Сталин в Кирове пришил Коридорченку

 Вот, вспомнилось... Был у меня в начале 90-х такой добрый приятель, Павел Шабалин, мой коллега-журналист из города Вятки (который почему-то до сих пор называется "Киров" - и это неправильно, но не о том речь - а речь совершенно о другом, ибо... СТОП!). И вот однажды рассказал мне Павел такую вот историю:

 "-На рубеже 80-х - 90-х тема сталинских репрессий и кремлёвских тайн в прессе была очень популярна, но быстро стала надоедать. И вот однажды готовили мы спец-выпуск газеты к Первому апреля - естественно, напичкали газету откровенной "липой", какую обычно на Первое апреля печатает, едва ли, не каждая газета - но хотелось чего-нибудь эксклюзивно-шедеврального. Тут-то кто-то из находившихся в редакции сотрудников, непонятно, с какого переполоха, припомнил старую частушку, которую распевали (не так, чтобы в полный голос, но - всё же...) в СССР после убийства Кирова:

 И пошло-поехало!... За десять минут общими усилиями всех, находившихся в редакционном кабинете, был написан объёмный "исторический материал": якобы, у товарища Сталина был двойник - некий Степан Коридорченко, уроженец Вятки (Кирова), который верно служил тирану, но однажды прозрел - потому, что Сталин приказал доставить к себе и изнасиловал женщину, в которую Степан этот вымышленный Коридорченко был влюблён. Вот тогда-то товарищ Степан Коридорченко и решил, что больше не будет прислуживать упырю - а решив так, товарищ Коридорченко забрал свою любимую, и вместе с ней скрылся в свой родной Вятский край, в родимый город Киров. Но коварный и мстительный Сталин решил отмстить благородному и внезапно прозревшему Коридорченке, для чего тайно и без охраны приехал в город Киров (Вятку), в одиночку выследил беглецов, наслаждавшихся друг другом - и ритуально зарезав славного и честного Степана Коридорченко ба-альшим кавказским кинжалом, умиротворённый отбыл восвояси. И осталось бы это, ещё одно сталинское преступление, покрытым густым мраком - но люди, знавшие Степана Коридорченко, и знавшие о постигшей его ужасной смерти, сложили частушку:

 правда, через полгода был убит в Ленинграде товарищ Киров, и частушка уже зазвучала по-новому, но вот недавно вятские собиратели фольклора наткнулись на её первоначальный вариант, и т. д, и т. п....

 Первого апреля "историческое исследование" про прозревшего Коридорченку вышло в очередном номере газеты. Ржали все. Но вот уже второго апреля журналистам стало не до смеха: второго апреля к ним в редакцию пришёл древний дедушка, и очень подробно рассказал... о "своём друге юности - Стёпке Коридорченко - которого убил этот злодей, Сталин". Рассказывал долго и подробно, с массой деталей... Выразил готовность рассказать всё ещё раз для того, чтобы в газете напечатали...

 А ещё через несколько дней в редакцию позвонил ещё один старикан: рассказал слегка обалдевшим от первого старикана журналистам, что... убийство Коридорченки произошло в его доме, потому, как этот самый Стёпка Коридорченко был его другом, и он, старикан, скрывал Степана и его возлюбленную в доме своей бабки. Второй старикан ещё уточнил, что убил Сталин Коридорченку не кинжалом, а застрелил из револьвера...

 Через несколько дней в редакцию пожаловал... Правильно! Третий дедуля! Он предлагал вконец охреневшим журналистам купить у него "письма и фотографии Стёпы Коридорченко, убитого Сталиным" - а в случае удачной сделки, обещал показать журналистам "Стёпину могилку"...

 Апофигея ситуация достигла дней через десять, когда в редакцию заявилась некая бабуля, в подробностях рассказавшая, как её, чистую и невинную, насиловал ужасный Сталин, как омерзительно воняли табаком его усы; как благородный Степан Коридорченко спас её и увёз в свой родной Киров (Вятку); как ужасный Сталин не оставил их в покое - выследил влюблённых, и убил Степана; как потом она всю жизнь жила под присмотром органов госбезопасности... Естественно, бабуля тоже обещала показать могилу Степана, продемонстрировать единственную уцелевшую фотографию - и бережно хранимые любовные письма. В обмен на то, что журналисты помогут ей получить компенсацию за милого - и соответствующую прибавку к пенсии...

 Ну конечно же, редакция после этого написала разоблачение своей шутки. И, конечно же, нашлись люди, которые этому делу не поверили - а продолжали верить той, первой статье.

 "-Через два года после этого, - рассказывал мне Павел, - я слышал рассказ о выдуманном нами Степане Коридорченко из уст одного из активистов общества "Мемориал" на каком-то собрании. О том самом Степане Коридорченко, которого мы на скорую руку выдумали накануне Первого апреля, когда готовили номер".

 …А я вот всё думаю: что делали бы газетчики, если б вдруг, этак, через месяц после публикации, в редакцию заявился бы сам Степан Коридорченко?

 

Старый Тупой Осёл и Коммунисты

  Жил был Осёл. Совершенно Тупой Старый Осёл. Всю жизнь Старый Тупой Осёл возил в тележке коммунистов - то на партсобрания, то кого-нибудь расстрелять, раскулачить там, то - на экспроприации... Обычная, в принципе, такая партийная жизнь... А чтобы Старый Тупой Осёл быстрее бегал, коммунисты вешали перед ним на палке морковку - видит перед собой Старый Тупой Осёл морковину, и шевелит копытами проворнее... А коммунисты и рады!

 Морковку Старый Тупой Осёл, правда, так ни разу и не получил - питался ей исключительно "вприглядку", но это - уже мелочи. Издержки продовольственной программы, так сказать...

 Ну, а потом кто-то из коммунистов, кто был посмекалистей - кажется, Ёська Усатый или Лёнька Броватый (а может - и Вовка Картавый Сифилитик, точно не помню) внёс рацпредложение: чего перед Старым Тупым Ослом настоящие-то морковки цеплять? Их же можно самим сгрызть - ну, или отправить там в качестве поддержки братским компартиям Мугамбии и Лумумбии. А перед мордой Старого Тупого Осла можно и бутафорию из папье-маше повешать...

 Так и сделали. Диалектика, мля, в действии!

 Так Старый наш Тупой Осёл всю жизнь за подвешанной перед ним на палке картонной морковкой и пробегал. Конечно же, как ни туп был Старый Тупой Осёл, он рано или поздно сообразил, что морковка - не настоящая. Однако, не зря же он столько лет возил в тележке коммунистов - чегой-то своими длинными ухами он от них наслушался и перенял. Тупость Старого Осла была известна всем, но даже он знал, что такое Продовольственная Программа и продолжал бегать за картонной морковкой - то ли, руководствуясь принципом "всё для фронта, всё для победы", то ли - просто, из своей врождённой ослиной тупости.

 Долго ли, коротко ли, но совсем состарился Старый Тупой Осёл: ухами не прядёт, за морковкой не бегает. Только знай себе - ржёт на партсобраниях таких же, как он ослов - ветеранов коммунистического извоза. А в остальном толку от него - как от его лучшего друга, Козла - молока...

 Думали коммунисты, думали - что же сделать со Старым Тупым Ослом? Вроде, на бойню бы его сдать пора - но как-то неудобно: столько лет он их в тележке возил, что стал неотъемлемой частью номенклатуры. Да и шкуры Старых Тупых Ослов заметно упали в последние годы в цене на мiровом рынке...

 И тут самый сообразительный и пронырливый коммунист - может, Ёська Усатый или Лёнька Броватый (а может - и Вовка Картавый Сифилитик, точно не помню) внёс ещё одно рацпредложение: давайте, говорит, сделаем нашего Старого Тупого Осла музееведом! Пусть ведает нашим Музеем Боевой Расстрельной и Мартышкино-Трудовой Славы! Ничего, что копытами он едва шевелит - зато орёт не хуже прежнего. А чего ещё нам надо? Будет на врагов Проклятарской Революции, в случае чего, орать!...

 Так и сделали. Вот она марксистско-ленинская матореалистическая диалектика в действии, мля, ёптыть, в натуре!

 С тех пор стал Старый Тупой Осёл музееведом. Ведает он Музеем Боевой Расстрельной и Мартышкино-Трудовой Славы, а как посетители придут - рассказывает им о своём нелёгком и почётном ослинном труде:

 - Я с шестнадцати лет коммунистов в тележке на партсобрания да расстрелы возил - и тогда же стал складывать революционные ослинные песни! Я всю жизнь на красных героически ишачил потому, что у меня и у других Ослов моего поколения был заветный идеал, ясная цель - Красная Революционная Морковка, что всегда указывала мне верный путь вперёд! А вот сегодня появились разные гады, власовцы недорезанные, дворяне недобитые, казаки недорасказаченные, кулаки недораскулаченные, бедняки недоразбедняченные и прочая антисоветская сволочь, которая смеет говорить нам, Старым Ослам Партии, что наша Морковка была из папье-маше!... Молчать бы им - поишачили бы с наше!... А то, что Морковка была не настоящей, мы и сами знали - но мы в неё ВЕРИЛИ - потому, что подвешала эту морковку перед нашими трудовыми пролетарскими мордами наша Родная Партия! И до сих пор мы верим в Морковку - и ждём от неё, словно в Новогоднюю ночь, Чуда! Так нужно ли рушить легенды? И как нам защититься от таких умников?...

 P.S. Недавно, как сообщили в газете "Ослинная Правда" (она же - "Правда для Ослов"), Старый Тупой Осёл научился тыкать копытом в клавиатуру компьютера, а мордой - передвигать компьютерную мышь. А ещё через некоторое время Старый Тупой Осёл подключил копытом Интернет - и обосновался в Сети, на одном известном литературном сайте. Правда, в "Ослинной Правде" почему-то не сообщили, что популярным автором Старый Тупой Осёл так и не стал: плюются Умные Люди от его ослиного творчества - говорят, что ослиной мочой его опусы писаны, оттого и воняют...

 

Мистер Пузикофф против КГБ СССР

 Предупреждаю сразу: я не знаю, что в этой истории правда, а что - вымысел. Более того, я не уверен даже, что нечто подобное вообще происходило - а не было от начала и до конца выдумано каким-нибудь неизвестным автором. А может быть, я даже пересказываю чей-то, широко известный в узких кругах рассказ - если так, то дайте, пожалуйста, мне знать, ибо... ибо плагиатором быть не хочется.

 Историю эту мне рассказывали, как минимум, раза четыре. Один раз её рассказывал мой дачный сосед - гэбэшный полковник на пенсии. Всё в этом рассказе говорит только об одном: его автору (если случая этого не было в реальности) очень хочется, чтобы ну хоть в его выдумке птенцы, вылупившиеся из железных яиц Железного Феликса, хотя бы разок остались с носом - а "простой совецкий инженер", затравленный родной совецкой властью, вышел бы из всех передряг этаким Иваном-Царевичем. Правда, конец у этой истории - совсем не сказочный, и поэтому я полагаю, что чем чёрт ни шутит, пока Господь отвернулся - может быть, так всё и было...

 Ладно, достаточно предисловий. Вот вам история о том, как простой советский инженер наколол андроповскую Контору Гнусного Беспредела.

 Всё началось в одна тысяча девятьсот восемьдесят забытом году в государстве, которого больше нет на карте мiра - в Югославии. Это сейчас для некоторых наших сограждан и Югославия, и Сербия - это  "почти Россия, и даже лучше" - а в шестидесятые-семидесятые-восьмидесятые социалистическая Югославия была для подсовецких людей почти "Западом", без пяти минут "кап. страной". Почему так произошло - рассказывать долго, поэтому желающих узнать об истории совецко-югославских отношений я отсылаю к фундаментальному двухтомнику "История России в ХХ веке", и продолжаю свой рассказ дальше.

 Попасть в социалистическую Югославию совецким гражданам было очень даже непросто: и дело здесь - не только в сложных взаимоотношениях между Кремлём и титовцами, но и в том, что даже став социалистической, Югославия продолжала оставаться, всё же, европейской страной: вполне себе дружила не только с нейтральной капиталистической Австрией, но и с членами агрессивного блока NATO Италией, Францией, Великобританией, Западной Германией, поддерживала отношения с сионистским государством Израиль и даже с Соединёнными Штатами Америки. А одним из основных источников национальных  доходов было развитие туристического бизнеса на адриатическом побережье. И конечно же, были в социалистической Югославии и казино, и весёлые заведения с красотками для богатых туристов... Всё было. Поэтому, далеко не каждого совецкого человека можно было запускать туда: а ну, как по "недозрелости" заглянет в гнёзда разврата, или - ещё того хуже - начнёт вопросы задавать: "почему в социалистической Югославии всё это есть и всё это можно - а в социалистической триэсерии ничего нет и нельзя?...". Поэтому, тех совграждан, которым, всё же, после длительного инструктажа ставили в загранпаспорт выездную визу в Белград или Сараево, их менее удачные знакомые почитали счастливчиками...

 И вот, в том самом восемьдесят каком-то году в одной из белградских гостиниц, в ресторане гуляла компания совецких туристов: то ли, отмечали чей-то день рождения, то ли - что-то ещё... Местное виноградное вино - дешёвое и качественное, выпить его можно много, и настроение от него будет только улучшаться. Вот и пили совецкие туристы это вино, и веселились, и было им всё нипочём!...

 И тут за столом кто-то вдруг вспомнил, что сегодня, кроме всего прочего - ещё и день рождения американского миллионера-автопромышленника господина Форда - что-то такое говорили утром по местным теленовостям. Сообщение было встречено всеобщей радостью и тостом за здоровье именинника - а потом один из туристов предложил поздравить мистера Форда телеграммой: вот-де, старик обрадуется-то!... - и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, спустился в местное гостиничное отделение связи, и отбил телеграмму: "США, г. Детройт, мистеру Форду, лично. Поздравляю с днём рождения, желаю успехов в труде, крепкого здоровья и счастья в личной жизни! Крепко обнимаю, Вася Пузиков". И отправил это послание. А затем вернулся к своей компании - и веселье продолжилось с новой силой.

 Когда через некоторое время Вася Пузиков (это я его так назвал - взял первое имя, пришедшее в голову, с потолка) по окончанию отпуска вернулся в родную столицу, оказалось, что никто из тех, с кем он отдыхал в Югославии, и не подумал "настучать" на него "компетентным органам": все просто забыли о его "поздравительной инициативе - а может, и не поверили тогда, что он телеграмму Форду отбил. Да, честно говоря, он и сам в это плохо верил: выпито в тот вечер было немало, и всё перепуталось в голове, и что было, чего не было, чего хотелось и о чём мечталось, он помнил плохо. Может, и посылал он в Америку телеграмму - а может, и нет. Да если даже и посылал - её, конечно же, не приняли: где ж это видано, чтобы из социалистической страны в капиталистическую телеграммы принимали к отправлению? Два мира - две системы... Да если даже и приняли - ну, куда она дойдёт с таким адресом: "США, г. Детройт, мистеру Форду, лично" - ни названия улицы, ни номера дома, ни номера квартиры, ни индекса даже... Всё равно, что отправлять "на деревню, дедушке". Да и не отправлял он ничего - всё это пьяные глюки... вино местное... Не было ничего. Не было.

 А между тем, белградская телеграфистка телеграмму приняла - и отправила по указанному адресу. И в Соединённых Штатах Америки, в городе Детройте её получили. И доставили адресату. И адресат был так растроган, что... Но не будем забегать вперёд.

 В один из серых и унылых московских дней в квартире скромного инженера Васи Пузикова раздался телефонный звонок. Бесцветный официальный голос, представившийся офицером КГБ СССР таким-то, вежливо попросил инженера Васю Пузикова прибыть завтра с утра к одному из подъездов управления КГБ для проведения беседы. Пропуск будет выдан на вахте. Просьба не опаздывать.

 Звонки такие никогда ничего хорошего не сулят, но игнорировать их не принято - поэтому, на следующий день Вася Пузиков на ватных ногах поднимался по ступеням крыльца - а затем на таких же ватных ногах вместе с сопровождающим поднимался в нужный кабинет. В кабинете же состоялся примерно следующий разговор:

 - Пузиков? Садитесь! Мы хотим, чтобы Вы объяснили нам, почему Вами заинтересовалось Посольство Соединённых Штатов Америки? Вы - диссидент? Читаете "Посев"? Посылаете за рубеж рукописи? Желаете иммигрировать в Израиль? У Вас есть родственники за границей? Или Вы принадлежите к секте евангельских христиан-баптистов? Когда Вас завербовало ЦРУ? Явки, пароли, тайники?... КОЛИСЬ, СУКА!!! СГНОИМ, ГАД!!! МЫ НАУЧИМ ТЕБЯ РОДИНУ ЛЮБИТЬ!!!!!..... Чистосердечное признание... - и всё прочее, в том же роде.

 Ни живой, ни мёртвый от страха, инженер Пузиков лепечет, что родственников за бугром у него нет, что членские взносы в ДОСААФе и ОСВОДе он платит регулярно каждый месяц, что к сектам он не принадлежит, вражьи голоса не слушает, и вообще - он другой такой страны не знает, и не нужен ему берег турецкий, и Африка ему не нужна - в гробу он её видел, эту Африку. И Америку. И посольство США - тоже. В гробу.

 Помурыжив Пузикова несколько часов, чекисты понимают, что он чист перед ними, аки дитя - и отпускают восвояси. Но берут с него слово, что как только сотрудники Посольства США выйдут на него - а то они уже и в "мосгорсправке" его адрес и телефон получили - Пузиков сам (ТЫ ПОНЯЛ, СУКА?! САМ!!!) позвонит по вот этому телефону, и всё сам расскажет (И НЕ ВЗДУМАЙ ВРАТЬ, ГАДЁНЫШ! МЫ ВСЁ РАВНО, ВСЁ ЗНАЕМ, ПОНЯЛ?!!!) - и вытуривают инженера Васю Пузикова на улицу.

 И целую неделю Вася Пузиков живёт, словно под дамокловым мечом - аппетит потерял, сон потерял, да и адриатический загар сменил на нездоровую бледность - ждёт проклятого звонка из этого чертового Посольства этих злосчастных Соединённых Штатов этой империалистической Америки. И ровно через неделю после звонка чекистов в его квартире раздаётся телефонный звонок - и бесцветный официальный голос, представившийся сотрудником Посольства США таким-то, вежливо попросил инженера Васю Пузикова прибыть завтра с утра к одному из подъездов Посольства для проведения беседы. Пропуск будет выдан на вахте. Просьба не опаздывать.

 В посольстве вражьей сверх-державы и оплота мiрового империализма инженера Пузикова тоже вели по коридорам и лестницам, тоже доставили в какой-то кабинет - но в том кабинете разговор носил совершенно иной характер:

 - Мистер Пузикофф? Присаживайтесь! (широкая американская улыбка) Чай, кофе?... Вы курите? Курите, пожалуйста! (улыбка становится ещё шире) К нам обратился мистер Форд с просьбой найти Вас. Вы - друг мистера Форда? Нет?... (широчайшая улыбка) Тем не менее, он был столь тронут тем, что Вы поздравили его с днём его рождения, что попросил найти Вас. Мистера Форда никогда прежде не поздравляли с днём его рождения из совецкого союза, и он был очень растроган. Мистер Форд был столь растроган (улыбка - всё шире, и шире, и шире - и вот она уже занимает всё пространство кабинета), что решил сделать Вам подарок. Он попросил нас передать Вам вот эти каталоги. Здесь Вы можете выбрать любую модель автомобиля, которые производятся на заводах мистера Форда - и он будет рад презентовать Вам понравившийся экземпляр. Разумеется, все расходы по доставке автомобиля и уплате таможенных пошлин мистер Форд берёт на себя.  Когда Вы сделаете свой выбор, позвоните нам, пожалуйста, вот по этому номеру - и мы сообщим мистеру Форду, на какой из моделей Вы остановили свой выбор. Всего доброго!

 Едва инженер Пузиков с каталогами в руках переступил порог своей квартиры, как услышал настойчивые телефонные звонки. Такой тембр у телефонного звонка бывает только в том случае, когда вам звонят представители полиции или спецслужб. Они и звонили:

 - Пузиков? Были в посольстве? Что им от Вас было нужно? Завтра ровно в 8.00 на вахте Управления! Не опаздывать! Пропуск будет выписан.

 И назавтра несчастный Пузиков вспомнил и рассказал всё - и про поездку в Югославию, и про вечеринку в белградском ресторане, и про то, как пили за день рождения Форда этого, и про телеграмму с нелепым адресом - и угораздило же её, эту телеграмму, дойти! - обо всём рассказал бледный и запуганный Пузиков кагебешникам.

 - Молодец! - неожиданно сказали кагебешники, - мы с самого начала всё про тебя и про твою выходку с телеграммой знали, просто давали тебе шанс исправиться и раскаяться! Ведь органы не только наказывают - они ещё и воспитывают, дают шанс оступившемуся гражданину вновь стать достойным членом совецкого общества! Ну, а теперь, гражданин Пузиков, вспомним, что у совецких - собственная гордость, и на буржуев смотрим свысока! Так что - звони в Посольство (ДА НЕ С ЭТОГО, ДУРАК, ТЕЛЕФОНА!!!) и говори, что от подарка ихнего эксплуататора Форда ты гордо отказываешься, понял?!  Ври им, что угодно - что не умеешь водить, что машину тебе парковать негде, что запчастей не напасёшься - но открещивайся, как хочешь! Понял, сучара?! А не то мы тебя...

 ...И вот уже сидя дома, и грустно листая каталог фордовской фирмы (эх, машинки - машинки...), инженер Пузиков набирает номер Посольства США - и говорит о том, что извините уж... очень приятно было, что мистеру Форду так приятно было... но к сожалению... понимаете, парковать негде... да и запчасти - где ж их брать-то?... Так что извините, но вынужден отказаться... Жаль, конечно - но что поделаешь?...

 - Хорошо! Мы передадим Ваш ответ мистеру Форду. - раздаётся с другого конца.

 Неделю инженер Пузиков пил. С горя. Водку. Листал фордовский каталог - и пил. Время от времени, он тыкал пальцем в ту или иную модель, представлял себя за рулём - и опять пил. Много. На четвёртый день ему мерещились шеренги автомобилей - самых немыслимых! - с маркировкой Ford на капоте. А к концу недели стали являться архангелы: они настойчиво звонили в дверь, и кричали: " - Пузиков, открывайте! Мы знаем, что Вы никуда не выходили! КГБ СССР!"

 Пузиков открыл дверь архангелам.

 - Ты чего наплёл американцам, вражья морда? - орали на него архангелы, - Посольство США обратилось в Моссовет с просьбой о продаже ему участка земли возле твоего дома, и Моссовет был вынужден выполнить просьбу и продать янкам землю. Теперь они строят там какой-то гараж! Между прочим, Посольство оформляет дарственную на земельный участок и гараж на твоё имя...

 Пузиков только глупо улыбался и молчал: конечно же, эти архангелы - всего лишь, пьяные глюки. А он - человек умный, он не разговаривает с глюками. Много им чести, глюкам этим... Но пить уже надо завязывать.

 Когда глюки ушли, ничего не добившись от Пузикова, он пошёл в ванную комнату, и принял холодный душ. Больше он не пил - ни в тот день, ни на следующий. Три дня понадобилось Пузикову, чтобы восстановить своё внутреннее дао. А на четвёртый день в квартире вновь зазвонил телефон - мелодичным, приятным звоном. Пузикова очень вежливо попросили завтра выкроить время, и зайти ненадолго в Посольство Соединённых Штатов Америки. В полдень его устроит? Вот и прекрасно! Пропуск для него будет выписан на это время.

 Назавтра в посольстве ему вновь лучезарно улыбались, предлагали чай, кофе, просили не стесняться и курить. Да, конечно же, они передали всё мистеру Форду, и мистер Форд вошёл в положение. Да, безусловно, земля в крупных городах очень дорога, особенно - в центре. Но мистер Форд - очень богатый человек, да, очень. Он приобрёл у Моссовета небольшой участок земли для гаража, в котором мистер Пузикофф будет держать свой автомобиль. Гараж строится совсем рядом от дома, где мистер Пузикофф проживает - так что, мистер Пузикофф будет доволен. А относительно запасных частей мистер Форд очень просил, чтобы его московский фрэнд не беспокоился: мистер Форд даёт гарантию, что в течении десяти лет мистеру Пузикоффу не потребуется ничего менять в том автомобиле, который он выберет. Впрочем, мистер Форд готов доставить вместе с автомобилем и полный комплект запасных частей - главное, чтобы мистер Пузикофф указал, какая же модель понравилась ему больше других. Ведь у мистера Пузикоффа было достаточно времени для того, чтобы выбрать себе авто по душе?

 За свои ошибки нужно платить. За глупость - тоже. И дёрнул же чёрт "мистера Пузикоффа" поздравить этого буржуя, этого капиталиста, этого эксплуататора!... А теперь, хочешь - не хочешь - а машину придётся выбирать! А что ему оставалось делать? Он и выбрал.

 И ещё примерно через месяц "фрэнда мистера Форда, мистера Пузикоффа" вновь пригласили в Посольство США - и вручили ему ключи от автомобиля и ключи от гаража. И тёплое, дружественное письмо от его американского друга мистера Форда, в котором американский друг выражал надежду, что "мистер Пузикофф" останется очень доволен его подарком. Просил не забывать и кланяться от него родным и знакомым.

 А потом простого советского инженера Пузикова на машине с дипломатическим номером доставили к его собственности - к гаражу, в котором его ждал Ford - и передали документы на автомобиль и документы на строение (гараж). И счастливый Пузиков после этого лет десять наяривал по Москве на личном "форде". А сотрудники КГБ СССР кусали локти, ногти, рукти - но ничего не могли поделать. Совсем ничего. Ничегошеньки.

 А ещё потом в стране наступило Интересное Время - время, когда некоторые люди вдруг становились очень богатыми, а некоторые - очень бедными. Время, когда у некоторых сограждан, как и у инженера Пузикова, стали появляться и "форды", и "линкольны", и прочие чудеса техники - а некоторых сограждан стали отстреливать. Такое вот Интересное Время началось.

 Пузикова, правда, не отстреляли. И вообще, ничего с ним не случилось - до сих пор жив, наверное... Но вот однажды утром подошёл он к своему гаражу - и... И понял, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Прибывшие на место угона сотрудники милиции только подивились, насколько высокопрофессионально произведено вскрытие гаражных замков и отключение сигнализации. Словно, джеймсы какие-то бонды поработали... У Пузикова возникла, было, версия, кем бы могли быть эти джеймсы бонды, оставившие его без подарка американского фрэнда - но вовремя решил держать язык за зубами. Так безопаснее будет.

 P.S. Те, кто рассказывал мне эту историю, уточняли, правда, что долгие годы после этого "мистер Пузикофф" слал поздравления своему американскому другу - на день рождения, а также - на Рождество, Новый Год, 23 февраля и 7 ноября - а американский друг ему всегда отвечал, и в свою очередь, тоже поздравлял с днём рождения и всеми прочими праздниками. И просил не забывать, и кланяться родным и знакомым.

 

Пролетарии тоже делают ЭТО

 Случай этот имел место в середине теперь уже далёких восьмидесятых годов прошлого века на N-ском Заводе Тяжёлого Машиностроения имени большевика Валериана Шайбышева. Я не знаю биографии большевика Шайбышева, да и не хочу знать: и без того понятно, что большевик был конспиратором. Большевикам вообще свойственна конспирация. И, надо полагать, строя свой «рай на земле», большевики, в глубинах своих большевицких душ (или что у них есть ещё там?) мечтали построить этакое тотальное общество конспираторов. Я так думаю…

 А те двое – они, наверное, очень хорошо изучили биографию Валериана Шайбышева и других большевиков, ибо конспираторами были отменными! – а уж в партии и подавно состояли: во-первых, потому, как были рабочими – а все сознательные рабочие просто обязаны были состоять в «партии ленина» – а во-вторых, потому, что из партии этой их, в конце концов, и выгнали. За любовь. За чистое и светлое чувство, которое возникает между мужчиной и женщиной…

 Им было немногим за тридцать. Он работал токарем, а она была мастером цеха. И они любили друг друга – такое между людьми тоже случается… Правда, он был женат, а она – хотя и развелась с мужем-алкоголиком, но дома, в однокомнатной «хрущёвке», она жила не одна, а с мамой-пенсионеркой и маленькой дочуркой. Он, кстати, тоже был бы не против развестись – да вот беда: они с женой стояли в очереди на квартиру (спроси, малыш, у старших, что такое «очередь на квартиру» – они тебе объяснят), а разведённых в сысысысэре в очереди на квартиру отодвигали в самый хвост. Такие вот печки-лавочки, такая, блин, вечная молодость…

 А любовь, как известно, это не только вздохи на скамейке. О, далеко не только!… Особенно, если ты – молодая здоровая женщина, а мужа нет, но рядом – молодой красавец-токарь без в/п и с ч/ю. Или, если ты – красавец-токарь, женившийся на стервозной деревенской дуре, которая красит лицо, не умываясь перед этим, а рядом с тобой – зрелая, эффектная красотка, похожая на ту… ну, из чехословацкого журнала, который у фарцовщиков за трёху купил… ну, на развороте – видели же? Та ещё в кино снимается…  

 И вот, они рядом – Он и Она. И они любят друг друга, и кровь кипит, и бьёт в голову страсть!… Но! – НЕГДЕ. Просто, НЕГДЕ – и всё! У неё дома – мама-ветеран труда, да дочурка-третьеклассница, у него – эта дура в папильотках, скрученных из газеты. И в гостиницу их не пустят – нет, не пустят! а на каком, собственно, основании их в гостиницу пускать? – во-первых, НЕ иногородние, а во-вторых, НЕ муж и жена. Как глянет администратор их паспорта, так и погонит взашей – вся любовь!

 Хорошо, в этом смысле, в сысысысэре жилось всяким интеллигентам, у которых были личные а/м – инженерам всяким, продавцам, барменам и прочим фарцовщикам: сел на машину, посадил рядом любовницу – да и поехал в ближайшую лесополосу! Ну, а им, нашим героям – какая машина? Какая, я вас спрашиваю, машина могла быть у совецкого токаря, которому едва минул тридцатник?! Не заработал ещё! С его зарплатой он купит себе «жигулёнка» только лет через двадцать, к пенсии – в аккурат, тогда и очередь на машину подойдёт. Ну, конечно, если не сопьётся раньше с тоски…

 Но наши герои не зря учились в совецкой школе и изучали биографии большевиков-подпольщиков – чему-то и они, эти подпольщики, научить могут. Конспирации, например. И вот, наши изобретательные влюблённые, во время очередных вздохов на скамейке кой до чего доизобретались. Они работали не просто на заводе, и не просто на заводе тяжёлого машиностроения – они работали в цехе холодного проката. А прокатывали в этом цехе такие большие-большие железные трубы, которые потом использовались для всяких коммунальных нужд – для подачи тепла, для строительства канализации… И лежали все эти холодно прокатанные трубы прямо в цехе, где работали наши герои. Большие такие трубы – метров по десять, а то и больше, в длину – и диаметром, что-то, около метра. Много труб. Очень много.

 И вот, Он притаскивает из дома матрас, а она – простыню и подушку, и они выбирают в цехе, среди этих огромных труб одну такую укромную трубу, и… Короче говоря, когда на заводе раздавался гудок, оповещавший всех работяг о наступлении обеда, они не спешили в столовую – они спешили в свою трубу, да. И только потом – в заводскую столовую.

 Я забыл сказать, что историю эту рассказал мне врач – почтенный человек, всю жизнь проработавший на этом самом заводе начальником заводского здравпункта. Этот человек, в силу своей профессии, всегда одним из первых узнавал о любых ЧП на заводе – а уж самых разных ЧП на совецком производстве хватало. Вот и о любовниках в трубе он узнал одним из первых – узнал, и лично поспешил на помощь. И – едва ли не впервые в жизни – материл отборным матом собравшихся вокруг гыгыкающих и гогочущих пролетариев. И, полагаю, на его месте всякий порядочный человек не сдержал бы своих чувств…

 Что же случилось? Как тайна двух сердец стала достоянием всего цеха, и почему потребовалось вмешательство медицины? А произошло всё по воле Его Величества Случая.

 На этот раз, Его Величество Случай выбрал личину местного дурачка – был на заводе свой дурачок, и работал этот дурачок каким-то, не то подметальщиком, не то ещё кем-то в том же роде… Дурачок не ходил в обеденный перерыв в заводскую столовку – он приносил свой обед из дома, и съедал его на рабочем месте – а потом шлялся по цеху, по территории завода… Одним словом, вёл себя, как и положено дурачку.

 И вот, в тот злополучный день дурачку на глаза попались эти самые трубы, одну из которых наши герои превратили в место жарких своих встреч. Нет, дурачок и раньше видел эти трубы тысячу раз, но как-то не обращал на них внимания – а здесь ему на глаза попались не только трубы, но и некий инструмент: большой молоток, или даже маленькая кувалда, которую для каких-то целей наварили на длинную железную рукоять.

 «Какой интересный молоточек! – подумал дурачок, беря в руки этакую диковину, - а интересно, чё будет, если таким молоточком ка-ак дать по железной трубе?»

 Чисто теоретически, дурачок догадывался, что если врезать железным молотком по железной трубе, то будет громкий БУМ!!! Или – БУХ!!! Или даже – БАБАБАХ!!!!!!! Но беда в том, что во все времена всем дурачкам всегда не терпится проверить теорию практикой. И он размахивается этим самым молотком, и бьёт, что есть сил, по трубе. А труба, как назло – та самая…

 …Нет, он не хотел ничего такого – он ведь даже не знал, что там, в трубе, кто-то есть. Он просто хотел сделать громкое БУМ! И это БУМ!!! у него получилось – он даже сам не ожидал, каким громким будет это БУМ!!! – и ему так понравилось, что он неторопливо зашагал к выходу, по пути делая БУМ!!! каждой трубе…

 Прости, читатель, что приходится говорить об интимных подробностях, но… Но ты – надеюсь, взрослый человек, и прекрасно знаешь, что может случиться с женщиной в такой ситуации. Оно и случилось. И я полагаю, ты не будешь, как последнее быдло – вроде тех, что с матюками отгонял от трубы доктор – веселиться на этом месте. Ведь ничего весёлого-то здесь нет – страшно всё это, очень даже страшно! Просто представь себя на их месте в тот момент, когда дурак со всей мочи опустил этот свой дурацкий молоток – физику-то в школе, надеюсь, изучал? Про звуковые колебания параграф помнишь? То-то же.

 Я уверен, что от шока они оправились не сразу. А когда оправились, ощутили острую, непереносимую боль. Оба. И стали делать всё, чтобы эта боль прекратилась. И – бесполезно! Словно в капкане! Волки и лисы, попав в охотничий капкан, чтобы вырваться на свободу, перегрызают себе лапы – а здесь что грызть будешь? И – как?…

 И вот, из трубы доносится плач и вопли: уже не до стыда, не до позора – вырваться бы! А тем временем, кончился обед, и работяги возвращаются в цех, и слышат из трубы некие странные звуки. И вот уже кто-то заглядывает в трубу, а кто-то в неё уже и лезет, и… Впрочем, что рассказывать? И так всё понятно: для кого – беда и позор, а для кого и реалити-шоу. А начальник здравпункта, который бегает перед трубой и отгоняет ржущих гегемонов, ещё и добавляет им, сукам,  веселья.

 Ладно, пора закругляться. Их увезли на «скорой» – а как извлекали из трубы, да как их там доктора потом освобождали, не наше с вами дело. Наше с вами дело – узнать, что было дальше. А дальше было вот что: выйдя из больницы, они оба поспешили в заводской отдел кадров – срочно писать заявления об уходе по собственному желанию – и чтобы близко потом к этому заводу не подходить! А в отделе кадров им сказали, что, мол, фиг вам, а не «по собственному»! И  вообще, их «персональное дело» будет разбираться на парткоме, а то обнаглели совсем – сверхплановую продукцию в бордель превратили!… Бесстыдники!

 И было партсобрание, на котором сидели климактерические тётки с обесцвеченной завивкой, и увешанные орденами-медальками старые маразматики, и ударники-передовики-новаторы, чьи просящие кирпича мордаунты украшали заводскую Доску Почёта. Ну, и товарищи из райкома, естественно, тоже были, а как же!… И весь этот паноптикум, всё это сборище уродцев всё в подробностях выспрашивало: да как же они, коммунисты и передовики, докатились до жизни такой? да куда же смотрели семья и школа? да как же коллектив остался в стороне, да почему не повлияли на них?… И вообще – давно это у них? а в трубе – давно?… а сколько раз?… а в каких позах?… а ещё – в каких? И осуждающе качали головами жирные климактерические блондинки, и старикашки в орденах-медальках, и передовики-стахановцы с мордами гоблинов и интеллектом троллей – и пускали слюни, и похотливо потели поднятые в единогласном порыве ладони, когда решили исключить «морально разложившихся» из партии. А товарищи из райкома мысленно листали порножурнальчики – те самые, что изъяли у фарцовщиков бойцы ОКОДа, да принесли в райком – а потом товарищи из райкома говорили Правильные Слова: о Советской Семье и о Советской Морали. И о Советской Нравственности тоже говорили. И о том, что лучшее воспитание совецкого человека – это труд, а лучший воспитатель – крепкий трудовой коллектив. Вот ему-то мы их, голубчиков, и отдадим теперь на растерзание – pardon, на перевоспитание… А «по собственному желанию» – накось, выкуси!     

 И они остались работать на заводе. Правда, они сыграли, таки, ва-банк: через некоторое время их, всё же, были вынуждены уволить – а как уж они добились этого, я и не знаю. Зато, знаю другое: когда настали «весёлые девяностые» и в стране началась приватизация, главный герой, успевший переквалифицироваться из пролетария-токаря в акулу капитализма, сделал немало для того, чтобы завод благополучно разорился. И не мне его упрекать: на его месте я, возможно, ещё открыл бы в заводском Музее Трудовой Славы элитный бордель со стриптизом.

- - -

 В качестве иллюстрации к рассказу использована репродукция картины художника Василия Шульженко "ПО ПРОСЁЛОЧНОЙ ДОРОГЕ"

 

Политинформация

 Думаю, те, кто учился в школе после 1991 года, даже не знают, что это такое - ну, а те, кто учился прежде, или служил в совецкой армии, при одном упоминании слова "политинформация" навострили ушки. Поэтому - для тех, кто не знает - объясняю: политинформация - это такая десятиминутка перед первым школьным уроком, проводившаяся раз в неделю, во время которой ответственный за её проведение знакомит вас с последними политическими событиями в стране и в мiре. Вопросы докладчику, насколько я помню, не предусматривались.

 Как правило, среди учеников назначался кто-то, кому в качестве "общественной нагрузки" вменялось каждую неделю готовить эти политические десятиминутки - но бывало и так, что на каждую неделю назначался новый "политинформатор" - чтобы, так сказать, повышать уровень политической зрелости всего класса. Вот по такой схеме и было поставлено это дело в классе, в котором я учился.

 Естественно, всякая политинформация, в идеале, выстраивалась по схеме: "достижения и миролюбивая политика советчиков - проколы и агрессивная политика антисоветчиков". На практике же... конечно, всё выглядело несколько иначе, и случались на этих самых политзанятиях разные весёлые казусы. Всё зависело от того, кто готовил доклад: если этим делом занималась какая-нибудь тошнотворно-правильная девочка-отличница, то можно было смело посвятить десять минут списыванию у соседа не выполненной домашней работы по алгебре или химии. А если "политинформатором дня" становился, например, лохматый гитарист Димка - то в течении этих же десяти минут можно было узнать что-то интересное из мира рок-музыки...

 Ну, и я однажды проводил политинформацию в десятом классе - и больше мне этого дела не поручали. Я просто, очень творчески отнёсся к процессу: принёс в класс целый ворох газет, ни одной из которых, кстати, не прочёл - а затем, пользуясь тем, что наша литераторша обычно опаздывала к началу урока на две-три минуты, начал делать свой "доклад", не дожидаясь её.

 А начал я его всего с одной фразы, которая и задала общий тон этих десяти минут:

 - Господа! - начал я, - всем вам давно и хорошо известно, что любой из заголовков в совецких газетах идеально подходит в качестве подписи к фотографии двух гомосексуалистов, занимающихся своим грязным делом. Поэтому, для начала, кратко пробежимся по заголовкам - и посмотрим, о чём писали наши газеты в течении прошлой недели...

 Дальше я просто начал читать заголовки. Уже первый из них вызвал самую настоящую истерику в классе. Он звучал так: "Проходчики Северо-Муйского тоннеля берут повышенные обязательства!"...

 Когда одноклассники проржались, я прочёл название передовицы. Оно звучало так: "Перестройка должна каснуться всех сторон жизни советского общества!" Здесь мне снова пришлось прерваться, и дать одноклассникам возможность проржаться - а пока они ржали, я краем глаза увидел следующий заголовок - "Внедряем бригадный подряд!" - и решив, что это будет уж слишком, решил не зачитывать его, а скорее перевернул страницу газеты.

 То, что я там увидел, повергло меня в шок: здесь была статья о нефтянниках Западной Сибири, которая называлась "Покорители новых глубин", сообщение о каком-то строительстве под названием "Дворцу молодёжи - быть!", и ещё что-то про освоение каких-то новых технологий в медицине... Читать всё это вслух было верхом цинизма и хамства - и я поспешил перейти к разделу международных новостей. А одноклассники, тем временем, ещё веселились над заголовком о перестройке, которая должна каснуться всех сторон жизни совецкого общества.

 В этот момент в класс вошла ничего не подозревавшая литераторша. Видя, что я стою за кафедрой с пачкой газет, а весь класс, тем временем, пребывает в состоянии крайнего веселья, она, естественно, спросила, в чём дело.

 - Ни в чём, - отвечаю, - политинформацию проводим. Я решил просто вкратце ознакомить слушателей с теми материалами, которые опубликованы в свежей прессе - а потом зачитать тот, который вызовет наибольший интерес у аудитории...

 - Правильно! - сказала литераторша, - только я не понимаю, чему они все так радуются?... А ну-ка, дайте мне ваши газеты... Так-так... Вот, к примеру, интересный материал: "Найдено новое решение для борьбы с утечкой радиации на Чернобыльской АЭС"...

 Лучше бы она не читала этого заголовка! Новый взрыв хохота потряс класс. Кто-то уже начал сползать со стульев, некоторые хрюкали, у многих выступили слёзы на глазах...

 - Немедленно прекратите! ПРЕКРАТИТЕ СРЫВАТЬ ПОЛИТИНФОРМАЦИЮ!!! Роман, давайте, заканчивайте свой обзор быстрее! Что там у вас ещё?

 Состроив совершенно невинную мину, я прочёл следующий заголовок:

 - "Депутат выполняет наказ избирателей"...

 ...Как писал Марк Твен, опустим завесу над этой печальной сценой - хотя печальной, в итоге, она была только для одного человека. Вы уже догадались, для кого...

 P.S. Прошло очень много лет. И вот однажды, сидя в баре Дома Журналистов с одним из моих старших коллег - бывшим главным редактором одной известной региональной молодёжной газеты, где-то к началу второй бутылки коньяка я рассказал ему эту историю о том, как в десятом классе проводил политинформацию.

 - Только не смейся, пожалуйста, - сказал мне на это мэтр региональной журналистики и акула пера, - но в наше время в газетах многие редакторы руководствовались в выборе заголовков для материалов журналистов именно этим принципом: если заголовок идеально подходит в качестве подписи к фотографии с гомосеками - значит, заголовок удачный. А если нет - то его дорабатывали. И, кстати, объектом традиционных издевательств всей редакции была постоянная газетная рубрика "Новости глубинки"...

 

Концерт для Валентины Сергеевны

 В начале 90-х моя мама купила маленькую двухкомнатную квартирку в панельной "хрущёвке", в самом центре города. Купила, что называется, "навырост": квартирку продавали за достаточно небольшую сумму, и мама решила, во-первых, вложить имевшиеся деньги в недвижимость - а во-вторых, совершенно правильно рассудила, что рано или поздно, но её детям (мне и младшей сестре) понадобится отдельная жилплощадь.

 Что такое панельные хрущёбы и какая там звукоизоляция - думаю, объяснять никому не надо... Однако, жильцы таких квартир, прекрасно понимая, что вины соседей в том, что их голоса слышны в вашей гостиной или спальне нет, стараются не обращать на это внимание: сегодня ты слушаешь, как сосед у себя за стеной болеет за футбол - а завтра он слушает твои выяснения отношений с женой. Всё нормально, все - в курсе дела, и создаётся этакая атмосфера всеобщего участия и одной большой дружной совецкой социалистической семьи. Обычный дурдом, короче.

 Так вот, квартира, которую купила моя мама, была на втором этаже. А на первом этаже жили одинокие старухи - в каждой из четырёх квартир было по одному экземпляру. Но этого мало: на втором этаже, кроме той квартиры, которую приобрели мы, в трёх остальных тоже жили одинокие старухи - по одной старухе в каждой квартире. Но и это ещё не всё: на третьем, четвёртом и пятом этажах ТОЖЕ жили одинокие старухи - правда, к счастью, не в каждой квартире, но штук пять представительниц этого человеческого подвида там обитало. Такой вот общий фон для будущего полотна...

 Ну, а теперь немного пропишем детали. Конечно же, каждая из одиноких старух обладала своими, совершенно специфическими чертами: одна из них почти никогда не высовывалась из своей квартиры - и пока она не переселилась в мiр иной, мы видели её, от силы, раз пять. Другая, напротив, вела очень даже активный образ жизни: она постоянно посещала все театральные премьеры - а потом, когда встречала меня или матушку возле подъезда, начинала с нами великосветские беседы о театре - позже мы узнали, что она всю жизнь проработала гардеробщицей в Драматическом театре. Ещё одна старуха держала троих собак. Мы наивно полагали, что с ней-то мы сойдёмся, так как вместе с нами в квартиру заехали двое псов - но оказалось, что эта бабуля нас сразу же возненавидела: по её глубокому убеждению, наши доберман и водолаз целыми сутками думали только об одном - как бы изловчиться и загрызть двоих её дворняжек и трёхлапую болонку. Ладно, не будем о скорбных и увечных (я не о болонке - я о хозяйке). Ну, а непосредственно под нами проживала некая Валентина Сергеевна - этакая классическая старая дева с маниакальной приверженностью к порядку и совершенно поганым характером. С ней-то мы и познакомились раньше всех...

 Буквально, на второй день нашего вселения в квартиру, Валентина Сергеевна заявилась к нам под вечер, и сообщила, что вчера мы очень сильно грохотали у неё над головой. Да, было дело, ответили мы, грохотали - вещи перетаскивали... Согласно жилищному и всяким прочим кодексам, сообщила нам Валентина Сергеевна, после 23.00. всякие шумы должны быть прекращены, ибо они мешают людям пожилого возраста - ну, и далее по тексту. Мы в курсе этой правовой нормы, сообщили мы соседке снизу - а кроме того, мы не собираемся устраивать в квартире ночных дискотек, поэтому она может спать спокойно...

 Но старая идиотка дева, видимо, не могла существовать без того, чтобы не бороться за свои права. Я даже стал подозревать, что среди её прямых предков были какие-то активисты партии социалистов-революционеров - ничем иным невозможно было объяснить тот факт, что эсеровский лозунг "В борьбе обретёшь ты право своё!" стал для неё нормой жизни. Так, она принялась вести с нами "борьбу за газон": возле торца дома, на который выходили окна и её, и нашей квартир, была небольшая площадка, на которой росла какая-то чахлая травка и дохленькие кустики, здесь же валялся всякий мусор... Место для выгула собак оказалось идеальным - но Валентина Сергеевна, увидев, что наши псы (как и все прочие окрестные собаки, к слову) гуляют на этом пятачке ничейной земли, тут же объявила этот пустырёк "газоном", на котором она сама лично, якобы, высаживала в тысяча девятьсот пятьдесят чёрт-знает-каком году редчайшие сорта тигровых тюльпанов, вьющихся ландышей и ещё чего-то... Мы только смеялись над вздорной тёткой - но однажды нам стало не до смеха: во время очередного выгула собак Валентина Сергеевна молча распахнула окно, и запустила в нашего водолаза старинным чугунным утюгом... В те годы я уже вовсю занимался собирательством, и очень возможно, что при других обстоятельствах антикварный утюг весьма порадовал бы меня, и я унёс бы его домой, и почистил, и поставил рядом с остальными его собратьями, и искренне радовался пополнению коллекции... но в тот момент коллекционер во мне затаился и уступил место собаководу, который за своих четвероногих сам порвёт, кого угодно. Поэтому, также не говоря ни слова, я схватил приземлившийся на "газон" утюг - и, что было сил, метнул его обратно в то самое окно, из которого он несколько секунд назад вылетел. За окном раздался какой-то вопль и грохот, а потом всё стихло. А ещё через секунду окно закрылось. Само. Клянусь, я не видел за оконными створками своей соседки: скорее всего, она спряталась под подоконником...

 Но если эпизод с утюгом имел характер локального, единичного столкновения, то борьбу за точное соблюдение закона о тишине после 23.00. Валентина Сергеевна вела систематически: каждый вечер ровно в одиннадцать часов квартиру оглашал странный гул: это Валентина Сергеевна брала в руки молоток, и стучала по водопроводным трубам - сначала в гостиной, затем в спальне, а под конец - на кухне. По её стуку можно было сверять часы. И поначалу мы также, как и в истории с "газоном", только улыбались и пожимали плечами. Но потом это стало раздражать. Более же всего раздражало то, что под определение "шума после 23.00." у Валентины Сергеевны попадали ЛЮБЫЕ наши передвижения по квартире. Об этом мы узнали после визита участкового: молодой парнишка-лейтенант, смеясь, продемонстрировал нам "сигнал", поступивший в райотдел от нашей соседки, и переданный ему для разбирательства.

 Никогда не забуду эту бумагу! Начиналась она так: "Анонимка!", а дальше следовало: "Мы, нижеподписавшиеся жильцы дома номер..." - но к чести всех остальных одиноких старух и прочих соседей, под Валентининой "Анонимкой" красовалась одна единственная подпись - естественно, её собственная... А кроме того, там были совершенно уж замечательные обвинения в мой адрес: "...постоянно шагает по квартире после 23.00. часов, и своими шагами нарушает закон...", "...принимает у себя дома попов в чёрных халатах с крестами и подозрительных баб, которые выступают по телевизору...". Когда я рассказывал об этом "попам в чёрных халатах" и "подозрительным бабам" с телевидения, и те и другие радовались необычайно... Ну, а с участковым, после десятиминутного разговора, вопрос был решён достаточно просто: согласно действовавшему в начале 90-х законодательству, никакие анонимки - даже и подписанные "нижеподписавшимися жильцами дома...", даже снабжённые в своих заглавиях восклицательными знаками - к рассмотрению не принимались. А на нет - и суда нет! Пишите, дорогая Валентина Сергеевна, пишите - может быть, и новую "Войну и Мир" напишете...

 Однако, шутки-шутками, но ежевечерний стук по батарее нас к тому времени стал доставать уже не на шутку. Мы с мамой вдвоём делали ремонт в квартире, клеили обои, клали плитку и линолеум, и всё это - после нелёгкого трудового дня, вообще-то. Несколько раз я, с великой злости, брал в руки молоток - и устраивал старой идиотке ответный перезвон - но вскоре понял, что добьюсь этим, разве что, только того, что сломаю свои же трубы и батареи. И здесь на моём горизонте возник мой приятель Антон Тихонов...

 У них был концерт. Они - легендарная иркутская рок-команда "Принцип Неопределённости" - выступали в педагогическом институте. И у них случилась небольшая проблема. После окончания концерта вдруг выяснилось, что человек, который должен был забрать их аппаратуру из педа и увезти все их колонки, и шнуры, и микрофоны, и ударную установку, и прочее в их репетиционный подвал, куда-то исчез - вместе со своим грузовиком. А администрация пединститута в лице завхоза и охранников требует, чтобы они после концерта убрали всё своё хозяйство - а то, мало ли что - а нести ответственность за чужое концертное оборудование охрана не желает. Вот Антон и прибежал ко мне - благо, я живу здесь в двух шагах - с просьбой приютить их колонки и прочее хозяйство на день-другой, пока они его не вывезут. Я не против?...

 И в это время РАЗДАЛСЯ СТУК ПО БАТАРЕЯМ. И здесь уже не я, а моя мама, присутствовавшая при разговоре, вдруг говорит:

 - Ну что ты, Антон? Конечно же, несите к нам свои колонки - они нам ничуть не помешают! Кстати, когда принесёте, то у меня будет к тебе одна небольшая просьба: ты ведь сейчас слышал, как наша соседка снизу стучала?...

 ...Когда колонки и прочий рокерский концертный бутор были внесены в квартиру, на кухне состоялся военный совет, в котором принимали участие Тихонов, "принциповский" солист Вадик Мазитов, моя мама и я. На повестке дня (вернее, уже ночи) стоял вопрос организации небольшого рок-концерта по заявкам некоей слушательницы - только мы долгое время не могли определиться с репертуаром. А когда, наконец, определились, то принялись перемещать колонки по комнатам и собирать из них стереосистему, которую подключили к моему кассетному магнитофону - а затем, отметив и состоявшийся концерт "Принципов", и опрокинув на посошок за нашу сообразительность, выставили музыкантов - и решили ждать завтрашнего вечера.

 В начале девяностых особой популярностью, среди прочих, пользовалась словенская группа "Laibach" (если найду ролик, то непременно размещу его в конце этого поста)... И вот, на следующий вечер, с последним ударом соседки молотком по батареям из шести огромных концертных колонок, разложенных по всей квартире строго динамиками вниз, на её дурную голову полились волшебные звуки. Это было нечто! В течении трёх или четырёх минут, пока звучали лайбаховские аккорды, мы ощущали себя так, как будто стоим на палубе корабля - деревянные перекрытия в квартире синхронно вибрировали, словно палуба во время средней качки. И на следующий вечер, едва Валентина Сергеевна дала о себе знать, все мы - и, в первую очередь, она - услышали мощные лайбаховские аккорды. И на третий вечер - тоже...

 А на четвёртый вечер "музыкальной заявки" молотком по батарее с первого этажа не последовало - впервые за полтора месяца... Но я решил не нарушать такую замечательную традицию - и вновь, словно делая контрольный выстрел в голову - запустил кассету "Laibach"...

 - Ладно, достаточно! Выключай! - заявила мама. - Не дай Бог, у старой дуры ещё инфаркт случится - мы же и виноватыми окажемся...

 А я был молодым, весёлым и злым. И я ответил маме:

 - Такие сволочи от инфаркта не умирают! Просто, когда истекает их срок действия, их кладут в папку, завязывают тесёмки, на папке ставят номер, и сдают в областной партийный архив, на углу Марата и Российской - так что, пусть слушает! Я её теперь каждый вечер, пока "Принципы" не заберут свои иерихонские трубы, буду приобщать к сокровищам мировой рок-культуры...

 Но "Принципы" свою аппаратуру забрали на следующий день - и осуществить задуманное у меня не получилось. Правда, приобщение Валентины Сергеевны к Прекрасному не прошло для неё напрасно: почти пять лет та небольшая квартирка принадлежала нам, пока мы не продали её - и ни разу после этих концертов я не слышал никакого стука по батарее. И утюг в моих собак из окна первого этажа не летал больше (а я так надеялся, что он вылетит - а я его заберу себе). И "анонимок - мы, нижеподписавшиеся" Валентина больше на меня не писала - вообще, старалась вести себя тихо-тихо...

 ...С того времени прошло, без малого, восемнадцать лет. Уже давно продана квартира, уже давным-давно развалилась навсегда после смерти Мазитова группа "Принцип Неопределённости" (вернее, она ещё до Вадиковой смерти развалилась)... Уже скоро год, как нет на свете моей мамы... Но недавно я увидел на улице знакомую фигурку: длинная и прямая, как швабра, плоская, как стиральная доска и унылая, как Устав караульной службы, мне навстречу шла Валентина Сергеевна. Неужели, её срок действия ещё не истёк?...

 

Закрытый спецпросмотр

 Кинотеатр "Художественный" - один из самых старых в городе: он был открыт в начале прошлого века сыном турецкого подданного, греком с трудно произносимой фамилией Ягджоглу. Открыт в специально построенном для него здании на улице Большой, на торце квартала между улицами 1-й и 2-й Солдатскими. А через несколько лет кинотеатр купил давнишний конкурент Ягджоглу - итальянец Антон Иванович Дон-Отелло. О нём я обязательно расскажу при случае - Антон Иванович был во всех отношениях, личностью незаурядной, заслуживающей не только отдельного повествования, но даже и памятника (господин Кондрашов, это я Вам намекаю).

 В совецкие времена кинотеатр сохранил своё прежнее название, но появилась у него и одна, достаточно специфическая функция, о которой ни Ягджоглу, ни Дон-Отелло даже не подозревали: кроме кинозала, предназначенного для просмотра фильмов всеми желающими, на втором этаже кинотеатра оборудовали уютный зальчик для, так сказать, "слуг народа". Попасть туда можно было через отдельную дверку, которая хотя и выходила на центральную улицу, но сильно в глаза не бросалась и была всегда закрыта. Те, кому надо, кому положено, знали, что за этой дверкой расположен уютный холл, отделанный диким камнем, и лестница, ведущая на второй этаж. А на втором этаже был - и до сих пор есть! - тот самый зальчик: оббитые тёмно-синей тканью стены, огромное полукруглое окно на улицу, удобные мягкие кресла и диваны, даже барная стойка. На одной из стен - естественно, экран, а рядом - о, чудо японской техники! - видеомагнитофон "Sony", снабжённый пультом-"лентяйкой"! Это - в те-то годы, когда совецким обывателям и цветной телевизор казался роскошью...

 Официально этот зал числился какой-то "просмотровой", в которой должна была собираться общественность, и обсуждать новинки совецкого и зарубежного синематографа. Но на деле, повторяю, никакая такая "обчественность" про этот VIP-кинозал ничего не знала - а собирались здесь, обычно, "ответственные товарищи": они первыми просматривали тут все новинки, которые приходили в город и должны были идти в прокат. Иногда, после просмотра, "ответственные товарищи" принимали решение, что вот такой-то фильм нужно показывать только с предупреждением на афише: "детям до 16 лет смотреть запрещается!". Радели "ответственные товарищи" об общественной нравственности...

 Я не знаю, может быть, для себя они крутили здесь и порнушку - а что? всё может быть! вот, и барная стойка здесь есть - а значит, и алкоголь во время просмотра "товарищи" попивали... Вообще, нравы совецкой номенклатуры - тема отдельная, и я не буду на ней подробно останавливаться.

 В 1988 году в совецком союзе шла так называемая "перестройка", сопровождавшаяся так называемой же "гласностью" и прочей "борьбой с привеллегиями". Уютный VIP-кинозал на втором этаже кинотеатра "Художественный" в следующем, 1989 году комсомольцы превратили в частный видеозал - а в 1988 году "товарищи" решили немного поиграть в демократию и стали устраивать в кинозале то, для чего он формально и был предназначен - для "общественных просмотров". Естественно, во время этих просмотров бар уже не работал - но в целом, публика здесь собиралась примерно, та же - только уже не в роли номенклатуры, а в роли "общественности.

 Я тогда заканчивал школу, и подрабатывал внештатником на областном радио - набирал публикации для поступления в Университет. И вот однажды мой редактор Саша Петрович Шахматов откомандировал меня делать репортаж с такого "общественного просмотра", и я впервые оказался в этом самом VIP-кинозале - с кассетным "репортёром" на плече и зелёной корочкой удостоверения внештатника.

 Что за "общественность" здесь собралась, стоит сказать особо: представители Горкома и Райкома КПСС, Горкома и Райкома комсомола, какие-то обесцвеченные тётки из женсоветов, из комитета защиты мира, из фонда культуры и детского фонда имени "лучшего друга детей". Здесь же тусовались парочка писателЕй и парочка художников, кто-то из театральных режиссёров, какой-то молодой - совершенно номенклатурного вида - профессор университетского истфака... Номенклатура на номенклатуре сидит, и номенклатурой погоняет! От постных комсючьих рож хотелось выть...

 В дальнем углу, положив руки на палку-тросточку, сидел древний дедуля-ветеран, увешанный орденами, медалями, какими-то значками и прочей продукцией Ленинградского монетного двора - он представлял здесь городской Совет ветеранов. Дедуля сидел неподвижно, словно изваяние, и молчал. Остальные, тусуясь по залу перед просмотром, вежливо кивали ему. Неподвижный и молчаливый, он напоминал, скорее, не живого человека, а ярко украшенную новогоднюю ёлочку, которую поставили в уголок по случаю праздника. Если бы украсить этого дедушку электрической гирляндой с мигающими лампочками, то сходство было бы полным...

 Показ начался. Фильм, уже не помню, какой, крутили не на киноэкране, а на видео. Собравшейся "общественности" предстояло решить, можно ли позволить этим буржуазным перерожденцам, этим барыгам-кооператорам демонстрировать то, что записано на кассете, в своих растленно-буржуйских видеосалонах, и не подорвёт ли этот самый фильм социалистических устоев общества.

 О чём был фильм, как я уже и говорил, не помню. Помню только, что была там какая-то лёгкая эротика - но, вообще, фильм был не "про это". Да я, к тому же, постоянно отвлекался от того, что происходило на экране, и с интересом наблюдал за "общественностью". Номенклатурные мужики и тётки смотрели на экран, похотливо потея и тяжело дыша, сморкаясь и пукая - а когда у них уже не было сил возбуждаться дальше, они останавливали кассету, и начинали своё "обсуждение". Тут уж они надевали на себя привычные маски казённой пристойности, и включали привычную пластинку:

 - Безобразие, разврат! Их нравы!... Западная мораль, чуждое искусство!... Два мира - две системы!... Вот вам наглядный пример загнивания капиталистического общества, кризис буржуазной идеологии и морали! Советским людям глубоко чужды все эти проявления... Зрители будут плеваться!... - а выплеснув эту "обязательную программу" друг на друга, кто-нибудь произносил: - Ну что, товарищи? Смотрим дальше? - и снова номенклатурные "товарищи" позволяли себе десятиминутную порцию "их нравов".

 Чем дальше проходил просмотр, тем чаще они останавливали кассету, и тем оживлённее и даже истеричнее становились обсуждения. Сцены, которые формально можно было назвать "откровенными", смаковались по нескольку минут и подвергались яростному осуждению. Мне, почему-то, пришла в голову мысль, что я нахожусь на каком-то заседании клуба великовозрастных извращенцев-мазохистов. А между тем, я был здесь единственным зрителем, которому ещё не было шестнадцати - до дня совершеннолетия мне оставалось месяца два-три. Но "товарищи", в пылу своего гневного осуждения западной поп-культуры обо мне начисто забыли...

 Забыли они и про дедулю-ветерана, который продолжал безмолвно сидеть в своём уголке. Но вот, наконец-то, кто-то из горкомовских "товарищей" обратил на него внимание, и обратился к присутствующим с предложением дать деду слово:

 - А теперь, товарищи, давайте послушаем наших ветеранов! Самуил Ильич, скажите нам своё слово, слово фронтовика-ветерана по поводу этого безобразия, которое мы только что видели на экране!...

 Дедуля очнулся. Повернулся к обкомовскому функционеру, и вдруг выпалил сочным басом, не стесняясь ни городского партийного начальства, ни этих бесполых тёток из женсовета:

 - Да идите вы на хер! Зае**ли уже всё время выключать! Интересное же кино, дайте досмотреть спокойно - а потом уж и пиз**те, сколько в вас влезет!... - и при этом гневно стукнул своей палкой в пол.

 Надо сказать, что во время каждого такого перерыва на обсуждение я включал свой "Репортёр", и записывал все эти идейно-правильные разговоры на плёнку. И ещё надо сказать, что я сидел, в аккурат, возле дедули-ветерана - а длинный выдвижной микрофон-"удочку" выставил прямо перед ним, так что его категорическая оценка записалась на плёнке настолько отчётливо, что лучше и не могло быть. И вот тут-то меня и заметили все присутствующие...

 Один из комсомольских секретарей, некий Саша Г., тут же подскочил ко мне:

 - Вы, молодой человек, из какой редакции? Ваше удостоверение! Немедленно отдайте мне свою кассету!...

 Комсомольского вожака осадили: дали ему понять, что именно эта запись никак не попадёт в эфир, ведь на облрадио тоже не дураки сидят - а на кассете у меня, кроме этой ветеранской фразы, записаны и все их гневные осуждения западной масс-культуры. Короче, всё обошлось без последствий.

 Фильм после ветеранской ремарки больше не прерывали, и с грехом пополам, досмотрели до конца - а потом я записал ещё пару синхронов с присутствующими, и мой редактор выдал в эфир скучный, идеологически-правильный материал о тлетворном влиянии западных киноподелок - и том решительном отпоре, который даёт ему совецкое общество.

 Правда, перед этим, фразу дедушки-ветерана про "хорошее кино - дайте досмотреть, а потом уж..." в редакции крутили "на бис" раз двадцать. И редактор всё вздыхал:

 - Конечно, я не люблю мата. Но если бы выдать в эфир всё, как было... Вот это был бы сюжетец!...

 А к дедушкам, увешанным, словно новогодние ёлки, орденами-медалями и сидящим в роли "свадебных генералов" на всяких официозных мероприятиях, я с тех пор стараюсь присматриваться повнимательнее: им уже нечего терять, и один Бог знает, что они ещё могут отчебучить...

 

Ночь в музее

 Супруге очень хотелось там побывать. Мне - нет. Во-первых, не люблю шарахаться по городу ночью - да ещё и "при параде", да ещё и с дамой. Пусть даже и на такси. Ночью надо сидеть дома, читать правильные мудрые книги, пить коньяк. Ну, или, в крайнем случае, спать. А во-вторых, была уже в моей жизни одна незабываемая ночь в музее - и с тех пор, когда я слышу эти два слова рядом, то ничего хорошего мне на память не приходит. Поэтому я предпочёл уехать на дачу к тёще, и провести время с пользой для её (тёщиного) дачного участка и собственного организма, нежели тащиться на ночь глядя в мемориальную усадьбу декабриста князя Волконского, и слушать-смотреть выступление русско-бурятского фольклерного ансамбля.

 Мы чистили участок от прошлогодней травы, потом выгуливали себя и собак на берег залива Иркутского водохранилища, а вечером жгли сорную траву и сучья, пекли в костре картошку, жарили шашлыки, и я рассказывал супруге о том, как осенью 1994 года у меня уже была одна "ночь в музее".

 Итак...

 Октябрь 1994 года запомнился иркутянам (конечно же, далеко не всем!) тем, что в городском календаре всяческих культурных мероприятий появилось ещё одно событие - Фестиваль русской духовности и культуры "Сияние России". Это Валентин наш Григорьевич Распутин расстарался, традицию такую учредил: каждый год в октябре приезжают в Иркутск разные окололитературные деятели, которых наш "печальник Земли Русской" считает "выдающимися русскими писателями и деятелями культуры" - и начинается!... Нет, конечно же, среди тех, кого Распутин вербует для поездки в Иркутск, немало и достойных людей - тот же писатель Леонид Бородин (кстати, иркутянин), к которому я отношусь с огромным уважением, или поэт Юрий Кузнецов - но, в основном, едет сюда какая-то странная публика, которую и в столице-то, скорее всего, знают только в рамках здания правления Союза Писателей России. Впрочем, позволю себе немного отвлечься от темы музейных ночей, и чуть подробнее рассказать о том, что за люди, по мнению Валентина Григорьевича, должны были в Иркутск "русскую культуру" и прочую "духовность".

 В октябре 1997 года мы, как всегда, снимали для своей передачи все эти "сиятельные" мероприятия - ибо знакомить иркутян с любыми, даже самыми шизофреническими инициативами, при условии, что их благословила мэрия, было нашей прямой обязанностью. Вот и экранили мы очередное "Сияние" - а так, как в фестивале принимала участие исполнительница русских романсов Евгения Смольянинова, было решено записать с ней интервью. Одно было плохо: расписание у Смольяниновой, как и у других гостей "Сияния", было достаточно плотным, и певица смогла выкроить для нас всего час - во время посещения посёлка Листвянка и байкальского побережья.

 Приехали мы в Листвянку следом за фестивально-"сиятельными" гостями, записал я интервью со Смольяниновой - отличное интервью, кстати, получилось. Готовимся мы ехать назад на своём микроавтобусике - и тут возникает перед нами наш "классик" и "печальник", и говорит:

 - Вы же в Иркутск сейчас едете? Тут некоторым гостям нужно в город вернуться - у них встреча с читателями, и они не успевают. Вы бы их довезли до города?

 - Хорошо, Валентин Григорьевич, - говорит наша режиссёр, - место в "рафике" есть, так что, пусть загружаются. Только побыстрее, а то у нас тоже график съёмок плотный...

 И Распутин подводит к нам нескольких своих корешей литературных корифеев во главе с какой-то тощей и прокуренной тёткой, и перепоручает их нам. И уходит.

 А эти самые московские "литераторы", которым, якобы, "спешно в Иркутск нужно", меж тем, занять места и отправиться в город не торопятся: они стоят возле нашего микроавтобуса, курят, пересмеиваются, кого-то ждут, кому-то машут руками, зовут... Когда истекло минут десять такого ожидания, режиссёр наша - добрейшая душа! - очень вежливо говорит этой самой прокуренной тётке, что, собственно, время-то идёт... пора бы уже и ехать...

 - Вам Валентин Григорьевич сказал - значит, ждите! - отрезает московская гостья, и начинает активно скликать своих коллег: - Едем! Поехали в Иркутск!...

 И вся компания начинает грузиться в наш "рафик". И тут же выясняется, что наших пассажиров - едва ли, не столько же, сколько посадочных мест в машине. Здесь уж мы все начинаем мягко протестовать: автомобиль, мол, не резиновый, и уж извините, уважаемые гости, но всех вас на борт принять не можем...

 Господи, что здесь началось! " - Да вы что?! Да вам Валентин Григорьевич сказал!... Да мы Валентину Григорьевичу!!! Да как вы смеете?!! ВАМ САМ ВАЛЕНТИН ГРИГОРЬЕВИЧ!!!...". Высунуться бы мне здесь, да сказать им, что я про их Распутина думаю, и в каком месте я его видал, и что хотел бы ему пожелать - но режиссёр Галина, уже видя, что я вот-вот именно это и скажу, хватает меня за руку, и шепчет: " - Ромка, ради Бога, не надо! Ну не надо!...".

 Ехали мы так: гости фестиваля расположились на сиденьях в салоне. Галину зажали на самом крайнем сиденьи между каким-то жирным "критиком-патриотом" и задней дверцей "рафика". Оператор Юра расположился, усевшись в проходе на кофр с видеокамерой. Я, как самый молодой и худосочный, всю дорогу стоял, нелепо согнувшись, и постоянно стукаясь головой о не очень-то мягкий потолок салона. Все семьдесят километров от Листвянки до Иркутска.

 И все эти семьдесят километров гости фестиваля вели меж собой высокодуховные разговоры.

 - Когда я уезжала из Москвы, - говорила одна из них (кажется, та самая, прокуренная), - мне все говорили: "Какая ты счастливая! Ты едешь туда, где родился Распутин! Будешь дышать тем же волшебным воздухом, которым дышит Валентин Григорьевич!...".

 - Да! - подхватывала другая, - это, поистине, волшебное место: здесь родились на свет святые Иннокентий Иркутский, Иннокентий Московский и Валентин Григорьевич Распутин!...

 - А вы посмотрите, какая здесь прекрасная погода стоит все эти дни! - влез жирный критик, буквально вжавший в дверцу нашу режиссёршу, - это оттого, что сильнейший эгрегор Байкала сейчас усилен мощным эгрегором Валентина Распутина!... Эгрегор... Распутин... эгрегор...

 Попал ему на язык этот "эгрегор".

 А когда мы приехали в Иркутск и подъезжали к гостинице, сидевшая рядом с водителем прокуренная фанатка Распутина закричала, обернувшись в салон: " - У кого-нибудь есть мелочь, деньги разменять?" - а когда купюру ей разменяли, на выходе бросила какую-то сумму нашему водителю на приборную доску...

 Благодарности за то, что их доставили в Иркутск, мы от московских "духовных культуроносцев" не услышали. Ну, а те слова, которые пробормотал им вслед взбешённый этой подачкой наш водитель, я здесь приводить не стану...

 ...Ладно, с тем, что за публику ежегодно возит в Иркутск на фестиваль духовности и культуры "Сияние России" Валентин Григорьевич, мы разобрались. А теперь я вернусь к тому, с чего начал - к своей "ночи в музее". Просто, это небольшое (или - большое?) отступление я сделал только потому, что тогдашняя наша "музейная ночь" началась, в аккурат, на праздничном концерте в честь закрытия этого высококультурмультурного праздника.

 Я щёлкал фотоаппаратом снимки для своего газетного репортажа - тогда я ещё работал в "АиФке" - когда меня выловил в праздничной толпе мой друг Лёша Шманов:

 - Старичок! Рад тебя видеть!!! Какие у тебя планы на вечер?

 Шманов - он такой: если он спрашивает, какие у вас планы на вечер, это означает только одно - то, что Лёха зовёт вас выпить. А в те годы Шманов ещё не был прозаиком, а был поэтом, и своего сорокалетия, соответственно, не отпраздновал. Говорю об этом только потому, что на одном литературном сайте он так и написал в своей автобиографии: "...до 40 лет писал стихи, выпустил две книжки. Где-то работал, что-то делал... Не помню. Пил много...". То есть, разговор происходил в тот период, когда Шманов занимался первичным сбором сюжетом для тех своих рассказов и повестей, которые принялся на-гора выдавать, едва разменяв сороковник.

 Так вот, он и спрашивает, Шманов этот:

 - Какие планы на вечер?

 - Да никаких, - говорю, - бар в Доме Актёра уже закрылся, в ДомЖуре - тоже. Но, если что, то денег немного есть...

 - Деньги - это хорошо! - говорит Шманов, - они нам утром очень понадобятся! Тут Ячменёв приглашает ехать к нему в музей, гулять всю ночь! Поехали с нами!

 - Иди ты, - говорю, - со своим Ячменёвым, знаешь, куда?... Ещё этого мне не хватало... - и дальше очень кратко и ёмко даю Лёшке понять, почему я категорически против его предложения. Дело в том, что покойный Евгений Саныч Ячменёв был... как бы подилекатнее выразиться? Одним словом, есть такой анекдот: " - Скажите, а почему в таком богатом культурными традициями городе, как Иркутск, до сих пор нет гей-клуба? - А зачем Иркутску гей-клуб? Ведь в Иркутске есть дом-музей декабристов!"... Так вот, Евгений Саныч был бессменным директором этого самого музея. Со всеми вытекающими.

 - Да брось ты! - говорит Шманов, - он же совершенно безобидный! Один раз, правда, приставал ко мне - так я его... того...

 - Чего, - говорю, - "того"?

 - Чего-чего! - отвечает Шманов, - трахнул! Не сильно, правда - слегка по уху трахнул - он и успокоился, не лез больше...

 - Ну, если по уху, - говорю, - тогда поехали. А то, знаешь, не очень-то я люблю подобные компании...

 И мы, взяв машину, отправились в декабрюжий музей. По дороге Евгений Саныч пару раз тормозил водителя возле ночных ларьков, набирал шампанского, коньяка, каких-то конфет, шоколада, постоянно восклицал: " - Господа! Едем к князю Сергею Петровичу!". " - Ага, - зубоскалил я, - и к княгине Евгении Александровне!". Ячменёв на эти намёки не обижался: по всему было видно, что настроение у него - разгульно-весёлое, и ничем его не проймёшь.

 Едва мы подъехали к музею и выгрузились, Ячменёв со словами: " - Пойду будить холопов!" отправился в сторону конюшен. Там, в конюшнях усадьбы декабриста Волконского, жил музейный сторож. Вскоре "хозяин усадьбы" появился перед нами в сопровождении этого самого сторожа - какого-то хилого на вид юнца.

 - Это Серж! - представил нам сторожа Ячменёв, - наш сторож, артист иркутского балета! Он сегодня покажет нам свои танцы! Идёмте же!... - и принялся возиться с замком парадного крыльца музея.

 Едва мы вошли вовнутрь, Евгений Саныч барственным жестом сбросил на пол пальто, которое музейный сторож кинулся поднимать, и, зажигая по ходу своего движения свет в залах, двинулся в гостиную. Вскоре оттуда донёсся его голос:

 - Господа! Господа! Не мешкайте, проходите! Будем пить шампанское! Будем пить-гулять всю ночь! - а вслед за этим из гостинной донеслись звуки рояля, и ячменёвский голос, напевающий: " - Кавалергардов век - недолог!...". Мы двинулись следом.

 ...Ячменёв пел про деву юную, которой не нужно обещать на земле любови вечной, мы со Шмановым едва успели выпить по стакану (ибо здешние "бокалы" оказались обычными гранёными стаканами) шампанского, и готовились вновь их наполнить, как вдруг из передней послышалась какая-то возня, а в следующий момент в гостинную влетели какие-то автоматчики в форме, которые сразу же бросились на нас. Потом Шманова и меня волокли к выходу - и последнее, что я слышал в музейных стенах - это вопль Ячменёва, напомнивший мне сцену из культового советского мультфильма про тайну третьей планеты: " - Я буду жаловаться! Я - директор музея!!!" - а в следующий момент нас уже усаживали в "стакан" милицейского "бобика" и везли в райотдел милиции.

 - Да-а... - ворчал Лёшка, - это называется "будем пить-гулять всю ночь!" Он, кажется, не снял свой музей с сигнализации...

 - А я тебе говорил, что нечего с этим... деятелем культуры связываться, - ворчал я, - лучше бы к братьям-художникам в мастерские пошли...

 - Эй, там! - раздалось из салона "бобика", - сидеть и молчать! А то сейчас навешаю "горячих"!

 Пришлось сидеть и молчать.

 В райотделе нас, не мудрствуя лукаво, посадили в клетку, прямо в дежурной части. Естественно, дежурный не поверил ни одному нашему слову относительно того, что мы - всякие журналисты-поэты, что в музей среди ночи мы отправились пить шампанское, что пригласил нас сам директор музея, и он же своим ключом открыл двери... Для дежурного мы были "подозрительными субъектами, проникшими на охраняемый объект", и по всему выходило, что проникли мы туда с целью похитить музейные экспонаты. На наше счастье, дежурных оперов не было на месте - и мы пока тихонько сидели в клетке, ожидая своей участи. А мимо ходили дежурные менты, обзывали нас "ворюгами" и обещали разные страшные кары, одна другой ужаснее.

 Так прошло часа два или три - точно не знаю, потому, как часы у нас отобрали. И вдруг мы услышали голос Ячменёва. Подозреваю, что накануне он, всё же, посмотрел тот самый мультфильм про тайну третьей планеты - потому, что фраза, которую мы услышали, тоже принадлежала одному из героев мультфильма:

 - ...и немедленно освободите моих друзей! - а затем опять: - Я буду жаловаться! Я - директор музея!...

 Я никогда не питал к Ячменёву тёплых чувств - но в тот момент его голос был для меня слаще любой музыки. Для Шманова - тоже. Не прошло и четверти часа, как мы оказались на свободе. Едва мы вышли из райотдела, как Евгений Саныч воскликнул:

 - Ну, а теперь - к князю! К князю! Я уже и водочки купил! Ведь ты, Лёша, больше любишь водочку, чем шампанское? Так я уже купил!...

 - Ячменёв, хочешь, я тебя сейчас, прямо здесь, трахну? - процедил Шманов. - В левое ухо, хочешь?!! А потом - в правое! А потом - промежь глаз!!! Мы тут с Ромкой сидим, трясёмся, не знаем, как выпутываться - а он за водочкой бегает!...

 Директор музея стоял, совершенно потерянный. Он хлопал своими маленькими глазками, и бормотал:

 - Ну, я же хотел, как лучше... Ну я же водочки купил... Пойдёмте же к князю, господа...

 - Евгений Саныч, - говорю я, князю от нас - самый большой и горячий привет, но нас ждут виконтесса и герцогиня. Так что, мы вынуждены откланяться. Оревуар! Иначе - за Шманова я не ручаюсь...

 ...Рассвет мы встретили на старом Иерусалимском кладбище, превращённом коммунистами в "парк культуры и отдыха" - с бутылкой водки, парой шоколадок и крекерами. За неимением рюмок и даже гранёных стаканов, пили из футляра шмановских очков. Лёшка читал свои новые детские стихи про двух жуков, спасших лося. Наконец, когда пошли первые трамваи, мы разъехались по домам.

 Такая вот "ночь в музее"...

 

С букетом роз, верхом на унитазе

 И я тоже охранял одну контору. Она называлась "Горремстройтрест" - а я называл её "Гарем - стройтрест". И размещалась эта контора на бывшей 1-й Солдатской улице, которая сейчас называется "1-я красноармейская" (хотя, к моменту переименования никаких казарм на бывших Солдатских уже лет сто, как не было). И сейчас в этом небольшом домике размещается не какое-нибудь хухры-мухры, а единороссовский горком. Всё очень серьёзно. А в 1992 году никаких единороссов ещё и в помине не было, и была только контора "Ремстроя", и каждую третью ночь я дежурил там...

 Так и бывает: стоит человеку устроиться куда-нибудь работать ночным сторожем, нафантазировать себе, как он будет приходить на дежурство, всю ночь пить чай и читать в тишине умные книги - как про его место работы узнает какой-нибудь гад и вредитель, и начнутся "все ночи, полные огня": этот гад будет являться среди ночи в компании каких-нибудь друзей и желающих страстной любви девиц, приносить крепкие алкогольные напитки, вести себя, словно он здесь -самый главный хозяин... А выгнать этого гада и вредителя со всеми его друзьями-подругами, бутылками-гитарами и прочим - значит, заслужить репутацию, мягко говоря, не очень хорошего человека... Вот и терпи. Дружба обязывает...

 Гадом и вредителем, узнавшим, что я устроился охранять "Горремстройтрест", был мой тогдашний приятель Антон Тихонов.

 К тому времени Антон уже успел прославиться, например, тем, что однажды после закрытия бара Дома Журналистов пригласил всех, сидевших в баре посетителей в гости ко мне домой. Просто, сказал: " - Господа, а пойдёмте в гости к моему другу! Он здесь недалеко живёт, и будет рад, если мы его навестим!" Естественно, вся толпа - что-то, около сорока человек! - попёрлась ко мне в гости. И естественно, Антон не подумал даже предупредить меня по телефону. И естественно же, я был настолько глуп, что не решился выставить всю эту банду гуляк... В память о том вечере у меня осталась разбитая хрустальная ваза и чей-то фотоаппарат (хозяин так до сих пор и не нашёлся)...

 А ещё Антон тогда притащил гитару - она тоже несколько лет потом жила у меня. У него, кстати, было удивительное свойство: в какой бы район города нас с ним ни заносила наша жажда поиска приключений, в каких бы компаниях мы ни оказывались, Тихонов всегда говорил: " - Сейчас я за гитарой сбегаю! Я знаю тут неподалёку одного клёвого чувака - у него гитара есть - сейчас сбегаю до него, и мы славно попоём!" Он гитаристом был, этот Антон, в достаточно известной местной команде "Принцип Неопределённости" (см. клипы на You Tube), и посиделки без гитары были для него не посиделками. У нас даже анекдот такой сложился, как Антона отправили в составе космической экспедиции на Луну, и первое, что он там сделал - со словами: " - Сейчас я у одного хорошего чувака гитару одолжу!..." залез в первый попавшийся кратер...

 Я проклинаю тот день и час, когда Тихонов узнал о моём тогдашнем месте работы в "Горремстройтресте", и заявился туда с двумя бутылками водки и двумя страшенными девочками - студентками меда. На водку меня тогда ещё хватило - а утром я чуть не побил его, заставив собирать с пола в кабинете Главного инженера оставленные им презервативы... Но Тошу было трудно чем-то смутить, и он являлся ко мне на дежурства снова и снова - пока из-за его визитов меня не попёрли с места сторожа взашей.

 ...Однажды я коротал вечер в обществе некоего Фёдора Гарсиевича Лорки, и мысли и чувства мои были исполнены всего самого прекрасного - как вдруг снизу раздался звон электрического звонка. Когда я открыл двери конторы, на пороге стоял Антон в обществе моего бывшего одноклассника Сашки Сараева. Трудно представить более несочетаемую парочку: тощий, лохматый, кожано-джинсовый рокер Антоха - и шкафоподобный, квадратный, коротко стриженный младший лейтенант МВД Сашка. Где и как они познакомились - Бог его знает, какие у них нашлись общие темы для разговоров - тайна сия великая есть... Ясно было одно: они выяснили, что оба знакомы со мной - и Антон притащил Сарая ко мне на дежурство с целью устроить встречу одноклассников, и попить водочки...

 К слову, водки у них с собой оказалось меньше полбутылки, и она была тут же уничтожена. Но Антон не унывал:

 - Давайте-ка посмотрим, может быть, у начальника треста здесь что-нибудь припрятано? Не может быть, чтобы у него не было заначки! - заявил он, и с хозяйским видом пошёл шарить по кабинету шефа.

 Я ещё не успел в себя придти от такой наглости, как Тоха вышел из кабинета, держа в руках "трофеи", которые он отрыл в кабинете начальника: початую бутылку, армейский противогаз без банки (ещё с совецких времён эти противогазы надлежало иметь всем на случай химической войны с империалистическими хищниками) - и стоявшую на столе начальника сувенирную бензиновую зажигалку, сделанную из кожуха гранаты-"лимонки".

 - От этого фугаса мы будем прикуривать! - радостно сообщил Антон, - а заначку начтреста выпьем! Нефиг ему пить на рабочем месте! Пьянству - бой! А алкоголизму - гёрлз!... - и выставил найденую бутылку на стол. Затем повернулся к огромному, шкафообразному Сараеву, и протянул ему принесённый противогаз:

 - Саня! Надень! Ты в нём будешь - вылитый слон!...

 Сараев надел противогаз. А противогаз, напоминаю, был б е з  б а н к и ...

 В следующий момент Антон извлёк из кармана баллон со слезоточивым газом "Черёмуха - 10" (как выяснилось позже, подаренным ему именно Сараевым в знак дружбы!) - и принялся прыскать в болтавшуюся противогазную трубку...

 Зачем он сделал такую пакость, я не знаю - но я очень хорошо понимаю своего бывшего одноклассника, который, едва стащив противогаз, принялся гонять Тошку по всему зданию треста - а нагнав, хорошенько врезал пару раз под дых. Скажу честно: если бы подобную шутку утворили со мной, то шутник не обошёлся бы двумя тычками в солнечное сплетение - как минимум, я попытался бы посадить его на кол...

 А Антон обиделся: " - Да ты чего, Сарай? Это же шутка была..." - повторял он. Сараев же, как и большинство силачей-гигантов, отличался, к Антошкиному счастью, отходчивым характером: промыв глаза холодной водой и вернувшись в приёмную (где, собственно, и был мой пост), он разлил водку по стаканам, молча выпил, закусил куском колбасы, подкурил сигарету от гранаты-зажигалки, и обернувшись к Антону, сказал только:

 - Эх, зря я тебе баллончик подарил! Не делай так больше, ладно?...

 Но на этом приключения наши в ту ночь не кончились: через некоторое время выяснилось, что и алкоголь, и сигареты у нас на исходе - и было решено отправиться в ночной магазин для пополнения наших запасов. Магазинов, круглосуточно торговавших тем, что нам было нужно, в 1992 году на полумиллионный Иркутск было, от силы, штук двадцать. Но нам повезло: самый ближайший из них, носивший название "Петрович", размещался, буквально, в двух шагах от охраняемого мною объекта - на улице ленина, и мы решили, что не будет ничего страшного, если я ненадолго покину свой пост, и мы отправимся туда втроём.

 В третьем часу ночи мы были единственными пешеходами на одной из главных улиц города. Мы уже подходили к вожделенному магазинчику, как вдруг рядом с нами резко затормозили "жигули" - "шестёрка", и из неё выскочили двое сотрудников ППС - при форме, и с автоматами.

 - Стоять! Руки - на стену!!! - заорал на нас один из них, и мы кинулись к стене. В следующий момент произошло нечто ужасное: когда Антон вытаскивал руки из карманов, на асфальт выпала и покатилась прямо под ноги остановивших нас ментов сувенирная зажигалка. Та самая...

 Я до сих пор не могу понять, почему по нам не дали автоматную очередь. Честно, не знаю...

 Положение спас Сашка Сараев: покорно встав к стенке с поднятыми вверх руками, он очень спокойным голосом произнёс:

 - Ребята, спокойно: это муляж. Зажигалка. А теперь подойдите ко мне, и вытащите у меня из нагрудного кармана служебное удостоверение. Я - сотрудник милиции...

 Ещё через несколько секунд конфликт был улажен: удостоверение, которое вытащили у Сарая из кармана тормознувшие нас менты, сыграло свою роль - а поднятая им с асфальта "граната" окончательно убедила экипаж, что мы не собирались никого взрывать. Естественно, экипаж ехал на задержание каких-то отморозков, которые кого-то ограбили - и естественно, нас остановили на всякий случай... Антошина "граната", правда, едва не обошлась нам слишком дорого - но инцидент был исчерпан очень быстро. Ну, а у меня в ту ночь просто прибавилось седых волос на голове...

 * * * * *

 А теперь - собственно, о том, почему меня уволили с должности сторожа "Горремстройтреста". И о том, какую роль в этом сыграл Антон Тихонов.

 Я не знаю, как можно было согласиться выйти за него замуж. Но, всё же, нашлась девушка, которая стала Тошиной женой. И она родила ему первенца. И сей факт он пришёл отметить ко мне на дежурство. Антон планировал на следующий день, с самого утра, забрать жену и ребёнка из родильного дома и отвезти домой, а ночью от души попраздновать факт своего отцовства в моей компании. И вот он заранее закупил букет гладиолусов, коробку конфет и бутылку шампанского - для того, чтобы на крыльце роддома вручить всё это жене - и припёрся ко мне с пузырём водки. И всю ночь мы сидели с ним, пили эту водку, разговаривали обо всяких разностях, а потом опять пили и опять разговаривали. Звонили на радиостанцию "Волна Байкала", заказывали себе какие-то песни у знакомых ведущих... А рядом, на столе ждали своего часа конфеты, шампанское и букет цветов, которые я поставил в банку с водой.

 Ночь прошла, и неожиданно настало утро. В восемь часов утра раздался звонок в дверь - это пришли на работу первые сотрудники. Убрать со стола следы нашего ночного гульбища было делом нескольких секунд. Гораздо сложнее было решить, куда же девать Антона: дело в том, что здание, в котором размещался трест, достаточно маленькое, да и выход на улицу из него всего один. Нужно было спрятать Антона где-то поблизости от выхода - а когда представится возможность, и в вестибюле хоть минуту не будет народа, вывести его на улицу.

 Ближе всего к выходу из треста было "Г"-образное помещение под лестницей, в котором располагалась дамская комната. Туда я и спрятал Антона, всучив ему его букет, конфеты и шампанское - а сам расположился в вестибюле, и стал изображать из себя сонного ночного сторожа, встречающего сотрудников, которые всё заходили, и заходили, и куда-то выходили, и опять заходили...

 Через некоторое время в холл вошла секретарша шефа. Это означало, что мне нужно вместе с ней подняться в приёмную, собрать свою раскладушку, убрать свои вещи - и двигать домой, ибо моё дежурство кончилось. Прибирая свои манатки, я молил Бога только об одном: чтоб пока я здесь вожусь, никому из сотрудниц треста не захотелось зайти в дамскую комнату... Но когда, убравшись в приёмной, я спускался со второго этажа по лестнице, я увидел поднимавшуюся мне навстречу - буквально, на деревянных ногах! - трестовскую бухгалтершу: в одной руке она держала бутылку с шампанским, а в другой - хорошо знакомый мне бело-красный букет гладиолусов. Ну, и коробку с конфетами... Взгляд у неё был совершенно отрешённый.

 Я не помню, как я выскочил на улицу. Первое, что я увидел - стоявшего за углом, и ржавшего Тихонова. На все мои расспросы он только ржал - а когда, наконец, обрёл дар речи, то рассказал мне, как он выбрался из дамского туалета:

 - Я, - рассказал Тоша, - затаился, усевшись на унитаз. В руках - цветы, конфеты, шампанское. Вот, думаю, цирк будет, если сюда сейчас кто-нибудь зайдёт!... А потом слышу - дверь открывается, и через секунду передо мной появляется какая-то тётка...

 - Ну, а ты?... - спрашиваю я, уже предчувствуя, что сейчас услышу нечто.

 - Ну, а я сидел на унитазе, - отвечает Тоша, - а когда она появилась передо мной, я вскочил, заорал: "Поздравляю Вас с Восьмым марта!", сунул ей цветы, шампанское, конфеты - и быстро выскочил наружу!... Теперь надо опять покупать жене цветы, конфеты...

 Случилось это 18 мая 1992 года, восемнадцать лет назад. Полжизни назад...

 P.S. Когда мне на следующий день позвонили из треста и попросили зайти за книжкой и расчётом, мне ничего не объясняли - да я и не спрашивал. Кассирша, у которой я получал расчёт, сидела в одном кабинете с бухгалтершей. На столе у бухгалтерши стоял букет гладиолусов, а взгляд был мечтательным...

 

Ребёновка

 Гарри. Он же - Игорь. Настоящий Индеец. Бывший (очень давно) студент медицинского института, переквалифицировавшийся в операторы. Невозмутим, статен, могуч, волосат, слегка хмелеет только после первой бутылки водки. Курит исключительно папиросы. Снимать может, будучи пьян в дрова - если находится при этом на земле. Если в воздухе - другое дело (но об этом позже).

 Лет десять назад я потерял его из виду. Случилось это так: у Гарри и его друга и коллеги (не будем уточнять имени, ибо оно для нас не так уж и важно) шёл третий месяц запоя. Оба они - мужики здоровые, мускулистые (потаскай-ка изо дня в день на плечах камеру Panasonic S-VHS и штатив к ней - не так ещё мускулы накачаешь!), поэтому запой проходил у них, как всегда, спокойно и интеллигентно: сначала они тихо-мирно пропили свой расчёт, полученный на телекомпании после увольнения за пьянку, потом несколько раз вежливо заняли деньги у друзей - вежливо предупредив, что занимают на пропой, и когда вернут - неизвестно. Потом продали лишнюю видеокамеру - за нормальные деньги продали, хорошему человеку. Никто не был в обиде. А потом - на третий месяц - проснулись поутру, и решили, что с запоем пора завязывать. И решили эту проблему кардинально: сели в оранжевый, видавший виды, "Москвич - 412", и уехали. Из Иркутска в Сочи. С собой взяли немного денег, документы, записные книжки, зубные щётки и мыло. И оставшуюся в наличии видеокамеру.

 Через месяц они позвонили из Сочи - позвонили тому самому редактору, который уволил их за срыв особо важной съёмки: сообщили, что благополучно устроились на местную телекомпанию, и попросили прислать на них характеристики с бывшего места работы. Особо оговорили, чтобы в характеристиках было указано, что они - индейцы, не пьющие "огненной воды".

 - Да я что угодно про вас напишу, - ответил успевший за три с половиной месяца остыть уволивший их редактор, - только ведь вы там с первой же получки нажрётесь, и все мои характеристики - псу под хвост!...

 - А ты напиши, - невозмутимо возразил индеец Гарри, - а уж за остальное не переживай...

 С той поры Гарри трудится в Сочи - снимает какую-то авторскую передачу. Хорошие операторы везде нужны, а настоящему индейцу - завсегда везде ништяк. В Сочи - особенно.

 А здесь - самое место рассказать о том, как и почему Гарри с треском вылетел с работы. Случилось это так: по заказу областной администрации телекомпания, на которой он трудился, снимала презентационный фильм. По сценарию, видеоряд фильма должен был начаться с панорамных кадров, снятых с высоты птичьего полёта. А поскольку в штате телекомпании собственных птиц не было, пришлось заказывать вертолёт - за хорошие деньги разумеется. Съёмку доверили Гарри - так как, при всём том, что трезвым за последние лет десять его никто не видел, он, всё же, был лучшим на студии оператором. Что есть - то есть.

 Гарри к съёмке отнёсся очень ответственно: уже по дороге на аэродром принял, для храбрости, на грудь. На аэродроме перед взлётом добавил ещё. И совершенно храбрый, сел в кабину. Вертолёт взмыл в воздух, и ушёл на большой круг. А когда приземлился через уж очень недолгое время на землю, из кабины выполз несчастный, еле живой оператор, изгадивший всё, что можно - и собственный костюм, и салон вертолёта, и видеокамеру... А следом выскочил отчаянно матерившийся пилот. Этот день стал для Игорька его последним рабочим днём - и на студии, и в городе...

 Я не помню, кто нас познакомил. Было это, кажется, в самом конце 80-х - я тогда, в аккурат, собирался поступать на журналистику. А у Гарри тогда, в аккурат, заканчивался вялотекущий роман с его мединститутом. " - Вы же - будущие журналисты! - говорил Гарри мне и моему другу, когда мы сидели в его краснознамённой комнате в коммуналке, и пили вино, - вы должны всё это увидеть своими глазами! Значит, решено: завтра я беру вас с собой, и мы идём смотреть, как женщины рожают!...".

 Комната у Гарри была вся завешана огромными бархатными переходящими красными знамёнами. Комната располагалась в доме старой постройки, где потолки - метра под четыре - и была очень просторной, квадратов двадцать пять. А знамёна были развешаны не вдоль стен, а на роликах крепились к потолку, и служили своеобразными ширмами, делившими огромную комнату на несколько маленьких отсеков. При необходимости - когда собиралось уж очень много гостей - все эти знамёна поднимались к потолку, и комната становилась единой и просторной...

 Окружавший нас знамённый сюрреализм плюс вино плюс юношеский максимал-идиотизм способствовали тому, чтобы мы приняли предложение Гарри, что называется, "на ура" - и на следующий же день он привёл нас в факультетскую гинекологическую клинику, выдал белые халаты - чтобы нас приняли за студентов-медиков - и мы отправились смотреть на роды...

 Я ничего не буду рассказывать про роды. Те, кто рожал, или принимал новорождённых - всё прекрасно знают. Остальным лучше не знать. А на улицу мы вышли совершенно зелёными - и дали друг другу слово, что ежели бы мы были женщинами, то стали бы самыми радикальными феминистками. А невозмутимый Гарри смотрел на нас, и говорил: " - Ничего, сейчас мы немного полечим ваши нервы - а через пару недель я поведу вас на вскрытие трупа. Вы же - будущие журналисты, должны всё увидеть своими глазами!"...

 ...Когда срок, назначенный Гарри подходил к концу, я не только уже справился с собой, и перестал содрогаться при виде молодых мам с колясками, но и начисто забыл про его угрозу насчёт вскрытия. Однако, Гарри не забыл - и однажды ранним утром, подняв телефонную трубку, я услышал его бодрый голос: " - Привет, старина! Ты не забыл? Сегодня у нас - вскрытие трупа! Жду вас с Вовкой через час возле анатомического корпуса, не опаздывай! А потом - ко мне, на шашлыки!"...

 Какое счастье, какое огромное счастье, что в 1989 году в ссср не было сотовых телефонов! Заботившийся о том, чтобы мы успели набрать как можно больше жизненного опыта Гарри, наверное, зазвонил бы меня - а потом обижался, что я проигнорировал такое важное мероприятие!... А так, я просто вышел к назначенному часу из дома, и отправился гулять по книжным магазинам. Когда часа через два я вернулся домой, мне вновь позвонил Гарри:

 - Ну что же ты, старина, не пришёл? Опоздал, что-ли? - я тут же поспешил подтвердить это предположение, - ладно, давай ко мне! Мы с Вовкой уже у меня - только он, почему-то, ни пить, ни есть не может... Ещё в анатомичке ему заплохело, и мы ушли, да... Ну, давай - у нас здесь шашлык, и бутыль медицинского спирта! Ждём!...

 Вовку я застал даже не зелёным, а каким-то фиолетовым. Он, правда, уже успел немного прийти в себя, приняв на грудь пол-стакана spiritusa vini, и едва я зашёл, как он бросился ко мне с воплем:

 - Старичок!!! Ты не представляешь даже, КАК Я ТЕПЕРЬ НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!! Ты не представляешь, как...... - далее минуты три несчастный Володька делился впечатлениями от всего увиденного и пережитого.

 - Ну, подумаешь - мозги из трупа извлекли! - философски возразил на это Гарри, - я с него едва скальп снял, а Вовка тут же начал за стены хвататься. А уж когда наш профессор крышку черепа снял... - Гарри затянулся своей "беломориной" - да-а, жаль, что ты не сходил с нами на вскрытие трупа...

 Именно тогда - после скальпирования покойника - Вовка и прозвал его Индейцем. И - пристало.

 ...Вообще, неизвестно ещё, сколько бы относительно вменяемых людей этот гад довёл бы до обмороков и стационаров психушки, если бы его не выгнали из медицинского, и он не ушёл бы работать на телевидение. Так, однажды, он - из самых лучших побуждений, заметим - опоил ещё двоих наших друзей так, что они потом года два вели совершенно трезвый образ жизни - а при одном лишь слове "спирт" им начинали мальчики кровавые мерещиться...

 Он пригласил ребят на своё ночное дежурство в клинику. Вместе с ним дежурили ещё три симпатичных студентки, и всё это обещало закончиться чем-то интересным - тем более, что Индеец намекнул, что и spiritus vini будет наличествовать. Эти двое и клюнули. И всё было бы хорошо, если бы не оказалось, что девушки пьют медицинский спирт наравне с парнями - и не пьянеют!... В результате, стратегический запас спирта, которого, по предположению Индейца, должно было хватить на всю ночь, был выпит за час. И души всех присутствовавших властно требовали продолжения банкета. И тогда, пошептавшись между собой, девушки заявили:

 - Эх, чего там! Гуляй, душа! Игорь, сходи, принеси нам ребёновки!...

 Те мои друзья, которые рассказывали об этом, потом проклинали себя за то, что пропустили мимо ушей слово "ребёновка" - мало-ли, что за сленг здесь, да может, и послышалось... А Гарри, меж тем, вернулся с полной конической колбой спирта, и приступил к процессу его разведения. Затем выпили по первой. Затем - закусили, и выпили по второй. И тут одна из девушек говорит:

 - Эх, Игорь! Отлично ты ребёновку развёл! Хороша!

 - Да у Игорька всегда знатная ребёновка получается! Он по ребёновке - спец!...

 И здесь, наконец, многократно произнесённое новое слово дошло до сознания ребят - и они захотели немедленно узнать, что же такое они пьют, в конце концов. И они обращаются к присутствующим с вопросом - а когда в ответ слышат дружный смех, то ставят вопрос уже и ребром. И опять смех.

 - Вообще-то, - произносит здесь Индеец, - это наша маленькая врачебная тайна. Но вам, так и быть, я её открою. Только прежде выпейте ещё - чтобы впечатление не было слишком ошеломляющим. Короче, на посошок - и пошли!...

 И они пьют ещё по сто грамм этой ребёновки, и встают, и Индеец ведёт их показывать, откуда он принёс полную колбу спирта. Они заходят в какой-то кабинет, и, включив свет, Индеец указывает им на шкаф, заполненный банками с туго притёртыми пробками, и тоном лектора сообщает:

 - Вот в этих сосудах хранятся заспиртованные уродцы-выкидыши, а вон там - ...

 Я уверен: он не хотел ничего плохого. Да и повезло ребятам: всё же, рядом с ними были почти настоящие врачи - поэтому, обморок не был долгим. Когда они пришли в себя, то они уже лежали на кушетках в ординаторской, а красавицы-медички нежно хлопали их по щекам, и спрашивали:

 - Ну, всё в порядке? Как ты?... Вот - выпей быстренько, и полегчает!...

 При слове "выпей" один из моих друзей снова провалился в беспамятство. А второй услышал, что пока они валялись в отключке, было, среди прочего, решено, чтобы не портить праздник, выслать Индейца на ночную трассу - и там он продал какому-то таксисту целый литр чистейшей ребёновки, а на вырученные деньги купил у другого таксиста две или три бутылки самодельной, воняющей ацетоном, водки. И вот теперь, вместо нормальной, чистой и надёжной, многократно проверенной и совершенно безопасной ребёновки, они вынуждены пить какую-то подозрительную отраву... А всё - из-за чьёго-то чрезмерного и неуместного любопытства...

 Как я уже говорил, оба моих друга после этого случая не брали в рот спиртного года два. Но и после, когда они оказывались в одной компании с Индейцем, и тот, и другой обязательно уточняли, кто принёс те бутылки, которые выставлены на столе... Так, на всякий случай.

 Телевизионная эпопея Индейца - не менее увлекательна и разнообразна, но я ограничусь пока этой предысторией. Единственное, на что мне хочется обратить внимание тех, кто прочёл этот рассказ - так это то, что во всех этих (и многих других) историях Индеец никогда не делал ничего, чтобы жестоко подшутить над друзьями, или сделать им гадость. Все его намерения были невинны и чисты, как ребёновка как слеза ребёнка - только вот, выходило из этого всегда чёрт знает, что...

 

Наши в ихних Европах

 В юности был у меня сосед и приятель - Валера Вальтер. Валера - это имя, а Вальтер - это фамилия, а не прозвище (кому интересно - прозвище у Валеры было "пистолет"). Валера Вальтер был поволжским (вернее, казахским) немцем по национальности, и водителем такси по профессии и должности. А ещё он был круглым сиротой - уж не знаю, что там приключилось с его родителями, но вырастила и воспитала его тётка Генриета. Тоже немка.

 До 1989 года Валера Вальтер крутил свою баранку, по выходным пил пиво, ходил на дискотеки и в кино (благо, кинотеатр "Гигант" был от нас через дорогу), ухаживал за девчонками и катал их на своём такси. А также - ковырялся по выходным в гараже, играл в карты, матерился, иногда дрался, регулярно покупал у меня американские сигареты и прочие предметы фарцовки... Короче, жил жизнью простого совецкого человека - пролетария и обывателя...

 Но вот, где-то году в 1990-м, в самом начале, Вальтер вдруг вспомнил о том, что он - самый-самый настоящий немец. То есть, не только кровь тевтонов ударила в голову и сумрачный германский гений зашевелился в подсознании, но и вспомнились уроки родного языка, что в детстве давала ему тётка, а главное - Валерка узнал о Федеральной программе правительства ФРГ по переселению соотечественников в фатерлянд. И началось...

 Дважды Валера съездил в Москву, в Посольство Федеративной Республики Германия - и оба раза, по возвращению домой вёл такие разговоры, что, мол, в России всё равно делать нечего, и вся эта "перестройка" кончится ничем (ну, будто без таксиста Вальтера это умным людям было непонятно!), и надо, значит, отчаливать... Одно его сильно печалило: тётка с ним ехать отказывалась - а сам Валерьян очень плохо на рiдной нiмецькой мове шпрехал... Так получилось, что в совецкой школе он, этнический немец, изучал английский...

 Ладно, эту беду Валера преодолел: засел за учебники и какие-то самоучители - да и тётка, надо полагать, помогла. В результате, где-то, через полгода Вальтер собрал нас всех на прощальный пивной банкет, и объявил, что уезжает он. В фатерлянд. Навсегда. Вот только, как освоится на новом месте, так через год приедет за тёткой - такой у них уговор - и заберёт её к себе. На историческую родину исторических предков.

 А на следующий день он улетел в Германию. Навсегда.

 Вальтер обещал писать, но так никому и не написал ни разу. Тётка Генриета, в ответ на наши вопросы, отмалчивалась, или говорила что-то невнятное. И год прошёл - а Валерка за тёткой не приехал.

 Он приехал через два года. И устроился обратно в такси. И сторонился нас, и на наши вопросы о причинах его возвращения, не отвечал - а если и говорил о Германии, то принимался ругать "этих проклятых буржуев" и "немецких фашистов" - и всё это выглядело очень и очень загадочно...

 Правда разъяснилась только через полгода, когда мы, сами того не желая, крепко его напоили, и разговор естественным образом вырулил на его эмиграцию и возвращение. Вот тут-то Валера и рассказал свою историю

 Оказалось, что едва перебравшись в Германию, он сразу же попал в объятия местного ведомства по делам иммигрантов. Там сидели не дураки, и они тут же нашли для Вальтера и жильё, и - главное! - работу: так как, согласно диплому, Валерий фатерович Вальтер был водителем и автослесарем, его тут же трудоустроили работать в супермаркет. Работа самая простая: развозить клиентам заказы, которые те делают по телефону. Посадили Валеру за баранку фургончика, багажник загрузили продуктами, выдали план-схему микрорайона, адреса клиентов со списками, кому что нужно завезти... Дальше понятно? Вальтер должен был подъезжать к дому, оставлять возле калитки заказ, и ехать к следующему покупателю...

 Но Валера Вальтер приехал из ссср - из страны, где знали только два сорта варёной колбасы, а сыр знали только плавленный и колбасный... А тут! Столько всего!... И никто - НИКТО! - его не контролирует! Есть, от чего поехать крыше. И стал Вальтер "забывать" завести - не то, что весь заказ - но, какую-нибудь упаковку сыра или масла, пакет молока или банку кофе... Самое интересное в том, что всё это он мог в любом необходимом ему количестве вечером брать в супермаркете, притом - совершенно бесплатно (таковы были условия найма). Но он, как настоящий совецкий человек, стал подворовывать. Ведь никто не контролирует... Мало ли - может, какие хулиганы спёрли? Что, у них в Германии хулиганов нет?...

 Так Вальтер проработал ровно неделю. А на следующей неделе в кабине грузовика его ждал конверт с письмом, в котором дирекция супермаркета благодарила его за труд, и уведомляла, что больше в его услугах не нуждается. Там же лежало его недельное жалование - за вычетом суммы стоимости украденных им продуктов.

 Как настоящий совецкий человек, Валера пошёл скандалить с дирекцией - но вежливые охранники его не пустили даже на порог. Тогда он раскинул мозгами, и решил обратиться в профсоюз. Но профсоюз, почему-то, отказал ему в поддержке... И германский суд отказал ему в приёме заявления... Вальтер не унывал, и решил попытать счастья в других местах - но, почему-то, и в других кампаниях, где нужны были водители и автомеханики, едва заглянув в его документы и потыкав в клавиатуру компьютера, ему вежливо сообщали, что вакансия занята...

 Два года продолжались его мытарства. Причём, полтора из них его мурыжило совецкое консульство, отказывавшееся принимать обратно блудного сына Совдепии. Ему говорили, что он сделал свой выбор... предал родину... что в стране советов такие, как он, не нужны... что только фашистов и не хватало в ссср... Но потом, всё же, сжалились - предварительно, вымотав душу. И впустили обратно.

 И Валера Вальтер снова сел за баранку такси - и снова принялся пить пиво и водку, играть по воскресеньям в преферанс, ухаживать за девчонками, бегать на дискотеки. Потом он пытался заниматься каким-то бизнесом. Потом связался с плохой компанией, и получил условный срок. Потом попал в аварию, т. к. вёл машину пьяный - и погиб...

 Собственно, к чему я всё это рассказываю? В чём, как говорится, "суть смысла"?

 А вот в чём: ответьте, пожалуйста, на вопрос - кто он, Валера Вальтер? Немец? Русский?... Или - совок?

 

Чудесное исцеление

(на фото - иркутский художник Валерий Мошкин, 1954 - 2006)

 Художники Мошкин и Шпирко проснулись в мастерской художника Мошкина. Настроение было поганое, состояние - ещё хуже. Нервно покурив, проверили содержимое стоявших здесь и там стеклянных ёмкостей - и, естественно, ничего не обнаружили. Ничего не обнаружилось, и в карманах, когда было решено пошарить в них. Меж тем, ситуация требовала срочного оперативного вмешательства.

 - Пошли к Ирине, в галерею! - сказал Мошкин. - Ирка - она - человек! Она выручит. По крайней мере, может быть, по пути встретим кого-нибудь...

 Выдвинулись и пошли.

 Дело происходило в начале 90-х - в то время искусствовед Ирина Георгиевна (обойдёмся без фамилий) совмещала работу в местном художественном музее с работой в частной картинной галлерее "Восточный Стиль", открывшейся в бывшем буфете Музыкального Театра. Вот туда печальные художники и отправились...

 Путь был неблизкий, однако же, шёл почти по прямой: выбравшись из мастерских, нужно было идти по улице Декабрьских Событий, строго придерживаясь направления трамвайных рельсов. Затем, когда трамвайные рельсы сворачивали на улицу Тимирязева, важно было не упустить их из виду, и следовать строго вслед за ними. Самый ответственный чуасток пути находился в районе знаменитого магазина "у попа" - напротив Крестовоздвиженской церкви: здесь трамвайные рельсы уходили направо - а художникам нужно было свернуть налево, и, поднявшись немного в гору, пройти церковь и несколько деревянных домов - и вот он, Музыкальный Театр, где расположена вожделенная галлерея. Поэтому, очень важно было не ошибиться и не проскочить поворот.

 Как они преодолели этот тяжкий путь длинною в полтора-два километра, они помнили плохо - да и не важно это. Важно - что добрались без приключений. То есть, то, что они добрались без приключений - на самом деле, очень важно. Очень. На их счастье, гуманнейшая дама-искусствовед не только оказалась на месте, но и выдала им купюру в пять тысяч рублей - то есть, сумму, пятикратно превышающую ту, что была необходима художникам. Сказала только: " - Закуски себе купите!" - а больше ничего такого не сказала. Святой человек - для тех, кто понимает.

 Из галлереи вышли уже в совершенно ином настроении: впереди открывались зовущие и манящие перспективы, и душа трепетала от их предвкушения, и даже птицы в этот хмурый октябрьский день запели, почему-то, по-весеннему...

 - Ну, Сашка, - шумел художник Мошкин, - щщас в магазин у попа зайдём, и...

 Они проходили мимо Крестовоздвиженской церкви. На паперти сидели нищие - местный "бомонд" с улицы имени партизана грязнова. Нищие были живописны, и живописец Мошкин ими залюбовался...

 - А как ты думаешь, Саш, - задумчиво спросил Мошкин, вынимая из кармана полученный только что пятитысячный кредитный билет, - вот если им, этим нищим, предложить пять штук, чтобы они бросили костыли... ик! и стали орать: "Чудо! Чудо! Чудесное исцеление!..." - как думаешь, они согласятся?...

 - В-валера, спрячь б-бумажку, п-потеряешь... - художника Шпирко слегка трясло, и он думал только о том, чтобы скорее перейти дорогу - а ведь её ещё надо перейти! - и попасть в магазин. - В-валера, он-ни н-не б-будут к-кричать п-про чу-чу-чудесное ис-ис-ис целение. Ч-чтоб-бы они... ик! ИК! за-за-зак-кричали п-про чу-чу-чу-десное ис-исцеление, им надо п-поставить ящик! И е-ещё к-коробку... ик!!!! к-колбасы... 

 - Саш, а давай проверим! - в ожидании своего персонального "чудесного исцеления" Валерьян был, явно, в ударе, и его уже несло. Размахивая зажатой двумя пальцами купюрой, он двинулся к паперти.

 - Господа нищие! - Мошкин принял картинную позу, и теперь стоял, словно Маяковский, широко расставив ноги, и жестикулируя плохо слушающейся рукой с зажатой в ней денежкой, - вы смотрели фильм "Праздник Святого Иоргена"? Помните, там был такой нищий, который, типа, исцелился?...

 Нищие, заинтересованные бесплатным цирком, который устроил Валера, стали подтягиваться ближе, а Валеру уже несло всё дальше и дальше.

 - Представьте, господа нищие, что я - святой Иорген! Нет, лучше представьте, что я - Иисус Христос!!! Хотя - я ещё круче, я - Валерий Мошкин!!!... И я могу вас всех тут, на хер, исцелить!... Вот ты! - Мошкин протянул руку с зажатой пятитысячной к калеке, выложившему напоказ костыли - и, к слову, в отличии от братьев-художников, уже успевшему принять своё привычное состояние, - вот ты уверуешь в меня, как в Иисуса Христа, если я тебе дам пятёрку? Ну, давай! Я щщас ка-ак хрясну тебя по башке, и ка-ак крикну: "Исцеляйся, дубина!!!" - а ты бросай костыли, и кричи: "Чудо!!! Чудо!!! Чудесное исцеле...".

 В этот момент к смешному бородатому дядьке, который нёс какую-то околесицу и, неизвестно, зачем, размахивал бумажной деньгой, подбежал крутившийся здесь же, на паперти, чумазый гаврош. Р-раз!!! - и купюра, пятитысячная купюра - та, на которую возлагалось столько надежд, которая должна была чудесно обернувшись в руках продавщицы виноводочного отдела, чудесно же исцелить двух страдальцев-художников - эта самая купюра была вырвана прямо из рук застывшего на полуслове Мошкина. Валера ещё и сообразить не успел, что случилось - а мальчонка уже скрылся где-то в подворотне. Пришедшие в себя нищие обидно ржали. 

 - Н-ну ч-чё, ис-исцелился, чу-чу-чудотворец?! - орал на друга художник Шпирко, - д-д-д-довык-каблучивался, к-к-клоун?!  Ч-ч-чего д-делать-то т-теперь... ИК!!! б-будем?...

 ...Печальные, бродили художники по городу. Зашли, было, в музей - но там, как назло, не оказалось никого, к кому можно было бы обратиться на предмет поспособствовать чудесному исцелению. Пошли по знакомым - та же история: того дома нет, этот без денег сидит, а художника Коренева - сам бы кто от того же недуга исцелил.  Так и прошлялись полдня, маясь головной болью, сушняком и тремором во всех конечнастях - а потом, печальные, разбрелись по мастерским. Болеть.

 А - правильно всё. Не паясничай на паперти. Не кощунствуй. Не богохульствуй.

 

Пиво, раки, слёзы...

 Знакомая рассказала...

 Она работает в администрации Центрального Рынка, а дома у неё - родители-пенсионеры, брат-оболтус и маленькая дочка... И знакомая моя их всех очень любит (не говоря уже о том, что и содержит их всех), и старается при каждой возможности побаловать домочадцев...

 ...В тот день в рыбном отделе продавали живых раков - неуклюжие зверюги тёмно-бурого цвета ползали в бассейне, толкая и переворачивая друг друга. Зрелище для Иркутска непривычное - но про "пиво-раки" знают и у нас. И вот, моя знакомая решает угостить своего отца: покупает дюжину этих членистоногих речных чудовищ, коробку какого-то хорошего пива, и везёт всё это домой - устроить папе "пир духа"...

 Никакого "пира" не получилось: папаша, увидев раков, тут же залил полную ванну воды, выпустил туда раков, забрал пиво, и уселся в ванной комнате - наблюдать. На робкое предложение сварить раков к пиву, номинальный глава семьи строго посмотрел на дочь, и произнёс одну только фразу: "ОНИ ЖЕ - ЖИВЫЕ"...

 " - Мы несколько дней не могли нормально пользоваться ванной комнатой, - рассказывала моя знакомая, - папа с утра бежал за пивом, а потом целыми днями любовался своими раками... Засунул им в ванну пару цветочных горшков, какие-то камни... А всякий раз, когда нам нужно было помыться или постирать, с таким ворчанием и неудовольствием пересаживал их в таз, что лишний раз мы уж и подойти к нему боялись..."

 Через некоторое время раки один за другим погибли - всё же, этим зверюгам нужны естественные условия и проточная вода... Отец моей знакомой с горя "ушёл на круг" - запил на неделю, и всё по ракам убивался... А больше на рынке живых раков не было и даже не предвиделось - моя знакомая специально узнавала...

 Кто-то, может быть, и посмеётся над этой историей - а мне почему-то горе этого старого работяги понятно...

 

Презервативы для взрывников и тайна сосуда Вердо

 Дед, до своего ухода на пенсию в 1982 году,  работал Первым замом начальника треста "ВостСибГлавСнаб" - курировал снабжение всего и вся и всем необходимым - от строительных материалов и высокоточного оборудования до... даже и не знаю, до чего. И регионом, куда через моего дедушку шли поставки, была не только Иркутская область (на территории которой могли бы спокойно уместиться Франция с Великобританией, да ещё и Германия с Бенилюксом - если бы им это в голову пришло), но и Читинская область и Республика Бурятия - а в последние годы на дедушку ещё и снабжение Монголии навешали...

 Ну, а что это за время такое было - семидесятые годы прошлого века, особенно - в Восточной Сибири, думаю, сильно объяснять не надо: что такое строительство Байкало-Амурской Магистрали, думаю, все помнят. А, кроме БАМа, здесь ещё шло строительство Усть-Илимской ГЭС, Братского и Усть-Илимского ЛПК (последний, к слову, строили вместе с самим городом Усть-Илимском), Усольского химического комплекса, всяких разных прочих весёлых предприятий. И вот, все эти трубы-рельсы-котлы-блоки-техника-оборудование и прочее, прочее, прочее заказывал по всей стране и распределял по всем этим стройкам этот самый трест "ВостСибГлавСнаб". А дедушка мой был в этом самом "Снабе" материально-ответственным "вторым лицом".

 Естественно, что для меня с детства не было никаким секретом и то, какие такие "комсомольцы-добровольцы" - в телогреечках и с номерами на груди - строят всё это хозяйство; и о том, как всё это строится, я был прекрасно осведомлён... Я уже писал однажды о том, что махровым антисоветчиком меня ещё в детстве сделал мой родной дедушка - человек, входивший в высшую региональную хозноменклатуру. Впрочем, не меня одного: помню, что о ядовитых сбросах Байкальского Целлюлозно-Бумажного комбината в Байкал дед рассказывал на своём дне рождения всей нашей многочисленной (тогда - многочисленной) родне, которая явилась его поздравить и посидеть за его "номенклатурным" столом. Помню я и его рассказы о совецкой "плановой экономике" - эту тему он не только отлично знал изнутри, но и умел доходчиво объяснить всё даже мне, школьнику начальных классов.

 Помню, однажды я спросил у него, что значит такой термин - "перевыполнение плана"? Усмехнувшись, дедушка взял мой детский конструктор, и говорит мне:

 - Ты ведь, давеча, из него грузовичок собирал?

 - Собирал, - говорю я, ещё не понимая, куда он клонит.

 - Хорошо, - отвечает дед, - а два грузовичка ты можешь из него собрать?

 Собрать два грузовичка было тогда моей маленькой мечтой, да вот беда - в конструкторе не хватало деталей на вторую машинку.

 - - Ладно! - дед опять усмехается, - значит. представь, что ты - директор завода по производству грузовичков. И вот, если ты сделаешь сейчас один грузовичок, то я - а я буду Государством - так вот, я дам тебе шоколадную конфету. А вот если ты сделаешь не один, а два грузовичка, то я дам тебе премию - целую шоколадку...

 И вот я сижу, пыхтя - пытаюсь изобрести из остатков конструктора вторую машинку. Деталей, естественно, не хватает. А дед мне подсказывает:

 - А ты второй конструктор возьми, и добавь из него деталей...

 - Но, дедушка! - в моём голосе стоит отчаяние, - тот конструктор сюда не подходит! Я уже пробовал - не подходит! В нём - и винтики другие, и детальки, и гаечки...

 - А ты, всё-таки, попробуй! - говорит дед.

 ...С грехом пополам, я собрал вторую машинку. Даже сейчас, вспоминая этот "тедевр совецкого машиностроения", изготовленный моими руками, у меня к горлу подкатывают слёзы, едва перед глазами встаёт этот уродец. Но дед держит слово: ведь он, будучи "Государством", обещал мне дать за две машинки шоколадку - и он держит слово. Только предупреждает, чтобы я показывал ему только одну - ту, первую, машинку - но говорил ему, что сделал целых две.

 - Так вот, твоя вторая машинка, - пояснил он, - это и есть "сверхплановая продукция" твоего "машинкосборочного завода". Правда, она ездить не может, и вид у неё - того... Но получается так, что для "Государства" важно не то, что у тебя получилось - а то, что ты сделал две машинки вместо одной...

 Мне было тогда семь лет. Ровно семь. И ровно с семи лет - после этой истории с игрушечными грузовичками и "госпремией" в виде шоколадки - я уже совершенно иначе стал воспринимать и дикторов из программы "Время", и карикатуры в журнале "Крокодил"... Правда, дедушка всегда предупреждал меня, что очень многое из того, о чём он рассказывает дома, совершенно незачем рассказывать друзьям во дворе или в школе. Так я и вырос - с фигой в кармане.

 Уже много лет спустя я задал ему вопрос - полу-шутя, полу-серьёзно - зачем он, такой-сякой, ещё в детстве убил во мне веру в социализм и превратил меня в маленького дисседента?

 - Видишь-ли, - рассмеялся дед, - я очень хорошо уже тогда видел, что совецкой экономике, а вместе с ней - и государству - приходит конец. Всё, что случилось в начале 90-х, было неизбежно ещё с самого начала 70-х, когда Брежнев похерил косыгинскую экономическую реформу. И я очень хотел, чтобы мой внук оказался не только морально готовым к тому, что переход от социалистической "плановой экономики" к рынку обязательно произойдёт - я хотел ещё, чтобы ты сумел нормально адаптироваться в этой системе, и занять в ней достойное место...

 Одного только дед мой не учёл: по его рассуждениям выходило, что коллапс совецкой экономики и переход к рыночным отношениям должен произойти, где-то, к 1984 - 85 году - но на деле, всё случилось на лет пять-шесть позже.

 Ладно. Предисловие вышло достаточно длинным - а я хотел просто вспомнить несколько из тех эпизодов, о которых мой дед рассказывал бабушке за ужином. Ей-Богу, эти анекдоты стоят того, чтобы их рассказать - тем более, и моя торжественная клятва деду не рассказывать ничего из того, что он рассказывает дома, за давностью лет, аннулировалась - с тех пор прошло уже лет тридцать и мы живём уже в совсем ином государстве. А дедушки моего уже двенадцать лет, как нет в живых... Пусть эти небольшие рассказы будут памятью о нём.

 Итак, первый главснабовский анекдот -

 ПРЕЗЕРВАТИВЫ ДЛЯ ВЗРЫВНИКОВ 

 Дело было во времена строительства БАМа. Однажды в кабинет к деду зашёл очередной проситель-посетитель - очередной главный инженер какого-то предприятия, которое занималось подготовкой трассы для строящейся железной дороги. Всё - как всегда: в руках у посетителя - папка с длинным-предлин ным перечнем заявок на оборудование, которое срочно! срочно!!! ещё вчера!!! нужно было отправить на объекты, и без которого стройка на участках стоит, работяги пьют и маятся безделием - одним словом, вполне штатная ситуация и вполне обычный разговор.

 Дед, который ещё не успел закончить дела с решением вопроса прошлого посетителя, одной рукой держит телефонную трубку и решает по телефону вопрос об отправке в очередной Мухосранск очередной партии чего-то-там, другой рукой указывает вошедшему на стул - садитесь, мол - и жестом просит подать ему документы с заявками. И, не окончив разговора, одновременно начинает знакомиться с новыми бумагами. Через некоторое время лицо его вытягивается, очки ползут на лоб - и он, забыв на секунду о телефонном разговоре, оборачивается к посетителю, и указывая на какую-то строчку в поданном ему документе, спрашивает:

 - Это - ЧТО?!!

 Посетитель берёт из его рук поданную бумагу, смотрит на тот пункт, что вызвал лёгкий шок у деда, и поясняет:

 - Всё правильно - "изделие резиновое №2 медицинское", 40 ящиков...

 Согласно единому артикулу, "изделием резиновым №2 медицинским" в ссср назывались презервативы.

 - Зачем?! - дед уже, извинившись, прерывает телефонный разговор, и теперь уже всецело занят своим новым посетителем, - нет, ну я всё понимаю: бикфордов шнур, взрывчатка... Но зачем вашим взрывникам сорок ящиков гондонов?! Они - что, при проведении взрывных работ в тайге возят с собой походно-полевой бордель, я не понял?...

 - Да какой бордель! - здесь уже весь комизм ситуации доходит и до дедушкиного посетителя, - просто, наша резиновая промышленность, мать её! - никак не может наладить выпуск защитных резиновых мешков для взрывчатки! Понимаете, при проведении взрывных работ в полевых условиях нужно каждую закладываемую шашку упаковывать в специальный мешок из тонкой резины, чтобы не отсыревала при залегании - а наши "резинщики" с этими мешками всё время "резинят"! Ну, вот взрывники и приспособились выходить из положения: засовывают тротиловые шашки в гондоны - благо, они по размеру в точности с этими спецмешками совпадают - и закладывают. Чтобы, значит, шашка не отсырела и взорвалась. Так что - нужно нам ровно сорок ящиков... Такая вот ерунда.

 Проблема покупки презервативов в ссср - если кто помнит - это отдельная песня: нет, безусловно, совецкая резиновая промышленность выпускала и это изделие, снабженное надписью "проверено электроникой" - но стоило какому-нибудь "ревнителю общественной нравственности" вдруг увидеть этот товар в аптеке, как он тут же звонил в какой-нибудь райком или обком - и уже через полчаса после такого "сигнала" аптекари, краснея, убирали "развратные резинки" прочь с прилавка. Вот и получалось, что на аптечных складах презервативов было - завались, а в продаже их видели, как говорится, годом да родом.

 И дед набирает номер, и звонит начальнику областного аптекоуправления. Женщине, между прочим. И, представившись, спрашивает:

 - Скажите, а у вас на складах есть "ИР №2 М" - "изделие резиновое №2 медицинское"?

 - Конечно же, есть, - заметно, что дама-начальница, с которой разговаривает дед, сильно смутилась, - Вам сколько, Геннадий Иванович, нужно? Я могу сейчас прислать своего шофёра, и он привезёт, сколько Вам надо...

 - Сорок ящиков нужно, - обрывает деловым тоном дед, - ровно сорок ящиков.

 На том конце провода - пауза. Пауза, переходящая в минуту молчания. В тишину во Вселенной. И потом - вопрос, звучащий сдавленным, тихим голосом:

 - Ско-олько?...

 - Сорок ящиков, - в третий раз повторяет дед, - и не мне, а БАМовским взрывникам. Тут, понимаете-ли, такое дело... - и буквально в нескольких словах объясняет шокированной главной областной провизорше всё: и про тротиловые шашки, и про сырые таёжные лощины и скальники, и про находчивых взрывников.

 - Боже мой! - отвечает его собеседница, - Боже мой!... Конечно же, сколько нужно, мы им отгрузим - пусть сейчас привезут мне письмо-заявку. Но ведь я думала, что это - Вам лично надо... Извините меня, пожалуйста...

 Естественно, дедушка и не думал принимать эту ошибку всерьёз. Его веселило другое: государство - не наше с ним игрушечное "государство", а вполне серьёзное государство ссср затеяло "стройку века" - а обеспечить проведение взрывных работ не может! И - ладно бы, речь шла о каком-то сверх-современном оборудовании или технологии - так ведь, нет же! - речь шла о банальных, простых, примитивных, примитивнейших резиновых мешках, в которые нужно паковать заряды. И вместо которых предприимчивые взрывники догадались использовать "ИР №2 М" - вместо того, чтобы использовать это самое "изделие" по его, изделия, прямому назначению...

 И - мой привет всем, кто восторгается "великими стройками социализьма".

 СОСУД ВЕРДО

 Следующий рассказ имеет прямое отношение к очередному совецкому гиганту индустрии - усольскому заводу "Химпром". По должности своей, дед курировал, то есть, обеспечивал всем необходимым это строительство с самого его начала. И вот, наконец, сооружение цехов завершено, и настало время ставить в цехах этих оборудование, монтировать производственные линии, и запускать очередной комбинат в эксплуатацию.

 На столе у деда - объёмная папка с документами-заявками: здесь перечислено всё, что необходимо найти на промышленных просторах необъятной родины, привезти в город Усолье Сибирское, чтобы смонтировать и начать штамповать миллионными партиями детские совочки и ведёрки, пластмассовые мыльницы, уродливые корпусы для уродливых совецких радиоприёмников, и прочие, столь нужные в народном хозяйстве, предметы. Список огромный, и перечислены в нём и разные котлы, и задвижки, и трубы, и перегонные колонны, и компрессоры, и всякие агрегаты - а отдельно перечислено то, что необходимо завезти в лаборатории химкомбината. И этот список, касаемый лабораторного оборудования, тоже огромен - а заканчивается он заказом трёх сотен некоего химического приспособления - "сосуда Вердо".

 А в кабинете у деда сидят его подчинённые-снабженцы, которым предстоит искать всё это, отправлять заявки в другие концы страны, самим ехать - "выбивать" у производителей оборудование... И, когда очередь доходит до списка заявок для химических лабораторий нового комбината, то выясняется вдруг, что никто не знает, что это за бузеновская реторта такая - "сосуд Вердо". И кто и где выпускает такие сосуды, тоже никому не ведомо...

 - Может быть, - спрашивает специалистка, которой предстоит комплектовать оборудование для химических лабораторий, - может быть, там сосуд Дьюара указан?...

 - Да нет, - отвечает дед, - русским по белому: "сосуд Вердо". Что за химик был этот Вердо, и какой он там сосуд изобрёл, я не знаю - но, раз указано в заявке, что для лаборатории 300 штук нужно, значит, будем искать...

 ...Через месяц специалистка управления, которой поручалось обеспечить лаборатории Усольского ПО "Химпром" тремя сотнями сосудов Вердо, в голос рыдала в кабинете моего деда:

 - Геннадий Иванович!... Ну, не знаю я, что это за сосуд Вердо такой!... И никто - никто! - не знает!... Уж я куда только заявки не посылала...

 - Так, - говорит дед, - необходимо сделать на комбинат запрос с требованием уточнить заявку - что это за сосуд Вердо такой, и кто его производит. Ладно, займусь этим вопросом сам...

 Четыре месяца между трестом "ВостСибГлавСнаб" и ПО "Усольский Химпром" шла переписка, целью которой было выяснить, что это за фигня такая - сосуд Вердо, о которой руководство комбината просит. И четыре месяца на запросы деда из Усолья приходили ответы, что да, мол, три сотни сосудов Вердо необходимы для химических лабораторий комбината. Между Иркутском и Усольем - всего-то, 90 километров - меньше часа пути - но, почему-то, с комбината никто не ехал в областной центр, выпрашивать, выжимать, выбивать столь необходимую в химическом производстве, столь важную для нормального функционирования заводских лабораторий, столь уникальную штуковину, как таинственный сосуд Вердо.

 Время шло, и вот однажды руководитель отдела снабжения Усольского Химпрома, всё же, появился в дедовском Главснабе - правда, за какой-то другой надобностью, но возник-таки, он в кабинете моего деда. Дедушка обрадовался ему, как родному:

 - Что вы нам в заявке понаписали? Что за сосуд Вердо такой?! У нас уже четверо человек в командировки по стране поехало для вас этот проклятый сосуд Вердо искать - двоих в Москву, в Министерство химической промышленности, отправили - а ещё двоих...

 - Какой такой сосуд Вердо?? - удивился усольский снабженец, - впервые слышу о таком! Да и руководство мне ничего насчёт него не говорило...

 - Да вот же, в вашей заявке последним пунктом стоит! - дед протянул посетителю бумагу.

 - Действительно, - удивился тот, - сосуд Вердо, русским по белому... А позвольте, я эту заявку с собой возьму, на комбинат - покажу нашим инженерам-технологам, которые её готовили - пусть посмотрят, чем этот сосуд, в крайнем случае, заменить можно...

 И уехал с заявкой в своё Усолье. А уже на следующий день деду звонил директор комбината:

 - Геннадий Иванович, что - до сих пор сосуд Вердо для нас ищете? Не ищите, не надо! - на другом конце провода директор с трудом сдерживал смех, - мы обошлись своими силами: просто, купили три сотни "сосудов Вердо" в хозяйственном магазине! Это у нас машинистка такая - слово с большой буквы напечатала, да ещё две буквы местами поменяла - вот и получилось "Вердо" сплошное!...

 Только здесь до деда дошло, что речь в заявке шла о ВЁДРАХ - об обычных вёдрах, в которых уборщицы полощут половые тряпки после уборки. Но... Но ведь, ПОЧТИ ПОЛГОДА шла переписка между управлением снабжения и предприятием - и ПОЧТИ ПОЛГОДА на этом самом предприятии никому в голову не приходило поинтересоваться - а с чего это в территориальном управлении снабжения икру мечут? что у них там не так с нашей заявкой?... А снабженцы, тем временем, ставят на уши всю страну, мотаются по командировкам - ищут, ИЩУТ! ИЩУТ!!! проклятый "сосуд Вердо". И ведь, на всё это - на переписку, на командировки, на зарплаты сотрудников - уходят деньги. Те самые, "народные деньги" - ведь "сосуд Вердо" просто позарез нужен совецкому "народному" хозяйству. В количестве трёхсот штук, для химических лабораторий, ага...

 КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЙ КЕРОСИН

 ...Дед вспоминал, как однажды вызвал его "на ковёр" начальник управления:

 - Геннадий Иванович, помните, как Ангарский Нефтехимический комбинат просил у нас, чтобы мы обеспечили их стеклотарой - они решили разливать тогда керосин для продажи в поллитровых бутылках? Я же Вам поручил изыскать им для этой цели стеклотару, так?...

 - Так, - говорит дед, - поручили. И я её изыскал, и послал на комбинат несколько вагонов - сейчас, правда, не вспомню, сколько...

 - Хорошо, - говорит начальник управления, - Значит, этого факта Вы не отрицаете?

 - Да нет, - отвечает дед, чувствуя, что случилось что-то серьёзное, - не отрицаю. А в чём, собственно, дело? Бутылки побились в дороге? Но ведь это - обычное явление, всегда при транспортировке стеклотары часть списывается на бой - но ведь, не все они разбились? Да если даже и так, то вопрос - не ко мне, а к службе перевозок железной дороги...

 - Да лучше бы они все разбились! - вдруг сбрасывает с себя напускную суровость и начинает смеяться начальник, - а у меня к Вам только два вопроса: первый - где Вы нашли это стекло, и второй - Вы сами-то эти бутылки видели? В руках держали?

 - Держать - не держал, - отвечает дед, а видеть - видел. Эти бутылки мы взяли на складах Иркутского Азервинзавода - они там лет сорок, если не больше, на складах хранились. Почему-то, они не подходят для розлива вина - автомат под другую модель бутылок изготовлен - а тамошнему директору они порядком надоели, столько места занимают. Он мне и жаловался, когда я к ним приезжал, что не знает, куда их девать.  Вот я ему тогда и позвонил, говорю: " - Хочешь от своих некондиционных бутылок избавиться? Готовь документы - передадим их на Ангарский нефтекомбинат - под керосин" - он их и передал, и оформили всё... Да в чём дело-то? 

 - А дело, - отвечает дедов начальник, выставляя на стол бутылку с керосином, и выкладывая рядом какую-то бумажку, - вот в чём! Это - бутылка из той самой партии керосина, которую уже разлили. А это, - указывает на бумажку, - письмо в обком. Письмо от какого-то старого партизана, который купил такую же бутыль, посмотрел ей на донышко - и изобличил нас всех - и тебя, и меня, и директора химкомбината в контрреволюционном антисовецком заговоре. Ты прочти, прочти - но прежде, возьми бутылку и посмотри на её донышко...

 Дед взял бутылку - обычную, на первый взгляд, "чебурашку" тёмно-коричневого стекла - разве что, горлышко чуть более вытянутое - и перевернул вверх дном. На донышке был отчётливо виден рельефный литой рисунок - государственный герб. Герб Российской Империи, Двуглавый орёл...

 - И вот из-за того, что эти бутылки ещё с царского времени хранились на складах, а вы с директором винзавода сбагрили их директору нефтехимического комбината в качестве неликвида - а тот, в свою очередь, разлил в них керосин и пустил его в продажу, мы все теперь - контрреволюционная антисовецкая организация! - веселился дедов начальник, - слава Богу, что на дворе у нас - 1981-й, а не 1937-й год!... И секретарь обкома, к которому письмо этого старого бздительного партизана попало - человек адекватный, не то - не миновать нам всем выговоров по партийной линии - за пропаганду монархизма! Ну, а лет на сорок бы дело было раньше - поехали бы мы всей командой строить социализм за Полярным Кругом. В лучшем случае...

 - Ну, а что делать-то будем теперь? - спрашивает дед, - изымать этот контрреволюционный антисовецкий керосин из продажи? Так ведь, он уже по всей области разошёлся, если не дальше... Кто это делать будет? И - главное - зачем?

 - Вот и я так думаю, - отвечает дедовский начальник, - вряд-ли, кому в голову придёт у керосиновых бутылок донышки рассматривать. Если уж на всю партию этого товара нашёлся только один старый партизан... Впрочем, позвони-ка ты на нефтехимический - скажи им, чтобы все оставшиеся бутылки - на бой! От греха подальше. А сам им другую какую-нибудь партию посуды подыщи...

 ...Конечно же, деду пришлось звонить на завод "Ангарскнефтеоргсинтез" - объяснять ситуацию, и просить, чтобы всю партию стекла, что у них ещё осталась, отправили в ближайший овраг. Тех, правда, долго просить не пришлось: узнав, что партия керосина разливается в "антисовецкие" бутылки, их тут же уничтожили - двенадцать вагонов стекла. Правда, из всей этой партии стекла одна бутылка, всё же, уцелела - та самая, которую начальник Главснаба показал деду. Дед сберёг её - и теперь она хранится в моей коллекции.

 Ну, а дедушка... Всякий раз, вспоминая об этом случае, он ругался: " - Двенадцать вагонов стеклопосуды - на бой! Только потому, что, видите-ли, на донышке - Двуглавый орёл!... А после этого - "ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ!"... - и, оборачиваясь ко мне: "- А ты, если похожие бутылки будешь встречать, на донышки-то поглядывай: они же, вроде, пару вагонов этой стеклопосуды успели залить, да и пустили в оборот. Может, ещё найдётся?...".

 *    *    *    *    *

 ...Всякий раз, когда мне приходится встречать людей, у которых при одном только воспоминании о совецком союзе загораются глаза, и которые начинают с пеной у рта уверять меня, что "...тогда, в то время в ссср было всё! и великие стройки, и героика трудовых будней, и, едва ли, не тотальное изобилие", я вспоминаю рассказы своего дедушки, и подхватываю собеседников: " - Безусловно, безусловно! Тогда, при коммунистах, в стране было всё - даже сосуды Вердо и презервативы для тротиловых шашек!...".

 Только не хочется мне ни капли, чтобы всё это было опять...

 

Возвращайся в сысысэр! Рассказ полковника МВД

Милицейский полковник-отставник, бывший начальник одного из городских райотделов, рассказал однажды за рюмкой чая:

 - Меня вот это - "Возвращайся в СССР!" - ну, просто радует! Или они забыли, как мы на них дважды в месяц план делали?...

 - Не понял, - говорю я, - какой "план"? МВД здесь причём, вообще? Объяснитесь, Ваше милицейское благородие...

 А милицейское благородие смеётся, да коньяк разливает:

 - Ты, хоть и родился в начале 70-х, а этого помнить не можешь! А я - помню! Я вс-сё помню...

 - Ну, не томите душу, полковник! - говорю, - рассказывайте уже, что Вы там помните...

 И полковник рассказывает:

 - О том, что в совецкие времена получку и аванс два раза в месяц - пятого и двадцатого числа - давали, ты, надо полагать, знаешь? - я киваю , - а что насчёт этих пятого и двадцатого каждого месяца была специальная Инструкция, ты, конечно же, не знаешь! - здесь полковник ржёт, аки полковой жеребец, и продолжает: - а Инструкция была такая: пятого и двадцатого числа каждого месяца на всей территории совецкого союза вино-водочным магазинам запрещалось торговать спиртным после 17.00 часов!

 - Почему? - удивляюсь я, - ведь реализация водки в ссср приносила, едва ли, не семьдесят процентов внутреннего дохода, разве не так?

 - Так, так! - смеётся полковник, - да только совецкая власть - она хитра и подла была! Согласись: в день получки в сысысэре мечтали надраться в хлам даже всякие язвенники и трезвенники - ведь совок у народа, и без того, вот где сидел! - на этих словах полковник делает многозначительный жест - проводит рукой по горлу - и продолжает:

 - Людям расслабон был нужен, РАС - СЛА - БОН! - произносит он по складам, - а никакого другого расслабона в сысысэре, кроме, как нажраться косорыловки, и не было! Или ты думаешь, что токарь-слесарь или, там, инженер какой за расслабоном в какую-нибудь филармонию пойдут? Хрен они туда пойдут! Они бухать пойдут!...

 - Ну да, говорю, уже совершенно сбитый с толку, - в "союзе нерушимом" в день зарплаты и аванса не только токари-слесари, но и учителя-врачи, и итээры-мэнээсы разные, и вся трудовая богема - все "отмечали" это дело. Прекрасно помню наших учительниц наутро после получки - помятые, и штукатурка размазана по всей морде. Только я никак не пойму - почему магазины-то вино-водочные закрывали, если такое дело?...

 - А вот подумай! - полковник хлопает ладонью по столу так, что из рюмочек на скатерть плещется коньяк, и подмигивает мне: - Подумай, куда совецкий кузнечик поскачет в день аванса или получки, чтобы это дело "отметить"? Правильно - в магазин! А магазин - хоп! - закрыт уже! И - чего делать, куда лыжи разворачивать?...

 - Ну... - неуверенно начинаю я, - в ресторан, наверное...

 - Вот! вот!!! - кричит полковник, - молодца! Молодца! Давай-ка за это дело - коньячку!... - и, опрокинув залпом свою рюмочку, продолжает преподавать мне этот необычный курс дедукции: - ну, а в ресторане - что-о?...

 - Двадцатипятипроцентная наценка! - тут же выпаливаю я.

 - Ай, молодца!... - полковник хлопает меня по плечу, - верно! Двадцатипятипроцентная наценка! Хочешь, не хочешь - а переплачивай! И закусь! Закусь ресторанную бери! А там - самый дешёвый салат из прокисшей капусты стоит столько же, сколько полкило колбасы в магазине! Улавливаешь? Кто в сысысэре по кабакам каждый день ходил? Ну, фарца, валютчики, проститутки, деловые - но ведь их не так уж и много, верно? Плана на них не сделаешь. А у каждого ресторана - план, социалистические обязательства по культурному обслуживанию населения! Так что, хош, ни хош - а скачи, совецкий кузнечик, в день получки в ресторан - помогать социалистическому кабаку план выполнять!  И переплачивай за их выпивон-закусь четверть стоимости сверху - за "культуру обслуживания"!...

 - Понял, - говорю я полковнику, - не дурак. В ссср в день аванса и рассчёта рестораторы план делали месячный. Но - при чём же здесь...

 - А вот при чём! - перебивает полковник. Он уже вошёл в азарт: - та же Инструкция - она не только для магазинов была, но и для трамвайщиков, троллейбусников всяких, автобусников - на час раньше уходить с линии! А кабакам - на час позже закрываться! Если в остальные дни автобусы-трамваи на окраины ходили до одиннадцати - двенадцати часов,  а кабаки в 23.00. закрывались, то в эти дни - под аванс и получку - наоборот: кабаки до полуночи работали - а общественный транспорт в 23.00. уже "на приколе" по паркам становился! Рубишь? А все кабаки в городе - только в Центре! Думаешь, случайно?...

 - Такси! - я уже тоже начал входить в азарт, - людям из ресторанов надо домой ехать, и они вынуждены вызывать такси! Так?

 - Юноша, Вы подаёте надежды! - полковник уже вальяжен, но глаза его сверкают огоньком, - конечно же, такси, а как иначе?... Но Вы, мой друг, не знаете ещё одной маленькой детали: приняв вызов, диспечерша таксопарка перезванивает нам, и сообщает, что такая-то машина, которую только что вызвали из такого-то ресторана, сейчас поедет по такому-то адресу... А у водителя такси - тоже Инструкция: если в день аванса-получки он везёт из ресторана пьяного пассажира, то высаживать такого пассажира нужно не у подъезда, а у торца дома. И даже если он взял пассажира не по вызову, а загрузил его на остановке или на трассе, то он, всё равно, связывается с диспетчером по рации - ты же помнишь, что у всех таксистов были рации? - и докладывает: мол, так и так, везу пассажира под хмельком, туда-то и туда-то...

 Мне уже становилась ясна вся эта, поистине, какая-то иезуитская многоходовая комбинация - но я никак не мог понять, чем сейчас должно кончиться - а полковник, тем временем, отрезал дольку лимона, не торопясь, посыпал её сахаром, и наполнив наши рюмочки коньяком, продолжил свой рассказ, смакуя каждое слово:

 - ...И вот когда таксист высаживает захмелевшего пассажира... у торца дома... и пассажир, не торопясь, идёт к подъезду... вот здесь-то, у подъезда, его поджидает наряд дружинников: " - Гражданин! Вы пьяны! Пройдёмте с нами!" - и если гражданин начинает "мазаться" - мол, совсем чуть-чуть выпил, то ему очень вежливо говорят: " - Ну, вот и хорошо, что чуть-чуть! Значит, мозги у Вас ещё должны понимать, что своим видом Вы нарушаете общественный порядок!" - и вежливо волокут в "воронок". Ну, а если гражданин начинает возмущаться и качать права, то - ещё лучше! Значит, точно - пьян! Значит, его НЕВЕЖЛИВО волокут в тот же "воронок"!...

 - И везут в медвытрезвитель! - подхватываю я мысль полковника.

 - Ну, а куда ж ещё-то? - радуется он, - но прежде, везут в райотдел или на опорный пункт ДНД. У дружинников ведь тоже есть план профилактики правонарушений, и у милиции он есть - вот их всех, бедняг, и волокут сначала в дежурную часть, а потом уж - в вытрезвитель! И - все довольны: ресторанщики план выполнили, таксисты план выполнили, мы план выполнили - и вытрезвитель план по приёму "ханориков" выполнил! Всем, б**дь, хорошо!... - на этих словах полковник резко мрачнеет, и вдруг злобно заканчивает фразу: - Ка-азллы!!...

 Повисла пауза. Полковник молча налил себе, выпил. Потом - потянул у меня из пачки сигарету - хотя, насколько я знаю его, он не курит. Затянувшись и помолчав секунду-другую, он продолжил - уже каким-то чужим, бесцветным тоном:

 - Ну, а теперь считай: средняя зарплата в совке была рублей 120. Ну, ладно - 180 рублей. В аванс выдавали половину - рублей 60 - 90, так? Так. Ужин в кабаке на троих - рублей по пятнадцать-двадцать, считай. Такси - ещё трёха. А в трезваке тебе ещё выписывают штраф - ещё пятнарик. И хорошо, если тамошние архангелы тебя не обшмонают и не заберут из карманов всё, что у тебя есть. А - что? Запросто! Наутро скажут, что ты был пьян, как свинья, и "посеял" свои гроши, как тот Буратино... Ладно, считай: из твоей получки государство поимело тебя на тридцатку с копейками - а то, и больше. А если б ты пошёл искать расслабон через магазин, то встало бы тебе эт, как минимум, в десять раз меньше - поллитра водки стоила в Союзе 3.62, помнишь? Хотя - откуда ты-то помнишь?...

 Полковник вновь замолчал, а спустя ещё несколько секунд, продолжил:

 - В сысысэре ведь всё было рассчитано-просчитано: сколько ты тратишь, в среднем, за газ, за свет, за коммуналку, сколько у тебя на еду уходит, плюс - подоходный, минус - за бездетность вычет... Вплоть до того, сколько ты ежемесячно тратишь на поездку до работы и назад. И выходило, что в сотню рублей ты должен утоптаться - не зря же городским пенсионерам платили пенсию - сотню в месяц. Ну, а остальная часть твоей зарплаты - она, вроде, как на остальные расходы: хочешь - ботинки или пиджак себе купи, хочешь - откладывай на отпуск, а хочешь - книжки покупай, или там марки-значки собирай... Всё посчитано было. И было посчитано, как вот этот твой "излишек" можно с тебя же обратно в государственный карман и вернуть... Через кабак-ментак-трезвак - это так называлось. А они... - полковник глубоко затянулся сигаретой, - они, б**дь, орут: "Возвращайся в СССР!", мать их...

 P.S. О том, что у полковника убили сына - не на улице, а в том самом вытрезвителе, куда парнишку-студента привезли с компанией однокурсников - после того, как они в ресторане "Арктика" свою первую получку "обмыли", я узнал позже. От совершенно других людей.

- - -

 В качестве иллюстрации к рассказу использована репродукция картины художника Василия Шульженко.  

 

ГКЧП локального масштаба, или Дошутились

 Вспоминаю тот дождливый день - 19 августа 1991 года. В июне этого же года мне пришёл вызов в Аргентину - в Буэнос Айресе в августе должен был проходить Седьмой Всезарубежный Съезд Русской Православной Молодёжи, на который пригласили и меня (спасибо за это священнику РПЦЗ о. Стефану Красовскому) - и тогда же, в июне, я подал документы на оформление выездной визы. Помню, в ОВИРе мне сказали, что, хотя для оформления визы требуется два месяца, но она может быть оформлена и раньше - поэтому, мол, заходите, юноша, каждые две недели - авось, Вам и раньше загранпаспорт с выездной визой дадут...

 Я и заходил. Надо сказать, что в 1991 году приёмная ОВИРа УВД Иркутской области, скорее, напоминала филиал агентства "Сохнут": в очереди на получение выездных виз здесь сидели, исключительно, евреи. И, с их стороны, было совершенно логично принять меня за "своего человека" - тем более, что мой длинный "породистый" нос и тёмные волосы всегда в то время вводили людей в заблуждение относительно моей национальной принадлежности. И - Бог мой! - каких только историй об эмиграции, о получении этих самых виз не наслушался я тогда от своих соседей по очереди!... Тоже, впору книгу писать. А разговор с сидящими в очереди, как правило, начинался всегда примерно одинаково - сидевший рядом тихонечко поворачивался ко мне, и тихонечко же спрашивал:

 - Ви - тоже?... - и многозначительно молчал, глядя на меня.

 - Что - "тоже"? - поначалу, не понимал я.

 - Ну... тоже? В Израиль? - уточнял собеседник.

 - Нет, - отвечал я обычно, - не в Израиль.

 - А куда? - не отставал собеседник.

 - В Аргентину, в Буэнос-Айрес, - отвечал я, и тут же слышал в ответ восторженное:

 - Ето надо же! И где только наши не живут! - а дальше шёл рассказ о том, как Знакомые Знакомых свели моего собеседника с Одним Человеком ("...ну, ви понимаете, да?..." - и я кивал в ответ) - так вот, этот Человек помог получить вызов... - а дальше, как я уже говорил, шла настоящая детективно-приключенческая история с элементами еврейских анекдотов.

 Скажу честно: мне тогда было искренне жаль каждого моего собеседника - ну, решили люди, что здесь им больше "не климат" - так, какого ж чёрта мотать им нервы?... унижать?... удерживать насильно? - ведь, всё равно же, уедут рано или поздно. Так, неужели же нельзя сделать так, чтобы их - уже, фактически, не граждан этой страны - не дразнить и не злить перед отъездом? Они и без того, здешней жизнью недовольны, и вряд-ли, будут вспоминать всех нас добрым словом - так для чего ещё и усугублять ситуацию? Ведь, по их рассказам ТАМ - в Израиле, в Европе, в Соединённых Штатах - будут судить и о здешних порядках, и о здешних людях.  "Русофобия... Русофобия..." - а кто виноват-то в том, что это явление возникло?...

 ...А 19 августа очереди в приёмной ОВИРа, почему-то, не было. Вообще, никого на стульях не было - и я прямиком направился в заветный кабинет, где за прошедшие два месяца мне столько раз приходилось уже слышать: " -...Нет, ещё не готово. Зайдите через недельку-другую...".

 И вот я захожу в кабинет. За столом сидит огромная - действительно, огромная - дама-полковник МВД. Называю имя-фамилию, протягиваю паспорт. Дама открывает железный ящик, копается в документах - и торжественно объявляет:

 - Есть! Готовы Ваши документы!... - и, помолчав секунду: - Надо же!... В Аргентину едете... Вот, сколько лет здесь работаю - раньше всё в соцстраны визы оформляли - в ГДР там, в Чехословакию, в Монголию... В последнее время - всё в Израиль оформляем, а в Аргентину - в первый раз! Так что, поздравляю: Вы - первый иркутянин, кто в Аргентину едет! - и, улыбаясь, вручает мне загранпаспорт с выездной визой. Родина-Мать приоткрыла для меня самый краешек железного занавеса...

 Выхожу - счастливый!... Столько ждал! И решаю это дело "отметить" - не коньяком, правда (ибо, тогда я был молод и не успел пристраститься к коньяку), а чашечкой кофе - настоящего кофе из зёрен! - который тогда готовили в Иркутске только в одном месте - в кафе "Нива". И направляюсь я в эту самую "Ниву". Гордый и счастливый: ещё бы - первый иркутянин, отправляющийся в Аргентину!... Есть повод гордиться собой.

 Первый человек, на которого я натыкаюсь в этой самой "Ниве" - капитан военной юстиции Андрей Т. - следователь гарнизонной прокуратуры и местный завсегдатай. Андрей - эрудит и эстет - только в силу того, что происходит он из потомственной номенклатурно-прокурорской семьи, есть у него один "пунктик": ненависть ко всякой свободе и замшелый - самого дрянного пошиба - сталинизм. Но, если не задевать политических тем, общаться с ним было можно (правда, подумайте сами: как это можно было - не говорить о политике в 1991 году? Мы и говорили - и каждый раз ссорились вдрызг, а на следующий день опять встречались и общались нормально, пока речь не заходила о политике).

 Так вот. Вскакивает этот самый капитан Андрей, завидев меня, со своего стула - несётся ко мне через всю кофейню, распахнув объятья, и орёт:

 - Старина!... Наконец-то!... Дождались-таки!!!...

 - Постой, - говорю, - ты-то откуда знаешь?

 - Ну, как - "откуда"? - удивляется мой знакомец, - через каждые ж пятнадцать минут по радио передают!...

 - О чём?! - я совершенно сбит с толку, - о том, что я визу в Аргентину получил?

 - Да какая, нах*й, Аргентина?! - Андрей уже заключил меня в объятия, и чуть ли, не пытается плясать со мной в обнимку, - НАШИ ВЛАСТЬ ВЗЯЛИ!!! Вот теперь мы - всех дерьмократов, на каждом столбе вдоль Транссиба!... От Кронштадта и до Владивостока!...

 Здесь мне уже становится не до кофе. И, вообще, ни до чего не становится - спешно попрощавшись, бегу домой слушать радио. А там - мама, вся бледная и испуганная...

 ...О том, как я, всё же, выскочил из страны, я расскажу в другой раз и не здесь, наверное - слишком длинная это история. А сейчас я перейду к тому самому эпизоду, о котором хотел рассказать в самом начале - к истории с созданием Заводского Комитета по Чрезвычайному Положению на заводе имени большевика Валериана Шайбышева. История эта - кроме всего прочего, ещё и отличная иллюстрация того, что к 1991 году совецкий строй был обречён - и если и находились те, кто на словах был готов защищать его, то были это, либо карьеристы (поставившие, кстати, не на тот номер), либо - приколисты, для которых всё это было буффонадой. Вот о приколистах и поговорим.

 ...Работали на заводе имени товарища Шайбышева два друга - два идейных неформала, два рок-музыканта, два законченных антисоветчика, два молодых и весёлых парня. Что их привело на завод? Как ни странно, любовь к рок-музыке: дело в том, что они создали рок-группу - а ни инструментов толковых, ни помещения для репетиций, естественно, не было. Тут кто-то и подсказал ребятам: идите, мол, на завод имени Шайбышева - там зав. клубом  не знает, на что деньги, выделяемые на самодеятельность, потратить - ибо, в хор частушечников-ложкарей никого и на аркане не затащишь, а на большее у него фантазии не хватает... Вот они и пошли на завод: для проформы, устроились на должности каких-то учеников помощника младшего токаря - а сами очень быстро раскрутили зав.клуба на закупку электрогитар и барабанной установки - и ещё с двумя такими же разгильдяями стали жарить рок...

 Ну, жарили они рок, жарили, а тут - ельцинский Указ о департизации: первичную заводскую парторганизацию упразднили. Они бы и не вспомнили об этом, если бы не накатил этот исторический день - 19 августа 1991 года. Вот тут-то они с резьбы и сорвались.

 Я не знаю, в чьей именно из их дурных голов родилась эта бредовая идея - создать на заводе свой, заводской Комитет по Чрезвычайному Положению - но создали этот комитет именно они. Они - а не бывший парторг завода, и не заводские "сталинские соколы". И не дирекция.

 Дирекцию они просто перед фактом поставили: явились к директору, заявили, что они теперь - Заводской Комитет по Чрезвычайному Положению - и потребовали ключи от бывшего заводского парткома. А заодно - и от заводского радиоузла. Директор, у которого и без них затряслись поджилки, безропотно выдал им ключ - чем, фактически, легитимизировал их деятельность, а заодно - снял с себя всякую ответственность.

 Дальше эти приколисты пошли в заводской музей, и изъяли из него всю, имевшуюся в наличии коммунистическую символику - знамёна, портреты "вождей", бюсты, вымпелы, прочее вторсырьё - и, перетащив всё это в кабинеты бывшего заводского парткома, развешали всё это хозяйство по стенам.

 На этом, эта пара мародёров не успокоилась: один из них напечатал на машинке Требование - а другой с этим Требованием отправился в расположенный неподалёку магазин граммпластинок "Нота" - и притащил оттуда целую кучу "неликвида": пластинки с выступлениями "дорогого Леонида Ильича", с песнями про Малую Землю-Целину-Возрождение... Эти пластинки они начали гонять по заводскому радио - и, к слову, пластинки с выступлениями Брежнева гоняли не на скорости 33 оборота в минуту, а на сорока пяти оборотах. Эффект получался ошеломляющий: на бОльшей скорости, речь Брежнева становилась более внятной, да и текст лучше воспринимался - но у слушающих возникало впечатление, что это не Брежнев, а какой-то ужравшийся в хлам парторг читает доклад о текущем моменте...

 Под эту фонограмму весельчаки пошли по цехам. С тетрадочкой и ручкой. Подходили к работягам, долго смотрели - а потом резко спрашивали:

 - Фамилия? Тэк-с, Иванов, значит?... А не ты ли тут в июне за Ельцина громче всех агитировал?... Не ты, говоришь?... Ну, всё равно, запишем... - и рисовали в тетрадке какой-то каракуль.

 Ближе к обеду, эти два идиота умудрились запугать целый завод: конечно же, они обошли далеко не все цеха, и не к каждому работяге приставали - но слух о том, что на заводе появился свой собственный Комитет по Чрезвычайному Положению, уже пошёл в массы...

 Ближе к концу рабочего дня к ним в кабинет, на дверях которого они суриком вывели буквы "ЗКЧП", стали робко стучаться некоторые работяги и служащие заводоуправления: пряча глаза и говоря, что они "зашли на минутку... просигнализировать...", они исчезали за дверью - а на краешке стола после их ухода оставались наскоро написанные бумажки с текстом... К концу первого дня анонимок скопилось около полусотни.

 Двадцатого утром, ни свет, ни заря, к ним заявился некий дедуля - при орденах и в парадных усах a-la Stalin. Дедуля заявил, что он - вытиран партии, имеет золотой значок "50 лет в капээсэс" - и готов, в меру своих сил, помогать Заводскому Комитету по Чрезвычайному Положению "искоренять дерьмократическую заразу" на родном заводе... Быстренько поблагодарив деда, записав его координаты и выпроводив за дверь, эти двое переглянулись уже с тревогой: то, что они учудили, как шутку и прикол, принимало серьёзный оборот - да и стопка анонимок на столе говорила именно об этом. Кажется, только тут до двух идиотов дошло, что они встряли по полной...

 Но - раздумывать было некогда - на столе, который они вчера застелили красным сукном, уже звонил телефон: директор завода спешил сообщить в Заводской Комитет по Чрезвычайному Положению, что только что на завод прибыл представитель горкома КПСС - и что он, директор, перенаправил этого самого представителя в этот самый Заводской Комитет. Отчитавшись на одном дыхании, директор робко спросил, какие будут инструкции...

 Первой их мыслью после этого звонка было - бежать! Бежать к чёртовой матери с этого завода, да и из города - куда-нибудь в тайгу, в зимовьё... Но бежать было поздно: на пороге возникла тошнотворно-номенклатурная комсючья харя инструктора комунячьего горкома.

 - Так, товарищи! - объявил инструктор, - райком благодарит вас за бдительность и правильное понимание текущего момента! Молодцы! Сами, не дожидаясь указки, создали на предприятии Комитет по Чрезывчайному Положению! Сами-то, наверное - передовики производства?...

 - Передовики, ага. И новаторы... - едва успели выдавить из себя ученики помощника младшего токаря, которые за всё своё время работы здесь ни разу и к станку-то близко не подходили.

 - Очень хорошо! - обрадовался инструктор, - будем с вами взаимодействовать! А теперь я проведу с вами инструктаж...

 Инструктаж затянулся до конца рабочего дня, и по его итогам выяснилось, что партия приказывает этим охламонам составить списки всех неблагонадёжных сотрудников - тех, кто сдал партбилеты и вышел из капээсэс - а также, тех, кто публично выражал симпатии к недавно избранному Президенту России Ельцину - и передать эти списки в горком. Кроме этого, им вменялось завтра с самого утра собрать общезаводской митинг, на котором нужно принять Резолюцию (текст прилагается) с одобрением действий Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению. Когда же инструктор дошёл до того, что им вменяется в обязанность сформировать из "особо надёжных товарищей" какие-то "дружины содействия заводскому комитету" и  замкнуть на себя заводскую ВОХРу, у них было только одно желание - чтобы эта самая ВОХРа их расстреляла. Желательно, прямо здесь - и, желательно, сразу же в их бедовые головы...

 После ухода инструктора райкома они напились. В хлам. В дым. С горя... И - совершенно напрасно: если бы они, вместо того, чтобы напиваться - в стельку, в дрова, в зюзю - так вот, если бы они вместо этого смотрели телевизор, то они бы узнали, что уже двадцатого августа вечером дело уже шло к развязке. Но они не смотрели телевизор, и ничего не знали. А наутро они не могли продрать глаза и поднять с подушек свои тяжёлые головы. А когда подняли - узнали всё, о чём не узнали вечером - и поспешили на завод, уничтожать свой "Заводской Комитет"...

 ...Ну, знамёна и плакаты  со стен они посрывать, предположим, успели - а вот выйти незамеченными с территории завода им не удалось. И, в результате, их чуть было, не линчевали сами работяги - правда, линчевать не линчевали, но по мордасам врезали душевно. И - по шеям. Вот если бы они не устроили это своё дурацкое хождение по цехам с тетрадочкой, то, может быть, и обошлось бы и без рукоприкладства - а так...

 Короче говоря, всю свою,  мягко говоря, нелюбовь к совецкой власти, к капээсэс, к очередям-талонам-партсобраниям здешние пролетарии выместили на двух придурках, которые и сами-то видали Совок в том самом месте - да просто, неудачно пошутили... Но альтернативы у работяг не было: к сожалению, тот самый горкомовский инструктор, что проводил накануне инструктаж и обещал назавтра прибыть на митинг, в тот день на заводе так и не появился. И вообще больше никогда не появился - будто бы и не было его. А работягам пришлось лупить тех, кто под руку попался.

 ...Человек, который рассказал мне об этом эпизоде, сам смазывал синяки на физиономиях членов "Заводского Комитета по Чрезвычайному Положению" зелёнкой и мазью Вишневского - ибо, он был, в аккурат, начальником заводского здравпункта - а пока он смазывал их синяки и ссадины, они облегчали перед ним души, рассказывая о том, что угораздил же черт так глупо поприкалываться!... если б они только знали!...

 А уже на следующий день об этой истории все на заводе, почему-то, забыли. Уж и не знаю, почему - но решили забыть. И больше никаких последствий для этих двоих охломонов за их "инициативу" не последовало. Один из них даже совершенно безнаказанно спёр из комнаты бывшего парткома и бывшего "ЗКЧП" бронзовую фигуру большевика Валериана Шайбышева - и когда мы познакомились с ним через два-три года, пытался сбагрить мне этот сувенир. Я отказался.

 Правда, когда мы познакомились, и выяснилось, что мой новый знакомый - это один из тех самых "заводских чрезвычайщиков", я насел на него с требованиями подробностей тогдашней истории. Ничего нового он мне не рассказал - за исключением, пожалуй, того, что тот старый дедуля - ну, помните, тот самый вытиран капээсэс - потом ещё месяца два-три ходил за ними - призывал сформировать "Подпольный Заводской Комитет по Чрезвычайному Положению" - и им стоило большого труда каждый раз сбрасывать его с хвоста...  

 

Сумерки боговъ

 ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЕ СКАЗАНИЕ В ВОЛЬНОМ ПЕРЕВОДЕ

 От переводчика: Настоящий фрагмент древнегреческого сказания был обнаружен мною летом 2012 года в Египте, на развалинах Александрийской библиотеки. В предлагаемом ниже вольном пересказе  легенды неизвестного автора о Сумерках Богов все персонажи - разумеется, исключительно мифические. Возможные совпадения с реальными лицами - одна сплошная случайность и недоразумение, ответственность за которые несут древние греки...

* * *

 ...- Всё! Пусть теперь Аид будет Громовержцем! - вскричал, очнувшись после очередной вакханалии, Зевс, - А я устал! Я ухожу!...

 И ушёл, метнув на прощание пару молний в сторону Критского Лабиринта.

 ... После победы над старшим богом Кроносом, пожиравшим своих детей, а также - других богов, и даже свободных граждан, Зевс на радостях устроил грандиозную вакханалию. Вакханалия так понравилась ему, что Зевс решил повторить её. А потом - ещё раз... И - ещё... В конце концов, Зевс назначил Вакха членом Ареопага, а эпоху своего правления объявил одной сплошной Вакханалией.

 Постепенно, вокруг Громовержца сложился новый Ареопаг: Харибда получила должность Блюстительницы Олимпа - и развернула на священной вершине грандиозное строительство: былые храмы были срочно демонтированы, а на их месте предполагалось отстроить новейший храмовый комплекс, состоящий из пирамид. Для строительства пирамид Харибда велела согнать на Олимп всех, болтавшихся без дела, циклопов - и работа закипела.

 Роль ближайшей советницы при Зевсе стала выполнять Сцилла: она усердно подливала в чашу Зевса амброзию, следя, чтобы чаша ни на минуту не оставалась пустой - и, время от времени, давала дельные советы. Так, к примеру, это Сцилле принадлежала идея отправить на Крит Тесея, чтобы тот, наконец, поставил на место обнаглевшего Минотавра: к великому неудовольствию Зевса, Минотавр окончательно перешёл все границы и стал требовать для себя ежедневно по дюжине самых красивых девушек Эллады. Вот Сцилла и присоветовала: пусть-де, Тесей съездит на Крит - да пообломает рога обнаглевшему быку...

 Правда, ничего хорошего из этой затеи так и не вышло: потеряв нить Арианды, Тесей попросту стал разносить лабиринт в поисках Минотавра (по другим сведениям - выхода) - а Минотавр, укрывшийся в самом сердце лабиринта, время от времени, осуществлял оттуда вылазки, устраивал Тесею подлянку за подлянкой, да воровал красавиц по всей Древней Элладе...

 Вот тут-то Сцилла и нашептала Громовержцу, что - того... пора бы уже... на заслуженный отдых... И - представила в качестве Преемника молодого Аида, командовавшего доселе Подземным Царством.

 ...Надо сказать, Зевс и сам прежде, в перерывах между вакханалиями, задумывался о Преемственности Власти - но не видел, кому реально можно передать Громы и Молнии власти. "Посейдон?... - думал он печально, - нет, не пойдёт: слишком тесно связан со Старыми Богами, да и Громовержец из него никакой: понятно, что хочет-то он, как лучше - да получается всегда, как всегда... А может, Харибду оставить вместо себя?... Нет, опять не то: с аппетитами Харибды никакой Эллады не хватит!... Всё, буквально всё норовит заглотить лысая Харибда, а всё одно - мало, мало... и как не лопнет?... Ну, не Вакха же, в конце концов, оставлять после себя... А - кого?"

 Так что, предложение Сциллы относительно фигуры молодого и перспективного Аида пришлось, как нельзя, вовремя: едва разлепивший глаза, Зевс утвердил бывшего начальника Тёмного Царства в должности - и, объявив о своём уходе, ушёл. Вскоре о нём забыли.

 ...Воцарение Аида на вершине Олимпа прошло, вроде бы, и незаметно - а всё же, все как-то сразу почувствовали, что чем-то таким с вершины потянуло... Едва уловимый запах Царства Мёртвых проникал везде - и, как бы, давал понять, что эпоха Всеобщей Вакханалии осталась в прошлом. Что пришли новые времена...

 Первым этот тонкий и чуть сладковатый аромат тления уловил Меркурий. В прошлом, один их постоянных сотрапезников Зевса, он очень любил, приняв участие в очередной Вакханалии, с утра пораньше облететь всю Античную Элладу, да поведать в красках и вольным гражданам, и рабам о том, что было, и чего не было на Олимпе. Рассказы Меркурия были столь фантастичны, трагикомичны и эротичны, что не все в них верили - но послушать любили все... Зная об этом, Аид, первым делом, пригласил Меркурия к себе -потолковать с глазу на глаз...

 Позже на Олимпе шептались, что входил Меркурий к Аиду весёлым и разбитным малым - а вышел задумчивым и строгим, с изрядно подрезанными крыльями на сандалиях. А Аид, сказывали, сидел, рассеянно поглаживая по голове трёхголового своего пса Цербера - и, как ни в чём не бывало, напевал свою любимую песнь "Чуть помедленнее, Кони"...

 С этого-то всё и началось: по пять раз на дню строгий и сдержанный Меркурий облетал всю Древнюю Элладу - и в сухих выражениях рассказывал вольным гражданам и рабам о новых инициативах Аида-Громовержца.  Так, именно от него жители Древней Эллады узнали о том, что намедни, за чаркой амброзии, Аид добрым словом помянул старого бога Кроноса, побеждённого когда-то Зевсом. Вернее, не то, чтобы так уж помянул добрым словом - а выразился в том духе, что, конечно же, пожирал Крон своих детей - но при этом, был он "эффективным громовержцем", и вообще - необходимо сохранять преемственность от Старых Богов, хоть они и были ложными...

 Это известие вызвало бурное обсуждение среди древних греков - свободных граждан Античной эллады и рабов: если у первых оно вызвало, мягко говоря, недоумение, то рабы, а также - самые древние среди древних греков, встретили заявление Аида-Громовержца овацией - и водрузили лавровые венки на все статуи Крона и Аида во всех, имевшихся в наличии, храмах.

 Однако, Аид счёл, что чрезмерный интерес к Прошлому Богов среди смертных людей - суть, излишняя трата времени, ибо смертные люди - не Боги, и многого понять им просто не дано. Поэтому он повелел Апполону регулярно сопровождать Меркурия в его информационных вояжах над Элладой, и услаждать слух людей своим волшебным пением.

 С той поры и повелось: собираются вольные граждане в амфитеатрах, прилетают к ним Апполон и Меркурий - Меркурий вкратце рассказывает о новых полезных инициативах Аида-Громовержца, а всё остальное время Апполон услаждает людей своим пением. Правда, с некоторого времени слаженный дуэт начал давать сбои: если сообщения Меркурия люди ещё как-то слушали в пол-уха, то располневший, лоснящийся Апполон стал их своим пением сильно раздражать. Апполон же, в отместку, завёл моду: регулярно, каждые полгода хватался за свой лук - и отстреливал молодых красавиц (метил он, почему-то, исключительно в юниц, прикрывавших свою наготу розовыми туниками). После этого, Апполон улетал в Палестину, лил там слёзы - и всё начиналось сначала...

 Вернёмся, однако же, на Олимп, в чертоги Аида-Громовержца. Кто доложил ему о том, что его предшественника, Зевса, надоумила послать Тесея на усмирение Минотавра именно Сцилла, так и осталось неизвестным. Но хитрая Сцилла быстро поняла, что климат на Олимпе для неё стал не совсем подходящим, и поспешила убраться подальше от Аида, в сторону Туманного Альбиона, под покровительство своего старого друга - волшебника Мерлина...

 А тем временем, и Тесей, разломавший большую часть Критского Лабиринта, но так и не поймавший Минотавра, усталый и измученный, возвращался в пределы Эллады... Его возвращение не сильно обрадовало Аида-Громовержца - можно сказать даже, что совсем не обрадовало: ведь поймал Тесей Минотавра или не поймал - вопрос другой, а за разрушенный Лабиринт он, всё равно, награду потребует... А награждать, кого бы то ни было, было совсем не в традициях Аида.

 ...Аиду вспомнилось, как, ещё во времена Зевса, из путешествия за три понта возвращался хитромудрый Язон, добывший Золотое Руно; как на каждом древнегреческом острове, в каждом полисе хитромудрый Язон выступал в амфитеатрах, демонстрировал всем желающим Золотое Руно - и едва не утвердился в статусе Героя, Равного Богам. Тогда, очнувшийся после очередной вакханалии, Зевс сплавил Язона с глаз подальше - на дальний остров, населённый несколькими хорошенькими наложницами; Зевс даже разрешил Язону оставить себе на память Золотое Руно - лишь бы тот не высовывался со своими поэмами о том, "Как нам обустроить Элладу"...

 Однако, Тесей - не Язон. Но и Аид-Громовержец - это не вечно вакхический Зевс какой-нибудь: не зря же он столько лет возглавлял Тёмное Царство - он придумает, как нейтрализовать Тесея! И - придумал!

 Поднявшись с вершины Олимпа, Аид совершил краткий рабочий полёт на остров Крит, где имел конфиденциальную беседу с Минотавром. Результатом их встречи стала договорённость о том, что Древняя Эллада берёт на себя все работы по восстановлению Критского Лабиринта и обязуется ежедневно отправлять Минотавру по девять дюжин самых красивых девушек (против одной дюжины, изначально требуемой Минотавром) - а Минотавр, в свою очередь, обязуется сохранять полнейшую лояльность по отношению к Олимпу. Тесея же договорились объявить Чудовищем и Агентом Сциллы - и, при первой же возможности, подстрелить из лука.

 С тех пор и началось восстановление Критского Лабиринта; со временем, он уже вполне мог соперничать по красоте и роскоши с Олимпом, благоустройством которого занималась Харибда. На Крит ежедневно отправлялись нескончаемые потоки кораблей с прекрасными девами - там их швыряли в Лабиринт, из недр которого слышалось довольное рычание Минотавра:

 - Я люблю Аида - самого великого из всех Громовержцев! Любой враг Великого Аида - мой враг, которого я лично готов намотать на собственные рога!...

 Ходили даже слухи, что в самом сердце Критского Лабиринта Минотавр воздвиг алтарь в честь Аида, и, время от времени, приносил на нём жертвы в честь своего Олимпийского Покровителя...

 ...Тем временем, вернувшийся с Крита Тесей огляделся по сторонам - и решил, пока не поздно, переквалифицироваться в простые виноделы, а о награде и не помышлять. Узнав об этом, Аид решил покуда не чинить расправы над Тесеем - но, тем не менее, приказал Трёхглавому Псу Церберу не спускать глаз с Тесея. Цербер отнёсся к поручению со всей серьёзностью, и стал, время от времени, заглядывать в винную лавку Тесея под видом простой собаки. Вскоре между ними установились дружеские отношения, о чём Цербер и сообщил Аиду.

 - Очень хорошо! - ответил на это Громовержец, - он нам ещё пригодится... Приглядывай за ним - а я немного отдохну: я устал, но я не ухожу - вместо себя, временно оставляю кравчего Ганимеда, но буду за ним приглядывать...

 Аид уединился с Луноликой Дианой: очень давно, во время очередных Олимпийских игрищ, он обратил внимание на юную богиню, прельстившую его искусством художественной стрельбы из лука. Со временем, он ввёл её в Ареопаг, и даже в Пантеон - правда, советчицей Диана оказалась никудышной (ну что взять с девицы-атлетки?) - зато, услаждала взор Громовержца. Вот в её обществе и хотел отдохнуть грозный Аид. Однако ж, не получилось...

 ...Назначенный Исполняющим Обязанности Громовержца, юный виночерпий Ганимед был идеалистом и романтиком. Уже во время своего первого выступления в Ареопаге оказалось, что он что-то слышал про человека по имени Архимед - о его купаниях в ванне и о его хитроумных рычагах... Восторженный Ганимед принялся пересказывать всё, что он слышал об этом самом Архимеде, а выступление своё закончил словами: "Дайте мне точку опоры - и я переверну Олимп! Вперёд, Древняя Эллада! Да здравствует феодально-рабовладельческий строй - светлое будущее всего человечества!"

 О выступлении Ганимеда, по традиции, всем сообщил Меркурий, после чего толстый и лоснящийся Апполон,  настрелявший к тому времени изрядное количество носительниц розовых хитончиков, собирался, было, усладить слух людей своим пением - да не тут-то было!... Все - и рабы, и свободные граждане, и даже некоторые боги, услышав про "точку опоры" и "переверну Олимп", пришли в состояние бурного веселья, и старые песни о главном в исполнении Апполона слушать решительно не желали.

 Дошло до совсем непотребных вещей: некто Прометей, напялив на голову синюю амфору из-под оливкового масла, стал регулярно появляться у подножия Олимпа и отплясывать такие глумливые сертаки, в которых пародировал Ганимеда с его архимедовым рычагом, что Аиду стало не до отдыха. Первое время он, правда, отдавал приказ Трёхголовому Псу Церберу - и тот науськивал на Прометея вчерашнего "критского героя" Тесея; Тесей бил Прометею морду, разбивал очередную синюю амфору - но через положенный срок Прометей вновь появлялся с новой синей амфорой на голове у подножия Олимпа, и вновь отплясывал свои паскудные сертаки. Со временем, его танцы стали настолько вызывающими, что, глядя на них, краснел даже Эрот...

 Мало было этих плясок - так ещё и Харибда вдруг лопнула: заглотила очередной кусище - и разорвало зелёную на клочья!... Рано или поздно, но это должно было случиться. Срочно пришлось искать другую Харибду - ведь Олимп без присмотра не оставишь! Нашлась новая Харибда аж в холодной Гиперборее - доставили, на должность поставили. Понятно, что и она лопнет со временем - а что делать? У всех Харибд одна природа... Но до этого времени ещё далеко - а пока пускай руководит реконструкцией Олимпа.

 Едва успокоился Аид, а тут - как назло, новая беда: привлечённые прежней Харибдой на благоустройство Олимпа циклопы выловили какого-то спартанского мальчика, да и привязали ему к животу каску, в которую предварительно засунули лисёнка. Случилось то, что должно было случиться: под дружный хохот циклопов, лисёнок прогрыз мальчишку насквозь, и убежал. А как иначе-то? На то и спартанские мальчики, чтобы их лисёнки прогрызали!... А уж циклопы и вовсе не виноваты: в конце концов, подобные развлечения издревле были культурной традицией циклопов - и вообще, не совсем ясно, зачем было шум вокруг всего этого поднимать?... А вот спартанцы - быдло несчастное - подняли! Явились под предводительством некоего Спартака триста спартанцев к подножию Олимпа - да и начали стучать мечами об щиты, выражая таким образом своё недовольство, и требуя отправить циклопов вон из Древней Эллады. Пришлось Аиду срочно вмешаться: самому доставлять тело спартанского мальчика на берег Стикса, вручать тело Харону - а потом ещё задабривать вождя спартанцев Спартака - а на самих спартанцев натравливать уже не Тесея, но самого Трёхголового Пса Цербера. А ведь ещё и с циклопами нужно было решать вопрос - какой уж тут отдых?...

 Глядя на это, осторожные кентавры вполголоса заговорили о возможности массового спартанского восстания, и потихонечку стали покидать пределы Древней Эллады... Из-за Геркулесовых Столпов, из-за Великой Воды, с вершины ацтекских пирамид грозный бог Вицлипуцли лениво поинтересовался, что там за беспорядки опять начались в Древней Элладе...

 Из Авгиевых Конюшен вылез грязный, перемазанный навозом, Геракл. Тридцать лет и три года чистил он эти конюшни, и ничем не интересовался. Оглянувшись вокруг, увидел Геракл циклопов, злобно сплюнул: "Понаехали тут!..." - затем перевёл взгляд на спартанцев, снова сплюнул: "И чего орут? Шли бы лучше конюшни чистить!..." - опрокинул в себя пару полных амфор вина, да и заснул на пороге конюшен - грязный и неумытый...

 ...А в своей подземной кузне отставил в сторону свой молот Гефест. Он лучше всех знал, что благополучие Олимпа зависит только от него: пока за Рипейскими горами боги Один, Тор и волшебник Мерлин готовы платить за те чудесные вещи, что выходят из-под его молота, Олимп будет жить. Но всё меньше и меньше чудесных вещей, производимых Гефестом, хотят приобретать за Горами Рипейскими, а это означает только одно: Сумерки Богов неумолимо приближаются...

 Грядёт Новая Эра...

* * *

 Послесловие переводчика: на этом месте античный папирус обрывается. В случае, если будет обнаружена оставшаяся часть текста, обязуюсь разместить её - разумеется, после предварительного перевода с древнегреческого и соответственной литературной обработки.

 

Как я попал в лапы Кровавой Гебни

 10 ноября 1982 года помню очень хорошо.

 Эпоха пышных похорон, продолжавшаяся в сысысэре почти три года, началась именно тогда.

 Обычное утро, я спешу в школу - занятия начинаются в восемь утра, и я привычно марширую по бордюру - ну, что поделаешь? любил я по бордюру ходить...

 - Эй, пацан! - это меня окликнул вынырнувший из подворотни субъект, который, несмотря на ранний час, был уже, что называется, "на рогах", - в школу путь держишь?

 Вопрос - идиотский: ну куда ещё может спешить десятилетний мальчишка с портфелем в руках в восьмом часу утра?

 - Можешь домой идти! - радостно продолжает дядька, - сегодня в школе уроков не будет - Лёнька скопытился!...

 Повторяю: десятое ноября 1982 года, восьмой час утра. Откуда мой утренний vis-a-vis мог узнать о смерти Брежнева в этот день и этот час - для меня остаётся загадкой до сих пор...

 ...А в школе было всё, как обычно: уроки, перемены, опять уроки... Никаких тебе линеек, никаких портретов в траурных рамках. День, как день.

 После уроков иду в парикмахерскую - мамина подруга работала тогда парикмахером в гостинице "Ангара", в двух шагах от школы. Сижу в кресле, она меня подстригает - и я слышу эти шепотки между парикмахерами и клиентами:

 - Говорят, Брежнев - того... перекинулся, - вполголоса говорит сидящий в соседнем кресле дядька.

 - Да не может быть! - возражает ему мастер.

 - Ну почему не может? - отвечает клиент, - он же старый, больной... Да вот, и по радио весь день классику наяривают...

 По радио, действительно, в этот момент наяривали классическую музыку.

 Дома - те же разговоры: пришедшая на обед мама убеждает дедушку, что не иначе, как Ильич - того... дуба дал. Дед не верит, берёт свой любимый радиоприёмник, пытается настроить его на какие-нибудь "вражьи голоса" - "Свободу", "ВВС", "Голос Америки" какой-нибудь... Свистят гебешные глушилки, эфир трещит и свистит - и тогда дед говорит мне:

 - Ну что? Поехали, что-ли, за город?...

 Мы с дедом выехали на Байкальский тракт. Где-то, километре на двадцатом или двадцать первом. дед свернул на какую-то боковую дорогу, потом - на заростающую просеку, остановил своего "москвичонка", вытащил приёмник. Едва настроился на волну - и мы услышали заветное:

 - Вы слушаете "Голос Америки" из Вашингтона! Главная новость сегодняшнего дня - смерть совецкого лидера Леонида Брежнева!...

 Дальше шло официальное сообщение.

 - Тэк-с, - усмехнулся дед, - а что нам Лондон скажет? - и принялся возиться с рукояткой настройки, ловить свою любимую "ВВС"...

 Домой мы приехали, где-то, через час - полностью информированными людьми.

 - Умер, - кратко ответил на вопросы бабушки и мамы дед, - только умоляю вас: никому не звоните сейчас, и ничего не сообщайте. Без вас сообщат, по телевизору. И ты, Роман, тоже, - повернулся ко мне дед, - сильно не распространяйся, зачем мы с тобой в лес с радиоприёмником ездим...

 ...Я сейчас не помню, в тот ли вечер по центральному телевидению Игорь Кириллов сообщил о "...тяжёлой, невосполнимой утрате", которую куда-то "понёс совецкий народ" - помню только, что моя маленькая сестрёнка очень расстроилась: из-за траура на телевидении отменили её любимую передачу "Спокойной ничи, малыши!" - и прерванную сказку про путешествие мальчика Нильса на диких гусях мне пришлось на ночь читать ей из книжки.  Зато, я очень хорошо помню следующий день в школе: и траурную линейку, и портрет в траурной раме, который повесили в школьном вестибюле, и "почётный караул" из пионеров-отличников, который выставили возле этого портрета. Бедняги-отличники должны были стоять там, под портретом, с поднятой в пионерском салюте рукой - а возле них постоянно вертелись наши школьные хулиганы, хлопавшие у них перед лицами самодельными бумажными хлопушками. Буду честен до конца: не смотря на свой хулиганский характер, я в этом безобразии не участвовал - наверное, потому, что ребят было, объективно, очень жаль.

 Ну, а ещё помню двоих весёлых десятиклассников, которые орали на весь школьный коридор: " - Радуйтесь, жители города! Умер, умер проклятый метельщик!...". Если кто помнит детский фильм "Город мастеров", то и эту фразу без труда вспомнит.

 ...Ну, а потом имело со мной имело место произойти Приключение. Настоящее, серьёзное Приключение, в результате которого я, десятилетний мальчишка-школьник, оказался ни где-нибудь, а в приёмной Управления Комитета Государственной Безопасности по Иркутской области. И доставлен туда я был какими-то гебешными офицерами, да на их же гебешной "Волге".

 А произошло следующее: в годы моей учёбы в младших классах школы был у меня старший друг и коллега Лёша Теряхин. Коллега - потому, что всё школьное детство и его, и меня регулярно дёргали для участия во всяческих праздничных приветствиях: во время районных партконференций и прочих подобных мероприятий мы выходили на сцену, и читали всякую торжественную стихотворную муть:

 - и прочую подобную фигню, которую мы заучивали наизусть. Перед этими выступлениями нас регулярно собирали на репетиции, и мы прогоняли этот стихотворный монтаж раз по двадцать - а так как с Алёшкой мы учились в одной школе, на него, как на старшего, была ещё возложена обязанность снимать меня с уроков и водить на эти репетиции. Поэтому, в школе все уже давно привыкли к тому, что посреди урока дверь класса открывалась, и вежливый Теряхин забирал меня с уроков. Ага, это называлось: "на выход, с вещами!"

 Вот и в тот день, 11 ноября 1982 года Лёшкина плотная фигура возникла на пороге кабинета - и нашей математичке ничего не оставалось, как отпустить меня с урока на очередную "репетицию".

 Едва я оказался в коридоре, Теряхин заговорщицким шёпотом спросил меня:

 - Деньги у тебя с собой есть?

 - Есть, - говорю, - рубля три с мелочью. А что?

 - Отлично! - говорит Лёшка, - у меня ещё полтора рубля, и сейчас ещё у старшего брата возьму! И - скорее в "Родник"!

 "Родник" - это название одного из центральных иркутских книжных магазинов. Культовое, можно сказать, место - здесь, возле входа в магазин, многие годы собирались "фарисеи и книжники" - иркутские букинисты, у которых за хорошие деньги можно было разжиться практически любой литературой - от Камасутры до "Книги Борьбы" старика Алоизыча, включительно...

 - Ты, - говорю я Лёшке, - объясни толком, что за спешка? Что ты там, в "Роднике", брать собираешься?

 - Портреты Брежнева, конечно! - объясняет мне, непонятливому, Теряхин, - ты разве не понимаешь, что уже через два-три дня их из продажи изымут, и больше их будет нигде не достать?! Успевать надо!... - и мы на всех парусах стартуем в "Родник".

 Портреты Ильича и прочих "вождей" племени красножопых - pardon, компартии - на прилавках "Родника" лежали годами, и годами же их никто не брал. Но когда мы зашли в магазин, то сразу же упёрлись в хвост длинной очереди, которая стояла к тому самому прилавку с портретами - видимо, ни один Теряхин был таким умным и ушлым... Мужественно отстояв очередь - а мы ещё, помню, тихонечко переговаривались на тему "дорогого покойника" - Лёшка начал скупать всё подряд: портреты Ильича побольше и поменьше, цветные и чёрно-белые, в штатском и в маршальском мундире, и репродукции с глазуновского портрета, и коллективные портреты  членов  Политбюро с Ильичом во главе - да не по одному, а по несколько экземпляров каждой разновидности. Набрав огромный тубус всевозможных брежневских портретов, мы двинулись, было, к выходу - и здесь-то к нам и подошёл архангел:

 - Управление КГБ СССР по Иркутской области, - хмурый дядька демонстрировал Лёшке свою ксиву, - пройдёмте-ка, ребята, со мной...

 Когда я рассказывал эту историю позже, спустя годы, все в один голос твердили мне, что надо было, мол, послать этого чекиста по всем известному адресу - да и дело с концом! Ну что ж, может, и надо было... По крайней мере, я всегда отвечал и отвечаю таким советчикам, чтобы они сами, как-нибудь при случае, совершили такой "подвиг Гастелло" - послали находящегося "при исполнении" фэйса по матери - а потом поделились впечатлениями. Ну, а я - не хочу...

 Чекист вывел нас на улицу, где его уже поджидал коллега. Нам велели грузиться в чёрную "Волгу"...

 Здесь нужно сделать небольшое топографическое пояснение - специально для тех, кто никогда не бывал в моём родном городе: книжный магазин "Родник" находится на углу улиц имени Карлы Марлы и Литвинова, а Контора Гнусного Беспредела расположена на той же улице Литвинова, и до неё от крыльца магазина - метров триста, если не меньше. Но так, как движение по улице Литвинова - одностороннее, то чекистская "Волга" повезла нас по улице имени Карлы-Ммарлы, потом свернула на улицу имени Сифи-ленина, затем - на бывшую Арсенальную, до сих пор носящую имя чекистского пахана Дзерджинского - и наконец, свернула на ту же Литвинова, аккуратно подкатила к комитетскому подъезду, и наши архангелы повели нас вовнутрь.

 Что это за Контора такая, в свои десять лет я уже имел представление - но никак не думал, что попаду в её железные объятия в столь нежном возрасте. Ан, нет - попал!... Допрыгался. Говорила мне моя мама, что Лёшка Теряхин, рано или поздно, доумничается - и я вместе с ним, за компанию. Эх, права была мама...

 А нас, тем временем, провели в приёмную - в большой и светлый кабинет, находящийся рядом с комитетской вахтой - велели положить на стол наш тубус, и ушли, заперев дверь на ключ.

 - Пугают! - говорит мне Лёшка, - теперь, может, через десять минут за нами придут, а может - через два-три часа...

 Мне, если честно, хотелось реветь. Можете попытаться отгадать с трёх попыток, почему...

 Но нас не стали мариновать несколько часов в этой приёмной: как Теряхин и сказал, где-то, минут через десять-пятнадцать раздался скрежет ключа, и на пороге появился улыбчивый комитетчик - как мне показалось, какой-то цыганистой внешности.

 - Ну что, - весело обратился он к нам, - давайте знакомиться! Я - майор КГБ Худоногов, Виктор Александрович - а вы кто такие будете?

 Мы назвались.

 - Так! - весело продолжал майор КГБ Худоногов - а для чего, позвольте узнать, вы скупали в магазине "Родник" портреты Леонида Ильича Брежнева?

 И здесь, можно сказать, настал мой "звёздный час". Не знаю, может быть, от волнения, но я выпалил первое, что пришло в голову:

 - А нам в школе велели купить! Специально послали...

 - Очень хорошо! - продолжал излучать дружелюбие майор КГБ Худоногов, - а вот мы сейчас проверим это! - и потянулся к стоявшему тут же телефонному аппарату. Через минуту он уже разговаривал с нашей школьной директрисой:

 - Управление КГБ СССР по Иркутской области, майор Худоногов! - вещал он в трубку, - скажите, у Вас есть такие ученики, - здесь он назвал наши фамилии, - очень хорошо! А им поручалось купить для школы портреты Леонида Ильича Брежнева?... Да?... Замечательно! Всего доброго!... - майор положил трубку.

 Ответов с другого конца провода мы не слышали. Но, надо полагать, своим ужасным представлением майор вверг директрису в такой шок, что на все его вопросы она отвечала исключительно утвердительно и односложно. А может, я её недооцениваю - может быть, директриса догадалась, что мы вляпались в Кучу Говна Берии по самые уши, и пришла к нам на помощь... Не знаю. А, забегая вперёд, скажу ещё, что ни на следующий день, и ни в какие другие дни в школе, почему-то, никто ни единым словом не обмолвился с нами об этом звонке. Нас не вызывали в директорский кабинет, и классные руководители нас ни о чём не спрашивали. Почему - ещё одна загадка для меня...

 Но - вернёмся к нашему лучезарному майору. Строго посмотрев на нас, он понёс ставшую уже привычной в те дни казённую ахинею - о "тяжёлой утрате", о "скорби всего прогрессивного человечества" - и даже о возможности начала третьей мiровой войны - и мне до сих пор интересно: неужели он и сам верил в то, что эта самая третья мiровая может начаться после смерти Брежнева?... Впрочем, может быть, и верил - про то, что "американцы теперь нападут на сысысэр" в те дни судачили многие...

 - Так! А сколько в вашей школе кабинетов? - вдруг, ни к селу, ни к городу, поинтересовался чекист.

 - Т-тридцать девять, кажется, - отвечает Теряхин, - да, тридцать девять.

 - Замечательно! - отвечает чекист, продолжая излучать радость - вот сейчас мы отсчитаем вам тридцать девять портретов! - и начинает отсчитывать портреты из нашей пачки.

 - А в школе ещё буфет есть, и спортзал! - вставляю я свои пять копеек.

 - Ну, - отвечает комитетчик, - я так думаю, что спортзал и буфет обойдутся... Впрочем, вот вам - для ровного счёта - сорок штук. Идите в школу!

 И, веря и не веря в то, что мы вырвались из лап кровавой гебни, мы выходим, сопровождаемые майором, на улицу.

 Конечно же, тубус наш сильно уменьшился - наполовину, наверное. Но - ничего: сорок брежневских морд у нас с Лёшкой осталось - по двадцатке на брата. Потом, уже в юношеские годы, я продавал эти портреты иностранным туристам - за зелёные американские рубли. Последние несколько портретов "жили" у меня на даче - пока не сгорели вместе с дачей... Но я вот всё думаю: куда же чекисты дели те портреты, которые изъяли у нас с Лёшкой? Не иностранцам же загоняли...  

 

Про кота, геральдику и атомную субмарину

 История эта имела место быть лет десять назад, во время посещения делегации Иркутской мэрии базы Тихоокеанского флота, и, в частности, атомного подводного крейсера "Иркутск". А так как до сих пор никто из участников этого мероприятия не может без бурного веселья вспоминать эту историю, то я решил взять на себя смелость, и поведать её Urbi et Orbi.

 Что такое атомная подводная лодка, думаю, нет никакой нужды никому объяснять. А вот почему одна из субмарин Тихоокеанского флота носит имя моего родного города, думаю, нужно сказать несколько слов. Хотя сейчас, среди определённой части общества, и считается "хорошим тоном" поливать грязью "лихие девяностые", всё же, мне кажется, что хорошего в те времена было сделано немало. И в качестве одного из таких положительных примеров можно назвать соглашение, которое иркутская городская администрация заключила с командованием ТОФа: власти Иркутска брали на себя ответственность за то, чтобы очередной призыв на военную службу проходил без срывов - а командование флота обязалось направлять призванных на флот иркутян не куда Бог на душу положит, а формировать из земляков единый экипаж: когда у матроса, служащего на АПЛ, есть, с кем не только словом перекинуться, но и родные улицы вспомнить, и общим знакомым кости помыть, то и служба не так в тягость... Вот и было решено назвать одну из субмарин именем нашего славного города - а призывников-иркутян для прохождения службы записывать на её борт. Мне кажется, очень даже хорошее решение.

 Ну, и нельзя сказать, что городские власти, сбагрив иркутских парней на АПЛ "Иркутск", совсем уж после этого не интересовались их судьбой, и никак иркутянам не помогали. Нет, конечно - и интересовались, и помогали: и продукты иркутские пищевые предприятия поставляли на флот по льготным ценам, и с концертами иркутские рокеры и эстрадники к землякам во Владивосток ездили, и ещё какие-то совместные дела у мэрии с командованием флота были - не помню уже... Главное - то, что иркутские парни охотнее стали идти служить на флот - а пройдя службу, не были разочарованы. Ну, и никакого "казарменного мордобоя" и прочей дедовщины на подводной лодке "Иркутск" отродясь не было - а уже одно это дорогого стоит.

 Визиты чиновников иркутской городской администрации на АПЛ "Иркутск", со временем, сделались регулярными - и вот, во время одного из таких визитов "отцы-командиры" решили сделать гостям приятный сюрприз, подняв на борту своего корабля флаг города Иркутска - тем более, что город, в аккурат, в то время обзавёлся собственным флагом.

 Одна беда: никто из отцов-командиров толком не знал, что же представляет из себя этот самый флаг города Иркутска - в отличии от своих подчинённых, никто из них прежде никакого отношения к нашему городу не имел...

 ...Я уж не знаю, почему они не обратились за консультациями по вопросам городской геральдики к матросам-иркутянам: может быть, им такая мысль просто в голову не пришла - а может, сработал извечный принцип "командир лучше знает!" - да только, не обратились... Вместо этого, они полезли в Интернет, набрали в поисковике два слова "флаг Иркутска" - и вывалилась им одна-единственная ма-алюсенькая картинка с изображением этого самого флага: бело-синее поле, один в один напоминающее старый совецкий военно-морской флаг (что не могло их не порадовать!), а на широкой белой полосе - герб Иркутска: некий геральдический зверь, который тащит что-то куда-то в зубах...

 Повторяю: иркутян среди офицеров АПЛ "Иркутск" не было - а к матросам обращаться они сочли ниже своего достоинства. Вот если бы обратились с вопросом, что это, мол, за зверюга на вашем гербе изображена? - то в ответ услышали бы скороговорку, отскакивающую от зубов любого, мало-мальски владеющего азами устной речи, иркутянина: " - БАБР-НЕСУЩИЙ-СОБОЛЯ!" - и не было бы никакого конфуза... Но господа-товарищи офицеры понадеялись на свою флотскую смекалку - и конфуз, в результате, был...

 Но прежде, чем продолжить рассказ о весёлых событиях, имевших место на борту АПЛ "Иркутск", нужно несколько слов сказать о том, что это за зверюга такая - Бабр - и о том, как она, собственно, на иркутский герб забралась...

 Итак, городской герб Иркутску был пожалован, если мне не изменяет память, в 1690 году, и представлял собой червлёное (серебристое) поле, на котором по зелёному лугу бежит зверь Бабр, а в зубах у него - тушка соболя... Бабр этот символизировал одновременно и силу и мощь Империи (тогда уже, в 1690-м году - de facto, Империи), и фауну здешних мест - ну, а соболь был и символом богатства края, и, одновременно, наглядно демонстрировал, "шо мы имеем от гуся" - то есть, что Москва имеет с Восточной Сибири. Ибо, что в семнадцатом веке Восточная Сибирь платила Московскому Престолу налоги соболиными шкурками, что сейчас их отсюда в столицу везут - будто, и не изменилось ничего за три с половиной столетия...

 Так что это за зверь такой - Бабр? А всё очень просто! Русское слово "бабр" - это испорченное бурятское слово "бар", более известное сегодня в его тюркском варианте "барс" или "елбарс". Словом этим диковиным здесь прежде тигру полосатую называли! Вот и вся загадка! А так как в  те времена тигры в Прибайкалье ещё водились, то ни у кого не вызвало сомнений, что именно эта красавица-зверюга должна стать символом города и края...  

 Правда, уже к концу восемнадцатого столетия тигров в Прибайкалье выбили полностью: уничтожить это чудо, огромную полосатую кошку - много ума не надо... А к середине девятнадцатого столетия, когда Департамент Герольдии получил от Государя задание привести, наконец, в порядок всё российское поземельное геральдическое хозяйство, изначальное значение слова "бабр" было начисто забыто - а чиновники Департамента Герольдии, надо полагать, его и не знали вовсе.

 К тому же, в распоряжении тогдашних герольдистов имелось только старинное, достаточно схематичное изображение иркутского герба,присутствовавшее на печати Московских Государей - да описание, в котором говорилось, что на иркутском гербе какой-то зверь Бабр куда-то тащит соболя. Что за зверь - соболь, чиновники Департамента Герольдии знали; а что за бабр такой - у них не было ни малейшего представления... Предположили, было, что бабр - это бобёр, да нашёлся среди них умный человек, который сказал, что соболи - вообще-то, звери хищные - а бобры... бобры, разве что, бревно могут до смерти загрызть: грызуны - они и есть грызуны... А где это видано было, чтобы грызуны хищниками питались? Не бывает такого...

 Почесали затылки санкт-петербургские герольдисты - да и нарисовали на гербе Иркутска какого-то условного зверя - кота - не кота, собаку - не собаку... На всякий случай, пририсовали этому своему фантому плоский бобровый хвост-весло, сунули в пасть соболя (ну, видимо, чтобы не возмущался) - и сообщили всем заинтересованным лицам, что се - Сибирский Звер Бабръ, соболя в зубах несущий. И утвердили герб.

 Правда, со временем, крысообразно-котоподобно-собаковидный Бабр приобрёл более достойный - хотя и более схематичный - вид, и в этом виде он стал официальным символом сначала города Иркутска и Иркутской губернии - а в 1960-е годы, когда в совецком союзе было решено частично восстановить старинную земельную геральдику, был возвращён в качестве герба города Иркутска и Иркутской области.

 Но - вернёмся на атомную подводную лодку "Иркутск", офицеры которой историю ируктской геральдики не знали, ни с какими бабрами никогда не встречались и в Иркутске ни разу не были - но перед которыми стояла боевая задача: к визиту иркутской делегации изготовить флаг с символикой города - побратима их корабля.

 Я не присутствовал в капитанской каюте во время "мозгового штурма", посвящённого решению поставленной боевой задачи, но, скорее всего, выглядело это примерно так:

 - Так! - говорил командир боевого корабля, - что нам известно о гербе Иркутска? Думаем, господа офицеры! Думаем и вспоминаем!

 - Там, вроде, изображён какой-то, не то бобр, не то бабр, - робко отвечал кто-то из подчинённых, - который тащит в зубах... этого... соболя, кажется.

 - Отставить! - ревел командир, - какого ещё "соболя"? У Вас, товарищ мичман, для чего голова на плечах - чтобы фуражку носить, или чтобы в неё есть?!! Сами-то поняли, что сказали??? Как это бобёр может тащить в зубах соболя?

 - Ну, не соболя... - подавал голос другой офицер, - а этого... Рыба у них там, в Байкале есть - название созвучное. Помните, они в прошлый раз её привозили? И в позапрошлый... Как же её? Ах, да! Омуль! Точно, омуль!

 - Ну вот, - отвечал командир, - это уже теплее! А то скажете тоже - "соболь"! Хотя - да, немудрено и ошибиться: "соболь - омуль"... Слова похожие...

 - Итак, - продолжал командир, - что мы имеем? Как Вы сказали? Бобр? Бабр? Ага! Значит, Бабр, несущий омуля! Хорошо!

 - А разве бобры рыбой питаются? - подал голос ещё кто-то, - да и зверь-то у них, вроде, Бабр, а не бобр называется. Точно, Бабр! Слово диковинное - вот и запомнилось! Только знать бы , что это за зверь такой - Бабр?...

 - Ну вы, блин, даёте! - смеялся на это замечание командир, - здесь же всё очень просто! Раз тащит рыбу - значит, это кто? Значит, это КОТ! Кот, которого зовут Бабр! Вот и всё!...

 Вот и всё. А  так как у моряков слово вообще редко расходится с делом, то на сушу тот час же был ссажен вестовой, которого отправили в ближайшую фирму, занимающуюся нанесением рисунка на ткань - и уже через несколько часов флаг был готов.

 Дальше... Когда, через некоторое время делегация мэрии города Иркутска прибыла на базу Тихоокеанского флота, то высоких гостей встречал выстроенный вдоль причальной стенки, экипаж атомного ракетного крейсера "Иркутск"; моряки-иркутяне держали равнение, и солёный океанский ветер трепал ленточки бескозырок. Грянул торжественный марш - и на флагштоке крейсера взвился внушительных размеров флаг! На флаге, очень напоминавшем тот, что украшает здание Иркутской мэрии, все присутствующие увидели огромного чёрно-белого полосатого кота с пушистым хвостом и глумливой харей; художник, создавший сей образ, явно запечатлел этого наглого котяру в тот момент, когда полосатый разбойник где-то спёр жирную рыбину - и теперь по-тихому смывался с места преступления...

 ...Я завидую выдержке наших городских чиновников. Вот у стоящих во втором ряду за их спинами иркутских журналистов, сопровождавших делегацию, такой выдержки не было -  и если бы не гром военного оркестра, то их ржание было бы слышно если не в Японии, то на другом берегу бухты - это уж точно!...

 Когда торжественный марш смолк, возглавлявший делегацию заместитель мэра Сергей Иннокентьевич Дубровин совершенно светским тоном - как будто и не случилось ничего - поинтересовался у командира подлодки:

 - А что это за флаг, если не секрет?

 - Ну как же?! - немного смутился командир корабля, - это же флаг города Иркутска! Иркутский кот Бабр, несущий в зубах байкальского омуля...

 Новый взрыв смеха среди пишущей братии не случился только потому, что ни у кого уже просто не осталось на него сил - газетчики и телевизионщики просто тихо стонали, пряча лица.

 - Да? - тем же великосветским тоном поинтересовался Сергей Иннокентьевич, - очень своеобразная, нестандартная трактовка привычного символа! Очень оригинально, спасибо! Знаете, - обратился он к командиру корабля, - давайте сделаем так: нам было бы очень приятно увезти с собой с борта нашей подлодки-побратима этот замечательный иркутский флаг - а взамен, администрация города Иркутска подарит экипажу подлодки другой - более... более каноничный, - нашёл нужное слово заместитель мэра, - договорились?

 Командир корабля почувствовал, что что-то здесь не так, что где-то они с этим флагом прокололись - вон, и журналисты ведут себя как-то странно... Однако, он не стал ломать себе голову над этим вопросом, а просто принял предложение вице-мэра. И в положенный срок на борт атомного подводного крейсера "Иркутск" был доставлен флаг города Иркутска - с памяткой-описанием и исторической справкой, в которой в доходчивой форме объяснялось, что это за зверь такой - Бабр. А флаг с "котом Бабром", скрысившим где-то рыбину, уехал в Иркутск...

 ...В тот день, после завершения официальной части мероприятия, журналисты спрашивали матросов-иркутян:

 - Ну ладно - офицеры: они не знали, каким должен быть герб Иркутска - но вы-то, парни, знали! Почему же вы им не подсказали-то, а?...

 - Ну... - мялись матросы, - тут дело такое... Во-первых, они и сами могли спросить... А когда мы увидели этот флаг - представили, какой у них выйдет конфуз - и решили молчать. Да и этот "кот Бабр" у них сильно прикольный получился...

 P.S. В канун юбилея Иркутска городские власти решили, наконец, поставить точку в этой полуторавековой путанице с Бабром: вернуть на иркутский герб фигуру тигра - а непонятное чёрное существо с плоским хвостом, перепончатыми лапами, кошачьей мордой и красными глазами с герба убрать. Скажу честно, я не в восторге от этой идеи: конечно, тигр - это тигр, но... но это непонятное чёрное существо с плоским хвостом, перепончатыми лапами, кошачьей мордой и красными глазами за более, чем полтора века, настолько "прижилось" на гербе Иркутска, что его будет не хватать... Исчезнет ещё одна тайна, ещё одна городская легенда, ещё одним мифическим животным станет меньше. Ведь этот самый Бабр тем и уникален, что другого такого Бабра нет ни на одном гербе мiра - вон, драконов и единорогов - хоть отбавляй, они что по европейским, что по остальным гербам табунами ходят - а вот Бабра больше нет нигде.

 Так что, давайте не будем эту зверюгу с нашего герба прогонять, ладно?  

 

Буряты-колхозники в общаге филфака

 Общага голодала. Натурально. Вся. Той стипендии в сорок рублей, что выдавали старосты каждый месяц,  хватало, конечно, на чай-хлеб-сахар-макароны-сигареты - но ведь всё это нужно было ещё и купить. А с провиантом в городе было туго: я уже не говорю о том, что из всего этого списка в тот голодный 1989-й год без талонов продавали, разве что, хлеб - но ведь и эти талоны отоварить получалось далеко не всегда. Очереди, очереди, очереди на несколько кварталов и несколько часов - страна развитого донельзя социализма... Как-то, помнится,  в магазине на 1-й Совецкой сахару всем желающим не хватило, и тогда возмущённые тётки, отстоявшие за сахаром четыре часа кряду на февральском ветре, перекрыли уличное движение... Улица 1-я Совецкая ведёт из Центра в аэропорт - и по ней на самолёт спешил какой-то важный обкомовский хмырь... Получился конфуз и скандал: обкомовца, вылезшего из членовоза и принявшегося сочным ораторским басом разгонять толпу, чуть не побили те же тётки: в ответ на вопли комсючьего чинуши они заявили, что улица будет перекрыта, пока в магазин не завезут сахар... В результате, сахар завезли - и член, в результате, едва успел на свой рейс...

 Но студенты в тот год ещё не перекрывали улиц и не бастовали. Студенты, жившие в общаге приспособились решать проблему пропитания иначе: они узнавали адреса местных однокурсников, живших дома с родителями - и ходили к ним обедать: вроде бы, "случайно" они "заходили на огонёк" - мол, шли тут мимо, да и зашли - в аккурат, в обеденное время. И так - каждый день: то одни однокурсники "случайно" зайдут, то другие, то третьи - и всё к обеду подгадывают. Ну как же их за стол не посадить? - традиции гостеприимства обязывают. Правда, потом кто-то проговорился, что в общаге идёт живейший обмен адресами живущих в городе однокурсников, и, едва ли, не составлен график - кто к кому и в какой день "случайно заглядывает" на обед . А потом об этом узнали и родители студентов-горожан... А узнав,  готовы были грудью закрывать входные двери своих квартир, внушая незваным гостям мысль, что "...а его/её нет дома, и будет очень-очень поздно". После этого университетские группы чётко раскололись на "местных" и "приезжих", а в универовских аудиториях и коридорах повисла тяжёлая тишина...

 На городской рынок студенты не ходили даже в экскурсионно-познавательных целях: зачем? и без того известно, что кило говядины стоит 25 - 30 рублей, кило свинины - от тридцатки и выше, а про баранину уж и вовсе говорить не хочется... Нет, конечно же, иногда обитатели одной комнаты в складчину покупали тот же кусок говядины, приносили его в общагу, и, закрывшись в своей комнате, варили из неё суп - но запах-то не утаишь!... И, в результате, если ты не достаточно нагл (чтобы послать всех подальше), или не достаточно хитёр (чтобы не поддаться на те увещевания, что доносятся из-за двери), или не обладаешь достаточными физическими габаритами (чтобы, выйдя из комнаты в коридор, сурово спросить: " - Ну, чё нада-то?!...") - то ты обречён делить свой, в таких муках сваренный суп, кроме соседей, ещё с двумя-тремя халявщиками из соседних комнат. Халявщиков кормить не хотелось никому - поэтому, традиция тайного суповарения полностью сошла на нет. Голодно было в общаге осенью 1989-го...

 ...Те двое бурятов студентами не были. Вернее, были, скорее всего - но лет за десять до того. А осенью 1989-го года они были тем, кем были - деревенскими бурятами. А у деревенских бурятов есть такая добрая национальная традиция - мясом питаться. Для этого они занимаются у себя в деревнях и улусах скотоводством, а по осени режут скот, и часть мяса оставляют себе на зиму - а другую часть везут в город и продают на Центральном рынке.  Кило говядины стоит 25 - 30 рублей, кило свинины - от тридцатки и выше, а про баранину я уже чуть раньше рассказал...

 И вот, эти двое бурятов, забив скот, загружают пару коровьих туш, хрюшку и барашка в бортовой грузовик, и едут в город, на Центральный рынок. Торговать. Из своей деревни выехали они ещё затемно - надеялись попасть в город к обеду - но что-то там у них случилось с машиной, и в результате, в город они въехали только к вечеру, когда рынок закрылся. И по всему выходило, что в городе им придётся заночевать.

 Скажите, дорогой читатель, что делает в таких случаях под-совецкий человек,  принадлежащий к европейскому этносу, оказавшись в чужом городе, где нет ни единой знакомой души?  Правильно - идёт ночевать в гостиницу! А теперь усложним задачу: что делает под-совецкий человек,  принадлежащий к европейскому этносу осенью 1989 года, оказавшись в городе, где нет ни единого знакомого? идёт в гостиницу, да? Ага, как же! - он приходит в гостиницу, а ему говорят, что свободных местОв нет, и что места бронируются за месяц - и вообще, у него в паспорте районная прописка - "...а из районов мы не селим - только из других регионов сысысэр!" - и остаётся только один выход: ночевать на вокзале, где менты будут обязательно проверять документы - и, не обнаружив у тебя билета, вытолкают в шею или закроют в кутузку. Ибо, нечего на вокзале ошиваться всяким...

 Вот поэтому-то, ни одному, мало-мальски уважающему себя буряту - ни осенью 1989 года, ни сейчас - не приходит в голову, оказавшись в чужом городе, тащиться в гостиницу или проводить сомнительную ночь на вокзале. Вместо этого, любой, мало-мальски уважающий себя бурят отправится в ближайшую студенческую общагу! И - знаете, почему? Потому, что каждый бурят - немного, хоть чуть-чуть, но шаман - и знает безотказное шаманское заклинание, благодаря которому ему будет обеспечен в любой студенческой общаге от Санкт-Петербурга до Владивостока и ночлег, и стол, и кров. Гарантия - сто десять процентов! Хотите узнать это старинное шаманское заклинание? Пожалуйста! - только предупреждаю: сколько б вы ни экспериментировали с ним, у вас ничего не получится, потому что вы - не буряты, а следовательно - никакие, на фиг, не шаманы.  А у бурята получится! Просто, он придёт в любую общагу, и произнесёт перед первым попавшимся студентом это заклинание: " - Буряты здесь живут? Позови!" - и всё! вопрос решён!... разве что, коменде придётся дать немножко, чтобы не орала... А в том, что в каждой студенческой общаге найдётся хоть один студент-бурят, вообще сомневаться не приходится: если кто не знает, буряты - первый в Россиянской Федерации народ по числу имеющих высшее образование на душу населения: у них, кажется, 97% дипломы имеют... Так что, если вдруг в общаге не окажется ни одного студента-бурята, то это, выражаясь словами известного английского поэта и философа, будет какая-то неправильная общага...

 ...Короче говоря, те двое, что везли на рынок мясо и застряли в дороге, подчаливают к филфаковской общаге. И произносят своё магическое заклинание. А в общаге живут, среди прочих, двое студентов-бурятов - Гомбо и Зорик, и кто-то из них, в аккурат, в этот момент оказывается поблизости... Дальше - уж совсем просто: Зорик (или это был Гомбо? неважно) подходит к коменде и говорит, что брат, однако, приехал... однако, надо переночевать... брат, однако-то, с другом - так что, пару матрасов пли-из... завтра уедут. А "брат" украдкой суёт коменде нежно-голубую пятёрку со Спасской башней - и вопрос решён!

 А, едва оглядевшись в комнате студентов-земляков, гости произносят:

 - Однак-то, выпить нада! За знакомство! - и извлекают на свет Божий пару пузырей...

 ...Я уже говорил в самом начале, что среди других добрых бурятских обычаев, есть один, который мне нравится больше других: буряты питаются мясом. И закусывают тоже. Правда, у Гомбы и Зорика мяса сейчас нет - но это всё фигня: мясо есть у гостей, в кузове машины. И значит, праздник состоится! Правда, гостям не совсем удобно: поднимаясь на четвёртый этаж, они обратили внимание, что остальные студенты смотрят на них как-то... не совсем одобрительно, что-ли... А встреченная ими на площадке между вторым и третьим этажами факультетская красавица Ритка демонстративно отвернула носик - и гости услышали, как она шепнула Наташке: " ... - Фу-у!... Буряты..." - и что-то там такое про исходивший от них запах сказала. И пошла к себе в комнату - пить жидкий "кофейный напиток" (85% ячменя, 10% цикория, 5% кофе) и читать "Чётки" Ахматовой и "Камень" Мандельштама. Она вообще была эстеткой, Ритка эта - а ты, малыш, пока прервись ненадолго, и сходи, плюнь в глаза тому умнику, который рассказывал тебе, будто в сысысэре все народы были братьями и никакой межнациональной неприязни в помине не было. Была, малыш, была - и никогда никуда не денется. И если ты уже сбегал и плюнул, то мы продолжаем.

 Итак, подготовку к празднику жизни гости вместе с хозяевами решили проводить не в комнате, а непосредственно, на кухне: там и места побольше, чтобы мясо разделывать - и плитка помощнее. Гости совсем не думали, что их кулинарные приготовления произведут такой фурор на всё население филологической общаги - а представители принимающей стороны,  Гомбо и Зорик, никак не думали, что именно в этот вечер и на этой кухне выдруг обнаружится, что у них в общаге столько друзей! Иначе, чем ещё можно объяснить, что через каждую, буквально, минуту, на пороге кухни появлялся кто-нибудь из здешних обитателей - неважно, однокурсников, или старших - и весело приветствовал их:

 - О, привет, Зорик! здорово , старина! Готовите? Праздник у вас? Клёво! Зайдём, поздравим!... - а когда кулинарные приготовления были закончены и вся четвёрка переместилась в комнату, действительно, туда стали заходить и поздравлять, присаживались "на две минуточки", выпивали-закусывали - и, пожелав счастья "имениннику", быстренько убегали...

 Через десять минут таких "посиделок". один из "квартирантов", недоумённо глядя на хозяев, спросил:  

 - Я, однак-то, не понял, парни: у кого из вас день рожденья-то?

 - Ни у кого, - невозмутимо ответил Зорик.

 - А чо они, однак-то, вас поздравляют всё время? - не унимался гость.

 - Жрать хотят, - подал голос тихоня Гомбо, - а у нас мясо, однако...

 - Так нада им дать мяса, и пусть сами готовят! - резонно возразил гость, - а то, они у нас всю водку выпьют - а у нас мала. У вас ещё есть, однако, водка?...

 - Много давать придётся, - возразил Зорик, - они все жрать хотят, вся общага. А водку у коменды купить можно, если чо...

 - Тогда, однако, зови их и скажи: кому, однак-то, мяса надо - пусть к машине идут! А то, не дадут посидеть, однако! Скажи: щас спущусь и дам, кому мяса нада...

 ...Через час в общаге царило редкое оживление: на всех пяти этажах, в кухнях и в комнатах на плитках студенты варили, тушили, жарили мясо... В своей комнате, украшенной букетом из сухих трав и репродукцией Обри Бёрдслея, откинув прочь репринт Андрея Белого, на кровати страдала от переедания красавица Ритка. На соседней кровати, с томиком Блока в руках, страдала верная подруга Наташа... На насыщение всех голодных ушло больше половины коровьей туши - но приехавшие буряты ничуть не жалели об этом: договорившись с комендой, что они поживут у парней пару дней, они выдали вредной тётке кусок стегна - да ещё и получили с неё пять "полбанок". Праздник продолжался...

 ...А ещё через два дня гости уехали. Провожать их собралась, едва ли, не вся общага. Зорик и Гомбо - тихие и незаметные прежде троечники - за эти дни вдруг сделались очень уважаемыми в общежитии людьми. Когда грузовик отъехал от крыльца общежития, Гомбо почувствовал, что кто-то осторожно трогает его за плечо. Он обернулся. Рядом стояла факультетская красавица Ритка - эстетка, недотрога и любительница поэзии Серебрянного Века:

 - Гомбочка, миленький... Скажи: а ваши буряты к нам ещё приедут? - в глазах у Ритки светилась чистая, почти детская надежда, - скажи, ведь буряты к нам ещё приедут?... правда же?...

 ...Кто-то говорил мне, что через полгода после этого Ритка вышла за Гомбо замуж. Правда или нет - не знаю.

 

Вечерний кошмар оперуполномоченного

 Сашка Вольф не был "белокурой бестией" - он был (и доселе остаётся) самым, что ни есть, семитско-семитствующим семитом. Правда, это не важно - важно другое: внешность у Сашки - не то, чтобы ярко-выраженная семитская, скорее - этакая обще-южная: чёрные кудрявые волосы, карие глаза, кожа смуглая опять же... Принять его можно хоть за грека, хоть за итальянца, хоть за кавказца. Ну, и пользуется этим Сашка иногда при соблазнении юных дев... Впрочем, это тоже неважно.

 А важно, как мы увидим из дальнейшего повествования, где и кем Сашка Вольф работает. А работает он - на зависть всем нам! - там, где ему платят зарплату за то, что интересовало его с самого детства. Правда, платят не так, чтобы очень - но, тем не менее... В музее работает Вольф, научным сотрудником. А так как с детства он буквально помешан на старинном оружии, то числится он в музее ни кем-нибудь, а ведущим специалистом, ответственным за изучение и сохранение музейного собрания аркебуз, палашей, мортир, фузей и прочего колюще-режуще-стреляющего антиквариата. То есть, Сашке не только удалось воплотить в профессию своё детское увлечение, но и стать чем-то вроде живой иллюстрации к замечательному рассказу Михаила Веллера про оружейника Тарасюка. Такие вот дела...

 А теперь - собственно, вводная часть закончилась, и мы переходим, собственно, к повествованию о том, как Вольф, тратя личные деньги и время во имя торжества исторической науки, едва не стал жертвой ментуозной бдительности и не превратился в исламского террориста-подрывника - со всеми вытекающими...

 Итак, дело было так:Сашу Вольфа я встретил на улице 31 августа 2001 года - день в день, ровно десять лет назад. Был тёплый летний вечер, который я надеялся провести с кружечкой пива в одном летнем кафе, которое мы в том сезоне очень любили, и которого - увы! - больше не существует. Я неторопливо шёл по улице, предвкушая, как сейчас сяду за столик, как появится кто-нибудь из знакомых, как мы неторопливо поболтаем о том, о сём... А тут - Вольф навстречу несётся: глаза горят, вся фигура - в каком-то порыве вперёд. Не иначе, как тоже спешит пивка попить после целого дня, проведённого среди музейной пыли.

 - Шолом! - говорю, - привет хранителям древностей, сдувателям пыли веков с артефактов! Пойдём, что-ли, по кружечке портера откушаем?...

 - Не могу! - говорит Сашка, - лучше идём со мной, и скорее! Тут - такое!...

 - Чего стряслось-то? - спрашиваю, - и где это видано, чтобы ты от потребления пива уклонялся?

 - Понимаешь, - говорит он, сегодня директору музея позвонили какие-то таджики - они ремонтируют старый особняк на углу Проспекта и N-ской улицы, бывший штаб кавалерийской дивизии, ну, ты знаешь этот дом... Так вот: они там, не то в подвале, не то на чердаке какие-то сабли нашли, винтовки ржавые, штыки, наганы... Ну, сам понимаешь: такого "счастья" им даром не надо - а в милицию звонить страшно: они же через одного - без документов, да с нарушением регистрации... Короче, позвонили они в музей: забирайте, мол - да мал-мала деньга туда-сюда давай. Вот меня и отправили, - Сашка выразительно посмотрел на меня, - пойдём со мной! Поможешь всё это хозяйство в музей доставить!

 Я представил, как мы с Вольфом сейчас пойдём через весь проспект в его музей - увешанные ржавыми мосинскими винтовками и кавалерийскими шашками, со штыками и с наганами за поясом... Почему-то, воображение нарисовало мне такую картинку, что мы ещё через весь Центр покатим ржавый, облепленный паутиной пулемёт "Maxim"... И решил отказаться. Спросил только - так, без особой надежды:

 - А одной-двумя шашками из этого арсенала разжиться не получится? Если да - проставляюсь пивом...

 - Ну что ты! - Вольф замахал руками, - они же директору музея сказали, сколько там чего! Да и нехорошо это: этим вещам место - в музее, а не в частной коллекции!

 Ну, тут уж я совсем отказался - и Вольф ушёл, меряя проспект семимильными шагами. Энтузиаст несчастный...

 А я пошёл пиво пить.

 Как выяснилось позже, Сашке вовсе не грозило тащить весь, найденный таджиками, арсенал на своих плечах: в родном музее его снабдили какой-то суммой денег, чтобы он взял машину и привёз всё найденное в музей. Но я об этом не знал.

 А узнал я об этом через несколько дней - в той же летней пивной, за своим любимым столиком. И не от кого-нибудь, а от милицейского оперативника, с которым нас связывала лишь общая симпатия к портеру под кальмаровые колечки.

 - Представляешь, - рассказывал опер, - вечером поехал я с работы на своей машине. И вдруг вижу: на выезде на Проспект голосует какой-то парнишка, цыган - не цыган, чечен - не чечен... Кто их, нерусских, разберёт?... Думаю: дай, подброшу - вроде, на наркомана он не похож - а я денежку срублю. Останавливаюсь, а он и говорит: " - Командир, сейчас во-от в этот двор заедем, погрузимся - и поедем!" - а сам на старинный особнячок показывает, который на реконструкции находится. "Ну, - думаю, - не иначе, как парень договорился уворовать со стройки пару мешков цемента, или ещё что-нибудь в этом роде" - но мне-то какое дело? я же подбармить хочу...

 - Заезжаем мы, значит, с ним во двор этого особняка, - продолжает свой рассказ опер, - там, чтобы во двор заехать, нужно въехать в тоннель, а двор - настоящий "каменный мешок"!... Заезжаем, он выходит - и уходит куда-то вовнутрь здания. А я по сторонам оглядываюсь: вокруг - пустые окна, мусор строительный, и - ни души. Идеальное место для всяких преступлений и тёмных делишек... И тут из недр пустого дома выходит мой "пассажир" - да не один! За ним ещё двое или трое его земляков идут - и тащат в руках винтовки и какие-то ящики! "Всё! - думаю, - приплыли! Братья-мусульмане схрон оружия перевозят - не иначе, как теракт готовят!" А я - как назло, табельное сдал, и на телефоне - ни копейки, подкрепления не вызвать!... "Ну, ничего, - думаю, - прорвёмся как-нибудь! В крайнем случае, если этот курьер один поедет, то я его заболтаю - а потом вырублю резко" - а самому уже представляется новая звёздочка за задержание террористов и предотвращение теракта...

 - И вот они подходят к машине, и пассажир мой кричит мне: " - Командир, открывай багажник!" - и они начинают грузить мне в багажник своё оружие. "Грузите-грузите, - думаю, - знали б вы, сволочи, кто я такой!..." А они, суки, так нагло всё это загружают - думают, что я вообще лох, что ничего не вижу и не понимаю! А потом этот - ну, который меня остановил - садится на переднее сидение, и говорит: " - А теперь - едем в музей!"

 На этом месте рассказчик начинает истошно ржать - ржать так, как когда-то, наверное, ржали кони того самого кавалерийского дивизиона, в штабе которого были найдены все эти клинки и стволы. Моего собеседника ещё душит смех, но он продолжает:

 - Нет, ну ты представляешь? Этот чернявенький - ну, кто он там, я не знаю, который меня остановил-то - оказался сотрудником музея!... Оказывается, эти таджики - или кто они? - которые особняк ремонтировали, нашли всю эту ржавчину, перепугались до смерти - у них же регистрации нет ни у кого! - и позвонили в музей: забирайте, мол!... счастье вам привалило!... Он, чернявенький этот, едва сел - давай мне всё это рассказывать! Ну, а как к музею подъехали - оттуда музейные тётки выскочили - сушёные такие тараньки - и давай суетиться, всё это барахло перетаскивать!... Мне даже неудобно стало... А чернявенький - мне: "-Хотите, мол, посмотреть, что мы привезли?" И, ведь ржавчина сплошная! Труха!... Одно название - "оружие"!...

 Пока мой собеседник продолжал веселиться, я набрал номер Вольфа:

 - Сашка? Подходи-ка сейчас пивка попить! Тут один... интересный человек, любопытную историю сейчас рассказал! Тебе понравится!...

 И, оборачиваясь к собеседнику:

 - Сейчас сюда один хороший парень подойдёт - я вас познакомлю. Обязательно расскажи ему эту историю - он её по достоинству оценит!...

 

Идеологическая диверсия в окружной газете

 ...Среди прочего, Забайкальский Военный округ - тот самый, что сокращённо именуется "ЗабВО", и это самое "ЗабВО" офицеры расшифровывают не иначе, как "Забудь о Возвращении Обратно!" - так вот, среди прочего, Забайкальский Военный округ славен своей окружной газетой "На боевом посту". И тем студентам-гуманитариям из Иркутска, кому не повезло попасть в цепкие объятья Матери-Родины и загреметь на два года служить в ЗабВО, газета "На боевом посту" служит одной из немногих отдушин: во-первых, в газету можно писать - и получать какие-то копейки гонорара - а во-вторых, в газету "На боевом посту" можно даже устроиться служить! А "служить в газете" - это та же журналистская работа! настоящая синекура!... Правда, для этого нужно не просто уметь писать - нужно уметь писать связные статьи. Мишка это умел - и устроился.

 Дело происходило в 1967 году - в год, ни много, ни мало, 50-летия ВОСР (кто не знает, аббревиатура ВОСР расшифровывается, как "Великая Октябрьская Социалистическая Катастрофа - pardon, Революция") - и номер газеты "На боевом посту", который должен был выйти, в аккурат, к 7 ноября 1967 года, тщательно готовился заранее. Да, номер готовился задолго до его выхода: допустим, разные праздничные обращения "ленинского центрального комитета" и прочий официоз должны поступить уже, непосредственно, накануне юбилея - но всякие "военно-патриотические" статьи, воспоминания, любительские солдатские стишата и прочий идеологический хлам редакция газеты тщательно отбирала и готовила ещё месяца за три до назначенной даты.

 И вот, вызывает Мишку командир (он же - редактор), и говорит: " - Значит так, старшина Мишка! По оперативным донесениям стало известно, что в сотне километров отсюда, в глухой забайкальской казачьей станице живёт-поживает дедушка Иван Иваныч. Этот дедушка Иван Иваныч в суровое время борьбы за установление в Забайкалье совецкой власти был молод, горяч, отважен - он носился на боевом коне с шашкой наперевес по Забайкалью и рубил головы всякой белогвардейско-антисовецкой контре и сволочи. И даже орден Красного, понимаешь-ли, Знамени за это дело получил - знать, голов нарубил немало... Короче, боевая задача выглядит так: нужно разыскать ветерана гражданской войны и взять у него интервью, которое пойдёт в юбилейный номер. Вот тебе, старшина Мишка, все данные на героического дедушку, вот суточные и командировочное удостоверение - исполнять! Через три дня жду тебя с текстом интервью".

 Мишка щёлкнул каблуками, гаркнул "Есть!!!" - и помчался на поиски краснознамённого дедушки. Как Мишка добирался до глухой забайкальской казачьей станицы, где жил тот дед, нам неинтересно: в конечном счёте, добрался же? Добрался. Вот и хорошо! А подробности его путешествия на попутках по читинскому бездорожью и колдобинам мы оставим за кадром, чтобы картины не портили...

 И вот, наконец, заявился старшина и военжур Мишка в станицу, разыскал нужную избу - и увидел он, что на лавочке у ворот возле нужной ему избы сидит не один, а целых два древних деда героической казачьей наружности.

 - Здравствуйте! - говорит Мишка тем дедам, - а не подскажете ли мне, где здесь живёт-поживает героический и краснознамённый Иван Иваныч, храбрый ветеран былинных времён гражданской войны?

 - А не пойти ли тебе, хлопчик, на хер? - отвечают ему деды, - а то, ходят здесь всякие, выспрашивают чего-то... Чё тебе надо-то, паря? Зачем тебе Иван Иваныч понадобился?...

 - Да я, понимаете ли, журналист из военной газеты, - говорит Мишка, слегка смущённый таким нерадушным ответом стариков, - человек я подневольный. А нужен мне Иван Иваныч ваш лишь затем, что получил я приказ: взять у него интервью. Приказ, сами понимаете...

 - Понимаем, - говорят деды, - приказ - это другое дело!... Журналист, говоришь?... А ты самогон пьёшь, журналист?

 - Пью, - отвечает Мишка, не совсем понимая, куда и к чему старики клонят.

 - Ну, раз пьёшь, - отвечает тогда один из дедов, - то пошли в дом, журналист. Выпьем за знакомство! Я - твой Иван Иваныч, расскажу тебе всё, чего надо...

 И все втроём они идут в дом - Мишка и оба недружелюбных и суровых старика. И садятся за стол, и на столе появляется бутыль самогона, и сало, и лук, и солёные огурцы из кадушки, и грибочки маринованные из подполья, и варёная картоха из чугунка - добрая такая деревенская закуска. И героический старик Иван Иваныч начинает рассказывать о своих былых подвигах в гражданскую войну. И, чем больше сидят они, тем больше Иван Иваныча "несёт": он уже и орден свой Мишке показал, и Мишка сфотографировал его, одетым в этот орден - а дед Иван Иваныч всё рассказывает и рассказывает - Мишка записывать не успевает. А второй дед всё сидит и молчит. Пьёт самогон, закусывает - и молчит. А потом вдруг подаёт голос:

 - Ну что ты врёшь? Что ты врёшь, дурак старый? - это он к краснознамённому Иван Иванычу обращается, - ну не было этого! Не так всё было! Я-то, я-то лучше помню, как оно было тогда... - и, обращаясь к Мишке: - Ты не слушай его, дурака старого - он всё напутал. А дело, короче, было так... И начинает, значит, второй дед - звали его Петром Василичем, кстати - излагать собственную версию событий полувековой давности. Его рассказ не сильно-то и отличается от того, что говорил Иван Иваныч до этого - но, некоторые нюансы расходятся.

 А Иван Иваныч слушает-слушает рассказ друга - да вдруг и сам перебивает: - Нет! Ну послушал бы ты себя со стороны!... Ну что ты мелешь, что мелешь? Дело-то вовсе и не так было!... - и начинает излагать свою версию. А Пётр Василич не соглашается, и оба старика начинают жарко спорить, обвиняя друг друга в старческом маразме и попытках сфальсифицировать историю Отечества. А Мишка слушает их - он уже отложил в сторону блокнот и карандаш - а потом и говорит:

 - Я так понял, что и Пётр Василич - тоже мужественный боец за установление совецкой власти в Забайкальском крае? Тоже отважный герой и ветеран гражданской войны?

 - Да какой он герой?!! - кричит раздухарившийся Иван Иваныч, - он - контра недобитая! Семёновец! Урядник казачий!... Эх, - поворачивается он к другу, - жаль, не добил я тебя, Василич, тогда, весной девятнадцатого!...

 - Ну вот, опять врёшь! - кричит Пётр Василич Иван Иванычу, - это не весной было, а по осени! И не ты меня, а я тебя, суку красную, тогда пожалел, когда ты из седла кувыркнулся! Пристрелить тебя, Ванька, тогда надо было...

 - Ага, "пристрелить"!... - передразнивает Иван Иваныч, - да ты лучше вспомни, как ты сам тогда... - и оба деда вступают в увлекательную перебранку, в которой припоминают друг другу всё: и отбитую кем-то у кого-то невесту, и боевые стычки гражданской войны, и взятые взаймы, да так до сих пор и не отданные сапоги, и давний спор на предмет раздела охотничьих делянок... А потом кто-то из них вдруг и говорит:

 - Ладно, хватит! Давай лучше выпьем! - и все пьют самогон, и закусывают его салом, и огурчиками, и грибочками, и картошкой с луком. И снова пьют. И - рассказывают - теперь уже на два голоса - о гражданской войне в Забайкалье...

 ...Когда на следующий день Мишка, заночевавший в избе Иван Иваныча, уезжал в расположение своей части, оба старика нагрузили его провиантом: салом, грибами, огурцами. С самогоном у них вышел спор: каждый из них утверждал, что его продукт - лучше, а от соседского наутро голова болеть будет. Сошлись на том, что всучили Мишке и самогонку от Иван Иваныча, и от Петра Василича - а он, мол, приедет в свою часть, да и сравнит...

 Мишкин материал вышел 7 ноября в окружной газете. На фотографии, иллюстрирующей интервью, были сняты оба старика - Иван Иваныч и Пётр Василич - а снизу была подпись: "Герои гражданской войны в Забайкалье такие-то...". О том, что второй участник интервью - герой гражданской войны с совершенно противоположной, белой стороны, Мишка ничего не сказал редактору. Зачем?...

 

Королевство собственного изобретения

 Как всегда, это была одна из взбалмошных идей Мишки - если бы не он, то я ни за какие посулы в тот день от кресла-книжки-сигарет не оторвался бы. Но Мишка - он всегда такой: ему всегда больше всех нужно, в этом он - весь! Настоящий европеец - хоть и считает себя сибиряком. И, если честно, то я его за это уважаю...

 Так вот: прибегает ко мне Мишка, и сразу - с места в карьер: " - Старик! Ты знаешь, какой у нас завтра день? День Байкала!..." (Мишка, надо сказать, к Байкалу вообще очень трепетно относится, даже собирался одно время новое религиозно-философское учение создавать - Байкалианство). Ну, меня-то, честно говоря, все эти ура-патриотические пляски по поводу "священного моря" и "жемчужины планеты" никогда особенно не трогали: мне, если честно, глубоко плевать, что будет с Байкалом, если лет через двадцать-тридцать на его берегах будут жить какие-нибудь китайцы или таджики с киргизами (а всё, чувствую, к тому и придёт). Но Истина - Истиной, а Мишка - всё же, друг...

 - Ну, и что, - спрашиваю я его, - ты предлагаешь отмочить по этому поводу?

 - Идея такая, - принимается излагать Мишка, - завтра в честь Дня защиты Байкала на Набережной, возле твоего любимого памятника царю Александру III планируются торжественные гулянья: будет губернатор речь толкать, потом всякие барды будут петь - ну, и сувениры там разные продавать будут... Короче говоря, весь народ на Набережной сосредоточится...

 Я ещё не совсем понимаю, к чему он клонит - но, судя по его возбуждённому состоянию и блеску в глазах, вижу: задумал Мишка нечто весьма и весьма необычное. Уж не в губернатора ли бомбу собрался кинуть?... А у меня в это время, совсем забыл сказать, сидит давний мой знакомый - отставной полковник МВД, старый сыскарь. И он, смотрю, уже и профессиональный интерес и к беседе, и к мишкиной личности проявляет.

 - Слушай, - говорю я тогда, - уж не хочешь ли ты теракт замутить? Лавры Каляева тебе покоя не дают, что-ли?...

 А он смеётся: - Нет, всё гораздо круче! - и начинает извлекать из сумки какую-то ткань тёмно-синего цвета. - Я, - говорит, - придумал вот что: нужно на острове, который у нас по центру Ангары, установить Флаг Байкала! Огромный, тёмно-синий флаг! Ты представляешь, как это будет здорово смотреться? Большое тёмно-синее, цвета байкальских вод, полотнище развевается над Ангарой - и его видно со всех точек Набережной!

 Тут я вспоминаю про этот остров: есть в самом центре Ангары, прямо по главному фарватеру, небольшая отмель. На отмели этой растёт одинокий ивовый куст, да трава - а больше там ничего и нету. Хотя, нет! - там ещё, вроде бы, старый бакен на южной косе валяется... Остров этот называется Сибиряковским - в честь иркутских купцов Сибиряковых: уж не помню, для каких нужд, но в XVIII веке Сибиряковы его приспособили. Кстати, во времена Сибиряковых, да и позже островок этот был не один: на этом месте их было штуки три или четыре - но в 1950-е годы, при проведении берегоукрепительных работ на Набережной, там добывали гравий - и все острова, в результате, срыли. Один только Сибиряковский остров и остался...

 Тут у меня от сердца отлегло: слава Богу, думаю, не собирается мой друг в террористы - а в идее отметить День защиты Байкала установлением некоего "флага Байкала" я ничего криминального не вижу. Но - на всякий случай! - спрашиваю у своего гостя, милицейского полковника:

 - Скажите-ка, ваше милицейское превосходительство, а к какому административному округу города относится вышеозначенный остров - к Правобережному или к Свердловскому?

 - Да ни к какому! - успокаивает меня гость, - ничей он. Так что, если твой друг задумал там флаг Байкала установить, то никто его "вязать" не станет. А дело - хорошее...

 "Ладно, - думаю, - если никто "вязать" не станет, то это уже, само по себе хорошо" - а сам спрашиваю у Мишки:

 - Слушай-ка, а как ты собрался на остров-то попасть? Не вплавь же?... И - ещё вопрос: на что ты, собственно, планируешь вешать этот флаг? - к тому времени уже стало ясно, что принесённый Мишкой кусок плотной тёмно-синей ткани размером два на три метра - это и есть предполагаемый "флаг Байкала", - для флага же мачта какая-нибудь нужна, или флагшток...

 - Да я, - отвечает Мишка, - собственно говоря, по поводу флагштока к тебе и пришёл! У тебя в палисаднике, помнится, водопроводная труба под забором без дела валяется. Метров пять длинны в ней будет? Вот и прекрасно! Ну, и лопаты у тебя есть - вот ими-то мы его и вкопаем. А на остров добраться - ещё проще: с рыбаками договоримся - они нас туда на моторке враз доставят! Рублей двести им заплатим - и порядок!...

 Нет, ну как вам это нравится, а?! "Мы", значит, этот флагшток "вкопаем"! Вдвоём! Называется: без меня меня женили! Ай да Мишка!...

 Ладно. Жили мы тогда в старинном деревянном особняке на самой Набережной, и был у нас перед домом палисадник, за которым супруга моя ухаживала - всё лето в палисаднике цветы цвели, кусты жасмина, вишня... И валялась в том палисаднике длинная ржавая водопроводная труба: метров пять в ней было, и я всё мечтал её куда-нибудь выбросить - а Мишка её, оказывается, уже не только заприметил, но и для дела решил приспособить. Ну, а остров Сибиряковский - он, едва ли, не напротив наших окон расположен - только не видно его из-за деревьев на бульваре...

 ...Всё остальное произошло примерно так, как Мишка и предполагал: на следующий день, с утра пораньше, он снова заявился ко мне - и мы вместе с ним вытащили надоевшую трубу, и отнесли её, вместе с лопатами, на берег. Старая Набережная Ангары у самой кромки воды заросла травой - вот в этой-то траве мы и оставили и трубу - будущий флагшток, и лопаты. А сами пошли с рыбаками договариваться на предмет заброски нашего десанта на Сибиряковский остров.

 Поиски рыбаков заняли у нас несколько больше времени, чем мы рассчитывали. Нет, рыбаков-то на Ангаре в тот августовский день было очень даже много - но беда-то в том, что все они были к этому времени уже на Ангаре - а мы с Мишкой находились на берегу, и это сводило на нет любые попытки переговоров.

 Так, в надежде договориться с рыболовами, мы прошли всю Набережную, миновали старый Ангарский мост, вышли на Нижнюю Набережную... Рыбака, согласившегося отвезти нас на остров и обратно, мы нашли только на нижней лодочной станции, что расположена в устье Ушаковки, возле Знаменского монастыря. Дедушка-пенсионер, кажется, до самого последнего момента так и не мог взять в толк, зачем нам понадобилось на этот остров - но, услышав об оплате, решил не мучаться лишними вопросами, а просто взять нас на борт.

 Когда мы через десять минут подошли к тому месту Набережной, где оставили "флагшток" и лопаты, выяснилось, что нас ждёт-поджидает моя супруга:

 - Как хотите, - заявила она тоном, не терпящим никаких возражений, - а я еду с вами! Я на этот остров с пяти лет мечтала попасть - и если вы думаете, что сейчас я откажусь от этой возможности, то вы глубоко, очень глубоко ошибаетесь!...

 Если бы жена пришла одна, я с лёгким сердцем согласился бы на эту поездку - но она пришла не одна: рядом с ней, на поводке, усиленно размахивала во все стороны своим хвостом-обрубком наша собака. Я невольно покосился на судовладельца.

 - Ну, так чего же вы ждёте? - подал голос наш "капитан" - запрыгивайте скорее на борт вместе с собачкой - да и отчаливаем! Остров - прямо по курсу!

 И, приняв на борт новых пассажиров, мы отшвартовались от берега, и пошли прямо к Сибиряковскому острову.

 ...Выкапывание ямы для флагштока заняло у нас с Мишкой минут десять - а наша собака в это время носилась по острову, распугивая чаек. Супруга, оказывается, взяла с собой фотоаппарат - и теперь снимала каждый этап историческиого момента. Наконец, флагшток вместе с накрепко привязанным к нему флагом был установлен - и в следующий момент тучу птиц со всего острова подняла в небо не наша Жулиха, а дружное "Ура-а-а!..."

 - Значит, это - в честь Байкала? - спросил нас старый рыбак, - здорово придумали! Очень хорошо получилось! Я с вас, ребята, деньги брать не буду: какие деньги, когда я в таком славном деле поучаствовал?...

 ...Флаг этот потом развевался над островом месяца два - пока холодный октябрьский ветер не опрокинул наспех вкопанный нами "флагшток" и не унёс куда-то вниз по течению тёмно-синее полотнище.

* * *

 Прошло с тех пор пять лет. И все эти пять лет я думаю вот о чём: получается, что если прежде, до нас, на Сибиряковском острове никто никогда никаких флагов не поднимал, то и сам остров, собственно говоря, никогда не был ни официально открыт, ни официально провозглашён территорией России - ведь так? Скажите: есть ли где-нибудь информация о том, что на реке Ангаре, в городской черте Иркутска, был открыт и присоединён к России остров Сибиряковский?... Нет такой информации - и нет потому, что статус острова никогда не был закреплён не только за Россией, но и за иркутским муниципалитетом. Следовательно... Следовательно, открыли его те, кто впервые поднял на нём флаг. То есть, мы.

 А раз флаг, который мы подняли на острове Сибиряковском, не принадлежит никакому государству, то что это значит? Это значит только то, что на новооткрытом острове de-facto было провозглашено новое государство. Микрогосударство. Никем пока не признанное...

 Но - в конце концов, чем наше микрогосударство - Сибиряковский остров - хуже какого-нибудь Силэнда или Редонды? Только тем, что находится не в морской, а в речной акватории, в центре города? Ну и что из этого? Согласно международным стандартам, Сибиряковский остров отвечает всем признакам суверенного государства: имеет не только флаг, но и территорию, и население. И, в отличии от администрации города Иркутска, мы территорию Сибиряковского острова контролируем не только с противоположного берега, но и регулярно навещаем наши владения: приезжаем туда на моторном катере, пикники организуем, мусор убираем... Ну, а о том, что его ещё и наша собака пометила, я уже и молчу.

 Вот и думаю я, что пора уже объявить о создании нового государства - Королевства (или княжества) Сибиряковского. Верховным правителем и сюзереном этой территории провозглашаю себя - и никаких республик, никаких демократий! Государственный строй - просвещённый абсолютизм, со мной во главе. В ближайшее время придумаем королевский герб - и поместим его на наше национальное, сплошное тёмно-синее знамя. Так как постоянно жить на острове нет никакой возможности, то придётся нам сформировать Правительство в изгнании (должность Ответственного министра пока вакантна - а Безответственным министром Мишку назначим). Ну, а дальше - и монету чеканить начнём, и марки почтовые печатать, и подданство давать, и в рыцари посвящать, и орденами жаловать.

 Так что, если кто-то возжелает получить подданство Королевства Сибиряковского - не стесняйтесь, отмечайтесь в комментариях. Рассмотрим

 

Балконный Летунъ

 *** Иллюстрация моя - Р. Д..***

 Позднее летнее утро. Мы с моей тогдашней подругой Ритой сидели на крошечной кухне в её (вернее, её родителей) квартире, пили утренний кофе со сдобными булочками. Сколько нам тогда было? - восемнадцать?... девятнадцать?... Неважно, в конце концов.

 Итак, мы пили утренний кофе с булочками и болтали о каких-то пустяках, а через распахнутое настежь окно был слышен деловитый стук молотка: это жилец из дома напротив с утра пораньше взялся за остекление лоджии. Дядька этот, собственно, и разбудил нас, начав, едва ли, не в восемь часов утра пилить и сколачивать какие-то старые, облезлые оконные створки, рейки и бруски - и за то, что он не дал нам выспаться, я мысленно пожелал ему тогда чего-нибудь плохого: ну, например, шарахнуть себе по пальцу молотком, или ещё чего-нибудь в этом роде... Но, к тому моменту, когда мы сварили кофе и сели за стол, шум от его строительной возни уже перестал беспокоить нас, превратившись в своеобразный звуковой фон утреннего города: на него мы обращали внимания не больше, чем на чириканье воробьёв или шум проходящих машин.

 И вот внезапно этот шум исчез. Прекратился. Но в следующее мгновение мы услышали другой звук: хлопок от удара о землю чего-то тяжёлого... Вскочив со своих табуреток, мы тут же ринулись к окну. Ага, так и есть: наш "строитель" лежал на газоне под своим балконом; он лежал на спине, уставившись в небо - а в следующую секунду зашевелился, подавая признаки жизни.

 Как вы думаете, какая самая-самая первая мысль мелькнула в моей голове? Совершенно верно! Первым порывом было срочно ринуться к телефонному аппарату, набрать "03" - тут же человек с третьего этажа сверзился!... Хорошо ещё, что не на асфальт, а на газон - иначе...

 Но, едва глянув на свою подругу, я тут же забыл про "скорую". Вернее, не то, что забыл - просто, предыдущую мысль тут же выпихнула из головы другая: "скорая" нужна сейчас не только падшему на землю балконостроителю, но и Ритке. Ну, если и не "скорая", то ударная доза какой-нибудь валерианки или иного сильнодействующего успокоительного моей подруге необходима, и немедленно! - увидев распростёртое на газоне шевелящееся тело, Ритка впала в самую настоящую истерику!...

 Со стороны могло показаться, что Ритуле необычайно весело, что падение челолвека с шестиметровой высоты возымело на неё примерно такое же действие, как свежий остроумный анекдот: моя подружка стояла посреди кухни и хохотала столь искренне и заразительно, что не знай я причину, вызвавшую этот смех, поневоле бы присоединился к ней. Но я испугался.

 - Подожди секунду... - бормотал я, - где у вас тут аптечка с лекарствами? - я начал, было, шарить по кухонным шкафчикам, но бросил это дело, и, схватив чистый стакан, до краёв наполнил его холодной водой из-под крана: - На, выпей скорее! Сейчас пройдёт...

 Давясь смехом, Ритка оттолкнула воду, и, едва сдерживая переполнявшие её эмоции, выдавила из себя:

 - Н-не надо, Ром, я в по-порядке! Эт-тот идиот ОПЯТЬ УПАЛ С БАЛКОНА!... ОПЯТЬ!!!... Ой, я не могу!... - новый приступ радостного ржания подавил все дальнейшие объяснения. Я стоял со стаканом воды в руках, как последний дурак, не зная, что и думать...

 Тем временем, с недостеклённого балкона, откуда только что спикировал дядька, раздался разъярённый - иначе и не скажешь! - женский крик:

 - Какого чёрта?! В конце концов, КАКОГО ЧЁРТА, Я СПРАШИВАЮ?!!! ТЫ - ОПЯТЬ ЗА СВОЁ?!!! Лежи там, каз-з-зёл, я сейчас "скорую" вызову! И не вздумай шевелиться, придурок!...

 ...Когда у Ритки кончился припадок и она немного успокоилась, я узнал и о причине её безудержного веселья, и обо всём остальном: оказалось, что у соседа из дома напротив это хобби такое - стеклить балкон. Стеклить - и летать с него. Вернее, , летать-то оттуда он вовсе не любит и не хочет - он хочет просто застеклить балкон - но летает с него с завидной регулярностью каждый год. И сегодняшний его полёт - уже пятый по счёту. Или - шестой даже... А для соседей этот балконостроитель служит этаким бесплатным развлечением, вносящим разнообразие в их серые будни: каждый год, когда он, ближе к осени, выписывается из стационара, жильцы и его дома, и дома напротив дружно гадают: полезет он стеклить свой балкон в следующем году, или нет? а если полезет - то довершит начатое дело до конца - или опять полетит вниз?... Раньше ещё гадали: убьётся он насмерть, или нет - но, где-то после третьего или четвёртого его падения окончательно уверились, что у этого придурка, как у кошки, девять жизней в запасе - и про летальный исход загадывать перестали.

 А пока Ритка всё это рассказывала мне, к соседнему дому подъехала "скорая" - и санитары принялись загружать летуна на носилки - с шуточками и прибауточками. Похоже, они его уже хорошо знали...

 ...Прошло с того времени уже двадцать лет, или даже немного больше. Все эти годы Ритку я не встречал: разбежавшись тогда в разные стороны, мы потеряли друг друга из виду и, живя в одном городе, ни разу не пересеклись. И тут - надо же! - выгуливая собаку на Набережной, столкнулся с ней нос к носу! И, естественно, тут же начался разговор о том, кто как живёт и чего добился в этой непростой жизни - а потом беседа естественным образом перетекла в воспоминания о юности. И тут я спрашиваю:

 - Кстати, а что с тем вашим соседом стало? Ну, с тем, который каждый год начинал стеклить балкон, и постоянно летал оттуда? Помнишь?...

 В этот же момент я увидел перед собой не взрослую даму, но ту же смеющуюся девчонку, что и двадцать с копейками лет назад:

 - Ещё бы не помнить! ТАКОЕ не забывается! Значит, слушай: он застеклил-таки свой балкон! С ВОСЬМОГО РАЗА! С ВОСЬМОГО, ты понимаешь?! ОН ВОСЕМЬ РАЗ ЛЕТАЛ!!! И то, что он его застеклил, стало настоящим Событием для всех соседей! Но главное - не это: застеклив свой балкон, он знаешь, что сделал? Тут же, с чистой совестью продал квартиру! Той же осенью - не помню точно, в девяноста третьем или в девяносто четвёртом. Но и это ещё не всё: как ты думаешь, что сделали новые жильцы, едва заселившись в его бывшую квартиру?

 - Думаю, - выдавил я с трудом, - что в первую очередь они сломали на фиг всю его городиловку на балконе... - рассказ моей старой знакомой с какого-то места начал напоминать мне какую-то комедию абсурда, и я решил придерживаться стиля.

 - Вот именно! - Ритка веселилась, - и знаешь, о чём молились все жильцы наших домов, когда он уехал? Чтобы его новая квартира была даже не на втором, а только на первом, ТОЛЬКО НА ПЕРВОМ этаже! Он же - маньяк! У него мания - балконы стеклить!...

 Нет, подумал я, дело в другом: просто, в детстве мужик хотел стать Валерием Чкаловым - ну, или Полиной какой-нибудь Осипенко - но слишком далеко в подсознание загнал свою мечту. А она возьми - да и прорвись оттуда...

 

Рогатка, как символ гуманизма и человечности

 В обеденный перерыв сидим в телецентровском буфете - уже пообедали, теперь кофейничаем и курим: буфетчица Дина Эдуардовна разрешает нам здесь курить, когда больше никого в буфете нет. Ну, в самом деле: не тащиться же с чашкой ароматного кофе в грязную телецентровскую курилку, где даже присесть негде. Сидим втроём: Наташка, я - и Гарри, оператор РТРовского корпункта. Не помню, о чём болтали - но вдруг он поворачивается ко мне, и говорит:

 - Слушай, старина! Ты в детстве рогатки делал?

 Вопрос был совершенно неожиданный - но я, тем не менее, отвечаю:

 - Да, вроде бы, делали чего-то такое. Правда, не помню, чтобы я в детстве с рогаткой бегал... А, собственно, зачем это тебе?

 - Да вот, - отвечает Гарри, - хочу себе рогатку сделать, - и на этих словах извлекает из кармана самую настоящую деревянную рогатину, только без резинки, - и вот думаю, какую бы резину на неё натянуть... Помнишь, раньше в аптеках продавался такой серый жгут для перетягивания ран? Вот из него резина на рогатки была - в самый раз! Тугая, прочная, бьёт далеко!...

 - Игорь! - смеётся Наташка, - да ты, никак, в детство впал! Зачем тебе рогатка? Хочешь Генеральному в лоб пульнуть?... - и опять смеётся.

 Здесь нужно сразу же оговорку сделать: из всей, сидящей за столом компании Гарри - самый старший: ему тогда уже за тридцатку перевалило. Да и не производит он впечатления инфантильного подростка: наоборот - Настоящий Индеец, мачо этакий, девчонки на него смотрят, вздыхая...

 И тут он нас, буквально, убивает своим ответом - спокойно, и как ни в чём ни бывало, изрекает:

 - Да голубей хочу пострелять...

 Повторяю: фразу о своём намерении заняться отстрелом голубей Гарри изрекает настолько спокойно, как будто речь идёт о чём-то совершенно обыденном; как будто ходить с рогаткой и стрелять из неё голубей для тридцати-с-чем-то-летнего мужика так же естественно, как собирать марки, пить пиво, ковыряться по выходным в гараже или на даче - ну, или там, вступать в беспорядочные половые связи, к примеру...

 У меня от его ответа - небольшой шок; а Наташка - она, вообще, натура легкоранимая: она живо представляет себе эту дикую охоту, эти окровавленные голубинные тушки, её воображение тут же рисует на лице Гарика гримасу садистического сладострастия - и, кинув на него уничтожающий взгляд, Наташка встаёт и гордо уходит. А тут ещё вбегает наша режиссёр, видит меня - и с криком: "Я его по всему телецентру ищу - а он, оказывается, вот где спрятался!!!", спешно мобилизует меня на монтаж. Гарри остаётся один-одинёшенек - и остаётся неразрешимая загадка: чего такого этому рассудительному и незлобливому парню сделали безобидные городские птицы, что он готов отстреливать их из рогатки?

 Разговор этот вскоре забылся: мне, если честно, вовсе нет дела до причин, по которым некоторые отдельные операторы сходят с ума - и я вспоминал о нём только тогда, когда замечал, какие уничтожающе-презрительные взгляды стала Наташка бросать на Гарика. А где-то через полгода тайна, о которой я к тому времени уже успел забыть, раскрылась сама собой. Произошло это так: Гарри предложил мне вдвоём с ним сделать одну халтурку в обход родной телекомпании, и мы договорились, что вечером после работы вместе отправимся к нему домой, и всё обсудим.

 ...Едва мы переступили порог квартиры Гарика, нас встретил дружный, радостный лай: в тесную прихожую встречать хозяина и гостя выскочили четыре собаки - ротвейлер, достаточно крупная болонка (тут я вспомнил, что именно эту болонку Гарри снял в рекламном ролике местного приложения к "АиФке"), и две дворняги; у одной из дворняжек была ампутирована передняя лапа - но псина радостно скакала на трёх костях, размахивала хвостом-опахалом и тыкалась мокрым носом в ладони хозяина. А едва мы вошли в комнату, я увидел ещё и кошачью свору: в углу, в коробке трёхцветная чёрно-рыже-белая кошка кормила котят, а на креслах по-хозяйски развалились два кота совершенно криминального вида: один был чёрным, как ночь, а другой - серо-зелёный полосатый сибиряк, настоящий Матроскин во плоти. И, не успел я приземлиться на диван, как этот Матроскин метнулся туда же - и, взгромоздившись на колени, лишил меня всякой возможности сдвинуться с места.

 Надо сказать, что в ту пору я и сам держал троих собак. И, естественно, основным вопросом их содержания был вопрос кормёжки: на дворе стояла середина девяностых, жалование тогда платили с задержками... Благо, у меня тогда хватало и рекламных заказов, и постоянно удавалось заколотить что-нибудь на выборах - но как Гарри с его операторской зарплатой удаётся прокормить всё это собачье-кошачье сборище?

 - Да я же тебе говорил! - искренне удивляется он моему вопросу, - или не говорил? Да нет, говорил: помнишь, тогда на телецентре, в буфете? Я же вам с Натахой показывал! Рогатку!... Забыл, что-ли? Знаешь, какие голуби наваристые?...

 Тут я всё-всё понял. Боже, как некрасиво получилось-то!... А Гарри, чувствую, оседлал своего любимого "конька": подхватил на руки трёхлапого пёсика-инвалида, чешет ему за ухом, рассказывает:

 - Бобку машина сбила, мы с женой его на обочине подобрали, возле Центрального рынка. Лапу пришлось ампутировать - ветеринары, правда, говорили, что вряд-ли Бобка оклемается. А ты только посмотри, как он отъелся на голубинном-то бульоне! Шерсть лоснится! А коты наши - те вообще, сырую голубятину лопают! Чувствуешь, какой Мурзик тяжёленький? - и на кота, забравшегося на меня, кивает...

 ...Когда я через пару часов шёл от Гарика домой, то главной моей мыслью было - позвонить Наташке и рассказать, зачем оператору рогатка. Наташка - она сама собаку и кота держит, она поймёт...

 

Загрызные Хроники

 (ИзЪ "Записокъ Последняго Россiйскаго Помещика")

 Если вам, господа, никогда не приходилось наблюдать, как собака породы доберман гонится за мухой, вы очень многое потеряли! Очень! Особенно - если муха летит на бреющем полёте, на уровне добермановского носа, и летит в вашу сторону. Саму муху вы не видите - ну, или не обращаете на неё внимания - и совершенно правильно делаете: до мухи ли вам, когда прямо на вас во весь опор несётся эта чёрно-подпалая туша, которая не мигая глядит строго перед собой, и на огромной скорости стрррашно пощёлкивает клыками? Вы цепенеете, вы хотите закричать - но ужас сжимает ваше горло - и вы уже почти чувствуете, как на нём сжимаются доберманьи клыки... а, меж тем, муха, летевшая прямо на вас, уже пролетела чуть справа - и огромный страшный пёс, всё так же плотоядно пощёлкивая клыками, проносится мимо вас, преследуя свою добычу.

 Метров через полсотни доберман нагоняет муху - его оскаленная пасть смыкается вокруг насекомого, и доберман усаживается на попу и прислушивается, как пойманная муха там, внутри пасти, жужжит. Ну, а вы, только что испытав неизведанное, даёте выход обуревающим вас эмоциям: выплёскиваете на хозяина собаки свой восторг по поводу экстерьера и отменной дрессировки пса, горячо благодарите за выпавшее вам редкое счастье стать участником этого радикал-дог-шоу - и выражаете благочестивую надежду на то, что, может быть, когда-нибудь вам ещё раз посчастливится стать его участником. Это, на самом деле, очень полезное, с точки зрения переоценки многих ценностей, шоу: оно позволяет вам немного иначе взглянуть на собственную жизнь, задуматься о тщете и праздности всего сущего, напоминает о том, что в жизни каждого человека существуют и Вечные Ценности... Одна из моих дачных соседок, к слову, после того, как стала случайной свидетельницей загона доберманом мухи, не только сразу же вспомнила своё золотое детство, но и сделалась столь тихой и кроткой, что вот уже более десяти лет при встрече со мной отводит глаза и стесняется поздороваться.

 Но что - соседка?! В октябре 1998 года мои собаки заставили в корне пересмотреть свои взгляды на жизнь целую бригаду сантехников!

 И произошло это тоже на даче - там, где, казалось бы, бригаде сантехников и вовсе было нечего делать. Правда, честно признаться, тот случай, поначалу, крепко испугал меня - зато, потом окончательно утвердил во мне чувство сословного превосходства Настоящего Российского Помещика над худородными плебеями - и чувство это пребывает со мной (или "пребывает во мне"?") и по сей день!

 Впрочем, довольно длинных предисловий - пора, собственно, переходить к нашему рассказу.

 Лето 1998 года было необыкновенно урожайным. Настолько урожайным, что моя матушка, после сбора и консервирования всех этих огурцов-помидоров-перцев-баклажанов-патиссонов и прочей садово-огородной дребедени, столкнулась с самой настоящей проблемой: банки с консервированными овощами занимали, едва ли, не всё пространство на веранде дома, громоздились на втором этаже, а также под лестницей, в кладовке, в теплице и ещё где-то - а вот как вывезти все эти щедрые дары осени в город, мама не знала. Из-за грунтовых вод на даче невозможно было устроить погреб - да если бы он и был, не совсем удобно, согласитесь, мотаться потом зимой за каждой банкой сорок с чем-то километров на дачном автобусе. Да и опасно было оставлять все эти матушкины запасы на даче: подлые людишки из деревни Бурдаковка любили в те годы по зимнему времени, перебравшись через лёд залива, пошариться по дачному посёлку в поисках того, где что плохо лежит. Помню, однажды бурдаковские смерды забрались на дачу "печальника земли русской" Валентина Григорьевича Распутина, и, среди прочего, скоммуниздили у "классика" пишущую машинку. Машинка была тяжёлая, электрическая - и, протащив её по льду залива какое-то расстояние, похитители просто бросили её. По весне, когда и "классик", и другие жители стали наезжать в дачный посёлок, явилось им дивное зрелище: писательская машинка лежала на подтаявшем льду залива, окружённая полыньями. Конечно же, идти и спасать её никто не рискнул: слишком тонок был лёд. Так она и ушла на дно...

 Так вот, возвращаюсь к теме матушкиных припасов... Автомобиля у нас в те времена не было: моя сестрица, к тому времени, ещё не села за руль (а я так и не сел за него до сих пор), и было решено вывозить все эти банки с соленьями и маринадами поэтапно. Для этого нужно было каждый Божий день приезжать на дачу на автобусе и забирать по нескольку пузатых банок. Но это ещё не всё: желательно было, чтобы во время всего этого периода эвакуации кто-то жил на даче и охранял все эти заготовки - мало ли что? - а к приходу дачного автобуса являлся на остановку, и вручал приехавшим родственникам очередную партию помидоров-огурцов-патиссонов и т. д..

 Когда мама придумала этот, гениальный в своей простоте план и познакомила с ним всех нас, она очень выразительно посмотрела на меня. Я, честно говоря, уже с самого начала догадывался, к чему она клонит - и понимал, что месяца одинокого торчания на даче мне не избежать. На все мои протесты мама ласковым, но категорическим тоном возразила:

 - Ничего, сынок! Месяц - это всего четыре ваших передачи. Телезрители без тебя с тоски не взвоют, а с Наташкой ты как-нибудь договоришься. Поживёшь на природе, в тишине, попишешь там чего-нибудь, почитаешь спокойно. Продукты и сигареты мы будем тебе привозить, а коньяком запасёшься сам; к тому же, возьмёшь с собой собак - им тоже надо побегать на свободе перед зимним сидением в квартире...

 Спорить было бесполезно - да я и сам начинал потихонечку заражаться мыслью провести целый месяц в тишине среди октябрьских лесов и тишины пустого дачного посёлка (не совсем пустого, правда: некоторые наши соседи жили там круглый год). Мы и поехали - я и собаки.

 Подробно рассказывать о том, как я придавался блаженному безделию на протяжении целого месяца, никакого смысла нет - а вот о наших собаках можно немного рассказать и поподробнее. Тем более, что именно они стали главными действующими мордами этой, во всех смыслах поучительной истории. Собак в то время у нас было ровно пятеро: старенькая дворняжка Томба - ростом не больше болонки, с прямой и жёсткой белой шерстью, с красным носом-пятачком и торчащими ухами она была очень похожа на небольшого поросёнка; её потомок Фокс - он был чуть больше своей матери, шерсть имел гладкую, характер злобный и драчливый, окрас чёрный с подпалинами (да-да, совсем как у добермана), а кроме того, у Фокса был врождённый вывих задней левой лапы. из-за чего он чуть припадал на неё - и все, кто хоть мало-мальски был знаком с Фоксом, утверждали, что эта небольшая хромота полностью довершает его бандитский образ.

 Следующими в этой стае были две доберманихи - Грета и Соня - Соню я подобрал на улице в декабре 1997 года, а Грета однажды сама ворвалась в нашу квартиру летом 1996 года, и мы приютили бедолагу. Надо сказать, внешность у наших добермах была та ещё: во-первых, обе они были достаточно крупные - настолько, что не зная, что перед ними самочки добермана, их легко принимали за кобелей, а во-вторых, у Греты было, по всей видимости, не совсем удачно купировано ушко - и оно не стояло вертикально, а получалось как бы заломленным под прямым углом точно посередине. Если добавить к этому тот факт, что у Греты постоянно горели глаза, зрелище тоже было достаточно аховым... Помнится, я иногда говорил ей: "Груша, выруби прожекторы!" - и Гретка начинала очень уморительно жмуриться и закрывать глаза лапами...

 Наконец, пятым членом стаи был пёс Джой. Он появился у нас ещё до того, как в нашей квартире поселились доберманы: хозяин Джойкиной мамки-водолазихи работал кинологом в питомнике, где занимались разведением конвойно-розыскных овчарок. Однажды он зачем-то взял с собой на работу собаку и выпустил её в вольер... Через два месяца он звонил мне и спрашивал: " - Старичок, не хочешь щеночка взять? Получилась очаровательная помесь ньюфаундленда и овчарки! такая лапочка!... У вас же дача есть - вот и будет дачу охранять! У него шерсть такая, что на снегу спать может!..." Я поддался на эти уговоры - и вскоре в квартире поселился весьма жизнерадостный щенок, который на вторую неделю своего пребывания в квартире разорвал в клочья антикварный географический атлас XVIII века в переплёте из телячьей кожи... Через год жизнерадостный щеночек вырос в огромного чёрного пса, который был едва ли не на корпус выше любого ньюфаундленда и любой овчарки. Сестрёнка очень любила кататься на санках и на лыжах, держась за его поводок...

 Вот с такой пёсьей сворой я и выехал на дачу в октябре девяносто восьмого года. Проснувшись утром, я выпускал собак поноситься по посёлку, потом выдавал им кости и ставил варить собачью похлёбку. Всё остальное время я был предоставлен сам себе: если день был дождливый, я располагался с книжкой в качалке у камина (завидуйте!) - но чаще вытаскивал на улицу шезлонг, и сидел там с книжкой до темноты. Собаки, набегавшись, располагались рядом: они очень любили устраиваться подремать на солнышке под кустами смородины - и эти кусты полностью скрывали их, если смотреть со стороны калитки.

 Так было и в тот день: я расположился на лужайке в шезлонге, рядом на табуретке стояла кружка с чаем и пепельница, чуть поодаль продолжал ворчать только что вскипевший самовар - а под кустами смородины разлеглись собаки, ловившие свой собачий кайф, подставляя пузо и бока октябрьскому солнышку. Идиллия, одним словом.

 Внезапно калитка резко распахнулась - как я уже потом понял, от пинка. В следующий момент я увидел, как на участок не спеша заходят трое или четверо каких-то персонажей, скажем так, не совсем благородной наружности. Один из них поигрывал достаточно внушительной монтировкой: держа её в правой руке, он лениво похлопывал ею по лодони левой. Они шли, не торопясь, и ухмылочки на их лицах не предвещали мне совсем ничего хорошего...

 Моих собак, видимо, настолько разморило, что они ничего и не заметили - а я и не догадался подать им команду; от калитки до того места, где я расположился, было с полсотни метров - и примерно столько же было от меня до дома. В моём мозгу успели промелькнуть мысли о том, что в доме есть воздушка для стрельбы по портретам ленина и сталина; что за воздушкой я вряд-ли успею добежать - а если и успею, то проку от неё ровным счётом никакого; что даже если я схвачу топор, то и это вряд-ли мне поможет: слишком уж неравные силы... Короче говоря, я вдруг прекрасно понял, что сейчас мне просто разобьют голову монтировкой, и что я не в силах этому воспрепятствовать. А умирать очень не хотелось...

 Тут незваные гости подали голос. Один из них, с совершенно глумливыми интонациями, окликнул меня:

 - Ну чё? Привет, хозяин!

 Этот окрик меня и спас. Собаки, нежившиеся на солнце, услышали незнакомый голос, вскочили и высунулись из-за кустов. Со стороны пришельцев, с того ракурса, где они находились, это выглядело примерно так: с двух сторон от незадачливого лоха, расположившегося в шезлонге, с которым они полагали "решить вопрос" с пугающей лёгкостью, вдруг совершенно синхронно появилось несколько огромных чёрных собак. Собаки глядели на пришельцев, низко опустив головы, и молчали. И пришельцы остановились, замерли на месте.

 В этот момент я немного пришёл в себя - и с этакими начальствено-барственными интонациями (и откуда что взялось вдруг?) говорю им:

 - Ну!? Чего хотели?

 - Да мы... это... - я не помню, кто из них произнёс это - может быть, и тот, что был вооружён монтировкой, - мы это... мы, короче, сантехники... может, починить чего надо?... жалобы, там, проблемы?...

 - Нет, - говорю, всё больше и больше понимая, что ситуация, благодаря моим дорогим, милым, любимым, замечательным собакам, приняла совершенно иной оборот, - У МЕНЯ никаких проблем нет. Что ещё?

 - А-а... ну, так мы... это... мы тогда пойдём?... Вы собачек-то держите...

 Нет, честное слово, я здесь ни при чём! - я и не сообразил опять, что произошло - а оказалось, что какая-то запоздалая осенняя муха вдруг пролетела перед мордой доберманихи Греты. И полетела прямо в сторону этих "сантехников" с монтировкой. О том, как доберман ловит муху, я уже рассказывал в самом начале - а теперь представьте, что это был не просто доберман, но доберманиха Грета - крупная с заломленным по-разбойничьи ухом, с вечно горящими глазами-прожекторами... А остальные собаки муху не видели: они просто решили, что Груша пошла в атаку на незваных гостей - и вся стая рванулась с места. Самое жуткое было в том, что все пятеро псов рванули на пришельцев совершенно молча: был слышен только топот стаи, да клацание Грушкиных клыков. Кто знает характер собак, тот всё понял...

 ...Я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали; более того - я не ожидал, что забор, окружавший наш участок, можно перепрыгнуть, да ещё с такого короткого разбега: я сам колотил этот забор и был уверен, что и перелезть-то через него не так уж легко. А тут - на тебе! Просто, сборная ссср по прыжкам в высоту, а не "бригада сантехников"! Ай да собачки!...

 С тех пор гнусные смерды и презренные тати из деревни с очень говорящим названием Бурдаковка не совались в наш дачный посёлок несколько лет. По крайней мере, наши владения они до сих пор обходят самой дальней дорогой.

 

Банзай, или Месть Знаменосца

  7 ноября приближалось неотвратимо - как гигантский астероид, или даже как Конец Света. И студент четвёртого курса N-ского института Мишка Барсуков чувствовал приближение очередной годовщины ВОСРы (великой и октябрьской социалистической революции) лучше других - и не испытывал по этому поводу никакой радости. Нет, он не был идейным антисоветчиком, этот Мишка - просто, он прекрасно знал, что, как и в прошлые годы, ему вновь предстоит тащиться ни свет, ни заря, в институт, ждать, пока однокурсники построятся в праздничные колонны - а потом, взяв в руки факультетское знамя, гордо вышагивать впереди колонны, неся это знамя на вытянутых руках. И чтобы - ни-ни! ни капли спиртного, пока вся колонна гордо не промарширует перед трибуной, на которой выстроились принимать демонстрацию "первые лица". Да и потом - тоже - ни-ни! - знамя нужно будет доставить на факультет, найти на факультете коменду (а коменда - не дура пропустить "ради праздничка" пол-банки. да и задрыхнуть где-нибудь в укромном месте) - и только тогда... А что - "тогда"? Тащиться через полгорода в общагу, где все уже "захорошели", где "горючки" осталось совсем чуть-чуть, где самые красивые и отвязные девахи уже разобраны, и где Мишкиному появлению никто особо и не рад...

 Мишка был самым высоким парнем на факультете, да и внешностью выдался: широкоплечий блондин с простым и открытым русским лицом - этакий "парень-комсомолец с плаката" - лучшей кандидатуры на роль знаменосца на факультете было и не сыскать! Вот и таскал Мишка факультетское знамя все годы своей учёбы, с самого первого курса - и на 7-е ноября, и на 1-е мая, и на 9-е... Тяжеленное знамя из гробового тёмно-красного плюша, обшитое бахромой, с двумя кистями, прибитое к трёхметровой палке, украшенной навершьем - на вытянутых руках, по ноябрьскому первому морозцу, бодрым шагом. А сзади шли однокурсники.

 Обычно, пока толпа - pardon, праздничная колонна - добиралась до главной площади областного центра, приходилось постоянно останавливаться в каких-то переулках, пережидать, пока пройдут и провезут свою "наглядную агитацию" другие колонны - и здесь-то дорогие однокурсники, как правило, и начинали "разговляться" дешёвой водочкой или портвешком. И каждый раз повторялся один и тот же диалог: среди однокурсников находилась сердобольная душа, которая, взглянув на Мишку, хитро подмигивала: иди, мол, Барсуков, сюда - врежь немного "для сугреву", прямо из ствола!... Но тут же чей-то голос осаживал с наигранной суровостью: " - Те-те-те! Барсукову - ни грамма! Ему нельзя: он должен бодро пронести свою любимую бабу!" - и все начинали ржать. Под "любимой бабой" подразумевалось, естественно, факультетское знамя. Ржали, конечно же, беззлобно, но Мишке было обидно.

 ...В тот год, как обычно, за неделю до очередной, 72-й годовщины ВОСРы, Мишку Барсукова вызвал к себе замдекана факультета. Вызвал - и сказал:

 - Значит так, Барсуков! В этом году, как всегда, Вы пойдёте во главе колонны факультета со знаменем. Сбор праздничной колонны - в 7.30 утра, но Вас я попрошу быть на полчаса раньше, ровно в семь часов, - и вдруг прибавил уже совершенно каким-то другим тоном: - Вы уж, голубчик, не подводите: скорее всего, это будет последняя демонстрация, больше уж их не будет, наверное... Сами ведь знаете: новые времена пришли...

 Естественно, 7-го ноября 1990 года ровно в 7.00 часов Мишка явился на факультет, получил в руки своё привычное знамя. Потом стали собираться однокурсники, которым факультетская коменда, уже успевшая остограмиться, выдавала транспаранты, флажки и портреты членов Политбюро, прибитые к палкам. В 8.00 выдвинулись праздничной колонной; впереди - Мишка со своей "любимой бабой", за ним - однокурсники с "наглядной агитацией" в руках и пузырями под полой пальто. Как всегда, застревали в переулках, пропуская вперёд колонны трудящихся (в сысысысэре даже на демонстрациях были очереди!) - и, как всегда, во время одной из таких задержек кто-то предложил Мишке рвануть из ствола "для сугреву".

 И тут в Мишкиной голове что-то щёлкнуло, сорвался какой-то рычажок или пружинка. "Какого чёрта?! - вдруг подумал Мишка, - в самом деле, какого чёрта?! Чего я боюсь? Кому и чем я здесь обязан?" - и, решительно сделав шаг к предлагавшему, Мишка протянул свободную от знамени руку:

 - Давай! - и сделал добрый глоток из услужливо протянутой бутылки.

 Однокурсники одобрительно загудели; кто-то уже тянул к Мишке руку:

 - Ты это, Барсук... давай-ка, закуси! Плавленный сырок "Дружба"!...

 Мишка закусил - и вновь протянул руку за бутылкой. В бутылке плескалось тёмное непрозрачное термоядерное пойло под названием "креплёный портвейн".

 - Ух ты! Разошёлся Барсук!... - гудели однокурсники, - а ты... это... свою любимую женщину-то теперь нормально дотащишь?

 - А то! - небрежно отвечал Мишка, - чего ей, матрёшке плюшевой, сделается? - и, действительно, гордо зашагал вперёд, неся факультетское знамя на вытянутых руках, ибо в этот момент настала очередь демонстрировать единство с партией студенческим колоннам, и была дана команда начинать движение.

 По площади, на которой на трибуне выстроились партийно-номенклатурные "шишки", колонна во главе с Барсуковым прошла безо всяких приключений: традиционно поорали "ура-а-а!" в ответ на торжественно-бодрые вопли из репродуктора, свернули с площади на улицу имени лётчика-героя Валерия Чкалова, и... Я говорил, что в Мишкиной голове сорвался какой-то предохранительный рычажок - потому что, вместо того, чтобы присоединиться к старосте и комсоргу, которые стали собирать "наглядную агитацию" с тем, чтобы пойти и сдать её факультетской коменде, Мишка вдруг решил идти вместе со всеми в общагу.

 Может быть, если бы комсорг или староста его окликнули, или если бы кто-нибудь спросил его, не хочет ли он пойти и сдать знамя, всё случилось бы по другому - но никто его не окликнул и ни о чём не спросил. И Мишка Барсуков отправился "праздновать" в компании однокурсников прямо со знаменем...

 ...Кто учился в высших учебных заведениях необъятной родины моей, тот должен иметь представление о том, что такое студенческая пьянка в общаге. Для тех же, кто был лишён данных впечатлений, могу пояснить лишь, что это - нечто, очень похожее на традиционные увеселения античных римлян: тут тебе - и вакханалия, и оргия, и гладиаторские бои, и выступления патрициев перед Сенатом. И всё это - в одном флаконе! И густо перемешано. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что попойку в общаге Мишка запомнил плохо: помнил он, что сначала было весело, потом кто-то что-то сказал, а кто-то другой в ответ сказал ещё что-то, а первый сказавший обиделся; а потом, вроде бы, кто-то кого-то начал бить, и девчонки ещё кричали: " - Миша!!! Миша-а-а!!!" - и Миша кого-то лупил по голове... да-да, лупил по голове какой-то длинной и тяжёлой палкой - а на палке была какая-то тяжёлая тряпка цвета бордо... А потом он очутился на улице - а рядом с ним была какая-то красотка - явно, не с их курса - которая говорила: " - Ну Миша... Миш... ну, не надо... пойдём ко мне - я тебе компресс на глаз положу... у меня дома ещё бутылка вина есть... родители уехали..."

 Что было потом, Мишка не помнил. Смутно, как в какой-то полудрёме, вспоминалось, что проснулся он в чужой постели, совсем-совсем голый; что будила его давешняя красавица, смотревшая на него испуганным и восхищённым взглядом; красавица говорила ему, что только что позвонили родители, что с минуты на минуту они приедут сюда, что надо скорее собираться и уходить... А ещё красавица называла Мишку "милым", и "солнцем своим", и ещё разными словами - и среди этих слов было, почему-то, слово "убивец" - а ещё, красавица говорила, что в следующие выходные родители уедут опять, что в институте она его обязательно найдёт, что всё было клёво, будет клёво... было... будет... клёво...

 Всё это Мишка помнил очень плохо - более-менее ясные воспоминания начинались с того момента, когда он, кое как одевшись, выходил из чужой квартиры - а давешняя красавица совала ему в руки какую-то здоровенную палку, и торопливо повторяла: " - Знамя... знамя держи... ну - всё! целую! увидимся!" И вот теперь Мишка, мучаясь головной болью, брёл куда-то по утреннему холодку, не разбирая дороги, а в руках у него было - факультетское знамя.

 Мало помалу, Мишка начал приходить в себя - и вдруг обнаружил, что находится он на Набережной, где-то между своим факультетом и гостиницей "Интурист". Нет, "Интурист" был, всё же, ближе...

 Во рту пересохло, голова гудела, как церковный колокол, Мишку подташнивало, руки и ноги плохо слушались нашего знаменосца... И тут навстречу ему вышел человечек - маленький, узкоглазый, с фотоаппаратом на ремне, и - с бутылкой пива в руках! Вес мир в этот момент сузился для Мишки до размеров этой бутылки пива, он сделал шаг вперёд, вытянул руку - и, не дав даже опомниться маленькому узкоглазому человечку, властно вырвал у него из рук бутылку и осушил её в несколько глотков.

 Маленький японец - а встреченный Барсуковым человечек был именно японцем - смотрел на Мишку своими глазами-щёлочками, и широко улыбался. И вдруг, продолжая улыбаться, произнёс на относительно неплохом русском:

 - Похмелье болеете? Ещё пива? Хотите? Приглашаю гости!

 ...Через полчаса они сидели в "интуровском" баре, куда хлебосольный японец любезно пригласил Мишку. На столе стояли шеренги пивных банок - баночного пива Мишка прежде и не пил никогда! - и бутылка "Столичной", а в углу возле столика скромно пристроилось знамя. Новый Мишкин знакомый оказался не простым японцем: сейчас он с упоением рассказывал Барсукову, как храбро летом 1945 года сражалась в степях Маньчжурии победоносная императорская Квантунская армия с армией совецкой - но была разгромлена; как героически валили сибирскую тайгу, а потом строили трамвайные пути в этом замечательном городе все те, кто имел несчастье попасть в совецкий плен; как нынче, через сорок лет после освобождения из лагеря и возвращения на родину, он, бывший солдат императорской армии, а ныне - владелец заводов-газет-пароходов - приехал в этот город уже не в качестве военнопленного, но как турист... А ещё японец рассказывал, что именно в Сибири он научился когда-то опохмеляться и пить с самого утра, что в Японии это практически немыслимо, а здесь - пожалуйста!... гуляй, душа!... А Мишка слушал - и с каждой минутой проникался к собеседнику всё большей и большей любовью.

 Наконец, японец заявил, что хочет отблагодарить Мишку за компанию, которую тот ему составил - а по-сему, просит его подняться вместе с ним в его номер. Мишка повиновался - и уже через несколько минут в интуристовском "люксе" сияющий до ушей самурай вручал Мишке подарки: маленький кассетный магнитофон "SONY" и фотоаппарат - тоже "SONY" - а также кроссовки, джинсы, какие-то футболки, какую-то совершенно немыслимую, невероятную спортивную сумку, в которую сам же всё это добро укладывал...

 "Ишь, щедрый какой! - думал Мишка, - хороший он мужик, этот Япона Мать! Надо и ему что-нибудь подарить - на память. Но что?..."

 И тут Барсуков вспомнил о знамени! И вновь в голове у него перегорел какой-то предохранитель, и щёлкнуло какое-то колёсико: " - Какого чёрта, в конце концов?! - мелькнуло в его голове, - таскаю его, таскаю!... НАДОЕЛО!" - и, ни слова ни говоря, Мишка взял в свои сильные руки злополучное знамя, развернул его - и аккуратными рывками стал отрывать его от древка. Крепившие знамя гвОздики тихо роняли шляпки на пол гостиничного номера...

 - Вот! Презент! - выпалил Мишка, протягивая японцу снятое с древка знамя, - и вот ещё! - на этих словах он стянул с древка копьевидное навершье, - совьет флэг! Сувенир! На память!...

 Восторгу японца не было предела - и восторг вылился в продолжение банкета, но уже не в баре, а прямо в гостиничном номере. Как Мишка в тот день домой добрался, он совершенно не помнил. Вроде бы, на такси с японцем ехали...

 ...В понедельник, когда Барсуков пришёл на занятия, о знамени его никто не спросил: решили, что, само собой, Мишка, как надёжный и проверенный товарищ, после демонстрации сдал знамя коменде. А ближе к концу лекций его разыскала та самая красотка... Да, та самая:

 - Миша! Ты - вандал! - восторженно шептала она, глядя на Барсукова влюблёнными глазами, - ты варвар! У меня такого никогда не было! Было клёво! - и, вдруг совсем понизив голос, прошептала: - а давай в пятницу - опять? И - опять на знамени, а?...

 - Кто она такая? - спросил Мишка у кого-то из однокурсников, когда девушка, наконец, добилась от него обещания повторить их встречу, и, радостная, убежала.

 - Да ты что, знаменосец? - удивился однокурсник, - разве не знаешь её? Это же Майя N, дочь проректора по науке!...

 В тишине институтского коридора раздался глухой щелчок: это опустилась и отвисла барсуковская челюсть.

 

Чифир по-берлински

 Приходилось ли вам, господа, пробовать чифир по-берлински?... Хотя - нет, лучше начать немного иначе. А начнём мы вот так:

 Ох, и любит же наш россиянский интеллигент дешёвые понты! Он, россиянский интеллигент, их, дешёвые понты, обожает чрезвычайно! Обожает примерно так же, как и дешёвый урка - из тех, что на воле пальцы веером распускает, а на зоне под шконкой обитает. И это их роднит духовно - недаром же наша "тилигенция". собравшись в кружок на лесной полянке у костра, после второй рюмки начинает "Владимирский Централ" завывать, а наедине с собой Круга да Новикова крутить...

 Особенно любит наш интеллигент поизображать из себя такого "бывалого лагерника" где-нибудь "за бугром", в благополучных европах и прочих америках. Это же такой кайф - нагнать на европейского обывателя жути рассказами о ГУЛАГах, немного - совсем-совсем немного! - "погрузить" его "понятиями" и растолковать всё "за жисть". Пусть ему жутко станет! Нашего россиянско-пост-совецкого интеллигента, в этом смысле, понять можно, конечно: он - существо беззащитное и забитое; в детстве его дворовые гопники били его же шахматной доской по голове, в юности они же в тёмном переулке отнимали мелочь и разбивали очки... Вот он и усвоил на уровне подсознания, что "криминал - это круто". Ему, интеллигенту очкастому, тоже хочется быть крутым и брутальным, тоже хочется кого-нибудь "загрузить" и "прессануть" - и не его вина, что эта самая "крутизна" у него накрепко ассоциируется с уголовщиной и уголовными  примочками и заморочками. Он в такой стране вырос, господа. Не вините его...

 Ну, а теперь, когда вы уже заранее простили моих героев за их выходку, чифирнём-ка мы с вами "по-берлински"!... Итак, двое кандидатов наук из славного сибирского города N-ска, Вадик и Эдик (классика жанра!) вальяжно заходят в чистенький и уютный берлинский ресторанчик. Они приехали сюда на научный симпозиум, оба они прекрасно владеют немецким, оба - достаточно обеспеченные ребята. Они могут позволить себе в один из дней, пока их коллеги зачитывают друг другу доклады, просто погулять по городу. И они гуляют по городу, они уже полюбовались оставшимся фрагментом Берлинской стены, и на Бранденбургские ворота посмотрели, и у Рейхстага сфотографировались, и в берлинском зоопарке побывали - а теперь вот, в ресторанчике решили посидеть.

 И они заходят в ресторанчик, и усаживаются за столик, и тут же перед ними возникает официант в белоснежной рубашке и с галстухом-бабочкой, и он кладёт перед ними меню, и просит делать заказ. И Вадик с Эдиком делают заказ, а официант аккуратно записывает за ними; а потом он спрашивает относительно напитка: кофе? чай?...

 - Кофе, - говорит Эдик.

 - Чай, - говорит Вадик.

 - Отлично, - говорит официант, - какой кофе? каппучино? чёрный? с ликёром? с лимоном? арабика? чибо?... Какой чай, герр? зелёный? чёрный? китайский жасминовый?...

 - Чифир! - перебивает Вадик, - обычный чифир. Запарь-ка...

 - Chifir? - невозмутимо переспрашивает официант , записывая новое слово в свой блокнот, - хорошо, минуточку, - и уходит с принятым заказом.

 Через три минуты он возвращается, приносит нашим друзьям их заказ - первое, второе, выпивки-закуски, расставляет всё это перед ними на столике, и с тем же невозмутимым видом произносит, обращаясь к Вадику:

 - Извините, герр, но Ваш заказ придётся немного подождать - минут двадцать, если Вы не против. А пока - bon appetit, господа! - и с улыбкой уходит.

 Наши герои, во время этого монолога с трудом сдерживавшие смех, после ухода официанта дают, наконец, волю своим эмоциям - впадают в состояние бурного веселья! Они в красках пересказывают друг другу то, что, по их мнению, сейчас происходит на кухне заведения, как ломает от отчаяния руки сейчас руки шеф-повар, требуя, чтобы кто-нибудь!... хоть кто-нибудь!... объяснил ему, что же это за напиток такой - chifir - и как его готовят. Они, наши герои, радуются, как дети; они говорят друг другу, что так, дескать, и надо этим фашистам проклятым - пусть головой об стенку побьются! пусть знают наших!... И это бурное веселье за столом продолжается, ни много, ни мало, ровно двадцать минут.

 На двадцать первой минуте возле столика, за которым Вадик и Эдик празднуют свою "Великую Победу" над немецко-фашистским общепитом, возникает давешний официант. В руках его - поднос; на подносе, на белой салфетке - самый-самый настоящий ГУЛАГовский "чифир-бак" - чёрный от въевшейся копоти, с приклёпанной ручкой... "Чифир-бак" накрыт рукавицей-верхонкой... Рядом - пачка "Беломора".

 - Пожалуйста, герр, Ваш чифир. Русские сигареты "Вelomor" - за счёт заведения. Будете пить прямо из этой посуды, или подать чашку? - и всё это - опять же! - произносится совершенно невозмутимо-доброжелательным тоном.

 У Вадика и Эдика - шок, ступор, цейтнот! Минута молчания по жертвам Второй Мiровой!... Полный разгром!... В их сознании возникают картины, одна другой страшнее; они уже видят парад частей Вермахта на Красной площади, Гудериана на белом коне, принимающего парад рейхсмаршала Герринга... И Гитлер такой молодой - на трибуне Мавзолея, ага... и наяривает губная гармошка навязчиво: "Ах, мой милый Августин! Августин!!! АВГУСТИН!!!"...

 А улыбающийся официант повторяет свой вопрос:

 - Будете пить прямо из этой посуды, или подать чашку?

 А Вадик понятия не имеет, как нужно пить чифир - прямо из "чифир-бака", или из отдельной посуды. Более того: он даже не представляет себе, как он сейчас вообще всё это будет пить - не важно, из бачка этого прокопчённого, или из отдельной чашки! Там же, судя по всему, настоящий чифирь - ударное пойло, валящее с ног бегемота! - а он, Вадик, и к простому, крепкому чаю не сильно-то привычен. Ну, получилось так: совецкое детство, хронический продовольственный кризис, перебои с чаем... Заварка, которую мама заливала кипятком на второй, а то - и на третий раз... А тут - чифир! У-у, ф-фашисты пррроклятые!...

 И Вадик, глядя на неаппетитный "чифир-бак", потупив взор, произносит:

 - Принесите чашку...

 ...Как уж он влил в себя чайную чашку крепчайшего горячего чифира, и что творилось с ним после этого, нам не сильно-то важно: если человек по собственной глупости и доброй воле едва не довёл себя до сердечного приступа, то это уже его личное дело. Но "едва" - не считается, и, кое-как придя в себя, наш герой требует принести счёт. И официант приносит счёт, и в этом счёте напротив слова "Chifir" стоит сумма, раза в три превышающая стоимость всего, что было друзьями съедено и выпито за столиком этого маленького берлинского ресторанчика. После своего конфуза с чифиром, им бы заплатить по счёту - да и уйти поскорее, но они ведь решили выяснить у официанта, почему это за бачок чифира с них решили содрать втрое больше против остального обеда? И официант, конечно же, всё популярно им объяснил:

 - Видите ли, господа, - начал он с той же улыбкой, - Берлин - это очень культурный город, и его посещают люди из самых разных стран. Поэтому, мы стараемся учитывать все пожелания наших гостей, в том числе, и в области традиционной национальной кулинарии.

 - В берлинских ресторанах, - продолжал официант, - трудятся очень опытные повара, в том числе - и высококлассные специалисты в области национальной кухни. У нас есть повара, которые готовят традиционные африканские, китайские, полинезийские и многие другие блюда. В том числе, в одном из берлинских ресторанов работает и специалист, который готовит традиционные совецкие блюда - такие, как balanda, zatirukha, sobaka, kochka и другие. О том, что речь идёт именно о традиционном напитке совецкой кухни, я понял сразу же, когда вот этот господин, - тут официант улыбнулся Эдику, - сказал совецкие слова "Nu, bliad, pizdetc!" - когда в Германии стояли совецкие оккупационные войска, мы часто слышали такие совецкие слова от ваших офицеров, и знаем, что они обозначают большой восторг.

 - Мы позвонили в один из ресторанов, где работает специалист, который готовит блюда совецкой кухни. Это - очень хороший специалист: его отец был в совецком плену, в GULAG, и многому там научился, и многое узнал. И даже привёз с собой из России специальную посуду для приготовления этого напитка, - здесь официант указал на "чифир-бак".

 - Работа такого специалиста стоит очень дорого, но мы очень надеемся, что его труд не разочаровал Вас, - официант поклонился Вадику, - а, кроме того, мы постарались, чтобы этот специалист, как можно, скорее прибыл в наш ресторан и приготовил для Вас chifir - снова поклон Вадиму, - поэтому, в цену напитка включены транспортные расходы и отдельная доплата за скорость, а также - работа специалиста. Наше же заведение получает от этой суммы лишь самую малую часть - за обслуживание. Мы очень надеемся, что вам, господа, понравилось у нас, и будем рады, если вы навестите нас ещё!

 - А... а как часто у вас в заведении заказывают... - Вадик едва не произнёс: "блюда совецкой кухни", но вовремя одёрнул себя, - э-э... Chifir?

 - Не так уж часто, - вновь улыбнулся официант, - но, время от времени, такие заказы бывают. Примерно, раза три-четыре в год. И Chifir заказывают, и balanda, и zatirukha, и...

 Про блюда "собака" и "кошка" интеллигентному Вадику слышать было уже выше всяких его сил: резко вскочив, он почти пулей выскочил из ресторанчика. Эдик трусил следом. Вдогонку им неслись слова официанта:

 - Мы рады будем снова увидеть вас в нашем заведении! Perestroika! Gorbochev! Vladimir Putin!...

 

Не быть мне Луи Армстронгом...

 Наверное, в детстве меня очень плохо воспитывали родители и дед с бабушкой... Вернее, я даже уверен, что они меня воспитывали плохо, даже отвратительно: мало того, что поддались на мои капризы и навсегда забрали меня из детского сада после третьего дня моего пребывания там - так ведь, ещё и определили мне в качестве "няньки" прадедушку. А прадедушка - он, мало того, что был недобитым белогвардейцем-колчаковцем - так он, к тому времени, совсем старенький был и глухой (это у него контузия была, ещё с I-й Мiровой войны) - и он, в силу своего отвратительного слуха, не уследил за тем, какие такие пластинки я там на проигрывателе наяривал.

 Проигрыватель, по тем временам, был просто замечательный - рижская VEF-овская "Rigonda", с радиоприёмником (который, кстати, всё брал - после того, как дед "подхимичил" что-то с антенной) - ну, а пластинки... Накупили мне в детстве пластинок с записями детских радио-спектаклей и сказок - про Чебурашку, про Ивана-Царевича и Василису Премудрую, про приключения каких-то слонят, верблюжат, мартышек и бегемотиков в дебрях Африки - сиди и слушай под присмотром прадеда, пока вся семья на работе. Кр-расота! Главное же - с проигрывателем обращаться научили: прежде всего, нужно было открыть крышку, поднять её и закрепить специальной штангой, чтобы не захлопнулась - а потом, осторожно достав пластинку из конверта и из пакетика, поставить её на диск, повернуть рычажок - и очень-очень аккуратно опустить на край вращающейся пластинки головку "удочки"-звукоснимателя. И - чудо свершилось! - из динамика пошла музыка, а затем и началась сказка...

 Не знаю даже, что мне больше нравилось - собственно, слушать эти сказки, или приводить в действие проигрыватель. Сейчас мне кажется, что оба этих удовольствия были для меня равноценны - иначе трудно объяснить, почему я, наслушавшись через некоторое время, сказок про Львёнка и Черепаху и прочих чебурашек и бегемотиков, полез во "взрослые" пластинки - благо, все они были здесь же, под рукой, в тумбочке. Прадедушка в мои аудио-эксперименты не вмешивался: он, обычно, сидел тут же, рядышком в кресле, читал какую-нибудь книжку - потом засыпал, уронив книжку на колени (а на коленях дремал кот Тимофей, которому падение книжки совсем не нравилось) - и просыпался, только если я начинал будить его.

 Но мне было не до прадедушки: то, что я обнаружил среди "взрослых" пластинок, буквально перевернуло моё представление о мiре музыки! Если из телевизора я знал, что есть такие певцы - Юрий Богатиков, Эдуард Хиль, Муслим Магомаев и Иосиф Кобзон, певицы Эдита Пьеха, Майя Кристалинская и ещё кто-то, то здесь было нечто совершенно иное!... В свои четыре года я уже знал буквы и, худо-бедно, умел читать - и вот, на конвертах "взрослых" пластинок я видел какие-то малопонятные буквы, которые чередовались с теми, что я знал - поэтому, тогда я так и не смог прочесть, что моими "музыкальными кумирами" стали Сальвадор Адамо, Мирей Матье, Дюк Эллингтон и Луи Армстронг. Но - Боже, какая это была музыка, какие песни!... Песни были непонятные, на каком-то красивом чужом языке - но я готов был наяривать их на проигрывателе раз за разос - только бы они звучали! А музыка! "Караван" Эллингтона просто сводил с ума - и это в четыре-то года!...

 Короче говоря, наслушался ребёнок зарубежной эстрады и буржуазного, разлагающего душу, джаза. До такой степени наслушался, что когда в первом классе на первом уроке первая наша учительница Галина Петровна Сосновская стала спрашивать нас, кто кем хочет стать, когда вырастет, я поставил её в небольшой тупик, заявив, что хочу стать саксофонистом.

 - Музыкантом? - переспросила Галина Петровна.

 - Нет, - твёрдо ответил я, - саксофонистом. И зачем-то прибавил: - Как Луи Ам... Амстрон.

 ...Весь первый класс, в результате, я проходил с прозвищем "Луи Амстрон". Это было не обидно, и даже, где-то, и почётно: я представлял, как выучусь играть на саксофоне, как буду выходить на сцену - в концертном смокинге, при бабочке - и играть, играть, играть... Впрочем, я не только мечтал - я регулярно доканывал родителей и бабушку с дедом требованием купить мне саксофон: мол, буду учиться играть - как Амстрон и Дюк Электрон (про Армстронга и Элленгтона мне уже, к тому времени, всё рассказала мама, но правильно выговорить фамилии великих джазистов мне, почему-то, не удавалось).

 Наконец, домашние поняли, что "это "Ж-Ж-Ж" - неспроста", и объявили мне, что если уж я так твёрдо решил стать вторым Армстронгом, то мне предстоит, как завещал один сказочный персонаж, "учиться, учиться и учиться" - и делать это придётся каждый день в особой музыкальной школе. Мне предложили хорошенько подумать, прежде, чем согласиться на дополнительные три часа ежедневных занятий, но я проявил чисто детское упрямство, заявив, что готов хоть завтра начать брать уроки музыки. Мне тогда казалось, что я "проявил характер". Увы, но с годами, глядя, кстати, не только на себя, но и на других, всё чаще замечаю, что мы часто путаем два этих понятия - и, желая "проявить характер", проявляем лишь глупое детское упрямство. Впрочем, не буду отвлекаться.

 Итак, вопрос с десантированием меня в музыкальную школу был решён, и мы с мамой отправились на улицу Трапезниковскую, которая до сих пор носит имя террориста Андрея Желябова. Там, в новой, только что выстроенной музыкальной школе, меня привели в какой-то кабинет, в котором стоял рояль, велели отвернуться от этого рояля, стали нажимать на клавиши и спрашивать, на сколько клавиш нажали - на одну или на несколько? Таким образом - методом научного тыка пальцем в клавиши - выяснили, что музыкальный слух у меня, оказывается, есть. Однако, здесь же меня ждало первое разочарование: узнав, что я хочу играть на саксофоне, мои будущие преподаватели почему-то стали улыбаться, а потом кто-то из них спросил:

 - Может, для начала, на кларнете попробуешь?

 - Нет, - заявил я, - хочу на саксофоне!

 - Ну что же... - преподаватель повёл меня в соседний класс, - смотри: вот он, саксофон! Сможешь его удержать?

 Саксофон я прежде видел только по телевизору или на фотографиях - на тех же конвертах пластинок Армстронга. Здесь же... Я увидел это чудо, свою серебряную мечту, впервые. Саксофон блестел, переливался, сверкал под светом потолочных ламп, завораживал хитросплетением рычажков, шедших к звуковым клапанам, подмигивал перламутровыми кнопочками-пуговками - сказка просто! Но, когда я подошёл ближе, я понял, что всем мечтам моим наступил конец: огромный Саксофон (с этого момента я готов был произносить это слово именно так, с Большой Буквы, как имя собственное) - так вот, Саксофон был, едва ли, чуть ниже меня ростом! Я попробовал взять его в руки, но он оказался слишком тяжёлым. Нет, я, конечно же, не упал и не уронил инструмент - но, как-то сразу же понял, что удержать его мне не по силам...

 Я готов был разреветься. Преподаватель же (забыл его имя, и очень жалею об этом!), видя, что со мной происходит, поспешил на выручку:

 - Ничего страшного, - сказал он, - пройдёт немного времени, и ты дорастёшь и до него. А пока... - он раскрыл какой-то небольшой портфель, в котором лежали какие-то чёрные трубочки с никелированными клапанами. Преподаватель стал вынимать их и соединять друг с другом - и через минуту в его руках сам собой образовался ещё один саксофон, только маленький и матово-чёрный. Этот маленький сакс он протянул мне:

 - Посмотри, это - кларнет, младший брат саксофона. Все клапаны у него расположены так же, как и у сакса, но тебе будет легче начать именно с него - он не такой большой. А освоишь кларнет - считай, что и на саксофоне ты уже выучился. Ну, как?...

 Земля, ещё минуту назад ушедшая из-под ног, вернулась обратно. Я тут же схватил кларнет - "младшего брата Саксофона" - и заявил, что согласен начать с него. Вопрос был решён.

 ...Полтора года я прозанимался в Музыкальной школе - помимо уроков игры на инструменте, мы изучали ещё и сольфеджио, были у нас и походы в концертный зал Филармонии, и в музеи. Заниматься мне нравилось, и - кто знает? - может быть, в один прекрасный день взял бы я в руки и саксофон, и стал бы выдавать на нём джазовые импровизы - но... В жизни всегда случается какое-нибудь "но" - случилось оно и со мной.

 В начале восьмидесятых ни о каких "ледовых городках" никто ничего и не слышал - к новогодним праздникам на главной городской площади устанавливали традиционную ёлку, рядом ставили деревянную горку для катания - а вокруг возводились городки из снега. Снег для их строительства свозили со всего города, и, в результате работы художников, на площади возникало нечто, что не идёт ни в какое сравнение с современными ледяными городками. Если то, что мы видим сейчас, сверкает и искрится (особенно, если снабжено подсветкой), то тогдашние снежные городки были, по сути, огромными утрамбованными в разную форму сугробами, в которых были прорыты какие-то ходы и катакомбы. Не берусь судить, лучше это было, или хуже того, что есть сейчас: с одной стороны, конечно же, после того, как по этим сооружениям туда-сюда полазают дети и оставят на их стенах всю грязь со своих шубок и пальтишек, снежные эти лабиринты выглядели, мягко говоря, не очень-то эстетично. Но, с другой стороны, копошиться в них было гораздо интереснее, чем в современных, совершенно прозрачных и ни капли не таинственных ледяных "лабиринтах". Впрочем, может быть, это только тоска по детству?...

 От музыкальной школы до снежного городка на площади - пять минут хода. И кто упрекнёт меня, тогдашнего восьмилетнего мальчишку, за то, что, закончив занятия в музыкалке, я бежал в этот самый снежный городок и до самой темноты катался с горок и вместе с другими детьми ползал по этим лабиринтам? Кларнет, упакованный в чемоданчик-кофр, я, конечно же, предварительно прятал: всё-таки, инструмент - вещь хрупкая, и кататься в обнимку с ним с горки было бы кощунством! - вот я и зарывал его в сугроб на одной из тихих аллей, всегда в одном и том же месте - и шёл кататься.

 Думаю, ясно, что произошло дальше. В один из вечеров, вдоволь накатавшись, я собрался домой, и отправился к своему знакомому сугробу - откапывать кларнет. Кларнета в сугробе не было. Я не верил своим глазам, отказывался верить в очевидное, не желал осознавать свершившийся факт, но - НЕ БЫЛО кларнета! Его НЕ БЫЛО там, где я почти каждый день прятал его вот уже вторую неделю - и он всегда, всегда, всегда-всегда находился! А в тот вечер его НЕ БЫЛО.

 ...За те два с половиной часа, пока я, рыдая навзрыд, искал кларнет по всей аллее, на ней не осталось ни одного сугроба - все они были перерыты мною до самых своих, сугробьих, недр - но мой кларнет так и не находился. В конце концов, мои страдания были нарушены нарядом милиции, патрулировавшим сквер на площади и снежный городок. Рыдая, рассказал я дяденькам-милиционерам о своей пропаже - и тут же попытался, было, мобилизовать и их на поиски пропавшего музыкального инструмента. В конце концов, ведь это дело милиции - возвращать гражданам их похищенное имущество? Вот и пусть ищут, помогают мне! А они, гады, стоят и лыбятся...

 Тут один из милиционеров включил рацию, и стал что-то говорить в неё - про мальчишку, у которого потерялся кларнет... про то, что они сейчас доставят мальчишку домой... что они уходят со сквера... А потом обратился ко мне:

 - Ну, пошли домой. Ты где живёшь-то?...

 По пути домой двое милиционеров терпеливо объясняли мне, что если мой кларнет украден, то его непременно найдут, что, если его кто-то нашёл, то, скорее всего, отнесёт его в городской стол находок... что сейчас уже темно, и нет смысла искать пропажу в темноте - а нужно придти завтра, и при свете дня поискать ещё раз хорошенько... а ещё нужно предупредить дворников, которые там работают... А я, со своей стороны, отвечал на их вопросы, что это за труба такая - кларнет, и почему я учусь играть именно на кларнете... и про саксофон рассказал, и про Луи Армстронга, и про Дюка Эллингтона - и даже его, Дюков, "Караван" даже, кажется, напел - по их просьбе... Уверен: никогда ни до, ни после этого случая им не приходилось прослушивать таких музыкальных лекций без отрыва от службы.

 ...Когда в одиннадцатом часу вечера я был доставлен домой под усиленным милицейским конвоем, бабушка уже успела выпить весь запас корварола, родители уже обзвонили все учреждения, которые обзваниваются в таких случаях. И тут - явление! - любимый-единственный сын и внук, весь зарёванный - и двое стражей порядка по бокам! Очень хорошо зная, что представляет из себя их продолжатель фамилии, родители и бабушка с дедом в этот момент готовы были поверить как в то, что я стал жертвой хулиганов, так и в то, что я сам успел за какие-то несколько часов превратиться в хулигана... Ещё раз, спасибо тем милиционерам: они не просто сдали меня с рук на руки, но и принялись втолковывать моим родственникам, что ругать меня не надо, что я, и без того, ужасно расстроен - кларнет же потерял парень! - и снова, уже для них, повторили, что пропажу нужно поискать завтра днём, а ещё нужно предупредить работающих в сквере дворников, оставить им наш номер телефона, позвонить в бюро находок...

 Конечно же, кларнет так и не нашёлся. Мы с мамой на следующий день опять перерыли все сугробы - мама, ради такого дела, отпросилась с работы - но наша возня в снегу, которая могла бы со стороны показаться какой-то игрой, не дала никаких результатов. И дворники, которым мы всё объяснили и оставили номер телефона, так и не перезвонили. И в стол находок никто никогда мой кларнет так и не приносил... И, в итоге, я бросил музыкальную школу: мне казалось, что я сам убил свой кларнет - и мне было стыдно идти на занятия. А потом оказалось ещё, что и кларнетов того типа, как был у меня, больше во всём городе нет - другие типы кларнетов были, а этого не было! И найти для меня новый кларнет не смог не только мой всемогущий дедушка, который, по должности своей, находил для всяких строек и предприятий области самое замысловатое оборудование, но даже и друг отца, фарцовщик Щёткин, который когда-то подарил мне бумажный доллар - даже фарцовщик Щёткин не знал, где достать такой же кларнет, как тот, что был у меня...

 ...Иногда, проходя через главный городской сквер, я сворачиваю на ту аллею, где 31 год назад зарыл в сугроб свой кларнет. Кларнетное Дерево там, почему-то, так и не выросло. Ну, и мне, значит, не быть Луи Армстронгом...

 

Наркомовские сто грамм для сенбернара Лорда

 На нашей "собачьей площадке" Джоя уважали. Уважали, вместе с ним, и меня: трудно, согласитесь, не уважать парня, который привёл сюда выгуливать собаку страшной породы - Колымскую Сторожевую. Так ведь, я не только Джоя приводил - мы на "площадку" приходили вчетвером: Джой, две огромных доберманихи Грета и Соня - ну, и я, ихний всехний хозяин, на поводке...

 Предки Джоя, правда, на Колыме не служили: его папаши, всего лишь, несли службу по охране Иркутского СИЗО-1, где работал кинологом мой друг Кирилл. У Кирилла была собака породы водолаз - им вот однажды, когда жена в очередной раз выставила Кирилла вместе с собакой из дома, тот целый месяц жил на работе. Ну, и водолазиху свою на тюремном питомнике поселил. Так Джой на свет и появился - в результате любви, вспыхнувшей между кроткой водолазихой и свирепым конвойным волкодавом. А породу "колымский сторожевой" уже я Джою придумал - чтобы отвязались, наконец, с расспросами о его происхождении.

 "Собачья площадка" наша возникла стихийно: есть в центре города Иркутска огромный и пустынный остров Конный. С материком он связан небольшим железнодорожным мостиком: лет тридцать назад здесь начали строить детскую железную дорогу, потом строительство на четверть века забросили - а несколько лет назад, всё же, закончили. Так вот: на остров Конный мы с собаками ходили выгуливаться в те времена, когда этот мостик уже был построен, а всего остального счастья ещё и в помине не было.

 На острове было хорошо, привольно! Целых два или два с половиной квадратных километров бурьянов, кустов, небольших оврагов, кочек, и - ни души! Спускай собак с поводка - и пусть носятся себе хоть весь день - и ни одна тварь не подойдёт к тебе и не начнёт компостировать мозги относительно того, почему это ваши собачки тут без намордников шляются. Мы до сих пор иногда приходим сюда с Жулей-Колбасой.

 Но я немного отвлёкся. Итак, "собачья площадка" возникла достаточно стихийно: не одни ведь мы такие умные, что догадались Конный остров для своих прогулок приспособить. Сюда, вне зависимости друг от друга, стали приводить своих собак многие жители центральной части города. Особенно полюбился остров тем "собачникам", чьи "маленькие четвероногие друзья" имели рост чуть выше полуметра в холке. Ну, и собакам, понятное дело, остров полюбился. А что до владельцев - известно, что "рыбак рыбака видит издалека" - и пока наши псы гоняют по всему острову, делают заплывы возле берега и играют друг с дружкой, мы все успели перезнакомиться друг с другом. Приятно, знаете ли, наблюдая за своими четверолапыми-хвостатыми-ушастыми, поговорить с понимающим человеком, находящимся "в теме", о главном - о них, четверолапых-хвостатых-ушастых - и очень любимых!

 Иркутск - город достаточно большой (хотя, конечно же, смотря с чем сравнивать), но исторический центр города - достаточно компактный. Поэтому, совсем даже неудивительно, что, перезнакомившись друг с другом, мы вскоре стали перезваниваться, корректировать совместные прогулки: " - Подожди, Джой: сейчас позвоним Найдиному папе - если он с работы пришёл, то пойдём гулять с Найдой! А если он задерживается - позвоним маме Грауса...". Так - по собакам - друг друга и знали: хозяйка Грауса, папа Найды, Байкалов хозяин... Иногда даже, созвонившись и договорившись заранее, устраивали совместные пикники: пока собаки колбасятся друг с другом, жарили шашлыки, и, порою под коньячок-водочку вели разговоры - опять же, о них, о собаках. Правда, потом от этой практики отказались: слишком уж выразительно смотрели питомцы на своих хозяев, которые - сволочи! - пожирают МЯСО, и не делятся. Так что, шашлыки пришлось оставить.

 Среди других, на остров частенько приходил и Пётр Иванович - владелец (или, по здешней терминологии, "папа") полугодовалого щенка-сенбернара по кличке Лорд. Этот Лорд своими манерами и поведением напоминал, скорее, телёнка: для малыша не существовало понятия "чужой" - будь то человек, или собака: он был готов ластиться к каждому, кто попадал в зону его прямой видимости. И, конечно же, "Маленький Лорд" очень скоро стал любимцем всей нашей импровизированной "площадки": его ласкали не только хозяева других собак, но и сами собаки относились к большому малышу вполне дружелюбно - и даже прощали ему некоторые выходки, за которые другого бы и поучили немного.

 Хозяин Лорда, Пётр Иванович, как оказалось позже, происходил из номенклатурного слоя партийных работников - был прежде первым секретарём какого-то райкома или горкома где-то в провинции - а незадолго до развала КПСС перебрался в областной центр. Он даже, кажется, успел побыть каким-то депутатом - не помню, российского или областного уровня - но, глядя на то, как он трепетно относился к своему "Маленькому Лорду", я, иной раз, ловил себя на мысли: "Ишь ты! Значит, не такая уж сволочь наш Пётр Иванович, раз собак любит!..." - а однажды так прямо ему и заявил. Правда, заявление это вызвало с его стороны только весёлый смех, и никаких последствий в наших дальнейших отношениях не имело.

 ...Однажды Пётр Иванович, вопреки нашей ежевечерней "прогулочной" традиции, не пришёл вместе с Лордом на остров. Не было их на прогулке и на следующий день - а на третий день, возвращайсь с работы, я повстречал Петра Ивановича на улице. Вид у него был просто убитый.

 - Что-то вас с Лордом уже два дня не видно, - спрашиваю его, - может, случилось что?

 - Роман, беда у нас, - говорит П. И., - У Лорда чумка. Мы не сразу это дело заметили - а теперь врачи говорят, что всё, поздно... Умрёт Лорик. Он второй день лежит, плачет - ничего не ест, рвёт его всё время. В ветеринарку его возил - они говорят, усыплять надо... Прямо, проклятие какое-то: у нас до Лорда Граф был, тоже сенбернар - и тоже до семи месяцев прожил, а потом от чумки умер. А до него - Барон, и тоже пять месяцев всего прожил...

 - Так вы что?! - уже ору я, - не успели одну собаку угробить - и уже вторую в квартиру тащите? Сдурели?! - меня просто взорвало на этих словах,  - не знаете, что ли, что если животное от чумки умерло, то потом, год, как минимум, новое животное в квартиру брать нельзя?! Вы хоть кварцевали квартиру-то после смерти своих... прежних аристократов?

 Молчит Пётр Иванович - и видно по нему, что никакой обработки он не делал, и вообще - ботаник он, а не собаковод никакой. Хоть и бывший номенклатурный работник - а ботаник...

 И жалко его, взрослого дурака - и по шее ему бы дал, честное слово!... А ещё больше жалко маленького Лорда, который по дурости своего хозяина теперь умрёт. Впрочем - может быть, ещё и не умрёт? Спрашиваю Петра Ивановича:

 - Судороги у него уже начались? - Нет, - говорит, - не начались. - Видно, что знает дядька: судороги при чумке - это уже верный конец.

 - А водкой, - спрашиваю, - его поил? Серу горючую давал? Витамины, глюкозу, циклоферон, церукал колол? - от раздражения я уже с ним на "ты" перешёл.

 - Нет, - говорит, - а что, надо, да?...

 - Конечно, надо! - опять ору на него, - беги домой, дядя, по пути возьми в магазине водки - хорошей, не дряни какой-нибудь! Выпоишь Лорду, примерно, пол-стакана - если пить не будет, разведи кипячёной водой до стакана - но лучше чистой влей! Потом позвонишь мне - я продиктую, какие лекарства надо брать, схему уколов расскажу! Ну?...

 Пётр Иванович не заставил себя ждать: в глазах у дядьки надежда загорелась - видно, что теперь он хоть знает, что делать нужно - быстренько простившись, побежал. Через час звонит - говорит, что выпоил Лорду пол-стакана чистой водки, я ему названия лекарств стал диктовать - какие дозы инъекций должны быть, объясняю, сколько раз в день колоть, куда колоть, как... Он мне потом ещё раза три или четыре звонил - докладывал о здоровье "пациента" - пошёл Лорд на поправку! - опять советовался, уточнял...

 Целый месяц они с Лордом на нашей "площадке" не появлялись, до самого лета. А как лето наступило, наши собаки вместе с моей матушкой на дачу переселились, и до самой осени я на "площадке" нашей бывать перестал.

 ...Закончился сентябрь. Вернулась в город мама - с целой батареей банок варенья, компотов, солений и прочих маринадов - приехала с ней и наша свора. И опять мы стали каждый вечер совершать наш ежевечерний моцион на Конном острове. И в первый же день нас атаковал заметно подросший Лорд - живее всех живых, и даже слишком! (на радостях с ног меня сбил и доберманиху Соню опрокинул) - и его хозяин Пётр Иванович.

 - Роман! - ещё издали закричал Пётр Иванович, - ужо тебе! Что мне теперь делать прикажешь? Из-за тебя это всё, из-за тебя! - и кулаком мне грозит, а сам смеётся.

 - Что не так, - говорю, - что опять случилось? Лорд, я смотрю, вполне себе жив-здоров - чем вы, сударь мой, недовольны?

 - Да насоветовал ты мне лечение, - кричит "лордов папа", - из-за тебя теперь Лорд пьяницей стал!

 У меня - ступор. Ничего не понимаю. Ничего. Лорд пьяницей стал? Из-за меня???

 - А кто мне его велел водкой лечить? Я его и лечил - и он, как видишь, жив и радуется! Но ведь он теперь каждый день требует свои пол-стакана! Я домой прихожу - он меня встречает, хватает за полу пальто - и к бару тащит. И, пока не налью ему сто грамм - не отпускает! Пробовал его обманывать - налью стакан, он меня отпустит. Я стакан убираю - а он рычит, и башкой своей телячьей меня бодает: дай, мол, выпить! Потом ходит полдня косой - углы сшибает по квартире, кайф ловит. Скоро огурец с селёдкой потребует...

 - Погоди, - говорю, уже начиная догадываться, в чём дело, - скажи мне честно, дядя: ты его тогда, когда я тебе сказал, напоил водкой - а потом ещё поил, что-ли?

 - Ну да, - отвечает П. И., - я его и на следующий день водкой поил, и потом ещё. Весь курс лечения: инъекции, витамины, церукал, камфара, циклоферон - ну, и водка. Все три недели...

 - Идиот, - говорю я, - просто идиот. У меня спросить мог? ВОДКУ ПРИ ЧУМКЕ СОБАКЕ ДАЮТ, КАК ЕДИНОВРЕМЕННОЕ ОБЕЗЗАРАЖИВАЮЩЕЕ СРЕДСТВО. Знаешь такое слово - "Е-ДИ-НО-ВРЕ-МЕН-НО-Е"? А ты, стало быть, каждый день?...

 - Ну да... Я же думал, что это - ну, типа "наркомовские сто грамм" собаке - ну, как в войну, солдатам... я ж не знал... Я же думал, что это - для поддержания морального духа...

 - Знаешь что, Пётр Иванович, - на этом месте живущий во мне собачник уступил место живущему во мне же монархисту и антикоммунисту, - вот гляжу я на тебя, и начинаю понимать, как это в 1991 году ваш совецкий союз удалось опрокинуть с пол-пинка. Я другого понять не могу: как это вы умудрялись им столько времени управлять? Вам ведь не то, что судьбу страны - вам, коммунистам, даже судьбу щенка доверить нельзя...

 Знаете, что он мне на это ответил? Он ничего не ответил. Он обиделся.

 P.S. Отучить Лорда от нехорошей привычки удалось только через пару месяцев: я присоветовал его хозяину постепенно разбавлять эти "наркомовские сто грамм" водой.

 

Memento Mori, или Гроботерапия для шизофреников

 Люда была девушкой странной... Очень странной. Если бы она стала такой Странной Девушкой в середине нулевых годов, то все подумали бы, что Люда присоединилась к неформальному молодёжному движению готов. Но странной девушка Люда стала ещё до появления всяких там готов - ещё в конце восьмидесятых годов.

 Люда любила разговоры о смерти, любила гулять по кладбищам. Ещё Люда любила депрессивную музыку, чёрную одежду и анашу. А ещё она любила секс и суициды. Говорили, что, когда Люде было пятнадцать лет, в подъезде на неё напал сексуальный маньяк - затащил в подвал, изнасиловал и задушил. А когда Люда пришла в себя, то она стала Странной Девушкой. Так это, или нет - не знаю, но, на моей памяти, секс и суициды Люда любила всегда. А ещё она очень любила писать страшные, какие-то обречённо-пронзительные рассказы и стихи, и рисовать масляными красками странные картины. Её маленькая однокомнатная квартира была вся оклеена чёрной бумагой из фотолаборатории, пол и потолок были покрашены чёрным кузбасс-лаком, окна завешены плотными чёрными шторами - а на чёрных стенах висели написанные Людой странные картины. Картины, наоборот, были очень яркие, красочные, все детали в них были очень аккуратно прорисованы тонкой кистью; иногда художнице не хватало места на полотне - и тогда сюжет картины выплёскивался на раму. Все картины Люды носили исключительно неприличные названия, самым невинным из которых было "Мужские яйца, отрезанные бритвой и принесённые в жертву Духу Воды". Одну из своих картин, называвшуюся "Духи-хранители спермы", Люда подарила мне - но я так и не решился повесить её на стену.

 А подарена эта картина была после того, как в 1992 году мы организовали на одной из квартир аукцион Людиных картин для ограниченного круга ценителей: у Люды в тот момент не было ни денег, ни сигарет, ни еды в холодильнике. И, какая бы странная она ни была, но выручить её из этой затруднительной ситуации было просто необходимо, и притом немедленно.

 А ещё Люда любила животных. Но и здесь, в любви к животным, проявлялись странности этой Странной Девушки: в её чёрной-причёрной квартире жила маленькая дворняга с совершенно лысым черепом - Люда говорила, что подобрала псину после того, как какой-то урод плеснул на собаку кипятком - а ещё здесь жили кошки и коты. Естественно же, чёрные.

 Чёрных кошек и чёрных котов в квартире у Люды в разное время было разное количество - но никогда их не было меньше четырёх-пяти особей. Откуда они брались - Бог весть: Люда рассказывала, что они сами приходят к ней: то просто на улице подбегают - а то и прямо приходят в подъезд, ложатся у дверей квартиры, и ждут, когда хозяйка откроет. Люда дверь открывает, а к ней из подъезда чёрный кот - шмыг! Так потом жить и остаются...

 Впрочем, жить к Люде приходили не только чёрные коты и кошки: время от времени, в её однокомнатной квартире поселялись какие-то хиппи, какие-то рок-музыканты, всевозможные автостопщики и прочая подобная же братия. Впрочем, задерживались здесь квартиранты ненадолго. Люда, кстати, всех своих квартирантов именовала не иначе, как "мои рабы" - и заставляла их готовить завтраки-обеды ужины, прибирать квартиру, чинить неисправные водопроводные краны, электророзетки и выключатели, гоняла по магазинам. А зачем ещё нужны рабы, как не затем, чтобы выполнять распоряжения своей хозяйки? Ведь верно?...

 Правда, некоторым квартирантам Люды было, на самом деле, некуда податься - и они были вынуждены жить у неё даже по нескольку месяцев - среди чёрных стен и ярких некро-генитальных холстов, вытирать лужи за котами, слушать Янку Дягилеву, Яна Гарбарика и Джима Мориссона - и взрослеть, избавляться от иллюзий хиповско-богемной романтики. Многим это пошло только на пользу - и, прожив полгода в такой обстановке, ребята срезали и выбрасывали свои фенечки и кулоны с пацификом, вместо рваных джинсов и свитеров начинали носить приличную одежду, приводили в порядок причёску, возвращались под отчий кров и в университетские аудитории - а наиболее "просветлившиеся" шли дальше всех: выбрасывали на свалку все свои аудио-кассеты и книги Кастанеды, и начинали любить Жизнь такой, какая она есть. Без наркоты и некрофилии. То есть, можно смело сказать, что Люда со своим "чёрным салоном" выполняла очень важную и позитивную функцию: методом "шоковой терапии" и ценою собственного здоровья излечивала молодых дурачков и дурочек от подростково-юношеской дури.

 Однажды, среди Людиных квартирантов, оказались мои знакомые: что-то там не получилось у ребят со съёмом жилья - и они "вписались" у Странной Девушки в квартире почти на год. Надо сказать, что знакомые мои, к тому времени, как оказались в этой квартире, уже успели излечиться от всего, о чём говорилось выше, самостоятельно - поэтому, новая среда обитания не шарахнула их по мозгам. Скорее, наоборот: придя в квартиру и поселившись в углу за буфетом, эта молодая семья очень скоро начала прочищать мозги уже самой хозяйке. А когда Людмила, в знак протеста, привычно принялась резать себе вены, у неё просто отобрали лезвие, а потом просто вывели на лестничную площадку, и спокойно и по-деловому сказали:

 - Вот бритвочка, держи. Можешь резаться, сколько угодно, но - не в квартире. Нам совсем не хочется давать показания в милиции. Так что, давай уж в подъезде - а мы потом "Скорую" с милицией вызовем. Или соседи вызовут... Главное - чтобы мы твоих суицидов не видели.

 Через полчаса хозяйку запустили в квартиру, промыли ей порез на запястье, залили его йодом и заклеили пластырем. С того времени Разговоры О Смерти и попытки перерезать себе вены прекратились. Следующим шагом была борьба с анашой: прямо на глазах у хозяйки, все её запасы "травки" были высыпаны в кошачий туалет, который, к тому моменту, был переполнен и благоухал на всю прихожую. Где можно достать "дурь" самостоятельно, Люда не знала...

 Приняв эти простые и нехитрые воспитательные меры по отношению к хозяйке квартиры, Алексей и Алёнка (так звали моих знакомых) решили, что для начала достаточно и этого, и теперь они вполне спокойно могут жить в квартире с чёрными поверхностями - а шмыгающие тут и там кошки и огромное полотно "Казнь девственницы через посажение на кол", висевшая в изголовьи их постели, их ни капли не напрягали.

 Затем настала очередь музыки. Всякий раз, когда хозяйка включала магнитофон с очередной депрессивной кассетой, Алёнка просто выдёргивала шнур из сети, затем из разъёма магнитофона, и так же спокойно и доброжелательно произносила:

 - Хочешь слушать эту музыку - купи себе наушники. Или научись уважать людей, за счёт которых живёшь. - И, понимая, что в материальном плане она полностью зависит от своих постояльцев, Людмила была вынуждена проглатывать и это. Она, правда, в самом начале пыталась ещё построить с квартирантами свои "рабовладельческие" отношения, но и здесь очень быстро получила отпор:

 - Если тебе надо, чтобы Лёшка починил выключатель на кухне, то неужели так трудно попросить его об этом нормальными словами, без театральных эффектов? - спросила Алёнка, лучезарно улыбаясь "инфернальной женщине", - Лёшка и без того, на работе устаёт от всякого цирка - можно ему хоть после работы цирк не устраивать?...

 В конце концов, после пары месяцев такой ежедневной "дрессировки", климат в "чёрной квартире" перестал уж слишком однозначно напоминать сумасшедший дом (оформление интерьера - не в счёт), и я решился, наконец, навестить своих знакомых в их новом пристанище.

 ...Мы сидели на кухне (мальчики - в креслах, девочки - на подушках, прямо на полу), пили какое-то вино, жевали пирожки с печенью - Алёнка великолепно их стряпала! - и весь вечер травили анекдоты. Думаю, соседи Люды в тот осенний вечер были крайне озадачены: вместо депрессивных музыкальных завываний, из окон её квартиры через каждые полторы-две минуты слышался смех - нормальный, весёлый смех! И - всё было бы ничего, если бы вдруг у меня не разболелся зуб...

 Сморщившись от резкой зубной боли, гляжу на всю честную компанию, и спрашиваю совершенно замогильным голосом:

 - Люда, анальгин у тебя есть?

 - Зубы? - пугается Инфернальная Девушка, - темпалгин есть! И максиган! Сейчас, сейчас принесу...

 Люда выходит из кухни в комнату, и через минуту возвращается обратно. В руках у неё - небольшой гробик, обтянутый какой-то чёрной материей. На верхней крышке гроба переливающейся серебристой краской, готическим шрифтом оттиснуто: "БЕГЕМОТ". Гроб она протягивает мне...

 При виде гроба, я на секунду забываю о зубной боли. До этого момента я всегда знал, что, в общем-то, Людмилка - не совсем того... ку-ку... то есть, безусловно, она - ку-ку, но не до такой степени: дурит, конечно же, но совсем уж адекватности не теряет. И вдруг...

 - Люда, дай сюда, я сама посмотрю! - Алёнка берёт из рук хозяйки этот гроб, открывает крышку, и начинает шарить в нём, - ага, вот максиган! а вот и темпалгин! Держи! - и протягивает мне таблетки.

 Минут через пять, когда зубная боль совершенно прошла, я решил поинтересоваться, откуда вдруг в этой квартире домашняя аптечка такой странной формы. Не почему - это-то, как раз, мне было понятно - но именно откуда?

 - А это Лёшка на работе сделал! - Алёнка кивнула на мужа, - у Люды тут Бегемот зачудил, умирать собрался - а у Лёшки в тот день, как раз, никаких заказов не было, времени - вагон, вот он гробик для Бегемота и сделал! Думал, придёт вечером - пойдём хоронить Бегемота...

 Огромный чёрный котяра, дремавший, тем временем у меня на коленях, услышал, что речь идёт о нём, приоткрыл глаз и гнусно мяукнул: мол, да-да, так оно и было - и снова задремал.

 - И что дальше? - спрашиваю, глядя то на гроб, то на кота.

 - А ничего! - смеётся Алёнка, - пришёл Лёха сюда с этим гробом, а Бегемот лежит, умирает, глаза закатывает. Лёха его берёт, открывает гроб, и запихивает Бегемота вовнутрь - не то, чтобы заколотить его там живым, а просто померить, не маленький ли гроб получился? А Бегемот, как только Лёшка его в гробу закрыл, завыл оттуда нечеловеческим голосом, стал в крышку колотиться, наружу рваться! Едва крышку открыли - Бегемот оттуда выскочил - глаза горят, хвост трубой! - и начал по всей квартире носиться! И по мебели летает, и по потолку - и орёт! А потом засел на шифоньере, на самом верху - шипит оттуда, никого к себе не подпускает - раздумал, одним словом, умирать. Ну, а в гроб мы, чтобы Лёхин труд не выбрасывать, лекарства сложили - теперь вот, вместо аптечки его используем...

 Осторожно, чтобы никто не заметил моего взгляда, я искоса посмотрел на Странную Девушку Люду. "А что, - подумалось мне, - если и нашу Леди Инферно минут на полчасика в гроб засунуть, и крышкой сверху прикрыть?... Может быть, после такой процедуры хоть обои в квартире поклеит? А там, глядишь, и на работу устроится?...".

 

Реквием Писачей Машинке

 Среди моих друзей немало коллег-журналистов, вот я и решил обратиться к ним (да и не только к ним) с таким вот вопросом: господа, а вы помните свою первую писачую машинку? Вот такой у меня ко всем вам вопрос... Мне, почему-то, кажется, что вы должны её помнить: у меня, по крайней мере, если выстраивать этакий ассоциативный ряд, первая печатная машинка занимает место где-то рядом с самой первой моей женщиной. Не с девушкой, а именно с Женщиной, зрелой и опытной, с которой - всё по-настоящему, по-взрослому было... Вот такая вот ассоциация - ни больше и не меньше.

 Прошлым летом, коротая время в вымирающем посёлке Боярский на южном берегу Байкала, где у нас сломалась машина, в ожидании отправившегося за нужной деталью автостопом до Верхнеудинска Сержа (LJ-юзер sergey_tibet ), я лениво перелистывал взятые в дорогу номера "Русского Репортёра", и наткнулся на статью о пишущих машинках. Оказывается, прошлым летом в Индии закрылся последний в мiре завод, который их выпускал, представляете? Всё! Их больше никогда не будет! Компьютер убил пишущие машинки, превратил их во "вчерашний день", в винтаж, в антиквариат, в реликт прошлого, сделал их бесполезным хламом и предметом коллекционирования.

 Я был, наверное, последним из иркутских журналистов, работавшим на "механике": ровно до 2004 года набивал свои тексты на машинке, сам отвозил их в редакцию - а Кулехов, матерясь, перенабирал их на своём компе, жертвуя ради меня своим драгоценным временем. А я ему даже ни разу и не проставился за это с гонорара - впрочем, он и не пьёт уже давным-давно... А потом Кулехов, с воплями: " - Это невыносимо!... Сколько ж можно?!..." притащил мне старый редакционный комп: " - Осваивай!" Я освоил, потом вышел на просторы Сети...

 ...и умер. Умер, как грамотный человек.

 Компьютер, друзья мои, убивает грамотность: сделаешь ачипятку - он подчеркнёт слово с ашыпкой; кликнешь мышкой - исправит слово. В ЫнтырнЭте - и того хуже: здесь, вообще, никто ничего не исправляет, здесь кто как слышЫт, тот так и пишЫт. А то? Олбанский-то Езык откуда?... А попробуйте-ка сделать ляп, когда набираете текст на писачей машинке! - зубами свою ачепятку выгрызать будете, языком зализывать! Кто сегодня помнит про такие непременные и необходимые девайсы любого, мало-мальски, продвинутого пользователя ПМ (Пишущей Машинки, а не Пистолета Макарова), как штрих, липкая лента, бритвочки? Они были точно также необходимы, как необходимы другому ПМ - пистолету Макарова - шомпол, и щёточка для чистки дула, и маслёнка с маслом. Впрочем, для механической пишущей машинки маслёнка с маслом тоже необходима - и я покупал для своей именно оружейное, в охотничьем магазине: во-первых, оно - действительно, самое лучшее для такого рода механики - а во-вторых, к своей "Виталине" я относился примерно также, как к личному оружию. Ну, и использовал примерно также: "мочил" разных козлов нехороших людей - а потом мы с ними судились из-за публикаций. Один такой суд я даже проиграл...

 Ладно, вернёмся к пишущим машинкам. Как же они стрекотали у мамы на работе, в Управлении комплектации оборудования, что размещалось в смешном и кривом старинном здании бывшей гостиницы, прямо над железнодорожным вокзалом! Вскоре, это стрекотание переместилось к нам домой: мама привезла с работы электрическую пишущую машинку - большую и тёмно-зелёную - и вечерами, придя с работы, печатала на ней: брала часть работы на дом, а, кроме того, набивала текст своей дипломной работы. Наш дом в тот год поставили на капитальный ремонт: жильцов никуда не расселяли, и целый день по квартире ходили брутальные работяги - тянули трубы, что-то сваривали, долбили... Во всех комнатах, там, где шли трубы центрального отопления, в полу, в потолке и в стенах зияли сквозные дыры - соседи стали ближе и роднее, и мы с соседом Вовкой через эти дыры общались, гоняли друг другу "малявы" на ниточках. А кроме того, соседи из двух квартир, расположенных напротив, приходили к нам набирать воду, умываться, мыть посуду - ну, и кое за чем ещё... Потом, когда канализацию меняли уже в нашей квартире, мы навещали соседей по тем же вопросам.

 А мамина машинка стрекотала и стрекотала каждый вечер! И кончилось это однажды тем, что в нашу квартиру постучались незваные гости.

 - Здравствуйте, - сказали незваные гости, демонстрируя дедушке свои удостоверения, - покажите нам пишущую машинку.

 Машинка была показана, и гости поинтересовались, что мама на ней печатает. Мама продемонстрировала служебную документацию и свою дипломную работу. Гости долго изучали бумаги, изучали машинку. Потом велели маме собираться и ехать с ними. Машинку они тоже увезли с собой. Через три часа маму, вместе с печатной машинкой, те же двое молодых людей привезли обратно. Они извинились перед дедом, называя его "уважаемым Геннадием Ивановичем", объяснили ему, что поступил некий "сигнал"... что в городе появились анонимные листовки антисовецкого содержания... что они обязаны были отреагировать на сигнал и всё проверить - это их служба... что они сейчас проверяют всех владельцев пишущих машинок... Затем они ещё раз извинились и ушли.

 Я вряд ли забуду когда-нибудь, что творилось в квартире, когда увезли маму: бабушке я наливал корвалол и валокордин - она лежала на диване, совершенно бледная. Отец звонил в свою милицию, звонил своему начальству - толку от его звонков не было. Тогда за телефон сел дед. Позвонил мэру города, Николаю Францевичу Салацкому, на домашний телефон, коротко обрисовал ситуацию. Салацкий сказал, что перезвонит. Перезвонил через сорок минут, и сказал, что маму скоро привезут обратно, не нужно беспокоиться. Через два дня Салацкий приехал к нам - бабушка испекла для него рыбный пирог, дед пил с Николаем Францевичем коньяк, я играл для мэра полонез Огиньского на пианино...

 Случилось это в 1982 году, в декабре. Андроповщина, мать её. Кто из соседей "стукнул" на маму, догадаться было нетрудно; потом мы с этой соседкой больше никогда не здоровались - а я через пару месяцев запустил в неё с крыши камнем. Хорошо, что не попал...

 Сейчас ведь, если кому рассказать, что в сы-ссы-сэре для того, чтобы приобрести пишущую машинку, нужно было идти в милицию, в разрешительную систему, оформлять на неё специальное разрешение - не поверят же! А ведь потом ещё нужно было предъявлять это разрешение директору магазина - и он записывал все данные покупателя в особый регистрационный журнал - а потом ещё нужно было придти с машинкой в милицию, и там её ставили на учёт, переписывали её серийный заводской номер, заводили особую учётную папку, в которой в обязательном порядке лежал лист бумаги с отпечатками литер... Ведь не поверят же, скажи такое кому-нибудь сейчас! И непременно начнут спорить и доказывать, что ничего такого не было, что если и было, то гораздо раньше, при сталине. Было, ребята, было - и при сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Андропове, и при Черненко - только при Горби закончилось. И не фальсифицируйте историю.

* * *

 ...Моя самая-самая первая пишущая машинка была точно такая же, как та, что на картинке, которую я поставил в качестве иллюстрации - я нашёл её в том же 1982 году на свалке мебельной фабрики "Байкал". На эту свалку иркутские мебельщики выбрасывали обрезки древесины, опилки и прочие производственные отходы - а потом сжигали их. Ну, а мы туда регулярно наведывались за разными дощечками-фанерками, чтобы было, из чего выпиливать лобзиком и на чём выжигать картинки выжигательным приборчиком. Впрочем, посещали эту свалку не только мы, мальчишки - но и взрослые дяденьки тоже: они приезжали сюда на своих машинах и загружали в багажники и в салон обрезки досок и брусков. Время от времени, их задерживала милиция - как я сейчас понимаю, за "разворовывание социалистической собственности", выброшенной на свалку. А как иначе-то? Пусть лучше всё это сгорит или сгниёт - но зато, все эти отходы останутся в госсобственности. А в посёлке Горьковском, что поблизости от этой свалки древесины, кажется, все дачные домики из этих отходов и построены...

 Ладно, я не о древесине, а о пишущей машинке. Как уж оказался на этой свалке совершенно антикварный "Ундервудъ", я не знаю - но нашёл я его именно там. Нашёл - и решил тащить домой, чего бы мне это ни стоило. Машинка была тяжеленная - килограммов семь-восемь в ней уж точно было, если не больше. А мои друзья, с которыми я приехал расхищать социалистическое имущество, ржали надо мной. Ничего - хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: нас заметил какой-то взрослый расхититель древесины, под завязку набивший салон своих "жигулей" бруском и обрезной доской. Видя, как я корячусь с "Ундервудом", дядька полюбопытствовал, нафига мне, извините, этот металлолом сдался?

 - А Ромка у нас писателем решил заделаться! - ответили за меня мои друзья-приятели.

 - Писателем? - переспросил дядька, - а далеко ли тебе ехать, писатель? Могу, если что, подвезти - но только тебя одного, с "Ундервудом" - для остальных места в машине нет...

 Он довёз меня до дома - добрая душа! - и даже занёс мою находку на наш третий этаж. Прощаясь, произнёс: - Ну, удачи тебе, писатель! С такой-то машинкой она тебе особенно потребуется!...

 О том, чтобы починить "Ундервудъ", заставить его работать, не могло быть и речи: машинка была убита навсегда. Мало того, что у неё была безвозвратно утеряна каретка, так ещё и корзина представляла из себя единый, намертво сросшийся ком насквозь проржавевших литер. Зато, все кнопочки, хоть и бездействующие, сохранились полностью - и "ять" там была, и "фита", и Ъ", и "i", и прочие буквицы.

 Я очень надеялся починить эту писачую машинку, но - не судьба. На память о ней у меня остался передний щиток с корзины, на еотором красуется надпись: "УНДЕРВУДЪ. Герляхъ, соб. маг-нъ въ С-Пб и Москве. Адресъ собственной конторы т-ва: Варшава, ул. *х*х*х*х* (там просто всё отбито было и поцарапано. - Р. Д.) д. 10".

 Эту писачую машинку я надеялся починить. Ну и что, что без валика? Починим! В те годы наше школьное руководство регулярно устраивало для нас такое массовое развлечение, как сбор металлолома - и в грудах металла, принесённого учениками на задний двор школы, можно было обнаружить и покореженные, изуродованные пишущие машинки. Корёжили и уродовали их здесь же и сразу же, как только школьники притаскивали их сюда: тут же во дворе, на табурете, сидел школьный трудовик, вооружённый молотком, отвёрткой и зубилом - и бойко убивал машинки, чтобы - не дай Бог! - ни одна из них не осталась в рабочем состоянии. Помню, на том месте, где он сидел на табурете и проводил свою экзекуцию, потом ещё долго валялись, словно мелкие косточки, рычажки с литерами. Вот эти-то литеры я и собрал в свой школьный портфель, надеясь вставить их в свой "Ундервудъ".

 Естественно, из этой затеи у меня ничего не получилось: пишущие машинки чинить - это вам не... ну, не знаю, что - сами вставьте здесь какой-нибудь эпитет. Вскоре, "Ундервудъ" был увезён на дачу, и занял своё место в импровизированном "музее забытых вещей", который мы с мамой устроили прямо на улице, возле глухой восточной стены веранды. Здесь мы поставили старенькую печку-"буржуйку", на стену присобачили деревянное колесо от телеги, рядом с которым разместились два железнодорожных керосиновых фонаря и коровье ботало; внизу, под этой инсталляцией, на чурбачках и на старой скамейке встали в ряд несколько чугунных утюгов, распаянный самовар, который я подобрал в лесу - и здесь же мы разместили мою писачую машинку. Со временем, к ней добавились ещё две - не такие старинные, как "Ундервудъ", но не менее ржавые и фактурные.

* * *

 ...Школьное детство навсегда оставалось позади - а вместе с ним уходила в прошлое совецкая власть и совецкий маразм. Пишущие машинки появились в комиссионках и в пунктах проката - и вот туда-то я и отправился выбирать себе орудие производства. Комиссионки я отмёл сразу же: там на прилавке стояли такие рыдваны, что не имело никакого смысла даже и подходить к ним: старые конторские динозавры с разбитыми корзинами и повизгивающими каретками, они были хороши, разве что, для антуража - но никак не для работы. Мой дедушка, как всегда, решил принять живейшее участие в судьбе начинающего журналиста (то есть, меня), и принялся названивать в свой главк, в машбюро, чтобы подыскать для меня какую-то списанную машинку. Но я уже догадывался, что и там меня ничем не обрадуют (впоследствии, именно так и оказалось) - и рванул по пунктам проката.

 На переулке со смешным названием - "им. 8 марта" - в маленькой конторе по прокату бытовой техники, разместившемся на первом этаже облезшей хрущёвки, я нашёл свою "Виталину" - миниатюрную югославку в абрикосовом корпусе, с аккуратными беленькими клавишами и в таком же белом футлярчике. Этот пункт проката уже давным-давно упразднён, и после него в этом закутке на переулке имени 8 марта размещался секс-шоп, а сейчас размещается издательская конторка моего друга Бобрунова - а красавица Виталина так и осталась с тех пор жить у меня.

 Боже, сколько же всякой ерунды было на ней отпечатано, сколько бумаги было изведено впустую!... А, с другой стороны, именно на ней, на этой пишущей машинке, я набил самые лучшие свои тексты, которыми горжусь до сих пор. Сколько всего пережили мы вдвоём - знаем только я и Виталина!... Теперь, после появления компьютера, она поселилась у меня на антресолях - но я планирую, после ремонта, выставить её на полку книжного стеллажа: Виталинка заслужила более почётного места, нежели тёмный угол в шкафу под потолком.

 Я исправно платил за неё целых шесть лет - с восемьдесят девятого по девяносто шестой год, пока однажды мне не позвонили на работу из пункта проката, и не предложили зайти к ним. Я зашёл.

 - Вот мы всё время смотрим Ваши передачи по телевизору, - сказала мне пожилая сотрудница пункта проката, - и не можем понять: почему Вы до сих пор платите нам за машинку, почему давно уже не купили себе машинку в магазине?

 Вопрос этот, конечно же, меня покоробил, но я ничего не стал говорить этой тётке. В конце концов, люди, всю жизнь прожившие при совецкой власти, задают бестактные вопросы вовсе не со зла - просто, им кажется вполне естественно, например, поинтересоваться тем, сколько ты получаешь денег, сколько тратишь на еду и прочую коммуналку, и куда деваешь остальные свои деньги? Хамство, конечно же - но хамство не со злости, а от глупости. Как говорится, "ничего личного".

 - Я ведь, почему спрашиваю, - продолжала эта тётка, - наш пункт проката закрывается. Так вот, мы хотели бы предложить Вам выкупить у нас машинку по остаточной стоимости. Вам это обойдётся в 456 рублей... Согласны?

 Конечно же, я согласился - и тут же расписался в какой-то ведомости, и отдал деньги. Признаться, я настолько привык к Виталине, что мне даже в голову не приходило, что у меня может быть другая машинка: наличие Виталины я воспринимал уже, как данность, а необходимость каждый месяц платить за её прокат - как неизбежное зло. И я выкупил её за 456 рублей - в день на пачку сигарет я тратил тогда чуть больше, ровно пятисотку...

* * *

 ...Надо сказать, что, время от времени, у нас с Виталиной случались поломки: особенно часто отпаивались и слетали со своих рычажков литеры. И тогда я брал Виталину на руки, закрывал её в футлярчик, и нёс на лечение - мастерская по ремонту располагалась в двух шагах от нас, в старом деревянном доме, на улице Грязнова. Мастером, который каждый раз "вставлял зубки" моей Виталинке, был очень колоритный персонаж: старый, совершенно испитый еврей с каким-то огромным и совершенно бесформенным носом; всё лицо мастера было покрыто этой ужасной, страшной "сосудистой сеточкой" выступивших красных капиляров. Но дело своё мастер знал - и неспроста, наверное, лацкан его неизменного клетчатого пиджака украшал тяжёлый винтовой значок "Заслуженный изобретатель-рационализатор РСФСР".

 - Опять растрахал свою бабёнку?! Опять всю ***** ей разворочал?! - орал он мне, едва я переступал порог его мастерской, - ну, давай её сюда! Дядя Гриша посмотрит девочку, зашьёт её... - и, вооружившись зачем-то лупой - точь-в-точь такой же, как у часовщиков, он начинал осмотр машинки. Осмотр продолжался минут пять-десять - а затем мастер, не глядя на меня, лишь бросал мне: " - Через пару часов!..." - и я шёл домой.

 Через пару часов машинка была отремонтирована и пахла свежей смазкой - а я получал бесплатно дополнительную порцию инструкций по уходу за машинкой, щедро перемежаемую совершенно пошлыми и даже хамскими гинекологическими аналогиями. Потом, в конце девяностых, мастерскую по ремонту пишущих машинок закрыли, а деревянный дом, где она располагалась, снесли - сейчас на его месте стоит какой-то элитный особнячок, окружённый кованой оградой.

 Мастера дядю Гришу я встретил на улице только через год - встретил совершенно случайно, и был очень рад этой встрече. Дело в том, что у машинки в очередной раз отпаялась от рычажка литера - это была буква "И" - и я уже измучился, вставляя при печатании, вместо "И" букву "П", и подрисовывая потом косые перекладинки в этой "П" по всему тексту.

 - Очень хорошо! - заорал дядя Гриша, - совсем затрахал девочку - а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес - вечером зайду, посмотрю... И он пришёл вечером - уже слегка "тёпленький" - и важно расположился за моим письменным столом, разложив на нём принесённые инструменты. Через час машинка была починена, а когда я заикнулся об оплате, дядя Гриша изрёк:

 - Нах*й деньги - денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, - и достал из своего портфеля початую поллитровку.

 Я выпил с дядей Гришей - и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию. Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены: просто, в 1945 году совецкая армия продвигалась настолько быстро, что узников просто не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря, увы.

 Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа - жена его была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его - но он отказывался:

 - Чего я в этом Жидостане забыл!? - кричал он, - одни жиды вокруг! Здесь я - Человек, Мастер - а там?... А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма - вот и всё!

 Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не запомнил и объяснить тоже ничего не смогу - но дело кончилось тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: " - Вот вали в свой Израиль - и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!" Дядя Гриша сильно обиделся на такие слова, и врезал обидчику кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было реализовано.

 Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их "своими девочками" - и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я однажды визитировал его, и увидел эту коллекцию: была у дяди Гриши и барабанная машинка - литеры были расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане - и какая-то совсем крошечная немецкая машинка, и старинный "Ремингтон", и "Олимпия", и, конечно же, "Ундервудъ" - точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал мне:

 - Будешь хорошо себя вести - будет и тебе "Ундервудъ"! У меня, как раз, сейчас есть ещё один - закончу его ремонт, и тебе подгоню! За бутылку, а? - и хитро подмигнул.

 Увы, своё обещание дядя Гриша так и не смог выполнить. Как я узнал потом, он умер, возвращаясь домой на трамвае: остановилось сердце. Пассажиры ничего и не поняли: мало ли, что? - сидит пьяный мужик, хрипит... Кому охота возиться с пьяным? До сих пор, иногда вспоминая этого одинокого, озлобленного на мiр человека, находившего единственную отдушину только в водке да в пишущих машинках, мне становится очень обидно за него. Почему он вдруг так разоткровенничался со мной? Не знаю даже... Может быть, ему просто хотелось выговориться, рассказать кому-то о себе - вот он и доверился вдруг мне?... Ещё раз говорю: не знаю - и не знаю даже ни его фамилии, ни места его погребения. Судьба его коллекции машинок мне тоже неизвестна.

* * *

 ...Моему другу, художнику и дизайнеру Юрке Гимову пару лет назад на день рождения подарили "Ундервудъ"; Юрка прикрутил к задним ножкам петельки, и повешал машинку на стену в мастерской. Через полгода у него на стене висел уже целый ряд чёрных, архаичных пишущих машинок - рядом с "Ундервудом" поселились "Москва", "Башкирия", ещё кто-то... Помню, когда на дне рождения кто-то из гостей внёс и протянул Юрке эту "оргтехнику", у меня внутри что-то ёкнуло: появилась зависть, появилось ощущение какой-то несправедливости. "Почему именно Юрке? - подумал я, - ведь Юрка - не журналист; ведь это я здесь журналист, ведь это символ моей, а не его, профессии!" Сейчас я не завидую другу, потому, что знаю: будет когда-нибудь и у меня свой "Ундервудъ", найду я себе это чудо. А потом, может быть, и нарисую себе личный герб - и на гербе этом своё место займёт и изображение пишущей машинки - а как иначе-то? Символ профессии...

 Ну ладно, достаточно на сегодня. Чувствую, что, если вовремя не остановиться, то на тему писачих машинок я могу разоряться ещё очень и очень долго - а я бы хотел услышать и ваши истории о машинках, дорогие друзья. Так что, давайте-ка, делитесь в комментариях своими пишуще-машинными историями. Жду.

 

Учитель-Коммунист и кроссовки Adidas

На фото: Иркутск, февраль 1985 года. Мои одноклассники стоят в почётном карауле у главной городской газовой горелки  - так называемого "вечного" огня (я в этом глумлении над мертвецами, слава Богу, участия не принимал).

 Вот ведь, какая нумерология и магия чисел вытанцовывается: ровно двадцать семь лет назад, 25 февраля 1985 года, в Большом Кремлёвском Дворце Съездов в Москве начал свою работу Двадцать Седьмой Съезд КПСС, сыгравший всемiрно-историческую роль не только в жизни всего совецкого народа и остального прогрессивного человечества, но и одной, отдельно взятой иркутской среднеобразовательной школы номер N, в которой я в те годы учился. Да и как могло быть иначе? - ведь среди делегатов очередного исторического съезда родной-любимой нашей партии, была и наша учительница - вернее, завучиха, Наталья Натановна Л.! Как же нам было от такого события-то в стороне остаться?...

 Наталья Натановна, наверное, уже никогда не напишет и не опубликует своих воспоминаний об этом съезде. Впрочем, это не так страшно: тогда, в 1985-м году, она столь шедро делилась с нами, школьниками, своими воспоминаниями об этом Историческом Событии, что на небольшую тематическую зарисовку мне вполне сегодня хватит. Я ещё только хочу заметить, что именно тот, Двадцать Седьмой, и СЪЕЛ, наконец, эту самую КПСС - был последним в её истории съездом. Вот ведь, какая загогулина, панимаешшь...

 О том, что на собрании коммунистов Кировского района города Иркутска было единогласно принято решение послать нашу Наталью Натановну по такому почётному адресу, мы, конечно же, узнали в школе, от наших учителей. Собственно, для меня в этом ничего особо удивительного или нового не было: дело в том, что моя родная тётка тогда тоже работала в системе этого самого народного образования, бессменно директорствовала в одной из иркутских школ - и от неё-то мы и узнали свежую сплетню: мол, ГУНО (Главное Управление Народного Образования - а не то, что вы подумали - Р. Д.) предложило именно кандидатуру Натальи Натановны, а обком это дело одобрил. Правда, тётушка особо попросила меня этой вестью ни с кем не делиться - мало ли что? - но своему другу Бегемоту я, конечно же, шепнул на ушко. А он, видимо, ещё кому-то шепнул... Вот и получилось, что о радостном событии в жизни нашей завучихи ученики школы узнали раньше учителей. Думаю, не я один принёс в школу эту весть: Кировский район - это центр города, и номенклатурных детей на один квадратный метр площади в школах Центра всегда было больше, чем где бы то ни было.

 Здесь надо несколько слов сказать и о самой завучихе, в жизни которой открывались шикарные карьерные перспективы, и о некоторых наших внутришкольных делах. Наталье Натановне в те годы было чуть за сорок, выглядела она прекрасно, успешно делала карьеру, и, к описываемому моменту, фактически уже "рулила" школой. Дело в том, что наш формальный директор, Николай Борисович Фукин, мало того, что одной ногой уже стоял на пенсии - так ведь, он ещё был совершенно глухой. Николай Борисович в школе исполнял даже не роль "аглицкой королевы" (которая, якобы, "царствует, но не правит"), но служил каким-то уж совершенно декоративным элементом. Доходило до того, что, когда срочно требовалось поставить директорскую подпись на какой-нибудь срочной справке, наши учителя сами ставили в графе его знаменитое "Фуу" с росчерком: им было гораздо проще пойти на такую безобидную подделку, чем идти к совершенно глухому директору и объяснять ему, зачем кому-то из учеников потребовалась справка с места учёбы... Было ясно: Николая Борисовича держат на директорской должности только до пенсии - и ждут-не дождутся, когда же он отметит своё шестидесятилетие, чтобы с почётом спровадить его на заслуженный отдых. Было ясно и то, кто станет преемницей Николая Борисовича на директорском посту - и это делегирование на партийный съезд было для Натальи Натановны ещё одной ступенькой её карьерной лестницы. Понимали это все: вообще, не нужно считать школьников столь наивными - они прекрасно видят отношения взрослых людей, и быстро соображают, что к чему...

 ...На перемене мы с Бегемотом стояли в школьном коридоре второго этажа возле кабинета истории. Над дверью кабинета, традиционно, висел портрет Генсека - и, традиционно же, портрет этот был заплёван нашими хулиганами из трубок жёванной бумагой. На нашей памяти, это был уже четвёртый портрет Генерального Секретаря: до ноября 1982 года здесь красовалось изображение Леонида Ильича Брежнева; затем короткое время на нас таращило свои белесые глаза страшилище по фамилии Андропов (его портрет был, кажется, единственным, в который хулиганы побаивались плевать из трубочки); весной 1984 года здесь повисло изображение КУЧера - а к описываемому времени над кабинетом истории занял своё место Горби с пятном на лысине. Хулиганы тут же это пятно, да и весь портрет, радостно заплевали.

 Так вот, значит... Стоим мы с Бегемотом, никого не трогаем - и вдруг видим, как в нашу сторону по коридору маневрирует наш трудовик Юрий Иваныч - с огромной деревянной лестницей-стремянкой под мышкой (не представляю до сих пор, как он только волок её, тяжеленную такую, в одиночку?). Юрий Иваныч видит нас, и тут же орёт:

 - Ну?! Чего уставились? Помогайте, давайте!...

 Втроём дотаскиваем стремянку до дверей кабинета истории, и начинаем устанавливать её - прямо перед дверями. Юрий Иваныч поворачивается ко мне, и произносит:

 - Ты, значит, здесь самый лёгкий - лезь наверх, снимай портрет Горбачёва! Его привести в Божеский вид надо - а то, захаркали уже весь, казззлы!...

 Я лезу наверх - а что делать? В это время историчка Наталья Георгиевна по какой-то нужде решила выйти из своего кабинета - а дверь открывается наружу. Историчка со всего размаху распахивает её, тяжёлая дверь со всей силы бьёт по стремянке, стремянка начинает падать. Вместе с ней падаю и я - с портретом Генсека в руках. Успеваю каким-то чудом спрыгнуть в сторону - естественно, отбрасывая от себя портрет. Он летит и плашмя накрывает трудовика Юрий Иваныча; в следующий момент раздаётся очень громкое БА-БАХ!!! - это стремянка достигает, наконец, пола.

 Убитых, слава Богу, нет - но грохот был настолько сильным, что его услышал наш глухой директор, чей кабинет был неподалёку. Услышал - и высунулся. Ему объяснили, как могли, что упала стремянка - он, как кукушка в часах, юркнул обратно. Тут все заметили историчку Наталью Георгиевну: она, как стояла, прижав руки к груди, так и стояла - бледная, как древнегреческий статуй. Ей тоже пришлось объяснять, что все живы. Поняв это, она приша в себя и ушла от нас куда-то по коридору: полагаю, она вспомнила, зачем выходила из кабинета...

 ...Так или иначе, но очищенный от плевков портрет Горбачёва на место вешал уже не я - его водружал на место уже сам Юрий Иваныч. А на следующей перемене стало понятно, зачем, собственно, потребовалось в аварийном порядке соскабливать с морды генсека жёванные бумажки: в том самом коридоре нас всех, впервые после смерти Черненко, выстроили на обще-школьную линейку. Забегая вперёд, скажу, что очень скоро эти обще-школьные линейки приняли характер регулярного мероприятия - наподобие порки или расстрела перед строем трусов и дезертиров - но это было уже чуть позже.

 Итак, что же было на этой, прежде небывалой обще-школьной линейке? Была длинная шеренга учащихся четвёртых-десятых классов (школа училась в одну смену, и всех нас вместе собрать было не сложно), и был вынос школьной знамённой группой тела покойника Школьного Знамени; когда знаменосцы заняли своё место на правом фланге, по двум сторонам от них встали два дылды-десятиклассника, державшие в руках два кастрированных холощённых школьных автомата АКМ-47  из числа наглядных пособий военрука. А затем, в напряжённой тишине, тот же военрук, одетый в свою вечную "диагональку", рявкнул:

 - Школа-а!!! Равняйсь!!!! - и все повернулись направо, в сторону школьного знамени. А с левой стороны, из учительской, вышли наш директор Николай Борисович, наша завучиха Наталья Натановна, и два номенклатурных хмыря - один из райкома партии, другой - из райкома комсомола. Стояли мы все в одну шеренгу, а команду "Смирно!" военрук дать забыл - вот и вышло, что вся школа в этот момент стояла, как бы, демонстративно отвернувшись от своего школьного и районного партийно-комсомольского начальства. Когда начальство проходило мимо нас, до нас долетели недоумённые слова, кажется, главного районного комсомольского вожака: " - А чё это они все от нас морды воротят?..." Стоявшие рядом девчонки тихо прыснули...

 Ну, а потом началось Действо: заняв место на правом фланге, Николай Борисович торжественно объявил нам всем о том, что родная партия доверила честь и оказала доверие, послав нашу всеми уважаемую Наталью Натановну оч-чень далеко - аж на XXVII съезд КПСС - а это значит, что высокое доверие оказано и всем нам, и мы теперь должны всё крепить и твёрдо приумножать, и подтянуть всё, что можно подтянуть, и брать на себя обязательства, и принимать ещё какие-то обязательство, и твёрдо шагать, держа равнение - и всё в том же духе.

 А потом и сама Наталья Натановна клялась, что не подведёт доверия оказавших ей высокую честь товарищей, и донесёт с трибуны съезда до любимой партии и лично Михал Сергеича, что мы тут все всё подтянули и выровняли, и держим равнение, и обязательств набрали вагон и маленькую тележку, и не посрамим, и не подведём, и обязательно будем в авангарде передового отряда переднего края строителей коммунизма и за мир во всём мiре. Вот...

 Наталье Натановне, конечно же, хлопали - и хлопали тем двум хмырям из райкома партии и райкома комсомола, и говорившему заключительное слово Николаю Борисовичу тоже, конечно, хлопали. А ещё потом кто-то из учителей вручил Наталье Натановне букет цветов, и знамённая группа торжественно замаршировала по коридору в сторону учительской, а за ней церемониальным шагом тронулись два верзилы-десятиклассника с автоматами Калашникова. Автоматы в тот день так и не пригодились: как мы догадались потом, что-то там у агентов ЦРУ не срослось, и они, не смотря на всё своё желание, так и не смогли завернуть никакую поганку, чтобы сорвать нашу школьную линейку...

 А совсем-совсем потом Наталья Натановна уехала на свой съезд.

 ...Я не знаю, каким уж образом в школе стало известно, что наша завучиха, действительно, будет выступать на этой Высокой Трибуне Съезда - но известно об этом стало. И, более того, стало известно, в какой именно день мы все сможем лицезреть Наталью Натановну в трансляции Центрального Телевидения - и наши учителя, естественно, в тот день предупреждали нас на каждом уроке: дескать, сегодня на всю страну по ящику нашу дорогую делегатку покажут - так что, не пропустите, ребята!... Да мы бы и сами не пропустили: не каждый же день твоих знакомых, пусть даже и завуча твоей школы, по телеку кажут! Мы эту трансляцию все посмотрели...

 На следующий день после этой трансляции вся школа, что называется, тихо угорала: дело в том, что оператор, снимавший выход Натальи Натановны на трибуну, дал её слишком крупным планом - и мы все увидели, как она поднимается на трибуну... в строгом тёмно-синем "английском" костюме"... И В БЕЛЫХ КРОССОВКАХ "ADIDAS"!!! После этого кадра уже, наверное, никто и не слушал, о чём там наша завучиха с высокой трибуны вещала - я, во всяком случае, надеюсь на её порядочность и на то, что она не соврала нам тогда на линейке: как обещала, так всё и сказала про передовой край переднего авангарда за мир во всём мiре... По крайней мере, ни в тот день, ни в другие дни выступление Натальи Натановны с трибуны съезда официально в школе не обсуждалось.

 Вот и всё, собственно. Стоит сказать ещё только о том, что, вернувшись со съезда, наша делегатка стала регулярно повторять на "бис" свой маленький бенефис: обще-школьные линейки, наподобие той, что была устроена перед её отъездом, стали проводиться каждый четверг. Конечно же, на них уже не выносили школьного знамени, и почётного караула с кастрированными холощёнными автоматами тоже никто, так сказать, не осуществлял... Но о своём участии в работе XXVII съезда КПСС Наталья Натановна не давала нам забыть ни на день. Все её выступления на этих линейках непременно начинались со слов:

 - Мальчишки и девчонки! Ребята! Хочу поговорить с вами, как учитель-коммунист!... - а дальше, о чём бы ни шла речь на линейке, неизменно раз по десять, а то и более, в речи завучихи обязательно звучали два неизменных словосочетания: "Мой Съезд" и "Моя Партия". Кончилось это всё тем, что к завучихе намертво пристали два ироничных прозвища: "Учитель-Коммунист" и "Мой съезд, моя партия". А на её обращение "Мальчишки и девчонки", кто-нибудь непременно начинал тихонечко насвистывать у неё за спиной известный проигрыш из заставки тележурнала "Ералаш", и крутить пальцем у виска... А бедная завучиха даже и не догадывалась, насколько же смешно она выглядела в наших глазах. Наталья Натановна, Вам оно было надо?...

 P.S. Наталья Натановна стала, таки, директором нашей школы - ровно через год после того, как выпустился наш десятый класс. А ещё через год в стране произошли очень серьёзные изменения - настолько серьёзные, что президент Российской Федерации Борис Ельцин подписал сначала Указ о департизации всех государственных структур, а затем и о запрете деятельности КПСС. К великому моему сожалению, ни один из тогдашних коммунистических руководителей не разделил судьбу Николая и Елены Чаушеску...

 Ну, а Наталья Натановна... Моя младшая сестра, которая училась в той же школе, что и я, рассказывала мне, что директриса по прежнему регулярно проводит школьные линейки - войдя в роль единожды, очень трудно потом выйти из неё. Правда, она немного подкорректировала свой текст - и теперь, обращаясь к "мальчишкам и девчонкам", регулярно "хотела откровенно поговорить" с ними уже не как Учитель-Коммунист, а как... "Педагог с большим опытом и стажем". Помню, уже перед своим выпуском, сестрёнка рассказывала о своей последней линейке:

 - Выходит, значит, наша "Учитель-коммунист", и - как всегда: " - Мальчишки и девчонки!  Ребята! Хочу поговорить с вами, откровенно, как педагог с большим жизненным опытом и стажем..." - ну, и начинает развозить, масло по блину мазать. А как к концу подошла, так и говорит: " - И вот ещё что: пойдёте на экзамены - не поленитесь, зайдите в храм, свечу перед иконой поставьте, помолитесь. Рекомендую вам, как педагог с большим жизненным опытом и стажем" - а после этого театральным жестом извлекает нательный крестик, и целует его...

 Всякое может быть, всякое... Но почему то, слушая этот рассказ сестрёнки, и вспоминая нашего "Учителя-коммуниста", нашу "госпожу Н. Н.", я и фразу Станиславского вспомнил. И вы все догадались, какую: НЕ ВЕРЮ!

 И именно поэтому мне Наталью Натановну искренне жаль...

 

Казачий ренессанс, BDSM и сырые яйца

 Вчера зашёл у нас разговор о возрождении в нашем крае славного и христолюбивого казачьего воинства - и я вдруг с ужасом осознал, что эта увлекательная тема каким-то непостижимым образом до сих пор оставалась за рамками моих публикаций. А это - совершенно несправедливо, хотя бы, уже потому, что говорить об Иркутске нашей юности и ни разу не упомянуть об увлекательном процессе возрождения местного казачества - значит, пропустить целую главу истории родного города. Очень весёлую главу - местами, даже комичную.

 Я понимаю: едва лишь заговорив о возрождении в нашем крае казачества, я автоматически перемещаюсь в категорию жидомасонов, русофобов и врагов казачества - но, что поделать? - такова участь практически каждого, кто заведёт речь об Иркутском Казачьем Войске. И это совсем не случайно: в Иркутске процесс возрождения казачества происходил, можно сказать, на глазах у всего города, и был столь фееричным, что, пожалуй, у каждого иркутянина остались о нём самые яркие и незабываемые впечатления. Вот своими-то воспоминаниями и впечатлениями я сегодня и решил поделиться...

 ...Глядя на иркутских казаков начала девяностых, одна моя подруга юности задумчиво произнесла фразу, ставшую для меня, ни много, ни мало, настоящим эпиграфом ко всему этому процессу казачьего ренессанса. Произнесла она, буквально, следующее: " - Ну что вы ржёте над ними? Зачем?... Они ведь - подлинное украшение нашего города! Только представьте себе стаю серых городских воробьёв, среди которых каким-то чудом оказалась пара волнистых попугайчиков! Вот и казаки на иркутских улицах - вроде тех попугайчиков в воробьинной стае будут..."

 Признаюсь: для меня долгое время оставалось загадкой: откуда вдруг в родном городе, совершенно никакого отношения к казачеству не имевшем, в 1992 году вдруг появилось столько казаков? Нет, была, конечно же, когда-то в городе небольшая казачья станица, была... И даже улица сохранилась в Иркутске с названием "Казачья" - правда, при совецкой власти её название немного подправили, сделав её "красноказачьей" - но, даже и в таком виде, топоним сохранился. Однако, топоним - это, скорее, отголосок прошлого - а вот откуда в самом начале девяностых в городе вдруг появилось такое обилие казаков, для меня - да и не только для меня, но и для большинства иркутян - таки оставалось загадкой.

 Высказывались на сей счёт самые разные предположения, и наиболее правдоподобной теорией происхождения казачества в родном городе мне кажется та, что утверждает, будто это самое Иркутское Казачье Войско было ни чем иным,как замаскированным под общественную организацию BDSM-клубом. В пользу этой теории говорит и то, что главное, чем запомнились иркутянам казаки, были их перманентные игрища с плётками и регулярная порка отступников и ренегатов прямо на дворе казачьей Управы.

 Несколько лет назад у нас с супругой была квартира в доме, который к этой самой Управе примыкал торцом. Правда, в те годы, когда мы там жили, казачий ренессанс уже пошёл на спад, многочисленные казачьи сходки сошли на нет, а двор Управы казачий атаман превратил в небольшую платную автостоянку - надо же атаману на что-то существовать, верно?... Соответственно, и охраняли платную парковку сами же казаки - не знаю, правда, получали ли они за это дело какую-то зарплату, или несли охрану на общественных началах, "за идею", так сказать... Всякое может быть. Об этом периоде жизни под боком у казачества мы с женой сохранили самые яркие воспоминания.

 Дело в том, что небольшое каменное здание Управы находилось в глубине двора, а с улицы попасть во двор можно было только через калитку. Калитка же была оборудована какой-то щеколдой, которая автоматически захлапывалась изнутри, и которую не было никакой возможности открыть снаружи. А ещё эта калитка была оборудована кнопкой дверного звонка, провод от которой тянулся, непосредственно, к самому звонку - огромному электро-монстру, наподобие тех, которые ставятся в качестве звуковой сигнализации, или устанавливаются в школах для подачи сигнала на перемену.

 Казаки на своей автостоянке дежурили, как правило, по двое-трое человек, и очень любили коротать ночь, сидя за бутылкой водки. На дежурство они заступали, как правило, в восемь часов вечера - а первая бутылка выпивалась строго после 23.00.: раньше этого времени мог запросто нагрянуть с проверкой атаман. Бутылка водки настоящему казаку - что слону дробина, поэтому в районе полуночи станичники обязательно делегировали кого-нибудь за второй, а часам к трём ночи - и за третьей.

 Обычно, казачий засланец выходил в город, не поставив щеколду калитки на предохранитель - поэтому, вернувшись из ночного магазина, оказывался перед закрытой дверью. Здесь и начиналось самое интересное: гонец нажимал кнопку звонка - раз, два, три - и звонок радостно откликался, оглашая окрестные дворы своим звоном. Звук у звонка был громкий, сильный - а окружавшие казачью Управу со всех сторон четырёхэтажные "сталинки" отлично отражали этот звук от стен, служа, таким образом, дополнительными резонаторами.

 Итак, водочный засланец звонил. Где-то, после третьего звонка во двор Управы выползал его кореш, и истошно орал:

 - Кого тут, на хер, черти носят среди ночи?!!...

 - Саня, это ж я! - орал гонец с той стороны калитки, - открывай, давай!

 - Так это ты, Лёха? - уточнял станичник, стоя на крылечке управы.

 - Да я это, я! - орал Лёха из-за забора, - открывай скорее!

 - А нахер ты калитку-то захлопнул? - любопытствовал Саня с крыльца, - я же тебе говорил, чтобы ты её не захлапывал - а ты взял, да и захлопнул...

 - Да я ж не нарочно! - орал Лёха, - она сама захлопнулась! Ну, открывай, давай!

 - Погоди там пока, - отвечал Саня, - щас до нужника схожу, вернусь обратно, и открою! - и шёл в деревянный щелястый сортир, располагавшийся на заднем дворе Управы.

 Случалось, что в этом сортире казак засыпал, и тогда Лёха опять начинал жать на кнопку звонка. Тогда из Управы выходил казак Петро, и у них с Саней происходил следующий диалог:

 - Кого это, б**дь, тут среди ночи носит? - грозно вопрошал Петро с крыльца, - х*ли звонишь, каззёл? Ща выйду - п**дюлей огребёшь!!!

 - Да это же я, Лёха! - орал гонец, - открывай уже!!!

 - Так это ты, Лёха? - уточнял Петро.

 - Да я же, я! - продолжал орать Лёха, - я пузырь принёс, открывай!

 - А зачем ты калитку захлопнул? - подозрительно спрашивал Петро, - Саня же тебе сказал, чтоб ты её не захлапывал - а ты захлопнул...

 - Да она сама захлопнулась! - по новому кругу начинал объяснять несчастный Лёха, - я и не хотел, чтобы она захлапывалась - а она захлопнулась...

 - А где Саня? - ещё более подозрительно спрашивал Петро, - он же, вроде, тебе открывать пошёл. Где он?

 - Да он в сортир пошёл, - объяснял Лёха из-за забора, - да, кажись, уснул там, в сортире-то...

 - И чо теперь? - вновь вопрошал Петро с крылечка.

 - "Чо - чо"! Открывай, давай! - голосил Лёха с улицы, - я уже задолбался тут стоять! Я ж тут с пузырём стою!...

 - С пузырём - это хорошо! - философски констатировал Петро, - щас, погодь: пойду, возьму ключи от калитки, и открою тебе, - и Петро уходил в Управу.

 Иногда бывало так, что Петро срубался сразу же, зайдя в Управу, и через некоторое время Лёхины матерные вопли и звонки возобновлялись. Эти вопли и звонки будили уснувшего в сортире Саню, и он шёл выяснять, кому это не спится в ночь глухую, удостоверял Лёхину личность, интересовался, зачем это Лёха, уходя, захлопнул за собой калитку. Потом разговор переходил на Петруху, который ушёл в Управу за ключом от калитки, да там и срубился...

 Саня шёл будить Петруху, затем они вдвоём выходили во двор, принимались бранить Лёху за то, что тот захлопнул калитку и за то, что он слишком долго ходил за пузырём - и, наконец, отворяли калитку и запускали засланца во двор. На этом месте, кто-нибудь из них обязательно задевал стоящую на парковке машину, и машина начинала выть автосигнализацией. Успокоившиеся, было, после Лёхиных воплей и звонков собаки, жившие здесь же, во дворе, просыпались и начинали аккомпанировать автосигнализации - а из соседних дворов им отвечали другие собаки. Лёха, Саня и Петро втроём, отчаянно матерясь, начинали носиться по двору Управы и загонять собак в будки, задевая при этом другие, стоявшие тут же, автомобили - и те тоже начинали истошно выть сиреной. А через некоторое время всё обязательно стихало... Окна нашей спальни выходили, в аккурат, на казачье подворье. Это было незабываемо...

 Ещё казаки очень любили устраивать у себя во дворе праздники. Праздники были двух видов: застолья и порка виновных. Иногда эти два мероприятия объединялись в одно: выпоров очередных ренегатов и внутренних врагов казачества, станичники выставляли во дворе столы, накрывали их - и, рассевшись и приняв на грудь, начинали хором петь казачьи песни. Когда же бОльшая часть хора была уже не в состоянии петь самостоятельно, включали магнитофон и слушали записи песен в исполнении казачьих певцов Трофима, Круга, Кучина и Шуфутинского. Казачьи праздники, порою, затягивались часов до двух ночи, и это, почему-то, очень не нравилось жильцам нашего дома и соседних домов.

 На четвёртом этаже, прямо над нами, жила Роза Исааковна. Эта Роза Исааковна происходила из старинного рода потомственных стоматологов, носила золотые серьги, золотую цепочку, золотые кольца и золотые зубы. Кроме того, Роза Исааковна была ярко обесцвеченной блондинкой - а в остальном, в её внешности преобладали семитские черты. Предки Розы Исааковны никогда не проводили никаких казачьих расказачиваний и не исполняли директив Якова Свердлова - они тихо-мирно лечили людям зубы, за что пользовались среди иркутян любовью и уважением. Но, видимо, Б-гу было угодно, чтобы именно Роза Исааковна стала грозой всего иркутского казачества.

 Случилось это так: однажды, ещё в начале девяностых - то есть, до того, как мы с супругой переехали в тот самый дом, казаки устроили очередной свой праздник с непременным казачьим развлечением - поркой. Выпоров очередных виновных, станичники, по обычаю, накрыли столы, тут же перепились в хлам, и устроили буйную оргию: кто-то орал песни, кто-то по очереди махал войсковой шашкой, кто-то просто громко и с выражением матерился... Казачьи игрища затянулись за полночь: к этому времени, Роза Исааковна уже дважды спускалась со своего четвёртого этажа на двор к казакам, и делала им замечания. Как она рассказывала после, оба раза казаки отреагировали более-менее адекватно, но своих бесчинств не прекратили - а когда Роза отправилась к ним с третьим замечанием, кто-то из этих ухарей что-то такое ей ответил... не совсем хорошее. Касаемое её, Розы, происхождения...

 Роза Исааковна поднялась к себе на четвёртый этаж, зашла на кухню, открыла холодильник. В холодильнике, в специальных ячейках на дверце, лежали сырые яйца. Тридцать штук сырых яиц... Тогда Роза открыла окно, вооружилась яйцами, и, заняв удобную позицию, принялась метать свои "снаряды" в иркутское казачество.

 Подвергнутые атаке с воздуха, казаки в испуге убежали в свою Управу и забаррикадировались в ней. До утра всё было тихо и спокойно: судя по всему, казаки вспомнили боевые традиции пластунов, и бесшумно, поодиночке и небольшими группами покинули двор Управы и рассредоточились по местам своей постоянной дислокации. А Роза Исааковна до утра проспала спокойным сном - таким, каким спят усталые герои сразу же после совершения Подвига.

 Но это ещё не конец истории: через неделю, в ясный и погожий воскресный день казаки вновь собрались во дворе Управы. Они вынесли на двор скамейку, расположили на ней очередного ослушника с заголённым афедроном, и приготовились, было, приступить к экзекуции... Сердце наблюдавшей за всеми этими казачьими манёврами Розы Исааковны дрогнуло - о, это женское сердце! - и наша соседка вновь заняла стратегическую позицию на подоконнике, вооружившись яйцами.

 Я не знаю, тренировалась ли прежде Роза Исааковна в метании яиц по движущимся клоунам, но, судя по её рассказу, все её снаряды достигли цели. Правда, рассказ из её уст об этом я услышал уже значительно позже - а тогда, в 1993 году, про эту женщину-снайпера я узнал ни где-нибудь, а на общевойсковом казачьем круге, куда меня занесла нелёгкая журналистская доля. На этом круге казаки через равные промежутки времени кричали: "Любо!!!" в ответ на всякие предложения атамана - а атаман, принявший перед кругом на грудь, до того сомлел в душном зале, что после объявления перерыва не мог встать со стула. Кончилось тем,что перед пьяным атаманом просто опустили занавес, и пара есаулов просто увела батьку со сцены под руки.

 Так вот, собственно, на том кругу и услышал я впервые о нашей Розе Исааковне и её легендарной меткости. Выступавшие казаки сменяли друг дружку на сцене, каждый из них в своём выступлении говорил о трудностях возрождения казачества, о затаившихся тут и там врагах, кои этому процессу всячески мешают и вредят. Наконец, на сцену поднялся очередной выступающий, поведавший собравшимся о страшном жидо-ментовском заговоре, имеющем место быть в нашем родном городе:

 - Ить, сколько ж эта жидовня пархатая кровушки казачьей в Гражданскую пролила! - сетовал станичник, - а ведь всё им, христопродавцам, мало! Все вы знаете о том, - продолжал он с серьёзным видом, - что гнусная жидовка, которая живёт рядом с нашей Управой, регулярно закидывает казачество сырыми яйцами! - по залу прошёл возмущённый гул, а оратор продолжал: - месяц назад, когда мы Кольку с Юркой приговорили выпороть, эта гнусная баба опять обкидала нас яйцами! Я Юрку должон был пороть - так она мне в папаху прям яйцом зафинтилила! Папаху таперь не отстирать - а яйцо протухло, и воняет оттедова, из папахи-то!... Но самоглавное: милиция у нас заявления не принимает на эту бабу, ржут менты над нами! Где справедливость, братья-казаки? Доколе жидовня глумиться над нами будет?...

 ...Сейчас, вспоминая всё это, мне кажется, что я был свидетелем какого-то спектакля в Театре Абсурда. Но ведь тогда, в начале 1990-х, ни мне, да и никому всё это абсурдом не казалось. Наоборот, казалось, что возрождающееся казачество - это всерьёз и надолго; что схлынет первая пена, уйдут со временем маргиналы и горлопаны - и казаки займут какое-то своё место в обществе, "впишутся" и во время, и в социум, займутся своим традиционным делом -казачьим земледелием и службой в армии. Отчасти, так и случилось. Но - лишь отчасти: совсем недавно встретились мне на улице двое колоритных персонажей - два вечных алкоголика, обитающих в центре города. Прежде я не раз встречал их возле гастрономического магазина №1, где они, обычно, шмаляли у прохожих мелочь на опохмел... Нынешней осенью они попались мне навстречу: одеты они были в ношенные армейские гимнастёрки с литерами "И" на жёлтых погонах и шевронами Иркутского Казачьего Войска на рукавах. На головах у них были фуражки с жёлтым околышем, на ногах - кирзовые сапоги. Больше всего меня умилило то, что оба они были в синих спортивных трико с вытянутыми коленками - и где уж выкопали такой раритет? - на которые были нашиты жёлтые лампасы. Встретил я их там же, возле Гастронома №1. Они сосредоточенно подсчитывали мелочь. Увидев меня, один из них произнёс:

 - Слышь, друг! Тут такое дело... Не хватает немножко... Может, добавишь?

 На дело возрождения казачества мне никаких денег не жалко: дал им сотенную, к их великой радости. Велел выпить во здравие Императорского Дома, и за возрождение в России монархического строя. Они, кажется, не поняли, о чём я...