История западной цивилизации есть история поисков всеобщего языка. Термин «всеобщий язык» полисемантичен; он включает в себя как создание, принятие и распространение универсального социокультурного свода правил (цивилизационного кода), так и собственно лингвистическое конструирование. Цивилизационный код со временем обрел законченную форму, его распространение (насаждение) под ярлыками «вестернизация» и «глобализация» продолжается по сей день, а вот всеобщего языка в лингвистическом смысле до сих пор создать не удалось. Впрочем, не совсем так: сегодня в мире успешно используются несколько метаязыков, основанных на универсальной письменности, — прежде всего, язык математики и математической логики или пиктографический язык дорожных знаков. Безусловно, универсальная письменность — еще далеко не язык; тем не менее, она, как показывает опыт тех же Китая или Японии, может оказаться действенным средством против языковой разноголосицы.

Человек западный (Homo sapiens occidentalis) с незапамятных времен искал способы преодолеть проклятие вавилонского смешения языков.

Первым, почти бессознательным шагом на этом пути было продиктованное обстоятельствами принятие какого-либо естественного языка в качестве «главного», то есть межнационального средства общения. Походы Александра Македонского распространили греческий язык далеко за пределы Ойкумены; на торговом диалекте греческого — койне — говорили и в Малой Азии, и в Вавилоне, и в Индии. В средние века общим языком Европы — правильнее сказать, общим языком образованной Европы — стала латынь, унаследованная франками, иберами, бриттами и германцами от недавнего властелина мира — Римской империи. В эпоху Великих географических открытий на периферии «цивилизованного мира» сложился язык лингва франка, а в Европе отмершую латынь вытеснил французский, чтобы с середины XIX в. постепенно уступать место английскому — «имперскому языку». Современные социолингвистические исследования позволяют предположить, что в относительно близком будущем на Земле останется не более пяти языков, каждый из которых будет общим для значительного числа людей, — английский, русский, китайский, испанский и арабский.

Рис. 226. Арабские цифры и алгебраические операторы.

Но любой естественный язык, сколь широко он бы ни распространился, не способен стать языком действительно всеобщим — поскольку всякий язык есть продукт ментальности конкретного народа, а потому на «инородной почве» приживается с трудом — либо не приживается вовсе. Проблему пытались решить поисками мифического языка Адама — того самого языка, на котором Адам в раю давал имена животным и растениям. Считалось, что этот язык — прародитель всех человеческих языков. Но поиски оказались тщетными, ни один из существующих языков не «возводился» к языку Адама. И тогда на помощь пришла логика, ясная и непротиворечивая. Она породила многочисленные попытки конструирования искусственных языков, свободных от недостатков, нелогичностей и противоречий языков естественных.

По существующей ныне классификации искусственные языки делятся на две большие группы — языки априорные, иначе логические, или философские, и языки апостериорные, в той или иной степени основанные на заимствованиях из языков естественных. К числу последних относятся наиболее известные сегодня эсперанто, идо, интерлингва, волапюк. Что же касается первых, в большинстве своем они строятся на логическом исчислении, на строгих правилах, утрируя, на четком различии «да» и «нет» (вот она, свобода от амбивалетности естественных языков). А начальным этапом в конструировании философских языков стала пазиграфия — то есть универсальная письменность, не имеющая самостоятельной звуковой формы.

Если не считать полумифического грека Алексарха, якобы разработавшего проект универсального письма на рубеже IV–III в. до н. э., основоположником пазиграфии в частности и интерлингвистики как науки об искусственных языках вообще следует признать Рене Декарта. В своем знаменитом письме аббату Мерсенну, датированном 20 ноября 1629 г., Декарт изложил основные принципы лингвопроектирования, на которые впоследствии опирались все конструкторы априорных искусственных языков. Он утверждал, что философский язык предназначен для того, чтобы реформировать человеческое мышление, а потому должен представлять собой «нечто вроде логического ключа человеческих понятий», пользуясь которым, можно было бы «по некоторым правилам вывода чисто формальным путем получать новое знание, истинность которого заранее гарантируется философским характером языка». По мысли Декарта, «изобретение такого языка зависит от истинной Философии, ибо иначе невозможно исчислить все мысли людей и расположить их по порядку». Схожих воззрений придерживался и Г.В. Лейбниц, который в 1666 году в диссертации на латинском языке «О комбинаторном искусстве» («Dissertatio de arte combinatoria») изложил идею «пазиграфии, или Искусства понимания при помощи общих письменных знаков для всех народов на земле, на каких бы разных языках они ни говорили, если только они знакомы с этими общими знаками». По мысли Лейбница, слова, то есть символы, в такой пазиграфии должны были не только выражать идеи, но и создавать взаимосвязи, то есть образовывать эти связи посредством сходных с алгебраическими операций и заменять рассуждения формулами.

Комбинаторика Лейбница впоследствии развилась в отдельную отрасль математики — математическую логику. А продолжатели «лейбницева дела» взялись за конструирование письменности, символы которой представляют не слова, но понятия. Шотландец Дж. Дальгарно, англичанин Дж. Уилкинс, французы де Кондорсе, Мопертюи, Кондильяк — вот лишь некоторые, наиболее известные имена людей, приложивших руку к созданию пазиграфии.

Рис. 227. Рене Декарт.

Рис. 228. Операторы математической логики.

В качестве примера можно привести «Опыт пазиграфии» испанца С. де Маса, который так определил основополагающую идею пазиграфии: «Идеография есть искусство писать знаками, представляющими идеи, а не слова (звуки) обычного языка». Он взял для каждой «идеи» один знак, заимствованный из системы музыкальных нот. Четвертная нота формирует базовый символ, и по тому, на какой линейке эта нота стоит, она используется как детерминатив существительного, глагола, прилагательного и т. д.; подобным образом выражаются все грамматические формы.

Несложно заметить, что пазиграфия де Маса и современные ей системы универсального письма апеллируют к китайской и японской иероглифической письменности. Знакомство с восточными письменностями, происшедшее у европейцев в конце XVII — начале XVIII столетия, вызвало новый всплеск интереса к пазиграфии.

Другой пример — пазиграфия серба М. Паича, который использовал цифры от 1 до 999 для всех грамматических флексий. Начиная с 1000, цифры рассматриваются как пазиграфические символы идей. Словообразование и словоизменение происходят посредством прибавления или вычитания с помощью знаков «плюс» и «минус». Скажем, 3243 означает общую идею покупки, 3243 + 1 = покупатель вообще, 3243 + 13 = конкретный покупатель, 3243 + 101 = покупатели, и т. д.

Предлагались и более экзотические проекты. К примеру, немец И. Бехер предложил пронумеровать все слова латинского словаря и использовать эти номера как общеевропейский письменный язык. Существовали также проекты рисуночных, жестовых и тому подобных универсальных письменностей и искусственных языков.

Рис. 229. Римские цифры.

Идея создания «всеобщего письма» занимала академии наук и даже правительства. В Германии, Франции, Англии, Испании, Венгрии, России, Дании предпринимались разнообразные шаги к практическому воплощению идеи о пазиграфии; в 1811 году Академия наук Копенгагена учредила премию за наилучший вариант легкой и реализуемой на практики пазиграфии. В 1856–1858 гг. международным языком и универсальной письменностью занялось Международное лингвистическое общество, образованный при котором комитет высказался в пользу логической системы, причем последняя должна была представлять собой «номенклатуру, основанную на универсальной классификации» предметов и понятий. А в 1864 г. в Мюнхене радениями немецкого филолога А. Бахмайера была основана Всемирная организация пазиграфии. Собственный проект Бахмайера был, по сути, все тем же логическим исчислением, в котором каждому слову соответствовала определенная цифра:

Кроме того, словарь содержит и обратный перечень: каждой цифре соответствует определенное слово. Комментируя систему Бахмайера, венгерский писатель И. Рат-Вег, замечает: «То есть, если у китайского пазиграфа нет денег, то обращаясь к новогреческому кредитору, он пишет цифру 2609. Кредитор же, получив письмо, находит в своем словаре значение этой цифры и без знания китайского языка понимает трудность положения своего коллеги». Степени сравнения имен прилагательных образуются постановкой над той же цифрой одной точки и двух точек:

Женский род обозначается небольшой диадемой:

и так далее.

На самом деле система Бахмайера и родственные ей конструкты представляет уже не пазиграфию в чистом виде, а пазилалию — универсальное письмо с фонетическим эквивалентом символов.

Идея пазиграфии/пазилалии продолжала занимать умы европейских мыслителей вплоть до второй половины XIX столетия, когда окончательно стало ясно, что по-настоящему международным может стать только приближенный к естественному «фонетический словесный язык», на котором можно и писать, и говорить; когда конструкторы логико-лингвистических головоломок были вынуждены признать, что всеобщая письменность-номенклатура невозможна, поскольку она по определению должна быть совершенной, а добиться этого — выше человеческих сил.

В XX веке пазиграфии стали уделом художественной литературы, которая изобретала всевозможные тайнописи, шифры и алфавиты, дабы усилить достоверность создаваемых ею воображаемых миров. Можно вспомнить и знаменитых пляшущих человечков А. Конан Дойла, и «гоблинское письмо» Дж. Толкина.

Рис. 230. Алфавит гоблинов, «изобретенный» Дж. Р.Р. Толкином.

На сегодняшний день существует несколько универсальных кодов, которые в той или иной степени приближаются к понятию универсальной письменности. Это упоминавшийся выше символьный язык математики, понятный всякому, кто знаком с основами математической нотации; это язык дорожных знаков и информационных щитов с пиктограммами; это, наконец, «язык» таких символов, как голубка Пикассо или знак пацифистского движения. Все эти коды стали общепонятными благодаря пресловутой «вестернизации» народов Земли — процессу, внедрившему часть западной знаковой системы в мировосприятие иных культур. Но далее того «вестернизация» не продвинулась; о реальном универсальном письме, вероятно, можно будет говорить лишь тогда, когда все без исключения народы земного шара примут единую систему идей, или знаков, каждый из которых будет иметь однозначное, не меняющееся от местности к местности толкование. Когда подобное произойдет — и произойдет ли когда-нибудь, — невозможно даже предположить…