Анатолий Днепров

Трагедия на улице Парадиз

I

- Жаль, со времен Раффера никто не занимается палеопатологией, - услышал я сзади себя сказанные по-французски слова.

Я повернулся и увидел малопривлекательного субъекта - не то гида, не то полунищего,- здесь, в Гизе, возле пирамид и тех и других было немало. Но фраза была непонятной, и я спросил:

- А что такое палеопатология и кто такой Раффер?

-Палеопатология, это наука о заболеваниях древних, а Раффер - создатель этой науки. Но она берет начало значительно раньше, с того времени, когда ею предложил заниматься профессор анатомии в Каире Аллан Смит.

Я засмеялся:

- Каких только наук люди не придумали...

- Да. Палеопатология должна была бы объяснить многое.

- Что именно? - спросил я.

- Например, почему до сих пор врачам не удается справиться с раковыми заболеваниями.

Этого, признаться, я меньше всего ожидал. "Интересный прием, - подумал я, рассматривая незнакомца. - Во всяком случае это не банально".

Он был высокого роста, с тонкими чертами лица, с блестевшими черными волосами. Они лежали монолитной глыбой на узкой, вытянутой вверх голове. Нос с горбинкой придавал его сплющенному с обеих сторон лицу сходство с какой-то птицей.

- Так почему же, по-вашему, никто не занимается палеопатологией? - опросил я.

- Сложная наука. Обнаружить на мумиях признаки заболевания, знаете, не так-то легко. Это может сделать только очень крупный специалист. Он должен быть одновременно и хорошим анатомом, и онкологом, и биологом, и палеонтологом. Вообще, такими делами может заниматься только очень эрудированный человек.

- И все же я не вижу связи между проблемой рака и этой вашей странной наукой.

Француз улыбнулся (я решил, что он француз, потому что он хорошо говорил по-французски, и мои попытки перейти на арабский язык ни к чему не привели).

-Это длинная история. Если у вас есть время, я бы мог ее вам рассказать за... десять пиастров.

- Все правильно, - подумал я. - Дело в пиастрах. И тем не менее это забавно.

Я посмотрел на часы. Было восемь по местному времени. Скоро должны были наступить короткие египетские сумерки и затем черная, как сажа, ночь. Впрочем, до отеля "Мен-Хауз" было не более сотни метров, и поэтому я решился:

- Хорошо, вот вам десять пиастров. Расскажите.

- Пройдемте вон туда, к западной стороне пирамиды. Там будет светло еще около часа. Я думаю, нам этого хватит.

Пока мы шли, он вдруг спросил:

- Вы когда-нибудь были в Париже?

- Нет, не был, - ответил я.

Француз глубоко вздохнул:

- Сейчас там хозяйничают фашисты. Это они убили профессора Дешлена и Ирэн...

Я задумался. Шла война, и вся Европа стонала от немецкой оккупации. Сотни тысяч людей бежали с насиженных мест на чужбину, спасаясь от хищной свастики. Может быть, действительно, и этот человек покинул свой далекий город и, чтобы не умереть с голоду, бродил здесь, вокруг раскаленных древних камней и рассказывал за деньги свои причудливые истории. Может быть, эти истории сплошной вымысел, а может быть...

- Сядем здесь, - сказал незнакомец.

- Хорошо, - согласился я и приготовился слушать.

II

-Лучше всего, пожалуй, начать этот рассказ с того памятного дня в194...году, когда в одной из парижских газет появилось такое сообщение, - я хорошо его запомнил: "Сегодня ночью в музее Восточной культуры Гиме совершено страшное кощунство. Неизвестный проник в зал, где хранятся египетские мумии и, вскрыв саркофаг второго царя пятой династии Сахура, унес часть мумицированных останков фараона".

Незнакомец на минуту умолк и затем, нагнувшись ко мне совсем близко, шепотом произнес:

- Я могу вам сообщить, что ко всей этой истории я имею самое непосредственное отношение. Саркофаг фараона из Абусира вскрыл я...

- Зачем? - удивился я.

- Мне нужен был позвонок фараона.

Я чуть не расхохотался. "Сейчас последует какая-нибудь стандартная детективная повесть", - решил я. Но, как бы угадав мои мысли, незнакомец быстро заговорил:

-Ради бога, не думайте, что я вас хочу заинтриговать глупым рассказом о краже и поисках вора. Если вы согласитесь дослушать все до конца, вы поймете, что это было необходимо...

- Я готов вас слушать до конца, но при чем тут проблема рака и все остальное?

- Месье, - не торопясь, продолжал мой рассказчик. - В одном вы можете быть уверены. Я не преступник. Преступники сейчас хозяевами расхаживают по парижским улицам и сидят в парижских кафе и ресторанах. Они расточают золото, заработанное на крови и смерти людей. А я, вот видите, здесь...

Помолчав минуту, он стал продолжать:

-Я буду говорить о людях Франции, которые в страшное время оккупации сделали, увы, трагическую и непродуманную попытку оказать услугу своей родине.

Первый, о ком я хочу рассказать, - Морис Дешлен. Поверьте, несмотря на все его заблуждения, Франция потеряла в его лице выдающегося ученого и пламенного патриота.

До войны он был профессором Сорбоннского университета. Он принадлежал к тому редкому типу ученых, которых интересует буквально все. Он не принимал разделение наук на различные дисциплины - математику, физику, биологию, социологию, медицину. На лекциях он неоднократно повторял, что мы живем в едином мире и что искусственное расчленение познания мира говорит не в пользу величия человеческого разума. Просто еще не родился гений, который бы синтезировал все воедино.

Когда началась война, Морис Дешлен ушел добровольцем на фронт. И знаете кем? Обыкновенным санитаром, хотя накануне в университете читал факультативный курс кристаллографии и почему-то интенсивно занимался изучением египтологии.

Прежде чем мы снова вернемся к профессору Дешлену, я должен вам представить себя. Мое имя может вас совершенно не интересовать. При данных обстоятельствах оно не имеет никакого значения. Замечу только, что я также имею некоторое отношение к науке. Выражаясь точнее, я недоучившийся химик-органик. В университете я познакомился с Дешленом. Меня поразила его огромная эрудиция. Я с наслаждением слушал его лекции. Хотя они были посвящены специальным вопросам кристаллографии, они охватывали огромный круг проблем. Кстати, именно в этих лекциях профессор Дешлен высказал идею, которая впоследствии была подхвачена другими учеными, в том числе известным физиком, одним из создателей квантовой механики, Эрвином Шредингером, который назвал живой организм апериодическим кристаллом. Дешлен говорил об этом еще в сороковом году...

Так вот, когда началась война, Дешлен ушел добровольцем в армию и бросил университет. Чтобы не умереть с голоду, я был вынужден устроиться на работу в одну из парижских аптек. Здесь я познакомился с сотрудницей этой аптеки Ирэн Бейе, которая впоследствии стала моей женой. Дешлена я потерял из виду.

В конце сорокового года, уже после того, как немцы заняли пол-Франции, я получил от одного своего старого друга письмо. В нем он, между прочим, писал: "Наш Дешлен во время кампании проделал колоссальную карьеру - от санитара до главного хирурга полевого госпиталя. Я не знаю, какому из своих многочисленных талантов он этим обязан. Но одно любопытно: немцы отдали приказ разыскать Дешлена. Говорят, он разработал какой-то невероятный способ лечения ранений..."

Прошло еще немногим более месяца. Однажды в аптеку, где я работал, прихрамывая, ввалился некий верзила с забинтованной физиономией и подал мне рецепт. Каково было мое изумление, когда вместо обычных латинских названий лекарственных препаратов я прочел строки, написанные знакомым почерком: "Завтра в семь вечера этот человек встретит вас у входа в церковь святой Мадлены и проводит ко мне. Вы мне нужны. М. Д.". Записка была от Дешлена!

На следующий вечер в назначенном месте я с нетерпением ждал перевязанного парня. Он появился внезапно и сделал мне едва заметный знак, чтобы я следовал за ним.

Путь был очень длинным. Мы все время двигались в северо-восточном направлении. Через час мы оказались в каком-то темном квартале, о существовании которого я и не подозревал. Когда мы шли по узенькой, окутанной темной мглой улице, мой провожатый приблизился ко мне и тихо произнес:

- Это улица Парадиз.

Мне это ровным счетом ничего не говорило. Мы вошли в какую-то подворотню, повернули направо. В глубине двора стоял дом с мезонином.

Профессор Дешлен встретил меня холодно, без всякого энтузиазма, так, как он обычно встречал студентов, пришедших к нему на экзамен. Кивком головы он пригласил меня сесть. Я как-то оробел и не решался начать разговор.

Он заговорил первым:

- Известно ли вам, молодой человек, что мы живем в мире кристаллов?

Я пожал плечами и про себя улыбнулся. Уж очень все походило на добрые старые времена в Сорбонне.

- Этот мир можно так назвать лишь с известной натяжкой, профессор. Да, действительно, кристаллических образований в природе очень много, - ответил я.

- Много! Они всюду! - произнес он сурово.

Я осмотрелся вокруг, пытаясь в темноте обнаружить хоть что-нибудь, что имело бы кристаллическую природу. Стол, стулья, книжный шкаф с книгами, кожаное кресло, стекла в окне. Ни одно из этих предметов не напоминало мне о кристаллах.

-Я не совсем понимаю, профессор, что вы имеете в виду. Но если под кристаллами вы подразумеваете то, что...

- Под кристаллами, молодой человек, я понимаю именно то, что под ними нужно понимать. Кристалл, это упорядоченная в пространстве материя.

Я задумался. Меня сбили с толку слова "упорядоченная материя", потому что это было не одно и то же, что материя с периодически повторяющейся структурой. А ведь именно так мы определяем кристаллы. Когда мы берем в руки кристалл каменной соли, то мы знаем, что в нем, в совершенно строгой периодической последовательности ионы натрия чередуются с ионами хлора. Если затравку кристалла поместить в насыщенный раствор соли, то он начнет расти во все стороны, однако к его структуре ничего нового не прибавится.

- Ваше определение слишком общно, чтобы из него можно было сделать какие-либо выводы, - попытался возразить я.

- Как по-вашему, это кристалл или нет? - вдруг спросил он и ударил кулаком по столу.

- Конечно, нет, - не задумываясь, ответил я.

- Не кристалл? - переспросил он и еще громче забарабанил по столу. - Ну, знаете, я думал, что вы более сообразительны.

- Если вы имеете в виду древесину, из которой сделан этот стол, то она, конечно, не является кристаллом, хотя... - Я задумался.

- Хотя что? - спросил Дешлен, приблизившись ко мне.

-Хотя она чем-то и напоминает кристалл, - пролепетал я, будучи не в состоянии сформулировать ту мысль, которая вдруг у меня возникла.

- Ага! - торжествующе воскликнул он. - Хорошо! Очень хорошо! Так вот теперь вы мне и скажите, чем же эта древесина напоминает вам кристалл? - И, не дожидаясь моего ответа, он ответил сам. - Тем, что она состоит из волокон, которые в свою очередь представляют собой отнюдь не случайные, а упорядоченные цепи молекул. - Это непериодический, или апериодический кристалл. А кто сказал, что кристаллы обязательно должны иметь периодическую структуру?!

- Это следует из самого определения... - бормотал я.

- К черту определения! Определения выдумываем мы, а природе на них наплевать. Если определение не выражает самую сущность вещей, его необходимо забыть, и чем скорее, тем лучше!

- Я не понимаю, профессор, в чем смысл всего этого разговора. Я подозреваю, что вы позвали меня сюда вовсе не для того, чтобы рассказать, что такое кристаллы. Вы мне писали, что я вам нужен. Я в вашем распоряжении.

- Чудесно. Вы нужны мне для того, чтобы помочь выращивать новые кристаллы...

Это заявление Дешлена меня поразило. Увлечение чистой наукой в разгар национального бедствия показалось мне странным. Поэтому я не без горечи воскликнул:

- Не думаете ли вы, что наша с вами совесть будет спокойна, если мы таким весьма оригинальным способом постараемся убежать от действительности?

- Нисколько. Даже наоборот. Очень скоро вы поймете, что то, что я собираюсь делать, имеет огромное значение для Франции.

Затем Дешлен кратко изложил свой план. Его квартира превращается в физико-химическую лабораторию. Я и Жокль (так звали доставившего меня к нему парня) станем его сотрудниками. Моя жена будет помогать нам в качестве лаборанта. На нее также возлагалась обязанность вести наше домашнее хозяйство. Предварительно мы должны будем приобрести массу реактивов, где только можно.

III

- Вам не надоел мой рассказ? - спросил меня француз. - Тогда я продолжу. Итак, через несколько дней я и моя жена переселились в мрачный дом на улице Парадиз. Наша квартира была этажом ниже квартиры Дешлена. После того как мы разложили наш немногочисленный скарб в двух комнатах, Жокль пригласил нас наверх, к профессору.

При дневном свете я заметил, что его квартира была довольно просторной, особенно средняя комната. Справа и слева от нее были комнаты поменьше, в правой находился кабинет профессора, в котором я уже побывал, а левая была заполнена еще не распакованной химической посудой и какими-то приборами.

Профессор встретил нас довольно приветливо. Его темные глаза метали задорные искорки из-под густых нависших бровей.

- Та-та-так! - говорил он. - Значит, все в сборе. Хорошо. Сейчас мы устроим генеральное совещание и разработаем план действий. Кстати, Ирэн, обратился он к моей жене, - богата ли наша аптека?

- У нас есть все, кроме сульфамидных препаратов, - ответила жена.

-Они нам пока что не понадобятся. Есть ли у вас какие-нибудь аминокислоты или их производные? Есть ли цистеин, глобулин? Есть ли, наконец, обыкновенная желатина?

- Это найдется. Особенно желатина.

- Прекрасно. Тогда прошу всех в кабинет.

Когда мы расселись, он подозвал к себе Жокля и сказал:

- Ну-ка, закати рукав на правой руке.

Парень смущенно улыбнулся и поднял рукав выше локтя.

Я и Ирэн встали и подошли поближе.

- Посмотрите внимательно на нижнюю часть руки этого молодого человека, лукаво сказал профессор.

Вначале мы ничего особенного не увидели. Рука была как рука. Дешлен приказал Жоклю подойти поближе к окну, и только тогда я обнаружил нечто совершенно странное. Начиная от локтя, к плечу, на руке росли густые черные волосы. Но ниже локтя никаких волос не было. Собственно, они были, но очень светлые и очень тонкие, как на теле у маленьких детей. Цвет кожи ниже локтя был светлым, она казалась тоньше и нежнее по сравнению с огрубевшей желтоватой кожей выше.

- Внизу рука у вас моложе, чем наверху, - вдруг сказала моя жена.

- Совершенно верно, - произнес профессор. - Так оно и есть. Этой руке всего три месяца, а локтю, если я не ошибаюсь, уже двадцать девять лет.

Мы удивленно смотрели на Дешлена. Парень опустил рукав и сел.

К сожалению, я должен начать с некоторых, довольно элементарных истин, которые, кажется, известны всем, но над которыми, к сожалению, до сих пор никто серьезно не задумывался.

Вы, конечно, знаете, что такое эксплантация, или культура ткани. Вы берете кусочек живой кожи и помещаете ее в пробирку с питательной средой. Если продуктов питания и кислорода в этой среде достаточно и обеспечен хороший обмен веществ, то клетки живой ткани начинают размножаться вне организма.

Напомню вам и другие факты. Есть замечательное свойство некоторых живых организмов восстанавливать свои поврежденные органы - регенерация. Если, например, у человека удалить часть печени, то со временем она может полностью или частично восстановиться. Но это еще не самое удивительное. Известно, что если взять кусочек обыкновенного кольчатого червяка - я повторяю: кусочек размером только в одну трехсотую долю целого червяка и поместить этот кусочек в подходящую питательную среду - из него вырастет целый червяк, точь в точь такой, как и тот , от которого мы взяли для опыта "затравку". Есть и другие организмы, которые могут регенерировать полностью из небольшой части своего тела, например гидра.

Ирэн вдруг заявила:

- По-видимому, профессор, вы разработали способ регенерации ампутированных у людей конечностей путем помещения оставшейся части в соответствующую питательную ванну?

- Если хотите, да, - ответил Дешлен и улыбнулся.

- Значит, именно таким образом вы восстановили руку господина Жокля?

- Совершенно верно.

-Но ведь это революция в восстановительной хирургии или как еще можно назвать эту область медицины? Может быть, восстановительная биохимия?! воскликнул я.

- Нет, это еще не революция. Это - полреволюции, - произнес Дешлен. Революция будет дальше.

Мы переглянулись. Если регенерация ампутированных частей человеческого организма путем помещения остатков в питательную ванну не революция, то что же может быть большим?

- Разве вас не удивляет, - продолжал Дешлен, - что каждый из нас появился на свет и вырос в огромный организм всего лишь из одной клетки? Ведь когда-то, в период зарождения, все мы представляли собой всего лишь на всего одну единственную зародышевую клетку! Именно в этой, одной единственной клетке была сосредоточена программа, если хотите план или проект, построения всего нашего организма. Тот порядок, который мы наблюдаем в обычных кристаллах, это всего лишь геометрический порядок, в то время как порядки и последовательности молекул в новом организме - это порядок, определяющий смысл всей жизни.

- А теперь я перехожу к самому главному, нашему патриотическому долгу перед Францией, - сказал Дешлен и встал.

Именно этот внезапный переход от рассуждении о строении живого организма к судьбе нашей родины, произвел на нас самое сильное впечатление.

-Я не хочу описывать вам, какое горе и унижение претерпевает сейчас Франция... Об этом все вы хорошо знаете. Я и Жокль, может быть, знаем немножко больше, потому что были на фронте, или во всяком случае в местах, которые условно можно было бы назвать фронтом. Наша задача заключается в том, чтобы помочь тем, кто продолжает борьбу. Мы поможем им приобрести оружие. Им нужны деньги, много денег.

- Вы имеете в виду движение Сопротивления? - тихо спросила Ирэн.

- Да.

- Но ведь в Алжире существует штаб этого движения. Он ему помогает.

Дешлен поморщился.

- Что это за помощь, я знаю. Листовки, бумажки, поздравления, несколько сотен старых карабинов. А нужно больше, значительно больше... Мне иногда кажется, что там, в Алжире, даже боятся серьезно помочь нашим партизанам...

- Где же вы собираетесь достать такие большие средства? - заинтересовался я, все еще будучи не в состоянии понять смысл всего разговора.

- В Египте, - вдруг сказал Дешлен, и мы все привстали со своих мест.

- Г-д-е-е??

- В Египте. В селении Абусир, сто километров южнее Каира.

Пока мы, ошеломленные, сидели и непонимающе переглядывались, профессор Дешлен открыл письменный стол и вытащил из него пожелтевший листок бумаги.

- Не знаю, известно ли вам, что до войны я занимался проблемой рака. Меня заинтересовали научные сообщения Раффера, относящиеся к 1918-1923 годам. Он писал, что для выяснения природы ракового заболевания необходимо установить, давно ли на земле существует эта болезнь. Он исследовал останки древних животных и особенно тщательно египетские мумии и пришел к выводу, что древние египтяне были незнакомы с этой болезнью. Вот тогда-то я и решил выяснить, насколько живучи раковые клетки и могут ли клетки опухоли, пролежавшей пять-шесть тысяч лет, возбудить болезнь в живом организме. Чтобы решить этот вопрос, я прежде всего обратился к документам; мне хотелось узнать, не умер ли кто-нибудь из египетских фараонов от рака. Я искал долго. Но все же мои поиски увенчались успехом. На глиняной табличке, выставленной перед мумией царя Сахуры в музее Гиме - он жил в тринадцатом веке до нашей эры, - было сказано, что он умер, возымев на груди и коленях "кровавый свет".

- А что это за "кровавый свет"? - спросил я.

- Рак, - мрачно произнес Дешлен. - Я а этом убедился, когда осматривал мумию в музее. Множественный рак на груди и на конечностях. Вы знаете, опухоли рака имеют кроваво-красный оттенок.

- Но причем здесь оружие для отрядов Сопротивления?

Дешлен усмехнулся:

-Вы торопитесь. В надписи сказано еще и то, что перед смертью Сахура приказал принести богу Ра жертвоприношение - чуть ли не целую гору золота и драгоценных камней. И клад этот был зарыт в тайнике.

- Ну и что, - сказала Ирэн. - Если вы имеете в виду дары Сахуры, то они, конечно, безнадежно потеряны. Прошло ведь столько тысячелетий.

- Я уверен, что клад остался нераскопанным, во всяком случае мы можем это проверить.

- Проверить? - я вообще перестал что-либо понимать. - Как же вы собираетесь узнать, где он находится или находился?

- Нам об этом расскажет сам царь Сахура, - произнес Дешлэн и отошел к окну.

Если бы в этот момент в комнате взорвалась граната или потолок прошиб метеор, мы бы были меньше удивлены: я и Ирэн переглянулись и поняли, что у нас мелькнула одна и та же мысль: "В голове у Дешлена не все в порядке". Только Жокль благоговейно хранил молчание и восхищенными глазами смотрел на своего спасителя.

Позволив нам за несколько мучительных минут передумать все, что нам хотелось, Дешлен продолжал:

- Мои дорогие друзья, это не парадокс. Я верю, что вы умные люди и правильно поняли то, что я вам говорил. В затравке содержится в зашифрованном виде план построения всего живого существа. Если такую затравку поместить в подходящую питательную среду, она вырастет в полноценный взрослый организм. Рука и нога Жоклена - этому свидетельство. Какой должна быть питательная среда, я знаю. Остается дело за немногим - хотя бы за одной клеткой фараона Сахуры.

- Но это бессмысленно! - закричал я. - Фараон пролежал в земле более тридцати столетий! Всем известно, что полная минерализация, то есть полное разрушение органических веществ в земле происходит максимум за двадцать лет. У нас нет никаких шансов раздобыть затравку для регенерации Сахуры!

- Это никем не доказано, - безжалостно произнес Дешлен. - Последние археологические раскопки показали, что зерно пшеницы, извлеченное из гробницы фараона, хорошо проросло, хотя и пролежало несколько тысяч лет. Жизнь более цепка и более живуча, чем мы думаем.

- Учтите, - продолжал он, - что труп Сахуры был забальзамирован и захоронен в каменном гробу, в песчаной почве, в жаркой, лишенной грунтовых вод стране. Я не верю, что в теле фараона не сохранилось ни одной дремлющей тысячелетия живой клетки. Для эксперимента мне нужна кость из трупа фараона, одна-единственная кость...

IV

- Когда осенью сорок первого года, - продолжал незнакомец, - я пришел в музей Гиме, там было сумрачно и пусто. Был дождливый весенний вечер, и тишина залов нарушалась шагами редких посетителей. Улучив минуту, я спрятался за одной из египетских статуй и выждал, пока все не уйдут и привратник не закроет вход в помещение. Ночью без труда я вскрыл стеклянную витрину, за которой хранилась мумия, и при помощи ножа и небольшой пилы отсек кусочек позвоночника. Как только утром дверь в музей снова открылась, я, никем не замеченный, вышел на улицу.

Вы знаете, что люди по утрам думают совершенно иначе, чем ночью. Часто серьезные и величественные мысли, возникшие ночью кажутся смешными и мелкими утром. Примерно так было и со мной, когда я шагал по улицам Парижа с прахом фараона в кармане. Редкие прохожие обращали внимание на мою смеющуюся физиономию, не подозревая, что причиной этому был находившийся в моем кармане египетский фараон, который должен был своими богатствами помочь французскому сопротивлению! Что может быть более диким! Я шел на улицу Парадиз преисполненный иронии и сарказма по адресу автора этой бредовой идеи, профессора Дешлена. Насколько убедительными казались мне доводы Дешлена, когда я его слушал, настолько сумасбродными они представлялись мне теперь, после того, как я собственными руками почувствовал, из чего мы собираемся восстановить древнего египтянина.

В кабинете Дешлена все меня ждали. Ирэн бросилась мне на шею со слезами на глазах. Она волновалась всю ночь, боясь, что со мной что-нибудь случится.

Я бросил мешочек с останками мумии и сел.

- Вот ваш подарок Франции, профессор! Надеюсь, здесь хватит материала не на одного, а на десять фараонов.

Не обращая внимания на мои слова, Дешлен высыпал содержимое мешочка на большое стекло. Своими тонкими и быстрыми, как у пианиста, пальцами он стал быстро разгребать желтовато-серую массу, отделяя маленькие комочки от больших. Одна из костей была размером с кулак. На ней-то он и остановил свое внимание. Он долго рассматривал ее в лупу и затем сказал:

-Я вас поздравляю. Вам удалось добыть седьмой позвонок египетского владыки. Он хорошо сохранился. С него-то мы и начнем наши опыты.

Дальше было следующее. Дешлеи осторожно промыл позвонок в дистиллированной воде и поместил его в банку со слабым раствором лимонной кислоты. Затем Дешлен извлек его и переложил в раствор щелочи, для того чтобы удалить минеральные образования, содержащие соли кремния. Процесс растворения кремниевых соединений продолжался долго. Вначале Дешлен помешивал раствор стеклянной палочкой, а затем знаком пригласил заняться этим Жокля. Он стал ходить из угла в угол в напряженном раздумье. Мы молча следили за ним глазами. Несколько раз он останавливался и пытливо рассматривал кость. Затем он улыбнулся и, потирая по обыкновению руки, сказал:

-Я совершенно уверен, что когда мы уберем верхний защитный слой, мы найдем то зерно, которое должно дать свои ростки!

Удаление кремниевой оболочки с кости происходило очень медленно, тем более, что по мере ее растворения Дешлен заменял раствор щелочи на все более и более слабый и понижал температуру ванны. Это длилось несколько дней.

За это время мы успели оборудовать в большом зале столы, расставили дистилляторы, термостаты, холодильники, колонки для качественного и количественного анализа органических соединений. На одном из столов моя жена поставила в ряд множество склянок с растворами аминокислот, приготовленных по рецептам Дешлена.

У самого окна, на водяной бане был установлен небольшой прямоугольный аквариум, возле которого расположился баллон с кислородом. Именно в этом аквариуме должна была осуществляться первая стадия регенерации царя из Абусира.

И вот однажды вечером, дней через десять после того, как кость начала подвергаться тщательной обработке, мы по обыкновению сидели в большом зале и каждый занимался своим делом. Ирэн развешивала на аналитических весах вещества для физиологического раствора, я проверял чистоту недавно приобретенного глобулина, а Жокль сидя дремал, медленно помешивая раствор в банке с костью. Вдруг раздался голос Дешлена, который как вкопанный остановился возле Жокля.

- Смотрите! - закричал он. - Смотрите скорее!

Я и Ирэн подбежали к нему.

Как мы ни напрягали зрения, мы не могли заметить в кости никаких изменений.

- Да обратите же внимание на цвет кости! Разве вы не видите, что она стала розовой!

Это сообщение нас ошеломило, хотя поверить в его справедливость было трудно: при свете электрической лампы кость по-прежнему казалась желтоватой и безжизненной.

- Обратите внимание вот на этот участок справа, у реберного отростка.

Только после того, как Дешлен точно указал нам куда нужно смотреть, мы увидели, что действительно там обнажилось небольшое, величиной с десятифранковую монету, розовое пятно. Жокль начал перемешивать раствор еще более энергично, и розовое пятно стало расти на глазах. От удивления я и Ирэн потеряли дар речи.

Первым пришел в себя Дешлен. Он вдруг сказал:

- Ирэн, срочно заполняйте аквариум физиологическим раствором и питательной жидкостью. Добейтесь полного насыщения раствора кислородом.

В лаборатории закипела работа. Ирэн заполнила аквариум густой бледно-розовой жидкостью. Я приладил несколько капилляров к баллону с кислородом и опустил их на дно. Открыв редуктор баллона, я добился того, что газ мелкими пузырьками быстро заполнил весь объем.

В питательный раствор кость была перенесена ровно в полночь. Она не опустилась на дно банки, как мы ожидали, а повисла в центре, поддерживаемая током пузырьков кислорода. Сюда мы поднесли яркую настольную лампу и стали ждать.

Мы простояли не двигаясь до самого утра, но ничего не произошло. Ноги у нас затекли, и мы устали. Устал и Дешлен. Утром он приказал сменить раствор и идти отдыхать. У аквариума остался дежурить Жокль.

С этого момента потянулись мучительные дни, в течение которых мы всеми силами старались увидеть хоть какие-нибудь признаки того, что кость в аквариуме оживает. Но их не было. Дешлен был мрачнее тучи. Он почти не выходил из своего кабинета, день и ночь листая какие-то журналы, делая записи и вычисления. Изредка он на минутку выбегал в большой зал и, бросив свирепый взгляд на аквариум, снова уходил к себе в кабинет. Чувствовалось, что вот-вот разразится буря и вся наша дикая затея лопнет. И это произошло бы, если бы не один случай.

Это был один из тех редких случаев, благодаря которым в науке иногда совершаются большие открытия.

В одну из ночей у аквариума дежурил я. Как и все дежурные, я должен был следить за давлением кислорода, за концентрацией водородных ионов в питательной среде и температурой раствора. Она не должна была подниматься выше температуры человеческого тела. Регулирование температуры достигалось при помощи небольшой водяной бани, на которой стоял аквариум с костью. Температура бани в свою очередь изменялась в зависимости от сопротивления реостата, при помощи которого менялся накал электрической печки.

Так вот, примерно около трех часов ночи я задремал. Не знаю, сколько я проспал, но проснулся я от ощущения, как будто бы мне под нос поднесли тарелку горячего супа. Я быстро вскочил со стула и оцепенел: из аквариума валил пар. Я взглянул на термометр. Он, к моему ужасу, показывал семьдесят градусов!

Оказывается, во время сна я случайно сдвинул рычаг реостата!

Я моментально вывел реостат до отказа, помчался к водопроводному крану, намочил в холодной воде полотенце и обернул его вокруг банки с костью. Температура стала медленно снижаться, но пар шел из аквариума еще в течение часа. Весь обессиленный и потный я уселся возле банки с костью, думая о том, что будет с Дешленом, что будет со всеми нами, когда он узнает о случившемся.

При свете лампы я стал рассматривать сваренную мною кость и вдруг заметил, что она изменила свой цвет. "Скрыть случившееся не удастся. Уж очень она изменилась" - думал я.

Из бело-розовой кость стала красной. Более того, из нее выползло множество мелких белесых волоконец, которые медленно колыхались в токе кислородных пузырьков. К моему ужасу, эти волоконца быстро росли, и под утро кость покрылась плотной бахромкой, которая продолжала разрастаться. Кость стала походить на камень, обросший густыми водорослями. Катастрофически быстрое изменение кости повергло меня в панику. Я не выдержал и решил разбудить профессора, чтобы признаться ему во всем. Шатаясь, я прошел к нему в кабинет и тронул его за плечо. Он спал не раздеваясь, сидя в кресле.

- В чем дело? - сразу же вскочил он на ноги. - Что случилось?

- Профессор, случилось несчастье... Посмотрите, что я наделал...

Дешлен, как метеор, перелетел через весь зал и уставился на банку с фараоном. Так он стоял, согнувшись над ней в течение нескольких минут, не произнеся ни слова. Затем хриплым голосом он спросил:

- Как это вам удалось?

- Температура поднялась выше нормы... Значительно выше... Почти до кипения...

- Я так и знал, - прошептал Дешлен. - Интуитивно я чувствовал, что это необходимо... Это было необходимо, чтобы ускорить реакции... Но я не мог себе этого доказать. Ведь в живом организме размножение клеток происходит при нормальной температуре. Я это знал, но доказать не мог... Какое счастье...

Он вдруг повернулся ко мне, его лицо засияло огромной радостной улыбкой. Он крепко меня обнял и поцеловал.

А я стоял, как каменный истукан, и ничего не понимал.

Когда, через несколько минут мы оба снова посмотрели в аквариум, кость потеряла свой первоначальный вид. Она превратилась в комок бледно-розового мха, стала походить на огромную волосатую губку. Некоторые, теперь уже переплетенные в толстые нити волокна достигли поверхности раствора. Дешлен закричал громовым голосом:

- Срочно готовить большую ванну! Срочно заливать универсальным питательным бульоном! Срочно будить всех!

Я помчался вниз и притащил наверх сонную Ирэн. На ходу одеваясь, из препараторской вышел Жокль.

- Что случилось? Окажите, ради бога, что случилось? - лепетала Ирэн.

- Случилось? Ага, случилось то, что мы вправе назвать полной революцией. Наш Сахура ожил. Он решил восстать из мертвых. Он растет, причем как быстро!

Я не буду описывать охватившей после этого всех нас радости. В лаборатории закипела лихорадочная работа. Мы таскали бутыли с растворами, устанавливали огромный, длиной до двух метров, аквариум, носились с электрическими печками, с термометрами, с газовыми баллонами.

И среди нас, перепрыгивая с одного угла лаборатории не другой, пролетал профессор Дешлен, давая на ходу указания, что и как нужно делать.

Затем он вдруг остановился посреди лаборатории и закричал:

- А ведь это идея! Это - гениальная идея!

Он подбежал ко мне и сильно тряхнул за плечо:

- Помните, когда вы принесли прах Сахуры, вы в насмешку сказали, что его хватит на десять фараонов? Помните?

Я недоумевающе посмотрел на него.

- Так вот, дорогие мои друзья. Здесь хватит материала не на десять, а на сто фараонов. Мы можем построить целую фабрику, которая будет выпускать царей из Абусира в любом количестве!

Мы снова решили, что профессор свихнулся. А он продолжал громко вдохновенным голосом:

- Но сейчас мы поставим себе более скромную задачу: мы сделаем двух фараонов. Жокль, устанавливайте рядом с этой ванной запасную. Это будет блестящим доказательством нашей идеи!

- Как, профессор? - спросила Ирэн, - Ведь у нас только одна кость, одна затравка!

- А что нам мешает ее разделить на две части? На четыре? На сколько угодно... Ведь теперь все равно из любой части у нас вырастет то, что нам нужно.

Этой идеей мы были поражены, как громом. Действительно, теперь мы можем... боже, теперь мы можем делать что угодно!

Когда обе ванны были установлены и залиты растворами, и к ним было подведено обогревание и кислород, Дешлен аккуратно вытащил из аквариума теперь уже большую и обросшую плотной тканью кость и положил ее на стерилизованное стекло. При помощи хирургической пилы он разделил кость на две равные части. Своими руками он опустил каждую из них в ванны.

- Из этой кости вырастет Сахура Первый, - торжественно произнес он. - А из этой - Сахура Второй!

Мы смотрели на торжественный акт крещения будущих благодетелей Франции со смешанным чувством восхищения, радости и страха перед неизвестным.

V

Оба фараона разрастались не по дням, а по часам. Мы едва успевали готовить новые растворы и анализировать старые. По мере того как росли наши подопечные, рецептура питательных растворов становилась все менее и менее точной. Дешлен уже не называл количества веществ с точностью до сотых долей миллиграмма, а говорил: "Возьмите примерно столько-то..." - Каждый живой организм, - сказал он, - из массы питательных веществ усваивает то и ровно столько, сколько ему необходимо.

Примерно через месяц оба египетских царя стали принимать отчетливое очертание человека. Дешлен часами просиживал возле обоих фараонов, делая зарисовки и записи в свой научный журнал.

- Никто и никогда не имел такой возможности наблюдать за развитием человеческих тканей. Впоследствии мне позавидуют многие анатомы и физиологи, говорил он.

Именно в это время меня начала мучить, вначале очень смутная, а после все более и более оформленная мысль. Этой мыслью я вначале поделился с Ирэн.

- Ты ведь помнишь, фараон, по преданию, умер от рака. Меня волнует вопрос, какими мы изготовим этих двух, здоровыми или больными?

Ирэн ничего не могла мне ответить, и поэтому я обратился к Дешлену. Он сказал так:

- Все болезни человека приобретенные. Они не наследуются. Они не входят в программу построения организма.

- Что касается рака, говорят, что он может передаваться по наследству, возразил я.

Дешлен подумал и затем сказал:

- Вообще говоря, предрасположенность к тем или иным заболеваниям как-то передается. Но нас сейчас не интересует, от чего в конце концов умрут наши фараоны. Для нас самое главное - узнать от них, где спрятаны сокровища, оставленные богу Ра.

- В таком случае, какого возраста мы получим царей, молодыми или старыми?

- За всю жизнь человек вырастет во взрослую особь в результате примерно 50 делений клеток, начиная с зародышей. Мы остановим процесс развития фараонов после сорока делений. Это будет, по моим расчетам, соответствовать как раз тому времени, когда Сахура составлял свое завещание. Если мы прекратим рост раньше, то цари сами не будут знать, где спрятано жертвоприношение.

Разъяснение Дешлена показалось мне убедительным, хотя в глубине сознания я продолжал чувствовать неудовлетворенность.

В один прекрасный день он позвал к себе Жокля и меня и усталым голосом сказал:

- Поделите дежурство между собой, а я должен отдохнуть.

Не говоря больше ни слова, он ушел в свой кабинет и там заперся. К тому времени фараоны подросли уже изрядно. Оба были большого роста, с бородатыми физиономиями, оба с огромными черными глазами (а глаза теперь они открывали довольно часто и таращили их на нас с каким-то жутким любопытством).

- Я вас не утомил? - спросил меня незнакомец, внезапно прервав свой рассказ.

- Нет, - ответил я, - все очень интересно. Он достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Затянувшись, он продолжал:

- Помню, это произошло поздно ночью. Я и Ирэн после дежурства не спустились, как обычно, в свою квартиру, а ушли в препараторскую и дремали, сидя в креслах. Профессор Дешлен заперся у себя в кабинете. У аквариума оставался Жокль.

Среди ночи мы проснулись от страшного грохота и звона разбитого стекла. Затем послышались странные, неестественные крики.

Мы вскочили на ноги и помчались в лабораторный зал. Перед нами предстала дикая картина: при света яркой электрической лампы мы увидели, что одна из ванн была разбита, жидкость залила весь пол и в ней на осколках стекла валялся наш Жокль, а в него, обвив руками и ногами, вцепился Сахура Первый. В это время Сахура Второй, ухватившись за край аквариума, делал отчаянные попытки из него выбраться.

Увидев все это, Ирэн бросилась обратно в препараторскую, а я - на выручку Жоклю. Я ухватился обеими руками за фараона и пытался его оттащить от Жокля. В этот момент на пол, почти мне на спину, грохнулся успевший вылезти из ванны Сахура Второй. Он схватил меня за ногу, я поскользнулся и упал навзничь. Вся эта свалка сопровождалась криками и воплями, которые, по-видимому, были слышны даже на улице.

Я слышал, как в зал вскочил Дешлен. Но он не сразу пришел к нам на помощь, а почему-то стал возиться с какими-то бутылками у стола. Составляя раствор, он все время приговаривал:

- Ради бога, не убивайте их! Не убивайте их! Сейчас они успокоятся. - А мы тем временем продолжали кататься в скользкой луже, отбиваясь от цепких рук двух здоровенных голых детин, которые орали так, что в комнате дребезжала посуда.

И вдруг все смолкло. Вначале замолчал Сахура Первый, а после и Второй. Я почувствовал, как его руки ослабели и он меня отпустил. Шатаясь, весь мокрый, я встал на ноги. Поднялся также и Жокль. Мы отошли в сторону и посмотрели на пол. То, что мы увидели, было достаточным, чтобы сойти с ума. На полу лежали оба голых царя и, ухватив руками бутылки с какой-то жидкостью, громко чмокая и сопя, усиленно их сосали! Да, именно сосали, а не пили. На их физиономиях было написано необычайное блаженство. Изредка на лице то у первого, то у второго появлялась глупая улыбка.

Пока мы наблюдали эту сцену, Дешлен лихорадочно готовил новые бутылки с раствором. Вначале выпил все содержимое Сахура Первый. Почувствовав, что в бутылке больше ничего нет, он ее яростно отбросил в сторону и снова заорал диким голосом, и по его щекам обильно потекли слезы. Дешлен сунул ему в рот вторую бутылку, и он опять умолк. То же повторилось и со Вторым. На мгновение в лаборатории водворилась зловещая тишина. Вошла Ирэн.

- Прикройте их чем-нибудь, - сказала она. - Ведь это взрослые мужчины.

Дешлен грустно посмотрел на нее и криво усмехнулся:

- Увы, это всего лишь дети.

- Да, профессор, - сказал я, - взрослые уродливые дети.

- А как они похожи на настоящих фараонов, - произнес Дешлен мечтательно.

-Это теперь не имеет никакого значения, - сказала Ирэн. - Настоящие фараоны сразу не родятся. Таковыми их делает жизнь, воспитание, обучение, общество, эпоха.

Дешлен ничего на это не ответил. Снова заговорила Ирэн:

- В клетках человека, может быть, есть план и программа построения всего тела, но в них нет того самого существенного, что отличает одного человека от другого. Ваши фараоны не имеют ни ума, ни памяти. Они ничего не знают о своем происхождении и никогда не узнают. Для этих двоих Египет такая же чужая страна, как и всякая другая, и мы никогда ничего не узнаем от них относительно богатстве, оставленного царем Сахурой богу Ра.

Дешлен молчал. Потом он сказал:

- Я это понял давно, когда я наблюдал за развитием их мозга. У обоих совершенно детский мозг.

Мы стояли долго и молча смотрели на двух, как две капли воды похожих друг на друга жалких человеческих существ. И у каждого из нас на душе было тяжело и жутко.

Внезапно в дверь квартиры Дешлена громко забарабанили. От сильного стука Сахура Первый вздрогнул и уронил бутылку с сахарной водой. Через мгновение он заревел во всю свою взрослую глотку.

- Не открывайте, - закричал Дешлен. - Ради бога, не открывайте.

Однако это предупреждение оказалось излишним. Послышались сильные и частые удары, и дверь широко распахнулась. В комнату ворвалось сразу пять вооруженных автоматами немецких солдат с офицером во главе.

На секунду они остолбенели при виде всего того, что происходило в комнате. Затем, стараясь перекричать ревущих египетских царей, офицер спросил:

- Что здесь происходит?! Кто вы такие?! Предъявите документы!!

Дешлен, потеряв вдруг самообладание, бросился на немцев, пытаясь вытолкать их за дверь. Когда это ему не удалось, он побежал в свой кабинет, преследуемый двумя солдатами. Мне и Ирэн приказали поднять руки вверх. Из кабинета раздался вначале один, а после второй выстрел, и я увидел, как с дымящимся пистолетом в руке в двери показался Дешлен. Он качнулся и грохнулся на пол. Из кабинета, перепрыгнув через его тело, выскочил один из немцев. На него бросился Жокль, повалил на пол и стал душить. Раздался еще выстрел, затем еще... Под яростные вопли обоих Сахуров меня и Ирэн вывели из квартиры со скрученными назад руками.

То, что было дальше, уже неинтересно. Мне удалось через неделю бежать: помогли французские патриоты. О Ирэн я ничего не знал.

Примерно через год я случайно забрел в аптеку, в которой мы оба с ней работали. Старик-провизор сказал:

- Я слышал, что Ирэн умерла от пыток. Немцы хотели у нее узнать что-то относительно двух взрослых близнецов-идиотов, которые умерли в тюремном лазарете от рака, один за другим... Кроме того, фашисты хотели выведать у нее подробности о связях профессора Дешлена с движением Сопротивления.

Мой рассказчик умолк.

Мы не сразу поднялись, а продолжали сидеть на камне у гигантской грани Хеопсовой пирамиды, потерявшейся в бездонном океане египетской ночи.

- А вы как попали сюда? - спросил я француза после длительного молчания.

- Кое-как пробрался. Истратил на это все, что у меня было...

- Зачем?..

- И вы не догадываетесь?

Мне показалось, что он грустно улыбнулся.

- Нет.

- Я зарабатываю деньги, чтобы отправиться дальше на юг, в Абусир...

- Чтобы найти богатства царя Сахура? - спросил я насмешливо.

Чувствовалось, что он кивнул головой.

- Ваша история стоит больше, чем десять пиастров, - сказал я и в темноте сунул деньги в невидимую руку.

- Благодарю вас, право, благодарю. Скажите мне свой адрес. Если в Абусире я вдруг найду...

- Что вы, что вы, мне это не нужно...

Он быстро поднялся и, произнеся едва внятно "прощайте", исчез в кромешной темноте.

Когда я подходил к отелю "Мен-Хауз", я был почти убежден, что по крайней мере половина этой истории вымышлена.