4.1. КУЛЬТУРА ЭТНИЧЕСКАЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ

С точки зрения культурологии, параллельное пребывание этнических меньшинств, участвующих в полиэтнической нации, в поле двух культур – этнической и общенациональной, достаточно очевидно. Это позволяет говорить об дуализме этнической и национальной принадлежности члена современного общества, в котором доля этнических меньшинств составляет, как правило, от четверти до половины населения.

Однако дуализм этнической и национальной культуры характерен и для государствообразующих этносов и проявляется в форме дуализма народной и элитарной культуры.

Как гражданин своего государства, участник нации и ее социальных институтов, индивид существует в рамках общенациональной культуры, ведущим атрибутом и маркером которой является государственный язык. Участию индивида в нации соответствуют определенные социальные роли и статусы, например, учащийся, налогоплательщик, участник судебного процесса, избиратель и т. п.

В то же время, будучи участником негосударствообразующей этнической группы (меньшинства), индивид существует в рамках этнической культуры, выполняя специфические для этноса социальные роли (сын, отец, муж, участник ритуала и др.) и пользуясь при этом этническим языком, хотя и этнический язык не является обязательным условием этнической принадлежности, этнической самоидентификации и участия в этнической культуре.

Однако дуализм национальной и этнической культуры, связанный со специфическими для каждой общности социальными ролями и статусами, проявляется и в случае моноэтнических наций (хотя моноэтнических практически нет), так как индивид одновременно участвует в государствообразующем этносе и в нации. В этом случае обычно принято говорить о «неразделимости» и «единстве» национальной и этнической культуры, которая якобы неделима на этническую и национальную компоненты.

Между тем, нетождественность этноса и нации проявляется, в частности, в дуализме культуры, которая имеет этническую и национальную составляющие даже в условиях моноэтнических наций.

Этническую культуру можно определить как «совокупность форм человеческой деятельности, обретенных знаний, образцов самопознания и символических обозначений окружающего мира, выступает в качестве структруообразующей основы этноса, обеспечивающей его целостность и способность в автономному устойчивому развитию».

По Ю.В. Бромлею, именно в рамках этнической культуры формируется этническое самосознание и историческая память, способность воспринимать мир как уникальный и неповторимый и стремление сохранять этот мир через систему традиций. При этом традиционализм этнической культуры обусловлен тем, что изначально она сформировалась как культура бесписьменная.

Этническая культура представляет общность символическую и культурно-языковую, порожденную опытом совместного проживания на определенных территориях и удобством совместной хозяйственной деятельности и обороны от соседей. Специфической особенностью этнической культуры является опора на традицию и настроенность на воспроизведение принятых образцов жизненной активности как в области поведения, так и в области мышления. Эта культура консервативна, практически не подвержена влиянию других культурных традиций, мало приспособлена к диалогу вследствие своего стремления к консервации и доминированию охранительных тенденций.

Культура же больших государствообразующих этносов, на базе которых и возникли государства, хотя и обладает похожими характеристиками, но более пластична и более активно интегрирует этнические культуры. Этносы могут взаимодействовать между собой, их культуры сближаться вплоть до полной ассимиляции. В условиях единого государства разного рода взаимодействия, экономические, брачные, дружеские, и другие социальные отношения между людьми, входящими в различные этнические группы, усиливаются. В таком случае происходит слияние исходных этносов, занимающее ряд поколений.

Национальная культура же, что вполне естественно, в своей основе опирается на культуру государствообразующих этносов. Культурно-символическая основа государствообразующего этноса используется культурными элитами государства как база для национально-культурного строительства, выработки национально-государственной культуры. Тем не менее, национальная культура вбирает в себя культуру и малых этносов, включенных в общее политическое поле.

Национальная культура создается целенаправленно политическими методами, которые консолидируют как политическую элиту, так и другие виды элит, на демографической базе одного или нескольких этносов, вокруг которых возникло государство. Тем не менее, любое полиэтническое государство активно интегрирует в общенациональные культурные элиты и представителей этнических групп, входящих в общее политическое поле.

Этническая культура государствообразующего этноса, взятая как основа для строительства нации, достаточно легко дифференцируется от национально-государственной культуры.

Феномен исторически длительного сосуществования двух культур – этнической и национальной – в культурологии прослеживается в форме дифференциации «народной», «этнографической» культуры от «высокой», «цивилизационной» или «имперской», национальной (национально-государственной) культуры, создаваемой и транслируемой элитами в рамках социальных структур, связанных с государством.

В частности, в рамках культурологии устойчиво констатируется исторически длительное сосуществование двух различных, хотя и связанных, культур: традиционной культуры исходной этнической общности и культуры нации, различных по времени возникновения, механизмам воспроизводства и развития, конкретному содержанию.

В работе выделены характерные атрибуты национальной и этнической культуры. «В значительной степени традиционализм этнической культуры связан с тем, что в своем начальном варианте она сформировалась как культура бесписьменная. Информация в этнической культуре, как правило, аккумулирована в человеческом опыте, и по преимуществу предстает в неотчужденном в знаковую форму, вербальном, оро-акустическом варианте, естественным образом ориентирующем на воспроизводство».

Основной атрибут «народной» культуры, как культуры исходной этнической общности, – ее воспроизводство через устную традицию, сферу повседневности, в рамках специфичных для этноса отношений и взаимодействий, недифференцированность социальных институтов, связанных с воспроизводством культуры, а также недифференцированность культурных элит, проявленная в деперсонализации традиций и образцов народной культуры.

Таким образом, этническая культура, будучи основана на самовоспроизводстве культурной традиции через структуры повседневности, приобретает такие характерные черты, как устойчивость во времени и определенная независимость от политической сферы и государства и его институтов.

Дуализм двух культур, этнической и национальной, связанных с участием индивидов в этносе и нации, обозначенных как «народная» и «цивилизационная», и их отличия по формам развития и воспроизводства рассмотрен в статье В. Лукова: «Народная культура – совокупность исходных форм жизнедеятельности народа. К ним относятся: уклад повседневной жизни, мифология и ритуальные действия, традиции, ценности, идеалы, моральные нормы, отношение к детям, женщинам, старикам, героям, преступникам. Существенную часть народной культуры составляют исторические предания, народные формы искусства (устное народное творчество – фольклор, народная музыка и инструменты, народные танцы, народная живопись, костюмы, украшения, предметы быта, народная архитектура (изба, храм)). В народную культуру входят и военные искусства.

В народной культуре большое место занимает эмоциональный пласт: смеховая народная культура, праздники, торжественные и таинственные обряды, культура оплакивания, прощания, переживание несчастья.

Все эти элементы создают народную культурную идентичность, то, что издавна называется народным духом.

С точки зрения тезаурусного подхода, они в совокупности составляют единую тезаурусную конструкцию, которая входит в центр национального культурного тезауруса. В цивилизованном обществе эта конструкция нередко находится в тени, даже оттесняется в сферу коллективного бессознательного, полуосознанного, фонового культурного материала».

Фактически в приведенном выше описании «народной» культуры, противопоставляемой культуре «цивилизационной», дается детальная культурологическая характеристика культуры этнической общности, в рамках которой она воспроизводится, включая механизмы ее воспроизводства через сферу повседневности и ранние этапы социализации, с акцентом на ее параллельное развитие со второй, «цивилизационной» культурой.

Фактическая тождественность «народной» культуры и культуры этнической общности в представлении культурологов в общем социально-философском дискурсе достаточно очевидна: «Особое место в иерархии видов культуры занимает народная культура, которая представляет собой устойчивую совокупность обычаев, верований, миропониманий, мировоззрений, правовых, этических и эстетических норм, сложившуюся в ходе исторического развития человеческих отношений – от первобытно-общинного уровня до формирования наций и национальной культуры – и востребованную в своих образцах. Будучи достаточно стабильной и относительно устойчивой системой, она вбирает в себя стереотипы, традиции и нормы повседневной жизни и передает их от поколения к поколению».

«Специфика народной культуры состоит в том, что ее базовые элементы, ее «онтология», заключены прежде всего в реальном действии. В генезисе духовной культуры первичен ритуал, в котором человек повторяет, тиражирует поступки обожествленного предка, демиурга, и тем самым поддерживает существование мира». Здесь отмечены все культурологические атрибуты типичной этнической общности: воспроизводство и трансляция культуры через сферу повседневности путем непосредственного повторения традиционных, стереотипных действий и отношений (в том числе ритуалов), отсутствие дифференцированных культурных элит, неписьменный характер коммуникации и др., что позволяет говорить о тождественности понятий народной и этнической культуры.

Отличаются и национальные культурные паттерны от этнических. Согласно А.Л. Креберу и С. Клакхону, культурные паттерны – определенные шаблоны поведения. Они имеют символическую основу для передачи и основанные на достижениях конкретных человеческих групп и индивидуумов, сгруппированных в структурированные социальные группы. При этом каждая культура включает широкие «высшие общие факторы», на основании которых строятся паттерны поведения и для поведения.

Соответственно, паттерны, как основные и повторяющиеся элементы культуры, должны пониматься отдельно от социальной структуры. Это связано с тем, что глубокие структурные паттерны социальной организации рассматриваются как весьма устойчивые явления, медленно поддающиеся трансформации. «Все уровни культуры трактуются как подверженные паттернированию, но не все в той же самой степени или на той же самой стадии осознания».

Т. е. культурные паттерны изменяются медленней, чем социальная структура: после трансформации социальной структуры культурные паттерны еще должны измениться и традиционализироваться. Это связано с тем, что культура представляет собой обобщенный опыт взаимодействия локального социума с окружающей средой и с социальным и политическим окружением. Изменение природного и социального окружения вызывает изменения социальной структуры социума. Опыт же взаимодействия с окружающей социальной и природной средой изменившейся структуры нарабатывается и закрепляется в форме культурных паттернов достаточно длительное время. Достаточно длительное время уходит на возникновение и традиционализацию новых культурных паттернов. Таким образом, из теории паттернов следует то, что паттерны относительно независимы от социальной структуры. Это означает то, что нельзя однозначно рассматривать преемственность паттернов, генерируемых этносом, паттернам национальной культуры. Данное явление, собственно, и проявляется в процессе становления и развития этносов и наций.

Характерно, что концепция культурных паттернов позволяет достаточно четко дифференцировать культурные паттерны, связанные с определенной социальной группой или общностью, причем паттерны, связанные с участием в этносе и в нации, различны не только по содержанию, но и по механизму воспроизводства.

Так, культурные паттерны, формируемые этнической культурой, меняются гораздо медленнее паттернов национальной культуры. В то же время культурные паттерны, связанные с нацией, динамично отражают изменения в политической сфере общества.

В качестве примера можно привести культуру современной России, которая значительно отличается от культуры СССР. Смена формы политической организации влечет изменение национальной культуры, хотя в определенной части и сохраняет преемственность. -же культура меняется значительно медленней, сохраняя преемственность в гораздо большей степени.

Поскольку культура порождается социальной структурой и есть атрибут социальной структуры, в последние десятилетия культурологи отмечают возникновение глобальной культуры, порождаемой глобальными и транснациональными социальными структурами. В настоящее время существуют относительно малочисленные, в сравнении с человечеством, транснациональные и глобальные социальные группы и структуры (например, корпоративные), имеющие относительно слабые связи с исходными национальными общностями.

Однако следует отметить, что, поскольку глобальная общность, охватывающая большинство мирового населения, в настоящее время находится в процессе становления и не играет в жизни обычного индивида ведущей роли, и, соответственно, не определяет его ведущую идентичность. Это происходит во многом благодаря тому, что глобалистская культура является сильно дифференцированной в зависимости от социальной группы, на которую она транслируется. Так, для основной массы населения она проявляется в виде культуры потребления, тяготеющей к унификации по всему миру. В то же время для верхних социальных страт глобалистская культура проявляется в первую очередь в виде вненациональной политической, социальной и корпоративной культуры.

 

4.2. «ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ» И «ИМПЕРСКАЯ» КУЛЬТУРА КАК СИНОНИМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ

Как уже было сказано ранее, в отличие от этнической, национальная культура связана с политической сферой и прежде всего с государством и его институтами.

Национальная культура, в основе которой лежит культурный субстрат государствообразующего этноса, является основным инструментом нациогенеза, формируемым культурными элитами нации на основе языкового и символического наследия исходного этноса.

В отличие от этнической культуры, национальная культура создается целенаправленно посредством политических институтов, которые консолидируют как политическую элиту, так и другие виды элит.

Национальная культура создается на базе одного, реже – нескольких этносов, вокруг которых возникло государство. Тем не менее, любое полиэтическое государство активно интегрирует в общенациональную культурную элиту представителей всех этнических групп, входящих в общее политическое поле.

«Национальная культура связана с функционированием государства и основывается не только на территориальном и языковом единстве и не только на общей письменности, религии и законе. Т. е национальная культура основана на самых различных принципах интеграции, регуляции и организации, которые задаются национальным государством».

Фундаментальное отличие национальной и этнической культур заключается в том, что национальная культура для своего воспроизводства нуждается в государстве и его институтах (государственный аппарат, образование и др.), а этническая культура создается и транслируется (самовоспроизводится) посредством структур повседневности, которые и являются основой существования этноса.

Национальная культура, как и сама нация, формируется и воспроизводится в рамках государства, в то время как этническая культура транслируется путем самовоспроизводства в ходе повседневного бытия.

В статье характеризуется «цивилизационная» культура и дается развернутая характеристика культуры национальной общности (национальной культуры) и ее базовых отличий от этнической, «народной»:

«Между тем, вторая культура (если считать народную культуру первой) имеет признаки, которые никак не покрываются ни термином «официальная», ни термином «серьезная».

Фиксация текстов, сведений, информации на письме, формирование авторства с постепенным утверждением авторского начала в искусстве как основного – это только филологическая характеристика этой культуры.

А можно дать и более широкую, общегуманитарную характеристику, в которой займут свое достойное место появление государственных форм управления обществом, кодификация права, возникновение наук и светских искусств, канонизация роли религии и церкви в воспитании и духовном совершенствовании человека, технические развитие, городской уклад жизни, искусство войны, придворная жизнь. Все это воспринимается как единая культура, но терминологически не объединено.

Можно дать негативное определение – это то, что не входит в народную культуру (в смысле, разъясненном выше). Но вместе с тем в названных и подразумеваемых признаках и формах рассматриваемой культуры есть нечто общее, позволяющее дать не только негативное, но и позитивное определение».

Фактически под именем второй, «цивилизационной», культуры приводится развернутое определение культуры национальной общности с ярко выраженным акцентом на особую роль политической сферы, письменного национального языка и особую роль национальных культурных элит.

Фиксация исследователя на полиэтничности и, соответственно, этнической и религиозной поликультурности (мультикультурности) ряда крупных наций порождает трактовку национальной культуры как «имперской» (собственно, как и часто используемое, но нечетко определенное понятие «имперской нации», подчеркивающее полиэтничность нации): «В современном научном знании уже устоялось представление об империях как политико-культурных образованиях Нового времени, вследствие чего на имеющихся концепциях заметен след недавнего имперского прошлого. На настоящий момент можно выделить два доминирующих подхода в определении сути имперской культуры.

Первый подход заключается в отождествлении имперской культуры с общественным сознанием. Б. Малиновский, Э. Сейд, С.В. Лурье и ряд других авторов склонны определять имперскую культуру как проявление психоментальных установок конкретного этноса, доминирующая роль которого в определенных условиях становится притягательной для иных этнических культур.

По их мнению, имперская культура – культура имперского (то есть государствообразующего) этноса, выполняющая функцию механизма снятия этнокультурных противоречий в рамках единой социокультурной системы, объединенной политически.

Второй, инструменталистский, подход, сводит изучение имперской культуры к анализу конкретных сфер общественной жизни, через которые культура себя проявляет и интерпретируется в качестве инструмента идеологического воздействия имперской элиты на подданных империи. Элита выступает в качестве носителя и основы воспроизводства имперской культуры в неимперском культурном поле.

Таким образом, «имперская» культура, базируясь на культуре государствообразующего этноса, но не тождественная ей, интегрирует этнические меньшинства, то есть является национальной культурой типичной полиэтнической нации.

Таким образом, в культурологическом дискурсе понятия «цивилизационной» и «имперской» культуры тождественны понятию национальной культуры. Фиксируемый культурологами устойчивый дуализм «народной» и «высокой», «имперской» и «цивилизационной» культуры – это следствие сосуществования этноса и нации, как нетождественных социальных общностей, культура которых дифференцирована по ряду оснований, прежде всего, по механизмам воспроизводства. Если этническая культура воспроизводится через традиции и структуры повседневности первичной группы, то национальная культура создается и воспроизводится при посредстве политической сферы, государственных институтов и товарно-денежных отношений (СМИ, издательское дело, театр, кинопроизводство и т. д.).

 

4.3. КРИЗИС ВЛАСТИ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

В современных условиях глобального размывания границ локальных социумов теории политической власти, построенные на идеализированных моделях государства XIX–XX веков с характерной для них тотальностью и моноцентричностью власти, в значительной степени теряют свою применимость.

Характерно, что в XX веке властные отношения и субъекты власти, не связанные с государством (этнос, религия, обычное право), игнорировались как «несуществующие», несущественные или «отмирающие». Так, в «зону невидимости» общественных наук надолго попали современные этносы, объявленные «фантомами», «пережитками» и «атавизмами» массового сознания вплоть до их неожиданного выхода на политическую арену в XXI веке. Современный этап глобализации характеризуется тем, что разрушаются миропорядок и социальные институты общества, возникшие в период осевого времени и заканчивая индустриализмом XX века. Очевидно, что идущее на наших глазах разрушение миропорядка проявляет и делает явными его скрытые базовые механизмы и структуры.

Глобализация объективно стала грандиозным социальным экспериментом, вскрывающим сущность базовых социальных институтов путем их последовательного демонтажа в исторически кратчайшие сроки, на протяжении жизни наблюдателя, сделав явными многие фундаментальные социально-исторические процессы, связанные с социогенезом, которые не были проявлены ранее.

Так, изучение этнической фрагментации наций, сопряженной с кризисом национального государства, позволило выявить и сформулировать качественные различия этноса и нации, как нетождественных социальных общностей, формируемых различными социальными механизмами и имеющими различные онтологические основания, в которых индивид участвует одновременно. Анализ процессов глобализации позволил изменить взгляд на природу национального и этического и их генезис в историческом процессе.

Системный кризис современных наций в условиях глобализации позволил сформулировать новый подход к эволюции нации, как общности политической природы, возникшей гораздо раньше Нового времени. Длительно сосуществуя с этносами, ранние исторические формы нации, обладающие ее основными чертами, формировались в рамках ранних государств. Одновременно участвуя как в нации, как политической общности, так и в этносе, онтологическое основание которого определяют структуры обыденного бытия, индивид испытывает одновременное влияние как этнической, так и национальной культуры.

Впервые дуализм этнической и политической (государственной) принадлежности человека возник в осевое (поворотное – axial) время, когда произошел качественный переход развития от этнической эволюции с ее социобиологической природой к возникновению и эволюции государств, имеющих социально-политические основания своего существования и способных в исторически ничтожные сроки консолидировать громадные пространства и разнородные этносы. При этом этнос не исчез, а перешел на уровень обеспечивающей подсистемы нового, политически сконструированного социума.

Политика отделилась от социальных структур, в то время как этническая компонента политики ушла в тень, сохранившись на цивилизационной периферии и консервируя этнографическую периферийность. Характерно, что К. Ясперс завершает осевое время возникновением полиэтнических и мультикультурных эллинистических государств, завершивших период бурного социально-государственного строительства предшествующих веков.

По сути, осевое время было периодом интенсивной апробации, естественного отбора и сравнительного испытания на прочность, конкурентоспособность и устойчивость самых разных социальных и политических моделей, выстроенных на различном этнокультурном субстрате. Оно было временем интенсивного социального, религиозного и политического экспериментирования, захватившего пространство земледельческих культур от Средиземноморья до Китая, причем выдающиеся исторические фигуры того времени были не только пассивными интерпретаторами и теоретиками, но и активными социальными экспериментаторами.

Именно на этом громадном, разнообразном и жизненно важном для выживания конкурирующих социумов практическом опыте государственного строительства и выросли философские учения, отделившие философию от мифа и заложившие основы социально-политической теории, определившей облик последующих двух тысячелетий.

Более того, сложившиеся в осевое время религиозные и философские системы были не только источником, но и порождением периода первоначальной эволюции политического государства, сменившего, поглотившего и вытеснившего на геополитическую периферию догосударственные формы социальной организации.

Введя понятие осевого времени, Карл Ясперс сконцентрировал внимание на генезисе философских учений, опустив качественный скачок в социальном развитии соответствующих обществ, поднявшихся над родо-племенными отношениями с их социобиологическими корнями на уровень гражданских обществ, протонаций, в которых этническая, родо-племенная идентичность отошла на второй план.

Сегодня мировая история завершает двухтысячелетний виток, принудительно возвращая человечество к проблематике осевого времени. В глобальном масштабе идут процессы деструкции и примитивизации крупных социальных систем, зародившихся в осевое время. Вопреки ожиданиям, крупные индустриальные и постиндустриальные нации распадаются на этносы; вопреки фантастическому взлету науки, идет обвальный возврат к этнизму, радикальной теократии и другим формам архаического группового сознания. Сегодняшний этап глобализации знаменует новое осевое время, осевое время-2 – исторический поворот, качественно меняющий всю социальную реальность .

Принцип одновременного участия индивида более чем в одной социальной общности (группе) позволил найти продуктивный подход и к проблеме оснований власти, то есть к первичным социальным механизмам подчинения. В частности, одновременное участие индивида в этносе и в нации объясняет механизм системного кризиса государственной власти по мере нарастания этнической и конфессиональной фрагментации общества.

Основа такого подхода – достаточно очевидное утверждение, что отношения власти и подчинения связаны с наиболее значимыми социальными позициями, статусами и социальными ролями, отражающими место индивида в определенной устойчивой системе отношений, социальной структуре. Эти значимые статусы и роли возникают в рамках ведущих, системообразующих групп, определяющих общественные отношения прежде всего в рамках гражданской нации. Изменение социальной значимости групп означает изменение всей системы власти, переход власти к другим социальным группам и субъектам власти.

Одновременное влияние на индивида этнической и национально-государственной культуры, формируя самоидентификацию индивида, оказывает существенное влияние на его отношение к институтам власти. Характерно, что мультикультурализация современных обществ, актуализируя и повышая роль и влияние этнической культуры, способствует развитию альтернативных институтов власти, до этого находящихся в латентном состоянии внутри этнических групп, то есть порождает кризис власти, многовластие.

Власть, как социальный институт и система властных отношений, связана с определенной социальной общностью (группой) и действует исключительно в ее рамках. Одновременное участие индивида в различных группах (общностях) означает одновременное участие в альтернативных системах властных отношений, связанных с различными социальными статусами и ролями. В ряде случаев участие в различных системах властных отношений порождает конфликт интересов.

Примерами кризиса национального государства в результате этнической фрагментации общества может служить бывшая Югославия, система постсоветских этнических конфликтов, а также нарастающая волна нестабильности на Ближнем Востоке. Так, Египет и Турция стали ареной борьбы государства и религиозных экстремистов, претендующих на всю полноту политической власти.

В случае Сирии, этническая фрагментация еще недавно стабильного общества приобрела необратимый характер, не оставляющий надежд на быстрое урегулирование, так как в рамках этнокультурных групп сформировались свои властные отношения.

При этом этнические группы, формируя политические институты, все чаще приобретают транснациональный, глобальный характер.

Таким образом, в условиях кризиса современного, постиндустриального, государства фрагментация (дуализм) оснований власти, связанная с этнокультурной фрагментацией социума и участием индивида более чем в одной социальной общности, переходит в явные формы. Усиленный кризисом национального государства дуализм идентичности и кризис оснований власти переходит в форму «горячих» этнонациональных конфликтов.

Для анализа кризиса социума и государства в эпоху глобализации власть рассматривалась как свойство социальных структур, позволяющее им сохранять относительную устойчивость в ходе социальных изменений. Она обладает следующими характеристиками и атрибутами :

● Власть, как устойчивая система взаимодействия субъекта и объекта власти, не существует вне определенной социальной группы.

● Власть в своей основе связана с принадлежностью индивида к социальной группе и с местом индивида в системе ее социальных связей.

● Идентичность индивида есть субъективное отражение участия индивида в объективно существующей социальной группе.

● Одновременно участвуя во многих социальных группах (феномен одновременного участия) и обладая соответствующим набором социальных статусов и ролей, индивид тем самым одновременно участвует в характерной для каждой группы системе властных отношений.

● Ключевым звеном любой системы власти являются социальные механизмы подчинения, имеющие сложную, системную социальную природу и обычно называемые основаниями власти. Разрушение оснований власти ведет к разрушению властных отношений.

● Зависимость индивида от субъекта власти определяется значимостью для него социальных статусов и ролей, связанных с участием в соответствующей группе и входящих в его статусный набор. Соответственно, возникновение, распад или ослабление социальной группы либо входящих в нее социальных структур ведет к изменению набора статусов входящих в группу индивидов и тем самым меняет систему подчиненности индивидов субъектам власти. В случае, если такой процесс носит групповой или массовый характер, возникает социальный кризис, в ходе которого меняется система власти и иерархия ее субъектов.

● Включение или исключение индивида из социальной группы, актуализация и деактуализация (утрата) отдельных социальных статусов, смена идентичности (иерархии идентичностей) меняет его подчиненность (зависимость). В случае, если такой процесс изменения набора социальных статусов и участия в группах носит групповой или массовый характер, меняется система власти и иерархия субъектов власти. Верно и обратное – изменение властных отношений влечет трансформацию тех социальных структур и социальных групп, в рамках которых эти отношения действуют.

● Системообразующей социальной группой, в рамках которой действует государственная власть, является гражданская нация, поскольку именно с ней связаны ведущие, наиболее общественно значимые социальные статусы, определяющие место индивида в социальной иерархии, его социальную перспективу (социальные лифты) и доступ к распределению ресурсов.

● Помимо нации, основными социальными группами, определяющими социальное бытие человека, являются этнос, религиозные и корпоративные группы. В случае распада или деактуализации нации этнические, религиозные и корпоративные группы выходят на первый план и формируют свои системы власти, параллельные государственной, заполняющие «вакуум власти». Типичные результаты такой инверсии оснований власти – этнический сепаратизм и теократические революции, полностью или частично уничтожающие светскую, то есть национальную, государственность.

Проблема генезиса и воспроизводства власти неотъемлема от проблемы оснований власти, то есть социально обусловленной готовности индивида и группы к подчинению и сотрудничеству со структурами власти. При этом отношения власти и подчинения связаны с важнейшими для индивида социальными позициями, ролями и статусами, изменение которых означает изменение всей системы власти, переход власти к другим социальным группам и субъектам власти.

Подчеркнем, что социальная роль государства гораздо шире собственно политической власти. Это не только непосредственная политическая власть и ее институты, часто редуцируемые до «власти-насилия», но и нормативное (ценностное, идеологическое) регулирование, управляющее широким кругом социальных процессов в широком круге социальных групп. Не менее существенно прямое участие государства в экономических отношениях, опосредующее власть через процессы обмена и через посредство законодательного регулирования, где государство определяет широкий круг социальных отношений в других социальных группах (семейное право и др.).

Основания власти формируются и прямым участием государства в системе воспроизводства населения, прежде всего т. н. «человеческого потенциала», и культурного кода, подразумевающего интеграцию новых поколений в систему общественных отношений, включая систему власти. В этом отношении конструктивистский подход, рассматривающий нацию как политический конструкт элит, достаточно адекватен.

Более того, властные отношения в рамках государства и, соответственно, в рамках нации, антагонистичны властным отношениям в рамках других крупных и значимых социальных групп, например, в рамках этносов и религиозных общин с их обычным правом (например, шариат, адат, кровная месть, кастовые традиции…), а также властным отношениям со стороны альтернативных субъектов власти.

Современное «постнациональное» государство с его открытым отказом от «государственного патернализма» и ставкой на негативные стимулы, одностороннюю тотальную регламентацию и контроль частной жизни, объективно разрушает основания власти, толкая граждан на интеграцию в негосударственные и ненациональные социальные группы, альтернативные деградирующей нации.

Сужение экономической роли «постиндустриального» государства, включая такой объективный критерий, как сокращение его доли в ВВП, является очевидным сокращением ресурсной базы власти при одновременном расширении ресурсной базы альтернативных субъектов власти, функционирующих на локальном и глобальном уровне. Таким образом, происходит деактуализация нации, как социальной группы, в экономическом отношении: принадлежность к нации, устойчивая ориентация индивида или группы на определенное государство не дает дополнительных социальных и экономических возможностей.

Более того, в условиях глобализации и «денационализации» экономической сферы объективно исчезают общенациональные экономические интересы, в прошлом формировавшие национальные государства и национальную идентичность. Идет дробление общенациональных интересов на интересы групп более низкого порядка. Актуальна не национальность, а транснациональность, позволяющая извлекать выгоду из альтернативности участия более чем в одной нации. Однако экономическая деактуализация нации, как социальной группы, обесценивая связанные с ней социальные статусы, позиции и возможности, тем самым разрушает и основания власти: подчинение, как плата за включенность в нацию, все в меньшей степени окупает получаемые возможности, преимущества и гарантии. Самоочевидный вчера, рациональный смысл подчинения государству в рамках гражданской нации неуклонно снижается.

Одновременно в условиях исчерпания экстенсивных возможностей роста, характерных для XIX–XX веков, национальное государство деактуализируется и как общенациональный проект социального прогресса, интегрирующий социальные группы (в том числе этнические и конфессиональные) посредством кооперации и общей социальной перспективы. Экономическая деактуализация нации, утрата государственной властью экономических ресурсов и механизмов управления тесно связаны с утратой социальных ресурсов власти, обычно понимаемых как способность власти к повышению или понижению социального статуса или ранга, места индивида в социальной стратификации.

Инструменталистские и отчасти конструктивистские теории рассматривают социальные механизмы этнокультурной фрагментации как кризис нации и связанной с ним деактуализации национальной идентичности. Замену утерянной национальной идентичности индивид находит в этнической и религиозной сферах.

Однако сама по себе постмодернистская деактуализация государства и его социальных институтов, объясняя деактуализацию и смену ведущей идентичности на этнокультурную, не объясняет, почему индивид не произвольно выбирает инструментально выгодную идентичность, а практически всегда принимает якобы исчезнувшую, «забытую» в ходе нациогенеза этническую идентичность своих предков и ближнего социального окружения. Характерно, что возврат к прежней этнической идентичности наблюдается не только у этнических меньшинств, но и у государствообразующих этносов.

Очевидно, что выбор индивидами определяемой родством этнической идентичности в качестве единственной альтернативы национально-государственной прямо указывает на то, что индивид не произвольно выбирает «воображаемую», сугубо субъективную идентичность, навязанную извне или имеющую инструментальную ценность, а конституирует факт своего изначального участия в этносе и связанной с ним системе социальных отношений, ролей и статусов.

При этом участие индивида в нации, как в социальной общности, образуемой государством, и связанная с ним идентичность также сохраняются, но отходят на второй план.

Непротиворечивое объяснение феномену инверсии ведущей идентичности с национальной на этническую при устойчивом сохранении обеих идентичностей дает только модель одновременного участия индивида в этносе и нации, как длительно сосуществующих социальных общностях. Таким образом, вместо ожидаемого возникновения глобальной всечеловеческой социальной общности со своей культурой и идентичностью, глобализация, разрушая национальное государство и нацию «сверху», провоцирует актуализацию этнической и религиозной идентичности и культуры.

Генезис классической нации с характерными для нее общностью культуры, территории, исторической судьбы, идентификации и другими признаками общности во многом основывается на этнической культуре государствообразующего этноса, с этнической территорией которого обычно совпадает территориальное ядро будущего национального государства. В ходе национального строительства наблюдаются конвергентные процессы сближения и ассимиляции языка, культуры и идентичности субэтносов и этносов, территории которых входят в границы национального государства, создавая иллюзию стадиальной трансформации государствообразующего этноса в нацию.

Между тем, история «классических» европейских наций показывает, что государствообразующие этносы и их культуры есть продукт взаимной ассимиляции достаточно неоднородного этнокультурного субстрата. При этом, участвуя в системе социальных институтов, этническая периферия (этнические меньшинства) гражданских наций, глубоко интегрируясь в культуру нации, вне семейного круга и этнокультурной общины пользуется национальным (государственным) языком и нормами общенациональной культуры. Этнокультурные различия в пределах наций сохранялись, но при этом вытеснялись на периферию социальных отношений, проявляясь только в соответствующих социальных контекстах.

Нация индустриальной эпохи, преодолевая культурную неоднородность, развивалась в сторону монокультурализма – единства языка и культуры, стирания этнокультурных различий и вытеснения их на периферию общественной жизни. Высшей точкой «монокультурализма» наций стал XX век, как период расцвета национального государства, когда единство и относительная замкнутость культурной среды обеспечивались всеми институтами государства, в том числе печатью и национальными, преимущественно государственными, системами радиотелевещания и т. д. Роль государства во всех сферах социальной жизни была определяющей.

Рубежом мультикультурализации европейских наций стали 70-е годы XX века, когда процессы глобализации стали определять мировое развитие. Процессы глобализации шли в двух направлениях Основная тенденция глобализации – ослабление государства и, соответственно, нации, как социальной группы, имеющей политический генезис и связанной с государством. Кризис нации вызвал ослабление и размывание национальной идентичности и выход на первый план этнической идентичности. Характерная для начала постиндустриализма «приватизация государства благосостояния» стала приводить к этнической фрагментации наций, сложившихся на пике индустриализма.

Вторая тенденция глобализации, возникшая в последней трети XX века – смена направления мировых миграций и поэтапное нарастание миграционного потока из «третьего мира» в «первый», когда в бывшие метрополии хлынул поток инокультурных экономических мигрантов из недавних колоний, превращенных в экономически несостоятельные «суверенные государства» (failed states).

Глубокие этнокультурные, исторические, конфессиональные и, более того, цивилизационные отличия постколониальных иммигрантов от принимающих наций, усиленные характерным для бывших колоний и других «несостоявшихся государств» акцентированным этнизмом и религиозным фундаментализмом, привели к тому, что колонии иммигрантов все больше дистанцировались от населения принимающих государств, ограничивая интеграцию в принимающие общества. Это объективно усилило этническую фрагментацию общества.

Численный рост этнических колоний, превращение их в замкнутые анклавы, акцентированная идентификация этнокультурных меньшинств со странами происхождения привели к глубокой этнокультурной фрагментации современных наций, где этнические меньшинства все чаще выбирают стратегию самоизоляции и конфронтации (несотрудничества) с принимающим обществом. Это усиливает объективно порожденную глобализацией фрагментацию наций на этноконфессиональные группы.

Характерно, что этнокультурная фрагментация наций несводима к мультикультурализации, так как выходит далеко за пределы культуры и затрагивает всю систему социальных отношений, начиная с властных.

Возникнув как результат социокультурной и демографической экспансии этнических меньшинств, мультикультурализм в настоящее время конституирован в качестве парадигмы этнокультурной политики большинства промышленно развитых стран.

С одной стороны, мультикультурализм стал продолжением обычной модели нациогенеза, где ликвидация этнокультурной дискриминации была средством втягивания этнических и религиозных меньшинств в нацию и в сферу общенациональной культуры. С другой стороны, мультикультурализм, отказываясь от модели полной интеграции меньшинств в пользу модели нетерриториальной культурной автономии меньшинств, обозначает разворот социального развития от интеграции в единую нацию к процессам размывания нации и национальной культуры в результате глобализации, в ходе чего идет актуализация этничности.

Мультикультурализация стала индикатором кризиса национального государства, неспособного противостоять размыванию культурного поля в условиях возникновения глобального социального и экономического пространства, «мировой деревни», где каждый связан с каждым независимо от политических границ и вмешательства государственных институтов.

Вопреки общему мнению, сама по себе массовая иммиграция из географически отдаленных и цивилизационно чуждых принимающим государствам регионов лишь обострила проблему этнокультурной фрагментации современного постиндустриального общества в результате глобализации, перевела процесс в явные формы.

И действительно, на пике своего развития «монокультурная» французская нация бесконфликтно интегрировала первую волну русской эмиграции и свыше миллиона армянских беженцев из Турции, в культурном и бытовом отношении весьма далеких от французов, и это не вызвало межэтнической напряженности либо необходимости наделения российских и армянских иммигрантов и их потомков особым статусом. В то же время «сирийская» волна миграции в ЕС, сопоставимая с миграционными волнами времен Первой мировой, спровоцировала небывалую этнокультурную поляризацию современного европейского общества.

Очевидно, это связано со снижением интегрирующей и ассимиляционной способности современных постиндустриальных наций, размытых, деактуализированных и фрагментированных глобализацией. В отличие от государств индустриальной эпохи, способных сплотить население и ассимилировать этнокультурные меньшинства на основе доминирования развитой национальной культуры, современное постиндустриальное государство утратило стимулы, обеспечивающие лояльность населения, причем не только недавних иммигрантов.

Характерно, что в новых условиях политика мультикультурализации европейских наций вызывает эффект, обратный ожидаемому, так как социальная и культурная интеграция иммигрантов в принимающее общество последовательно снижается вплоть до назревания этнокультурной конфронтации.

Социальное, а теперь и политическое (вплоть до силового) давление растущих иммигрантских общин на национальные правительства ЕС привело к фактическому наделению инокультурных иммигрантов особым статусом, известным как «позитивная дискриминация», и привело к переходу общества от этнокультурной фрагментации к этнокультурной поляризации.

Открытый кризис политики мультикультурализма в Германии часто отсчитывают с выхода сенсационной книги Тило Саррацина «Самоуничтожение Германии», где представитель германских финансовых элит констатирует уже очевидный факт этнокультурной фрагментации «классических» европейских наций, как частного проявления общей тенденции глобализации. События последнего года (2015 г.), когда границы Шенгенской зоны беспрепятственно форсировали несколько миллионов человек, настроенных на конфликт с принимающим обществом, доказывает серьезность этого предупреждения.

Стирание экономических и политических границ государств-наций не преодолевает противоречий глобального ресурсно-демографического кризиса, а трансформирует конфликт, перенося противоречия с межгосударственного уровня на уровень противостояния этнокультурных общин.

В любом случае, политику мультикультурализма можно определить как отказ политических элит от классической, конвергентной модели строительства единой нации и переход к нетерриториальной автономизации этносов, превращение унитарной нации в конфедерацию этнических групп, не связанных общей культурой и идентичностью.

Фактически, мультикультурализм – политика отсроченной катастрофы, причем не культурной, а политической, так как затрагивает основания власти и первичные социальные механизмы властных отношений.

Дестабилизирующую роль мультикультурализации полиэтнических наций, чреватую буквально «эрозией» системы властных отношений, отмечает С. Хантингтон, информированность и объективность которого в отношении собственной страны вряд ли подлежит сомнению: «Соединенные Штаты и Советский Союз напоминают друг друга в том, что не являются нацией-государством в классическом смысле этого слова. Обе страны в значительной степени определили себя в терминах идеологии, которая, как показал советский пример, является более хрупким основанием единства, чем единая национальная культура… Если мультикультурализм возобладает и если консенсус в отношении либеральной демократии ослабнет, Соединенные Штаты присоединятся к Советскому Союзу в груде исторического пепла». За двадцать лет, прошедших с момента публикации, проблема этнокультурной фрагментации американского общества, связанная, в частности, с массовой нелегальной миграцией из Мексики, заметно усугубилась.

Продолжая приведенную выше мысль С. Хантингтона, можно отметить, что частным случаем мультикультурализации унитарного государства с выделением «союзных республик» и этнических автономий можно считать Советский Союз, распад которого был спровоцирован кризисом социалистической (советской) идентичности, идеологизация которой была во многом обусловлена разнородностью этнокультурного субстрата.

Кризис властных отношений в национальном государстве часто проявляется как кризис национально-гражданской идентичности элит и рядовых граждан. Для нации, как общности, в основе генезиса и воспроизводства которой (национального строительства) лежит общенациональная культура, мультикультурализация, как размывание и деактуализация общенациональной идентичности и общенациональной культуры, означает распад как самой гражданской нации, так и связанных с ней отношений, включая властные. При этом отчуждение от скрепляющей нацию общенациональной культуры затрагивает в первую очередь этнокультурную периферию нации, что характерно для политических катастроф полиэтнических государств (в том числе империй).

Так или иначе, мультикультурализм, констатируя и, тем самым, дополнительно провоцируя дробление национально-государственной идентичности не только элит, но и широких масс по основанию этнокультурной принадлежности, может считаться надежным социальным маркером кризиса оснований власти и властных отношений, грозящего перейти в политическую катастрофу, разрушив всю систему властных отношений.

Как показано в работе, политическим катастрофам в жизни общества предшествуют характерные социальные маркеры, основными из которых являются:

1. Кризис пределов роста, связанный с достижением государством пределов территориального или экономического роста, который почти всегда протекает в латентной форме. В этой фазе, объективно обусловленной снижением темпов развития государства, обостряются борьба правящих элит за социальные, материальные и экономические ресурсы, доступ к ним в значительной степени монополизируется. Все это характеризуется снижением вертикальной мобильности, остановкой «социальных лифтов», снижением инкорпорации в элиту талантливых и энергичных представителей других социальных страт. Все это происходит, как правило, на фоне отсутствия внешних угроз, которые сплачивают общество как по вертикали, так и по горизонтали.

2. Кризис социальной мобильности, как результат стремления правящих элит к монополизации власти. При этом правящая элитная группировка замыкается в себе и тормозит вертикальную мобильность конкурирующих группировок и нижних страт, провоцируя и структурируя недовольство альтернативных властных группировок и субэлит, что резко обостряет политическую борьбу внутри государства.

3. Кризис целеполагания, связанный с исчерпанием предшествующего этапа развития общества и объективно отражающий выход общества на точку выбора (кризис (греч.) – выбор) дальнейшего пути развития. Кризис целеполагания порождает фрагментацию политических элит по основанию целей общественного развития, то есть кризис национальной идеи и государственной идеологии.

4. Кризис идентичности. Монополизация власти и социальных лифтов доминирующими элитными группировками ведет к тому, что социальная периферия нации и часть элит отстраняются либо самоотстраняются, меняя ведущую идентичность, от политической жизни, теряя общую идентификацию с правящими элитами, что разрушает основания власти по всей вертикали общества. Существенная часть кризиса идентичности – кризис национальной идентичности и связанная с этим инверсия национальной идентичности на этническую, дифференциация нации на этнокультурные и этнорелигиозные фрагменты, в ходе кризиса формирующие собственную политическую субъектность (политизация этноса).

5. Фрагментация и социальная изоляция элит от подчиненных страт, тесно связанная с кризисами целеполагания и идентичности. Это создает предпосылки для поляризации общества с последующей эскалацией конфликта вплоть до «горячей» фазы (Сирия, Югославия и др.) Индикатором нарастания фрагментации общества является кризис общенациональной культуры, размывание и разрушение норм и стереотипов социального поведения, соответствующих определенным социальным ролям и статусам.

6. Нарастание социального расслоения и дифференциация образа жизни элит и населения. Различие в образе повседневной жизни разрушает общую идентификацию социальной общности и, как следствие, систему властных отношений, необходимое условие функционирования которой – общая групповая принадлежность и идентичность. Социальное неравенство имеет пределы, выход за которые провоцирует необратимую деидентификацию «низов» с элитами («мы» и «они»), которое позже находит выход в форме неподчинения, несотрудничества, а на определенном этапе и «бунта», как активного насилия социальной периферии в отношении элит.

7. Выход политического кризиса за пределы властных элит и втягивание в противоборство властных группировок управляемых страт общества, нарастающее вовлечение во внутренний политический кризис внешнеполитических сил и ресурсов.

В этом отношении знаменателен миграционный кризис в Европе, в ходе которого полноправные граждане европейских стран были демонстративно уравнены в правах с неустановленными лицами без гражданства и де-факто лишены права на безопасность. Реакцию граждан ЕС на вызывающие акции «беженцев» следует расценивать как начало далеко идущего кризиса власти, в ходе которого политические элиты стран ЕС будут терять доверие и социальную поддержку масс на фоне транснациональной консолидации инокультурных общин под панисламистскими лозунгами.

Как показывает исторический опыт, ключевым механизмом социально-исторических катастроф является разрушение социальных оснований власти, то есть готовности общества к подчинению и сотрудничеству с правящими элитами, в основе чего лежит общая групповая идентичность, как сознание принадлежности правящих элит и управляемых страт общества к одной социальной общности (нации).

При наложении ряда факторов, способствующих фрагментации общества по различным основаниям, происходит размывание культурной основы общества и снижение значимости национально-государственной идентичности. В ряде случаев начинается лавинообразная инверсия идентичности подчиненных страт, в результате чего подчинение властям теряет для масс свою инструментальную и моральную ценность, после чего власть «падает в грязь» в ожидании не обязательно лучшей, но новой власти.

Кризис национально-государственной идентичности вызывает актуализацию этнической и религиозной идентичности, то есть фрагментацию общества и элит на фрагменты, со временем приобретающие политическую субъектность (политизация этнических и религиозных групп). Таким образом, одним из основных сценариев политической катастрофы (от античности до современной Сирии) является этническая фрагментация элит и общества до уровня разрушения оснований власти.

Как показывают события последних лет, для современного этапа глобализации характерна нарастающая неустойчивость государственной власти, связанная с кризисом оснований власти, понимаемых как готовность нижних страт к сотрудничеству и подчинению элитам. При этом кризис государственной власти склонен к переходу в политическую катастрофу, при которой вместе с правящим политическим режимом рушится вся вертикаль государственной власти.

Таким образом, несмотря на разнообразие внешних форм, маскирующих общность социальных механизмов, содержанием (социальным механизмом) политической катастрофы является крушение оснований власти, понимаемых как готовность и заинтересованность членов общности к взаимодействию со структурами власти.

Сущность оснований власти, как «глубинной» основы отношений власти и подчинения, достаточно прозрачна: отказ от подчинения означает как минимум изгнание из группы, десоциализацию, отказ от возможностей, связанных с участием в данной социальной группе, в данном случае – в гражданской нации.

Иначе говоря, цена отказа от сотрудничества с властью в социальной группе (включая подчинение институтам «легитимного насилия», как частный случай) – это утрата возможностей, связанных с участием в группе.

Это означает, что объективной количественной оценкой стабильности оснований власти, как основы властных отношений в данной группе, может служить «цена десоциализации» – система социальных возможностей, преимуществ и перспектив, теряемая объектом власти при выходе из группы и, соответственно, при отказе от подчинения. Таким образом, в виде цены десоциализации (цены неподчинения) мы получаем объективный измеритель «силы» властных отношений, позволяющий оценить влияние различных социальных факторов на устойчивость власти.

При этом, как было показано выше, власть не абстрактна, а всегда связана с определенной социальной группой, в рамках которой действуют властные отношения. Это, в частности, значит, что крушение государственной власти национального государства актуализирует альтернативные социальные группы и связанные с ними системы власти.

Мультикультурализм объективно усиливает фрагментацию и социальную изоляцию элит от подчиненных страт. Это тесно связано с кризисами целеполагания и идентичности, что создает предпосылки для поляризации общества с последующей эскалацией конфликта вплоть до «горячей» фазы (Сирия, Югославия и др.).

Кроме этого, надо отметить, что одним из ведущих маркеров и причин социальной катастрофы является выход политического кризиса за пределы властных элит и втягивание в противоборство властных группировок управляемых страт общества, а также внешнеполитических сил и ресурсов. Мультикультурализм, объективно усиливающий фрагментацию нации, значительно облегчает поляризацию общества и втягивание населения в конфликт противоборствующих элит.

Ввиду этого можно отметить следующие закономерности в культурной дифференциации наций:

1. Одним из наиболее значимых трендов глобализации является этнокультурная фрагментация социальных общностей, прежде всего наций, которые все в большей степени утрачивают свое культурное единство.

2. Необходимым условием существования и воспроизводства нации является национальная культура, посредством групповой идентичности формирующая основания власти, понимаемые как готовность и заинтересованность членов общности к подчинению и сотрудничеству со структурами государственной власти.

3. Глобализация создает глобальное экономическое, информационное и культурное пространство, лишенное государственных границ. Тем самым она снижает социальную значимость национального государства и его институтов, актуальность национальной идентичности и принадлежности индивида. Этим процессы глобализации стимулируют этнокультурную фрагментацию нации, понимаемую как участие граждан в альтернативных нации этнических и религиозных группах и субкультурах.

4. Одним из проявлений этнокультурной фрагментации современного общества является мультикультурализация общества, констатирующая и дополнительно стимулирующая нарастающую дифференциацию современной нации на этнические и религиозные сообщества, формируя альтернативные государству системы властных отношений, разрушая тем самым социальные основания государственной власти, понимаемые как готовность к сотрудничеству и подчинению.

5. Мультикультурализация, как политика отказа современного национального государства от приоритетной поддержки единой общенациональной культуры, с необходимостью ведет к этнокультурной фрагментации общества, обусловленной сменой национальной самоидентификации индивида на этнокультурную, и создает предпосылки для возникновения альтернативных властных отношений.

6. Усиление влияния этнической и глобалистской культуры уже сама по себе начинает влиять на фрагментацию нации и дополнительно ослабляет государство. Меняется система самоидентификации, что приводит к ослаблению оснований политической власти.

7. Кризис и культурная фрагментация нации, как системообразующей общности, интегрированной в рамках государства и его институтов, приводит к разрушению оснований государственной власти, на которых и основывается политическая жизнь государства, что создает предпосылки для политических катастроф.

8. Мультикультурализация, акцентируя этнокультурную идентификацию индивида и тем самым дополнительно стимулируя фрагментацию и поляризацию нации на этнокультурные группы, ослабляет национальное государство, что ведет к поэтапной эскалации политического кризиса вплоть до возникновения вооруженного конфликта, что подтверждается практикой распада современных полиэтнических и многоконфессиональных государств.

9. В условиях, когда этнокультурная фрагментация нации проходит на фоне противоборства политических элит, заинтересованных в поддержке масс, как дополнительном социальном ресурсе, то участие элит в эскалации этнокультурной поляризации общества значительно облегчает и провоцирует втягивание широких масс общества в политическую борьбу под лозунгами этнического и религиозного фундаментализма и экстремизма.

 

4.4. ГЕОПОЛИТИКА ПОЛИЭТНИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА: ЭТНОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ

Один из базовых видов социальной дифференциации общества – социально-территориальная структура, предполагающая деление населения на территориальные группы.

Полиэтничность нации имеет ярко выраженный пространственно-географический аспект, объективно обусловленный наличием исторически сложившихся этнических территорий.

Это порождает проблему инкорпорирования в состав нации и ее политических элит этнокультурных меньшинств с характерной для них двойной идентичностью, в которой, в зависимости от социального контекста, преобладает либо этническая, либо национальная (национально-государственная) компонента идентичности.

Идентификация с определенной группой определяет, помимо культурных особенностей, основания власти, понимаемые как готовность индивида к подчинению и сотрудничеству с институтами власти. Ввиду этого, инкорпорирование и социализация разнородных этнокультурных общностей в рамках государства и его институтов является фундаментальной проблемой национально-государственного строительства, известной как «национальная» или «национально-культурная политика», решение которой определяет устойчивость и управляемость государства и общества.

Известно, что дифференциация населения по различным основаниям, особенно на основе этнической идентичности, будет иметь ярко выраженный географический аспект, объективно порожденный самим фактом формирования этнокультурных общностей в определенном пространственном ареале (этнической территории), а также исторической последовательностью формирования современных государств путем последовательной интеграции разнородных исторических провинций со своей спецификой.

Во многих случаях географическую дифференциацию населения по этнокультурным (в том числе языковым) основаниям усиливает предшествующее пребывание территории (исторической провинции) в составе других государств, как это было, например, с Галицией, которая последовательно входила в состав Королевства Польского, Австро-Венгрии, Польши, СССР и Украины.

В российской социологии под территориальной общностью принято понимать «относительно самостоятельную ячейку территориальной структуры общества, включающую, во-первых, соответствующую группу населения, во-вторых, используемую этой группой часть жизненного пространства с ее природными ресурсами, производственными предприятиями, жилым фондом, социально-бытовой инфраструктурой».

Обычно социально-территориальная структура рассматривается как системная иерархия, совпадающая с вертикалью политического управления государством: страна, регион и далее, вплоть до отдельного поселения (так называемая «матрешка»).

Методология изучения и описания социально-территориальной структуры на основе политико-административного деления характерна для социальной географии, хотя и встречается у социологов.

Представление о социально-территориальной структуре общества, как непосредственном отражении административно-территориального деления, позволяет изучать территориальные общности на основе объективных данных статистики. Это происходит потому, что учет социальных и экономических процессов, включая переписи населения, организован на уровне административных единиц соответствующих уровней, а социальные опросы также проводятся в привязке к населенным пунктам и регионам, часто с целью географической дифференциации социальных процессов.

Учитывая, что нации, как социальные общности, порождаемые территориальным государством, полиэтничны, для типичного государства характерно сближение административного деления государства с границами компактного проживания локальных этносов (границами этнических территорий), как правило, совпадающими с границами исторических провинций.

В качестве примера можно привести Российскую Федерацию, где в отдельные территориально-административные единицы выделены субъекты федерации: Татарстан, Башкирия, Чеченская республика, Бурятия, Ингушетия, Мордовия и т. д.

Этнокультурная дифференциация крупных административных единиц, совпадающих с историческими провинциями, распространена весьма широко, в том числе в современной Европе, где наблюдается тенденция регионального сепаратизма. Примеры Каталонии и Страны Басков в Испании, Шотландии и Уэльса в Великобритании говорят сами за себя.

Де-факто, совпадение административного деления и локальной этнокультурной специфики – объективное отражение процесса роста крупных государств путем последовательного включения в границы государства политических образований, границы которых первично формировались проживанием этнических общностей.

Возникает вопрос, являются ли административно-территориальное деление результатом волевых политических решений, либо через посредство той же политической сферы проявляется объективное существование территориальных общностей, формирующих «естественную» историческую и этнокультурную структуру геополитического пространства.

Естественно, что при образовании территориальных общностей равно значимы как политическая воля «центра», так и культурно-историческая «почва», во многом формирующая региональную и культурную политику государства.

Территориальные общности, особенно входящие в состав исторического ядра государства, не всегда имеют ярко выраженную этнокультурную специфику. В этом случае, когда административные границы делят территорию с этнокультурно однородным населением, территориальные общности представляют собой политические и экономические образования. В то же время конституирование в рамках государства любой территориальной единицы создает в ее рамках определенную общность и отдельность экономической и социальной жизни, замыкая социальные связи и отношения в региональных (локальных) рамках и формируя локальную специфику. Важнейшим фактором, опосредующим территориальную специфику общества, является территориальная субкультура, как локальный вариант общенациональной. Территориальные субкультурные нормы – характерные для территориального сообщества нормы и стереотипы социального поведения, дифференцированные от аналогичных норм других территорий и государства в целом, и показывающие степень дифференциации территориальной социальной и этнокультурной специфики от общенациональной (общегосударственной).

Как правило, региональные элиты складываются на основе и под влиянием того этноса, на этнической территории которого они возникли и составляющего значительную или преобладающую долю населения. Однако в то же время сами региональные элиты возникают не только и не столько в рамках этноса и его социальных структур, а именно благодаря государству и его институтам. Региональные этнические элиты складываются и воспроизводятся на основе территориальных органов управления, формирующих вторичные, часто неформальные и негласные социальные структуры и отношения, важную роль в которых играют этнокультурная идентичность.

Известно, что иноэтнические по отношению к государствообразующему этносу территории включаются в состав государства в результате естественно-исторических процессов геополитического отбора, в котором крупные государства имеют безусловные конкурентные преимущества.

В результате многие локальные политические образования, сформированные на основе определенных этносов, под давлением объективных исторических обстоятельств утрачивают свою независимость, не обеспеченную ресурсами, в обмен на преимущества крупного государства, при сохранении части функций своего, ранее независимого государства, часто оформленных в форме автономии.

Многие этносы, находившиеся на ранних стадиях развития, вошли в состав более крупных и развитых государств, не завершив процесса своего первичного государственного строительства, но сохранив и даже развив свою этнокультурную идентичность.

Как показывает история, трансформация локальных этнокультурных сообществ в государственные образования может быть прервана или заторможена различными причинами. К ним относятся малая численность населения и небольшая территория, ограниченность почвенно-климатических ресурсов, физико-географическая изоляция, внешние угрозы, диктующие этнической общности жизненную необходимость политической интеграции в более мощное государство, и, соответственно, вхождение в более крупную нацию в качестве населения территориальной единицы.

Тем не менее, исторически сложившееся преобладание на территории локального этноса и этнической идентичности, сохраняемой, как показано выше, независимо от участия в нации, создает основу для периодической политизации этноса и, соответственно, усиления на территории этнокультурной фрагментации общества вплоть до этнополитических конфликтов.

Ведущую роль в политизации локального этноса и актуализации этнической идентичности играют региональные этнические элиты, интегрированные в общенациональную элиту, но устойчиво сохраняющие свою связность и групповую самоидентификацию, транслируемую на нижние страты этноса. Именно интересы этнических элит, тесно инкорпорированных в общегосударственные и региональные властные институты, создают мотивационную и идеологическую основу для претензий на политическую («национальную») независимость, либо, по меньшей мере, на особый политический и экономический статус территориального субъекта в рамках полиэтнического национального государства.

Это те случаи, о которых Ортега-и-Гассет говорит: «Для существования нации достаточно, чтобы она имела проект собственного существования, пусть даже не всегда суждено воплотить его в жизнь, пусть даже его осуществление потерпит крах, как это столько раз случалось в истории. В таком случае речь идет о несложившейся нации».

Входя в более крупное государство в качестве административной единицы, этносы, как «несложившиеся нации», сохраняют свою этническую территорию, этнокультурную специфику, этническую идентичность, клановые группы в политических элитах – все необходимые предпосылки, которые в условиях кризиса государства дают толчок для нового цикла политизации этноса, взламывающего рамки ослабленной государственности.

Говоря о «несложившейся нации», Ортега-и-Гассет говорит о позднем этносе, обладающем развитой социальной структурой, необходимой для создания государства территорией и ресурсной базой, развитой культурой и самосознанием, в котором произошла дифференциация политической сферы и сформированы политические и культурные элиты.

«Национальные» административные образования в составе современных государств – часто в той или иной степени этнокультурные реликты «несложившихся наций» и «несостоявшихся государств». Они были на различных стадиях политического развития интегрированных в более крупные, мощные и социально развитые государственные образования, но при этом во многом сохранившие и даже развившие свою субъектность.

Вместе с тем, распространенная со стороны некоторых локальных этнокультурных элит абсолютизация и идеологизация феномена «несложившихся наций», представляется как результат «угнетения», «оккупации» и «насилия» со стороны государственной власти. При этом не учитывается тот очевидный факт, что любое сколько-нибудь крупное государство поэтапно формировалось на основе «несложившихся наций» со своей этнокультурной спецификой, образующих исторические провинции с устойчивыми географическими границами.

Уязвимость идеи исторического реванша региональных этносов в форме «национального самоопределения» исторических провинций состоит в том, в современных государствах на роль «несложившихся наций» (точнее «несложившихся национальных государств») могут претендовать не только субъекты с выраженной этнокультурной спецификой. Например, на эту роль в условиях Российской Федерации могут претендовать Тверская, Новгородская и Псковская области, которые на определенном историческом этапе были полноценными государственными образованиями со сложившейся политической системой.

Данное явление, которое можно назвать «синдромом несложившейся нации», имеет универсальный характер. Характерным примером политической эксплуатации претензий этносов, как «несостоявшихся наций», на исторический реванш и разрушение современных национальных государств является реализуемый рядом европейских региональных элит проект «Европы регионов», как разделенного на этнические анклавы, единого экономического и социального пространства, обеспечивающего жизнеспособность этнических автономий за счет общеевропейской инфраструктуры и ресурсов. Такого рода примеры можно найти в практически любом достаточно крупном полиэтническом государстве мира.

Многочисленные примеры показывают, что высокая степень этнической идентичности является достаточно хорошей базой для регионального распада и этнического сепаратизма в случае ослабления государства и кризиса нации, как базовой социальной общности современности. Соответственно, культурно-символические ресурсы этносепаратизма используются в отношениях «торговли» региональных элит с центральной властью, способствуя получению дополнительных ресурсов.

Таким образом, в рамках полиэтнического государства символический ресурс этнической культуры и этнической идентичности конвертируется в ресурсную базу, на которой укрепляются и воспроизводятся региональные этнические элиты.

В свою очередь, укрепление и региональных элит увеличивает символический ресурс сепаратизма, что ведет к получению дополнительных ресурсов от «центра» и создает объективные предпосылки эскалации процесса распада нации на этнические фрагменты в условиях политического кризиса. В то же время надо отметить, что входящие в состав нации территориальные общности с их этнокультурной спецификой существуют и функционируют в единых политико-юридических рамках, которые задает политическая система государства, как система более высокого уровня.

Сегодня, перед реальной угрозой глобального территориального распада современных, «постнациональных» государств, следует согласиться с мнением Ортеги-и-Гассета о том, что «…именно национальное государство в лице политических, но не культурных, элит, неизбежно сталкиваясь с разноплеменностью и разноязычием, преодолевая изначальную этнокультурную неоднородность, в своих рамках создает относительное единообразие – расовое, языковое и т. п., которое должно служить упрочнению единства и которое в итоге формирует нацию, как общность, объединенную культурой и общим проектом будущего».

Поэтому для своего укрепления и консолидации нации (национально-государственного строительства) полиэтническое государство (в том числе современное) должно активно противостоять этнокультурной дифференциации, противопоставляя ей общенациональные культурные нормы и образцы и, в целом, единую национальную идентичность, преобладающую над идентичностью этнической.

Инкорпорирование в состав нации этнических меньшинств и этнических элит – важнейшая часть политики национального строительства, как процесса непрерывного воспроизводства локального социума, ограниченного политическими границами. Задача инкорпорирования и социализации локальных этносов решается любым территориальным государством, начиная с ранних государств Древнего мира и античности, и обычно выделяется как особая область государственной политики, называемая «национальной» или «национально-культурной» политикой.

Со стороны государства «национальная» политика может принимать крайние формы от геноцида и этноцида местного населения (распространенная практика Средневековья) до выделения этнокультурно обособленной административной единицы в отдельное государство (чем, по сути, и была «деколонизация» конца XX в., де-факто инициированная метрополиями).

В реальности большинство государств, заинтересованных в расширении своих территориальных и человеческих ресурсов, обеспечивало и обеспечивает политическое единство своей территории путем инкорпорирования этнических элит в общенациональные элиты. Это происходит за счет предоставления локальным элитам определенных ресурсов и преференций на общенациональном уровне, что обеспечивает определенный отрыв интересов этнических элит от исходных этнических территорий и их культурную интеграцию в рамки общенациональной культуры.

В целом, интеграция региональных этнических элит в национальную элиту, особенно в условиях объективного ослабления современных постнациональных государств, требует затраты определенных и достаточно существенных ресурсов. Это выражается в виде определенных налоговых льгот, бюджетных дотаций и других форм поддержки политическим центром этнокультурного региона в обмен на политическую лояльность региональных элит.

При этом важнейшей неэкономической формой поддержки регионов является инкорпорирование представителей региональных по генезису этнокультурных меньшинств в состав общенациональных элит федерального уровня, обеспечивающее этническим элитам доступ к власти и другим ресурсам более высокого уровня.

Это явление характерно и для империй, как особого типа крупных территориальных государств с высокой этнокультурной дифференциацией, что не мешало их политической централизации. Такими примерами доступа периферийных (провинциальных) элит к центральной власти могут служить «варварские» императоры Рима, немецкое и польское «засилие» в элите Российской империи и, естественно, феномен И. Сталина, как представителя «национальных окраин», ставшего успешным лидером СССР.

Таким образом, инкорпорирование локальных этнических элит в состав общенациональных – необходимое условие для интеграции соответствующих этнических территорий в состав национального государства.

Со стороны региональных этнических элит также возможен ряд стратегий инкорпорирования в нацию – от радикального этнического (этнокультурного) сепаратизма до полного вхождения в общенациональные элиты с сохранением этнической идентичности в качестве вторичной, с перспективой дальнейшей этнокультурной ассимиляции.

Стратегия успешной интеграции (инфильтрации) этнических элит, характерная для периода советского «интернационализма», выгодна своей внешней бесконфликтностью, позволяющей продвигать представителей этнических и региональных элит на федеральный уровень и тем самым наращивать общенациональный властный ресурс. Однако в условиях ослабления федерального центра в конце 80-х годов представители элит республик и автономий радикально сменили стратегию. Они проявились в качестве этнических элит, перейдя к открытой пропаганде сепаратизма и этнической исключительности. На фоне распада СССР в сочетании с кризисом политической системы это привело к формированию на постсоветском пространстве системы локальных этнополитических конфликтов.

Таким образом, преобладание в региональных элитах «титульных» для региона этнокультурных групп создает объективную основу, позволяющую локальным элитам противостоять общенациональным элитам путем противопоставления этнической и общенациональной идентичности с целью политической мобилизации населения региона под этническими и этнократическими лозунгами.

При доминировании в локальных элитах представителей этнокультурных групп, преобладающих в составе населения региона, развивается дистанцирование локальных элит от общенациональных (общегосударственных), что объективно создает базу для нарастания противоречий и конфликтов регионов с центральной властью и вытеснению из элит представителей «нетитульных» для региона этнокультурных групп, в том числе государствообразующих этносов. Это дополнительно наращивает этнокультурную дифференциацию федеральных и региональных элит.

В реальности региональные этнические элиты стремятся сохранить доступ к общенациональным экономическим и социальным ресурсам (в т. ч. участию в федеральных элитах). Без этого «национальная независимость» заведомо несостоятельного в качестве государства региона равноценна изгнанию из рая. Часть элит современных государств целенаправленно манипулируют угрозой сепаратизма, ведут перманентную этническую мобилизацию населения и взамен получают у федерального центра льготы, ресурсы и особый статус. Это явление имеет универсальный характер. Так, феномен «перманентного сепаратизма» хорошо известен в современном мире, в том числе в современной Европе, где особый статус ряда регионов (Каталония, Страна Басков, Шотландия, Уэльс, Сицилия, Корсика и т. д.) закреплен конституционно. Не менее характерно, что европейские региональные элиты сознательно не доводят сепаратизм до реальной политической независимости, превращающей дотируемый регион с акцентированной этнокультурной спецификой в типичное для современности «несостоявшееся государство».

Стратегия «этнокультурной фронды» региональных этнических элит, эксплуатирующая политизацию этнокультурных групп, дополнительно стимулируются политикой «мультикультурализации». Мультикультурализм, как отказ от приоритетного развития общенациональной (общегосударственной) культуры и идентичности, неизбежно загонит общество в тупик этнокультурной фрагментации, что мы и видим на примере Европы.

Мерой этнической фрагментации полиэтнической нации (вполне измеримой социологическими исследованиями) следует считать готовность большинства населения региона поддерживать региональную элиту в конфликте с общенациональной («центром»). Эта готовность определяется не только численным соотношением этнокультурных групп в населении, но и степенью этнокультурной мобилизации, определяемой соотношением этнической и общенациональной идентичности.

Анализ таких явлений, как мультикультуризация и кризис современного постнационального государства, показывает, что предложенная концепция дифференциации этноса и нации, как нетождественных научных категорий и как длительно сосуществующих социальных общностей различной природы, создает продуктивную методологическую основу для этногеополитики – анализа и прогноза пространственно-географического аспекта этнополитических процессов.