Когда случилось это, Машка добросовестно выполняла свои прямые обязанности. В последние несколько дней мессир постоянно был чем-то раздражен и оттого плевался кислотой каждый час, словно это занятие входило в режим дня. Рано или поздно столь активно используемую плевательницу должно было разъесть. Когда кислота закапала на дорогущий инкрустированный пол, а Вилигарк разгневался, увидев такое непотребство, влетело, разумеется, Машке. Она всегда подозревала, что родилась крайней.

— Кто должен за этим следить?! Я, что ли?! — бушевал некромант.

Машка чуть было не ляпнула «да», но вовремя прикусила язык и благонравно опустила глаза. Руки не распускает, и ладно. От крика у нее уши не завянут. Дома она и не такого наслышалась.

— Быстро принеси таз! — немного успокоившись, велел Вилигарк.

Ставки личного психоаналитика некроманта в поместье не предусматривалось, а измученный кот Леонор, чья шерсть уже искрилась, старался обходить лабораторию стороной и вообще поменьше попадаться на глаза. В глубине сада он вырыл убежище и целыми днями прятался в нем, как опытный партизан.

Насвистывая, Машка двинулась искать Айшму, которая точно знала, где в поместье можно найти пустой таз. Экономка отправила ее на склад, там среди мешков с орехами грамба и бочками с мочеными умбиками хранились запасы посуды, инструменты и бутылки с бытовыми магическими зельями. К сожалению, этими простыми вещами список наличествующих в сараюшке предметов не ограничивался.

Водрузив голые ступни на мешок с орехами, между бочкой и граблями лежал покойник.

— Елки-моталки! — поразилась Машка и прикрыла рот рукой.

А поразиться там действительно было чему. Голову покойника покрывали мелкие коричневые перышки, и она сильно смахивала на увеличенную башку обыкновенного московского воробья. На лице трупа даже клюв присутствовал, настоящий, измазанный в чем-то белом. Правда, все остальное у него было совершенно как у человека, если не считать рудиментарных крыльев, свисающих поверх нормальных рук, чего у людей, как правило, не бывает.

— Марья! — недовольно позвала Айшма. — Что случилось? Что ты копаешься?

— Тут кто-то умер, — выдавила из себя Машка. — По-моему, окончательно. Он не дышит.

— Что ты несешь?! — крикнула экономка. — Кто умер?!

— Я его не знаю, — отозвалась Машка. — Но у него птичья голова. Это нормально, или он чем-то болен?

— Ох ты, сохрани меня Правил! — охнула Айшма, появляясь в дверях. — Какое несчастье! Отойди от него немедленно!

— Он что, заразный? — поинтересовалась Машка, резво отскочив от трупа метра на два.

Серьезных способностей к прыжкам в длину у нее никогда не было, но чего не сделаешь ради спасения своей неповторимой жизни! Айшма, не ответив, сжала в ладонях амулет, висевший на цепочке на ее иссохшей шее, и забормотала неразборчиво то ли молитву, то ли заклинание. Труп зашевелился, и Машка громко взвизгнула. Такой подлости от покойника она совершенно не ожидала, возможно, потому, что прочие знакомые ей покойники не отличались особенной активностью. Исключая, конечно, мертвецов, находящихся на работе, и агрессивных обитателей подвалов храма Херона. Она точно помнила, что последних следует опасаться.

— Сейчас же прекрати орать! — хладнокровно велела ей Айшма.

Деятельные покойники экономке были явно не в новинку. Впрочем, работая на некроманта, вероятно, быстро учишься сохранять присутствие духа в любых ситуациях.

— Он двигается! — испуганно сказала Машка.

— Безусловно, — отозвалась экономка. — Если ты не будешь мне мешать, он задвигается еще лучше и наконец уйдет отсюда, к всеобщему удовольствию.

— А он... Он не будет на всех кидаться, грызть, рычать или еще что-нибудь неприятное делать? — с опаской поинтересовалась девочка.

— С чего бы это ему так неприлично себя вести? — удивилась Айшма. — Впрочем, неважно. Помолчи немного, я его разбужу и выгоню.

Она закрыла глаза и начала читать нараспев замогильным голосом, совершенно не соответствующим спокойному выражению ее лица:

— Фыва, а фыва, вон! Гепака фыва, рамма дубина башбаш! Вон, каззява рака, бум!

Покойник открыл глаза и, громко выругавшись на незнакомом Машке языке, вышел из сарая.

— Это столичный посланник совцов, — объяснила Айшма, отряхивая руки, запачканные в какой-то трансцендентальной дряни. — В вашей провинции они наверняка не встречаются. Их народ живет на востоке. Этот совец впал в спячку — с ними такое иногда случается. Они засыпают на несколько лет и лежат себе спокойно, только сильно воняют. Единственное, что мне непонятно, так это чем ему приглянулся наш сарай. До сих пор никто из знакомых мессира не ночевал в нем. Здесь все-таки здорово дует из щелей.

— Понятно. — Машка ошарашенно кивнула, покосившись на дверь, хотя, собственно, понятно ей ничего не было.

— А кроме того, здесь хранятся овощи, — продолжила Айшма. — Это же кем нужно быть, чтобы впасть в спячку возле мешков с овощами на зиму? Этак ко Дню Перевала все провоняло бы! Совершенно необъяснимый поступок!

Разбуженный совец не пытался вернуться и напасть, и вообще, казалось, был вполне приличным господином. Наверное, отправился досыпать в свою посольскую резиденцию, как воспитанный человек. Только почему посла не сопровождали его слуги? У дипломатического работника наверняка должна быть масса слуг. Машка нервно хихикнула.

— Что-то смешное увидела? — поинтересовалась Айшма, вздернув нос.

— Да нет. — Машка с независимым видом пожала плечами. — Просто интересно, где его слуги, свита и все такое?

— Впадение в спячку — интимный процесс. При нем могут присутствовать только близкие родственники, но уж никак не прислуга, — объяснила экономка. — Очевидно, он отослал их.

— А это ничего, что мы его нашли? — испугалась Машка. — В моем генеалогическом древе совцов, кажется, не встречалось. Я вообще это... этого посла не знаю.

— Он уже спал. На спящего совца смотреть дозволяется. Кстати, а что ты стоишь столбиком? — всполошилась экономка. — Я тебя зачем сюда послала? Не за совцом же?

— За тазиком, — подумав немного, ответила Машка.

— Так бери тазик и беги к мессиру, он ждать не любит! — скомандовала Айшма.

Машка обреченно схватила таз и поплелась в дом.

Прошло несколько спокойных и не очень заполненных домашней работой дней. Машка уже начала надеяться, что про случай с совцом все забыли, а в посольстве незадачливого коматозника хватиться не успели. Айшма обеспокоенной не выглядела и про покойника не заговаривала, а хозяин, кажется, про него и вовсе не знал. Снова слышать про уснувшего гуманоидного воробья, а тем более видеть его Машка не хотела. Странный гость ей не понравился. Было в нем что-то неестественное. Да и Вий, с которым девочка поделилась своими переживаниями, сказал, что от полуживых добра ждать не следует и связываться с ними — тоже.

— Живой живого всегда понять может, — обронил он, почесывая нос. — И мертвый мертвого, а те, кто на грани жизни и смерти, непонятны и тем и другим. Знаешь, совцы, они не злые, но только вот представления о том, что хорошо и что плохо, у них сильно отличаются от общепринятых. Человека понять можно, мага, дракона, кого угодно, но не полуживых. Забудь о нем сама и пожелай, чтобы и он тебя не запомнил.

Машка кивнула согласно. Она с удовольствием забыла бы о визите странного гостя, только вот жаль, судьба не всегда поворачивается к нам тем местом, каким нам было бы желательно.

Вскоре работодатель срочно вызвал ее к себе. Не для работы — для выдачи ценных указаний. Обычно язвительная и недобрая Айшма взглянула на нее по-особенному, передавая приказ мессира, и погладила по голове. Потом прошептала заговор на удачу и сунула Машке в карман еще теплую булочку.

— В дороге съешь, — пробормотала она.

— Я уезжаю? — удивилась Машка.

— Посмотрим. — Айшма отвела глаза. — Выходя из дому, не забудь три раза сказать «биста» и сложить пальцы вот так. Может, и протащит мимо...

— Мимо чего? — не поняла девочка.

— Мимо смерти, — серьезно сказала Айшма и, тут же спохватившись, небрежно махнула рукой. — Ладно, чушь какая. Это поговорка. Я думаю, тебе повезет, ты же еще не слишком взрослая. Главное, не забудь. Это так, на всякий случай.

— Хорошо, не забуду, — пообещала распорядительнице ошарашенная Машка и поднялась к мессиру.

Тот взглянул на нее недобро и сразу же протянул скрученную в трубочку бумагу.

— Пойдешь в совецкое посольство, — велел Вилигарк.

— А можно, не я? — заныла Машка. — Я там не была никогда... Можно, я Айшму попрошу?

— Нельзя, — отрубил маг, сердито посмотрев на нее. — Что это за манера отлынивать от работы? Если ты хочешь и дальше на меня работать, будь добра выполнять свои обязанности! Если хочешь учиться, выполняй требования учителя!

— Хочу, — тоскливо вздохнув, подтвердила Машка, хотя уже не была в этом уверена.

— Кроме того, на дипломате отпечатки твоей ауры, а не ее! — безжалостно добавил Вилигарк. — Они не примут Айшму.

Слово «аура» Машка слышала. Одна из ее соседок по хрущобе увлекалась эзотерикой, кармой, энергетикой и прочими непонятными вещами. Квартира у нее была вполне приличная, а гадая на картах, она умудрилась скопить на ремонт. Потому у нее в отличие от большинства жильцов Машкиного дома с потолка не текло, из окон не дуло и даже смесители вели себя так, как полагается смесителям, а не уличным фонтанам. Именно она, Аделаида Всевидящая, в миру тетя Оля Казакова, научила Машку гадать на картах и напускать на себя умный вид, предсказывая судьбу по зеркалам и кофейной гуще. Тетя Оля была темноволоса, худощава и постоянно курила, как и приличествует всякой современной ведьме. Хотя какая из соседки ведьма? Она себе вот уже шестой год ни одного мужика приворожить не может...

— Там будет одна неприятная процедура, — продолжал безжалостный некромант. — Ну да ты девка здоровая, крепкая... Выдержишь. Да тебе и полезно будет.

— А без нее никак нельзя? — поинтересовалась Машка. — Может, я просто им честно расскажу, что видела, и вернусь? Я же его даже пальцем не тронула, он такой и был...

Вилигарк взглянул на нее так, что она сразу поняла: процедура необходима. Машка вздохнула нарочито тяжело и спросила:

— Зачем она хотя бы нужна, эта процедура?

— Дипломаты должны убедиться, что их соплеменнику не было выказано никакого неуважения, — туманно объяснил Вилигарк.

«Так и вижу себя, похабно выражающую неуважение совцу!» — язвительно подумала Машка, однако бумагу покорно взяла.

— Что-нибудь еще? — спросила она.

— Нет, это все, ступай. Сегодня ты мне не понадобишься.

— То есть выходной?! — обрадовалась Машка. — Что ж, это тоже неплохо!

Некромант фальшиво улыбнулся. Она развернулась и выбежала из кабинета. Совцы так совцы, невелика беда. Только странное поведение Айшмы все еще беспокоило ее. Прежде экономка никогда не снисходила до того, чтобы выказывать свою обеспокоенность ее безопасностью. Как она сказала? Биста? Надо бы не забыть... Суеверия суевериями, а в мире, полном магии, и такая ерунда хоть чего-то да стоит.

Песок дорожки скрипел под ногами, и листва еле слышно шуршала, тронутая легким ветерком. Издалека доносился непрерывный шум — пульсировала дневная городская жизнь. Странное дело, Машка только сейчас научилась слышать его, настолько здесь было тише, чем в Москве.

Тускло поблескивали полупрозрачные разноцветные камешки бордюра. С каждым шагом идти дальше хотелось все меньше и меньше. «Кажется, я совсем не готова к переменам, и вообще трушу», — самокритично подумала Машка, заставив себя двигаться быстрее.

Возле открытых настежь — заходи кто хочешь, бери что хочешь, — ворот ее поджидали эльфы. В волосах, обычно не слишком ухоженных, не было ни веточек, ни паутинок — они сверкали золотом. На лицах не осталось и следа грязи, ногти блестели так, словно нелюди только-только покинули элитный маникюрный кабинет. Только между пальцами босых ног по-прежнему виднелись комочки земли. Вид у остроухих был торжественный. Машке стало еще больше не по себе. Она сглотнула и поинтересовалась:

— Что-то случилось?

— Слышал, тебя вызвали к полуживым, — отозвался Вий. — Мы пойдем проводить тебя.

— Удивительно любезно с вашей стороны, — ехидно отозвалась Машка. — А вместо меня туда никто не хочет сходить?

— Есть вещи, — нравоучительно заметил Вий, — которые каждое разумное существо должно уметь делать самостоятельно.

— Например, вытирать задницу, — добавил Май, слегка разрядив общую напряженность обстановки.

Машка нервно хихикнула и кивнула: пошли, мол. Они миновали кучу перед воротами, из которой неподвижно торчала голая волосатая нога отвратника.

В городе уже ощущалась осень. Традиционные веники сухих цветов и веток с мертвыми, скукоженными листьями украшали коньки крыш и заборы. Молодой человек в синем комбинезоне увлеченно рисовал на двери коричневый лист. Пахло старой травой и сыростью. На улицах было немноголюдно, а из открытых окон домов тянуло вкусными запахами. Гладковыбритый мужчина в черном трико, похожий на большую мрачную ласточку, медленно шел по улице им навстречу и изредка звонил в колокольчик. За собой он тащил длинный деревянный ящик на колесах, будто маленький мальчик — игрушечную машинку. Вий шепнул: «Молчи!» — за мгновение до того, как Машка собралась спросить, кто это такой и что он делает. Тем временем мужчина с ящиком дошел до них и, остановившись, медленно повернулся. Эльфы остановились тоже и, словно по команде, закрыли лицо руками. Это напоминало приветствие какого-то загадочного ордена или секты. Мужчина прикрыл одной рукой лицо в ответ. Машка почувствовала толчок локтем в бок и торопливо коснулась руками лица.

— Сартаннан Велер, — произнес мужчина, немного картавя.

Машка, стараясь не афишировать свое любопытство, посмотрела на него.

— Доброго пути, Сартаннан Велер, — отозвался Вий.

Мужчина поклонился и продолжил свой путь. На камнях мостовой ящик, тащившийся за ним, немного трясло. Кажется, он был довольно тяжелым.

— Он что, ваш знакомый путешественник? — поинтересовалась Машка. — Тоже эльф?

— Разве он похож на эльфа? — Май приподнял правую бровь. — Нет, это просто городской хер.

— Кто?! — удивилась Машка. — Странно, такой приличный мужчина...

— Городской служащий, который провожает в путь окончательно мертвых и заботится об их телах, — пояснил Вий. — Его называют хер, потому что его работа херонить покойных, то есть передавать их Херону. Теперь понятно?

Машка кивнула.

— Понятно. Но все равно непривычно немного. А зачем он вам представился? Собирался предложить свои услуги? Так вы пока не производите впечатления умирающих...

— Он познакомил нас со своим мертвым клиентом, — объяснил Вий. — Согласись, люди умирают не каждый день, и каждому, даже последнему бродяге и нищему, до которого при жизни никому не было дела, хочется, чтобы его проводили. И чтобы кто-нибудь хоть на минуту пожалел о его уходе. Потому одиноких мертвецов хер возит по городу, прежде чем отвезти в общественный могильник.

— Так это у него что, гроб на колесиках был? — догадалась Машка и прыснула.

Конечно, ей жалко было незнакомого одинокого покойника, возможно, бродягу, а может быть — долго болевшего перед смертью древнего старичка, уже похоронившего всех своих друзей. Но, согласитесь, к гробу на колесиках никак нельзя относиться серьезно.

— Безусловно. — Вий взглянул на нее осуждающе. — Чиновник один, ему было бы трудно тащить гроб на плечах, как это принято, если в церемонии принимает участие достаточное количество мужчин. И в этом нет ничего смешного.

— Нет, конечно нет. Извини. Это нервное, — неловко соврала Машка, душа в зародыше свой неприличный смех. — Я все думаю о том, что мне Айшма сказала... Что меня должно протащить мимо смерти. Мне от ее слов немного не по себе.

Соврала — и тут же почувствовала, что говорит правду. По позвоночнику словно пробежались холодные пальцы, а щека неудержимо зачесалась. Машка зябко передернула плечами и поскребла зудящую щеку.

— Айшма странная, как и все люди. — Май усмехнулся и положил руку на ее плечо, успокаивая. — Не стоит слишком серьезно относиться к ее словам.

— То есть мне ничего не грозит? — уточнила практичная Машка.

— Не то чтобы ничего... — философски сказал Май, покосился на старшего и добавил решительно: — Понимаешь, жизнь устроена так, что каждому из нас что-то грозит ежеминутно.

— Ну да, — хмыкнула Машка, — кирпич на голову упадет посреди чистого поля..

— Видишь ли, смерть никогда не останавливается в погоне за нами. — Вий быстро взглянул через правое плечо словно ожидая увидеть там костлявую гостью. — Просто иногда она гасит свой фонарь, и мы не видим ее. Но она всегда где-то рядом. Может быть, даже за спиной.

— Жутковато. — Машка оглянулась, но костлявой бабы с косой, разумеется, не обнаружила.

Правда, на секунду ей показалось, что шеи коснулся ледяной ветерок, скользнул по волосам, ероша их. В этом ощущении не было ничего мистического — обычный эффект хорошо рассказанной страшной истории.

— В глубине души ты знаешь, что это правда, — серьезно сказал Май. Он казался непривычно торжественным, словно отец, пришедший на выпускной вечер своей старшей дочери. — И она не должна тебя пугать. Это просто данность.

— Сегодня подходящий день для того, чтобы умереть, — сказал Вий. Взгляд его был светел и спокоен.

— Твой оптимизм мне не нравится, — после паузы сообщила Машка.

Май усмехнулся.

— Да пойми ты, глупенькая, нельзя навсегда умереть, можно только навсегда покинуть. Разве ты хочешь покинуть нас навсегда?

Машка помотала отрицательно головой и задумалась.

— Ты хочешь сказать, этот мир устроен так, что смерть — это не насовсем? — сообразила наконец она.

— Все миры устроены так, — сообщил Вий. — По образу и подобию мира изначального. Только не все существа, живущие в мирах, об этом знают. Мы, эльфы, из посвященных.

— То-то, я смотрю, вы такие мудрые, — подколола его Машка. — Но что-то, знаешь ли, сегодня умирать мне не хочется.

— Ладно, не переживай, — успокоил ее Май. — Мы будем неподалеку. Если что, подстрахуем. Надейся на нас.

— Ага, — мрачно пробормотала Машка. — Надежда, как известно, умирает последней. Сразу после надеющегося.

Чмокнув эльфов в мягкие гладкие шеки, она двинулась вперед. Кусты, усыпанные сиреневыми цветами, разбивали солнечный свет на мелкие острые лучики, и лучики эти падали на дорогу, расчерчивая ее изящными узорами. Вдалеке виднелась Птичья Башня совецкого посольства в Астолле. Где-то в городе надрывно и протяжно кричал разносчик сластей, зарабатывая себе на жизнь.

Май сказал: «Мы будем рядом, надейся на нас», — но каким-то шестым чувством, сконцентрировавшимся внизу позвоночника, Машка понимала, что никакой страховки не будет. Фантомно побаливал несуществующий хвост, уколами отдавало в копчик. Она сделала шаг — и что-то закончилось. Ничто не может длиться вечно, даже то, что очень нравится. Никакое полотно не может простираться бесконечно, и Машка ощущала, что дошла до края предыдущего. Бахрома на его краю щекотала ступни и вызывала беспокойство. Но и на краю нельзя стоять вечно. Машка закусила губу и, заставив себя не оборачиваться, прикрыла глаза. Так легче было воскресить образы: Айшма, Тиока, Вилигарк, Май и Вий.

Щелкнули воображаемые ножницы за спиной, на мгновение стало жарко и пусто. На смену нарождающейся панике пришло спокойствие и ощущение полной, холодной ясности. Она сделала еще шаг, и страх ушел, словно его и не было. «Это не должно тебя пугать», — снова услышала Машка, но, обернувшись, никого не увидела. Лучше эльфов в этом мире прячутся и маскируются, пожалуй, только призраки и высшие демоны. Да только демонам с их мощью и высокомерием это ни к чему, а призрак при желании легко может стать невидимым. Эльфы не умеют растворяться в воздухе, но кто может похвастаться тем, что видел эльфа, когда тот не желал быть замеченным? Машка таких уникумов не встречала. Кроме себя, разумеется.

Птичья Башня казалась вымершей. Она возвышалась черной стрелой над окрестными домами, чьи плоские крыши были выложены цветными камушками, и казалась чужеродной в этом городе. Ее явно строили птицеголовые полупокойники, настолько она отличалась от других построек в Астолле. Тонкая, высокая, башня была оплетена цепью балконов, словно диким виноградом, и казалось, еще немного — и она упадет под их тяжестью.

На каменных ступенях, ведущих к арке входа, лежали сухие листья. Серый камень и желтые пятна листьев сочетались так гармонично, что, казалось, их выложил здесь в строгом, но непостижимом порядке специально для этого нанятый дворник. Нехорошее предчувствие пробрало Машку до костей. Идти внутрь ужасно не хотелось. Небольшие башенки справа и слева от главной, самой высокой башни, отбрасывали на ступени косые тени. Эти темные полосы были словно трещины в лестнице. Машка скептически взглянула на здание посольства.

— И почему у меня такое чувство, что я лезу в глотку живого дракона? — пробормотала она, разворачиваясь, чтобы тихонько уйти отсюда, пока ее никто не заметил.

Черт с ней, с работой на некроманта. Посольство не нравилось Машке настолько, насколько вообще может не нравиться какое-либо место.

— Марья, ассистентка некроманта Вилигарка? — окликнули ее сверху.

— Да, — призналась она и подняла голову.

Около входа стояла желтая птицеголовая женщина в оранжевом индийском сари и смотрела на нее с безразличием попугая. Увидев, что Машка заметила ее, она сделала приглашающий жест и исчезла в проеме. Машка секунду повременила, не решаясь последовать за ней, а потом махнула рукой на предчувствия и ступила на каменную лестницу.

— Что же делать, надо есть... — пробормотала она, перефразировав слышанную где-то хулиганскую песню про селедку и полное отсутствие хлеба в доме. Предчувствия предчувствиями, но невежливой быть не стоит.

Коридоры Птичьей Башни оказались темными и неприветливыми — под стать самим совцам. Что давешний псевдопокойник, что встретившая Машку желтоперая женщина были высоки ростом и худощавы. Анемичного вида крылышки самым жалким образом трепыхались над плечами сотрудницы совецкого посольства. Она скользила впереди Машки плавно и очень быстро, так, словно свет ей был не нужен вовсе: видимо, путь был ей хорошо знаком.

Перед веселенькой дверью, сделанной из зеленого с желтыми разводами камня, она вдруг остановилась и, обернувшись, пронзительно взглянула на Машку.

— У тебя есть дети и муж? — строго спросила она.

Машка опешила и растерянно отозвалась:

— Откуда? Мне мать даже собаку завести не разрешила!

— Ты часто общаешься с матерью? — Кажется, желтоперая была приятно удивлена этой неожиданной новостью.

Машка пожала плечами:

— Бывает. В конце концов, мы в одной квартире живем.

— Значит, ты еще совсем молода, — заключила совка. — Это хорошо. Так будет проще убедить Ра-Таста в твоей невиновности.

— А меня в чем-то подозревают? — испугалась Машка. — Я ничего не делала с этим вашим товарищем, засыпающим где ни попадя.. Даже карманы не обшарила, хотя могла бы...

И она прикусила язык. Наверное, в посольстве о таких вещах упоминать не следовало бы: мало ли, вдруг они ее безобидную фразу воспримут как намек на криминальные наклонности.

— Я буду защищать тебя, а вовсе не обвинять, — успокоила женщина, по-своему истолковав Машкино замешательство. — Мне ты можешь сказать все что угодно. Признайся, тебе вправду не понравился господин посол или это был ваш, человеческий, аналог кокетства? Откровенно говоря, я не слишком много понимаю в людях, а потому мне сложно судить...

Машка молчала, глядя на нее, и судорожно соображала, какой ответ принесет ей больше очков. Ну в самом деле, о какой правдивости и искренности можно говорить, находясь буквально на территории вражеского государства?

— Вообще-то я не очень хорошо его разглядела, — призналась Машка наконец. — Я испугалась.

— Зачем ты лжешь? — Женшина-птица остановилась и, заинтересованно приоткрыв клюв, уставилась на нее. — Таким способом ты хочешь избежать наказания? Напрасно. За красивую и правдоподобную ложь прощение может получить только сочинитель, пойманный на искажении фактов в своей истории.

— Ну как всегда. — Машка горько вздохнула. — Как что хорошее, так обязательно не мне, а кому-то еще.

— Я вижу, у тебя была тяжелая жизнь, — продолжив путь, бросила через плечо женщина. — Сюда, пожалуйста.

Она небрежным движением толкнула высокую и узкую дверь, сделанную из множества полупрозрачных камешков. Та на удивление легко отворилась, открыв вход в огромный светлый зал. Потолки здесь были высокие, не сравнимые с теми, которые Машка видела в квартирах сталинских домов и даже в театре, куда несколько раз попала бесплатно по чужому студенческому. Весь верхний уровень, отделенный от нижнего флагами и штандартами, вывешенными в ряд, занимали широкие окна из розового и голубого камня, похожего на прозрачный кварц. В зале было бы весьма уютно, если бы не хозяин помещения. Серые перья его встали дыбом, в глазах плескалось ледяное презрение, а поза показалась Машке угрожающей. Полуптица-получеловек, он был крупнее любого представителя обоих видов, исключая разве что огромного страуса, который делил просторный вольер московского зоопарка с казуаром.

— Я привела самку, собрат главный следователь за мыслями и поступками, — нарушила сгустившееся молчание женщина-птица.

— Я рад, — отозвался серый. Голос у него был совсем нерадостный. Он помолчал, склонил по-куриному голову набок и велел: — Самка, встань в центр зала.

Машка почесала щеку, набираясь наглости, и хмуро посмотрела на следователя. Если бы тот был человеком, точно поперхнулся бы от такого взгляда.

— Между прочим, это оскорбительное обращение! — буркнула она. — У меня, представьте себе, имя есть!

— Имя — твоя личная собственность, — проронил серый. — Можешь оставить его при себе, я не возражаю.

— Спасибо! — язвительно поблагодарила Машка. — Вот никак я без вашего разрешения не обошлась бы.

— Какая вежливая самка, — тускло удивился следователь и переступил с ноги на ногу. — Крылышки на его плечах синхронно колыхнулись.

Женщина-птица занервничала и осторожно подтолкнула Машку к центру зала.

— Иди, — прошептала она. — Не медли, он легко раздражается.

— Я тоже, — негромко отозвалась нахальная Машка, однако подчинилась: спорить с тем, кто тебя вовсе не слушает, дело бесполезное и глупое. Чувствовала Машка себя уже куда лучше. Злость всегда придавала ей сил и уверенности в себе.

По ногам тянуло холодом, и она порадовалась, что догадалась оставить в доме некроманта босоножки, давно отслужившие свой срок, а вместо них надела вполне приличные ботинки, сшитые из кожи какого-то неведомого ей монстра.

— Достаточно, — обронил серый безразлично. — Переместись чуть левее.

— Я к вам что, мишенью работать нанялась?! — огрызнулась Машка. — Левее, правее... Стрелы зубами ловить не надо, я надеюсь?

Но серый ее фразу оставил без внимания. Похоже, он вообще не слышал ничего, что впрямую не относилось к делу. Машка присмотрелась к следователю Он почти не двигался и совершенно не моргал. Дыхания тоже заметно не было. «Киборг! — подумала она. — Точно, киборг!» Правда, в том, что робот не может причинить вреда человеку, она уже не была уверена, а механическая холодность серого мутанта-андроида ее серьезно нервировала.

Женщина-птица коротко вскрикнула и мешком осела на пол. Через мгновение ее примеру последовал и серый следователь за мыслями, только движения его были гораздо медленнее и торжественнее. Словно все происходящее являлось частью какого-то ритуала. Машке стало еще более не по себе, и она вздрогнула.

— Не двигайся, — злобно клацнув клювом, буркнул следователь.

Машка замерла, напуганная неприкрытой угрозой, прозвучавшей в его голосе. Серый одобрительно кивнул и закрыл глаза.

— Я, жрец Верховного Брата, открываю себя Тиу и зову его стать мной, — сказал он.

— Я, жрица Верховной Сестры, открываю себя Таароа и зову ее стать мной, — неправильным эхом отозвалась женщина-птица.

— Тиу хочет знать о мыслях и действиях самки! — тоскливо и пронзительно крикнул серый, задрав голову.

— У Таароа нет ответа, — безнадежно отозвалась желтая женщина-птица. — Закрыты ее глаза, и Всезнающий не желает помочь ей.

Серый странно изогнул шею и заклокотал горлом, словно его душил кто-то невидимый. Женщина-птица вторила ему чуть тоньше, но так же противно. Машка не сдержалась и фыркнула. В то же мгновение все стихло. Серый вернул голову в нормальное положение и осуждающе взглянул на Машку.

— А что я? Я ничего... — неловко пробормотала Машка. У нее было такое чувство, будто она ненароком испортила важную религиозную церемонию.

— Ты права, — покладисто сказал серый. — Ты — ничего.

Слово «ничего» у него прозвучало так, словно Машка была пустым местом, а это, согласитесь, ужасно обидно. «Сам ты дырка от бублика!» — мстительно подумала она, но ничего не сказала, потому что оскорблять лицо, находящееся при исполнении, обычно чревато неприятностями. Даже если это лицо без фуражки и пернато.

— Прошу Яйцо, — совершенно обыденным тоном добавил следователь.

На крыше завозились, зашуршали, на пол упало несколько желтых соломинок и немного мелкого мусора. «Как бы на голову не нагадили...» — озабоченно подумала Машка, но сдвинуться с места не рискнула. Кто знает, что взбредет на ум этому пернатому психу? Может, у них прыжок на месте провокацией считается.

— Прошу восемь вспышек Истинного Желтка на самку, — уточнила женщина.

Машка закусила губу, чтобы не нарушить торжественности момента идиотским хихиканьем. «Интересно, — размышляла она, — а какой желток у них считается истинным: желтый или оранжевый? И как бы он тухлым не оказался...» То ли размышляла она очень громко, то ли очень отчетливо, но серый следователь встопорщил улегшиеся было перья и метнул на нее взгляд, полный ненависти. Богохульство вызвало у пернатого товарища неконтролируемый приступ гнева.

Истинным желтком у совцов считался явно не примитивный яичный. На весь зал полыхнуло желтым светом так, что у Машки защипало в глазах и на несколько секунд она совершенно ослепла. Запахло свежестью, как после грозы, а кожа головы начала зудеть с такой силой, словно полчиша вшей топтали ее своими мерзкими лапками. Машка не постеснялась бы почесаться, несмотря на все свое воспитание, однако не могла пошевелиться. «Опять! — с тоской подумала она. — Ну почему здесь всем неприятностям обязательно предшествует паралич? Это местный закон природы такой, что ли?» Постепенно неподвижность сошла на нет, и первым делом Машка как следует проморгалась, а когда зрение почти восстановилось, вопросительно уставилась на следователя. В позвоночнике неприятно покалывало.

— Все ясно. Ты смотрела на Ва-Рана оскорбительно, — заключил главный следователь.

— Я сделала это в порыве самозащиты! — попыталась оправдаться Машка.

Птицеголовый перевел на нее мертвый взгляд. Лицо его было безучастным, а глаза блестели, как чисто вымытые стекляшки.

— Разве я спрашивал тебя об этом? — слегка раскатывая букву «р», поинтересовался он. — Ты — прислуга некроманта, что хорошего можно от тебя ожидать?

И его здоровый птичий клюв, и выдающаяся буква «р» — все напоминало Машке одного знакомого кавказца с московского рынка. «Интересно, они не родственники?» — вскользь подумала она. Птицеголовый посмотрел на нее и повел плечами. Если бы на его пернатом лице отражалось хоть что-то, Машка решила бы, что посол удивлен тем, что она еще и думать умеет. Разозлиться на это она себе не позволила.

— А при чем здесь Вилигарк? — удивилась Машка. — Ну некромант. Но он совершенно нормальный человек, и вообще, я на него просто работаю. Ничего больше.

— Некромантия заразна, — мягко объяснила девочке дамочка с бледно-желтым оперением. — Некроманты оттого так и называются, что для них не существует граней допустимого. Для них не существует ничего, кроме их желаний. Для некромантов неприемлемы запреты и исключения. У прочих магов они есть, но тот, кто долго общается с некромантом, рано или поздно становится таким же, как он. Ведь так жить гораздо легче. Не нужно запрещать себе что-то или ограничивать себя в методах работы. Некроманту можно все, даже то, чего в принципе нельзя.

— Странно. — Машка аккуратно опустилась в кресло, стоявшее за спиной. Она бы постояла еще немного, потому что чудное и холодное посольство не представлялось ей местом, располагающим к отдыху. Пожалуй, Машка не смогла бы здесь расслабиться, даже если бы это вдруг оказалось совершенно необходимо. Главный птицеголовый явно и невежливо демонстрировал ей свое плохое отношение. Но ноги болели неимоверно, пальцы на них даже сводило от усталости. — Я ничего такого в нем не замечала.

— Твой мозг несовершенен, — равнодушно обронил совец.

— Ра-Таст, не спеши, — остановила его желтая женщина. — Возможно, она говорит правду и ее хозяин не делал ничего предосудительного. Иметь возможность что-то совершить — это совсем другое, нежели совершать.

— Люди редко так делают, — отрезал Ра-Таст. — Поверь мне, я хорошо знаком с этим видом фауны Ишмиза. Одно время самец человека даже жил у меня дома. И он был очень, очень вороват и нечистоплотен.

— Ну и что?! — праведно возмутилась Машка. — Разве можно из-за одного неудачного опыта охаивать огульно всю человеческую расу? Может, вы бомжа какого подобрали!

— Продавец сказал, что это породистый и воспитанный представитель вашей расы, — холодно отозвался птицеголовый. — Если таков один из лучших, то остальные и вовсе не заслуживают внимания. Но то, как ты говоришь, мне нравится.

— Что именно? — поинтересовалась польщенная Машка.

— В твоей речи есть красивые сочетания слов, — объяснил совец. — Наш народ прекрасен сам по себе, и мы любим гармонию и красоту во всем. Я подумаю о твоей дальнейшей судьбе. Можешь идти в загон отдыхать. Яр-Мала, проводи.

Желтая поклонилась ему поспешно и кивнула на дверь. Спорить с совцом Машке показалось бесполезным: этот оказался еще более упертым, чем все остальные встречавшиеся ей доселе мужики. А чего еще ожидать от самца с куриной головой?

У охранника, стоявшего за дверью, морда была плоская, с коротким загнутым клювом и круглыми холодными глазами. Рядом с ним неподвижно сидела облезлая лисица, которую Машка поначалу приняла за чучелко. Лисица смотрела в одну точку, только уши ее чуть заметно подрагивали, чего, конечно, у чучелок не бывает, разве что в ветреную погоду. В коридоре ветра не наблюдалось совсем.

Машка неуверенно встала рядом с ними, ожидая Яр-Малу. Лисица медленно повернула голову и смерила ее презрительным взглядом. Потом вытянула шею и, брезгливо дернув усами, обнюхала ее руку. Дыхание лисицы было холодным и щекотным. Машка постаралась руку не отдергивать, а так же медленно и с достоинством отвести. Лисица фыркнула и снова посмотрела на нее со значением: мол, имей в виду, я слежу за тобой. Почему-то в Птичьей Башне каждый встречный спешил продемонстрировать Машке свое недоверие и превосходство.

Вскоре Яр-Мала выскользнула из-за двери и кивком велела Машке последовать за ней в зал.

Зачем ее позвали обратно, Машка так и не поняла. Обсуждение ее поступка и дальнейшей судьбы все еще продолжалось. Полуптицы-совцы разговаривали так, как будто Машки в комнате не было вовсе или она внезапно превратилась в деталь интерьера.

— Ее взгляд не мог оскорбить Ва-Рана, — ворковала желтая Яр-Мала. — Она же еще ребенок, совсем незрелый. Разве можно ставить ей в вину ее детский страх?

— Она достаточно созрела, чтобы размножаться! — отрезал серокрылый следователь. — Ее психическая атака нанесла Ва-Рану сильную травму. Он еще долго не сможет завести себе подругу.

— Я могу объяснить уважаемому Ва-Рану, что человеческое существо, испугавшееся его и представившее его себе в таком неприличном виде, не самка, а только глупый детеныш, — упорствовала Яр-Мала.

«Какая она милая!» — растроганно подумала Машка.

— Она может иметь детей! — Ра-Таст повысил голос. — Следовательно, она человеческая женщина, а не детеныш. Восприятие этой извращенной самки стало причиной расстройства Великого Посла. Этого достаточно для наказания!

— Растик... — примирительно проворковала желтая жрица, — мы оба прекрасно знаем, что Ва-Ран не вполне нормален в сексуальном смысле. Обе его предыдущие жены только-только вошли во взрослое состояние, причем со второй женой это утверждение могло быть оспорено, настолько она была незрела.

— Ты хочешь рисковать нашей миссией? — прокудахтал Ра-Таст. — Хранитель Яйца благоволит к Ва-Рану, считает его скорлупой своего сердца. Если самка может завести детенышей, значит, она достаточно провела времени на земле, чтобы считаться взрослой. Я сказал.

— Тебе не жаль ее? — спросила Яр-Мала.

— Я не имею отношения к астолльскому отделению клуба любителей животных, — любезно проинформировал ее следователь. — Состояние Посла критическое, нам следует заняться подготовкой публичного обряда. Исцеление должно наступить.

— Должно, — со вздохом подтвердила желтая жрица Таароа.

«Ну ладно, — сказала себе Машка. — Вы у меня дождетесь! Я этого вашего посла вонючего так исцелю, мало не покажется!» Правда, конкретного плана действий у Машки пока не было, но ведь план дело наживное. Главное в таком деле — желание. Желание у Машки было, и очень сильное.

По узким коридорам Башни гуляли сквозняки. Откуда-то тянуло горелым маслом. Яр-Мала двигалась быстро. Казалось, ее вовсе не интересует, идет ли за ней пленница, однако, когда Машка попыталась слинять в боковой коридор, желтая жрица издала негодующий клекот.

«Похоже, у нее, как у Дегрена, глаза на затылке», — грустно подумала Машка.

Перед тем как ступить на лестницу, ведущую в подземелье, совка замедлила шаг, да так резко, что Машка чуть в нее не врезалась.

— Постоим немного, — велела Яр-Мала голосом, лишенным всякого намека на эмоции.

Машке было все равно, и она покорно остановилась. На стене перед ними висел портрет, на котором был в полный рост изображен совец со строгим черно-белым оперением и в старомодной шляпе пирожком. Если бы не клюв и перья, он был бы точной копией начальника Машкиного жэка. От нечего делать она принялась внимательно его разглядывать. В руках совец держал полураскрытую папку с документами, что делало его еще более похожим на обыкновенного бюрократа. Однако совка смотрела на него с благоговением.

— Попроси его о прощении, — нарушила она наконец молчание. — Тиу строг, но справедлив. Я думаю, он пожалеет тебя. Ты ведь и вправду еще совсем маленькая.

— Ничего я не маленькая! — обиделась Машка. — У меня опыта побольше, чем у некоторых взрослых, избалованных хорошей жизнью! То есть, если так надо, я, конечно, попрошу прощения... Язык не отвалится.

— Не языком, — терпеливо сказала Яр-Мала. — У бога прощения нужно просить сердцем. У вас ведь есть сердце, верно?

— А это бог? — удивилась Машка. — Что-то не похож...

— Это Тиу, бог-брат, наш создатель, — с изрядным священным трепетом в голосе поведала птица. — Ты нечаянно оскорбила одного из близких ему совцов. Если ты попросишь, он обязательно заступится за тебя.

Совец в шляпе не производил впечатления существа, способного на сострадание и всепрощение. У него был такой вид, словно все Машкины проступки, прошлые, будущие и даже те, которые она только мечтала совершить, записаны на одном из листочков в его папке. Но, считая, что попытка — не пытка, Машка сосредоточилась и постаралась почувствовать себя виноватой.

— Я ненарочно, — шмыгнув носом жалобно, сказала она. — Извините, я не знала, что совцы такие нервные. И вообще, я привыкла думать для себя, а не для окружающих. Кто же знал, что он такой параноик, что читает чужие мысли, даже когда спит?

Портрет безмолвствовал, как Машка и ожидала.

— По-моему, Тиу не принял твои извинения, — вздохнув, сказала Яр-Мала. — Какие-то они не слишком униженные.

— Вот еще! — фыркнула Машка. — Буду я унижаться перед каким-то портретом, разбежались! У людей, знаете ли, гордость есть.

— В этом-то ваша основная проблема, — отозвалась совка. — Идем. Я покажу тебе наши темницы. Надеюсь, в загоне тебе будет уютно.

Машка тоже на это надеялась, хотя и не рассчитывала. Они спустились по лестнице и, миновав охрану с сонными лисицами, вошли в длинный коридор.

— Это твой загон, — Яр-Мала толкнула дверцу, лишенную какого бы то ни было замка. — Тебе здесь непременно понравится.

Машка скептически хмыкнула и пробормотала, слегка перефразировав своего любимого литературного героя Гека Финна:

— Надеюсь, мне понравится сидеть на горячей сковороде, если я посижу на ней подольше.

— Здесь слишком жарко для тебя? — обеспокоилась жрица Таароа. — Я велю принести холод. Прости, я никогда раньше не держала дома людей, да и в Башне они не слишком частые гости.

— Здесь нормально. — Машка вздохнула. — Тесновато, конечно, и грязновато, но в целом ничуть не хуже обыкновенного московского «обезьянника». Видимо, требовать полагающегося мне по закону защитника тоже бесполезно?

— Твой защитник — я, — терпеливо пояснила Яр-Мала. — А закон здесь воплощен в Ра-Тасте.

— А, ну тогда, конечно... — скептически отозвалась Машка. — С таким законом не поспоришь.

— Веди себя тихо, не беспокой охрану, — велела Яр-Мала, выходя из загончика. — Чуть позже тебе принесут еды.

Машка кивнула. Потом прошлась по своей камере и, тщательно обследовав тонкий матрас в углу на предмет нежелательных кровососущих соседей, устроилась на нем, скрестив ноги. Было слышно, как возится лиса с ненормально пониженной температурой тела возле выхода из коридора. Похоже, сейчас в тюремном блоке содержалась одна Машка — все остальные двери в коридоре были открыты. Охранник с лицом филина на свою сторожевую лису не обращал никакого внимания: она и сама, видимо, прекрасно знала, что ей нужно делать в случае Машкиного побега.

Время близилось к ужину, а Машка так и не пообедала. Живот подводило все основательнее. Ничто не смущало Машкин желудок — ни неуютность загона, ни отсутствие стола. Немедленно вспомнилась Айшма и ее булочка. Подъедание заначки Машку приободрило, хотя всего одна булочка для растущего организма — это безнадежно мало. «Начинать стоит с малого, — оптимистично подумала Машка. — Вот и Яр-Мала говорила, что меня здесь кормить будут. Стоит только немного подождать, и мне обязательно притащат чего-нибудь вкусненького!» Словно в ответ на ее попытки позитивно мыслить скрипнула дверь и в загончик бочком протиснулся серо-коричневый, сильно линялый совец неопределенного пола. На его голове красовался хохолок, массивный клюв и маленькие глазки наводили на мысль о принадлежности гостя к мужскому полу. Однако узкие ступни, выглядывающие из-под подола длинной выцветшей юбки, противоречили этому. На правом запястье тускло поблескивал браслет из десяти тонких цепочек, а в руках посетитель держал объемистую миску.

— Ваш ужин, — торжественно объявил он. Голос у него оказался определенно мужской: грубый, низкий и прокуренный.

— Что это? — поинтересовалась Машка, — Вы уверены, что люди это едят?

Еда в миске выглядела чрезвычайно подозрительно. Конечно, она не пыталась сбежать и даже не шевелилась, но это вовсе не гарантировало ее съедобности.

— Тушеные листья готоба. Они очень питательны и совершенно безвредны для людей, — пожав плечами, ответил гость. — Не хотите, я унесу. У меня семья большая, мне пригодится.

— Нет-нет, — торопливо остановила его Машка. — Я буду есть.

Взгляд, которым наградил ее слуга, был холоднее воды в стылой ноябрьской луже. Но даже он не заставил Машку отказаться от своего намерения.

На вкус тушеные листья хищного цветка ничем не отличались от прокисшей квашеной капусты. Мерзкий металлический привкус делал блюдо еще более экстравагантным.

— Да, нам явно друг друга не понять, — пробормотала Машка, с трудом пережевывая совецкую капусту. — Если совцы считают, что люди должны есть такую гадость, они совершенно в нас не разбираются!

В коридоре царила мертвая тишина. Слуга, принесший ей еду, сразу же ушел, а охранников с их странными сторожевыми животными слышно не было. Только Машкино натужное чавканье нарушало безмолвие тюремных камер. Сидя на тонком матрасе, Машка тоскливо смотрела на недоеденную капусту и жалела себя.

Прошло несколько часов. За это время Машка успела доесть противную капусту, потребовать эксперта по защите прав человека, попроситься на прогулку, симулировать нервный приступ и обморок. На охрану ее спектакли впечатления не произвели, и Машка окончательно выдохлась и расстроилась. Хотелось спать. Глаза слипались, голова не работала совершенно, а в правое ухо на пределе слышимости самым что ни на есть убаюкивающим образом мурлыкал невидимый кот. Здоровому сну мешало только одно: живот ни в какую не желал соглашаться на пребывание в нем килограмма совецкой капусты и болезненно возражал. Его возражения не давали Машке уснуть вот уже несколько часов, когда в коридоре раздалась ночная серенада. Машка поднялась с неудобной лежанки и осторожно выглянула за дверь. Мало ли, может, это не ей поют и своим неуместным любопытством она кому-нибудь свидание сорвет? Но песня предназначалась именно ей. Правда, исполнитель не рассчитывал на то, что она ее услышит.

— Спишь ли ты, детка, спишь ли ты, крошка? — вполголоса напевал бывший покойник, тихонько постукивая по полу длинным когтем.

Ботинок на нем не было и костюма тоже, только разноцветная набедренная повязка, густо увешанная крохотными кусочками вяленого мяса, — сразу и не скажешь, что посол. Монстр монстром. Вид у экстравагантно одетого человека-птицы был удивительно пошлый и похабный, как у мультипликационного злодея-людоеда. Крылышки жалко свисали с плеч, похожие на неровные обрывки плаща.

— Не сплю, — сумрачно отозвалась Машка.

— Почему? — опешив, спросил Ва-Ран.

— Живот пучит, — охотно объяснила она. — Капусты этой вашей синей много съела. И знаешь что?

— Что? — послушно переспросил Ва-Ран.

— Это такая гадость! — закончила Машка, ужасно довольная тем, что посол попался на старую шутку.

Но, кажется, птицеголовый урод вовсе не оскорбился. Он хлопнул глазами по-куриному и спросил:

— А если я вылечу тебе живот, ты будешь спать?

— Нет, — разочаровала его Машка. — Тогда я буду дебоширить и требовать адвоката в лучших традициях американских детективов. Жаль, бутылки нет.

— Я мог бы тебе принести, — томно пообещал Ва-Ран, — если ты согласишься кое-что для меня сделать.

Он явно не смотрел американских детективов. Машка взглянула на него с жалостью и вздохнула.

— Дурилка ты пернатая. Бутылка мне нужна, чтобы ее разбить.

— Ты нелогична, — обиженно сказал совец. — Бутылку следует опустошить, если тебе так уж хочется выпить. А потом сдать в пункт приема на первом этаже. За это дают деньги.

— И он еще будет меня учить бутылки сдавать и деньги зарабатывать! — саркастически воскликнула Машка.

Такого опыта у нее уж наверняка побольше, чем у пернатого посла. Ему вряд ли приходилось заботиться о своем пропитании. По крайней мере, ей никогда не приходилось встречать каких-нибудь послов в парке собирающими бутылки. Разве что они бомжами прикидываются, чтобы поддержать экономику своей страны.

— Конечно, не буду! — отчего-то обиделся посол. — Это не моя работа — учить тебя простейшим вешам. Разве я похож на твою наседку?

— У меня не было наседки, — печально отозвалась Машка, рассчитывая пробудить в подлом извращенце сочувствие. — У меня была только воспитательница в детском саду, которая била меня по голове ложкой.

— Правильно, — одобрил Ва-Ран. — Яйца обязательно нужно стукать по темечку, чтобы они быстрее проклюнулись. Не всякая наседка об этом знает.

— Ну тебя-то явно много стукали по темечку... — проворчала Машка.

И что он, этот птицеголовый, понимает в воспитании детей? А туда же, эксперта из себя корчит. Эх, так бы и скрутила его воробьиную бошку, да в суп!

Совец ойкнул и резво отпрыгнул от нее подальше. Машка виновато шмыгнула носом: она в очередной раз забыла, что телепатия не миф, выдуманный жадными до денег «экстрасенсами», а трагическая реальность. По крайней мере, этого мира.

— Извини, — сказала она примирительно. — Это была неудачная шутка.

— Больше так не шути. — Ва-Ран передернулся. — У меня нервы не эльфийские.

— У меня тоже, — немного подумав, сообщила Машка. — А между прочим, эти самые нервы мне в вашей Башне треплют уже целый день.

— Так то тебе, — сказал, пожав плечами, совец. — Это неважно, ведь у тебя нет перьев.

— Ну и что? — не поняла Машка. — При чем тут перья?

— Перья — это главное, — значительно сказал Ва-Ран и торжественно задрал клюв. Правильно, у него-то перья были.

— Ох, и в каком инкубаторе таких козлов разводят? — вздохнув, риторически вопросила Машка. Ей никогда не нравились существа, оценивающие окружающих исключительно по внешнему виду. Такой подход к делу она считала идиотским.

— Я покинул яйцо на благословенной равнине Шакатсу, и это было очень давно, — задумчиво пробормотал Ва-Ран. — Там не водилось козлов, только медлительные слизни торжественно переползали с листа на лист. И никогда мне не приходилось встречать столь странное человеческое существо, как ты. Люди, конечно, в принципе довольно странные, но не настолько.

— Безусловно, я уникальна, — не стала спорить Машка. — Но это не причина для того, чтобы держать меня здесь, словно экзотическое животное.

— Мы не держим животных силой! — оскорбился Ва-Ран. — Это жестоко. Мы же цивилизованный народ.

— Вот если бы ты не сказал, ни за что бы не догадалась, — серьезно сообщила ему Машка.

— Между прочим, об этом сказано во всех ознакомительных материалах, которые мы бесплатно раздаем на ваших ярмарках и даже доставляем в самые бедные семьи, — укоризненно сказал Ва-Ран.

— Подозреваю, что эти самые семьи давно приспособились заворачивать в них рыбу, — буркнула Машка. — В любом случае, я их не видела.

— Да, возможно, — согласился совец. — Как жаль, что ты не цивилизованное существо.

— Но-но, — взъерепенилась Машка, — попрошу без оскорблений! Между прочим, я поцивилизованнее некоторых! Когда один невоспитанный товарищ заснул на наших мешках с овощами, мы не запихнули его в сырой подвал, а со всем уважением отправили спать домой!

— Ты не можешь быть цивилизованным существом, даже если ты умна и воспитанна. — Лицо Ва-Рана ничего не выражало — с Машкиной точки зрения. Однако она справедливо полагала, что у птиц вообще довольно туго с мимикой. Голос же совца дрожал. — У тебя же нет перьев.

Машка отмахнулась.

— К черту перья!

Совец вздрогнул, воровато оглянулся, хотя доподлинно знал, что в камере никого, кроме них двоих, нет, — и прикрыл глаза руками.

— Что-то не так? — испуганно спросила Машка.

— Меня здесь не было, когда ты сказала эту ужасную вещь! — глухо произнес Ва-Ран.

«Видимо, богохульство или что-то в этом роде», — быстренько сообразила Машка. Ей вовсе не было стыдно или страшно: за время пребывания в этом чокнутом мире она привыкла к тому, что все время попадает в подобные дурацкие ситуации. Но ведь боги все понимают. По крайней мере, точно больше, чем люди и равные им по уровню развития нелюди. А потому боги на такую ерунду не обижаются.

Подождав немного проявлений божественного гнева и не дождавшись, Ва-Ран успокоился.

— Ты даже могла бы учиться в Расовом училище имени Таароа, — продолжил он, постучав по ее лбу средним пальцем. — Только у тебя нет перьев, и это все решает.

— Перья ничего не решают! — возмутилась Машка. — Главное, что у меня внутри.

— Внутри у тебя кишки и сердце, как и у всех людей, — рассудительно заметил совец. — Голова у тебя, конечно, светлая, но не всем это заметно, ведь у тебя же нет перьев.

— Да что ты к перьям этим привязался! — с досадой сказала Машка. — Разве это главное в человеке?

— В человеке, может, и не главное. Зато в совце — да, — заметил Ва-Ран. — Будь у тебя хотя бы несколько перьев, можно было бы даже обойтись без клюва. Я сам бы порекомендовал тебя в училище. Но у тебя нет перьев.

— А Карфаген должен быть разрушен, — пробормотала Машка и добавила уже громче: — Ну и что теперь?

— А теперь будет ритуал, — просветил ее совец. Некоторое злорадство, смешанное, впрочем, со смутным сожалением, промелькнуло на его птичьей морде. — Ты же не выйдешь за меня замуж, потому что ты — человеческая самка. А мой дух смущен и испорчен твоим отношением ко мне. Следовательно, будет ритуал.

— Меня что, сожгут? — с ужасом предположила Машка, немедленно начиная соображать, как бы ловчее двинуть противного совца по пернатой голове и сбежать.

— Нет, — ответил Ва-Ран и, не успела Машка облегченно вздохнуть, добавил: — Тебе отрубят голову. Я повешу ее в гостиной.

— Спасибо, — язвительно поблагодарила его Машка. — Всю жизнь об этом мечтала. Петух ты облезлый, а не мужик!

Ва-Ран вздрогнул, и атрофировавшиеся крылышки его трепыхнулись, словно пытаясь поднять своего хозяина в небо. Мысли Машки между тем обрели слегка паническую окраску. Бежать нужно сейчас, когда зачарованная сластолюбивым совцом охрана крепко спит. Оставалось нейтрализовать совца.

— Как ты сказала? Петух? — упавшим голосом переспросил Ва-Ран. — Ну все, теперь мне придется лечиться до конца жизни. Титул посла для меня потерян.

— Ты шокирован и твоя самооценка упала ниже плинтуса? — прозорливо предположила Машка.

— Я не знаю, что такое плинтус, — признался Ва-Ран. — Но уважение мое к себе умерло, похоронено и теперь воняет из-под земли, как всякий порядочный мертвец.

— Весьма поэтично, — оценила Машка, естественно и не привлекая внимания делая шаг в сторону.

— Так в минуты раздражения называла меня моя мать, — грустно сказал Ва-Ран. Глаза его уставились куда-то в невидимую даль. — Это нанесло моей личности непоправимый вред, но у малышей гибкая психика, и меня смогли вылечить от болезненных воспоминаний детства.

— Это тебе твой доктор сказал? — осведомилась Машка, ногой пододвигая к себе отхожее ведро.

— Да, именно он, — подтвердил Ва-Ран. — Умнейший, великолепный специалист.

— Никогда не верь платным врачам: они непременно докажут, что без их усилий ты скоро помрешь. На самом деле кто угодно может с чем угодно справиться сам, тем более здесь, где магии выше крыши, — посоветовала Машка и быстро стукнула Ва-Рана ведром по голове.

Он неуверенно покачнулся, закрыл глаза и рухнул на пол Машкиного узилища. Переборов легкий приступ жалости и стыда, Машка неслышно выскользнула за дверь, оставив совца отдыхать в одиночестве и переосмыслять собственную жизнь.

Охранники вместе со своими животными крепко спали. Одна лисица даже похрапывала во сне, совсем не по-звериному перевернувшись на спину и растопырив лапы. На мгновение Машке показалось, что живот зверя пересекает длинный грубый шов, словно ее сначала разрезали надвое, как невоспитанный, но любознательный ребенок разрезает ножницами плюшевого мишку, а потом на скорую руку сшили обратно. Приглядываться она не стала и, стараясь не шуметь, побежала дальше.

В темном коридоре пахло пылью и старой бумагой, совсем как в школьной библиотеке. То тут, то там по стенам проскакивали зеленоватые искры, а потому Машка очень старалась их не задевать. Мало ли, вдруг эти ненормальные мутанты Птичью Башню ночью на сигнализацию ставят или подключают к местному аналогу электросети. Как шарахнет — потом лечиться умаешься.

— Где же у них здесь выход-то? — бормотала она, вовсе не надеясь получить у стен или темноты осмысленный ответ. Просто тишина, царящая ночью в Башне, действовала на нервы. Да и, говорят, так сосредоточиться проще получается.

— Выход везде! — Мелодичный голос заставил ее замереть на месте. — Только вот ты его не увидишь. Для знающего выход найдется в любом месте, невежда же будет тыкаться лицом в стены, но выход не откроется ему.

— Покажись, что ли, специалист по дверям нового поколения, — нехорошо улыбаясь, предложила порядком перетрусившая Машка. Впрочем, такая реакция была для нее вполне обычной: чем, если не здоровой злостью, глушить страх? Жалко только, что ведро она легкомысленно оставила в камере и в руках у нее не было ничего тяжелого.

Специалист ее иронии, видимо, не уловил. А может быть, понятие иронии было ему чуждым. Тьма коридора послушно выплюнула из себя тонкую легкокостную фигуру. Если бы не встопорщенные зеленые перья и клюв, голосистый мужчина был бы точной копией молодого, еще лохматого певца Киркорова. Перья же не оставляли сомнений в принадлежности данной особи к расе совцов. Только крылья за его спиной были гораздо больше и сильнее, чем у прочих виденных Машкой совцов. «Наверное, атлет», — решила она, потому как на ангела встреченный монстр точно не тянул. Она никогда не видела зеленых ангелов.

— У тебя нет причины уходить отсюда, — ласково сказал он.

— Но я хочу уйти! — возразила Машка.

— Желание не может быть причиной, — строгим голосом поправил ее зеленый совец. — Желая чего-либо, нельзя рассчитывать, что тебе это будет дано. Ведь у мира нет обязательств перед тобой.

— Спасибо! — язвительно поблагодарила его Машка. — А то я без тебя не знала. Значит, у меня нет причины уходить?

— Нет, — равнодушно подтвердил зеленый.

— Мне отрубят голову, если я здесь останусь. По-твоему, это не причина? — уточнила она.

— Это причина желать уйти, но не причина уходить, — любезно сказал зеленый.

Машка почувствовала, что пернатый атлет откровенно над ней издевается, и разозлилась еще больше.

— Слушай, — сказала она недружелюбно, — ты иди лучше отсюда, не мешай. А то как психану — и все перья из хвоста выдеру. На долгую добрую память.

К ее удивлению, совец не испугался и даже не обиделся. Он посмотрел на нее с интересом и вдруг рассмеялся. Смех у него оказался удивительно мелодичный и приятный. Видимо, у него не было хвоста. Потом он резко взмахнул рукой, и в лицо Машке полетел зеленый порошок с резким запахом. Увернуться она не успела. Нос немедленно заложило, как при насморке, Машка чихнула и провалилась в темноту.

— Тиу, я нашла ее! — услышала она затихающий где-то вдали веселый голос зеленого совца.

«И почему это я решила, что оно — мужчина?» — слабо удивилась Машка и заснула окончательно.

Когда она очнулась, в воздухе пахло сыростью и медом. Загончик был пуст, а остатки капусты уже прибрал кто-то хозяйственный. Как всегда по утрам, Машке хотелось есть, но о завтраке местная прислуга почему-то не позаботилась.

Скрипнула дверь. Звук отозвался в Машкиной голове вспышкой боли, словно вчера кто-то надавал ей от души тумаков или случилось что-то еще похуже. Демонстративно застонав, Машка приподнялась и, не открывая глаз, сообщила:

— Мне ужасно плохо, и я сейчас умру!

— Что случилось? — забеспокоилась пришедшая за ней Яр-Мала. — Ты заболела?

— Здесь чудовищные условия! — злорадно сказала Машка. — Я поняла, вы меня решили уморить, не дожидаясь этого чертова ритуала.

Яр-Мала подошла ближе и осторожно опустила руку ей на лоб. Стало немножко легче, потому что ладонь у совки оказалась мягкой и прохладной.

— Пить хочу, — проскрипела Машка.

— Ты отравилась, — помедлив, сообщила Яр-Мала. — Погоди, мы попробуем это исправить. Тебе не подходит готоба?

Машка наконец разлепила веки и, уставившись на совку, сказала:

— А что вы хотите? Запираете меня в какой-то затхлый подвал, кормите квашеной капустой не первой свежести, от которой у меня болит живот. Потом подсылаете вашего посла-извращенца, который не дает мне спокойно заснуть. И в довершение всего натравливаете на меня какого-то зеленого психа с сонным порошком, от которого у меня раскалывается голова! Я вам что, таракан, чтобы такое выдержать?! У меня, может, вообще на сонный порошок аллергия!

Яр-Мала неловко опустилась на колени рядом с ней и внимательно на Машку посмотрела. Эта поза была для нее непривычна, и смотрелась совка довольно-таки глупо.

— Тебе явилась совка зеленого окраса с сонным порошком в руках? — уточнила она благоговейным тоном.

— Ну да, какая-то дрянь пернатая на меня выскочила, — подтвердила Машка, нутром чуя, что снова вляпалась в какую-то мистическую историю. «Черт бы их побрал с их религиозными воззрениями!» — с досадой подумала она.

— Не смей говорить так о Таароа, которая пощадила тебя! — гневно сказала Яр-Мала.

Машка скривилась.

— Знаете, если бы я так щадила своих одноклассников, то давно бы ходила на индивидуальные занятия. В психушку.

— Ты не чувствуешь божественного восторга от встречи с высшим существом? — удивилась совка.

— Я чувствую, что у меня болит голова и что через некоторое время мне ее отрубят, — отрезала Машка.

По правде говоря, в отрубание головы ей как-то не верилось. Ну не может же быть, чтобы нормальные цивилизованные существа взяли и так просто отсекли кому-то жизненно необходимую часть тела! Только потому, что он как-то не так на кого-то посмотрел. Так не бывает. Эта уверенность придавала ей сил.

— Ты очень странная. Может быть, ты даже не родилась, как все нормальные люди, — сказала Яр-Мала, — Может, крылатый демон Павака потерял тебя, словно перо, пролетая над городом. Рожденный естественным образом не станет так относиться к богам.

— В любом случае, вы ничего об этом знать не можете, — буркнула разозленная Машка.

— Никогда не сносила яиц с людьми, — легко согласилась совка.

Видимо, это была шутка, потому что, договорив, она запрокинула голову и несколько раз клокотнула горлом.

— Очень смешно, — на всякий случай сказала Машка.

Жрица посерьезнела.

— Идем, боги ждут. Я рада, что ты так легкомысленно относишься к смерти. Другие люди на твоем месте плакали, вырывались и даже угрожали нам. Это было некрасиво.

Неприятный холодок пополз по Машкиной спине. Она сглотнула и затравленно огляделась. Ладони вспотели. Совка встревоженно обернулась, сочувственно хмыкнула и пропустила Машку вперед. «А, ладно, по дороге сбежать попробую!» — подумала Машка, одновременно стараясь как можно громче крутить в голове «Владимирский централ». Кажется, это помогло замаскировать мысли: желтая жрица поморщилась и замедлила шаг, стараясь немного от Машки отстать. Похоже, расстояние приглушало воображаемую музыку.

К большому Машкиному сожалению, все боковые коридоры по пути следования были закрыты. Совцы ее таланты, проявленные этой ночью, оценили по достоинству. Кое-где на стенах строго помаргивали водянистые голубые глазки — шпионили. Довольно быстро их нагнал недружелюбный охранник с вонючей облезлой лисицей, которая двигалась так, словно была марионеткой на невидимых ниточках: резко и неловко. Изредка она пофыркивала и порывалась укусить Машку за пятку, однако хозяин ее, будучи сегодня менее безразличным к происходящему, нежели вчера, каждый раз неодобрительно икал. Линялая скотина от его икания съеживалась и самоуправство прекращала.

Миновав здоровенный искусственный пруд, населенный желтыми улитками и лягушками, они вышли в ухоженный и просторный внутренний двор Башни. Здесь стояло множество совцов, преимущественно с аккуратным черно-белым или грязновато-серым оперением. Все они хранили торжественное молчание. Никто не хихикал, не сморкался и даже не обменивался последними сплетнями. «Как на похоронах, честное слово!» — подумала Машка, подавив внезапную дрожь в коленках. В этот момент Яр-Мала ободряюще похлопала ее по плечу и нырнула в толпу.

Несколько совок, выделяющихся на фоне соплеменников пестрым желто-зеленым оперением, заботливо поддерживали под локти толстого старого совца, смотревшего прямо перед собой с равнодушием овоща. Казалось, все вокруг понимают, что старик просто спит с открытыми глазами, но никто не решался одернуть его в таком месте. Ибо на заднем дворе Птичьей Башни располагалось совецкое святилище.

Золотую стелу алтаря оплетал толстый зеленый вьюн, заканчивающийся вверху огромным шершавым листом. Ра-Таст, чьи убогие крылышки покрывала краска-серебрянка, возложив руки на неприличных размеров и формы ритуальный жезл, замер в тени этого листа. Возле его ног стоял хорошо отполированный пень с воткнутым в него топором. Это вызывало у Машки неприятные ассоциации. Птичье лицо жреца казалось застывшим.

— Ступай! — велел Машке суровый охранник, кладя руку ей на плечо.

Машка прикинулась было внезапно оглохшей, однако вонючая лисица шумно задышала у нее за спиной.

— Иду уже! — мрачно сказала она, не желая провоцировать психически неуравновешенное животное, и, дернув презрительно плечиком, сбросила руку охранника.

Такое своеволие будущей жертвы вызвало в толпе совцов неодобрительные возгласы, однако Ра-Таст по-прежнему оставался безгласен и безразличен ко всему, что его окружало. Казалось, он погрузился в размышления о смысле жизни. Конечно, Машка знала, что это не так, но чем ей могло помочь это знание?

На низкой скамеечке в первом ряду, заботливо поддерживаемый двумя рослыми совцами со скорбными лицами, сидел Ва-Ран. Вид у него был печальный и пришибленный. Даже следов волнения нельзя было заметить на чудовищной морде этого достойного сына своего народа. Посол был спокоен. Выдавал его только внимательный, цепкий чиновничий взгляд, не отрывавшийся от Машкиных ног. Она вздернула голову и громко фыркнула, надеясь смутить поганого извращенца, но невозмутимость посла оказалась непробиваемой.

Ворота в стене напротив распахнулись, послышалась торжественная музыка, и Яр-Мала выступила ей навстречу. Машка немного приободрилась и ускорила шаг. Яр-Мала повелительно махнула рукой в сторону местной плахи.

— Твое место там, — негромко сказала она.

— Я сама знаю, где мое место! — буркнула в ответ Машка, но послушно заняла место рядом с пнем.

Как только она остановилась, Ра-Таст оживился.

— Кто обвиняет чужачку? — спросил он звучно. У него явно был богатый опыт работы массовиком-затейником.

Толпа шумно выдохнула, а притвора-посол помедлил несколько секунд и отозвался надтреснутым голосом глубоко оскорбленного человека:

— Я обвиняю ее!

— Чем ты можешь доказать истинность своего обвинения? — вступила Яр-Мала, коротко взглянув на Машку.

Ва-Ран замялся, и Машка тут же успокоилась.

— У тебя ведь, почтенный, есть доказательства разрушительности действий чужачки? — помог извращенцу следователь. Определенно, он питал к Машке личную неприязнь.

— Я линяю, — трагическим театральным шепотом поведал Ва-Ран. — Перья мои выпадают, и я больше не мужчина. Чужачка лишила меня самого дорогого — возможности продолжать род!

— Ты продолжил его так много раз, что не стоит сожалеть о потере! — неуважительно выкрикнул кто-то из задних рядов.

На наглеца зашикали, однако Яр-Мала довольно прикрыла глаза.

— Потеря способности быть мужчиной — это тяжелая потеря, — важно изрек Ра-Таст, передернув плечиками совершенно по-женски. — Чего бы ты хотел, почтенный?

— Я прошу Тиу принять кровь чужачки и вернуть мне потерянное! — твердо сказал Ва-Ран, не рискуя поднять глаза на Машку.

Она поджала губы. «Вряд ли он был бы столь категоричен, будь я с ним вчера полюбезнее», — подумала она, пожалев о том, что крепка только задним умом. В конце концов, потеря головы вовсе не равна временной потере самоуважения. Голову обратно не приклеишь.

— Это разумное требование, — признал Ра-Таст и медленно перевел взгляд на топор.

— Эй, послушайте! — начала Машка. Шея у нее нестерпимо зачесалась.

Яр-Мала ловко наступила ей на ногу и перебила:

— Желает ли Тиу такой жертвы?

— Обыкновенно он не отказывается, — удивился серый жрец.

— Чужачка слишком молода, чтобы обрадовать Тиу, — возразила Яр-Мала. — Она ребенок, по меркам своего народа. Не оскорбит ли великого Брата такой дар?

Серый задумался, а Ва-Ран неловко заерзал в своем кресле.

— Проведем проверку, — решил жрец.

«Только бы я ему не понравилась! — лихорадочно думала Машка, надеясь, что мысли ее слышны местному богу. — Ну зачем я ему нужна? У меня тонкие кривые ноги, плохие волосы и зубы. Куча прыщей. И вообще я ужасно наглая и вредная. Готовить не умею. Пусть лучше Ва-Рана заберет. Он забавный, хоть и педофил».

Привычно рухнув на колени, жрец призвал своего кровожадного бога. Чуть помедлив, Яр-Мала последовала его примеру. Если бы не серьезность ситуации, Машка бы залюбовалась сейчас ими. Были в совцах боги в этот момент или нет, она не знала, но хорошо видела, что пластика движений, выражения лиц и даже цвет глаз у священнослужителей изменились.

— Замри! — холодно приказал ей жрец-Тиу, и она замерла не сумев даже пожелать воспротивиться его повелению.

Он медленно подошел к ней и щелкнул пальцами по навершию ритуального жезла. Повинуясь его щелчку, оттуда выскочило тонкое лезвие. «Хотела бы я иметь такую штуку», — лениво подумала Машка. Жрец размахнулся и быстрым движением рассек ее щеку. Машка мгновенно вспомнила соседку сверху, седенькую хрупкую старушку в неизменном черном платке Алину Ивановну, с энтузиазмом рассказывающую о христианстве каждому, кто не против слушать. Бабушка Алина носила с собой молитвенник и поучала: «Ударили по левой щеке — подставь правую!» Машке такая модель поведения всегда казалась глупой и непрактичной, однако сейчас она почувствовала болезненное желание последовать совету и подставить под удар вторую, еще невредимую щеку. Было почти не больно, только кровь капала на каменные плитки — кап-кап-кап, — вызывая у Машки целую гамму разнообразных, довольно странных ощущений.

Тиу провел рукой по ее щеке и облизал окровавленные пальцы.

— Я приму эту жертву! — заявил он. — Она нравится мне. В ней есть сила. Часть ее силы я отдам обиженному. Я сказал.

— Таароа возражает! — поспешно крикнула желтая жрица-Таароа.

Ярко-зеленые глаза ее блеснули, как две молнии. В осеннем воздухе на заднем дворе было что-то странное: он слегка искажал все видимое вокруг, точно был горячим. Машка чувствовала, что рядом ходит что-то большое, как сухопутный кит, однако на глаза показываться не хочет.

Серокрылый Ра-Таст замешкался, и Машка отшатнулась от него, обретя свободу мыслей и движений. Шея ужасно затекла, а рубаха была заляпана кровью.

Яр-Мала воздела руки, и в небе расцвел зеленовато-голубой, очень красивый цветок. Его мертвенное сияние коснулось лиц и перьев, сделав их на мгновение пугающими. Порез на щеке начало ужасно щипать, и Машка громко ойкнула. Цветок распался на миллион крохотных искр и погас. Машка подняла руку и ощупала пострадавшую щеку: крови не было, пореза тоже, однако от подбородка к скуле и дальше, к виску, тянулся толстый выпуклый шрам. «И почему, черт возьми, я не ношу с собой зеркало?!» — подумала Машка. Поразмыслив еще немного, она решила, что, может быть, оно и к лучшему.

Ра-Таст отбросил жезл и простерся возле алтаря пятном неправильной формы. Он стал практически плоским в своем религиозном экстазе, только встопорщенные перья над клювом слегка подрагивали в такт его дыханию.

— Тиу согласен, — наконец отозвался он. — Тиу признает мудрость великой сестры и силу Разумца.

«Опять этот настырный бог!» — подумала Машка, но отрицать то, что сейчас его вмешательство ей на руку, не стала. Распоротая щека — это, конечно, весьма неприятно, но все же лучше, чем отрубленная голова.

— Таароа была вынуждена, — всхлипывая, повинилась желтая жрица. — Она должна защищать Тиу и свой народ.

— Тиу понимает, — принял Ра-Таст ее извинения. — Ты можешь идти, человеческая девочка. Таароа поручилась за тебя. Теперь наш народ не имеет к тебе претензий.

Глаза его снова напоминали стекло. В них не осталось и следа того страдания, что заметила Машка во время обряда. Наверное, совцы и жили по-настоящему лишь во время своих странных религиозных церемоний. Повинуясь внезапному порыву, она протянула руку и погладила жреца по помявшемуся крылу. Тот крыло отдернул и клацнул клювом.

— Спасибо вам и вашим богам, — сказала Машка. — Я только хотела, чтобы вы не огорчались. Я же на вас не злюсь. Все будет хорошо, обязательно. Знаете, ребята, у меня такое чувство, что у вас все сложится.

Ра-Таст удивленно взглянул на нее, совсем по-птичьи склонил голову набок, будто прислушивался к чему-то, и вдруг оглушительно чихнул.

— Таароа счастлива, — ровным голосом поведала желтая жрица. — Девочка права. Она принесла нам удачу. Разумец больше не сердится на совцов.

— Прощение, прощение! — радостно загомонили птицеголовые вокруг.

Неуловимым движением Ра-Таст наклонился и выдернул длинное перо из своего крыла. Судя по тому, как он вздрогнул, это было больно.

— Я хочу, чтобы ты не обижалась на нас, маленькая самка, — сказал он, протягивая Машке перо. — Я в долгу перед тобой. Возьми это в знак моей признательности. Мое перо не имеет силы, в нем нет никакой магии, и ты не сможешь позвать меня, если я тебе понадоблюсь. Но каждый, кто увидит мое перо у тебя, будет знать, что ты — мой птенец.

Желтая жрица глядела на них во все глаза. А Ра-Таст обернулся к шумящей публике. Совцы хлопали в ладоши так, что даже маленькие, давно атрофировавшиеся крылышки на их плечах возбужденно трепыхались. Они обнимались и кричали друг другу что-то радостное. Некоторые махали разноцветными лентами, которые не успели пригодиться для торжественной церемонии казни Машки. Все это напоминало кадры из старого документального кино: окончание войны, народные гулянья и прочие публичные ликования. Оперение большинства совцов было серым, белым или черным. Если бы не редкие цветные пятна — совцы и совки, вступившие в период ухаживания, — ощущение старого черно-белого фильма было бы полным.

Глядя во все глаза на торжественную фигуру длинноклювого жреца, Машка испытала сильнейшее дежавю. Совцы носили странную одежду, походка их была подпрыгивающей, но все прочее удивительно напоминало что-то ранее виденное. Дома. По телевизору. Хотя по телевизору чего только не покажут!

Они медленно шли по коридору к выходу из Башни. Полы свободной одежды жрицы подметали пол, вздымая облачка золотистой пыли. Глаза в стенах были закрыты, видимо, из уважения к Машке.

— Много поколений мы больше половины жизни проводили в состоянии оцепенения, — рассказывала Яр-Мала. — И самые крошечные птенцы, и старики — все были подвластны спячке. Каждый из нас совершенно беззащитен во сне, потому многие в это время погибали, несмотря на все предосторожности. Таково было наказание чужого могущественного бога.

— А за что он так обозлился на вас? — поинтересовалась Машка.

— Разумец вспыльчив, — объяснила Яр-Мала. — Однажды мы не узнали его, явившегося к нам, и высмеяли.

— Ну и что? — не поняла Машка. — Ты что, хочешь сказать, что он злился на вас столько времени? Идиот, честное слово. Я-то думала, боги мудрые... Ну пошутил над ним кто-то неудачно, зачем же столько поколений наказывать?

— Он простил, — напомнила жрица, — Не стоит оскорблять его снова. Чужой бог мстителен.

— Если я этого товарища встречу, я ему обязательно скажу, что думаю о его поведении, — пообещала Машка. — Отчего-то он подозрительно часто рядом со мной появляется. Не иначе, ему что-то от меня надо. А раз надо, я заставлю его меня выслушать.

Яр-Мала усмехнулась:

— Опасно заставлять богов.

— А что делать? — Машка пожала плечами. — Должен же их кто-то воспитывать! Что такое хорошо, что такое плохо и тому подобное...

Жрица задумчиво покивала и открыла перед ней дверь.

— Ну и куда мне теперь? — поинтересовалась Машка.

— Дальше, вперед. Куда хочешь, ведь дорог много.

— Замечательно! — обрадовалась Машка. — Тогда я домой пойду. У меня там зарплата осталась, вещи и еще кое-чего по мелочи... Ребята опять же...

— Разве что обратной дороги тебе нет, — добавила Яр-Мала, склонив голову набок, будто к чему-то прислушивалась. — Ее никогда ни у кого нет, ни у смертных, ни у вечных. Одни лишь люди любят обманывать себя и других, обешая вернуться. К вечеру или когда-нибудь вообще, неважно. Никто не может вернуться назад. Впрочем, ты это и сама знаешь.

Ощущения у Машки, когда она пыталась задуматься о возвращении в поместье Вилигарка, и впрямь появлялись неприятные: словно в темное окно заглядываешь, не зная, появится там сонное лицо хозяина или бездна, полная осколков и червей. Она сжала кулаки и возмутилась:

— Как это мне нет обратной дороги?! Я там, между прочим, книжку библиотечную оставила!

— Ну и что ты нахохлилась? — попыталась урезонить ее жрица. — Порядочные птенцы так себя не ведут. Не позорь гнездо Ра-Таста, он уважаемый товарищ. Пойми, книжка — не жизнь. Ты всегда можешь купить себе другую книжку или не читать книжек вовсе. От этого ничего не разобьется в тебе. А если ты начнешь поступать наперекор правилам жизни, ты поймешь, какой хрупкой была твоя часть этой жизни.

— Правила созданы для того, чтобы их нарушать, — буркнула в ответ непобежденная Машка и тут же спросила примирительно: — Ну и куда мне, по-вашему, лучше двигаться?

— Двигайся вперед по дороге, — пожелала ей Яр-Мала, — и обязательно найдешь свою судьбу.

«Было бы смешно, если бы я нашла чужую», — подумала Машка, но ничего не сказала. Жрица казалась такой трогательной и серьезной, что впервые Машке показалось неуместным смеяться над чужой, пусть глупой, жалкой и унизительной для последователей верой. Она только помахала Яр-Мале на прощание и, развернувшись, решительно ступила на дорогу.

Птицеголовая женщина долго смотрела ей вслед, полуприкрыв глаза. Листья, которые ветер безжалостно рвал с ослабевших по осени веток, танцевали вокруг Птичьей Башни и, устав, золотом падали жрице под ноги. Яр-Мала смотрела на дорогу, по которой уходила гостья, и думала о том, что богатая красота листьев недолговечна. Придут холода, снег покроет землю, а листья под его морозными ладонями станут похожи цветом на лошадиный навоз. Впрочем, рано или поздно такое случается со всяким золотом, богатством и красотой. Мир переваривает все это и превращает в землю, но это не страшно. Ведь из земли — рано или поздно — растут новые листья, новое золото, красота и богатство.

Птицеголовая женщина смотрела на уходящую Машку, пока та не отдалилась настолько, что фигурка ее стала неотличима от силуэтов падающих листьев. Тогда жрица отвернулась и, склонив голову, вошла в Птичью Башню. Дверь захлопнулась, отсекая листопад.