Идиотка! Форменная идиотка! Дура! Надо было послать его как следует! Надо было сказать, что он не стоит того, чтобы вообще…надо было сказать «надоел ты мне, не звони, делай, что хочешь, мне все равно». Вот тогда бы он начал названивать! А я как последняя дура, купилась на дешевку! «О чем ты хотел поговорить? – Да я уж не помню. – Но ты же сказал… – Просто скучно было. Решил поприкалываться. А ты что подумала? – Я подумала, что ты хочешь извиниться, например. – Серьезно? Не-а. Не хочу. Что делать будем? О, Колян на проводе! Привет, Колянчик! Да я здесь, в «Букете». Ни с кем, практически. Ну ты как раз…А я сижу, думаю…А кто еще будет? Окей, заметано! Я ему щас наберу. Он позже подвалит. Ну все, давай! – Колян звонил, мы тут это… давай, мы с тобой как-нибудь… Ну, давай, пиши-звони!»
Галю вновь передернуло, когда она вспомнила все это. Какая же я дура! Боже мой! Поперлась! Пошел он… ненавижу! Что теперь делать? Грета! Да, это правильно!
* * *
– Хорошо, что ты позвонила. Купи по дороге хлеб, фрукты, творог. Что-нибудь к чаю. И еще, Галь, зайди в аптеку, мне там нужно ….
– Хорошо.
– Чем ты недовольна? Если тебе трудно, то не надо. Я попрошу Эмиля…
– Да не трудно мне. Просто мне надо с тобой посоветоваться…
– Вот приезжай и посоветуешься.
– Я как раз и хотела…
* * *
– Я считаю, что ты зря поехала с ним на встречу. Не надо было. На что ты рассчитывала? Что он на коленях будет молить о прощении? Ты ему высказала свое недовольство, хлопнула дверью и… что? Полетела по первому зову. Это неправильно.
– Послушай, Грета, я уже сама поняла, что не надо было. Зачем сто раз мне это повторять!
– Но ты же хотела моего совета!
– Но это не совет! Ты мне скажи, как теперь себя вести?
– Забыть и не думать о нем!
– Тоже мне совет! Легко сказать!
– Галь, поверь мне, это все такие пустяки!
– Для меня не пустяки!
– Да не нужен он тебе! И ты ему не нужна. Ты одна из многих. И поэтому постарайся выкинуть его из головы.
– Ну, почему, почему у меня все так плохо?
– А что у тебя так плохо? Просто очередное приключение исчерпано. Кстати, как Шарль?
– Никак Шарль. Существует. Пишет. Но все как-то…так… без огня…
– Галюш, вечный огонь только…ты знаешь, где. Тебе всего двадцать, о чем речь!
– Мне двадцать два!
– Не смеши! Ты что, замуж хочешь?
– Причем тут замуж! Я хочу, чтобы в меня кто-нибудь влюбился по-настоящему!
– По заказу это не бывает! И хватит ныть! Ты бы лучше спросила, как любимая тетушка себя чувствует. Или тебя это не интересует?
– Грет, меня это интересует. Но ты мне уже все про себя рассказала. Последняя кардиограмма хорошая. Отеки прошли. Температура нормальная. Давление не повышено. Пульс ровный. Эмиль заботится. Я что-то упустила?
– Я не заметила, чтобы ты как-то реагировала.
– Грета, а как надо реагировать? Прыгать и хлопать в ладоши? Я рада, что тебе лучше. Но я хотела поговорить с тобой о своих делах, а не только о твоих.
– По-моему, мы как раз о твоих делах и говорим. Я тебе дала совет. Если он тебе не подходит…ну, извини. Но, кажется, я тебе еще не давала плохих советов. А там, решай сама.
Галя ничего не ответила, только мрачно смотрела в стену.
А она становится эгоисточкой. Из-за какого-то ничтожного парня…
– Хорошо, расскажи, как ты живешь вообще? С кем видишься помимо Антона? – спросила Грета.
Она, наверное, хочет узнать про Никиту.
– Да ни с кем особенно. Никита стал снова у нас бывать.
– Да? Хм…Вот и дружи с ним. Я тебе всегда говорила…
– Грет, во-первых, я живу на даче и редко приезжаю домой. Во-вторых, мне он как не нравился, так и не нравится. В-третьих, я с ним поругалась.
– Подожди, что-то я не пойму. Если ты живешь на даче, то…
– Да в том-то и дело, что он ходит к маме, а не ко мне. Как ни приду – он у нас. Сидят в гостиной, беседуют, чай пьют. Мама вообще преобразилась, ждет его, обед готовит, глаза подкрашивает, представляешь?
Галины слова попали в точку. Грета была уязвлена, и видно было, что ей стоит труда сохранять безразличный вид.
– Нет, не представляю. Не могу представить… и не особенно хочу… А что еще интересного?
Галя начала рассказывать про соседей, про свою учебу.
– Неужели Симона…красит глаза? – перебила ее Грета.
– Да, подводит их карандашом, ей идет, между прочим. Никита нарисовал ее портрет, она его в гостиной повесила. Но он считает, что портрет неудачный. А ей нравится. А как-то я прихожу…
– Галь, извини. Я устала. У меня все-таки был инфаркт. Мне надо отдохнуть. А то сейчас придет Эмиль, мне придется выслушивать его новости. Так что давай-ка прощаться. Приезжай на неделе, хорошо? Захлопни дверь как следует.
«А она разозлилась, явно совершенно. Ну, ничего, Греточка, я тебе дам совет – постарайся выкинуть его из головы! Забудь и не думай! Может, с моей стороны и нехорошо, что я ей все это рассказала. Но пусть не будет такой эгоисткой! А то все о себе да о себе!»
Мелкое злорадство в отношении Греты немного отвлекло Галю от собственных любовных страданий. «Сейчас придет Эмиль…» Как он только выносит ее капризы? Он целый день на работе лечит чужих больных, а потом приходит и начинает вертеться вокруг нее. Что он в ней нашел? Но ведь, наверное, что-то нашел, если он ее терпит. Как ей это удается? Всегда вокруг нее мужчины, и она ими командует, а они и рады. Они любят капризных. Вот так с ними и надо. В этом смысле она молодец. Надо у нее учиться! Но как? Если бы я могла с Антоном так обращаться… А я с ним, как квашня последняя. Вот и получила. А Грета ведь не любит этого Эмиля. Но тут я ее понимаю. Что там любить-то? Старый дядька, наверное, старше мамы. Это тебе не Никита! Да, а вот на Никиту как раз наша Грета и запала! Но что она в нем-то усмотрела? Он никакой! Тихий, но – себе на уме. Маму охмурил! Это же надо! На него девчонки не смотрят, поэтому он на пожилых кидается. Ира-дизайнер! Да врет он! Нужен он ей, как же! Надо еще посмотреть, что за Ира. Как я раньше с ним дружила? Но он вроде был нормальный. А сейчас обнаглел».
Пока Галя шла, погруженная в свои мысли, наступил поздний вечер. Ей навстречу то и дело попадались обнимающиеся, целующиеся и просто смеющиеся парочки, и это снова заставило ее остро ощутить свое одиночество. «Ну почему такая несправедливость? Ведь я лучше этих девок. А у меня даже компании нет, чтобы потусить! Так и жизнь пройдет!»
На дачу ехать было поздно. «Придется опять дома ночевать. Буду сидеть перед телевизором и состарюсь, как мама…Ой, я же маме обещала… Она сидит там, ждет… Сколько времени? Двенадцатый час! Куда уж теперь идти! Ладно, завтра днем можно будет куда-нибудь сходить. Непонятно, зачем, правда. И смешно – все парами, а я – с мамой. Но днем еще можно. А вечером…Нет уж, лучше никуда… Я предложу, а если она откажется, ну что ж, так и будет. В другой раз».
Галя представила себе, как Симона одиноко сидит за столом, гладит котенка… Она прибавила шаг. «Сейчас приду, попьем чаю. Скажу, давай нарушим диету и попьем чаю с печеньем!»
Зайдя в подъезд, Галя услышала на втором этаже голоса и смех. Голос Симоны!
– Смотри, не заблудись!
– Я постараюсь!
Никита?!
Послышались быстрые упругие шаги – кто-то сбегал вниз. Галя нырнула под лестницу и прижалась к стене.
Услышав, что входная дверь захлопнулась, она осторожно вышла из укрытия. Сердце ее колотилось, как бешеное. «Так вот, значит как! Мамочка вовсе не скучает, не сидит одна, а проводит время с молодым человеком! А я-то, дура…»
Войдя в квартиру, Галя повесила куртку на крючок и пару секунд раздумывала – пройти на кухню или сразу к себе. Ей не хотелось видеть Симону, но с другой стороны ее душил гнев, который требовал выплеска.
Чуткое ухо Симоны уловило движение в прихожей. Она вышла, веселая, в хорошем настроении.
– Галюша! Ну как ты? Все в порядке?
– У меня – нет, не все в порядке. Зато у тебя, я смотрю – полный порядок!
Симона непонимающе и озабоченно ждала пояснения.
– Что у тебя не в порядке?
– Все! У меня все плохо! А ты тут развлекаешься вовсю!
– Галя! Что случилось? Ты же сказала, что пойдешь на встречу с Антоном, и поскольку тебя долго не было, я решила…
– Ты решила, что можно позвать этого придурка и веселиться с ним!
– Галя! – голос Симоны стал холоднее. – Ты что себе позволяешь?
– Я?! Это ты что себе позволяешь? Ты что, совсем потеряла голову? Ты влюбилась на старости лет в этого урода, извращенца, который любит охмурять пожилых старух «вы так прекрасны!» и потом потешается, что они клюют на его дешевые приемы. Ты посмотри на себя – ты же просто посмешище! Ты для него глаза стала красить в шестьдесят лет, всю жизнь не красила, а тут – пожалуйста! Обеды для него, ужины при свечах! Портрет повесила! Небось, все соседи смеются – сначала одна сестра с ума сходила по этому уроду, теперь вторая спятила!
Галин возбужденный голос был наверняка слышен во всем доме, и в переулке тоже.
Симона, бледная, несколько раз пыталась ее остановить:
– Замолчи! Замолчи немедленно!
Но Галя ее не слышала.
– Ты что себе вообразила? Что ты ему нужна? Да подумай сама, на что ты ему? Влюбленная старуха! Он уже не знает, как от тебя избавиться! Он приходит, а сам думает, как поскорей уйти! Не веришь? Он мне сам рассказывал, что он ничего к тебе не чувствует, что ты ему звонишь без конца, а ему неудобно тебя послать! Ты ведь ему первая позвонила, когда Грету забрали? Как ты думаешь, откуда я это знаю? «Приходи, Никита, мне очень плохо!» Было такое? Было! И еще я тебе скажу – у него есть девица, у них роман в разгаре. Это тоже он сам мне сказал, поняла? Не веришь, спроси сама! Ее зовут Ира. И он ее обожает! А она – его! А ты, старая кляча, не нужна ему! Не нужна! Не нужна! Не нуж…
В этот момент Симона размахнулась и ударила Галю по щеке. Пощечина была такой силы, что у Симоны заболело плечо и онемела ладонь, а Галя, задохнувшись от неожиданности, рухнула на сундучок, который стоял за ее спиной, и только потом схватилась за щеку, которая сразу распухла и горела огнем.
* * *
Вынести пакет с мусором не заняло у Никиты и пяти минут. Он удивился, что дверь закрыта – он точно помнил, что просто прикрыл ее, зная, что сейчас же вернется. Никита уже собрался позвонить в дверь, как вдруг услышал: «…в этого урода, извращенца, который любит охмурять пожилых старух…» Никита застыл на месте. Душа рухнула вниз. Ему было слышно все, что говорилось в прихожей. Он не знал, как быть. Тихо уйти? Но в квартире остался его рюкзак с кошельком, паспортом… «…он уже не знает, как от тебя избавиться!.. он мне сам рассказывал…» Никита почувствовал, что у него дрожат колени, и прислонился спиной к двери. Его сердце билось прямо об дверь, словно он колотил по ней кулаком. Ему казалось, что они там слышат эти удары.
Подлая Галя! Что же делать? Что делать?
Если бы Никита был постарше, если бы у него было побольше опыта, если бы он точно знал, чего он хочет и чего не хочет, – он не стоял бы под дверью, замирая от ужаса с бессильным вопросом. Он бы громко, кулаком постучал в дверь или требовательно нажал бы звонок, он бы решительно вошел в квартиру и гневно прорычал бы «что здесь происходит?!» И дальше, обратившись к Гале, уничтожил бы ее морально, заявив, что она нагло врет, что ничего он ей не говорил, что будь она мужчиной, она бы уже получила от него по морде, а сейчас – прекрати истерику и марш к себе, но сначала извинись перед матерью! Громче! И потом сказал бы Симоне… все, что угодно, чтобы она поверила в то, во что сама хотела верить – в его искренность, в его … ну и так далее. «Я виноват, что тебе пришлось пережить эти неприятные минуты… Прости меня…» И даже если встречи теперь придется прекратить, пусть она не думает о нем плохо…и если он ей когда-нибудь понадобится, то по первому зову…
Но Никита был молод, трусоват, и его пока никто не надоумил, как защищать свое «приватное пространство»
от чужой правоты, и он не знал, как объяснить, зачем он «играл в эти игры».
Поэтому он стоял, замерев, затаив дыхание, у двери и ждал…
Внезапно дверь открылась, и он увидел сидящую на сундучке, хлюпающую носом Галю, которая держалась рукой за распухшую левую щеку, и Симону с посеревшим лицом и больными глазами.
Он вошел.
Возможно, Симона ждала от Никиты каких-то слов, но он мучительно молчал, боясь даже просто взглянуть Симоне в лицо. Если бы он поднял глаза, то увидел бы как меняется взгляд Симоны – боль уходит в глубину, а глубина затягивается сплошным беспросветным зеленоватым льдом. Симона без единого слова протянула Никите рюкзак. Он взял его и продолжал стоять, умирая от пытки стыда и по-прежнему не зная, как вести себя дальше. Симона развернула его лицом к двери, сухим колким движением немного подтолкнула, и он оказался за чертой. Дверь закрылась, щелкнул замок.