Модельер прошел внутрь. За ним в предбанник скользнул и Змеюка – взгляд его только раз прошелся по моему лицу. В руке телохранитель держал саквояж.
– Это, – сказал Болдоха, вставая с табурета. – Все как договаривались. Я пойду пока отолью за угол, а то засиделся вас тут ожидаючи.
– Сиди! – приказал Ренард. – Ты еще нужен.
– Этак я под себя обделаюсь, – нервно возразил Болдоха. – Я на минутку. Никуда я не сбегу. Чего боитесь-то?
– Сначала расскажи, как ты поймал этого. – Ренард указал на меня кончиком трости. Болдоха замялся.
– Ну?
– Это… вчера вечером пришли мы на Дмитровку. Со дворов. Смотрим – Ляксеич идет. Ну, я подумал, что вам он будет поинтересней, чем портниха какая. Мы, эта… накинулись, стукнули его пару раз. И – сюда.
– Хорошо, – кивнул Ренард, снимая шубу. – Куда повесить?
– А вона, на гвоздь.
Модельер повесил шубу на гвоздь, вколоченный у двери, и, обернувшись к Змеюке, протянул руку. Тот передал саквояж.
– Вот, господин журналист! – Ренард потряс передо мной саквояжем, в котором что-то звякнуло. – Вот что я вам принес. Гостинцы.
– Не нужны мне ваши гостинцы, – сердито пробормотал я. – Зачем приехали, говорите. Болдоха нервно переминался с ноги на ногу.
– Мне бы до ветру… Ренард резко обернулся к нему.
– Что ты заладил, а? Смыться хочешь?
– Нееее… Сколько сидел с этим… И куда мне смыться? Деньги принесли? Куда мне без денег-то?
Ренард указал тростью на Змеюку.
– У него твои деньги.
Но как только Болдоха повернулся к телохранителю, Ренард перехватил трость, резко размахнулся и со всей силы врезал громиле по затылку набалдашником. С сухим треском трость обломилась, а Болдоха рухнул на пол. Но меня в тот момент больше удивила реакция Змеюки: он коротко вскрикнул, затрясся всем телом и вдруг закрыл лицо руками.
– Ну, Антоша, не надо снова реветь! – раздраженно сказал ему Ренард. – Дядя просто прилег отдохнуть. Поди-ка лучше, сядь на табуретку. Посиди, пока я буду разговаривать с моим другом.
Змеюка что-то залопотал и покорно пошел к табуретке.
Вот так так! Грозный телохранитель модельера оказался самым обыкновенным идиотом… Но зачем он таскает его с собой? Объяснение появилось у меня сразу же, но я тут же и оборвал себя – об этом ли стоит теперь думать? Болдоха оглушен, если не убит. А значит, «ангелы» не получат сигнал! Впрочем, они и так через десять минут ворвутся в баню, но что произойдет за эти минуты?
Тем временем Ренард поставил саквояж на стол и открыл его. Перехватив мой взгляд, устремленный на Змеюку, он улыбнулся.
– Что, Гиляровский? Обманул я тебя? Я сглотнул комок в горле.
– Обманул. Но теперь-то все понятно. Братца своего с собой таскал, чтобы в случае чего все снова на него свалить. Как тогда, в деревне. Да?
– О! – удивился модельер. – Ты слишком много разнюхал, я смотрю!
Он выложил на стол несколько ножей, кусачки и молоток. Потом пакетик с иглами, шило и что-то еще, чего я не разглядел. Предметы, вполне обычные в жизни, сейчас показались мне зловещими.
– Пытать будешь?
– Я? – весело переспросил Ренард. – Нет, развлекаться. Знаешь, как в нашей работе важна точность раскройки материала? Чтобы лишнего кусочка не осталось. Ткань дорога – надо экономить. Разве тебе твоя шкура не дорога? Он вытащил из кармана металлическую коробочку, в которой в аптеках продавали немецкий кокаин, втер себе в десны и, насыпав на большой палец руки, вдохнул его – так, что вокруг носа остались белые следы порошка.
– Вот так хорошо, – сказал Ренард. – Это для бодрости духа. Не хочешь? Я помотал головой. Неужели десять минут не прошли еще? Где же «ангелы»?
– Что ты еще знаешь? – спросил Ренард, снимая саквояж со стола и перебирая свои «инструменты».
Я решил потянуть время, чтобы дать «ангелам» подобраться к бане.
– Что это ты убил Юру.
– Да, – кивнул Ренард.
– Что ты убил Аркадия Брома и его брата Леонида. А узнав, что они шантажировали Ламанову, решил и сам этим заняться.
– Не-е-е-ет, – неестественно громко засмеялся модельер. – Вот тут ты ошибся! – В чем?
– Это с самого начала была моя идея. Братья Бром никогда бы до этого не додумались! Что ты! Это были глупейшие создания! Трусливые, как собаки! Разве они посмели бы? Никогда! Это была целиком моя идея. И знаешь, когда она пришла мне в голову? Там, в каморке этого сопливого мальчишки, который получил по заслугам – поверь мне! По заслугам!
– За то, что ты изнасиловал его? – спросил я, не отводя взгляд от его водянистых глаз. Ренард мгновенно взъярился. Он грохнул кулаком по столу так, что пыточные инструменты подпрыгнули и зазвенели. Закусив отбитую ладонь, Ренард некоторое время молчал, тяжело дыша и пронзая меня сумасшедшим взглядом. Но потом взял себя в руки.
– Изнасиловал? Этот поганец был любимчиком Краузе! Моего Краузе!
– Адъютанта великого князя? – быстро спросил я.
– Его! Стоило прислать ему приглашение, как он тут же мчался на наши собрания и уже в дверях сбрасывал штаны! Эта сволочь Аркадий подцепил мальчонку еще полгода назад! И он отбил у меня Краузе!
– Приглашение? – спросил я. – Эта бумажка с масками и словом «сестры»?
– Да! – обиженно крикнул Ренард. – Именно! Но Краузе был мой! Мой! Я почти два года обхаживал его! Он был мне нужен.
– Чтобы войти в высший свет? – догадался я.
Ренард застонал и схватил небольшой нож с острым концом.
– Слишком умный! – пробормотал он, глядя на меня. – Что тебе отрезать, чтобы ты не был таким умным? Змеюка на своем табурете взвизгнул и снова затрясся.
– Погоди, – сказал я торопливо. – Что-то не верится, чтобы ты сам придумал всю эту историю с шантажом. «Ангелы» все еще не ворвались в дверь. Болдоха валялся на полу – оставалось только надеяться на свои силы. Я мог бы прямо сейчас освободиться от веревок, но, полулежа на полу, я вряд ли сумел бы дать быстрый отпор этому сумасшедшему.
– Да? – иронически спросил Ренард. – Тогда представь себе – вот, стою я в той отвратительной каморке, у моих ног валяется это… тело. И я думаю – ну, хорошо, дело сделано. Чувствую себя на подъеме – в голове все бурлит, все сверкает! И мысли… Тут же мысли накатывают – разные, одна чудесней другой! А одна из них – если Краузе для меня потерян… а он мне не простит своего любимца, этого сопливого поэта… разве не прекрасный повод начать гениальную операцию по изъятию у этой курицы, у этой самозванки Ламановой ее незаслуженной славы, чтобы использовать ее для продвижения моего имени? Так все начало складываться у меня в голове! Мы с Антошей взяли тело, подвесили его на веревочке. Потом внизу я сказал Аркашке – пусть сбегает посмотрит, что там – наверху. Ну, уморительная у него была рожа, когда он вернулся! Все лепетал:
«Что теперь будет, что теперь будет?» Я говорю: «А вот сдам тебя полиции, как сутенера, вот что теперь будет». Он чуть в обморок не грохнулся. Тут я и потребовал – пусть принесет фотографии от своего братца.
– И он принес фотографии, – кивнул я, тихонько, чтобы Ренард не заметил, освобождая руки за спиной.
– Как миленький! Умолял меня отпустить его, не впутывать в это дело. Но Аркашка – дурак! Наделал долгов. Боялся. Хотел уехать. Я ему сказал – не бойся, долги твои я оплачу. Садись и пиши письмо Ламановой – мол, если не выплатит тебе деньги, то ты пошлешь эти снимки в газеты.
– И он написал.
– Уж конечно!
– А если бы Ламанова отдала деньги?
Ренард поморщился и снова вытащил свою коробочку с кокаином.
– Ламанова? Она скупа, как еврей! Мне ли не знать! Не считай меня идиотом – я хорошо знаю, кто такая Ламанова, какие у нее расходы. Я знаю, что она строит дом на Тверском бульваре. У нее нет таких денег сейчас. Нет, деньги – это ерунда. Надо было просто прицепиться к чему-то, с чего-то начать. И я все правильно рассчитал – Ламанова пожалела денег! Курица! Сама полезла в ловушку – из-за своей скупости!
Я почувствовал, как руки мои освободились. Но где же эти чертовы «ангелы»? Сколько еще мне тут валяться?
– Зачем же ты убил Ковалевского?
– Ивана? Ну, разве ты не понимаешь? Это вы с Ламановой подписали ему приговор, когда отказались платить! Мне нужно было серьезное доказательство намерений. Кроме того, Иван мне никогда не нравился – от него всегда пахло плохим одеколоном. И он был груб! Будь моя воля – я бы вообще гнал его из «сестер»! Но Краузе… Он такой транжира – ему вечно не хватало денег. Он задолжал Ковалевскому более ста тысяч, потому мне и приходилось его терпеть!
– Ты ударил его кистенем, который подложил потом Аркадию Брому? А потом переодел в платье и надел маску – как послание Ламановой?
– Неплохо придумано, да? – спросил Ренард, откладывая нож. Он взял со стола шило и показал его мне. – Смотри! Модельер подошел ко мне, сел на корточки и поднес шило к моему правому глазу.
– Можно вонзить, а потом вынуть глаз. Никогда так не делал? – А ты? – спросил я с пересохшим горлом.
– Тоже нет. Пока не делал. Хочу попробовать. Давай? Давай попробуем, дружок? – Сначала скажи, за что ты убил Аркадия?
– Тебе интересно? – спросил Ренард удивленно.
– Конечно! Никогда бы не подумал, что ты такой находчивый.
«Немного лести не повредит, – подумал я, – люди любят, когда их хвалят. Они становятся разговорчивыми». Старая добрая журналистская уловка сработала и на этот раз.
– Аркашка и не подозревал о Ковалевском, пока я не заставил его написать второе письмо. Он его написал под мою диктовку и тут словно с цепи сорвался – валялся у меня в ногах, просил отпустить его… Он очень, очень меня разозлил! А если меня разозлить… Он сорвал мой план! Я собирался сам ехать к этой курице Ламановой и предложить ей посредничество – подружиться с ней. Для виду. Довести ситуацию до полного краха, а потом потребовать взамен за свои услуги ее марку. Но дурак Аркашка меня разозлил, и я его прикончил! Представляешь? И что мне оставалось делать? Но все оказалось не так плохо! Не так плохо!
– Потому что появился его брат Леонид, на которого перешел долг брата? – спросил я.
– Именно! Сама судьба была за меня! Черт!
Он встал, раскрыл коробочку с кокаином и принял еще дозу. Потом повернулся к Змеюке.
– Антоша, хочешь кокаину?
Змеюка что-то промычал.
– Вот дурень, – сказал Ренард. – Явился ко мне после каторги. Я хотел его гнать взашей, но потом присмотрелся – вид устрашающий. Хоть и дурак дураком. Дай, думаю, пристрою его у себя. Еще пригодится, если дела пойдут плохо.
– И что Леонид? – прервал я его.
– А что Леонид? – удивленно спросил Ренард.
– Он не догадался, что это ты убил его брата?
– Нет, конечно. Я сказал, что его братца зарезали азиаты. И теперь ищут его самого. Это так его напугало, что дурачок согласился тут же сделать все, что я прикажу. Я прикинулся, что денег у меня для него нет, но что есть письмо, по которому должны передать такую сумму – главное, взять эти деньги и исчезнуть. Леонид оказался намного умнее братца-идиота. Этот фокус с магнием был не плох. Но ты, Гиляровский, обманул Леонида. Ты подсунул ему резаные газеты. И этим подписал приговор и Леониду. – Так это я виноват?
– Если бы ты принес деньги… Леонид был бы жив. А так… Леонид стал уже ненужным. Все это была какая-то возня, которая нисколько не приближала меня к цели. К тому же этот идиот попался азиатам и прислал мне записку! Он додумался прислать мне записку – то есть раскрыть мое участие во всем деле! – И пришлось заплатить за него? – кивнул я.
– А что делать? Что делать? Иначе он все рассказал бы азиатам – кто знает, что бы решили они, получив всю информацию? Мне лишние люди в этом деле не нужны. Да, пришлось заплатить им. Но зато потом я все взыскал с Леонида сполна… Я развлекался с ним полдня в подвале моего ателье… А он даже кричать не мог, потому что… вот!
Ренард вытащил из кармана большой платок и быстрым движением засунул мне его в рот вместо кляпа. Я рефлекторно вскинул руки, защищаясь, но Ренард тут же прижал шило к моему горлу.
– А! Вот как! Мы тут прикидываемся связанными! Ну-ка, руки опусти!
Я возмущенно промычал, показывая, что не собираюсь подчиняться. Но модельер сделал короткое движение, и я почувствовал укол сбоку шеи. Еще чуть-чуть и он проколет мне сонную артерию!
Я опустил руки.
– Ну и что же нам теперь делать? – спросил Ренард, не убирая шила. – Антоша! Дядя меня обидел! Дядя сделал мне больно! Помоги мне, братишка!
Змеюка замычал и поднялся со стула.
– Он безобидный, – сообщил мне Ренард. – Но очень меня любит. Так было всегда, понимаешь? Я озорничал и сваливал все на Антошку. Ему доставалось от отца, но Антоша был не против. Он же дурачок. Но очень преданный дурачок. Только дурачки и бывают преданными, понимаешь? Умные люди не могут быть преданными – потому что они умны. Антоша! Скорее – держи дядю!
Змеюка как-то боком подскочил к нам, раскинул руки и вдруг, повалившись на пол рядом, облапил меня, крепко сжимая.
– Хорошо, Антоша, вот хорошо, – сказал Ренард, поднимаясь. – Так и держи его. Помнишь, как ты держал в карете того противного мальчишку? Пока я резал ему уши. Жаль, удалось выколоть только один глаз – до чего мальчишка оказался изворотливым.
Природа не обидела меня силушкой – бывало, в молодости я и пятаки гнул пальцами. Впрочем, это не такое уж и сложное дело, если знать, как. И в бурлаках я ходил по Волге-матушке. И мешки таскал в крючниках. Да и сейчас постоянно занимался в Гимнастическом клубе. Но попытавшись разорвать объятия Змеюки, я понял: это не так-то просто – сумасшедший держал меня всеми силами, всеми мышцами, что делало его захват поистине титаническим.
– Не вырваться? – спросил Ренард, наблюдая за моими стараниями. – Это он умеет. К сожалению, недолго, но мне хватит и того времени. Сначала – глаза. Потом – твой лживый язык. Потом – руки, которыми ты пишешь свои пасквили. А под конец – твое черное сердце.
Он перехватил поудобней шило и наклонился ко мне.
«Черт! Где же «ангелы»! Что такое!» – в панике подумал я. В этот момент дверь с грохотом влетела в комнату и вслед за ней ворвались, наконец, люди Арцакова.
– Стой! Руки вверх! – закричал Петр Петрович страшным голосом. Ренард выронил шило, вскочил и указал на своего брата:
– Спасите! Он его убьет! Он сумасшедший! Смотрите! Он его схватил! Я ничего не могу сделать!
Я попытался крикнуть Арцакову, чтобы он не верил модельеру и не отвлекался на его сумасшедшего братца, но Арцаков с людьми бросились к Змеюке и начали оттаскивать его от меня. Я мычал как безумный, кося глазами на платок в своем рту, умоляя вынуть его. Наконец, кто-то из людей догадался, что я требую, и вытащил этот проклятый кляп.
– Не того! – закричал я охрипшим голосом. – Ловите Ренарда! Это он убийца!
Но Ренарда в предбаннике уже не было. Воспользовавшись суматохой, он выскользнул в дверь – только на гвозде висела его шуба.