Наверное, в детстве меня очень плохо воспитывали родители и дед с бабушкой... Вернее, я даже уверен, что они меня воспитывали плохо, даже отвратительно: мало того, что поддались на мои капризы и навсегда забрали меня из детского сада после третьего дня моего пребывания там - так ведь, ещё и определили мне в качестве "няньки" прадедушку. А прадедушка - он, мало того, что был недобитым белогвардейцем-колчаковцем - так он, к тому времени, совсем старенький был и глухой (это у него контузия была, ещё с I-й Мiровой войны) - и он, в силу своего отвратительного слуха, не уследил за тем, какие такие пластинки я там на проигрывателе наяривал.
Проигрыватель, по тем временам, был просто замечательный - рижская VEF-овская "Rigonda", с радиоприёмником (который, кстати, всё брал - после того, как дед "подхимичил" что-то с антенной) - ну, а пластинки... Накупили мне в детстве пластинок с записями детских радио-спектаклей и сказок - про Чебурашку, про Ивана-Царевича и Василису Премудрую, про приключения каких-то слонят, верблюжат, мартышек и бегемотиков в дебрях Африки - сиди и слушай под присмотром прадеда, пока вся семья на работе. Кр-расота! Главное же - с проигрывателем обращаться научили: прежде всего, нужно было открыть крышку, поднять её и закрепить специальной штангой, чтобы не захлопнулась - а потом, осторожно достав пластинку из конверта и из пакетика, поставить её на диск, повернуть рычажок - и очень-очень аккуратно опустить на край вращающейся пластинки головку "удочки"-звукоснимателя. И - чудо свершилось! - из динамика пошла музыка, а затем и началась сказка...
Не знаю даже, что мне больше нравилось - собственно, слушать эти сказки, или приводить в действие проигрыватель. Сейчас мне кажется, что оба этих удовольствия были для меня равноценны - иначе трудно объяснить, почему я, наслушавшись через некоторое время, сказок про Львёнка и Черепаху и прочих чебурашек и бегемотиков, полез во "взрослые" пластинки - благо, все они были здесь же, под рукой, в тумбочке. Прадедушка в мои аудио-эксперименты не вмешивался: он, обычно, сидел тут же, рядышком в кресле, читал какую-нибудь книжку - потом засыпал, уронив книжку на колени (а на коленях дремал кот Тимофей, которому падение книжки совсем не нравилось) - и просыпался, только если я начинал будить его.
Но мне было не до прадедушки: то, что я обнаружил среди "взрослых" пластинок, буквально перевернуло моё представление о мiре музыки! Если из телевизора я знал, что есть такие певцы - Юрий Богатиков, Эдуард Хиль, Муслим Магомаев и Иосиф Кобзон, певицы Эдита Пьеха, Майя Кристалинская и ещё кто-то, то здесь было нечто совершенно иное!... В свои четыре года я уже знал буквы и, худо-бедно, умел читать - и вот, на конвертах "взрослых" пластинок я видел какие-то малопонятные буквы, которые чередовались с теми, что я знал - поэтому, тогда я так и не смог прочесть, что моими "музыкальными кумирами" стали Сальвадор Адамо, Мирей Матье, Дюк Эллингтон и Луи Армстронг. Но - Боже, какая это была музыка, какие песни!... Песни были непонятные, на каком-то красивом чужом языке - но я готов был наяривать их на проигрывателе раз за разос - только бы они звучали! А музыка! "Караван" Эллингтона просто сводил с ума - и это в четыре-то года!...
Короче говоря, наслушался ребёнок зарубежной эстрады и буржуазного, разлагающего душу, джаза. До такой степени наслушался, что когда в первом классе на первом уроке первая наша учительница Галина Петровна Сосновская стала спрашивать нас, кто кем хочет стать, когда вырастет, я поставил её в небольшой тупик, заявив, что хочу стать саксофонистом.
- Музыкантом? - переспросила Галина Петровна.
- Нет, - твёрдо ответил я, - саксофонистом. И зачем-то прибавил: - Как Луи Ам... Амстрон.
...Весь первый класс, в результате, я проходил с прозвищем "Луи Амстрон". Это было не обидно, и даже, где-то, и почётно: я представлял, как выучусь играть на саксофоне, как буду выходить на сцену - в концертном смокинге, при бабочке - и играть, играть, играть... Впрочем, я не только мечтал - я регулярно доканывал родителей и бабушку с дедом требованием купить мне саксофон: мол, буду учиться играть - как Амстрон и Дюк Электрон (про Армстронга и Элленгтона мне уже, к тому времени, всё рассказала мама, но правильно выговорить фамилии великих джазистов мне, почему-то, не удавалось).
Наконец, домашние поняли, что "это "Ж-Ж-Ж" - неспроста", и объявили мне, что если уж я так твёрдо решил стать вторым Армстронгом, то мне предстоит, как завещал один сказочный персонаж, "учиться, учиться и учиться" - и делать это придётся каждый день в особой музыкальной школе. Мне предложили хорошенько подумать, прежде, чем согласиться на дополнительные три часа ежедневных занятий, но я проявил чисто детское упрямство, заявив, что готов хоть завтра начать брать уроки музыки. Мне тогда казалось, что я "проявил характер". Увы, но с годами, глядя, кстати, не только на себя, но и на других, всё чаще замечаю, что мы часто путаем два этих понятия - и, желая "проявить характер", проявляем лишь глупое детское упрямство. Впрочем, не буду отвлекаться.
Итак, вопрос с десантированием меня в музыкальную школу был решён, и мы с мамой отправились на улицу Трапезниковскую, которая до сих пор носит имя террориста Андрея Желябова. Там, в новой, только что выстроенной музыкальной школе, меня привели в какой-то кабинет, в котором стоял рояль, велели отвернуться от этого рояля, стали нажимать на клавиши и спрашивать, на сколько клавиш нажали - на одну или на несколько? Таким образом - методом научного тыка пальцем в клавиши - выяснили, что музыкальный слух у меня, оказывается, есть. Однако, здесь же меня ждало первое разочарование: узнав, что я хочу играть на саксофоне, мои будущие преподаватели почему-то стали улыбаться, а потом кто-то из них спросил:
- Может, для начала, на кларнете попробуешь?
- Нет, - заявил я, - хочу на саксофоне!
- Ну что же... - преподаватель повёл меня в соседний класс, - смотри: вот он, саксофон! Сможешь его удержать?
Саксофон я прежде видел только по телевизору или на фотографиях - на тех же конвертах пластинок Армстронга. Здесь же... Я увидел это чудо, свою серебряную мечту, впервые. Саксофон блестел, переливался, сверкал под светом потолочных ламп, завораживал хитросплетением рычажков, шедших к звуковым клапанам, подмигивал перламутровыми кнопочками-пуговками - сказка просто! Но, когда я подошёл ближе, я понял, что всем мечтам моим наступил конец: огромный Саксофон (с этого момента я готов был произносить это слово именно так, с Большой Буквы, как имя собственное) - так вот, Саксофон был, едва ли, чуть ниже меня ростом! Я попробовал взять его в руки, но он оказался слишком тяжёлым. Нет, я, конечно же, не упал и не уронил инструмент - но, как-то сразу же понял, что удержать его мне не по силам...
Я готов был разреветься. Преподаватель же (забыл его имя, и очень жалею об этом!), видя, что со мной происходит, поспешил на выручку:
- Ничего страшного, - сказал он, - пройдёт немного времени, и ты дорастёшь и до него. А пока... - он раскрыл какой-то небольшой портфель, в котором лежали какие-то чёрные трубочки с никелированными клапанами. Преподаватель стал вынимать их и соединять друг с другом - и через минуту в его руках сам собой образовался ещё один саксофон, только маленький и матово-чёрный. Этот маленький сакс он протянул мне:
- Посмотри, это - кларнет, младший брат саксофона. Все клапаны у него расположены так же, как и у сакса, но тебе будет легче начать именно с него - он не такой большой. А освоишь кларнет - считай, что и на саксофоне ты уже выучился. Ну, как?...
Земля, ещё минуту назад ушедшая из-под ног, вернулась обратно. Я тут же схватил кларнет - "младшего брата Саксофона" - и заявил, что согласен начать с него. Вопрос был решён.
...Полтора года я прозанимался в Музыкальной школе - помимо уроков игры на инструменте, мы изучали ещё и сольфеджио, были у нас и походы в концертный зал Филармонии, и в музеи. Заниматься мне нравилось, и - кто знает? - может быть, в один прекрасный день взял бы я в руки и саксофон, и стал бы выдавать на нём джазовые импровизы - но... В жизни всегда случается какое-нибудь "но" - случилось оно и со мной.
В начале восьмидесятых ни о каких "ледовых городках" никто ничего и не слышал - к новогодним праздникам на главной городской площади устанавливали традиционную ёлку, рядом ставили деревянную горку для катания - а вокруг возводились городки из снега. Снег для их строительства свозили со всего города, и, в результате работы художников, на площади возникало нечто, что не идёт ни в какое сравнение с современными ледяными городками. Если то, что мы видим сейчас, сверкает и искрится (особенно, если снабжено подсветкой), то тогдашние снежные городки были, по сути, огромными утрамбованными в разную форму сугробами, в которых были прорыты какие-то ходы и катакомбы. Не берусь судить, лучше это было, или хуже того, что есть сейчас: с одной стороны, конечно же, после того, как по этим сооружениям туда-сюда полазают дети и оставят на их стенах всю грязь со своих шубок и пальтишек, снежные эти лабиринты выглядели, мягко говоря, не очень-то эстетично. Но, с другой стороны, копошиться в них было гораздо интереснее, чем в современных, совершенно прозрачных и ни капли не таинственных ледяных "лабиринтах". Впрочем, может быть, это только тоска по детству?...
От музыкальной школы до снежного городка на площади - пять минут хода. И кто упрекнёт меня, тогдашнего восьмилетнего мальчишку, за то, что, закончив занятия в музыкалке, я бежал в этот самый снежный городок и до самой темноты катался с горок и вместе с другими детьми ползал по этим лабиринтам? Кларнет, упакованный в чемоданчик-кофр, я, конечно же, предварительно прятал: всё-таки, инструмент - вещь хрупкая, и кататься в обнимку с ним с горки было бы кощунством! - вот я и зарывал его в сугроб на одной из тихих аллей, всегда в одном и том же месте - и шёл кататься.
Думаю, ясно, что произошло дальше. В один из вечеров, вдоволь накатавшись, я собрался домой, и отправился к своему знакомому сугробу - откапывать кларнет. Кларнета в сугробе не было. Я не верил своим глазам, отказывался верить в очевидное, не желал осознавать свершившийся факт, но - НЕ БЫЛО кларнета! Его НЕ БЫЛО там, где я почти каждый день прятал его вот уже вторую неделю - и он всегда, всегда, всегда-всегда находился! А в тот вечер его НЕ БЫЛО.
...За те два с половиной часа, пока я, рыдая навзрыд, искал кларнет по всей аллее, на ней не осталось ни одного сугроба - все они были перерыты мною до самых своих, сугробьих, недр - но мой кларнет так и не находился. В конце концов, мои страдания были нарушены нарядом милиции, патрулировавшим сквер на площади и снежный городок. Рыдая, рассказал я дяденькам-милиционерам о своей пропаже - и тут же попытался, было, мобилизовать и их на поиски пропавшего музыкального инструмента. В конце концов, ведь это дело милиции - возвращать гражданам их похищенное имущество? Вот и пусть ищут, помогают мне! А они, гады, стоят и лыбятся...
Тут один из милиционеров включил рацию, и стал что-то говорить в неё - про мальчишку, у которого потерялся кларнет... про то, что они сейчас доставят мальчишку домой... что они уходят со сквера... А потом обратился ко мне:
- Ну, пошли домой. Ты где живёшь-то?...
По пути домой двое милиционеров терпеливо объясняли мне, что если мой кларнет украден, то его непременно найдут, что, если его кто-то нашёл, то, скорее всего, отнесёт его в городской стол находок... что сейчас уже темно, и нет смысла искать пропажу в темноте - а нужно придти завтра, и при свете дня поискать ещё раз хорошенько... а ещё нужно предупредить дворников, которые там работают... А я, со своей стороны, отвечал на их вопросы, что это за труба такая - кларнет, и почему я учусь играть именно на кларнете... и про саксофон рассказал, и про Луи Армстронга, и про Дюка Эллингтона - и даже его, Дюков, "Караван" даже, кажется, напел - по их просьбе... Уверен: никогда ни до, ни после этого случая им не приходилось прослушивать таких музыкальных лекций без отрыва от службы.
...Когда в одиннадцатом часу вечера я был доставлен домой под усиленным милицейским конвоем, бабушка уже успела выпить весь запас корварола, родители уже обзвонили все учреждения, которые обзваниваются в таких случаях. И тут - явление! - любимый-единственный сын и внук, весь зарёванный - и двое стражей порядка по бокам! Очень хорошо зная, что представляет из себя их продолжатель фамилии, родители и бабушка с дедом в этот момент готовы были поверить как в то, что я стал жертвой хулиганов, так и в то, что я сам успел за какие-то несколько часов превратиться в хулигана... Ещё раз, спасибо тем милиционерам: они не просто сдали меня с рук на руки, но и принялись втолковывать моим родственникам, что ругать меня не надо, что я, и без того, ужасно расстроен - кларнет же потерял парень! - и снова, уже для них, повторили, что пропажу нужно поискать завтра днём, а ещё нужно предупредить работающих в сквере дворников, оставить им наш номер телефона, позвонить в бюро находок...
Конечно же, кларнет так и не нашёлся. Мы с мамой на следующий день опять перерыли все сугробы - мама, ради такого дела, отпросилась с работы - но наша возня в снегу, которая могла бы со стороны показаться какой-то игрой, не дала никаких результатов. И дворники, которым мы всё объяснили и оставили номер телефона, так и не перезвонили. И в стол находок никто никогда мой кларнет так и не приносил... И, в итоге, я бросил музыкальную школу: мне казалось, что я сам убил свой кларнет - и мне было стыдно идти на занятия. А потом оказалось ещё, что и кларнетов того типа, как был у меня, больше во всём городе нет - другие типы кларнетов были, а этого не было! И найти для меня новый кларнет не смог не только мой всемогущий дедушка, который, по должности своей, находил для всяких строек и предприятий области самое замысловатое оборудование, но даже и друг отца, фарцовщик Щёткин, который когда-то подарил мне бумажный доллар - даже фарцовщик Щёткин не знал, где достать такой же кларнет, как тот, что был у меня...
...Иногда, проходя через главный городской сквер, я сворачиваю на ту аллею, где 31 год назад зарыл в сугроб свой кларнет. Кларнетное Дерево там, почему-то, так и не выросло. Ну, и мне, значит, не быть Луи Армстронгом...