Закрывшись в номере, Иван достает очередную бутылку виски, делает большой глоток из горла и пишет в походную тетрадь:
«Сегодня был окончательно убит Советский Союз. Раздавлен советский человек, похоронены его иллюзии. Буржуазная контрреволюция свершилась. Это великая победа старого мира!»
Иван не любил Советский Союз, чувствовал себя в нем чужим. Но это событие вызывает у него острое чувство боли. Ему не нравится, что вышло так вот грязно. Из этой советской махины можно было что-то сделать, но никто ничего не сделал. Случилось событие огромного масштаба — подобно взятию Рима войсками Алариха или разграблению Константинополя крестоносцами.
Но это конец не только СССР, это конец исторической России. Русский народ вступает в новую эпоху голым, беззащитным, брошенным на произвол судьбы.
Что предложат ему новые хозяева России? Ничего хорошего, Иван в этом уверен. Он не верил коммунистам, но знал, что им был нужен русский народ. А этим новым хозяевам уже никто не нужен.
Совок не был духовным, это была страна страшной, звериной социальной зависти. Но в его глубинных основах жила идея братства и солидарности.
А эти защитники Белого дома? Он с ними, и он не с ними.
Он принципиально не хочет быть с безымянными миллионами, которые гибнут на полях сражений, которые идут за вождями, которые верят лжеучителям…
Сидя в гостинице «Москва», он заносит в тетрадь следующие выводы: «Советского Союза нет, но жизнь продолжается».
«Главное — то, что есть я, что я думаю, чувствую, живу. Что я в поиске».
«Как прекрасна эта жизнь как много дает испытаний, самых разнообразных. Хорошо быть патриотом, а еще лучше — космополитом, хорошо служить в разведке, а еще лучше служить в контрразведке, хорошо быть верным, но еще сладостней быть неверным. Если Бог сотворил эту жизнь за девять дней, то нам расхлебывать ее гораздо дольше».
«Истина была в Советском Союзе, истина была вне Советского Союза. Истина в пролетарском интернационализме, истина в буржуазном индивидуализме. Истина в Боге, истина в воинствующем безбожии. На самом деле, истины нет и быть не может».
«Никто не даст мне избавленья — ни Штейнер, ни Гурджиев, ни Детлефсен. Ни Маркс, ни Фрейд, ни Горбачев. Надо всем я ставлю тотальный нигиль, главное — моя личная свобода, главное — Бог во мне, и этот голос надо уметь слышать».
«Каждому человеку даны свои испытания. Я заслужил свои. Я видел конец Советского Союза, и это событие еще аукнется человечеству. Мы входим в эпоху атомизации, нарциссизма и самой беспардонной лжи, о которой не помышляли даже коммунисты. Чем хуже — тем лучше!»
«Обстрел Белого дома — сильное ощущение? Да, сильное, очень сильное. Но не последнее. Еще не такое будет!»
«Мы должны быть готовы к большим переменам. Мы должны заново изобретать мир. Тот, кто находится под грузом прошлого, ни на что не способен».
«Главное — отсечь иллюзии, все эти ветхозаветные грузы и семейные кармы, выбраться из-под завалов. Наверное, в этом и была одна из главных идей христианства — преобразиться, стать новым человеком».
«Жизнь прекрасна, но доверять и поддакивать надо меньше.
Доверие — главная проблема современности. Нас так долго и последовательно обманывали, что правда стала невозможной».
«Мир на основе собственных наблюдений. Мы не верим книгам и пророкам. Мы верим собственному критическому взгляду. И опыту классовой борьбы».
«Есть ли загробная жизнь? Никто не знает, никто оттуда не возвращался. Но есть жизнь эта, и она может бесконечное число раз повторяться. Мы все повязаны коллективным дежавю».
«Есть только то, что есть. Чего же нет, о том лучше не говорить. Все, что должно быть, уже происходит и будет происходить вечно».
«Никто не знает результата, но все ищут».
«Истины не знает никто, каждый пытается понять, где она. Может быть, в Боге, а может, и в Советском Союзе».
«И не найдут никогда, поиск будет продолжаться до конца времен».
«Что еще преподнесет нам жизнь, это человечество, эта Россия? Мы не знаем, мы просто ставим большой вопросительный знак».
И под конец — главное:
«Верю в Бога-создателя, отца единого на небесах, но не верю бесчисленным пророкам и учителям, не верю церквям и сектам, философам и политикам. Никаких присяг на верность никому не дам. Ну а если умру, то, на всякий случай, пусть похоронят по православному обычаю».
И, упав на колени, Иван начинает креститься. Потом ложится калачиком на коврик и засыпает. Спит весь следующий день.