(А. ПУШКИН. «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»)

1

Осенью 1836 года, за год до гибели, Пушкин закончил «Капитанскую дочку» и сдал в цензуру на разрешение печатать. Тут же он отправил цензору, некоему Корсакову, письмо. Как мы увидим, Пушкин придавал этому письму большое значение.

«Роман мой основан на предании, некогда слышанном мною, будто бы один из офицеров, изменивших своему долгу и перешедших в шайки Пугачевские, был помилован императрицей по просьбе престарелого отца, кинувшегося ей в ноги».

Пушкин имеет в виду историю офицера Шванвича.

Отец его, силач, буян и задира, еще во времена Петра III в трактирной ссоре разрубил щеку Алексею Орлову, любимцу Екатерины II, супруги Петра III. Когда Алексей Орлов возглавил заговор, в результате которого Петр III был свергнут с престола, а императрицей стала Екатерина, Шванвич счел себя погибшим. Но Орлов, достигнув «первой степени в государстве», не стал мстить обидчику, а «остался приятелем» с Шванвичем.

Через много лет сын Шванвнча «имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием». Рассказывали, что именно Алексей Орлов — теперь уже граф и всесильный фаворит императрицы — «выпросил у государыни смягчения приговора» сыну своего прежнего врага, а затем друга.

Что в этом «анекдоте» достоверного?

Молодой Шванвич, взятый восставшими в плен, присягнул Пугачеву и служил в его штабе. После разгрома пугачевцев под Татищевой Шванвич бежал, пытаясь скрыться в Оренбурге. Но был пойман и арестован.

Его лишили чинов и дворянства, сослали в отдаленнейший Туруханский край, самое гиблое место Сибири. Он умер, так и не дождавшись смягчения своей участи.

Где же «помилование императрицы»? То самое помилование, которое будто бы так поразило Пушкина, что он положил его в основу романа. Никакого помилования не было. И, конечно, патетически-сентиментальной сцены с престарелым отцом, кинувшимся в ноги Екатерине II, не было и в помине.

Пушкин прекрасно это знал, когда писал «Капитанскую дочку». Почему же он так настойчиво упирает на предание о помиловании в письме к цензору? Потому что, выражаясь военным языком, это был «отвлекающий маневр».

Пушкин разъясняет, даже разжевывает цензору, в чем суть сюжета «Капитанской дочки». Ссылаясь на мифическое предание, он внушает Корсакову, что роман, собственно говоря, и написан ради финального эпизода — встречи Маши Мироновой с Екатериной II. И следовательно, имеет целью прославить царское милосердие. Пушкин вынужден так растолковывать сюжет романа. Потому что на самом деле сюжет «Капитанской дочки» был иной. Совсем иной.

2

Пушкина глубоко волновала ужасная судьба декабристов, среди которых были его близкие друзья: Пущин, Кюхельбекер, Рылеев и другие. Декабристы — Пушкин прекрасно понимал это — были лучшие сыны России, самые благородные, самые самоотверженные.

В то же время Пушкин называл Степана Разина самой поэтической фигурой русской истории.

Почему же потерпели крушение и дворянские мятежи сверху и крестьянские бунты снизу? Почему, несмотря на пролитые реки крови, жизненный порядок России не изменился к лучшему? И можно ли наметить иные, более верные пути к благоденствию России?

Такие примерно вопросы, как можно предполагать, вставали перед автором «Капитанской дочки», когда он ее задумывал и создавал.

Пушкин приступил к «Капитанской дочке», оставив незаконченным роман «Дубровский». Нельзя не заметить родства обоих замыслов.

В «Дубровском» главным героем был дворянин-отщепенец. Фамилия его была навеяна псковскими преданиями о бунте (в первой половине XVIII века) крепостных помещика Дубровского.

Чтобы подавить мятежную вспышку, была наряжена воинская команда. Ее встретили вооруженные крестьяне. Она заявили, что намеревались бить помещиков «по наказу Дубровского».

Есть еще один жизненный источник «Дубровского». О нем рассказал друг Пушкина П. В. Нащокин историку Бартеневу. Небогатый белорусский дворянин Островский был доведен до нищеты богатым помещиком, своим соседом. Вступив с соседом в тяжбу за землю, Островский был выгнан из имения и, «оставшись с одними крестьянами, стал грабить, сначала подьячих, потом и других». Нащокин сам видел этого Островского в остроге.

В незаконченном романе Дубровский становится во главе недовольных крестьян, не желающих быть в крепостной зависимости у нового их владельца, жестокого самодура Троекурова. «Шайка» Дубровского выходит на большую дорогу, нападая на проезжающих помещиков и чиновников.

Сюжет «благородного разбойника» был тогда широко распространен в европейской литературе (Шиллер, Вальтер Скотт). Дубровского толкнула на этот путь личная обида: богатый сосед, помещик Троекуров, подкупив судейских, завладел небольшим имением, принадлежавшим Дубровскому. Почему же Пушкин не закончил романа о «благородном разбойнике»?

В «Дубровском» плацдарм конфликта сравнительно узкий. В замысле «Капитанской дочки», уже с первых набросков плана, действие происходит на широком историческом фоне.

Не кучка бывших крепостных, ютящихся в глухой лесной чаще и промышляющих на большой дороге, а могучий мятеж казачества, крепостных, народностей востока Европейской России (чувашей, башкир, киргизов, татар, калмыков), охвативший чуть ли не треть Европейской России. Поиски сюжета «Капитанской дочки» были неотделимы от упорной работы мысли над прошлым и настоящим России.

Пушкин внимательно перечитывает и передумывает радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву». Он приближается вплотную к вековой проблеме — к ужасающей пропасти между привилегированными слоями и крестьянством (включая казачество и притесняемых до крайности «инородцев»).

Время от времени в глубине пропасти вспыхивал пламень социального возмущения. Под пеплом повседневного, казалось бы, ставшего привычным угнетения кипела лава страданий и обид. Время от времени озлобление вырывалось наружу извержениями восстаний. Лилась человеческая кровь — и властвующих, и подвластных, господ и рабов.

С обостренным, страстным интересом углубляется Пушкин в исторические материалы о пугачевщине. Он зарывается в архивные документы — занятие, казалось бы, ему несвойственное. Предпринимает поездку в места, где разыгралось восстание. Посещает Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск. Опрашивает старожилов, и записывает их показания. Роется в провинциальных архивах.

Одним словом, доискивается исторической правды.

С самого начала он сталкивается с особой трудностью. Пугачевщина была темой запретной. Все архивные материалы, касавшиеся крестьянской войны XVIII века, считались секретными.

Как можно было обойти эту неодолимую, казалось бы, преграду?

Пушкин снова применяет «обходный маневр».

Он использует одно случайное обстоятельство. Суворов, будущий великий полководец, принимал некоторое участие в подавлении пугачевского восстания. Пушкин обращается к военному министру графу Чернышеву с просьбой позволить ему пользоваться «драгоценными материалами», которые хранятся в архивах Главного штаба и касаются «истории графа Суворова».

Пушкин прилагает реестр нужных ему бумаг. Там числятся донесения Суворова о кампаниях 1794 и 1799 годов против Франции и приказы его к войскам.

Но на первом месте в реестре неожиданно значится:

«Следственное дело о Пугачеве».

Кстати, к этому важнейшему историческому источнику Пушкин так и не получил доступа. В предисловии к «Истории пугачевского бунта» он с сожалением отмечает, что оно «доныне нераспечатанное».

С остальными документами, касающимися пугачевщины, Пушкин получил возможность ознакомиться. Ревностно он изучал их, сопоставляя с записками и свидетельствами частных лиц. Кое-что он узнал от баснописца Крылова: отец его, в чине капитана, участвовал в кампании против Пугачева. Пушкиноведы считают, что фигура Крылова-отца, полунищего боевого офицера, выслужившегося из солдат, явилась прототипом образа коменданта Белогорской крепости Миронова, отца Маши, «капитанской дочки».

Пушкин разыскал современницу Пугачева, 75-летнюю казачку из Берды. Она лично знала самозванца и сообщила некоторые любопытные подробности.

«Капитанская дочка» была задумана еще до того, как Пушкин ознакомился с подлинными архивными материалами. Они настолько его увлекли, что он отложил набросанный план романа и принялся за «Историю Пугачева» (название «История пугачевского бунта» появилось против желания автора, по приказанию самого Николая I).

Исторический труд был написан в довольно короткий срок. Затем Пушкин вернулся к роману.

Работы Пушкина-историка и Пушкина-романиста переплелись. Планы задуманного романа составлялись в тесной связи с подлинными фактами, с биографиями реальных лиц.

3

Роман давался трудно.

После появления в печати «Истории пугачевского бунта» министр народного просвещения С. С. Уваров, один из злейших врагов Пушкина, начал травлю его исторического труда. «Историю пугачевского бунта» он называл «возмутительным сочинением», то есть сеющим возмущение. Происходило это за два года до сдачи «Капитанской дочки» в цензуру.

Пушкин не мог не опасаться, что этот роман постигнет печальная участь поэмы «Медный всадник». Она была запрещена и увидела свет только после его смерти.

К счастью, отвлекающий маневр удался. Разрешение было дано. «Капитанская дочка» была издана при жизни поэта.

* * *

В пушкинских бумагах сохранилось шесть планов «Капитанской дочки». Примечательно, что и последний план не много имеет общего с романом в том виде, в каком мы его знаем.

«Капитанская дочка» была написана в последние годы жизни Пушкина. Он уже давно вступил в пору полного расцвета своих духовных сил и художественного гения.

В работе над последним своим романом он вырастал в общественного мыслителя самого крупного ранга.

Именно поэтому — читателю может показаться странным — так нелегко дался Пушкину сюжет «Капитанской дочки».

Глубинная мысль, проходящая красной нитью сквозь все человеческие отношения, столкновения, судьбы, прояснялась медленно. Толчками, зигзагами складывалась в стройное целое и канва событий.

О чем рассказать в романе? И что сказать романом? Обе эти задачи разрешались только в единстве. Попробуем проследить шаг за шагом, как выстраивалась «Капитанская дочка». Тогда нам легче будет ответить на вопрос: каков же был сюжет романа? Тот сюжет, который так заботливо старался замаскировать автор в письме к цензору.

В сюжетах «Дубровского» и «Капитанской дочки» Пушкин как бы нащупывает «мостик», который мог бы быть переброшен через зияющую пропасть между порабощенным темным народом и образованными слоями. Поэтому столь пристально вглядывается Пушкин в «перебежчиков» — пусть временных — из господствующей среды к простонародью.

Сохранились замечания по истории пугачевщины, не предназначавшиеся Пушкиным для печати: все равно не пропустила бы цензура. Но он обязан был представлять их высшему начальству. Пушкин уделяет там особое внимание дворянам, причастным к пугачевскому движению.

«Показание некоторых историков, — пишет он, — утверждающих, что ни один дворянин не был замешан в пугачевском бунте, совершенно несправедливо. Множество офицеров… служили в рядах Пугачева…»

«Из хороших фамилий был Шванвич», подпоручик 2-го гренадерского полка.

Взятый в плен Шванвич упал перед самозванцем на колени, обещался ему верно служить и за это был прощен. Пугачев пожаловал его атаманом, велел остричь «в кружок» по-казацки и приказал дать «к его атаманству принадлежащую мужичью и разного звания толпу».

Шванвич составлял передаваемые в осажденный Оренбург послания русские и немецкие, «с большим титулом письма и манифесты варварские» (то есть от царского имени). Пусть читатель не удивляется, что Шванвич составлял и немецкие манифесты: в среде высших гражданских и военных начальствующих лиц было полным-полно немцев. Это началось еще при Петре I и усилилось при его преемниках.

Из шести планов «Капитанской дочки» в трех главным героем должен был стать Шванвич.

Столичный офицер, он послан в отдаленную крепость «за буйство». Его окружает некоторый романтический ореол человека строптивого, не ладящего с начальством.

Натура активная, он не попадает в плен к Пугачеву, а «предает ему крепость», «делается сообщником». Командует отрядом восставших, «ведет свое отделение» в Нижний Новгород, «предводительствует шайкой», напоминая этим Дубровского.

В первых же планах возникают наметки любовной сюжетной линии. Появляется имя Марьи Ал. Шванвич выступает ее защитником, что естественно для героя романа: «является к Марье Ал. — спасает семейство, и всех».

Возникают отдельные «кирпичики» сюжетного здания. Они перемещаются, вступают в разные сочетания, отбрасываются, возвращаются в измененном, иногда до неузнаваемости, виде и так далее. «Из затемнения», как выражаются кинематографисты, выступают в воображении автора отдельные куски, звенья повествования.

Пока это сплавится в продуманное, стройное, ясное целое, понадобятся немалые усилия и напряженные поиски.

4

Трижды берет Пушкин «на пробу» шванвичевский сюжет и в конце концов отбрасывает его.

Он отказывается от мысли сделать положительным героем дворянина, перешедшего в пугачевский лагерь. Это вызвано глубокими причинами.

Пушкин не сочувствовал таким людям, как Шванвич. Его страшил крестьянский мятеж. «Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный», — говорит молодой герой романа. Так же думал и Пушкин.

Не будем торопиться осуждать его за эту мысль. Приведенные слова процитировал — и сочувственно процитировал — не кто иной, как В. И. Ленин.

В «Проекте программы нашей партии», написанном в 1899 году, через шестьдесят с лишним лет после появления «Капитанской дочки», Ленин указывает на наличие революционных элементов в крестьянстве и вместе с тем на политическую неразвитость и темноту крестьян. И подводит итог:

«Мы… нисколько не стираем разницы между «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным», и революционной борьбой…»

Бессмысленная беспощадность неизбежно проявлялась в стихийных восстаниях низов. Доведенные до отчаяния, они без разбору мстили дворянам, чиновникам, офицерам.

Пушкин был свидетелем одного из таких бунтов, вызванного зверским режимом аракчеевских «военных поселений». В 1831 году он писал своему другу П. А. Вяземскому:

«…Ты, верно, слышал о возмущениях новгородских и Старой Руси. Ужасы. Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны в Новгородских поселениях со всеми утончениями злобы… 15 лекарей убито; спасся один при помощи больных, лежащих в лазарете… четверили одного генерала, зарывали живых и проч.».

Ничуть не смягчая красок, рисует Пушкин кровавые эпизоды пугачевщины в «Истории Пугачева» и «Капитанской дочке».

К какому же выводу он приходит?

Осудить пугачевский бунт? Объявить его отъявленным преднамеренным злодейством?

Так утверждали все правительственные источники. Но для Пушкина эта позиция неприемлема. Он и не взялся бы ни за историю пугачевщины, ни за «Капитанскую дочку», если бы брал на веру реакционные толки, если бы им не руководило стремление глубоко, беспристрастно, справедливо разобраться в сущности грозного и могучего восстания.

Пушкин хотел уразуметь прежде всего причины пугачевщины. Вся первая глава «Истории пугачевского бунта» посвящена его предыстории. Читателю сразу же дается сдержанный и немногословный, но как нельзя более ясный ответ на два вопроса:

Почему возникло пугачевское движение?

Почему оно приняло такие кровавые формы?

Пушкин изучил дело яицких казаков — именно они первыми примкнули к Пугачеву. Царские чиновники притесняли их безо всякой оглядки на закон: удерживали жалованье, накладывали самовольные налоги, нарушали старинные права рыбной ловли.

Начались казацкие возмущения. Генералы Потапов и Черепов прибегли «к силе оружия и к ужасу казней».

Что оставалось делать казакам?

Они еще питали надежду, что в Петербурге, у царского трона найдут управу на притеснителей. По-прежнему продолжались попытки «довести до сведения самой императрицы справедливые свои жалобы». Однако казацких посланцев постигла жестокая кара. В Петербурге они были схвачены, «заключены в оковы и наказаны как бунтовщики».

Одна лишь попытка жаловаться на притеснения была расценена как бунт.

Все же казаки упорно продолжали настаивать на отрешении членов канцелярии и выдаче задержанного жалованья.

Генерал-майор Траубенберг выступил против них с войском и пушками, приказывая разойтись. Казаки не послушались. «Траубенберг велел стрелять; казаки бросились на пушки». По этому одному можно судить, до какого отчаяния они были доведены.

Траубенберг был убит у ворот своего дома, вполне заслужив свою участь. Членов канцелярии посадили под стражу, и этой мирной мерой казаки ограничились. Вновь были отправлены выборные в Петербург, «дабы объяснить и оправдать кровавое происшествие».

Разумеется, это были пустые надежды. В жарком сражении с крупным отрядом генерал-майора Фреймана казаки потерпели поражение. Началась свирепая расправа. Зачинщики бунта наказаны были кнутом; больше ста человек сосланы в Сибирь; остальные отданы в солдаты.

Все это происходило в 1771 году. Наружный порядок был восстановлен. Но «тайные совещания происходили по степным уметам и отдаленным хуторам. Все предвещало новый мятеж. Недоставало предводителя. Предводитель сыскался».

Не прошло и двух лет, как вспыхнула пугачевщина.

Жестокости восставших были спровоцированы долголетними и безнаказанными мучительствами со стороны властей — и местных и правительственных.

Таков главный вывод Пушкина.

Пушкин не умалчивает о свирепствах, совершенных восставшими. Но не упускает ни единой возможности описать неимоверные зверства усмирителей.

Еще в 1741 году в Башкирии вспыхнул бунт, жестоко подавленный правительством. «Около 130 человек были умерщвлены посреди всевозможных мучений!» — пишет Пушкин. Около тысячи остальных «простили, отрезав им носы и уши».

Как красноречиво это издевательское «простили»!

С нескрываемой болью, с гневом рассказывает Пушкин об адских мучениях, испытанных усмиренными башкирами. «Многие из сих прощенных, — добавляет Пушкин, — должны были быть живы во время пугачевского бунта».

Один из них появляется на страницах «Капитанской дочки». «Я взглянул на него и содрогнулся. Никогда не забуду этого человека (рассказ идет от лица Гринева. — Е. Д.) Ему казалось лет за семьдесят. У него не было ни носа, ни ушей».

По страшным его приметам комендант Белогорской крепости узнает одного из бунтовщиков 1741 года. Его допрашивают. Он хранит молчание. «Ты у меня заговоришь», — угрожает комендант. «Ребята!.. выстрочите ему спину. Смотри ж, Юлай: хорошенько его!»

Башкира начинают раздевать. «Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверек, пойманный детьми». Когда же Юлай взял плеть и замахнулся, «башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок».

Так поступили с людьми, которых «простили».

5

И все же перешедший на сторону восставших дворянин-офицер как герой романа отставлен.

Некоторые черты Шванвича переданы отрицательному герою, Швабрину, близкому к типу романтического злодея. На их связь указывает и сходство фамилий.

Пушкин мог бы сделать Швабрина центральным героем романа, выведя его и в черном свете. Но тогда под знаком осуждения шло все, что было связано с Пугачевым. На этот путь Пушкин стать не хотел.

На смену Шванвичу появляется другой прототип героя, капитан Башарин. Это тоже реальное лицо.

В «Истории Пугачева» рассказано про расправу Пугачева над офицерами крепости Ильинской. Капитану Камешкову и прапорщику Воронову Пугачев задал вопрос: почему они пошли против него, государя? «Ты нам не государь… а ты вор и самозванец», — ответили офицеры. Они были тут же повешены.

«Потом привели капитана Башарина. Пугачев, не сказав уже ему ни слова, велел было вешать и его. Но взятые в плен солдаты стали за него просить. Коли он был до вас добр, — сказал самозванец, — то я его прощаю».

Пусть читатель обратит особое внимание на эти слова.

Сам эпизод в роман не вошел. Но милосердный поступок Пугачева и, что еще важнее, побудительная причина прощения Башарина — за доброе отношение к солдату, к простому люду — сыграли огромную, возможно, даже решающую роль в прояснении основной идеи романа, в формировании всего сюжетного строения.

Пока еще новое направление пушкинской мысли проступает в самой зачаточной форме. Новый герой, новые сюжетные ходы только лишь начинают приобретать очертания.

Уже в «шванвичевских» планах появляется героиня Марья Ал.

Кто она? Неясно. Но уже в первом «башаринском» плане Марья Ал. начинает приобретать черты Маши Мироновой.

Башарин произведен в капитаны Пугачевым и «отряжен с отдельной партией» в Симбирск. «Старый комендант отправляет свою дочь в ближнюю крепость». Очевидно, чтоб уберечь ее от наступающих пугачевцев.

Пугачев, «взяв одну крепость, подступает к другой — Башарин первый на приступе». Он «требует в награду». Что именно? По-видимому, отдать дочь коменданта под его попечение.

Важные сюжетные звенья романа постепенно начинают складываться.

Подобно Шванвичу, Башарин активно действует на стороне Пугачева. Но тут же намечено, что он «является к Михельсону», одному из главных усмирителей восстания. Тот «принимает его к себе». Башарин «отличается против Пугачева» и «принят опять в гвардию».

Облик героя двоится. Переход в другой стан и обратно в первый не слишком лестно его аттестует.

Пушкин расстается с Башариным как прототипом. И, главное, окончательно отказывается от перехода героя к восставшим. Даже временно.

Со всей непреложностью Пушкин отдает себе отчет в том, что, не говоря уже о Гриневе и Маше, комендант Иван Кузьмич, отец Марьи Ивановны, и жена его Василиса Егоровна, и кривой гарнизонный поручик Иван Игнатьевич — для него тот же русский народ, что дорожный, указавший дорогу в буран, что Савельич, верный слуга, дядька и попечитель Гринева.

Появляется новая — поистине драгоценная — находка. Это всего лишь наметки одной сцены. Но именно этот, как будто наспех брошенный штрих вплотную приблизил Пушкина к ключевому эпизоду «Капитанской дочки».

Вот эта запись:

«Башарин дорогою во время бурана спасает башкирца… Башкирец спасает его по взятии крепости. — Пугачев щадит его, сказав башкирцу — Ты своею головою отвечаешь за него».

Совершенно ясно, что эпизод родился из подлинных слов Пугачева, сказанных Башарину. Пугачев щадит пленника за доброту. То, что Башарин спасает башкирца, навеяно глубочайшей жалостью Пушкина к башкирам, на долю которых выпали такие мучения.

Не менее важная находка — буран. Буран становится действенным звеном драматургии.

Смыкаются, выстраиваются в один ряд: буран; дворянин-офицер, спасающий человека из народа; помилование Пугачевым героя романа именно за проявленное добросердечие.

Несколько видоизменившись, все эти моменты стали краеугольным камнем сюжета «Капитанской дочки».

Ключ к магистральной теме, к слаженной сюжетной конструкции у Пушкина уже в руках.

Еще один «поворот ключа» — и сюжет будет завершен. Но пока еще этот заветный поворот не дается автору в руки.

Образная фантазия ведет Пушкина в сторону. Появляется новый прототип героя. Кажется несколько странным, что это живой современник Пушкина, некто Валуев, девятнадцатилетний юноша, жених дочери П. А. Вяземского, друга поэта.

Новый (это уже последний известный нам план) начинается с того, что Валуев приезжает в крепость, «тихо и мирно» влюбляется в Машу Горисову, дочь коменданта. Фамилия Горисова появилась не случайно. Живым прототипом Маши являлась Марья Васильевна Борисова, молодая девушка-сирота, жившая в семье П. И. Вульфа, знакомого Пушкина.

Валуев взят пугачевцами в плен и отпущен в Оренбург, главную цитадель правительственных сил.

Хотя общий замысел оказался несостоятельным, Пушкин не остался в накладе. В его воображении возникла событийная линия большого драматического накала. В плане появляется новый персонаж: прокурор.

Милостивое отношение, проявленное Пугачевым, оборачивается для героя катастрофой. Он арестован, обвинен в государственной измене. Обвинение тяжкое, грозящее вот-вот завершиться беспощадным приговором.

Как много решающих составных частей сюжета уже найдено. Как много определилось, обрело жизнь, полную драматизма.

И все же роман еще не сложился.

6

Не хватает сквозного сюжетного хода. Хода с широким историческим захватом. Исторической перспективой, заглядывающей в настоящее.

В историческом романе, каким Пушкин себе его представлял, исторические события не должны были служить лишь фоном, на котором развертываются судьбы героев. Частные судьбы Гринева и Маши надо было связать с широким шагом Истории. И притом так, чтобы этой связью выразить самые заветные, созревшие в долгих раздумьях мысли о судьбах и невзгодах России.

«Ай да Пушкин!» — как известно, в восторге воскликнул Пушкин, закончив «Бориса Годунова».

Мне думается, примерно в таком же приподнятом состоянии духа пребывал Пушкин и тогда, когда ему вдруг открылась та лежавшая совсем близко сюжетная передвижка, которая решила все…

Наконец-то появляется герой, который останется главным в окончательном тексте романа — Гринев. Фамилия эта взята из архивных материалов. Подпоручик А. М. Гринев числился среди тех офицеров, которые были «подозреваемы в сообщении с злодеями, но по следствию оказались невинными».

Во время бурана Гринев, оказывается, должен спасти не башкира. Он спасает Пугачева!

За спасение башкира Пугачев мог избавить Гринева от казни (как было поступлено с Башариным). Но вряд ли Пугачев мог приказать башкиру «отвечать за него головой»! Почему, собственно, Пугачев так дорого оценил жизнь Гринева?

Другое дело, если Гринев спасает самого Пугачева. Этим дается возможность не только сюжетно переплести события крестьянского мятежа и жизни дворянина-офицера. Но сплести их так, что Пугачев становится — рядом с Гриневым и Машей Мироновой — центральной фигурой, двигающей сюжет.

Именно этого не было во всех прежних планах. Именно в этом и заключалась счастливая находка Пушкина.

Сюжет выстроился. Эскизные планы уже не нужны.

В отличие от первоначальных планов Гринев не переходит в ряды восставших. И тем не менее «мостик» между ним и Пугачевым переброшен.

«Мостик» выражен сюжетом.

Сюжетом встречных благодеяний.

Возникает сюжет в сцене бурана. Это обычное явление уральской зимы в степях. Но читатель, следящий не только за вереницей событий, но и умеющий вглядываться в общий смысл образа, конечно, почувствует в погибельной метели, угрожающей герою с первого же шага самостоятельной жизни, прообраз приближающейся исторической бури.

«Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!..»

Слова: «барин, беда!»; «все исчезло»; «все было мрак и вихорь» — многозначительны. Читатель поймет также значение малозаметной на первый взгляд подробности.

Хладнокровно стоит мужик в беснующейся вьюге. Затерянный в безбрежной, безлюдной степи, казалось бы, обреченный, он недоступен страху.

В лаконично набросанной сцене чувствуется что-то богатырское. Почти былинным ореолом окружен при своем появлении будущий глава взбунтовавшейся крестьянской стихии.

Башарин спасал башкира. А кто кого спасает в романе? Оба. И мужик, и заезжий офицер.

Мужик находит дорогу к жилью по еле донесшемуся, легонькому запаху дыма. Гринев не остается в долгу. Почти новехонький заячий тулупчик дарится попутчику, несмотря на всяческое противодействие верного Савельича.

Знаменитый заячий тулупчик!.. Все дело ведь в том, что и Гринев, и дорожный в равной степени обязаны друг другу. Встреченный мужик указал дорогу, а Гринев довез его до ночлега. Если бы не подъехала кибитка Гринева, мужик погиб бы. Та же самая участь постигла бы и Гринева с Савельичем, если бы не встреча. Оба расплатились сполна.

Но заячий тулупчик дан не во мзду. Он подарен от доброты души. Гринев пожалел незнакомого вожатого, заметив, что он легко одет. При пешем хождении недолго и замерзнуть.

Пожалеть безвестного мужика, щедро ему помочь… Напрасно некоторые литературоведы утверждали, что характер Гринева бледен, обрисован по известным канонам безупречного героя. Заячий тулупчик, отданный без просьбы, по одному побуждению души, — четкая черта характера захолустного, простодушного дворянского недоросля. И — добавим — выделяющегося из своей среды сердечной отзывчивостью по отношению к «низшим».

«Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».

Слова — обычные в подобных случаях. Но видно, как глубоко запали в душу дорожного «добродетель и милость» дворянина.

Читатель прекрасно знает, как спасителен оказался заячий тулупчик в ту страшную минуту, когда на шею Гринева накинули петлю.

О поступке Гринева рассказано с отменной простотой, без всяких громких слов, как бы походя. Пушкин не стремится возвеличить Гринева и растрогать читателя. Он скорее склонен подчеркнуть юмористические черты эпизода.

Савельич негодует по поводу легкомысленной расточительности молодого, не знающего жизни барина. Подарить нужнейшую вещь! И кому же? Ведь «пропьет, собака, в первом кабаке».

Потешная перепалка завязывается между Савельичем и вожатым.

«Бога ты не боишься, разбойник! — отвечал ему Савельич сердитым голосом. — Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища».

Савельич старается умалить власть своего барина, упирая на то, что он «дитя». Да «еще не смыслит».

А мужик, наоборот, превозносит барские права в самых торжественных, благолепных выражениях. «Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться».

В каком забавном свете представится эта сцена, когда читатель узнает, что радетель барской воли, доказывающий, что холопье дело — слушаться, не кто иной, как Пугачев.

Ситуация «заячий тулупчик, Савельич и Пугачев» еще не раз послужит юмористической разрядке тяжелых драматических сцен.

* * *

О происшествиях метели, о заячьем тулупчике рассказано в самом непритязательном тоне. Но между ними помещен знаменательный сон Гринева под качку кибитки, переваливающейся с сугроба на сугроб.

Что же мерещится Гриневу в «неясных видениях первосония»? Сон, как считает сам Гринев, — пророческий, вещий. Как мы бы сейчас выразились, аллегорический.

Гриневу снится, что он возвращается в отцовскую усадьбу. Мать в скорби: отец при смерти. Пораженный известием, сын спешит в спальню. Мать говорит отцу: «Петруша… воротился, узнав о твоей болезни; благослови его».

Петруша становится на колени у постели. Но…

Вместо отца, видит он, в постели «лежит мужик с черной бородою», весело на него поглядывая.

Герой в недоумении оборачивается к матери: «Что это значит? Это не батюшка. И с какой мне стати просить благословения у мужика?»

Мать отвечает: «Все равно, Петруша, это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…»

Продумаем здесь каждое слово. Мужик — посаженый отец. Нужно поцеловать у него руку. И тогда он благословит.

Гринев не соглашается. «Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны». Герой хочет бежать и не может: «комната наполнилась мертвыми телами», он спотыкается о тела и «скользит в кровавых лужах».

А «страшный мужик» ласково зовет его: «Не бойсь, подойди под мое благословение…»

Мужик с черной бородой… Сон кончился. Гринев проснулся и спрашивает давешнего вожатого. «Здесь, ваше благородие», — отвечал ему голос сверху. Он «взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза».

И тут же начинается эпизод с заячьим тулупчиком.

«Что, брат, прозяб?» — «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке!..»

Неразрывно сплелись сон с явью. Страшный мужик с черной бородой — и вожатый. Дорожный с черной бородой окажется Пугачевым, и все сбудется: и топоры, машущие во все стороны, и груды мертвых тел, и кровавые лужи.

В то же время страшный мужик с черной бородой — посаженый отец Гринева. Так говорит сама мать Петруши (где-то, в дальней дали, является смутный образ матери Родины). Мать приказывает целовать мужичьи руки и просить благословенья.

А «страшный мужик» — ласков и сам хочет благословить героя.

Предвещены и кровавые события, и указано единственное спасение: подойти под мужичье благословение.

7

Вспомним так называемую «Пропущенную главу» «Капитанской дочки».

Пушкин не включил ее в окончательный текст. Главный герой именуется там Буланиным, а Гриневым — тот офицер, который лихо обыграл героя в карты (в окончательном виде романа он именуется Зуриным). Командуя отрядом правительственных войск, он освобождает героя, его родителей и Марью Ивановну от пугачевцев, возглавляемых Швабриным.

Крепостные отца героя примкнули к пугачевскому мятежу и посадили господ под замок. «Я знал, что матушка была обожаема крестьянами и дворовыми людьми, батюшка, несмотря на свою строгость, был также любим, ибо был справедлив и знал истинные нужды подвластных ему людей».

Герой не боится за участь родителей: «Пощада была вероятна». Но и любимая Маша в руках у Швабрина, человека мстительного и бесчестного. Героя страшит судьба его суженой, участь, которую «готовил ей развратный и бессовестный человек».

Отношения между барами и крепостными в имении родителей героя рисуются здесь весьма идиллически. После разгрома швабринской шайки помещик, отец героя, прощает крестьян, пришедших с повинною на барский двор. И они как ни в чем не бывало отправляются на барщину.

Можно допустить, что на огромном пространстве крепостной России встречались такие мирные уголки. Но не приходится сомневаться, что такие дышавшие благодушием поместья были редчайшим исключением.

«Пропущенную главу» Пушкин забраковывает.

Возможно, сыграло роль недовольство привкусом идиллии, решительно не вязавшейся с суровыми устоями эпохи.

Но, думается, еще важнее была другая причина. Пушкин находит новые сюжетные ходы. Именно они наконец смогли правдиво, сильно и полностью воплотить мысли, владевшие Пушкиным.

Два сюжетных звена в «Пропущенной главе» никак не могли удовлетворить взыскательный вкус Пушкина.

Освобождает Марью Ивановну из-под швабринской власти ничем не примечательный офицер, фигура второстепенная и малозначащая. Такой «ход» ничего не давал для образного раскрытия стержневой идеи романа.

В «Капитанской дочке», в том виде, в каком Пушкин довел ее до читателя, Марью Ивановну вызволяет из беды не случайно появившийся офицер, а Пугачев! И это имеет громадное, первостепенное значение для полногласного и мощного звучания темы романа.

Пушкину было присуще стремление к стройности, согласованности, взаимосвязанности и экономности всех составных частей сюжета. В «Пропущенной главе» неожиданно появляется побочная линия, и немаловажная: судьба родителей Гринева, попавших в злодейские руки Швабрина. Они под угрозой гибели: по приказанию Швабрина подчиненный ему отряд поджигает сарай, в котором они заперты.

Эпизод драматический. Родители героя — лица, разумеется, первостепенные. Между тем эпизод скомкан, выглядит вставным, не впаян в сюжет органически. Развернуть же его шире — значило еще более уклониться в сторону от течения главных событий, касающихся молодого Гринева и Марьи Ивановны.

Пугачев — спаситель капитанской дочки. Это великолепный, благодарнейший сюжетный ход.

Пушкин широко развертывает эту часть сюжета. Она важна не только для событийного напряжения. Но и для того, чтобы полнее очертить Пугачева, как главное действующее лицо повести; чтобы глубже проникнуть в его личность — крупную, умную, властную, с большим размахом, способную и к добру, и ко злу.

Встреча Пугачева с Марьей Ивановной — не случайный эпизод. Перед нами целая струя событий, полных драматизма. Судьба Маши Мироновой, да и самого Гринева висит на волоске. Не так просто добиться согласия между офицером-дворянином и вожаком бурной крестьянско-казацкой стихии, вышедшей из берегов.

Пушкин не желает грешить против социальной правды. Он не умаляет розни между Пугачевым и дворянином, который — в отличие от Шванвича и Башарина — не перешел в его стан.

8

Пугачев пощадил Гринева за добрый поступок, за тулупчик. Расплатился достаточно щедро. Сюжет обоюдных благодеяний на этом мог бы замкнуться. Но, оказывается, эпизод бурана и заячьего тулупчика только предыстория главного, центрального «ядра» сюжета.

Ни Гринев, ни дорожный друг друга не знают. Это случайно встретившиеся люди.

Теперь они сталкиваются в пору накаленной до предела вражды между лагерями, к которым принадлежит каждый из них. Борьба достигла крайней остроты.

Как теперь сложатся отношения между дворянином и вождем повстанцев? Не забудется ли окончательно заячий тулупчик, такой ничтожный перед лицом гигантских исторических столкновений?

Сценой у виселицы сюжетная связь между Гриневым и Пугачевым не кончилась. Она только начинает развертываться. Чудом спасшийся Гринев устремляется в дом коменданта, поднимается в светлицу Марьи Ивановны (в первый раз!). Она пуста… Погибла!.. Но тут же наш герой узнает, что Маша спрятана у попадьи. У попадьи? Гринев в еще большем ужасе. Ведь там расположился сам Пугачев со своим «штабом». (Стоя перед виселицей в ожидании казни, Гринев не узнал в грозном атамане давешнего вожатого. Он лишь потом узнает об этом от Савельича.)

К счастью, попадья сумела схитрить. Пугачеву она сообщила, что за перегородкой лежит ее заболевшая племянница.

Что делать дальше? Долг офицера требует немедленно явиться к начальству для дальнейшего прохождения службы. Но оставить любимую девушку без всякой защиты… Что же с ней будет? Размышления Гринева прерваны приходом казака, объявляющего, «что-де великий государь требует тебя к себе». Гриневым, естественно, овладевает сильное волнение.

Пугачев пирует со своими приближенными. Несмотря на косые взгляды приближенных, он приглашает Гринева к столу. После пирушки Пугачев всех отпускает, чтобы остаться с Гриневым наедине.

Наступает напряженный момент. За тулупчик Пугачев расплатился с избытком. А расплатился ли Гринев за дарованную ему жизнь?

«— Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось…» — начинает Пугачев с шутки. И тут же меняет насмешливый тон на величественный: «Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь?»

Пугачев меняет тон неспроста, с умыслом. «Ты крепко передо мною виноват… но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов».

Атаман переходит к посулам: «То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство!» Ему очень хочется превратить Гринева в союзника. «Обещаешься ли служить мне с усердием?»

Шванвич и Башарин (в первых наметках романа) сами переходили на сторону Пугачева. Здесь возникает конфликт.

«Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?»

Не колеблясь, Гринев отвечает, что против своих пойти не может, он дворянин. И связан присягою.

Отказ решительный и бесповоротный: «Тебе служить не могу». Столкновение налицо.

Пугачев пытается смягчить его. Пусть Грипев по крайней мере даст слово не воевать против восставших.

«Как могу тебе в этом обещаться?» — отвечает Гринев. — «Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего».

Осложнен — и сильно осложнен — внутренний сюжет. Сейчас отношения обострились до крайности. На какую милость может рассчитывать Гринев? Благоволению Пугачева должен наступить конец, и тогда…

Как же с «мостиком», о котором говорилось раньше? Очевидно, окончательно обрушился.

Но Пушкин именно для того и заострил ситуацию, чтобы исследовать характер Пугачева (и вместе с тем возможность «мостика»). Пушкин, как выражаются ученые, «берет пробу» характеров.

Гринев поставлен перед испытанием на мужество, на твердость воли. Пугачев тоже поставлен перед испытанием. Для него лично безопасным, но тем не менее нелегким.

Испытанием на великодушие.

«Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны…»

Гриневу дан свободный проезд в Оренбург, где расположены правительственные войска.

«Мостик» не обрушился. Он и в будущем сыграет свою роль.

В Оренбурге Гринев получает отчаянное письмо от Марьи Ивановны. Она в руках Швабрина, начальствующего над Белогорской крепостью. Он обходится с нею «очень жестоко», вынуждая выйти за него замуж. Еле-еле она вымолила три дня сроку: «А коли через три дня за него не выду, так уж никакой пощады не будет».

Грипев направляется к генералу, прося дать ему роту солдат и полсотни казаков, чтобы отбить Белогорскую крепость. Он получает отказ.

Потерпев неудачу у генерала, Гринев решает один отправиться в Белогорскую крепость, где томится в плену Марья Ивановна. Дрожащим голосом Савельич умоляет его не рисковать жизнью, не лезть в неприятельский стан. Убедившись, что решение Гринева твердо, «добрый дядька» отказывается пускать его одного: «Воля твоя, сударь, а я от тебя не отстану». Они отправляются вдвоем.

Путь лежит «мимо Бердской слободы, пристанища Пугачевского». Гринев надеется «объехать слободу благополучно», но натыкается на мужиков, вооруженных дубинами, передовой караул пугачевского войска.

«Нас окликали. Не зная пароля, я хотел молча проехать мимо их». Но караул тут же окружил их, и один из караульных схватил под уздцы лошадь Гринева. «Я выхватил саблю и ударил мужика по голове; шапка спасла его, однако он зашатался и выпустил из рук узду». Остальные отбежали.

Одним словом, между Гриневым и пугачевцами завязывается настоящий бой. Офицерская сабля оказывается сильнее мужицкой дубины, и Гриневу удается ускользнуть. Он «пришпорил лошадь и поскакал». Но отстал Савельич на своей хромой лошаденке. Гриневу приходится повернуть обратно, чтобы выручить его.

Кончается тем, что оба попадают в плен. «А наш батюшка волен приказать: сейчас ли вас повесить, али дождаться свету божия», — сулит один из пугачевцев.

Так изложен этот эпизод в начале девятой главы («Мятежная слобода»).

Между тем в последней черновой рукописи романа, сохранившейся в пушкинских бумагах, весь эпизод изложен совсем иначе, и различие весьма существенно.

Гринев не сообщает Савельичу, куда он намерен ехать. Он утаивает свой маршрут.

Почему? Потому, что путь лежит не «мимо Бердской слободы», как сказано в окончательном тексте. Наоборот: Гринев направляется именно «к Бердской слободе, пристанищу Пугачева».

Показались бердские огни. «Я поехал прямо на них».

Савельич, естественно, в ужасе. «Куда, куда ты?» — вопит он, догоняя Гринева. «Это горят огни у разбойников. Объедем их, пока нас не увидали».

Мольбы Савельича Гринев пропускает мимо ушей. Отнюдь не по легкомыслию: он отлично понимает, что пугачевского караула не миновать. Но этого-то Гринев и добивается. Столкнувшись с караульными, он сразу же открывает свое намерение. «Я объявил им, что еду из Оренбурга к их начальнику», то есть к Пугачеву. Савельич не может прийти в себя от изумления. Считая и себя и своего барина погибшими, он «крестился, читая про себя молитву».

Так вот в чем заключался истинный замысел Пушкина: Гринев отправляется к Пугачеву по собственной воле, по зрелом размышлении. Ему становится ясно, что единственный человек, который может спасти Машу, на отзывчивость которого можно рассчитывать, — это Пугачев.

А в печатной редакции Пушкин, — несомненно, по цензурным соображениям и, вероятно, с немалой душевной горечью — вынужден был изменить ход событий. Решающая для судеб Гринева и Маши встреча с главарем восстания представлена не обдуманной, а случайной. Гринева ведут к Пугачеву не как гостя, а как пленного.

9

При допросе — а Гриневу учиняют именно допрос — герой наш откровенно отвечает, что ехал в Белогорскую «избавить сироту, которую там обижают». Пугачев в гневе. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? — закричал он. — Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет. Говори: кто виноватый?» Гринев называет виновника.

«Я проучу Швабрина, — сказал грозно Пугачев. — Он узнает, каково у меня своевольничать и обижать народ». Пугачев быстр на расправу: «Я его повешу».

Однако дело далеко еще не выиграно. Рядом с самозваным «государем» сидят его «генералы»: Хлопуша, Белобородов и другие. С ними совладать трудно.

Хлопуша упрекает Пугачева, что он поторопился назначить офицера Швабрина комендантом крепости. Теперь же торопится его вешать. Сначала он оскорбил казаков, посадив им дворянина в начальники, так пусть не пугает дворян, «казня их по первому наговору».

В спор вмешивается Белобородов, и дело оборачивается еще хуже. Гораздо хуже. По его мнению, Швабрина «сказнить не беда». Но «господина офицера» хорошо бы «свести в приказную, да запалить там огоньку». Другими словами, допросить под пыткой. Ведь господин офицер не признает Пугачева государем. Так нечего ему у него «и управы искать». А если признает, то почему же он до сегодняшнего дня «сидел в Оренбурге с супостатами?»

«Логика старого злодея показалась мне довольно убедительною», — признается Грипев. «Мороз пробежал по всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился».

Известно, что Пугачев был в сильной зависимости от своих соратников. Они против Гринева. Тут ничего не поделаешь: Гринев ведь принадлежит к враждебному лагерю.

Как же поступит Пугачев? Его характер, его отношение к Гриневу вновь подвергаются серьезнейшему испытанию.

Пушкин находит психологически точный штрих. Пугачев вновь пускает в ход юмор. В данную минуту для того, чтобы разрядить скверный оборот, который принял разговор.

«Ась, ваше благородие? — сказал он мне подмигивая. — Фельдмаршал мой, кажется, говорит дело. Как ты думаешь?»

Добродушная насмешливость Пугачева внушает герою бодрость. Он хладнокровно отвечает, что находится в его власти и тот волен поступить, как ему будет угодно.

Так как же поступит Пугачев? Он спрашивает Гринева, что ему за дело до той девушки, которую Швабрин обижает? «Она невеста моя», — заявляет Гринев.

Предмет разговора переместился в иную сферу, и хитроумный Пугачев использует это вовсю. Он напускает на себя гнев. «Твоя невеста! — закричал Пугачев. — Что ж ты прежде не сказал? Да мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем!»

Конечно, это чистая игра: нужно отвести опасный разговор в мирное русло. Пугачев искусно сыграл свою роль. И вот оба — дворянин и повстанческий вождь — сидят рядом в кибитке, направляясь в Белогорскую.

Все как будто обернулось благополучно. Гринев вне опасности. Пугачев вновь проявил великодушие.

Но оно обошлось ему не дешево. Ему пришлось защищать офицера правительственных войск против желания самых близких своих сподвижников, с которыми он не может не считаться: он на них опирается.

«Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо», — говорит Пугачев во время поездки. «А старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион, и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился…»

Почему же?

«…Я не согласился… помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья».

Тулупчик — иными словами, жалость к людям, в ней нуждающимся, — стал вещественным и в то же время психологическим лейтмотивом романа.

Тулупчик — олицетворение доброты бескорыстной. Поступка, совершаемого по естественному побуждению сердца.

И как дальнодейственна человечность, говорит Пушкин своим романом, как велико ее значение в жизни.

* * *

Существует такая фольклорная традиция: герой подвергается троекратному испытанию. Скажем, разгадать три загадки: этот мотив повторяется в сказках самых разных народов.

Вероятно, это получилось непреднамеренно. Но великодушие Пугачева подвергается еще и третьему, последнему испытанию.

Еще на пути к Белогорской крепости Гринев раздумывает о человеке, в чьих руках находится его и Марьи Ивановны судьба. «Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызывался быть избавителем моей любезной!» Ведь Пугачев не знает, что невеста Гринева — дочь коменданта Белогорской крепости. «Озлобленный Швабрин мог открыть ему все… Тогда что станется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса становились дыбом…»

Так в конце концов и происходит.

По приезде Пугачева Швабрин, несмотря на все отговорки, вынужден отпереть комнату, где на полу, в оборванном платье, бледная и худая, сидит Марья Ивановна. Перед нею кувшин с водой и кусок хлеба.

Швабрин заявил ранее, что там находится его больная жена. Сейчас его ложь разоблачена. «Я никогда не буду его женою!» — восклицает Марья Ивановна. «Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят».

«И ты смел меня обманывать!» — гневается Пугачев. Швабрин униженно падает на колени. Пугачев обращается к Марье Ивановне и говорит ей ласково: «Выходи, красная девица; дарую тебе волю…»

Нельзя здесь не вспомнить вещий сон Гринева. «Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение…» Ласковость страшного мужика — средоточие глубинной и самой важной мысли романа.

И тут Швабрин сообщает, что пленница его — дочь офицера, ревностно сражавшегося против Пугачева во главе белогорского гарнизона.

Да, он, Швабрин, скрыл правду. Но его обман касался личных его обстоятельств. А обман Гринева, дескать, похуже: это дела государственные.

«Пугачев устремил на меня огненные свои глаза. «Это что еще?» — спросил он меня с недоумением.

— Швабрин сказал тебе правду, — отвечал я с твердостию».

Лицо Пугачева омрачается: «Ты мне этого не сказал».

Развязка приближается. Что же произойдет?

Гринев оправдывается: если бы при помощниках Пугачева он сказал правду, они бы загрызли и его и дочь Миронова.

«И то правда, — сказал смеясь Пугачев. — Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку…»

В третий раз великодушие Пугачева торжествует над его ожесточившимся нравом, озлобившимся в преследованиях.

Происходит последний разговор дворянина с главой повстанцев. «…Бог видит», — говорит Гринев, — «что жизнию моей рад бы я заплатить тебе (выделим эти слова. — Е. Д.) за то, что ты для меня сделал».

И обращается к Пугачеву с последней просьбой отпустить его с невестой к «своим».

«Ты мой благодетель… (выделим и эти слова. — Е. Д.) А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить (подчеркнем в третий раз слова Гринева. — Е. Д.) о спасении грешной твоей души…»

Пугачев соглашается. «Казалось, суровая душа Пугачева была тронута. «Возьми себе свою красавицу; вези ее, куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!» И велит Швабрину выдать героям романа пропуск через все заставы и крепости, ему подвластные.

* * *

После выхода в свет «Истории пугачевского бунта» на нее ополчился некто Броневский. Пушкин вступил с ним в полемику. В статье «Об «Истории пугачевского бунта» Пушкин приводит характерную тираду своего критика:

«…Емелька Пугачев бесспорно принадлежал… к извергам, вне законов природы рожденным; ибо в естестве его не было и малейшей искры добра… История сего злодея может… вселить отвращение даже в самых разбойниках и убийцах. Она вместе с тем доказывает, как низко может пасть человек и какою адскою злобою может быть преисполнено его сердце».

Таков был казенный набор хулы и проклятий по адресу народного вожака: «изверг», «ни малейшей искры добра»; «злодей», могущий «вселить отвращение» даже у разбойников и убийц; «адская злоба»; «как низко может пасть человек» и так далее.

Пушкин нарочно цитирует эти «нравоучительные рацеи», чтобы заклеймить их, назвав «слабыми и пошлыми».

Конечно, Пушкин мог бы найти и более убийственные эпитеты. Но, помня об опасностях, стоявших на пути «Капитанской дочки», понимая, что за спиной Броневского стоят Уваровы и Бенкендорфы, Пушкин ограничился немногословным выпадом.

Сокрушительный отпор Броневскому Пушкин дал художественным образом Пугачева.

— Смотрите, каков он! — слышим мы взволнованный голос автора, скрытый под спокойным тоном повествования. Пушкин любуется Пугачевым в этот момент и не желает этого скрывать.

В фальшивом «предании», на которое Пушкин ссылается в письме к цензору, шла речь о милосердии императрицы, которого в действительности не было.

В эпизодах спасения Маши Мироновой тема милосердия звучит не менее сильно, нежели в разговоре Пугачева наедине с Гриневым после расправы над офицерами.

Но не только сильно, а и красиво. Рыцарственно, я бы сказал.

Милосердие, великодушие, рыцарственность переданы Пугачеву.

Пушкин не обходит и не желает обходить мрачных сторон восстания. Но теперь, после всего сказанного выше, быть может, стоит обратить внимание читателя на пропорции повествования, на распределение красок. Лютая расправа с офицерами (безвинной жертвой падает и Василиса Егоровна) занимает в романе три страницы. А сюжету встречных благодеяний, начиная с эпизода бурана, и перипетиям Гринев — Пугачев — Марья Ивановна уделено более двадцати страниц.

Центр тяжести сюжета сильно передвинут в сторону благодетельного «мостика». Пушкин сделал все, чтобы возвысить самозванца. Спасение Маши придает фигуре Пугачева окончательную законченность и цельность.

Итог подведен в той сцене, когда Гринев в последний раз увидел Пугачева. Урядник принес Гриневу пропуск, подписанный каракулями Пугачева, и позвал к нему «от его имени». Поговорить напоследок не удалось. Швабрин и народ, толпившийся около отъезжающего атамана, помешали Гриневу высказать все, чем исполнено было его сердце.

Чем же оно было исполнено?

«Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему», — читаем мы мысли Гринева. «Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока еще было время».

Нужно было огромное, непоколебимое гражданское мужество, чтобы так писать о Пугачеве в ту реакционнейшую пору, когда руководителя крестьянско-казацкого мятежа именовали только такими словами, как «изверг», приписывали ему лишь «адскую злобу», отрицали в нем «малейшую искру добра».

Под пером Пушкина не существующая будто бы «искра добра» разгорелась ярчайшим пламенем и светом.

* * *

Тон «Капитанской дочки» с виду бесхитростен. Но это лишь уловка со стороны автора.

В отточенной, я бы сказал, совершенной форме сюжет «Капитанской дочки» выразил идею романа. Всем ходом его Пушкин утверждает мысль о великих душевных богатствах русского народа. О благородных нравственных свойствах, которые таятся под грубой оболочкой «простого народа» и могли бы развернуться еще краше и полнее, если бы не были сдавлены, а подчас изуродованы бесчеловечными социальными условиями.

И еще одна заветная мысль с далеким историческим прицелом: можно и нужно найти «мостик», который крепко и дружески соединил бы трудовые руки и интеллект нации.