубо лапать.
— Красотка, — масляно произнёс сосед. — Уж сколько лет ей любовался, можно я первым буду, по-соседски, так сказать.
Мужские руки со всех сторон начали сдергивать с моего тела одежду. Футболка полетела на пол, за ней следом простой хлопчатобумажный бюстгальтер, спортивные домашние штаны спустили с ног. Касания этих пальцев были по-жабьи противны, и все тело потряхивало от омерзения. Я пыталась отталкивать наглые лапищи, но кто-то сжал мне запястья за спиной, прерывая мои слабые попытки к сопротивлению. Да и как маленькому тщедушному Ангелу справиться с тремя мужиками?! Затем меня перенесли в гостиную, поместили уже почти обнаженную на какой-то обшарпанный диван, стоявший в углу комнаты. Руки высоко над головой зажал один из парней, а сосед липкими, трясущимися от похоти пальцами, раздвинул мои ноги.
— Ой, какая, прямо фотомоделька. Малышка, я сделаю тебе хорошо!
Боже, меня сейчас вырвет, да прямо в этот вонючий шарф, а потом я захлебнусь своей же блевотиной. Скорей бы…
— Костлявая очень, — подал голос, стоявший немного в сторонке, высокий короткостриженый шатен.
А ведь я его видела несколько раз во дворе, наверное, один из приглядывающих за мной ребятишек Моргунова.
— Зато сиськи смотри какие, — сказал парень, удерживающий высоко над головой мои запястья.
Затем он немного переместился, придавив туловищем и ногами мне руки, а мужские пальцы грубо обхватили набухшие за последнее время груди. Сосед уже стащил с моих ног трусики. Не хочу, не могу… Прошу не надо больше грязи! У меня и так все черным-черно в душе. А после этого! Смогу ли я отмыться?! Смогу ли я вообще жить после такого?! Отчаянно, сама не зная зачем, ведь и так понятно, что мне не удастся вырваться, брыкнула ногами, с силой ударив грузного соседа в плечо, так что он даже повалился назад.
— Вот же сука!
Дядя Толя резво подскочил с пола и зарядил кулаком в живот. Больно! Не надо туда, пожалуйста, кричу во весь голос беззвучно я, ведь там у меня с недавних времен поселилась шекотунькая рыбка — мой маленький персональный Андрейка.
Здоровенный детина, которого я встречала во дворе, до этого стоявший в стороне, подошел и прижал мои ноги к дивану. Слезы покатились из глаз.
— Давай действуй! — кивнул он в сторону расстегивающего ширинку соседа. — Оприходуй её хорошенько.
Видимо, он главный среди этих троих.
Ноги раздвинули, одну из них удерживал сегодняшний командир, на другую навалился дядя Толя. Бабушка его всегда недолюбливала. Знала бы бабушка, в какой кошмар превратилась моя жизнь. В промежность начал тыкаться, пытаясь проникнуть, отросток соседа. Тошнит, тошнит, как же меня тошнит. Дыхание с шумом вырывалось из моих ноздрей. Дядя Толя тоже пыхтел, но войти в меня, всю зажимающуюся под грубым натиском, не получалось.
— Сухенькая, — раздался его противный голос — Ничего, сейчас поправим.
Он поплевал сначала себе на руку, потом смочил голову члена, и этот обмазанный его слюнями отросток снова стал пытаться войти в мое тугое лоно.
Больно, отчего-то мне всё равно больно, хоть я уже не девственница. Намного больнее, чем с Евдокимовым. Да, с Андреем было совсем по- другому, наслаждаясь движениями его рук и губ, я даже не миг позабыла о своей подлой роли.
— Узенькая, просто кайф. Сейчас я засажу тебе, соседушка, по самые гланды.
Дядя Толя начал двигаться более интенсивно, мои ноги еще сильнее раздвинули, раскорячили, словно я лягушка, согнули в коленках и приподняли к животу. Я пыталась сопротивляться, только без толку, сильные мужские руки удерживали их все в том же положении. Сосед пыхтел, его лицо покраснело, тело покрылось потом. Противно, тошно, и одна только мысль, скорей бы все это закончилось.
— Запомни, детка, — заговорил короткостриженый шатен, — если будешь вести себя не так, как умные люди велят, из тебя сделают дворовую шлюху, все подряд будут с тобой трахаться. Во все дыры ебать. По одному и группой. А на близлежащих заборах будет красоваться надпись: «Ангелина дает в жопу, обращаться в 107 квартиру».
Сосед от этих грязных слов возбудился еще сильнее, начал с озверением протыкать меня своим здоровенным поганым колом. Внизу живота, да и во всем теле, разрасталась боль.
— Да, — продолжил будничным тоном шатен, — братика твоего тоже будут все трахать, ведь он такой красивый малый. Уверен, найдутся любители и на его зад.
Боже… я попала в лапы настоящих отморозков.
Если бы я могла кричать, то орала бы не переставая, в надежде тем самым выплеснуть свое омерзение от действий этих троих больших мужиков. Неужели для них нет ничего святого?! Ведь у каждого наверняка есть матери, жены, сестры.
— Впрочем, нет, — продолжил командующий парадом молодчик, — еще один неверный шаг и братика твоего закопают где-нибудь в лесочке. Он пополнит печальную статистику пропавших без вести. Подумаешь, одним больше, другим меньше.
Руки говорившего сжали мне горло. Серые холодные глаза с равнодушием, да нет же, с садистским удовольствием, смотрели прямо в мои. Такой человек не знает жалости.
— И только ты, Ангелочек, будешь знать, что его убили, предварительно оттрахав толпой. Убили из-за того, что одна маленькая девочка не слушала старших, а значит, именно ты будешь виновница его смерти.
Боль, кажется, везде… эти слова бьют наотмашь, каждый толчок таранящего лоно члена, доставляет мучения. Мой рот завязан, криков не слышно, но и с кляпом между губ я ору, и этот никому не слышный вопль разрывает мою голову изнутри. Вот оно, настоящее насилие, Лина.
Сосед задергался, кончая, застонал, похрюкивая, как довольный насытившийся хряк и наконец вышел из моей промежности. Только легче не стало, боль внизу живота продолжала схваткообразно вонзаться в тело. И крик в голове нарастал, вместе с ужасающей догадкой — больно мне не только из-за насилия, причина в другом, что-то не так с моим организмом.
— Толян, у тебя член в крови. Видать, Евдокимов плохо её трахал, не до конца женщиной сделал.
Мужики противно загоготали. «Ха-ха-ха!» — смеются насильники, смеется весь мир над моим беззвучным криком. Ха-ха-ха… Вот он, настоящий ад для Ангела.
— Толян, давай поменяемся, теперь я хочу, — заговорил блондинистый бугай, державший мне руки.
Удовлетворённый сосед, лицо которого от беспрестанно льющихся из глаз слез казалось страшно уродливым, переместился, теперь его потные пальцы сдавили мои тонкие запястья. Звук еще одной расстегиваемой молнии неприятно резанул слух. Боже, не надо больше! Но разве мои мысли кто-то слышит?! Разве мои слезы кого-то остановят?! Ворвавшийся в мое лоно член еще одного молодчика вызвал новый виток боли. Завопила, закричала через кляп, вышло только едва слышное мычание. Парень начал остервенело двигаться. Боль, боль, боль, как много в мире боли. Она разрывает внутренности и бежит дальше по всему телу к голове. Моя рыбка, мой Андрейка! Не надо, прошу вас!! Умоляю мычанием я, просяще заглядывая в глаза соседа дяди Толи. Ему все равно, из-за пелены похоти он не видит моей мольбы, а его противные липкие пальцы больно выкручивают соски моих грудей. Комната с выцветшими обоями, в которой меня насилуют, наступает стенами, сжимается до размеров малюсенького спичечного коробка. Смертельная ловушка для Ангела. Знаю, я теряю сознание, потому что невозможно больше терпеть боль, потому что мозг отказывался принимать ужас, творящийся со мной. Прости меня, Андрей, прости меня, Андрейка, и ты, Данька, прости. Надеюсь, я сдохну или сойду с ума… Спичечный коробок захлопнулся. Темнота.
* * *
— Глеб Георгиевич, у нас возникли проблемы.
— Какие?!
— Ангелина отрубилась во время того… ну, в общем, когда мы ее трахали, а еще из её промежности кровь хлещет.
— Может, у неё месячные?
— При месячных не одевают белые трусики, ну и потом, прокладок и прочей лабуды не было.
— Попробуйте привести Лину в чувство. По щечкам побейте, что-нибудь воняющее к носу поднесите.
— По щекам били, все равно не приходит в себя. Я боюсь как бы она того… кони не двинула.
— Пульс прощупывается?
— Да вроде бы…Похоже, что-то гинекологическое.
— Вот же блин! Вы что, не могли поаккуратней дубины свои пихать?!
— Сами же говорили, отодрать как сидорову козу во все щели! А вообще, мы только начали, я даже не успел попользоваться.
— Люди Евдокимова все так же возле подъезда торчат?
— Да. Куда им деться?!
— Ладно, без паники, одевайте Лину, тащите в коридор, возле двери бросьте. А соседу скажи вызвать скорую, дескать, нашел её на лестничной площадке. Врачам, если возникнет необходимость, пусть денег даст, но отвезти Лину нужно во вторую городскую больницу, у меня там врач есть знакомый. Я позвоню, её примут и напишут в истории, как нам нужно.
* * *
Туман. Везде куда ложится мой взгляд, белая густая дымка. Кажется, весь мир состоит из облаков. Забавно. Наверное, я дома, ангелы ведь должны жить среди облаков. А потом вдруг туман расступился. Передо мной появились очертания нашей дачи. Как же я тут очутилась? Ведь бабушка её давным-давно продала, еще в тот год, когда Данил поступил в университет. Тогда было совсем туго с деньгами, тащить двоих студентов одной пожилой женщине, пусть даже профессорше, тяжело. Здесь теперь живут другие люди, которые кардинально переделали наш небольшой уютный домик, превратив его в нечто современное и, как мне кажется, совершенно безобразное. Однако сейчас передо мной находился наш старый милый деревянный домишко. Резные окошки, выкрашенные белой краской, по-прежнему радовали глаз, а в саду созрели вишни, красиво маня своей краснотой — ну-ка съешь меня, дружок. Всё вокруг, как тем летом… когда закончилось мое детство.
«— Бабушка, у нас самый красивый домик!
— Конечно, Линочка, ведь в нашем доме живет Ангел, — отвечала, смеясь, бабушка и все улыбались вокруг: мама, папа, дедушка Митя.
Только Данька недовольно хмурил брови и поправлял бабушку:
— Два ангела.
Бабуля обнимала наши с братом худенькие плечи и целовала в белобрысые головы.
— Конечно, два ангела, внучек. Вы наши ангелочки!»
— Бабушка! — тихонько позвала я.
— Нет, Лина, это я пришла с тобой повидаться.
На деревянном резном крылечке сидела красивая светловолосая женщина.
— М-мама! Мамочка! — бросилась со всех ног к ней.
Она обняла, прислоняя к себе. Как тепло, как хорошо…
— М-мама! — вырвался блаженный стон из моих губ. — Мамочка, я так соскучилась. Мамочка, я уже начала забывать, как ты пахнешь, как греют твои объятья.
Пытаясь надышаться родным запахом, совсем как в детстве, зарылась носом в мамину шею. Маме щекотно, она весело засмеялась переливчатыми колокольчиками и немного отстранила от себя.
— Подожди, Линочка, дай посмотреть на тебя. Ты стала такой красавицей. Красавица и умница, я очень горжусь тобой и Данькой.
А потом мне вспомнилось всё, что случилось за последнее время с нами, холодные мурашки ужаса поползли по коже, моментально стирая блаженную улыбку с моего лица.
— Мам, Данька хотел провернуть какую-то аферу, задолжал бандитам, они явились ко мне, а потом начали требовать совершенно немыслимых вещей. Мамочка, они заставили меня посадить Андрея, они изнасиловали меня!! М-мама! — жалуюсь, как в детстве, я, ведь так сложно держать этот кошмар внутри.
Ласковые руки успокаивающе погладили по голове.
— Мамочка, забери меня с собой, я больше не могу находиться там! Мне очень больно, мама!
— Доченька, ты должна быть сильной, надо выручить Даньку. Линочка, ведь у него никого, кроме тебя, не осталось!
— Мама, я не могу!
Родные руки стали вытирать катящиеся со щек слезы, голубые, как ясное небо, глаза заглянули в мои.
— Сможешь, Лина… сможешь. Ты всегда была сильной девочкой. Даже маленькой никогда не плакала, когда тебе делали прививки или лечили зубки. А помнишь?! Ты упала с забора, и ржавый гвоздь практически полностью воткнулся тебе ногу. Ты очень мужественно себя вела, папа твой плакал, мы все ревели, а ты так рассудительно нас утешала.
— М-мам, у меня не осталось сил, меня словно каждый день пытают такими ржавыми гвоздями, заколачивая их прямиком в сердце.
— Лина, я подарила тебе и Даньке жизнь. Живите, прошу вас! Пообещай мне сделать всё для этого, — ласково шепчет мама.
Слезы полились водопадом из глаз.
— А мы пока за Андрюшкой последим.
Мама вытянула руку, на её ладони спал малюсенький ребенок, совсем крошка, чуть больше яблочка.
— Боже!..
Кто-то противно рассмеялся. И мама с моим сыночком исчезла, растворилась в темноте наша старая дача с таким уютным деревянным домиком. Растаяла вместе с белыми резными окошками и садом, где созрели вишни. Видно больше никогда мне не придётся закатывать в банки вишневый компот.
— Нет, Лина, всего лишь я.
Конечно, я сразу узнала этот жуткий голос.
— Ну же, давай открывай свои чудные глазки, нам надо серьезно поговорить.
Только не этот человек. Я его боюсь и ненавижу до трясучки в каждой своей клеточке. Мама, пожалуйста, забери меня с собой! Хочу подохнуть, хочу назад на облака!
— Сука, открывай глаза! — начал злиться Моргунов. — Мне некогда, я ведь не из-за каждой шлюхи мчусь через полгорода, чтобы её навестить, так что тебе должно быть лестно.
В руку воткнулось что-то острое, а я не ожидала, не смогла притвориться мертвой, не успела умереть по-настоящему. Дернулась, веки сами собой распахнулись.
— Так и знал, что ты уже очнулась! Здравствуй, детка!
Я видела Глеба Георгиевича до этого момента лишь несколько раз, он производил впечатление довольно интересного делового мужчины. Но только на первый взгляд, потом приходило понимание — это не человек, а самый настоящий зверь, не знающих никаких чувств и привязанностей. Чувства для него лишь игрушка — способ манипулирования людьми.
Судя по всему, я находилась в больнице. Всё вокруг сияло стерильностью, а в мою вену была воткнута иголка, через которую в тело поступало какое-то бесцветное лекарство.
— Линочка, где же твои хорошие манеры? Чего не здороваешься, сука?!
Промолчала, я многое чего желаю Глебу Георгиевичу, только вот здоровья в этом перечне нет.
— Ну, не смотри волком, мальчики немного перестарались, — начал ласково Глеб Георгиевич. — Но ты ведь сама виновата. Чего дергалась, паскуда?! Зачем звонила адвокату Евдокимова?! Сказал же, не рыпайся или будет плохо. А ты не поверила, Лина?! Зря… я не болтаю попусту. Вот, тебе подарочек принес, чтобы ты наконец поняла — я всегда говорю серьезно.
На мою грудь легла продолговатая красная коробочка. В таких штучках обычно преподносят женщинам драгоценности. Нет, Глеб Георгиевич не будет дарить мне украшения, дурные предчувствия целым ведром ледяной воды прошлись по телу. Даже пальцем не пошевелила, чтобы посмотреть подарок.
— Ах, ты не можешь открыть одной рукой, слабенькая совсем, — ласково жуткий голос еще сильнее пугал. — Ничего, Ангелинушка, я тебе помогу.
В бархатный коробке на красной атласной обивке лежал отрубленный человеческий палец. Данькин, на нем было надето простенькое серебряное колечко, которое я когда-то подарила брату на удачу.
Дернулась, закричала, точнее, пискнула, иголка капельницы выскочила из вены, а меня скрутило в жестком приступе рвоты. Моргунов отскочил, боясь, что капли содержимого моего желудка попадут на его дорогой костюм.
— А теперь слушай сюда, тварина! Если что-нибудь подобное еще выкинешь, то в зависимости от тяжести твоего проступка, подарки будут увеличиваться. Я могу быть щедрым Линочка, дальше в коробочке может оказаться рука, или глаз, а может, язык. Старайся не злить меня, Лина, терпением я не отличаюсь, могу сразу к сердцу перейти.
Меня опять скрутило в рвоте.
— Ну ладно, девочка, — как же я ненавижу этот псевдоласковый голос, — мне пора идти, надеюсь, ты больше не будешь расстраивать папочку.
Моргунов повернулся, направляясь к двери палаты.
— Нет, подождите! Если я всё сделаю, как вы хотите, вы, правда, отпустите Даньку?
— Ты плохо слушаешь, Лина, или соображаешь худо, я слов на ветер не бросаю. Сказал, отпущу, значит отпущу. Только от тебя зависит, будет ли твой братик жить долго и счастливо.
Разве можно после всего этого счастливо?
Моргунов опять направился к выходу, на пороге обернулся.
— Да, Лина, твое решение не говорить мне о своей беременности было очень плохим. Я думал, ты взрослая девочка и умеешь предохраняться. Хорошо, что ублюдок Евдокимова сам решил покинуть твое нутро, точнее, ему немного помогли мои ребятишки.
Как же больно! Этот мир для меня целиком и полностью состоит из ржавых гвоздей, которые до самой шляпки постоянно втыкаются в мое тело.