642-й год Мирового Воссоединения. Планета Марс.

23 градуса северной широты; 16 градусов западной долготы. Равнина Хриса.

Длинные струи пламени в последний раз ударили в красноватый грунт, поднимая клубы обожжённой пыли, и челночный ракетоплан, на несколько секунд, завис над поверхностью планеты, разворачиваясь на девяносто градусов. Затем он мягко и беззвучно опустился на одну из площадок небольшого ракетодрома, выпустив из корпуса мощные коленчатые упоры.

— Ну, вот и на Марсе! — буднично сказал пилот, сидевший за пультом управления. Он повернулся ко мне, слегка щуря желтоватые глаза. Ободряюще улыбнулся. — Долина Хриса! Двадцать с небольшим градусов северной широты, шестнадцать западной долготы… Примерно. Добро пожаловать — станция «Заря»!

Я посмотрел через стекло бокового иллюминатора. Сквозь медленно оседавшие облака пыли, заметно прилипавшей к стеклу, можно было рассмотреть розоватое и сумеречное небо Марса. Этот оттенок придавала ему марсианская пыль, в состав которой входили частички окислившегося железа. Нагромождения огромных булыжников, наклоненных в одну сторону, уходили к самому горизонту и поражали воображение.

Я хорошо знал, что когда-то очень давно, когда на Марсе ещё была вода, здесь, в этой долине, произошло самое настоящее наводнение. Возможно, именно оно нашло своё отражение в земных мифах о всемирном потопе.

Чуть правее, на фоне скал чётко рисовались четыре куполообразных здания планетарной станции, уютно разместившихся в небольшой обрывистой котловине. Пенополимерные конструкции серебристо-молочного цвета, делавшие здания прочными и непроницаемыми для внешнего воздействия любой агрессивной среды, слегка поблёскивали в лучах низкого закатного солнца. Прямо в центре между куполами, которые были, как бы выдуты изнутри из небольшого количества материала, возносясь высоко к небу, гордо высился шпиль башни радиостанции, схваченный с четырёх сторон мощными тросами-распорами. Они не позволяли не редким здесь пылевым бурям раскачивать башню и одновременно служили дополнительными антеннами.

— Говорите шестнадцать градусов западной долготы? — переспросил я.

Мне вспомнилось, что планетоцентрическая долгота на Марсе по старой традиции измерялась к западу от нулевого меридиана, проходившего через кратер Эйри диаметром в пятьдесят шесть километров. Вести отсчет долгот на Марсе от чёткой тёмной детали на экваторе планеты ещё в девятнадцатом веке по старому летоисчислению предложил немецкий астроном Медлер…

Я улыбнулся, мысленно порадовавшись, что ещё не растерял приобретенные во время учебы в школе знания по планетографии этой планеты.

— Бывали раньше на Марсе? — поинтересовался пилот, внимательно наблюдавший за мной.

— Вы знаете, к своему стыду, ни разу.

— Да, — задумчиво протянул тот. — За прошедшие после Мирового Воссоединения шестьсот лет здесь многое изменилось. Видите вон там, на полюсе работают наши мощные станции по обогащению атмосферы кислородом.

Он указал на юг, где небо меняло красновато-жёлтый оттенок на тёмный, и у горизонта становилось густо-синим.

— Оттуда к экваториальным областям Марса тянутся огромные каналы, снабжающие планетарные станции водой, растопленной изо льдов полярной шапки. Здесь даже можно встретить небольшие озёра, вытопленные из-под покровных льдов… И всё же, всего этого пока недостаточно, чтобы оживить этот мёртвый мир, лежавший в руинах тысячи лет. Так что наденьте лучше лёгкий скафандр, перед тем, как выходить на поверхность.

От его слов мне стало немного грустно. Когда-то давно большой океан покрывал значительную часть северного полушария Марса, оставив нам следы древних береговых линий на низких северных равнинах. Именно сюда, на равнину, расположенную вблизи берегов этого древнего океана, сел наш ракетоплан. Восточнее, на равнине Элизий, расположились загадочные группы огромных пирамидальных структур и гигантское «лицо» Марса — марсианский Сфинкс.

— Вы снова на Землю? — спросил я, взглянув на пилота.

— Нет. Сейчас мы направляемся на Орбитальную-12. Нужно доставить научное оборудование и забрать продукцию производственных цехов. Стартуем сразу, как только Служба «Купол» даст расчёт «коридора» на основании эффекта Ярковского, а через шестнадцать суток уже там!

Пилот пожал плечами и простодушно улыбнулся.

— Тогда чистого вам неба! — попрощался я с ним и направился в шлюзовую камеру.

Грунт за границей посадочной площадки состоял из мельчайших частиц, напоминавших тальк, и был сильно намагничен, прилипая к подошвам ботинок моего скафандра. Я впервые ступал на поверхность Марса и сейчас ощущал невольный трепет и необычную лёгкость во всём теле. Из-под моих ног взлетали в воздух облачка невесомой пыли, налипавшей на колени, бедра и даже на стекло шлема.

Я посмотрел на небо.

Атмосфера Марса очень плохо рассеивала солнечные лучи, и в зените были прекрасно видны звёзды. Две белые точки, расположенные в противоположной от Солнца стороне довольно высоко над горизонтом, сразу привлекали внимание. Одна из них во много раз ярче Венеры на земном небе — Фобос — двигалась против суточного движения звёзд, восходя на западе, пересекала марсианское небо и садилась на востоке, появляясь над горизонтом каждые восемь часов. Деймос был удалён от центра планеты более чем на двадцать три тысячи километров, и на один оборот у него уходило почти на сутки больше, чем у Фобоса. Оба спутника были всегда повернуты к Марсу одной стороной и двигались по почти круговым орбитам, лежащим в плоскости экватора планеты.

Вечерело, и невысоко над западным горизонтом я уже мог наблюдать ещё одну сияющую звезду марсианского неба — нашу Землю. Она светила здесь так же, как на нашем вечернем небе светит Юпитер. А рядом с ней горела ещё одна звёздочка, столь же ярко, как у нас светит Сириус — это была наша Луна.

Я остановил свой взгляд на крохотном голубоватом огоньке. Земля никогда не была видна на здесь в полной фазе. Глазу было доступно только три четверти её диска, но и этого было достаточно, чтобы ощутить ту бездну пространства, которая сейчас разделяла меня с домом.

Где-то в глубине души родилось и ожило тоскливое чувство утраты, хотя я покинул Землю менее двух суток назад…

* * *

Стеклянный шар кабины подвесной дороги парил на высоте полутораста метров над проспектом Солнца, цепляясь за тонкие, словно струны, тросы, протянутые между легких ажурных башен, расставленных вдоль проспекта через равные промежутки. Основания башен тонули в густых кронах гималайских кедров и араукарий — деревья шествовали стройными рядами с запада на восток вдоль длинных и узких каналов с сияющей на солнце водой, казавшейся с высоты расплавленным золотом. Заключенные в белоснежные желоба из плавленого камня, ленты этих каналов терялись где-то у далекого горизонта, разрезая зелень парков и аллей, сходившихся к проспекту с севера и юга.

Я смотрел вниз и думал о том, как тонкие линии каналов похожи на кровеносные сосуды огромного живого организма, лежавшего подо мной и раскинувшего своё тело на тысячи квадратных километров с северо-востока на юг, до самого моря.

В сущности, Город — столица обновленной Земли — и был таким организмом, заключавшим в себе тысячи сложных, взаимосвязанных структур, которые обеспечивали комфортную и устроенную жизнь людей. Все города и посёлки во всех жилых зонах Земли были устроены подобным же образом.

Люди давно перестали селиться на планете беспорядочно и скученно. Теперь всё население Земли обитало в трёх основных жилых поясах, охватывавших самые благоприятные климатические зоны планеты. На остальной же территории суши простирались бесконечные заповедные леса, степи и саванны, где бродили никем не пуганные животные и гнездились бесчисленные стаи разнообразных птиц. Там же раскинулись громадные поля, полосы фруктовых садов и многочисленных плантаций, служившие неисчерпаемой житницей для трёхмиллиардного человечества.

Отсюда, с высоты более сотни метров, люди внизу выглядели разноцветными каплями, сливающимися в огромное море красоты и здоровья. Это море разливалось по движущимся тротуарам, по широким лестницам, взбиравшимся на лесистые холмы, которые были предвестниками далёких гор. Оно плескалось на гигантских мостах, арочные пролёты которых были перекинуты через полноводные реки и широкие озера. Волны его колыхались за опалесцирующими оградительными барьерами пешеходных галерей, подвешенных на высоте между громадами домов; разноцветные «капли» его пестрели на обширных открытых площадках для отдыха. Кругом кипела неутомимая и яркая жизнь.

Одни из домов, подобно могучим кораблям с плавными линиями крутобоких бортов и высоко поднятыми носами и кормой, смело вспарывали тёмно-зелёные волны кипарисовых рощ, устремляясь по проспектам и улицам к далёкой площади Совета. Другие же наоборот выглядели величественными ступенчатыми сторожевыми башнями, охранявшими широкий проход между холмов, в который нырял проспект Радости, чтобы затем спуститься к берегу тёплого моря.

Все здания сияли на солнце тысячами зеркальных окон, а хрустально-прозрачные купола их крыш, раскрытые небу и солнечному свету, таили в своей глубине зелёные пятна внутренних оранжерей и садов, в которых царило буйство весеннего цветения.

Дворцы искусств, похожие на античные храмы, сложенные из розового парфира, контрастировали со строгостью прямых колоннад и резных арок из чёрного базальта и серого гранита, отмечавших входы на спортивные площадки и стадионы. Здесь каждый житель Трудового Братства мог отдаться всевозможным спортивным состязаниям, играм, занятиям танцами или гимнастикой, отточить красоту своего тела и натренировать силу духа.

Кругом здоровые, гармонично сложенные тела радовали глаз: всевозможные оттенки волос, глаз, цвета кожи сочетались в людях, ведших свою родословную от различных рас; под безупречной кожей проступали выразительные мышцы на крепких скелетах. Таким людям был под силу любой труд, любые творческие устремления духа. Их не могли устрашить даже самые высокие вершины познания, уводившие человечество всё дальше в глубины Вселенной, куда они направляли свою животворную поступь от поколения к поколению.

Почти незаметно начался пологий спуск. Аллеи южно-африканских лейкодендронов, дымившихся серебристой листвой, отмечали начало обширной площади, где высилось белоснежное пирамидальное основание здания Совета ОСО.

Я нажал небольшой рычажок в подлокотнике кресла, и кабинка, в которой я ехал, мягко стукнувшись о причальный барьер, остановилась на плоской площадке, венчавшей ажурную башню-станцию. Лифт спустил меня вниз, на площадь, к подножью широкой лестницы, возносившейся к главному входу в здание.

За высокими опаловыми дверями, отлитыми из волокнистого стекла, меня ждала привычная рабочая атмосфера. Казалось, сам воздух здесь был наполнен радостным нетерпением, рождённым ощущением значимости каждого в общем деле. Приходя сюда, я всегда испытывал чувство человека, стоящего на пороге каких-то удивительных и ответственных событий, которые решают судьбы человечества — здесь и сейчас. И вместе с этим чувством приходила уверенность, что и я причастен к этим судьбоносным решениям.

Отвечая на приветствия встречных, я прошёл в дальний конец вестибюля первого этажа, миновав громадную статую древней богини Маат, черный полированный диорит которой сверкал в смешанном разноцветном сиянии, исходившем от стеклянного купола потолка. Несколько лестниц уходили через боковые арки, огибая лифтовые полупрозрачные колонны из молочно-белого волокнистого стекла, пронизывавшее здание насквозь.

По одной из этих лестниц спускалась группа жизнерадостных молодых ребят в голубой форме ОРС, среди которых я заметил знакомое мне лицо. Громовой голос, заставивший вздрогнуть молоденьких девушек в кокетливо сдвинутых на ухо пилотках, радостно приветствовал меня.

Артур Порта (а это был именно он) первым подошёл ко мне, добродушно улыбаясь и протягивая в приветствии руку. Старый мой товарищ, он пару лет назад перешёл из нашего отдела на работу в ПОТИ. С тех пор мы редко виделись, и сейчас я был искренне рад увидеть его.

— Сид! Дружище! Как живешь-поживаешь? Святое небо! Я не видел тебя, кажется, тысячу лет! Забываешь старых друзей! А? — Порта шутливо погрозил мне пальцем. Мускулистый и кряжистый, он чем-то походил на древнегреческого Геракла. Слегка курчавые каштановые волосы его обрамляли высокий мощный лоб, подчёркнутый широкими бровями, под которыми блестели задорной радостью зеленоватые глаза. Тонкий прямой нос, волевой рот и твёрдый подбородок дополняли образ античного героя. Пожалуй, Артуру не хватало только окладистой бороды для полного сходства с виденными мною скульптурными образцами древнегреческого героя.

— Я в полном порядке. Ты же знаешь, какая жизнь у нас, «особистов» — сегодня густо, а завтра пусто, как говаривали наши далёкие предки.

Я пожал его крепкую ладонь, и мы обнялись.

— Дай-ка на тебя посмотреть! — Артур отстранился от меня, внимательно вглядываясь в моё лицо. — Вижу, ты действительно не очень изнурен работой!

Его глаза озорно сощурились.

— Ещё бы! Это же не у вас в Психической Очистке, где тяжелая психологическая работа требует отдачи всех сил и времени. Мы у себя в Особом отделе так, в общем-то, пустяками занимаемся.

Порта снова весело погрозил мне пальцем, и мы дружно рассмеялись.

— Без вас и наша работа не была бы полной, — тем же тоном возразил он.

— Это понятно. Если бы не мы, кого бы тогда вам приходилось трансформировать? А? Сидели бы вы со своей генетикой — никакой романтики, одна только наука!

— Это ты зря, — снова возразил Артур. — На самом деле — и это заметь очень даже хорошо! — случаи трансформации личности у нас очень и очень редки. Трудовое Братство преображается с каждым столетием, и в вопросах очистки психики от наследственных повреждений прошедших времен мы шагнули сейчас очень далеко. Дело генетиков — выделить в природе каждого человека лучшее, чтобы он мог передать это последующим поколениям.

— Знаю, знаю. Именно учёные-генетики стояли у истоков физического преобразования человечества на заре Трудового Братства.

— Да, — кивнул Порта. — Тогда, как ты помнишь, отбирались самые здоровые, самые талантливые и физически совершенные дети. Именно они стали начальным ядром современного человечества. Ученые стремились закрепить генетические черты этих детей в их потомках, очищая наследственность каждого новорожденного от любого вредоносного влияния прежних времён. Ты знаешь, сколько всякого биологического мусора пришлось тогда вычистить генетикам из нашей ДНК? Почти два десятка фрагментов эндогенных ретровирусов, оставленных в нашем геноме прежними поколениями! — воскликнул Артур. — Конечно, эти генетические паразиты не содержали информации о производстве каких-либо белков, но всё же они способны были бесконечно размножаться и приводить к вредным мутациям.

— Получается, шёл своеобразный «селекционный отбор»? — усмехнулся я.

— А что ты хочешь? Даже боги когда-то, вступая в связь с дочерьми человеческими, выбирали для себя самых красивых, чтобы передать свои наследственные признаки не абы кому, а родить по-настоящему божественное потомство! — Артур снова погрозил мне пальцем.

— Тем не менее, и сейчас возможность проявления в любом человеке того же стремления к насилию вашим генетикам так и не удалось полностью исключить, — заметил я.

— Пока да, — серьезно согласился Порта. — Так называемая природа насилия закладывается в человеке ещё при внутриутробном развитии. После рождения же она закрепляется на теле человека в виде таких своеобразных рисунков — кожных узоров на ладонях рук и стопах. При помощи дерматоглифики нам удается отслеживать детей с признаками ранимой и неустойчивой психики ещё в самом юном возрасте именно по этим рисункам. Специалисты обычно называют их дугами, петлями или завитками. Понимаешь, у нормальных людей все линии на обеих руках симметричны. А вот у людей имеющих склонность к отклонениям психики эти линии наоборот ассиметричны.

— Выходит, стоит опасаться любого, у кого имеется подобный несимметричный узор на руках?

Я посмотрел на Порта снизу вверх.

— Да нет, что ты! — отмахнулся он. — Это совсем не значит, что они обязательно станут впоследствии какими-нибудь маньяками. Сейчас возможность такого совершенно исключена. Раньше подобным отклонениям психики способствовала отравленная социальная среда, детские обиды и затаённые комплексы, рождённые отсутствием любви со стороны взрослых или же жестоким обращением с детьми в раннем возрасте. Сам понимаешь, подобного сейчас нет и в помине. Но всё же, мы пристально следим за такими детьми. Обычно из них вырастают очень напористые и целеустремленные люди с хорошими организаторскими способностями… Кстати, таких людей довольно много в науке, — добавил он. — Хотя особо беспокоиться на этот счёт, думаю, не стоит.

— Ты так считаешь?

Прищурившись, я лукаво улыбнулся ему.

— Конечно! Для того мы с тобой и занимаемся своим делом. Недаром же символом Охранных Систем избран лебедь!

— Знаю, знаю, — закивал я. — Мы должны уметь всегда отделять хорошее от плохого, как лебедь отделяет молоко от воды, принимая в расчёт только духовную ценность… Помню эти наставления ещё со Школы ОСО.

— И заметь, это не пустые слова! — Порта важно поднял к верху указательный палец. — Мы с тобой представляем справедливость, которой достойны все живые существа во Вселенной.

— Тяжёлая обязанность! — заметил я. — Так ты считаешь, что мы и есть гарант психического здоровья общества?

— Не мы, — покачал головой Артур. — Мы лишь его «бдительные глаза». Есть люди, несущие намного более важные обязанности. Это воспитатели, учителя и наставники. Вот их то усилиями, их кропотливым трудом дети и обретают душевную чистоту и доброту своих сердец.

— Да, наши дети сейчас уже совсем не те, что, скажем, пару столетий назад. Они духовно выше и физически прекраснее предыдущих поколений, — согласился я с ним.

— И из них вырастают вот такие вот дочери Земли, которые чисты и открыты, да к тому же красивы, как богини! — добавил Артур.

Он оборвал себя на полуслове, провожая взглядом стайку девушек в голубой форме ОРС, которые, проходя мимо, искоса бросали на нас смешливые взгляды. Весело рассмеявшись, девушки через минуту исчезли за входными дверями здания Совета ОСО.

— Да… — протянул Порта, снова поворачиваясь ко мне. — Так о чём это я?

— Думаю, о богинях, которые, как вижу, не дают тебе покоя. И из этого я заключаю, что ты всё ещё один. Верно?

Артур слегка смущенно потупился. Затем усмехнулся.

— Ты, как я знаю, тоже пока не нашёл себе ту единственную и неповторимую. Так что в этом плане мы с тобой на равных.

— Откуда это у тебя такие сведения?

— Только не убеждай меня в обратном! — сразу предупредил Порта. — И не говори, что я ошибаюсь.

— В общем-то, у меня есть на примете несколько кандидатур… — начал, было, я.

— Ого! Это интересно! — Порта приподнял одну бровь. — Так-таки, и несколько? Позволь полюбопытствовать, кто же они? Если, конечно, это не секрет.

— Сам знаешь, что от друзей у меня нет секретов. А, что касается кандидатур…

Я замялся, но видя насмешливый взгляд друга, быстро произнес:

— Да вот, хотя бы, Шома Ананд. Очень хорошая девушка!

— Это та, что из Отдела Репликации Событий? — лукаво прищурился Артур. — Брось, Сид! По ней же «сохнет» Влад Стив. Кто об этом не знает? Ты же не станешь меня убеждать в том, что влюбишься в девушку, которую любит твой друг?

Я опустил глаза. Неопределённо произнес:

— Иногда мы встречаемся с Коэной… Это, конечно, не любовь, но… Мы хорошие друзья и нам интересно друг с другом общаться.

— Коэна? — повторил Артур. — Ты имеешь в виду, ту девушку-волонтёра из Биологической защиты третьего сектора Австрало-Азиатского жилого пояса, по имени Коэна Митра?.. Вы с ней встречаетесь?

Он скептически посмотрел на меня.

— Ты и её знаешь? — нахмурился я.

— А у тебя дружище оказывается плохая память! Кажется, мы вместе с тобой проходили стажировку в заповеднике на Борнео. Помнишь? Наблюдения за слонами-пигмеями…

— Реки с желтой водой, прорезающие пальмовые плантации, носатые обезьяны…Помню, — мечтательно произнес я и печально вздохнул.

Порта положил могучую руку мне на плечо.

— Ладно! Не будем больше об этом. Дела сердечные — дела для меня неведомые. А знаю я о том, что мы с тобой оба… Как это называли наши предки? — Он на мгновение призадумался. — Холостяки? Да, точно! Так вот, знаю я это потому, что мне об этом Громов говорил.

— Громов? — встрепенулся я. — Ты виделся с Громовым?

— Не далее, как полчаса назад. Кстати, тебя там давно все поджидают, — сказал Порта, как-то странно поглядывая на меня. — Сейчас Торрена докладывает о последних происшествиях в нашем жилом поясе. Должно быть, скоро перейдут к общеземным сводкам… Ты никуда не спешил?

— Спешил, конечно! А от Громова точно нагоняй получу…

— Опять что-нибудь натворил? — Порта понимающе кивнул головой. — Ладно, можешь не объяснять. Я тебя и так хорошо знаю. Давай, беги уже! А на Громова не серчай. Иван Вениаминович человек отходчивый, поругает и забудет! — крикнул он мне уже вдогонку.

Я махнул ему на прощание рукой, прыгая по лестнице через несколько ступенек, провожаемый удивленными взглядами окружающих.

В кабинете Громова меня встретили все знакомые лица. Было, похоже, что сегодня здесь присутствовали все сотрудники отдела из нашего жилого пояса. Я поприветствовал собравшихся, и уселся в свободное кресло около Влада Стива, Ло Вэя и Тадеуша Сабуро.

Влад пихнул меня локтем в бок, сделал страшные глаза и произнёс одними губами: с ума сошёл?

Я заметил, как наблюдавшая за нами Мелита Виит не смогла сдержать улыбки и прикрыла рот ладонью, чтобы никто не заметил её неуместной весёлости. Но в золотисто-карих глазах девушки всё ещё продолжали искриться озорные смешинки. Она тряхнула головой, взбивая короткие каштановые кудри, и отвернулась. А я перевёл взгляд левее, где у самого стола сидела Рассела Хель.

Девушка подпёрла твёрдый подбородок рукой и сосредоточенно смотрела на Юлия Торрену, который, судя по всему, уже заканчивал свой доклад. Круто вьющиеся на её затылке рыжеватые волосы трепал легкий утренний ветерок, свободно врывавшийся в распахнутые настежь голубые рамы окон.

Со своего места я видел только профиль девушки — точёный и светлый, как мраморная статуя греческой наяды. Полноватые губы Расселы едва заметно шевелились, словно она повторяла про себя слова Торрены… а может быть, пыталась его околдовать?

«Она очень красива…» — почему-то подумалось мне, но я сразу, же отбросил от себя эти мысли.

— И последнее, — сказал Юлий Торрена, — но, пожалуй, самое важное — снова, как и год, назад, произошла авария на подводном руднике, в шестом секторе Афро-Американского жилого пояса, где добывают рутил — окись титана. Это на западном побережье Южной Америки, недалеко от острова Пасхи. Почти километровая шахта рудника, спускающаяся вглубь донных скал, не выдержала огромного давления воды и дала трещину у самого основания. Не обошлось без жертв. Наши люди из Особого отдела, приписанные к данному жилому поясу, уже развернули спасательную операцию. Сведения о её ходе поступают в Информационный центр Совета каждые четыре часа.

— Может быть, им необходима помощь? — встревожено поинтересовался Громов.

— Нет, Иван Вениаминович. Они вполне справляются сами. Там так же привлечены люди из Биологической защиты и горно-спасательной Службы Анд.

— Это хорошо, — одобрительно кивнул Громов.

— Не понимаю, почему до сих пор не закроют этот рудник? — изумился Тадеуш Сабуро. — Сейчас нет необходимости в добыче полезных ископаемых в том масштабе, в каком это делалось полторы тысячи лет назад. Изучив и овладев холодным ядерным синтезом, наши учёные теперь могут получать атомы практически всех редких элементов из атомов самых «ходовых», так сказать. Например, водорода.

— Не забывай, пока что эти технологии не развиты до промышленных масштабов, — напомнил Юлий Торрена, — и нам приходится добывать многие элементы по-старинке и даже на других планетах!

— А мне непонятно другое, — возбужденно воскликнула Мелита Виит, — почему туда идут работать люди. Ведь, насколько я знаю, это уже не первая авария именно на этих рудниках!

Она недоуменно посмотрела по сторонам и щёки её покрылись бледным румянцем.

— В этом ничего непонятного как раз нет, — возразил Влад Стив. — Хорошо известно, что туда, где труднее, всегда охотнее стремиться молодежь. Любой стажер предпочтёт тяжелый физический труд или опасности спокойной и размеренной научной работе.

— Здесь главный вопрос не в этом, — сказал Юлий Торрена. — Суть проблемы в том, что люди должны нести ответственность за свою работу всегда и везде. И прежде всего это касается инженеров, осуществлявших техническое обслуживание этих шахт. Они обязаны были не допустить даже возможности подобного происшествия ещё на стадии проектирования и строительства шахты! Ведь авария произошла не на самом нижнем уровне, где все автоматизировано. Роботам не страшны ни перегрузки, ни давление. Да и потерять их означало бы, только утрату материальных ресурсов. Авария же произошла на среднем, техническом уровне, где располагался пост управления всей техникой и где находились живые люди.

Он строго оглядел присутствующих, словно ища несогласных с ним.

— Как известно, эта часть шахты постепенно опускается всё глубже в океан, по мере углубления проходки подводной скалы. Поэтому инженеры должны были с особой тщательностью просчитать все параметры конструкции, обеспечивающие безопасный труд людей. Но кто-то, ответственный за это, проявил непрофессиональность и не выполнил свой долг до конца.

— Надеюсь, Кэй Ласс уже занимается этим вопросом? — полувопросительно, полуутвердительно произнес Громов, внимательно глядя на Торрену.

— Разумеется, — кивнул тот. — Особый отдел шестого сектора Афро-Американского жилого пояса уже ведет выяснение причин случившегося. И ОРС так же подключился к установлению обстоятельств аварии и анализу этого происшествия.

— Тогда я спокоен, — кивнул Громов. — Хорошо зная хватку начальника Отдела Репликации Событий этого жилого пояса, могу сказать, что дело будет доведено до конца… Хотя виновных, думаю, искать не придется, — добавил он. — Обычно люди сами признают свои ошибки… Конечно, если причиной аварии является чья-то ошибка.

— Да, Горта Тави напористая женщина, — подтвердил Ло Вэй со своего места. — И проницательности ей не занимать. Мы с ней долго работали вместе, еще в Южной Африке. Лучшего помощника в этом деле Кэй Лассу не отыскать.

Громов посмотрел на него, и в глазах его спряталась тёплая улыбка. Все хорошо знали, что Горту Тави и Ло Вэя давно и прочно связывает не только работа в системе ОСО.

— Тем не менее, сегодня же вечером я сам отправлюсь на место и лично побеседую с Кэй Лассом об этом происшествии, — сказал начальник Особого отдела, как о чём-то окончательно решенном. — Земля не так велика, чтобы общаться только по визиофону и не повидать старого друга…

— Вот, кстати, о внеземных происшествиях я попрошу нам рассказать руководителя Службы «Купол», Ло Вэя, — добавил он, кивая в сторону последнего. — Раз уж он сейчас здесь, в Городе. А то эти «ангелы неба» порой гораздо дальше от нас, чем остров Пасхи. Когда ещё придется пообщаться с ним вживую!

Громов открыто улыбнулся поднявшемуся со своего места Ло Вэю. Коренастый невысокий крепыш, Ло Вэй чем-то походил на бамбукового медведя панду — добродушного, спокойного и невозмутимого. Его округлое широкое лицо, почти никогда не выражавшее эмоций, было сродни лицу древнего восточного божка, вырезанного из пожелтевшей от времени кости. Пригладив ёжик выгоревших на солнце волос короткой пухлой рукой, и откашлявшись, Ло Вэй уверенно начал:

— Обстановка у нас в космосе на самом деле не совсем спокойная. Сообщество, несмотря на все наши усилия, продолжает время от времени нарушать Договорную Зону и вторгаться на окраины нашей Солнечной системы. Причём ведут они себя по отношению к нашим патрульным довольно нагло и агрессивно. Все ребята, конечно, проинструктированы и ни на какие открытые конфликты не идут, но и проникнуть вглубь нашей системы ракетопланам Сообщества не позволяют. За последний год нами предотвращено уже пять попыток нарушения границ Зоны, — озабоченно сообщил он.

Все присутствующие тревожно переглянулись.

— Не нравится мне эта статистика, Иван Вениаминович. Ой, как не нравится! — Ло Вэй покачал головой. — Что-то стоит за всем этим.

— Что именно? — Громов пристально посмотрел в тёмные и узкие глаза руководителя службы «Купол».

— Точно я, конечно, не могу сказать, — так же негромко и спокойно сказал тот, — но за всей этой активностью военных сил Сообщества чувствуется какая-то скрытая подоплека… Они, словно, проверяют нас на прочность и выдержку, как перед решающим ударом. Ясно ощущается их уверенность в успехе, как будто за их спинами стоит что-то такое, чего нет у нас… И это самое важное, на мой взгляд, обстоятельство.

— Вы хотели сказать «предчувствие»? — поправил его Громов и задумчиво потёр подбородок.

— Да, пожалуй, — произнес он, прохаживаясь вдоль окон. — Это действительно самое важное… и самое тревожное на сегодняшний день. Поэтому нужно быть начеку, особенно сейчас. От нас с вами зависит судьба Земли, судьба Трудового Братства. Ведь за нашими спинами живые люди — три миллиарда землян!

Громов мог бы этого и не говорить. Все и так прекрасно знали, какая ответственность лежит на наших плечах. Ведь мы были для Земли тем щитом, который оберегал её от любых опасностей и угроз, давая возможность каждому жителю нашей планеты уверенно смотреть в своё будущее.

— Хорошо, — подытожил Громов. — Я поговорю с Бехайлу Менгешей о возможности повышения безопасности наших пилотов из «Купола». Возможно, он, как председатель Совета ОСО, выступит с инициативой о пересмотре нашей позиции в случае прямого конфликта с ракетопланами Сообщества. Третий закон Ньютона пока ещё никто не отменял, и в отношениях с Гивеей на мой взгляд он будет лучшим решением всех проблем…

Громов выпрямился, оглядывая всех орлиным взором.

— Ладно, ребята! На сегодня это пожалуй всё. Думаю, у каждого из вас есть чем заняться в ближайшее время? Будьте на связи. До встречи!

Мы с Владом поднялись со своих мест и, как все, не спеша направились к выходу.

— Где тебя носило? — негромко спросил Влад, легонько подталкивая меня к двери. — Не можешь ты не опаздывать на важные совещания! Что вчера плохо спалось? Вроде бы мы с тобой рано разошлись по домам. Или ты кого-то встретил по дороге?

Я припомнил, как вчера весь вечер мы бродили с ним по Городу, любовались цветными фонтанами на площади Театральных Искусств, вдыхали аромат Открытых оранжерей на проспекте Сиреневых Рос, сидели в тихих аллеях на берегах ступенчатых озёр недалеко от Большого Водного Стадиона. Неспешная вечерняя жизнь манила окунуться в неё с головой.

Люди собирались на отдых небольшими группами. Кто-то уединялся в укромных и живописных местах; кто-то спешил на спортивные площадки; иные встречались на открытых ветру и небу театральных подмостках. Увлеченные беседы и жаркие споры сменялись увлекательными спортивными состязаниями или просмотром красочных и захватывающих представлений, в которых мог поучаствовать каждый желающий. Такие постановки, наполненные красивой музыкой и танцами, грациозной пластикой тренированных тел и острыми эмоциональными переживаниями, всегда привлекали всеобщее внимание, даря людям радость сопричастности к живому искусству.

Влад потащил меня на одно из новых представлений — эпическое и грандиозное повествование, в живых красках и звуках эйдопластического фильма. Оно называлось «Покорители Вселенной». На экране большого летнего зала, укрывшегося в глубине тихого кленового парка, совсем как реальные, в трехмерной пластике, появлялись далёкие звёздные миры. Уверенной поступью первопроходцев ступали там люди Земли, неся к далёким звёздам радостное устремление к новому познанию и чистоту своих деяний.

Нечто подобное я видел во время праздника на Большом Водном Стадионе — ликующий азарт молодости, океан красоты и здоровья. И даже светлячки, витавшие в тихом вечернем воздухе, добавляли красочному видению особого изящества, мерцая и вспыхивая в темноте, как настоящие звезды.

Когда мы выходили из зала на просторы проспекта Памяти, Влад многозначительно заметил:

— Нет, с приходом в кино эйдопластики, а позднее и нейро-рецепторных модулей сопровождения картины смотреть стало просто невозможно.

— Почему? — удивился я. — Анализаторы твоей нервной системы не справляются с потоком внешних раздражителей?

— Справляются. Дело тут совсем не в этом. Кино сегодня стало совсем другое.

— Можно подумать, ты видел в своей жизни какое-то иное кино! — усмехнулся я, глядя на него.

— Конечно, видел! — пылко воскликнул Влад. — Есть специальный сервер Информационного Центра, где хранятся старые фильмы, оставшиеся ещё с двадцатого века. Настоятельно советую тебе посмотреть их. Есть там очень добрые, душевные фильмы, сохранившиеся в Западно-Сибирской коллекции. Они хоть и незамысловатые, но люди в них мечтают о такой жизни, как наша, и стремятся всей душой к ней.

Он посмотрел на меня как-то по-особому грустно и задумчиво. Я ничего не ответил, расправляя грудь и вдыхая свежего ночного ветра…

Вот и сейчас Влад стоял передо мной, и смотрел всё тем же взглядом, словно старался заглянуть в самую мою душу.

— Никого я не встретил. Не в этом дело… — промолвил я, собираясь объяснить ему причину своего опоздания, но в это время Громов окликнул меня.

— Сид! Задержись ненадолго, пожалуйста.

Он повернулся к окну, задумчиво глядя на площадь Совета внизу. Я посмотрел на друга. Тот пожал плечами и, кивнув в сторону начальника, шепнул мне на самое ухо:

— Я подожду тебя внизу.