Свадьба не только пела и плясала, она еще потела и икала.
Только что народный артист России Николай Басков спел, как обычно, малому «народному вече» за большие деньги, произнес тост за молодых и пожелал им брать пример с Киркорова: «Филипп своим детям и мама, и папа. И чтобы таким же Бедросовичем стали для своих будущих малышек и жених с невестой. Так что из двух новобрачных может получиться союз четырех».
Гости уже были в таком состоянии, что даже шутку из позднего Жванецкого могли принять за репризу раннего Хазанова.
Под шум аплодисментов и восторженного хрюканья «золотой голос» отвалил на следующую тусовку. Возбужденный тенором вокалист оркестра «Поющие гитары и Голубые ребята» очаровашка Сергей завел нетленный шлягер «О Боже, какой мужчина! Я хочу от тебя сына!». Зал с пониманием отнесся к мольбе миленького Сереги. Песни Gipsy Kings подняли на ноги уже больше половины московского банкетного зала «Сафиса». Ну а когда ударили «Семь-сорок», за перекрытия в здании стало боязно. Даже бокалы на опустевших столах подрагивали в такт знаменитому одесскому ритму. Танцевали все, включая детей и дядю Сему из инвалидной коляски, который выделывал такое, что живому не приснится. Страховку за ту злополучную аварию он давно получил, и дальнейшее подрагивание головой и всеми ногами исключительно в кресле выглядело на людях уже как явный перебор.
Русские танцевали не хуже евреев, и складывалось впечатление, что они тут все одесситы, просто годами прибеднялись. На мне повисла какая-то мокрая стокилограммовая белая курица, которая приняла душ из духов La petite robe noire, но ее естественный аромат из-под золотых бретелек на голых плечах мог перебить выхлопные газы всех машин на Садовом кольце в пятницу. Летом. В семь вечера. Ну хорошо, в восемь.
Наконец музыка смолкла. Я отвел Мокрицу (мокрую курицу) обратно на насест и вернулся за свой стол. Невеста с подругами удалилась для переодевания в третий раз за вечер, перед внесением праздничного трехметрового тортика.
Дамы за нашим большим козырно-авторитетным столом громко позвякивали бриллиантами на зависть Гохрану и Грановитой палате, гости пытались отдышаться после танцев и поэтому лишь громко сопели. Музыка удалилась покурить, выпить и «минус попопить».
И тут-то оно началось. Совершенно неожиданно. И абсолютно на ровном месте.
Отвратительно воспитанная или, вернее, совершенно невоспитанная пятилетняя девочка Соня дергала маму за крепдешиновый шанелевый рукав и противнейшим гнусавым голосом канючила мороженое, одновременно пристраивая собственную козявку к белоснежной скатерти.
Так как стол душераздирающе молчал, приходя в себя после одесских «антрашей», все внимание сосредоточилось на громкой маленькой зануде.
– Соня, отстань! Сейчас принесут торт! – верещала маман, обмахиваясь салфеткой.
– Нет, ты мне купишь сейчас мороженое! – продолжала девочка, похоже, положившая на некий виртуальный торт свое детское «фи».
– Отстань! Или я тебя сейчас накажу! – рявкнула Бэлла дочери, совершенно не ожидая надвигающейся катастрофы.
– Если ты сейчас же не дашь мне мороженое, я папе расскажу, как ты дяде Саше писю целовала… – внятно произнесла маленькая гадость.
Весь стол перестал дышать и повернулся почему-то ко мне.
Первый раз в жизни я почувствовал себя обвиняемым на процессе. Без права на защиту. То, что я был ни сном ни духом в этой истории, не утешало. Омерзительнее всех на меня смотрела Вика. Ее злорадно-мстительная ухмылка явственно говорила, что она ждала этой минуты много-много лет. И дождалась… С тех пор как у нас с ней что-то было, прошло столько времени, что ее давно должны были склевать грифы. Хотя бы за мерзкий характер.
Боря, муж Бэллы (метр девяносто в холке), медленно отодвинул стул и привстал… К чувству обвиняемого прибавилось еще одно гадливое чувство будущего потерпевшего… Через несколько минут эти два качества начнут первый раз в истории юриспруденции сочетаться в одном лице адвоката. Стол молчал, как фаршированная рыба об лед. Я лихорадочно перебирал варианты защиты и столовые приборы.
Спасение пришло от той же пакостной Сони.
Маленький злыдень показала на другой конец стола, за которым действительно сидел наш общий приятель Саша Ф., и, ткнув в него пальчиком, сказала:
– Вот этому дяде Саше!
«Боже! Как я люблю детей!» – пронеслось у меня в голове.
Роли потерпевшего и обвиняемого исчезли начисто. Запахло хорошей работой. Я включил диктофон и на всякий случай достал визитные карточки. Стол загалдел разом. Вика приобрела человеческий вид, но в глазах читалось то же, что и всегда при наших случайных встречах, хотя все было давно зарыто и похоронено. Я же на эксгумацию любви не соглашался. Мелкие раскопки не интересовали Викторию.
С другой стороны посиделок мягкой, но уверенной походкой Боря подошел к жертве вплотную. Саша в страхе закрыл глаза и зажмурился. Муж Борис (как бывший борец) двумя быстрыми, резкими движениями снял с окаменевшей Бэллы серьги, брошь и колье и положил их в карман пиджака. Карман заметно отвис.
«Лучше б он ее убил…» – подумал про себя стол.
– Кому мороженое? – задал чуть запоздалый вопрос официант.
Для восстановления мира на земле я забрал мороженое себе и попросил еще кофе.
В это же время добрые люди поймали Сашу Ф. на лестнице и уже вели его обратно. Парень по дороге пытался откупиться, но добрые люди были сами небедные, а возможный свадебный перформанс с мордобоем стоил дорогого.
Вокруг нас стали собираться люди с телефонами на изготовку. Многие уже снимали подводку…
Раздетая Бэлла вышла из стопора и запричитала:
– Ты что, совсем идиот? Ребенок пошутил! Это все твои дурацкие анекдоты! Она наслушалась, вот и повторяет. Очнись, тупица! Не позорь семью! На кой мне нужен этот твой дегенеративный Саша?! Ты посмотри на него! И посмотри на меня! На свою жену… И этот урод! Он же конченый придурок, я тебе всегда говорила! С ним нельзя иметь дело! А ты заладил: партнер… партнер! Чтобы я? У него?! Да чтоб он сдох! И ты тоже, если так подумал!
Саша, на которого сверху вниз злобно смотрел Боря, соглашался со всем сказанным и нервно кивал на каждое услышанное слово.
Урод? Кивок. Конченый придурок? Конечно, кто бы спорил? Ребенок придумал? А что же еще тут может быть? Где красавица Бэлла, а где я – козел?
Боря крепко держал Александра за горло. Тот не рыпался и боязливо посматривал по сторонам. Все ждали возвращения из переодевальной подруг невесты. Среди них, и пока в неведении, находилась слегка пьяная Яна, жена Саши.
Оркестр, чувствуя за шестым столом девятый вал и шухер на локальном Майдане, заиграл и запел во всю мощь «сафисовских» динамиков.
«Я знаю все твои трещинки…» как песня, может быть, и хорошая, но в настоящий момент была явно не в жилу.
– Я тебе должен полтора миллиона долларов? – шепотом, перекрывающим трещинки оркестра, спросил Борис партнера.
– Так я тебе больше ничего не должен, – сам себе ответил потерпевший и отпустил синюшного Сашулю.
Придя в себя через несколько минут после асфиксии, подозреваемый в поцелуе «бэлла донны» тщедушный Борух сам перешел в наглую атаку:
– На хер мне твоя жена, эта дутая силиконовая грелка? Твой ребенок несет ахинею, а я попал на полторушку? Так дело не пойдет. У меня что, на лбу написано: «Саша – мудак»? И вообще, откуда я знаю, а вдруг ты со своей уродиной делаешь мне постановку?
На челе борца отразились внутренние сомнения… Саша продолжал наезд, усиливая впечатления правды визгливым голосом и обилием жестов. «Да у меня жена сосет в тысячу раз лучше!» Последняя фраза была явно выкинута в эфир со зла и почвы под собой, на мой взгляд, не имела.
Хотя мнения гостей по этому поводу явно разошлись.
На радость Сашиному и Бэллочкиному лицу, сентенция все-таки потонула в оркестровой перкуссии, так и не дойдя до долговязого Бориса.
Все могло бы еще обернуться более-менее прилично, если бы не вернувшаяся к столу поддатая Яна, супруга Саши. История ванильного мороженого стала ей известна по дороге на ринг. Подойдя к Бэллочке, в сопровождении противоречивого тезиса «Ах ты проститутка несчастная!», Яна нанесла сочный удар прямо в голову, в область места возможного соприкосновения с мужем Сашей, по версии малолетней Сони.
Бэлла заорала, но попыталась оторвать Яне ухо. Партер взорвался. Кровь брызнула из силиконовой губы, куда вместо чего-то Сашиного попал Яночкин острый семикаратник. Мускулистый Боря схватил Яну за волосы и застыл, полностью офигевший, с шиньоном в руке. Девушки били друг друга ногами и мелкой десертной посудой. К нам бежала охрана. Я раздавал визитные карточки и автографы, позируя для селфиков на фоне акционерных разборок. В зал вносили огромный торт. Дядя Сема пихал маленькой Соне ложку с десертом и требовал деталей…
Гости живо обсуждали ценообразование в области предоставления услуг на открытом рынке орального секса и сравнивали его с перспективой раздела имущества вкупе с адвокатским гонораром. Для каждой пары. Сашу почему-то били уже двое… Вечер удался.
Мысленно пожелав Викусе перестать на меня злиться и начать думать о вечном (самое время… и возраст уже такой), я смылся по-английски, обдумывая на досуге актуальный вопрос о том, кого все-таки взять из этого квартета в клиенты…
Ночью мне не спалось. Любимая была со своей группой в поездке. Лондон. Фриз. Ярмарка современного искусства.
Я никак не мог для себя определить: Соня – выдумщица? Или она сказала правду?
Меня занимала детская психология. Больше ничего. И с чего пятилетний ребенок взял, что минет дяде – это плохо? А папе – это хорошо? Тоже, кстати, интересный вопрос. Видела? Странно. Придумала? Непонятно… Если видела, то почему не спросила у мамы? А если придумала, то как такое можно придумать в пять лет? Я понимаю – в семь, когда начинается школа. Или хотя бы в шесть… В подготовительном. Но в пять?!
Но не спалось мне не из-за этого. Я кое-что вспомнил…
…Много лет назад, когда старшая дочка была еще единственной, мне приходилось раз в неделю вылетать к клиенту в Нижневартовск на пару дней. Пятилетний ребенок каждый раз плакал, по-детски трогательно переживал и просил меня остаться дома и никуда не лететь.
Однажды, когда я вернулся из командировки рано утром и мирно завтракал на кухне, малышатина залезла мне на руки и тихо сказала:
– Папа! Пока тебя не было, тут приходил чужой дядя с бородой. Ходил в твоем халате. А мама с утра делала ему сок.
Я посмеялся. Любимая была на пятом месяце очередной беременности… Дядя тогда показался мне чистейшей детской фантазией…
Но не теперь.
Я набрал парижский номер.
– Пап? Что случилось? – услышал я испуганный заспанный голос дочери.
Я рассказал про завтрак девяносто шестого года.
– Я ничего не помню, пап. А зачем тебе это в два часа ночи? И где мама? А вообще, я была такая выдумщица! Приезжай на weekend! Плиз… Я выгнала Жана и купила собаку.
Бесполезняк. Я набрал Лондон и прямо попросил объяснений про дядю с бородой.
– Ты псих? Тебе ночью делать нечего? Или ты не один? – Дальше шел бэллочкин текст – наезд с вариациями.
История же Бори, Бэллы и их чудесной Сонечки довольно быстро облетела всю Москву, обросла легендами и анекдотами, но в конечном итоге мне все-таки удалось расставить в ней все точки над «i».
Все, кроме одной. А был ли действительно «дядя с бородой на пятом месяце беременности»?
И ответа у меня нет до сих пор.
