Павлик наизусть знал, как все будет. Он притащит пакеты и сумки. На целую армию, грубовато, но по-свойски прокомментирует Валя Кутякина. В холодильник надо чего? Да-да, Валечка, надо конечно. Валя глазами укажет кому-нибудь на букет гвоздик, поставленный прямо в целлофане в вазу с водой, и когда они вернутся в комнату, гвоздики уже будут спрятаны на окне. Это сюрприз. День будет полон обычной суетой, но часа в четыре Валя организует кого-нибудь из «девочек» ну что, начнем, что ли, накрывать. Через полчаса бутерброды, маслины, помидоры, огурцы будут разложены на подносы, одноразовые легкие тарелки лягут по кругу, рядом с каждой станет пластмассовый стаканчик, торты уже разрезанные будут ждать чайного момента. А чайник поставили? Надо бы чайку! А что, еще сладкое будет? Да, смотрите, вон какие торты шикарные! Ну Павлик… Ты нас прямо балуешь! Но до этого еще далеко. Сначала Панарина скажет Все собрались? Вынет из-за спины букет и что-то в пакете. Сегодня у нашего дорогого Павлика, Павла Арсеньевича, день рожденья. Мы его знаем уже много лет, мы работаем бок о бок, это надежный товарищ, ответственный, отличный работник, и мы желаем ему в первую очередь здоровья, успехов, ты очень хороший человек, и чтоб ты всегда оставался таким! А это тебе от нас небольшой сувенир. И Павлик растроганно и неловко примет подарок, Посмотри, посмотри, что там. – Сейчас. Посмотрим, будет благодарить и уверять что это именно то, о чем он мечтал и хотел купить себе сам, но нигде не нашел. И все будут довольны и начнут есть, пить, дойдут до тортов, а потом, размягченные, начнут собираться домой, так как уже будет конец рабочего дня. Спасибо, Павлик, все было здорово, ты прямо пир такой устроил. – Ну что вы…

Павлик шел, нагруженный овощами, сервелатом, карбонатом, ветчиной, семгой, конфетами и вином.

– Что это вы сегодня столько тащите? – поинтересовалась тетка из овощной палатки, у которой он, посомневавшись, купил еще и виноград.

– Да у нас сабантуй на работе.

– А чего празднуете-то? День рожденья?

– Да… У меня как раз.

– Ай ты мой хороший! Поздравляю!

И тетка от широты души протянула ему еще ветку винограда.

– Это от меня. Бери, говорю!

Через полчаса радостный, переполненный внутренним веселым возбуждением, Павлик шел по родному коридору. В отделе не было Вали, зато была молодая лаборантка Настя.

– Ой, Павел Арсеньевич, какой вы сегодня нарядный!

Лучшего подарка Павлику, наверное, нельзя было придумать. Он очень любил, когда его величали полностью, а не «Павлик»: спросите у Павлика, сейчас Павлик занесет, Павлик, сделай, пожалуйста, копию. Он в глубине души гордился своей фамилией – Полонский, которая звучала весомо и благородно, даже можно сказать – высокородно. Он часто представлял себе ситуации, когда его прекрасное имя заиграло бы в полную силу – «автором лучшего проекта стал старший научный сотрудник Павел Арсеньевич Полонский», или «надо бы согласовать с Полонским. Павел Арсеньевич, вы у себя?» или «Павел Арсеньевич, слышал вас в среду на ученом совете. Лихо вы разделались с этим Ермаковым». Иногда Павлик баловал себя еще одним вариантом: «Смотри, смотри, Полонский идет. Тот самый? Ну да. Здравствуйте, Павел Арсеньевич!» Больше всего Павлик любил моменты, когда надо было куда-то звонить. «Здравствуйте. Полонский беспокоит. Можно поговорить с Тютюкиным?» Или «Добрый день, как мне застать Виктора Васильевича Прошкина? Передайте ему, что звонил Полонский Павел Арсеньевич. Да-да. Он должен мне сообщить кое-какие цифры. Благодарю». В такие моменты Павлику казалось, что все видят и понимают, что он персона другого теста, и он даже чувствовал неловкость от такого явного собственного превосходства, потому что Тютюкин и Прошкин не виноваты, что родились такими, да и Панарина тоже. Но он разговаривает с ними на равных и без всякого высокомерия, как истинный интеллигент, а также дворянин.

Он благодарно засмеялся Насте. Тут появилась Валя, которая, услышав ее слова, тут же добавила: «А он у нас всегда такой – молодой да веселой». Для Павлика ее вступление было, словно кто-то пустился вприсядку под флейту. Он многозначительно, как ему показалось, посмотрел на Настю, что означало – что делать, простим! Валя не предложила ему «пойти в холодильник», и он, улучив момент, распихал туда все сам до вечера. На столе Панариной стоял роскошный букет гвоздик. Павлик внутренне усмехнулся, понимаю, но сделал вид, что не замечает цветы. Вскоре явилась начальница, которая объявила пятиминутку и рассказала, о чем шла речь на дирекции. Потом все занялись своими заданиями. Около часу дня народ зашевелился. Павлик спросил у Марины Ваниной:

– Ты куда?

– Как куда? Обедать. А ты что не идешь?

– Нет, и тебе не советую. А то вечером есть не сможешь.

– Ну да, не смогу! Смогу! Давай, пошли!

– Нет, я не пойду.

– Ну ладно.

«Странно», – удивлялся Павлик, – «Может они забыли? Но это исключено. Никто никогда еще не забывал про дни рождения. И цветы куплены».

После обеда сотрудницы вернулись немного подобревшие.

– Павлик, ты чего это сегодня с нами не пошел?

– А он загордился. Смотрите, костюм новый надел, и с нами уже не водится.

– Да, такой мужчина интересный стал, и на нас уже и глядеть не хочет, – кокетничали они напропалую.

– Ну уж, что вы… Да я… Ну вы уж… изворачивался Павлик, счастливый от всеобщего внимания, но как всегда не готовый отражать женский натиск.

– Ну ладно, девочки, пошли работать. Надо сегодня закончить и отослать все Буракову. А то деньги не выпишут.

Все расселись по своим местам.

«Неужели они забыли», – мучился Павлик. – А цветы? Как им намекнуть? Если они и вправду забыли, то как-то неудобно напоминать, ставить их в такое положение… А с другой стороны я столько накупил… столько денег… ну да ладно… что же делать?»

В пять часов все еще сидели над своими бумагами.

В полшестого Панарина собралась уходить. Она взяла букет: «Вот мне какую взятку сегодня поднесли! Все, до завтра, я буду как обычно».

После нее потихоньку стали собираться и остальные.

– Ты сейчас куда?

– Да я хочу забежать в магазин…

– Вов, это я. Ты когда идешь? Ну, подъезжай. Я тебя у косметики буду ждать.

– Мам, я задержусь. Мы с Мишкой пойдем в кино. Ладно, пока.

– Алеш, ты уроки сделал? Ну, попроси папу. Ты скажи, что я сказала. Не ходи гулять, сначала реши все. Ты понял?

Павлик сидел в своем сером костюме. «Забыли! Как же так! Они забыли! И что теперь делать?» Он страдал и одновременно боялся, что вдруг они вспомнят, поймут свою оплошность, и ему будет мучительно неловко, что он-то не забыл, помнил, а им не сказал, и, значит, это он их поставил в такое положение. Ведь они не обязаны помнить все на свете. А он должен был их пригласить попраздновать, а не сидеть тихо, как мышь. Он сам виноват! Все разошлись, а он все сидел, и ему было горько. Он вдруг вспомнил о тетке из овощного киоска, наверняка она спросит, как прошел сабантуй. Надо дождаться, когда она закончит торговать. «Не хочу идти мимо нее».

Он пошел в другую комнату, открыл холодильник, достал оттуда кусок какой-то ветчины, сжевал, достал еще. Ведь он не обедал, он проголодался. Но было невкусно. И как-то неуютно. И глупо. Куда девать эту всю еду? Ведь завтра все обнаружат, что холодильник полон. И что сказать? Тащить домой это все? Еще глупее. И что он будет со всем этим делать?

Павлик долго сидел один на работе. За окном совсем стемнело. Было тихо. Телефоны не звонили. Коридор был пуст и гулок. Павлик встал, взял свой портфель, бросил туда горсть конфет, запер дверь и медленно отправился домой. Час пик уже давно прошел, народу в метро было немного. Он сидел на краю длинного пустынного сиденья, словно уравновешивая пассажира, спящего на другом краю. На его станции больше никто не вышел. Вверх по эскалатору он ехал один. Пришел домой, достал газету, поднялся, переоделся, включил чайник и долго сидел на кухне. А потом пошел спать.

Так и прошел этот день.